Страница:
– Ладно. Как вам угодно. Но на вашем месте я бы, как минимум, поговорил с сержантом Гарри Эссексом. Вы с ним знакомы?
– Нет. Но наслышан.
– Значит, вам известно, чем он занимается? – Мне рассказывали. Сатанистами.
В его словах Паттерсону послышалось неверие, может быть, даже издевка.
– Верно. Существует специальная группа или, самое меньшее, руководитель специальной группы. Множество людей относятся к сатанизму с предельной серьезностью. Я не говорю о женах конгрессменов, которые метят черным музыкальные альбомы. Я не говорю о профессиональных ведьмах. Я говорю о полицейских, которые находят мертвых подростков и обезображенные младенческие тела. Я говорю о священниках, которых просят изгнать дьявола из того или иного дома. Я говорю о полицейском по фамилии Эссекс, а про него с виду никогда не подумаешь, будто он верит в привидения и в прочую нечисть.
Отвернувшись, он вернул носилки Кении Гоча в бокс. Затем снова посмотрел на Свистуна, который, сняв меж тем маску, стоял как вкопанный.
– Ничто не ново под солнцем, Уистлер. Мы по-прежнему носим боевую раскраску и норовим затаиться во тьме.
Внезапно он спросил у Свистуна:
– А вы не простыли?
– Похоже на то. Что посоветуете?
– Две таблетки аспирина, а утром вызовите врача.
И Паттерсон наконец ухмыльнулся.
Глава двадцать третья
Глава двадцать четвертая
Глава двадцать пятая
– Нет. Но наслышан.
– Значит, вам известно, чем он занимается? – Мне рассказывали. Сатанистами.
В его словах Паттерсону послышалось неверие, может быть, даже издевка.
– Верно. Существует специальная группа или, самое меньшее, руководитель специальной группы. Множество людей относятся к сатанизму с предельной серьезностью. Я не говорю о женах конгрессменов, которые метят черным музыкальные альбомы. Я не говорю о профессиональных ведьмах. Я говорю о полицейских, которые находят мертвых подростков и обезображенные младенческие тела. Я говорю о священниках, которых просят изгнать дьявола из того или иного дома. Я говорю о полицейском по фамилии Эссекс, а про него с виду никогда не подумаешь, будто он верит в привидения и в прочую нечисть.
Отвернувшись, он вернул носилки Кении Гоча в бокс. Затем снова посмотрел на Свистуна, который, сняв меж тем маску, стоял как вкопанный.
– Ничто не ново под солнцем, Уистлер. Мы по-прежнему носим боевую раскраску и норовим затаиться во тьме.
Внезапно он спросил у Свистуна:
– А вы не простыли?
– Похоже на то. Что посоветуете?
– Две таблетки аспирина, а утром вызовите врача.
И Паттерсон наконец ухмыльнулся.
Глава двадцать третья
В кампусе Калифорнийского университета легко заблудиться. Каждое место для парковки похоже на все остальные, а посторонним посетителям, как правило, приходиться парковаться так далеко от места назначения, что в любой час дня и вечера здесь можно увидеть с полдюжины автомобилистов, покинувших свои машины и расспрашивающих о том, как пройти, студентов, пребывающих разве что в чуть меньшем недоумении.
Тридцать шесть тысяч студентов и преподавателей; целый город – и более крупный, чем соседний Беверли Хиллз.
Свистун запарковался на стоянке, предварительно купив в автомате билет. Сегодня за все на свете приходится платить – не одним способом, так другим. Мир держится на деньгах, набегающих со стоянок, с платных мостов, с трехдолларовых билетов в музеи, хотя все это сравнительно недавно было бесплатно.
Сорок пять минут понадобились Свистуну, чтобы найти нужный офис в дальнем конце нужного коридора в нужном здании, входящем в нужный комплекс. Табличка на дымчатом стекле двери гласила, что вы пришли в офис Джонаса Килроя, второго профессора, гуманитарный факультет. Постучав, Свистун услышал: «Войдите», а войдя, понял, как ему не повезло.
Больше всего этот офис напоминал крысиную нору. Окно было открыто, и погода за окном стояла прекрасная; в противном случае здесь можно было бы задохнуться. Пахло тут тунцом, капустой, книжной пылью и нестиранными носками.
Хрупкий молодой человек с пышной рыжей шевелюрой, смахивающей на парик, в очках с толстыми стеклами на курносом носу, сидел в деревянном кресле-вертушке. Ноги в огромных ботинках были водружены на свободный краешек стола. Парень жевал тунца с капустой на белом хлебе и читал какой-то журнал.
Посмотрев на Свистуна, он помахал журналом.
– Туринская плащаница. Опять за нее принялись. Завернули в нее Христа после снятия с креста или не завернули? Это как эпидемия. И возобновляется раз в три года. Новые анализы. Новые доказательства. Новые выводы. А вас интересует туринская плащаница?
– Слышал я про нее, но она меня, честно говоря, не интересует, – признался Свистун.
– Так, может, вас заинтересует библиотека Наг-Хаммади?
– Что?
– А чем же вы занимаетесь?
– Стараюсь не выйти из ста восьмидесяти фунтов, – ответил Свистун.
– Отлично сказано. Лишний вес приводит к сердечным расстройствам, – заметил Килрой. – А какое у вас ко мне дело?
– Мумифицированные пальцы. Мумифицированный палец ребенка.
– Ах вот как.
Килрой спустил ноги со стола и встал во весь рост. Он оказался тощим и долговязым.
– Интересует меня также "Теория и практика магики".
– Именно магики, а не магии?
– Именно так.
– Значит, сатанизм. Крайне модная тема. А что конкретно вам хочется выяснить?
– Честно говоря, сам не знаю. Конкретно – только про палец и про книгу. У меня в этом отношении нет никаких познаний.
– Познаний у вас наверняка больше, чем вам самому кажется. Как-никак, идет Эра Водолея.
– А мне казалось, что он должен наступить только в двухтысячном году.
– Плюс-минус, – ухмыльнувшись, сказал Килрой.
– И мне казалось, что Эра Водолея связана со всеобщей гармонией и любовью.
– Вот видите? Я же вам говорил: вы на самом деле знаете куда больше, чем вам кажется.
– У меня есть друг, который читает все, что печатается, а потом пересказывает это мне, – пояснил Свистун. – И все-таки, как Эра Водолея связана с сатанизмом?
Килрой взял грубо заточенный плотницкий карандаш и провел по листу бумаги жирную линию. Вернее, лишь в начале она были жирной: по мере проведения он ослаблял нажим, так что она становилась все бледнее и бледнее. В итоге дело выглядело как мастерски нарисованная шкала.
– Скажешь что-нибудь благое, а другие непременно обратят твои слова во зло. Каждая человеческая активность, поддающаяся изучению, может быть описана в аксиологическом смысле, может быть нанесена на ценностную шкалу. Смотрите, здесь линия совсем черная, а здесь гораздо светлее. – Он прикоснулся пальцем к центру линии. – Применительно к каждой произвольно выбранной точке надо решить лично для себя, является ли она скорее светлой, чем темной, или скорее темной, чем светлой. Кое-кто утверждает, что в Эпоху Водолея человечество ждут благоденствие и процветание, а другие, напротив, ожидают невиданной вспышки зла.
Килрой говорил как человек, которому крайне некогда. Казалось, он не говорит, а мчится куда-то, рассыпая по своему следу жемчуга мудрости и информации. Как ни старался Свистун, ему было трудно поспеть за профессором, и это проступило у него на лице.
– Символом веры для христиан является крест, – рассказывал Килрой. – Сатанисты в ходе черной мессы переворачивают его вверх ногами и делают символом разрушения. Вы за мной поспеваете?
– Еле-еле, – признался Свистун.
– Если нет Бога, значит, нет и Сатаны. И наоборот. Такая логика вам понятна?
Свистун пожал плечами.
– Вам нужно взглянуть на это с высоты птичьего полета.
– Мне нужно выяснить про палец.
– Вы когда-нибудь слышали про Руку Славы? – спросил Килрой.
– Нет.
– А про некромантию?
– Про это как раз слышал. Я был знаком с женщиной, которая утверждала, будто умеет вызывать духи усопших и накладывать заклятия.
– Значит, вам известно, что с умершими можно связаться на предмет предсказания будущего, потому что они не связаны ограничениями, присущими миру живущих?
– Да нет, я не утверждаю, будто мне на этот счет известно что-то определенное. Помню просто, как она разок-другой рассуждала на эту тему.
– Рука Славы используется в некромантии. В автохтонном древнем ритуале колдун брал руку повешенного, завернутую в клок савана, помещал ее на две недели в раствор, потом засушивал. Но впоследствии развилась и вариативная техника. Вариаций на самом деле великое множество.
– Каждому повару хочется внести в рецепт что-то свое, – заметил Свистун.
– Это что, шутка? – удивился Килрой.
– Честно говоря, я не понимаю, о чем мы с вами разговариваем. Это ведь не фильм ужасов. Я сижу перед вами, а вы рассказываете про какую-то засушенную руку повешенного…
– А жизнь – это и впрямь фильм ужасов.
– … про общение с мертвецами.
– … неужели вы сами этого не знаете?
Они замолчали одновременно и уставились друг на друга, пораженные тем, как совпали по смыслу сказанные наперебой слова. Верно было и то, что сказал Килрой, и то, что сказал Свистун, они обменивались репликами, как комические персонажи в кинокартине категории «б», а жизнь ведь и впрямь бывает столь же скверной, как кинопродукция этой категории.
– Я хотел сказать, что мне не по вкусу те вариации, к которым вы меня подводили, – сказал Свистун.
– Использование детских рук?
Свистун промолчал, давая профессору возможность продолжить.
– Детям присуща особого рода невинность и, соответственно, предполагается, что им открыт доступ к великим тайнам. В нашей стране история этого ритуала восходит к салемским колдуньям. А раньше то же самое практиковали в Англии, не говоря уж об Азии, ближнем и Среднем Востоке, Африке. Одни и те же ритуалы, талисманы и магические предметы встречаются повсюду. И уходит это в глубину палеолита, – закончил Килрой.
– Но не сосредоточиться ли на нашем времени? – сказал Свистун. – У меня ощущение, что ничего другого мне не осилить.
– Сегодня от вчера в данном случае отделить не удастся. Слишком уж долго все это продолжается. Обезображенные детские трупы, которые находят в этом штате, да и в других штатах, часто оказываются без одной руки, отрубленной по запястье.
– Вы сказали, что руки используются в колдовстве?
– Это зависит от того, что именно вы называете колдовством. Культ Обейи, благословленный именем Ашанти и практикуемый вест-индскими рабами отнюдь не равнозначен водуизму, восходящему к Дагомее, но также практикуемому в Вест-Ин-дии. Не говоря уж о спиритизме, имеющем распространение и там, и тут, причем люди постоянно Путают и смешивают все эти культы.
– Таким образом, колдуны фигурируют как в сатанизме, так и во множестве примитивных языческих религий, но их часто путают с колдуньями, занимающимися белой магией и искусством врачевания. Не все и даже далеко не все практикующие колдуны призывают Сатану, но отрубленная рука или отсеченный палец могут найти применение в сатанистском ритуале. Все это крайне запутанно. Подобно всем остальным видам человеческой деятельности, вопросы религии и антирелигии располагаются на единой шкале ценностей.
– Ради всего святого, – не вытерпел Свистун. -Но разве колдовство не полный и совершенный вздор? Насмерть перепуганные женщины и мужики, которым невтерпеж, прыгают через мечи и через пламя, целуют своего повелителя в задний проход, раскладывают девственниц на гладких каменных плитах. Все это самый обыкновенный трах, только с прибам-басами. Дети слушают граммзаписи, а им внушают, будто можно устроить черную мессу, если запустишь ленту в обратную сторону!
– А почему бы им и не уверовать в откровения, имеющие место, когда граммзапись проигрывается в обратную сторону, или когда они сами произносят ритуальные заклинания, или когда у них на щеках оказываются определенные татуировки? Во всем этом людьми накоплен достаточный опыт. Возьмите григорианские песнопения. Возьмите шин, далеф и йод.
Свистун недоуменно цокнул.
– Это еврейские буквы, которые написаны на особых лентах, а эти ленты верующие иудеи наматывают себе на руку. В семь слоев на руку. Возьмите тибетских монахов с их молитвенными кругами, возьмите верующих католичек с их четками. – Сделав паузу, он насмешливо посмотрел на Свистуна. -Взять хоть вас. Вы в Бога веруете?
– На этот счет у меня нет собственного мнения.
– На этот счет у большинства людей нет собственного мнения. Евреи нынче едят свинину, а католики пользуются контрацептивами. Только фундаменталисты, которых мы чаще называем фанатиками, выполняют все предписания, изложенные в Коране, в Библии и в Талмуде. Но "ради Бога" или "ради всего святого" мы произносим автоматически, ища защиты против безумия, царящего в мире. А еще мы стучим по дереву. А вам известно, почему мы стучим по дереву? Это рудимент древнего друидизма. Когда умирал жрец, считалось, что его душа переселяется в один из дубов, растущих в священной роще. Стуча по дереву, мы будим его и обращаемся к нему со своей просьбой. Вся наша жизнь полна машинальных ритуалов наподобие этого. На свадьбе непременно выплескивают наземь немного вина. Бьют на счастье посуду. Плюют три раза через плечо.
– Но все это безобидно.
– Разумеется, безобидно. Я просто соединяю общей линией истинно древние религии, празднества в день сбора урожая, почитание деревьев, жертвоприношения животных, друидизм, колдовство, поклонение Сатане, бесследные исчезновения людей, жену Лота, дочь Аарона и распятие самого Христа.
– Но библейские предания представляют собой всего лишь аллегорию, они имеют значение нравственных притч, и не более того, – заметил Свистун.
Килрой состроил насмешливую гримасу.
– А что скажете о святом причастии? О католической мессе?
– Меня воспитали в католической вере.
– И вы ходили к первому причастию?
– Да, разумеется.
– И помните, что вам рассказывали про облатку?
– Что она представляет плоть и кровь Христову…
– Нет, не так. Вам внушили, что вы вкушаете плоть и кровь Христову. Чудодейственным образом – но в самом буквальном смысле – облатка превратилась в плоть и кровь Христову. Это одна из причин, по которым на католиков порой случались гонения. Их называли каннибалами. Все демоны и дьяволы таятся во тьме, а на Божий свет выходят лишь под чужой личиной, причем личинам этим нет числа.
Свистун кивнул. Килрой был прав. Столкнувшись с очередной чудовищной трагедией, ты стараешься внушить себе, что это дело рук маньяка, то есть безумца, а более глубокие корни искать не хочешь. Возможность того, что Зло столь же реально и столь же могущественно, как добро, и что тысячи людей поклоняются Сатане, является по сути дела научно доказанным фактом.
Килрой внезапно принялся рыться в ящике письменного стола и извлек оттуда наручные часы.
– У меня лекция.
– А я так и не понял…
– Как вас зовут? – беспорядочно собирая предметы и записи, необходимые для лекции, перебил Килрой.
– Свистун.
– Просто Свистун? Это ваша кличка?
– Никогда не задумывался над этим.
– Это интересно. А вам не хочется немного по-дучиться? В следующем семестре я читаю прелюбопытный курс.
– Я об этом подумаю.
– Знаете, если всю жизнь учишься, то и молодым остаешься до самой старости. Через две минуты у меня лекция, а потом уже назначенная встреча. Так что мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. Возьмите этот список и отправляйтесь с ним в здешнюю библиотеку. Все книги там есть. Прочитав их, вы кое-что поймете, избавитесь от невежества, овладеете, по меньшей мере, профессиональным жаргоном. Найдете определения и формулировки. Совсем не обязательно читать именно отмеченные мною страницы – и в том порядке, в котором я это предлагаю. Но, последовав моим рекомендациям, вы получите информацию в определенной последовательности.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал Свистун.
Килрой внезапно осекся, как будто Свистун сказал нечто совершенно неожиданное.
– Послушайте, я же преподаватель. Именно этими темами я и занимаюсь и для меня удовольствие встретиться с человеком, которого эти вопросы интересуют куда больше, чем многих моих студентов. Кстати говоря, а кто вы по профессии?
– Частный детектив.
– А вы мне этого не сказали.
– И вот еще что. Не знали ли вы человека по имени Кении Гоч?
Наступила мгновенная тишина, недолгая пауза, в ходе которой Килрой поднес пальцы ко лбу, как будто мучительно что-то припоминая. Разумеется, это был чисто актерский жест, и Свистун его так и понял.
– Похоже, вы его не знали. Такую фамилию, как Гоч, забыть трудно.
– Нет, погодите-ка. Гоч. Совсем юноша. Лет семь-восемь назад. Сейчас вспомнил. Как вы и сказали, такую фамилию трудно забыть. Он записался ко мне на курс, побывал на паре лекций, а потом пропал. Такое у нас не редкость. Сперва записываются на курс, а потом пропадают.
– Он пропал не только в этом смысле. Он умер.
– Бывает, – сказал Килрой.
Спеша по коридору в лекционную аудиторию – где его наверняка встретят полдюжины скучающих студентов и одна бесконечно преданная лично профессору девица, – Килрой подумал о том, что в нормальный ход игры внезапно вмешался джокер.
Судя по всему, Гоч разоткровенничался не только перед духовным отцом. А вот перед кем еще и перед сколькими из них, этот вопрос остается открытым.
И все эти неприятности инициировал сам Килрой, поддавшись минутной слабости и подарив пальчик малютки Кении Гочу в знак любви.
С другой стороны, несомненно появившаяся опасность – олицетворением которой и прибыл к нему этот Свистун – приятно волновала, провоцируя на ответные действия. Что ж, он готов. Он в силах завоевать весь мир, предоставься ему для этого хотя бы полшанса и появись хоть какая-нибудь причина.
Тридцать шесть тысяч студентов и преподавателей; целый город – и более крупный, чем соседний Беверли Хиллз.
Свистун запарковался на стоянке, предварительно купив в автомате билет. Сегодня за все на свете приходится платить – не одним способом, так другим. Мир держится на деньгах, набегающих со стоянок, с платных мостов, с трехдолларовых билетов в музеи, хотя все это сравнительно недавно было бесплатно.
Сорок пять минут понадобились Свистуну, чтобы найти нужный офис в дальнем конце нужного коридора в нужном здании, входящем в нужный комплекс. Табличка на дымчатом стекле двери гласила, что вы пришли в офис Джонаса Килроя, второго профессора, гуманитарный факультет. Постучав, Свистун услышал: «Войдите», а войдя, понял, как ему не повезло.
Больше всего этот офис напоминал крысиную нору. Окно было открыто, и погода за окном стояла прекрасная; в противном случае здесь можно было бы задохнуться. Пахло тут тунцом, капустой, книжной пылью и нестиранными носками.
Хрупкий молодой человек с пышной рыжей шевелюрой, смахивающей на парик, в очках с толстыми стеклами на курносом носу, сидел в деревянном кресле-вертушке. Ноги в огромных ботинках были водружены на свободный краешек стола. Парень жевал тунца с капустой на белом хлебе и читал какой-то журнал.
Посмотрев на Свистуна, он помахал журналом.
– Туринская плащаница. Опять за нее принялись. Завернули в нее Христа после снятия с креста или не завернули? Это как эпидемия. И возобновляется раз в три года. Новые анализы. Новые доказательства. Новые выводы. А вас интересует туринская плащаница?
– Слышал я про нее, но она меня, честно говоря, не интересует, – признался Свистун.
– Так, может, вас заинтересует библиотека Наг-Хаммади?
– Что?
– А чем же вы занимаетесь?
– Стараюсь не выйти из ста восьмидесяти фунтов, – ответил Свистун.
– Отлично сказано. Лишний вес приводит к сердечным расстройствам, – заметил Килрой. – А какое у вас ко мне дело?
– Мумифицированные пальцы. Мумифицированный палец ребенка.
– Ах вот как.
Килрой спустил ноги со стола и встал во весь рост. Он оказался тощим и долговязым.
– Интересует меня также "Теория и практика магики".
– Именно магики, а не магии?
– Именно так.
– Значит, сатанизм. Крайне модная тема. А что конкретно вам хочется выяснить?
– Честно говоря, сам не знаю. Конкретно – только про палец и про книгу. У меня в этом отношении нет никаких познаний.
– Познаний у вас наверняка больше, чем вам самому кажется. Как-никак, идет Эра Водолея.
– А мне казалось, что он должен наступить только в двухтысячном году.
– Плюс-минус, – ухмыльнувшись, сказал Килрой.
– И мне казалось, что Эра Водолея связана со всеобщей гармонией и любовью.
– Вот видите? Я же вам говорил: вы на самом деле знаете куда больше, чем вам кажется.
– У меня есть друг, который читает все, что печатается, а потом пересказывает это мне, – пояснил Свистун. – И все-таки, как Эра Водолея связана с сатанизмом?
Килрой взял грубо заточенный плотницкий карандаш и провел по листу бумаги жирную линию. Вернее, лишь в начале она были жирной: по мере проведения он ослаблял нажим, так что она становилась все бледнее и бледнее. В итоге дело выглядело как мастерски нарисованная шкала.
– Скажешь что-нибудь благое, а другие непременно обратят твои слова во зло. Каждая человеческая активность, поддающаяся изучению, может быть описана в аксиологическом смысле, может быть нанесена на ценностную шкалу. Смотрите, здесь линия совсем черная, а здесь гораздо светлее. – Он прикоснулся пальцем к центру линии. – Применительно к каждой произвольно выбранной точке надо решить лично для себя, является ли она скорее светлой, чем темной, или скорее темной, чем светлой. Кое-кто утверждает, что в Эпоху Водолея человечество ждут благоденствие и процветание, а другие, напротив, ожидают невиданной вспышки зла.
Килрой говорил как человек, которому крайне некогда. Казалось, он не говорит, а мчится куда-то, рассыпая по своему следу жемчуга мудрости и информации. Как ни старался Свистун, ему было трудно поспеть за профессором, и это проступило у него на лице.
– Символом веры для христиан является крест, – рассказывал Килрой. – Сатанисты в ходе черной мессы переворачивают его вверх ногами и делают символом разрушения. Вы за мной поспеваете?
– Еле-еле, – признался Свистун.
– Если нет Бога, значит, нет и Сатаны. И наоборот. Такая логика вам понятна?
Свистун пожал плечами.
– Вам нужно взглянуть на это с высоты птичьего полета.
– Мне нужно выяснить про палец.
– Вы когда-нибудь слышали про Руку Славы? – спросил Килрой.
– Нет.
– А про некромантию?
– Про это как раз слышал. Я был знаком с женщиной, которая утверждала, будто умеет вызывать духи усопших и накладывать заклятия.
– Значит, вам известно, что с умершими можно связаться на предмет предсказания будущего, потому что они не связаны ограничениями, присущими миру живущих?
– Да нет, я не утверждаю, будто мне на этот счет известно что-то определенное. Помню просто, как она разок-другой рассуждала на эту тему.
– Рука Славы используется в некромантии. В автохтонном древнем ритуале колдун брал руку повешенного, завернутую в клок савана, помещал ее на две недели в раствор, потом засушивал. Но впоследствии развилась и вариативная техника. Вариаций на самом деле великое множество.
– Каждому повару хочется внести в рецепт что-то свое, – заметил Свистун.
– Это что, шутка? – удивился Килрой.
– Честно говоря, я не понимаю, о чем мы с вами разговариваем. Это ведь не фильм ужасов. Я сижу перед вами, а вы рассказываете про какую-то засушенную руку повешенного…
– А жизнь – это и впрямь фильм ужасов.
– … про общение с мертвецами.
– … неужели вы сами этого не знаете?
Они замолчали одновременно и уставились друг на друга, пораженные тем, как совпали по смыслу сказанные наперебой слова. Верно было и то, что сказал Килрой, и то, что сказал Свистун, они обменивались репликами, как комические персонажи в кинокартине категории «б», а жизнь ведь и впрямь бывает столь же скверной, как кинопродукция этой категории.
– Я хотел сказать, что мне не по вкусу те вариации, к которым вы меня подводили, – сказал Свистун.
– Использование детских рук?
Свистун промолчал, давая профессору возможность продолжить.
– Детям присуща особого рода невинность и, соответственно, предполагается, что им открыт доступ к великим тайнам. В нашей стране история этого ритуала восходит к салемским колдуньям. А раньше то же самое практиковали в Англии, не говоря уж об Азии, ближнем и Среднем Востоке, Африке. Одни и те же ритуалы, талисманы и магические предметы встречаются повсюду. И уходит это в глубину палеолита, – закончил Килрой.
– Но не сосредоточиться ли на нашем времени? – сказал Свистун. – У меня ощущение, что ничего другого мне не осилить.
– Сегодня от вчера в данном случае отделить не удастся. Слишком уж долго все это продолжается. Обезображенные детские трупы, которые находят в этом штате, да и в других штатах, часто оказываются без одной руки, отрубленной по запястье.
– Вы сказали, что руки используются в колдовстве?
– Это зависит от того, что именно вы называете колдовством. Культ Обейи, благословленный именем Ашанти и практикуемый вест-индскими рабами отнюдь не равнозначен водуизму, восходящему к Дагомее, но также практикуемому в Вест-Ин-дии. Не говоря уж о спиритизме, имеющем распространение и там, и тут, причем люди постоянно Путают и смешивают все эти культы.
– Таким образом, колдуны фигурируют как в сатанизме, так и во множестве примитивных языческих религий, но их часто путают с колдуньями, занимающимися белой магией и искусством врачевания. Не все и даже далеко не все практикующие колдуны призывают Сатану, но отрубленная рука или отсеченный палец могут найти применение в сатанистском ритуале. Все это крайне запутанно. Подобно всем остальным видам человеческой деятельности, вопросы религии и антирелигии располагаются на единой шкале ценностей.
– Ради всего святого, – не вытерпел Свистун. -Но разве колдовство не полный и совершенный вздор? Насмерть перепуганные женщины и мужики, которым невтерпеж, прыгают через мечи и через пламя, целуют своего повелителя в задний проход, раскладывают девственниц на гладких каменных плитах. Все это самый обыкновенный трах, только с прибам-басами. Дети слушают граммзаписи, а им внушают, будто можно устроить черную мессу, если запустишь ленту в обратную сторону!
– А почему бы им и не уверовать в откровения, имеющие место, когда граммзапись проигрывается в обратную сторону, или когда они сами произносят ритуальные заклинания, или когда у них на щеках оказываются определенные татуировки? Во всем этом людьми накоплен достаточный опыт. Возьмите григорианские песнопения. Возьмите шин, далеф и йод.
Свистун недоуменно цокнул.
– Это еврейские буквы, которые написаны на особых лентах, а эти ленты верующие иудеи наматывают себе на руку. В семь слоев на руку. Возьмите тибетских монахов с их молитвенными кругами, возьмите верующих католичек с их четками. – Сделав паузу, он насмешливо посмотрел на Свистуна. -Взять хоть вас. Вы в Бога веруете?
– На этот счет у меня нет собственного мнения.
– На этот счет у большинства людей нет собственного мнения. Евреи нынче едят свинину, а католики пользуются контрацептивами. Только фундаменталисты, которых мы чаще называем фанатиками, выполняют все предписания, изложенные в Коране, в Библии и в Талмуде. Но "ради Бога" или "ради всего святого" мы произносим автоматически, ища защиты против безумия, царящего в мире. А еще мы стучим по дереву. А вам известно, почему мы стучим по дереву? Это рудимент древнего друидизма. Когда умирал жрец, считалось, что его душа переселяется в один из дубов, растущих в священной роще. Стуча по дереву, мы будим его и обращаемся к нему со своей просьбой. Вся наша жизнь полна машинальных ритуалов наподобие этого. На свадьбе непременно выплескивают наземь немного вина. Бьют на счастье посуду. Плюют три раза через плечо.
– Но все это безобидно.
– Разумеется, безобидно. Я просто соединяю общей линией истинно древние религии, празднества в день сбора урожая, почитание деревьев, жертвоприношения животных, друидизм, колдовство, поклонение Сатане, бесследные исчезновения людей, жену Лота, дочь Аарона и распятие самого Христа.
– Но библейские предания представляют собой всего лишь аллегорию, они имеют значение нравственных притч, и не более того, – заметил Свистун.
Килрой состроил насмешливую гримасу.
– А что скажете о святом причастии? О католической мессе?
– Меня воспитали в католической вере.
– И вы ходили к первому причастию?
– Да, разумеется.
– И помните, что вам рассказывали про облатку?
– Что она представляет плоть и кровь Христову…
– Нет, не так. Вам внушили, что вы вкушаете плоть и кровь Христову. Чудодейственным образом – но в самом буквальном смысле – облатка превратилась в плоть и кровь Христову. Это одна из причин, по которым на католиков порой случались гонения. Их называли каннибалами. Все демоны и дьяволы таятся во тьме, а на Божий свет выходят лишь под чужой личиной, причем личинам этим нет числа.
Свистун кивнул. Килрой был прав. Столкнувшись с очередной чудовищной трагедией, ты стараешься внушить себе, что это дело рук маньяка, то есть безумца, а более глубокие корни искать не хочешь. Возможность того, что Зло столь же реально и столь же могущественно, как добро, и что тысячи людей поклоняются Сатане, является по сути дела научно доказанным фактом.
Килрой внезапно принялся рыться в ящике письменного стола и извлек оттуда наручные часы.
– У меня лекция.
– А я так и не понял…
– Как вас зовут? – беспорядочно собирая предметы и записи, необходимые для лекции, перебил Килрой.
– Свистун.
– Просто Свистун? Это ваша кличка?
– Никогда не задумывался над этим.
– Это интересно. А вам не хочется немного по-дучиться? В следующем семестре я читаю прелюбопытный курс.
– Я об этом подумаю.
– Знаете, если всю жизнь учишься, то и молодым остаешься до самой старости. Через две минуты у меня лекция, а потом уже назначенная встреча. Так что мы с вами поговорим как-нибудь в другой раз. Возьмите этот список и отправляйтесь с ним в здешнюю библиотеку. Все книги там есть. Прочитав их, вы кое-что поймете, избавитесь от невежества, овладеете, по меньшей мере, профессиональным жаргоном. Найдете определения и формулировки. Совсем не обязательно читать именно отмеченные мною страницы – и в том порядке, в котором я это предлагаю. Но, последовав моим рекомендациям, вы получите информацию в определенной последовательности.
– Очень мило с вашей стороны, – сказал Свистун.
Килрой внезапно осекся, как будто Свистун сказал нечто совершенно неожиданное.
– Послушайте, я же преподаватель. Именно этими темами я и занимаюсь и для меня удовольствие встретиться с человеком, которого эти вопросы интересуют куда больше, чем многих моих студентов. Кстати говоря, а кто вы по профессии?
– Частный детектив.
– А вы мне этого не сказали.
– И вот еще что. Не знали ли вы человека по имени Кении Гоч?
Наступила мгновенная тишина, недолгая пауза, в ходе которой Килрой поднес пальцы ко лбу, как будто мучительно что-то припоминая. Разумеется, это был чисто актерский жест, и Свистун его так и понял.
– Похоже, вы его не знали. Такую фамилию, как Гоч, забыть трудно.
– Нет, погодите-ка. Гоч. Совсем юноша. Лет семь-восемь назад. Сейчас вспомнил. Как вы и сказали, такую фамилию трудно забыть. Он записался ко мне на курс, побывал на паре лекций, а потом пропал. Такое у нас не редкость. Сперва записываются на курс, а потом пропадают.
– Он пропал не только в этом смысле. Он умер.
– Бывает, – сказал Килрой.
Спеша по коридору в лекционную аудиторию – где его наверняка встретят полдюжины скучающих студентов и одна бесконечно преданная лично профессору девица, – Килрой подумал о том, что в нормальный ход игры внезапно вмешался джокер.
Судя по всему, Гоч разоткровенничался не только перед духовным отцом. А вот перед кем еще и перед сколькими из них, этот вопрос остается открытым.
И все эти неприятности инициировал сам Килрой, поддавшись минутной слабости и подарив пальчик малютки Кении Гочу в знак любви.
С другой стороны, несомненно появившаяся опасность – олицетворением которой и прибыл к нему этот Свистун – приятно волновала, провоцируя на ответные действия. Что ж, он готов. Он в силах завоевать весь мир, предоставься ему для этого хотя бы полшанса и появись хоть какая-нибудь причина.
Глава двадцать четвертая
Канаан оказался прав: досье на Кении Гоча, он же Гарриэт Ларю, действительно нашлось в картотеке. Нашлась и его фотография в алом платье и в сандалиях из крокодиловой кожи.
Канаан поехал к Эбу Форстмену, представился и попросил хозяина дома объяснить жене, что он приятель из игорного дома в Гардене, случайно оказавшийся по соседству и заскочивший угостить старину Эба кофейком.
В машине, по дороге на квартиру к Гочу, он рассказал Форстмену о том, что на самом деле произошло с его родственником. Старый Эб страшно перепугался. На мгновение Канаану показалось, что У старика случился инфаркт.
– Наверное, есть более удачный способ преподносить новости вроде этой, только я за последние тридцать лет им так и не овладел. Мне жаль, что это на вас так подействовало.
– Да, именно от таких новостей люди и умирают. Но ведь насилие царит везде и всюду. Я приехал в эти края, чтобы греться на солнце. Мог ли я представить себе гарь, дорожные пробки, мальчиков и девочек, торгующих собой на любом углу!
– Этого никто не мог себе представить заранее, – пробормотал Канаан.
– Вспрыскивают себе всякую гадость в вены, нюхают ее. А кинозвезды… теперь им и обвенчаться недосуг… а детьми обзаводятся. И хвастаются незаконными детьми, как будто это медали за отвагу. Весьма примечательно. И этот мой родственник… впрочем, какой он родственник! Так, седьмая вода на киселе… Он же в сущности был еще ребенком. А ведь умел петь и плясать и играть на рояле – это мне жена рассказывала. Я хочу сказать, ему было чем заняться. Откуда же все это взялось? Красное платье, сандалии из крокодиловой кожи? – Он огляделся по сторонам. – А где мы с вами кофе пить будем?
– Хотите кофе, значит, будет вам кофе, – ответил Канаан. – Но для начала надо бы заехать на квартиру вашего родственника.
– Чего ради?
– Мне хотелось бы осмотреть на месте, уловить общую атмосферу.
– Как хотите. – Через пару минут Форстмен, словно его попросили показать дорогу, сказал: – Ну вот, приехали.
Кто-то здесь до них побывал. Отсутствовали телевизор и телефон. Одежда Гоча была свалена в большую коробку, уже маркированную для отправки куда-нибудь в бедные страны. Книги стояли стопками на полу, некоторые – в небольших коробках, но эту работу явно прервали задолго до окончания.
– Надо было мне быть повнимательнее, – сказал Форстмен.
Канаан, встав посредине гостиной, совершил медленный поворот на триста шестьдесят градусов. Он тщательно присматривался ко всему – книгам, продавленному дивану, плакатам на стене. Не хватало чуточки везения, самой малости волшебства и эти вещи рассказали бы ему многое.
Он прошел на крошечную кухню. Над мусорным ведром под раковиной вились мухи.
Из-за его плеча Форстмен сказал:
– Надо бы мне здесь малость прибраться. Канаан отогнал мух, внезапно подумав при этом о Вельзевуле, имя которого в буквальном переводе с еврейского означает Повелитель Мух.
В спальне пахло трудными засыпаниями и столь же трудными пробуждениями.
– Мой друг Риальто рассказал мне, что ваш родственник в разговоре с вами так и не назвал имя человека, убившего маленькую девочку много лет назад.
Канаан произнес это нарочито двусмысленно: то ли как вопрос, то ли как апелляцию к честности старика.
– Не назвал. Поэтому я и обратился к Майку. Я думал, он подскажет, как быть.
– Надо было обратиться к нам. То есть, я хочу сказать, в полицию.
– Теперь я это и сам понимаю. Но что делать, если я в таких вещах не разбираюсь?
– Имя этого человека, кем бы он ни был, должно быть где-то здесь.
Канаан сформулировал не столько предположение, сколько надежду.
Но кроме сатанински ухмыляющихся рок-музыкантов и трех книг по сатанизму и магии он ничего не нашел.
Когда они вышли из квартиры, старуха в домашнем халате уже поджидала их на нижней площадке.
– Это вы, мистер Форстмен? – спросила она.
– Я. Мне хотелось бы познакомить вас с моим другом, но я забыл, как вас зовут.
– Миссис Прагер.
– Миссис Прагер, позвольте представить вам мистера Канаана.
Она пристально и подозрительно уставилась на детектива.
– Вы помогаете мистеру Форстмену прибраться в квартире у Кении?
– Кое-что пытаюсь выяснить, – ответил Кана-ан.
– Что ж, спешить вам некуда. За квартиру заплачено до конца месяца.
– Мне понадобятся всего день-два, миссис Прагер, – ответил Форстмен. – И тогда я все заберу и освобожу квартиру.
Канаан поехал к Эбу Форстмену, представился и попросил хозяина дома объяснить жене, что он приятель из игорного дома в Гардене, случайно оказавшийся по соседству и заскочивший угостить старину Эба кофейком.
В машине, по дороге на квартиру к Гочу, он рассказал Форстмену о том, что на самом деле произошло с его родственником. Старый Эб страшно перепугался. На мгновение Канаану показалось, что У старика случился инфаркт.
– Наверное, есть более удачный способ преподносить новости вроде этой, только я за последние тридцать лет им так и не овладел. Мне жаль, что это на вас так подействовало.
– Да, именно от таких новостей люди и умирают. Но ведь насилие царит везде и всюду. Я приехал в эти края, чтобы греться на солнце. Мог ли я представить себе гарь, дорожные пробки, мальчиков и девочек, торгующих собой на любом углу!
– Этого никто не мог себе представить заранее, – пробормотал Канаан.
– Вспрыскивают себе всякую гадость в вены, нюхают ее. А кинозвезды… теперь им и обвенчаться недосуг… а детьми обзаводятся. И хвастаются незаконными детьми, как будто это медали за отвагу. Весьма примечательно. И этот мой родственник… впрочем, какой он родственник! Так, седьмая вода на киселе… Он же в сущности был еще ребенком. А ведь умел петь и плясать и играть на рояле – это мне жена рассказывала. Я хочу сказать, ему было чем заняться. Откуда же все это взялось? Красное платье, сандалии из крокодиловой кожи? – Он огляделся по сторонам. – А где мы с вами кофе пить будем?
– Хотите кофе, значит, будет вам кофе, – ответил Канаан. – Но для начала надо бы заехать на квартиру вашего родственника.
– Чего ради?
– Мне хотелось бы осмотреть на месте, уловить общую атмосферу.
– Как хотите. – Через пару минут Форстмен, словно его попросили показать дорогу, сказал: – Ну вот, приехали.
Кто-то здесь до них побывал. Отсутствовали телевизор и телефон. Одежда Гоча была свалена в большую коробку, уже маркированную для отправки куда-нибудь в бедные страны. Книги стояли стопками на полу, некоторые – в небольших коробках, но эту работу явно прервали задолго до окончания.
– Надо было мне быть повнимательнее, – сказал Форстмен.
Канаан, встав посредине гостиной, совершил медленный поворот на триста шестьдесят градусов. Он тщательно присматривался ко всему – книгам, продавленному дивану, плакатам на стене. Не хватало чуточки везения, самой малости волшебства и эти вещи рассказали бы ему многое.
Он прошел на крошечную кухню. Над мусорным ведром под раковиной вились мухи.
Из-за его плеча Форстмен сказал:
– Надо бы мне здесь малость прибраться. Канаан отогнал мух, внезапно подумав при этом о Вельзевуле, имя которого в буквальном переводе с еврейского означает Повелитель Мух.
В спальне пахло трудными засыпаниями и столь же трудными пробуждениями.
– Мой друг Риальто рассказал мне, что ваш родственник в разговоре с вами так и не назвал имя человека, убившего маленькую девочку много лет назад.
Канаан произнес это нарочито двусмысленно: то ли как вопрос, то ли как апелляцию к честности старика.
– Не назвал. Поэтому я и обратился к Майку. Я думал, он подскажет, как быть.
– Надо было обратиться к нам. То есть, я хочу сказать, в полицию.
– Теперь я это и сам понимаю. Но что делать, если я в таких вещах не разбираюсь?
– Имя этого человека, кем бы он ни был, должно быть где-то здесь.
Канаан сформулировал не столько предположение, сколько надежду.
Но кроме сатанински ухмыляющихся рок-музыкантов и трех книг по сатанизму и магии он ничего не нашел.
Когда они вышли из квартиры, старуха в домашнем халате уже поджидала их на нижней площадке.
– Это вы, мистер Форстмен? – спросила она.
– Я. Мне хотелось бы познакомить вас с моим другом, но я забыл, как вас зовут.
– Миссис Прагер.
– Миссис Прагер, позвольте представить вам мистера Канаана.
Она пристально и подозрительно уставилась на детектива.
– Вы помогаете мистеру Форстмену прибраться в квартире у Кении?
– Кое-что пытаюсь выяснить, – ответил Кана-ан.
– Что ж, спешить вам некуда. За квартиру заплачено до конца месяца.
– Мне понадобятся всего день-два, миссис Прагер, – ответил Форстмен. – И тогда я все заберу и освобожу квартиру.
Глава двадцать пятая
Не трудно найти адрес по телефонному номеру, если у тебя есть доступ на телефонную станцию.
Игрок жил в районе Серебряного озера, в испа-ноговорящей округе, где цены на жилье сравнительно невысоки.
Свистун сперва позвонил, проверяя, дома ли Игрок. И того не оказалось дома. Но Свистун тем не менее поехал на улицу Санфлауэр, к ветхому многоквартирному дому, похожему на засохший свадебный пирог. Поговорить с соседями часто бывает полезнее, чем с непосредственно интересующим тебя человеком.
Ни почтовых ящиков, ни табличек с фамилиями жильцов здесь не оказалось. В конце длинного коридора, пропахшего крысиным пометом, Свистун обнаружил офис управляющего. Звонок не сработал, но отчаянный стук в дверь в конце концов помог делу. Свистун услышал в глубине помещения шаркающие шаги, а затем на него уставились в глазок.
– Кто вы такой?
– Я разыскиваю Джорджа Игрока.
– Вы хотите сказать, Джорджа Гроха?
– Вполне может быть.
– Ему нравится, когда его называют Игроком. Второй этаж, восьмая квартира.
– Его нет дома.
– А вы что, проверяли?
– Я позвонил, прежде чем ехать.
– Так что же вы поехали, если его нет?
– Хотелось рискнуть.
– Долго ехали?
Голос принадлежал старику или старухе, только что очнувшимся ото сна, или просто человеку, отвыкшему, чтобы не сказать разучившемуся, разговаривать.
– Двадцать минут.
– Может, он уже вернулся. Вы к нему уже поднимались?
– Нет. Я ведь не знал номера квартиры.
– Ну, так поднимитесь и постучите. А если его не окажется дома, то лучше приезжайте в другой раз.
– Мне хотелось бы порасспросить вас о Джордже.
– А вы с ним знакомы?
– Мы один раз разговаривали по телефону.
– А почему это я должен отвечать на вопросы, касающиеся одного из жильцов? Мне-то какой интерес?
Свистун полез в карман за деньгами и поднес к глазку десятку. Потом свернул ее вчетверо и подсунул под дверь. Она исчезла с такой стремительностью, словно ее слизнула ящерица.
– Так что же вы хотите узнать про Джорджа?
– Он работает?
– Вы хотите сказать, есть ли у него какое-нибудь место работы?
– Именно так.
– Он прогуливается по голливудской панели.
– Он что?
– Проститут он, вот что.
– Что-что?
Свистун прикинулся простаком.
– Никогда не слышали слова "проститут"?
– Слышать-то слышал, только не вполне понимаю, что это такое. Хочу сказать, разные люди называют одним и тем же словом разные вещи.
– Вы что, философ?
– Я интересуюсь вопросами языка.
– Проститут – это мужик или, чаще всего, молодой парень, который торгует собственной задницей, подставляя ее педерастам за деньги, однако сам про себя утверждает при этом, будто гомосексуалистом не является. Понимаете, о чем я? Это все равно, как если одна проститутка на глазах у клиента лижет другую проститутку. А сама она вовсе не обязательно обладает лесбийскими наклонностями, просто клиенту такое зрелище нравится и он готов за него приплатить. А проститут отличается от проститутки только тем, что дает представителям собственного пола. Спрос на мужскую проституцию среди молодых женщин невелик, они могут получить то, что им нужно, задаром, – вот парням и приходится выкручиваться. Понимаете?
– Звучит разумно.
– Сутенеры, с которыми я знаком, говорят, что У них на проститутов сплошные жалобы от пожилых женщин. У парней на них просто не стоит.
– Есть у мужчин такая проблема, – заметил Свистун.
– Это называется сексуальной асимметрией.
– Судя по всему, вы в таких делах знаете толк, – заметил Свистун.
– Когда-то и я был в этом бизнесе.
– А вы не могли бы открыть дверь?
– Чего ради?
– Ну, мы хотя бы смогли не кричать.
– А мне нравится разговаривать громким голосом. А если вам не нравится, то можем на этом и закончить.
– Просто я подумал, что разговаривать, глядя друг другу в лицо, было бы приятней.
– Мне приятней не было бы – и вам наверняка тоже. Ладно, вы уже узнали про Джорджа все, что вам нужно?
– А вы не встречались с его другом по имени Кении Гоч?
– Ответ зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «встречались», раз уж вы так заинтересованы вопросами языка и точным значением каждого слова. Когда он приходил сюда, а Джорджа не оказывалось дома, я разговаривал с Кении через дверь – как с вами сейчас.
Игрок жил в районе Серебряного озера, в испа-ноговорящей округе, где цены на жилье сравнительно невысоки.
Свистун сперва позвонил, проверяя, дома ли Игрок. И того не оказалось дома. Но Свистун тем не менее поехал на улицу Санфлауэр, к ветхому многоквартирному дому, похожему на засохший свадебный пирог. Поговорить с соседями часто бывает полезнее, чем с непосредственно интересующим тебя человеком.
Ни почтовых ящиков, ни табличек с фамилиями жильцов здесь не оказалось. В конце длинного коридора, пропахшего крысиным пометом, Свистун обнаружил офис управляющего. Звонок не сработал, но отчаянный стук в дверь в конце концов помог делу. Свистун услышал в глубине помещения шаркающие шаги, а затем на него уставились в глазок.
– Кто вы такой?
– Я разыскиваю Джорджа Игрока.
– Вы хотите сказать, Джорджа Гроха?
– Вполне может быть.
– Ему нравится, когда его называют Игроком. Второй этаж, восьмая квартира.
– Его нет дома.
– А вы что, проверяли?
– Я позвонил, прежде чем ехать.
– Так что же вы поехали, если его нет?
– Хотелось рискнуть.
– Долго ехали?
Голос принадлежал старику или старухе, только что очнувшимся ото сна, или просто человеку, отвыкшему, чтобы не сказать разучившемуся, разговаривать.
– Двадцать минут.
– Может, он уже вернулся. Вы к нему уже поднимались?
– Нет. Я ведь не знал номера квартиры.
– Ну, так поднимитесь и постучите. А если его не окажется дома, то лучше приезжайте в другой раз.
– Мне хотелось бы порасспросить вас о Джордже.
– А вы с ним знакомы?
– Мы один раз разговаривали по телефону.
– А почему это я должен отвечать на вопросы, касающиеся одного из жильцов? Мне-то какой интерес?
Свистун полез в карман за деньгами и поднес к глазку десятку. Потом свернул ее вчетверо и подсунул под дверь. Она исчезла с такой стремительностью, словно ее слизнула ящерица.
– Так что же вы хотите узнать про Джорджа?
– Он работает?
– Вы хотите сказать, есть ли у него какое-нибудь место работы?
– Именно так.
– Он прогуливается по голливудской панели.
– Он что?
– Проститут он, вот что.
– Что-что?
Свистун прикинулся простаком.
– Никогда не слышали слова "проститут"?
– Слышать-то слышал, только не вполне понимаю, что это такое. Хочу сказать, разные люди называют одним и тем же словом разные вещи.
– Вы что, философ?
– Я интересуюсь вопросами языка.
– Проститут – это мужик или, чаще всего, молодой парень, который торгует собственной задницей, подставляя ее педерастам за деньги, однако сам про себя утверждает при этом, будто гомосексуалистом не является. Понимаете, о чем я? Это все равно, как если одна проститутка на глазах у клиента лижет другую проститутку. А сама она вовсе не обязательно обладает лесбийскими наклонностями, просто клиенту такое зрелище нравится и он готов за него приплатить. А проститут отличается от проститутки только тем, что дает представителям собственного пола. Спрос на мужскую проституцию среди молодых женщин невелик, они могут получить то, что им нужно, задаром, – вот парням и приходится выкручиваться. Понимаете?
– Звучит разумно.
– Сутенеры, с которыми я знаком, говорят, что У них на проститутов сплошные жалобы от пожилых женщин. У парней на них просто не стоит.
– Есть у мужчин такая проблема, – заметил Свистун.
– Это называется сексуальной асимметрией.
– Судя по всему, вы в таких делах знаете толк, – заметил Свистун.
– Когда-то и я был в этом бизнесе.
– А вы не могли бы открыть дверь?
– Чего ради?
– Ну, мы хотя бы смогли не кричать.
– А мне нравится разговаривать громким голосом. А если вам не нравится, то можем на этом и закончить.
– Просто я подумал, что разговаривать, глядя друг другу в лицо, было бы приятней.
– Мне приятней не было бы – и вам наверняка тоже. Ладно, вы уже узнали про Джорджа все, что вам нужно?
– А вы не встречались с его другом по имени Кении Гоч?
– Ответ зависит от того, какой смысл вы вкладываете в слово «встречались», раз уж вы так заинтересованы вопросами языка и точным значением каждого слова. Когда он приходил сюда, а Джорджа не оказывалось дома, я разговаривал с Кении через дверь – как с вами сейчас.