Кемпбелл Роберт. Волшебник Хуливуда

   Мэри приложила руку к внезапно зардевшейся щеке, опасаясь, как бы румянец ее не выдал.
   – Ты когда-то описала мне мужчину, который тебя порезал, – внезапно сказала Мэри, как бы нечаянно сменив тему.
   Арделла залила кипяток в заварной чайник и присела за стол.
   – Ну и что?
   – Смуглый мужчина с черными волосами…
   – И в черной одежде…
   – … заплетенными в косичку и перевязанными ленточкой…
   – … и в темных очках…
   – … и ленточка эта пестра…
   – … и он фотограф, – закончила Арделла. В ее голосе внезапно зазвучал страх. – Ты что, его видела?
   – По-моему, да. По-моему, я его видела дважды. В первый раз – но это произошло так стремительно, что я могла ошибиться, – он завернул за угол в коридоре хосписа. А во второй раз – в закусочной по соседству с хосписом. А как выглядел нож?
   – внезапно спросила Мэри.
   – Это было волнистое лезвие на маленькой рукоятке, которую он держал двумя кончиками пальцев, – сказала Арделла. – Держись от него подальше. Сейчас он называет себя Бенну Рааб. А тогда его звали Радецки. Он взял меня на час, а потом, когда я потребовала деньги, взбесился и изрезал мне все лицо. Держись от него подальше. Если он еще раз появится, беги от него, куда глаза глядят. Он страшнее любого инкуба.
   – Ты не хочешь, чтобы я посидела с тобой и мы вместе наложили бы заклятие на инкубов? – спросила Мэри.
   – Ты же во все это не веришь. Ни в магию, ни в заклинания.
   – Я верю, что молитва любого рода способна помочь.
   – Да, в конце концов все к одному и сходится, – вздохнула Арделла. – Наука и религия. Все в конце концов упирается в слепую веру.
   – Могу и переночевать, если хочешь, – сказала Мэри.
   – Хочешь отпугнуть инкубов? – Арделла расхохоталась. – Знаешь, против них имеется только одно противоядие. Вести полноценную сексуальную жизнь. – Она прикоснулась к обезображенному лицу.
   – Лучше уж инкубы, чем вообще ничего. Давай-ка лучше наложим другое заклятие. Чтобы у нас появились достойные возлюбленные.
   Она разлила чай по фарфоровым пиалам и покрошила в него сухую цветочную пыльцу.
   – Милый парень-паренек, железяка между ног, – пробормотала она.
   Они выпили чаю.
   – У тебя случайно нет валиума или халкиона?
   – спросила Арделла. – Я хочу сказать, при себе. А то у меня проблемы со сном.
   Валерьянка с вином и этот чай помогут тебе гораздо лучше, – ответила Мэри.

Глава тридцать пятая

   Когда Свистун проснулся, на улице было уже темно. Передние фары машин шарили лучами по потолку спальни.
   – Ты все это время просидела здесь со мной, Мэри? – спросил Свистун.
   – Нет тут никакой Мэри, – ответил грубый хрипловатый голос.
   Свистун пошарил рукой на ночном столике.
   – У тебя там пушки нет, приятель. Единственную пушку ты спрятал в цветочный горшок у двери.
   Теперь, полностью очнувшись, Свистун в полумраке разглядел глаза взломщика – водянистые глаза того сорта, которые словно впитывают в себя любую искру света и усиливают ее, как увеличительные стекла. Глаза сияли на лице, похожем на скульптурное изваяние, – сплошная кость, и каждая из костей высечена с максимальной остротой и резкостью.
   – Глупо было прятать пушку там, – продолжил незнакомец. – Это первое место, куда придет в голову дураку прятать пушку, и первое, где другой дурак будет искать ее. Так что, приятель, мы с тобой парочка дураков.
   – Сделай мне одолжение, – сказал Свистун.
   – Какое же?
   – Мне хотелось бы знать, что ты здесь делаешь.
   – Интересно.
   – Что именно?
   – Ты не спрашиваешь, кто я такой. Первым делом ты спрашиваешь, что я тут делаю. Значит, так. Я прибыл к тебе по рекомендации парочки своих приятелей. Меня зовут Эссекс. Сержант Гарри Эссекс. А кто ты такой, мне известно.
   – А когда вы пришли, здесь никого больше не было?
   – Ты про эту Мэри? Нет, не было.
   – И дверь была незаперта?
   – Почему же? Она заперла ее перед уходом. Но у меня нашлась отмычка.
   – Не возражаете, если я встану и оденусь?
   – Я ведь пришел без угроз. Делай, что хочешь.
   – А может, вам чего-нибудь? Чаю? Кофе? – Свистун откинул одеяло и спустил ноги на пол. Чувствовал он себя великолепно – ни головокружения, ни слабости. – Спиртного не держу.
   – Дружишь с Билли Уилсоном? – спросил Эссекс.
   – Я с ним не знаком, но дружу, – ответил Свистун.
   Это были пароль и отзыв общества Анонимных Алкоголиков.
   – Я тоже. Уже пятнадцать лет.
   – А я одиннадцать. Нет, двенадцать. Сбился со счету.
   – А я вот ничего не могу с собой поделать. Все время что-то подсчитываю. Это мой пунктик. Если вы не против, я бы сам сварил себе кофе. Может быть, и вам?
   – Да, спасибо. Мне – черный.
   – Мне тоже.
   Эссекс вышел из спальни.
   Когда Свистун оделся и прошел в гостиную, Эссекс уже дожидался его с двумя чашками кофе, усевшись в самый надежный из шезлонгов.
   – Так что присаживайтесь и рассказывайте, чем я могу вам помочь, – сказал Эссекс.
   – Вы дока по сатанизму из лос-анджелесской полиции, верно?
   – Дока по сатанизму. Дока – это, наверное, на идише. Ладно, мне нравится.
   Свистун сел в кресло, чувствуя себя гостем в собственном доме. Верхний свет он не зажег; света ночника, который он никогда не гасил, оказалось вполне достаточно.
   – Вы, должно быть, припоминаете маленькую девочку…
   – Сару Канаан? Конечно. Да и разве можно забыть?
   – Но ведь столько детей пропадает ежегодно, – заметил Свистун.
   – Все не так скверно, как расписывают средства массовой информации. Впрочем, таков уж их бизнес: сделка недели, преступление недели, социальная несправедливость недели, и так далее. Пару лет назад в газетах написали, что в США пропадает пять миллионов детей ежегодно. И прозвучало это так, словно все пять миллионов похищают и, не исключено, убивают. А большинство из этих детей десятилетки или чуть старше. И они просто-напросто удирают из дому. Кое-кого крадут мать или отец, лишенные после развода родительских прав. Ну, и тому подобное. Но публике подавай миллионы. Подавай общенациональную драму. Он отхлебнул горячего кофе.
   – Кроме того, мог ли я забыть о том, что произошло в семье полицейского? С племянницей полицейского?
   – Но к этому делу вы же не подключались? – спросил Свистун.
   – Нет. В тот период я занимался кражами из универмагов.
   – А когда начали охоту на ведьм?
   – Примерно в то же время, что и вы сами.
   – Что вы имеете в виду?
   – Когда вы начали расследовать историю вьетнамской проститутки, которой отрубили голову. Вы поехали тогда в Новый Орлеан и, как мне известно, с кое-какой магией, с кое-каким водуизмом там столкнулись.
   – А откуда вы про это узнали?
   – Тогда мне приказали создать и возглавить особую группу. В настоящее время эта группа состоит только из меня. Так что налогоплательщиков я не разоряю. И я просмотрел все, так или иначе связанное с культами. На эту девушку с отрубленной головой имелось досье, а там значилось, что делом заинтересовался частный детектив по фамилии Уис-тлер. Вы ведь даже отправились в тюрьму и переговорили с Карлом Корвалисом, лидером группы сатанистов, осуществившей серию ритуальных убийств. Верно?
   – Айзек Канаан добился для меня разрешения.
   – Он мне рассказывал.
   – И про Новый Орлеан тоже он?
   – Нет. Про Новый Орлеан – лейтенант Белле-розе. Я создавал тогда агентурно-розыскную сеть. Ведь этого дерьма становилось все больше и больше. Помните, был еще такой шоумен?
   – Твелвтрис?
   – Да, вот именно. О нем поговаривали. Он истязал проституток, но говорили, что этим дело не ограничивается.
   – Я этого не знал, – сказал Свистун.
   – А я и не утверждаю, что знали. Просто говорю, что большинство людей, столкнувшись с такими вещами, делают круглые глаза. А вы ведь знали и эту безумную суку Еву Шойрен, которая была замешана в дело Пола Хобби, правда? И помните иммигранта по кличке Боливия, который вокруг них вертелся?
   – Помню.
   – Он был хунганом.
   – Кем-кем?
   – Водуистским шаманом. А там еще один персонаж – горец с Аппалачей…
   Свистун отодвинулся поглубже к тень, словно спасаясь от воспоминаний о человеке, который увел у него любовь всей жизни.
   – … Янгер, припоминаете? Относительно него я так и не понял: то ли он и вправду был сатанистом, то ли просто сукиным сыном, который сатанистам подыгрывал.
   – Выходит, поклонников дьявола полным-полно?
   – Их больше, чем вам кажется. Да почему бы, собственно говоря, и нет? Речь о дьяволе идет уже столько веков. А примитивные религии еще древнее. Были ведь времена, когда христиан, особенно католиков, считали приверженцами сатанинской секты. И речь не об античной древности, а о Средневековье. О так называемых темных веках. Но и у нас в США такое бывало. В прошлом веке – в тридцатые годы, в сороковые…
   – Всего сто пятьдесят лет назад?
   – Именно так. А почему бы и нет? Думаете, все так уж сильно меняется? Тогда прокатилась волна антикатолической истерии. Было написано множество книг. Написано женщинами, которые утверждали, будто сбежали из монастырей, в которые их заточили насильно и где принуждали участвовать в сексуальных оргиях и подвергали пыткам. И заставляли присутствовать при заклании новорожденных.
   – А евреев обвиняли в том, что они новорожденных едят. До сих пор не составляет труда найти тысячи людей, готовых – без каких бы то ни было доказательств – поверить любому вздору из уст спятившего священника или психиатра.
   Свистун покивал.
   – Вы со мной согласны? – спросил Эссекс.
   – Я вспомнил о фильме «Экзорцист» по роману Уильяма Питера Блэтти. Когда он вышел на экраны, я лично сталкивался с сотней людей, которые божились, будто это реальный случай и он имел место в Бруклине. И всем страшно хотелось оказаться ближайшими соседями этой девочки и ее матери.
   – Люди верят в то, во что им хочется верить, – подытожил Эссекс. – Иногда за этим не стоит ничего, кроме желания привлечь к себе всеобщее внимание, пусть и самого мимолетного свойства. Начинаешь врать – а все кругом охают и ахают, это людей и прельщает.
   – А иногда люди верят во все это или утверждают, будто они верят, потому что существует возможность на этом заработать, – сказал Эссекс. -Допустим, вы психиатр, и к вам приходит на прием пациент с сильнейшим душевным расстройством, – с энтузиазмом продолжил он.
   Легко можно было понять, что специализация Эссекса является одновременно его увлечением, чтобы не сказать страстью.
   – И вот представьте себе. Вы психиатр и у вас проблемы с женой, которой надоело выслушивать объяснения, почему у вас на нее не встает, или почему вы пялитесь на маленьких девочек, или почему вы разбрасываете где попало грязные носки, и все это убеждает вас обоих, что любовь из вашего брака ушла, и вы начинаете прикидывать, как бы сделать ноги. А тут появляется пациенточка, страдающая раздвоением личности. Или растроением. И прехорошенькая, и смотрит на вас, как кошка на сметану. И вот однажды она рассказывает вам свою историю – то самое роковое событие, которое она заблокировала в памяти на долгие годы…
   – И после которого пошла вразнос, – вставил Свистун.
   – Удачно сказано. Можно я это у вас позаимствую?
   Свистун кивнул.
   – Она рассказывает вам о том, как ее в детстве пытали и насиловали сатанисты, в тайную секту которых входили ее отец и мать, – продолжил Эссекс, словно его и не перебивали. – Утверждает, будто присутствовала при ритуальных убийствах. Убийствах как детей, так и взрослых. Рассказывает, что однажды ее заставили съесть пепел одной из жертв, а в другой раз вываляли в крови зародыша, которого рассекли надвое прямо у нее на глазах. Улавливаете? Свистун кивнул.
   – А звездный час наступает, когда истязать ее является сам Сатана. Но тут вмешиваются Иисус и Святая Дева Мария и незадолго до полуночи ее вызволяют.
   – Это гипотетический пример? – поинтересовался Свистун.
   – Это подлинная история, опубликованная десять лет назад в одной из главных нью-йоркских газет. Где, как вам известно, напечатают все, что угодно, лишь бы тираж раскупили. Психиатр развелся с женой и женился на пациентке.
   – Будем считать это одной из вариаций на интересующую нас тему. Но я говорю не совсем об этом. А о том, что подобное раздвоение личности внезапно становится заразным заболеванием. Распространяется, как грипп в школе-интернате. И поразительно, какой высокий процент страдающих МДП – видите, это настолько распространенное явление, что можно спокойно обойтись аббревиатурой, – рассказывает именно о собственной вовлеченности в сатанистские секты. И тут же маниакально-депрессивный психоз попадает в фокус общественного внимания, проводятся чтения и конференции, привлекаются серьезные – якобы серьезные – ученые – и все сидят рядышком и рассуждают о Сатане.
   Эссекс откинулся в кресле.
   – И нормальные люди начинают думать, что во всем этом что-то есть. Иначе чего ради интеллектуалы принялись бы нести подобный вздор? Потому что ведь никому не хочется оказаться на обочине цивилизации и прогресса. Потому что и здесь срабатывают массовые инстинкты. Я знаю полицейских, правда, не из нашего города, которые твердо убеждены в том, что сражаются с самим Сатаной. Понимаете, о чем я? Когда точно такую же чушь начинает нести Ширли Маклин, все думают: с чего бы это она, если на самом деле не верит? Ведь она кинозвезда, у нее все есть, и деньги, и вилла в Малибу. А я говорю, потому что ей это нравится. Нравится выходить на аудиторию в белых трусиках и рассказывать, что она общается с потусторонним миром. А тут появляется какой-нибудь медиум, который внушает ей, будто в предыдущем существовании она была царицей Клеопатрой. Все это, конечно, вздор – но в конечном счете хорошо оплачиваемый. Миллион долларов в сезон за то, что выходишь в белых трусиках и рассказываешь публике волшебные сказки. Так почему бы и нет?
   – Но в «Квартире» с Джеком Меммоном она сыграла великолепно.
   – Да, бабенка не промах, – согласился Эссекс.
   – Значит, исходя из нашего разговора, не важно, веришь ты сам во все это или нет, – заметил Свистун. – Но сатанистские культы растут как грибы.
   – Именно так. Ну и что? Это ведь не означает, что наступил конец света. Только не поймите меня неправильно. Я отношусь ко всему этому с величайшей серьезностью. Из того, что многие убийцы являются сатанистами, еще не вытекает, что все са-танисты непременно убийцы. Истинный убийца использует сатанизм в качестве самооправдания.
   – Вы хотите сказать, что подобные верования сами по себе не стимулируют желание убивать?
   – Если кому-нибудь чего-нибудь хочется, он всегда найдет, во что стимулирующее ему поверить.
   Когда серийные и массовые убийцы начинают делать признание, большинство из них утверждает, что убивать им повелел сам Господь. А многие верят в то, что сами превратились в Христа и что их жизнь представляет собой Второе Пришествие. – Он поднялся с места. – Ну как, я вам помог? Или не слишком?
   Свистун достал из кармана детский пальчик в пробирке. Эссекс включил напольную лампу и внимательно осмотрел его.
   – Хотите, чтобы я его у вас забрал? Конечно, я отнесусь к нему со всей осторожностью.
   – А вы сможете доказать…
   Свистун не закончил фразу. А хотелось ему узнать, смогут ли эксперты идентифицировать пальчик как принадлежащий маленькой Саре.
   – Как знать, – сказал Эссекс. – Но наука творит сегодня чудеса.
   Свистун передал ему пробирку.
   Эссекс уже собрался уходить. Свистун проводил его до дверей. На пороге Эссекс остановился и окинул Свистуна взглядом с головы до ног, словно что-то прикидывая.
   – Вот что я вам скажу. Хэллоуин – это ночь, когда все эти змееныши поднимают голову. Я собираюсь проверить одно заведение, пользующееся дурной славой. Оно называется «Люцифер». Вы его знаете?
   – Я о нем слышал.
   – Вот я и отправлюсь туда на разведку. С парочкой друзей.
   – А друзья – просто из любопытства?
   – Друзья из полиции нравов. Им там тоже осмотреться не мешает. Если вам угодно, можете поехать с нами.
   Свистун задумался. Он ведь разыскивает Кана-ана. И должен посвящать этому розыску по двадцать четыре часа в сутки.
   – Если надумаете, позвоните. – Эссекс вручил ему свою визитную карточку. – Ну, а теперь я бы на вашем месте отправился досыпать. Выглядите вы неважно. А до машины я доберусь и сам.

Глава тридцать шестая

   Канаан чуть было не прозевал развилку на «Люцифера». Проехал на сто ярдов, потом вернулся задним ходом, даже не поглядев, не едет ли кто-нибудь сзади. Его обуревали ярость, жажда отмщения и, может быть, полузабытое ощущение справедливости происходящего.
   На полдороге к полуразрушенному дворцу, где когда-то обитал юный гуру, он нажал на тормоза. Как раз вовремя – иначе машина врезалась бы в поваленное поперек дороги дерево.
   Скорее, не дерево, а деревцо – во всяком случае, он сумеет без посторонней помощи оттащить его с дороги. Однако, произойди наезд, и машине, и автомобилисту мало не показалось бы.
   Канаан вылез из машины. Внезапный порыв морского ветра чуть не сшиб его с ног. Он посмотрел на особняк в конце длинной подъездной дорожки, упирающейся в шаткие, частично сломанные ворота. На верхнем этаже горел свет. Это был замок с привидениями. Заколдованный замок из страшных сказок.
   Ветер задул с новой силой. Тучи скрыли луну – и откуда-то с вершины холма до его слуха донесся крик.
   Крик повторился. И это кричала вовсе не морская птица. Это стенала охваченная ужасом и испытывающая страдания женщина.
   Канаан ворвался в ворота и побежал по дорожке. Добежав до входа, он не почувствовал ни малейшей усталости. Он был сейчас великаном. Героем. Неуязвимым и несокрушимым воином. Живым воплощением самой идеи Возмездия.
   – Славься, Бог Силы, предавший врагов моих мне во власть.
   Тяжелая входная дверь поддалась удару плеча. Пистолет был у него в руке. Тьма вокруг отливала черным бархатом.
   Сверкнули молнии. В ушах у него зазвучал пронзительный крик. Запели фанфары и оглушительно загремели кимвалы. Не то иллюстрация к Дантову «Аду», не то сцена из фильма ужасов, снятого выжившим из ума режиссером, – борющиеся друг с дружкой тела, детские трупики в последних конвульсиях, расчлененные и обезглавленные, – все это хлынуло навстречу ему из каждого уголка огромного зала.
   Он вытянул руку, словно захотев прикоснуться к чему-то реальному. Смех вокруг него напоминал звон бьющегося стекла. Когда он начал оборачиваться, его ударили по затылку чем-то тяжелым.
   Он провалился в кромешную тьму.

Глава тридцать седьмая

   Во второй раз Свистун заснул мертвым сном. Он лежал на животе, не шевелясь, а когда проснулся, лишь по расположению смятых простынь смог понять, в какой именно позе спал.
   Пока он спал, позвонил телефон и сработал автоответчик. И в глубине сна он запомнил это. Может быть, звонков было даже несколько.
   Лежа сейчас на спине, он залюбовался игрой солнечных лучей на противоположной стене спальни. Больше всего это напоминало распятие. И, дав волю фантазии, можно было рассмотреть на кресте человеческую фигуру.
   Заговори он об этом – и наверняка удостоится двухдюймовой заметки в газете, пятнадцати секунд в теленовостях. "На стене дома над бульваром Ка-хуэнга появилось видение". Можно будет продавать билеты у входа. По доллару за билет. Два доллара, если вам захочется задержаться в спальне и помолиться.
   Где-то посреди ночи он сбросил пижамную куртку. Он пробежал пальцами по обнаженным груди и животу. После лежания на животе там остались пятна, в свою очередь, могущие сойти за демонов и гоблинов. Куда ни погляди, повсюду напарываешься на видения.
   Первый из звонивших ночью не оставил на автоответчике сообщения.
   Второй, уже с утра, оказалась Мэри Бакет. Она выражала надежду на то, что ее отвар ему помог. Но в голосе ее ему почудилось и нечто иное – как будто она что-то недоговаривала. Никаких намеков на то, что она по нему скучает, на то, что ночь секса и еще одна ночь чисто материнской заботы позволяют ей предъявить на него какие-то права, но все же надежда на то, что дело разовым пересыпом не ограничится.
   Задыхающийся взволнованный голос третьего абонента Свистуну идентифицировать сначала не удалось. Лишь сильно постаравшись, он сообразил, что это миссис Маргарет – экономка и подопечная отца Мичема. Но она была явно вне себя, ее слов практически невозможно было разобрать. Свистун понял только одно: она взывает о помощи.
   Но если отец Мичем попал в беду или ему угрожает какая-то опасность, то с какой стати она обращается к совершенно постороннему человеку?
   Полицейские машины выстроились, как гоночные на старте ралли. Их было, мягко говоря, более чем достаточно.
   В саду и за пришедшими в полную негодность стенами мексиканские прихожане отца Мичема – старухи в черных шалях, старики в хлопчатобумажных брюках и стоптанных кожаных сандалиях, детишки, притихшие из-за того, что молчат взрослые, представители подростковых банд в соответствующей экипировке (в кожаных куртках, невзирая на нынешнюю жару), беззвучно плачущие молодые женщины, хозяева бойцовых петухов, мнущие в руках соломенные шляпы, – застыли, неподвижные в своей скорби.
   Даже на лице первосвященника спиритов можно было прочесть искреннее горе.
   Полицейский в форме остановил Свистуна у входа.
   Свистун предъявил свою лицензию и объявил, что является другом покойного.
   – Друзей пускать не велено.
   – Что, так плохо?
   – Хуже не бывает.
   – Я получил сообщение на автоответчик. Миссис Маргарет просила меня прибыть.
   – Я сообщу ей о том, что вы прибыли.
   – Может быть, мне все-таки можно сказать ей пару слов? Хотя бы, чтобы удостовериться, что с ней все в порядке?
   – Нет, нельзя.
   Свистун посмотрел поверх плеча молодого полицейского вдаль по коридору – туда, где по его представлениям должен был находиться кабинет священника. Но в коридоре было полным-полно людей в форме и в штатском, мужчин и женщин.
   Из этой толпы выдрался рослый мужчина. Повернувшись, он посмотрел в ту сторону, где стоял Свистун. Частный сыщик узнал его – это был детектив Лаббок.
   Увидев Свистуна, детектив шагнул к нему навстречу.
   – Что ты здесь делаешь, Свистун? – еще издалека крикнул он.
   – Могу задать вам тот же самый вопрос. Эта долина вроде бы вне вашей юрисдикции.
   – Так сложились обстоятельства. – Лаббок медленно прошел по коридору. Говорил он с подчеркнутой невозмутимостью. – Или ты решил, что больше никто не додумается проверить номера из телефонной памяти Кенни Гоча?
   – Значит, вы пошли той же дорогой, что и я?
   – Ну, на твой счет мне ничего не известно. – Лаббок ухмыльнулся, обнажив акульи зубы. – Хочешь поглазеть?
   – Хочу переговорить с миссис Маргарет, прежде чем мы с вами обменяемся информацией.
   – Пропустите его, офицер, – распорядился Лаббок. – Под мою ответственность.
   Лаббок провел Свистуна по коридору. Дойдя до конца, Свистун понял, что в своих предположениях не ошибся, – комната в самом конце была кабинетом и библиотекой, ее стены оказались заставлены книжными полками, имелся здесь небольшой камин и письменный стол в алькове. Основная деятельность сейчас кипела на полу возле письменного стола.
   Когда кто-то из присутствующих поднялся с пола, Свистун увидел белые волосы Мичема и кровь на ковре.
   Лаббок взял его за локоть.
   – Сюда.
   Свистун повернул налево и сквозь арку дверей прошел в короткий коридор. Еще один поворот налево – и они очутились в спальне, в которой не было никакой мебели, кроме узкой деревянной кровати, ночного столика, комода (верх которого был завален гребнями и другими предметами женского обихода), высокого кресла и табуретки. Имелась здесь и распялка, на которой сушили нижнее белье и легкую одежду.
   Стояло здесь и разломанное кресло-качалка, слишком большое и неподходящее в этой спартанской обстановке, а в кресле сидела миссис Маргарет. На ней было черное платье с белым воротничком и манжетами и белый передник, в котором она накануне подавала им с отцом Мичемом прохладительные напитки. Глаза у нее были круглыми, рот и нос она зажимала скомканным носовым платком.
   – Вам не нужен врач, миссис Маргарет? – спросил Свистун.
   – Со мной все в порядке.
   – А почему, интересно, ей может понадобиться врач, а, Свистун? – спросил Джексон, напарник Лаббока. Он сидел на табуретке и в упор смотрел на миссис Маргарет. Перед появлением Лаббока и Свистуна он ее, вне всякого сомнения, допрашивал.
   – Ей может понадобиться успокоительное, особенно к ночи, чтобы она смогла уснуть, – сказал Свистун.
   – Мы позаботимся обо всем. А это и вправду понадобится? – спросил Лаббок у миссис Маргарет.
   Она покачала головой.
   – Со мной все в порядке.
   – Вы же не оставите ее здесь одну? – спросил Свистун.
   – Миссис Эспиноза предложила мне пожить у нее, пока мне это потребуется.
   Она заплакала. Она разозлилась на себя из-за этого, потому что не плакала даже на проникнутых опасностью улицах, а вот теперь утешение и покой, Дарованные ей отцом Мичемом, расслабили ее настолько, что она не смогла удержаться от слез.
   Джексон встал, словно ее слезы удивили и обескуражили его, и принялся перешептываться с Лаббоком. Он делал вид, будто все происходит по намеченному им плану.