Страница:
Свистун познакомил их. Мэри взглянула на пустой рукав буфетчика.
– Давно вы потеряли руку?
– Лет девять-десять назад.
– Привыкли?
– Бывают фантомные боли.
– Есть несколько способов от них избавиться. Боско кивнул.
– И парочка из них мне известна.
– Если вас не расстраивает разговор на эту тему, я могла бы назвать вам еще парочку, которых вы, скорее всего, не знаете.
– Вы профессионал?
– Сиделка в лос-анджелесском хосписе.
Эта информация, казалось, понравилась Боско еще сильнее, чем внешность девушки.
– Что ж, Свистун. Попросить ту компанию очистить твой столик?
– Нет, мне бы не хотелось. Мы посидим у стойки, пока его не освободят.
Боско, заложив страницу закладкой, слез со стула и отправился за стойку.
Выставил два прибора, две чашки, потянулся за кофейником.
– Вы хотите поужинать или просто убить время?
Свистун взглянул на Мэри.
– Вы пригласили меня только на чашку кофе, – сказала она. – А относительно ваших планов на вечер мне ничего не известно.
– Нет у него никаких планов на вечер, – сказал Боско. – А ваш столик освободится через пару минут.
Он собрал все необходимое на поднос и отправился с ним к столику в нише у окна, который сейчас действительно уже освободился. Собрал со стола грязную посуду, вытер клеенку влажным полотенцем. Все это он проделал с изяществом человека, победившего собственное увечье.
– На войне? – спросила Мэри у Свистуна. Он едва заметно повел плечом.
– Там, на улице. Вступился за малолетнюю потаскушку, которую истязал сутенер. Сутенер прострелил ему руку. Боско свернул ему шею второй.
– Его судили?
– Этого не потребовалось. Смысл происшедшего был всем ясен. И куча свидетелей. Дела даже не завели.
– А что стало с малолетней потаскушкой?
– Нашла себе нового сутенера.
– Сэр, прошу за стол, – из-за спины у Свистуна сказал Боско.
Откуда-то он ухитрился выкопать свечу. Зажег ее, укрепив в пивной бутылке. Перекинул через здоровую руку чистое полотенце. Конечно, он переигрывал, пытаясь рассмешить новую подружку Свистуна.
Мэри подыграла ему, усевшись за столик столь церемонно, словно дело происходило в самом шикарном ресторане на Беверли Хиллз, причем сам метрдотель решил выложить на стол омара.
– Тогда уж и матерчатые салфетки не помешали бы. Крахмальные, – несколько обескураженно заметил Свистун.
– Договорились, – ответил Боско. – Я бы рекомендовал вам бифштекс с запеченным картофелем, спаржу и салат.
И прежде чем они успели согласиться или возразить, прежде чем Свистун сообразил сказать, что предпочитает картофель фри, Боско удалился. Во всем этом было определенное волшебство: свеча горела на столе, за окном быстро смеркалось. Это был тот вечерний час, когда жизнь злачного квартала обретает кинематографическую четкость и согласованность и все, высыпавшие на панель, – проститутки мужского и женского пола, воры, сутенеры, тайные агенты, полицейские в форме, костоломы и налетчики, кто в красных слаксах, кто в мини-шортах в обтяжку, кто в тогах цвета элект-рик-блю, кто в крошечных кожаных юбочках, набедренных поясах из перьев и прозрачных шарфах и шалях, мужчины – выпятив наружу свои достоинства, женщины и девочки – прелести, – все они кажутся свежими, яркими, готовыми сыграть свою роль, едва раздадутся первые призывные аккорды экстравагантной музыки.
Мэри расстегнула верхнюю пуговицу белой блузки (под ней не оказалось рубашки с фирменным галстуком служащей хосписа) и теперь Свистун видел нежные округлости ее розовых грудей. Щеки у нее зарумянились, глаза засверкали, умело оттененные косметикой, волосы рассыпались по плечам. В кофейне вроде бы стало потише, как будто все присутствующие осознали, что начинается важное и проникнутое подлинной нежностью свидание. Боско, повертев ручку приемника, нашел камерную музыку в исполнении струнного квартета.
Йондро, второй повар, превзошел себя и приготовил изумительные стейки, едать что-нибудь похожее здесь Свистуну еще не доводилось. Боско извлек из того же заветного сундучка, в котором нашлась свеча, бутылку красного вина и бокал. Мэри заметила, что Свистуну бокала не подали, однако от комментариев воздержалась.
Кофе оказался горячим и крепким.
Они беседовали. Через какое-то время обоим начало казаться, будто они знают друг о друге все на свете или, по меньшей мере, все, что нужно знать.
Воспоминания о других ужинах, проведенных в другой компании, наплывали, создавая некий фон, благодаря которому Свистун воспринимал происходящее сейчас с особой остротой. Он потянулся было за напитком, которым следовало завершить такую трапезу, и вспомнил, что не пьет, полез в карман за отсутствующими там сигаретами и вспомнил, что не курит; все привычки, от которых он давным-давно отказался, внезапно напомнили о себе с новой силой, все когдатошние ритуалы, которыми он обставлял получаемое удовольствие.
– Хотите проверить, кто выиграл пари? – спросил Свистун.
– Что еще за пари?
– Ну, вспомните. О том, что у меня дома невероятный бардак.
На мгновение она смерила его взглядом, затем непроизвольно прикоснулась к вороту блузки, словно давая понять, что одета неподобающим для первого свидания образом, и наконец покачала головой.
– Почему бы не дать оркестру исполнить еще пару тактов, прежде чем мы отправимся танцевать?
– А зачем вам понадобился весь этот хлам? Рааб откусил курятины, не скрывая того, что считает ее совершенно безвкусной.
– У мертвеца есть тысяча способов разгласить живущим свои секреты. Но я, разумеется, не о собственных секретах беспокоюсь. – Искусственные зубы Кейпа обнажились в волчьей ухмылке. – То, что я поручил вам, всего лишь мое одолжение одному другу. А больше я вам ничего не скажу.
– Вот как? – безучастно вроде бы, хотя и не без сарказма заметил Рааб.
– А вы что, не слышали, что я постоянно делаю людям одолжения? Строго говоря, это мое ремесло. Одолжениями я зарабатываю себе на хлеб, на одолжениях сколотил капитал, – заворковал Кейп, упиваясь звуками собственного голоса, да и слова эти он, судя по всему, произносил не впервые. Этакая безобидная старческая похвальба. – Может быть, сделать какое-нибудь одолжение и вам?
– Я в этом не нуждаюсь, – возразил Рааб. -Пока мне платят, я больше ни о чем не прошу.
Кейп извлек из нагрудного кармана рубашки тщательно сложенный чек.
– На этот раз, Рей, ваш счет показался мне несколько завышенным, – заметил он.
Рааб развернул чек, проверил сумму прописью, цифры, подпись.
– Убийство умирающего дорого стоит, и куда труднее убить того, кто прикован к кровати и постоянно находится под опекой, чем того, кто разъезжает с места на место, подвергая свою жизнь множеству опасностей. Вам следовало бы об этом не забывать.
– Пусть так, – возразил Кейп. – Но мы с вами уже довольно давно партнерствуем в самых разных делах. Разве все на свете сводится к долларам и центам?
Рааб посмотрел на собеседника с невольным изумлением. Разве не этот человек умеет извлекать выгоду из каждого вдоха, не говоря уж о выдохе? Разве не он рассчитывает собственные услуги и плату за них с точностью до миллиграмма? Или на старости лет он решил обзавестись чем-то вроде дружеских отношений?
– Поверьте мне, – Рааб, в свою очередь, сложил чек, – цену я назначил нормальную.
– Что ж, тогда назначьте мне и еще одну. -Кейп передал Раабу сложенный листок. – Сколько вы запросите за это?
Прочитав имя, написанное на листке, Рааб часто заморгал. На какие еще услуги готов Кейп ради своего анонимного друга и сколькими еще убийствами это обернется? Он положил «дипломат» на колени и щелкнул замками.
– А с ужином вы уже управились?
Глаза Кейпа забегали по раскрытому «дипломату», он увидел фотокамеру, радиотелефон, линзы, фильтры, аккуратный набор миниатюрных инструментов.
Рааб положил чек в боковой кармашек «дипломата» и защелкнул его.
– Да. Управился. Большое спасибо. А теперь мне пора. У меня еще дела.
Кейп заметил, что листок с фамилией очутился в кармашке рядом с чеком.
Рааб посмотрел в глаза хозяину дома. Довольно долго двое мужчин играли в гляделки: киллер и заказчик убийства. И до Рааба дошло, что услуги, которые Кейп оказывает анонимному другу, на самом деле никакими услугами не являются. Каждое Убийство приносило старику наслаждение, он упивался тем, что его немощные руки все еще способны сеять разрушения и смерть.
Рааб был уже в дверях, когда Кейп окликнул его по имени.
– Слушаю вас.
– Какая жалость, что вы торопитесь. У нас замечательный торт-мороженое на десерт.
Глава шестнадцатая
Глава семнадцатая
– Давно вы потеряли руку?
– Лет девять-десять назад.
– Привыкли?
– Бывают фантомные боли.
– Есть несколько способов от них избавиться. Боско кивнул.
– И парочка из них мне известна.
– Если вас не расстраивает разговор на эту тему, я могла бы назвать вам еще парочку, которых вы, скорее всего, не знаете.
– Вы профессионал?
– Сиделка в лос-анджелесском хосписе.
Эта информация, казалось, понравилась Боско еще сильнее, чем внешность девушки.
– Что ж, Свистун. Попросить ту компанию очистить твой столик?
– Нет, мне бы не хотелось. Мы посидим у стойки, пока его не освободят.
Боско, заложив страницу закладкой, слез со стула и отправился за стойку.
Выставил два прибора, две чашки, потянулся за кофейником.
– Вы хотите поужинать или просто убить время?
Свистун взглянул на Мэри.
– Вы пригласили меня только на чашку кофе, – сказала она. – А относительно ваших планов на вечер мне ничего не известно.
– Нет у него никаких планов на вечер, – сказал Боско. – А ваш столик освободится через пару минут.
Он собрал все необходимое на поднос и отправился с ним к столику в нише у окна, который сейчас действительно уже освободился. Собрал со стола грязную посуду, вытер клеенку влажным полотенцем. Все это он проделал с изяществом человека, победившего собственное увечье.
– На войне? – спросила Мэри у Свистуна. Он едва заметно повел плечом.
– Там, на улице. Вступился за малолетнюю потаскушку, которую истязал сутенер. Сутенер прострелил ему руку. Боско свернул ему шею второй.
– Его судили?
– Этого не потребовалось. Смысл происшедшего был всем ясен. И куча свидетелей. Дела даже не завели.
– А что стало с малолетней потаскушкой?
– Нашла себе нового сутенера.
– Сэр, прошу за стол, – из-за спины у Свистуна сказал Боско.
Откуда-то он ухитрился выкопать свечу. Зажег ее, укрепив в пивной бутылке. Перекинул через здоровую руку чистое полотенце. Конечно, он переигрывал, пытаясь рассмешить новую подружку Свистуна.
Мэри подыграла ему, усевшись за столик столь церемонно, словно дело происходило в самом шикарном ресторане на Беверли Хиллз, причем сам метрдотель решил выложить на стол омара.
– Тогда уж и матерчатые салфетки не помешали бы. Крахмальные, – несколько обескураженно заметил Свистун.
– Договорились, – ответил Боско. – Я бы рекомендовал вам бифштекс с запеченным картофелем, спаржу и салат.
И прежде чем они успели согласиться или возразить, прежде чем Свистун сообразил сказать, что предпочитает картофель фри, Боско удалился. Во всем этом было определенное волшебство: свеча горела на столе, за окном быстро смеркалось. Это был тот вечерний час, когда жизнь злачного квартала обретает кинематографическую четкость и согласованность и все, высыпавшие на панель, – проститутки мужского и женского пола, воры, сутенеры, тайные агенты, полицейские в форме, костоломы и налетчики, кто в красных слаксах, кто в мини-шортах в обтяжку, кто в тогах цвета элект-рик-блю, кто в крошечных кожаных юбочках, набедренных поясах из перьев и прозрачных шарфах и шалях, мужчины – выпятив наружу свои достоинства, женщины и девочки – прелести, – все они кажутся свежими, яркими, готовыми сыграть свою роль, едва раздадутся первые призывные аккорды экстравагантной музыки.
Мэри расстегнула верхнюю пуговицу белой блузки (под ней не оказалось рубашки с фирменным галстуком служащей хосписа) и теперь Свистун видел нежные округлости ее розовых грудей. Щеки у нее зарумянились, глаза засверкали, умело оттененные косметикой, волосы рассыпались по плечам. В кофейне вроде бы стало потише, как будто все присутствующие осознали, что начинается важное и проникнутое подлинной нежностью свидание. Боско, повертев ручку приемника, нашел камерную музыку в исполнении струнного квартета.
Йондро, второй повар, превзошел себя и приготовил изумительные стейки, едать что-нибудь похожее здесь Свистуну еще не доводилось. Боско извлек из того же заветного сундучка, в котором нашлась свеча, бутылку красного вина и бокал. Мэри заметила, что Свистуну бокала не подали, однако от комментариев воздержалась.
Кофе оказался горячим и крепким.
Они беседовали. Через какое-то время обоим начало казаться, будто они знают друг о друге все на свете или, по меньшей мере, все, что нужно знать.
Воспоминания о других ужинах, проведенных в другой компании, наплывали, создавая некий фон, благодаря которому Свистун воспринимал происходящее сейчас с особой остротой. Он потянулся было за напитком, которым следовало завершить такую трапезу, и вспомнил, что не пьет, полез в карман за отсутствующими там сигаретами и вспомнил, что не курит; все привычки, от которых он давным-давно отказался, внезапно напомнили о себе с новой силой, все когдатошние ритуалы, которыми он обставлял получаемое удовольствие.
– Хотите проверить, кто выиграл пари? – спросил Свистун.
– Что еще за пари?
– Ну, вспомните. О том, что у меня дома невероятный бардак.
На мгновение она смерила его взглядом, затем непроизвольно прикоснулась к вороту блузки, словно давая понять, что одета неподобающим для первого свидания образом, и наконец покачала головой.
– Почему бы не дать оркестру исполнить еще пару тактов, прежде чем мы отправимся танцевать?
– А зачем вам понадобился весь этот хлам? Рааб откусил курятины, не скрывая того, что считает ее совершенно безвкусной.
– У мертвеца есть тысяча способов разгласить живущим свои секреты. Но я, разумеется, не о собственных секретах беспокоюсь. – Искусственные зубы Кейпа обнажились в волчьей ухмылке. – То, что я поручил вам, всего лишь мое одолжение одному другу. А больше я вам ничего не скажу.
– Вот как? – безучастно вроде бы, хотя и не без сарказма заметил Рааб.
– А вы что, не слышали, что я постоянно делаю людям одолжения? Строго говоря, это мое ремесло. Одолжениями я зарабатываю себе на хлеб, на одолжениях сколотил капитал, – заворковал Кейп, упиваясь звуками собственного голоса, да и слова эти он, судя по всему, произносил не впервые. Этакая безобидная старческая похвальба. – Может быть, сделать какое-нибудь одолжение и вам?
– Я в этом не нуждаюсь, – возразил Рааб. -Пока мне платят, я больше ни о чем не прошу.
Кейп извлек из нагрудного кармана рубашки тщательно сложенный чек.
– На этот раз, Рей, ваш счет показался мне несколько завышенным, – заметил он.
Рааб развернул чек, проверил сумму прописью, цифры, подпись.
– Убийство умирающего дорого стоит, и куда труднее убить того, кто прикован к кровати и постоянно находится под опекой, чем того, кто разъезжает с места на место, подвергая свою жизнь множеству опасностей. Вам следовало бы об этом не забывать.
– Пусть так, – возразил Кейп. – Но мы с вами уже довольно давно партнерствуем в самых разных делах. Разве все на свете сводится к долларам и центам?
Рааб посмотрел на собеседника с невольным изумлением. Разве не этот человек умеет извлекать выгоду из каждого вдоха, не говоря уж о выдохе? Разве не он рассчитывает собственные услуги и плату за них с точностью до миллиграмма? Или на старости лет он решил обзавестись чем-то вроде дружеских отношений?
– Поверьте мне, – Рааб, в свою очередь, сложил чек, – цену я назначил нормальную.
– Что ж, тогда назначьте мне и еще одну. -Кейп передал Раабу сложенный листок. – Сколько вы запросите за это?
Прочитав имя, написанное на листке, Рааб часто заморгал. На какие еще услуги готов Кейп ради своего анонимного друга и сколькими еще убийствами это обернется? Он положил «дипломат» на колени и щелкнул замками.
– А с ужином вы уже управились?
Глаза Кейпа забегали по раскрытому «дипломату», он увидел фотокамеру, радиотелефон, линзы, фильтры, аккуратный набор миниатюрных инструментов.
Рааб положил чек в боковой кармашек «дипломата» и защелкнул его.
– Да. Управился. Большое спасибо. А теперь мне пора. У меня еще дела.
Кейп заметил, что листок с фамилией очутился в кармашке рядом с чеком.
Рааб посмотрел в глаза хозяину дома. Довольно долго двое мужчин играли в гляделки: киллер и заказчик убийства. И до Рааба дошло, что услуги, которые Кейп оказывает анонимному другу, на самом деле никакими услугами не являются. Каждое Убийство приносило старику наслаждение, он упивался тем, что его немощные руки все еще способны сеять разрушения и смерть.
Рааб был уже в дверях, когда Кейп окликнул его по имени.
– Слушаю вас.
– Какая жалость, что вы торопитесь. У нас замечательный торт-мороженое на десерт.
Глава шестнадцатая
Свистун сидел в своем старинном кресле (это было единственное по-настоящему красивое изделие из всего, чем он владел) лицом к стеклянным раздвижным дверям; с фривея доносился шум машин, похожий на гул далеких бомбардировщиков, вознамерившихся стереть весь город с лица земли.
Двадцать шесть телефонных номеров, считанных с аппарата Гоча, лежали на дубовой тумбе с полированным верхом, которую он использовал в качестве дополнительного столика.
Он сидел, чуть ли не раскаиваясь в десяти-один-надцати годах сплошной трезвости, которые он провел с тех пор, как вступил в общество Анонимных Алкоголиков. Оставайся он человеком пьющим, он мог бы сейчас упиться вусмерть и забыть о своем Друге Айзеке Канаане, курсирующем по Голливуду как круглосуточный трамвай. Он мог бы утопить в вине воспоминания о крошечном изуродованном тельце Сары, брошенном на могильный камень на голливудском кладбище. Он мог бы рассмотреть неожиданно вспыхнувший собственный интерес к девице по имени Мэри и со смешной фамилией – он мог бы рассмотреть его сквозь алкогольную дымку. Он мог бы скоротать долгие часы, целые дни, месяцы и годы, не разговаривая ни с кем и не жалуясь никому, кроме бутылки, да разве что еще кроме сырой могилы, непременно ожидающей каждого в конце пути. Он пил бы – а другие хоронили бы убитых и мстили убийцам.
Был вечерний час, множество машин мчались в одном направлении по автостраде, люди возвращались домой, а кое-кто уже наверняка вернулся, скинул башмаки и повалился на кушетку перед телевизором с непременным стаканчиком в руке. А кое-кто уже сел ужинать.
Он посмотрел на маленькую фотографию, которую повсюду носил с собой в прозрачном конверте.
Набрал один из номеров. Четыре длинных гудка, после чего трубку сняли. Со списком Кении Гоча ему повезло впервые.
– Слушаю вас.
Это был мужской голос, говорящий с наигранным равнодушием. Так часто говорят по телефону молодые люди: мол, что вы ни скажете, меня это не больно-то заинтересует.
– Алло, – сказал Свистун.
– Слушаю вас.
– Что-то у вас голос не похож на Кении.
– Потому что я не Кении.
– А Кении дома?
– У меня дома его нет.
– Погодите-ка. Разве это не телефон Кении?
– Нет. Это мой телефон.
– Черт побери, вот в этом-то мне и хочется разобраться. С кем я разговариваю?
– С Игроком.
– Что-что?
– Игрок. Меня так зовут.
– Ладно, так вас зовут на улице. А как называла вас ваша матушка?
– Джорджем, – автоматически ответил Игрок и тут же, спохватившись, зарычал: – Да сам-то ты, мать твою, кто?
Частичная утрата анонимности явно вывела его из равновесия.
– Но вы ведь дружите с Кении? – как бы с недоумением спросил Свистун.
– С каким еще Кении?
– С Кении Гочем.
– Ах, с этим Кении.
И вновь голос зазвучал чуть по-другому. Теперь в нем можно было различить подозрение и сомнение.
– Значит, вы знаете Кении?
– Знаю.
– И он у вас?
– Нет, он не у меня. Да и с какой бы стати?
– Может быть, он у вас живет?
– Нет, он у меня не живет. И никогда не жил.
– Ну, а как насчет Гарриэт Ларю? Она-то у вас живет?
Наступило длительное молчание, показавшееся Свистуну еще более длительным, чем оно было на самом деле.
– Какого хера ты меня расспрашиваешь? И кто ты, на хер, такой?
– Так живет или нет?
– Никакая Гарриэт здесь никогда не жила. Я не знаю и знать не хочу никакую Гарриэт.
– Но она дала мне этот номер. И сказала позвонить ей и позвать к телефону Кении Гоча. Я так понял, что это вроде пароля. Понимаете?
– Ты что, ее клиент?
– Если вы не знакомы с Гарриэт Ларю, то откуда вам известно, что у нее есть клиенты?
– Хватит херню пороть. Я не знаю, какого хера Кении дал тебе номер моего телефона. Это, наверное, прикол. Значит, ты говоришь, Кении или эта самая Гарриэт… Как ее там?
– Гарриэт Ларю. Ради Бога, Джордж, неужели тебе не запомнить такого имени?
– Только прикол херовый. Передай ему, чтобы не показывался мне на глаза, а начнет надоедать, я уж прослежу, чтобы это ему вышло боком.
Голос Игрока зазвенел теперь колокольчиком – и наверняка от страха. Произнеся последнюю фразу, он бросил трубку.
– Ладно, Джордж Игрок, – пробормотал Свистун, внося необходимую пометку в свой список. -Может, случится увидеться, и тогда уж изволь объяснить мне, как это так: Кении Гоча ты знаешь, а Гарриэт Ларю – нет.
Номер Чика оказался закусочной, в которой торговали на вынос. И, конечно, цыплятами.
Вопрос стоял так – бесплатная переработка или сверхурочные. Младшим экспертам отказывали в сверхурочных, когда они разгребали груду тел, скопившихся на вскрытие, потому что со сверхурочными они зарабатывали бы больше, чем сам начальник патологоанатомической лаборатории, а это уж ни в какие ворота не лезет.
С другой стороны, лишние деньги время от времени не помешали бы и заместителю начальника – его жена требовала новую машину, одной из дочерей было нужно выпускное платье, и так всю жизнь, – так что он задерживался в лаборатории и работал сверхурочно сам.
Это тоже было запрещено внутренним распорядком, но такой запрет легко было обойти, издав соответствующий приказ, а именно такой, согласно которому заместитель начальника лаборатории в рамках своей компетенции имел право объявлять нечто вроде чрезвычайного положения в связи с избытком накопившихся трупов, а сам этот избыток представлял опасность для здоровья работников всего учреждения, равно как и для водителей спецмашин, а ведь всем известно, что с профсоюзом водителей лучше не связываться.
Поэтому необходимость купить новую машину жене, выпускное платье дочери или набор клюшек для гольфа себе самому самым естественным образом сочеталась с заботой об общественном благе.
Звали его Боливаром Болтизери. Это был кряжистый, хотя и склонный к полноте коротышка-бразилец, друзья называли его Булем, а коллеги – Бультерьером. Подчиненные чрезвычайно ценили его за профессиональное мастерство, да и просто ему симпатизировали.
В маске, в халате, в перчатках, несколько смахивая на астронавта, он ни на мгновение на забывал о страшной болезни, от которой умер Гоч, и ему как ученому было чертовски интересно, вскрыв тело, выяснить, какие повреждения причинила эта напасть внутренним органам. Он собрался было сделать первый надрез – от горла до паха, – когда именно в горле у мертвеца заметил обломок стального лезвия.
– Мать твою, – сказал он.
Через несколько мгновений, удалив маленькое волнистое лезвие, перерезавшее Гочу сонную артерию и отправившее его в покойницкую, как минимум, на несколько дней раньше положенного срока, он заговорил снова:
– Мать твою. Этой бритвой волосы на лобке подрезают. Откуда же она взялась в горле у умирающего от СПИДа? Который и без того мог умереть в любую минуту.
Свистун набрал номер книжной лавки на Голливудском бульваре, в которой в ненастную погоду частенько обогреваются и обсыхают проститутки.
Если ты внес номер книжной лавки в память своего телефона, значит, ты с кем-то в этой лавке дружишь или же покупаешь кучу книг.
– Говорит Кении Гоч, – сказал Свистун. – Хочу узнать, предъявили ли вы мой последний счет к оплате.
– Произнесите, пожалуйста, по буквам фамилию.
Свистун так и поступил.
– Да. Нашел. Что вам угодно узнать, мистер Гоч?
– Что там у нас в балансе? Не задолжал ли я вам каких-нибудь денег?
– Баланс нулевой. Вы нам ничего не должны и мы вам тоже. Хочу напомнить, что на этом балансе отсутствует какая бы то ни было активность за последние полгода. Вас не было в городе?
– Да нет, просто в последнее время читал не так много, как раньше.
– Понятно. Вас по-прежнему интересуют те три книги, найти которые вы нас просили?
– Напомните мне, какие именно.
– "Ключ Соломона", "Книга знамений" и "Уложение Гонория".
– Да, пожалуйста, продолжите поиски. И если найдете хотя бы одну из них, то перезвоните мне по новому номеру. Я сейчас живу у одного друга.
– Хорошо, сэр.
Свистун продиктовал клерку собственный номер.
– Но не забывайте, что шансы на то, чтобы найти все три книги в хорошем состоянии, весьма незначительны, – добавил клерк. – Эра Водолея, как-никак.
– Да-да, понятно.
– Просто не хотелось бы, чтобы вы решили, будто мы отнеслись к вашему запросу с недостаточной чуткостью.
Свистун повесил трубку и тут же принялся набирать номера из списка.
Два раза подряд на месте никого не оказалось, потом у Джейн (по домашнему телефону) заговорил автоответчик.
Автоответчики есть в этом городе у каждой потаскушки и у любого букмекера, самый мелкий наркоделец прослушивает информацию по биперу, чуть ли не у всех воров имеются радиотелефоны.
На следующий звонок ответила женщина, отрекомендовавшаяся управляющей питательным залом католической церкви Святого Иуды.
– Это тот Иуда, что в Помоне? – спросил Свистун.
– Нет, это Святой Иуда в Ван Нуйсе.
– Приход отца Патрика.
– Нет. Отца Чарльза Мичема.
– Должно быть, я ошибся номером.
– Совершенно не обязательно, – сказала женщина.
– Не понял?
– Если вы хотите дозвониться до священника, потому что у вас возникли трудности морального или духовного плана, то вы, вполне возможно, и не ошиблись номером. И отец Мичем, а вовсе не отец Патрик, даст вам совет, в котором вы нуждаетесь.
– Да нет, мне так не кажется, – сказал Свистун. – Мне надо созвониться с отцом Патриком по поводу работы кондиционеров в читальном зале. У вас ведь нет проблем с кондиционерами?
– У нас в читальном зале нет кондиционеров.
– Ах вот оно как! Что ж, может быть, вы в конечном счете и правы: я позвонил не по тому номеру, но позвонил не зря. Я хочу сказать, может быть, мою руку, набравшую неверный номер, направили. И я позвонил в церковь Святого Иуды в Ван Нуйсе, потому что вам нужны кондиционеры в читальном зале.
– Это было бы неплохо, – вздохнула управляющая. – Но не думаю, что церковь Святого Иуды – наша церковь Святого Иуды – может себе такое позволить. А вы уверены, что у вас нет никаких трудностей морального или духовного плана?
– Единственная трудность – с получением заказов на работу. Времена ныне трудные.
– В Помоне постоянно дует ветер, – заметила управляющая. – Не понимаю, чего ради им понадобились еще и кондиционеры.
– Бог дал, Бог взял, – не совсем кстати сказал Свистун.
– И все же консультация с духовным наставником вам не помешала бы.
– Что ж, может быть, – согласился он. – И, может быть, мы найдем тогда время потолковать и о кондиционерах. Никогда ведь ничего не знаешь заранее. Так когда бы я мог повидаться с отцом Миче-мом?
Она тут же взволнованно зашептала, что календарик деловых встреч, который святой отец ведет собственноручно, находится сейчас в конторе, и если он немного подождет у аппарата, она перезвонит туда по другому телефону.
Через две минуты она все выяснила.
– Как насчет того, чтобы завтра в три дня?
– За это ведь денег не берут? – спросил он. – Разумеется, не берут.
Чувствовалось, что она оскорблена, но старается не показывать этого.
– Потому что я решил, я сделаю скидку за кондиционеры, а мне сделают скидку за духовную консультацию.
– Это очень мило с вашей стороны, но у нас так не принято. Конечно, в долине, как вы можете себе представить, бывает очень жарко, но мы не выбрасываем деньги на ветер, как те, в Помоне. Как вас зовут?
– Уистлер.
– Значит, договорились, мистер Уистлер.
Он посидел с не положенной на место трубкой, размышляя над тем, как нелепо звучит его фамилия в сочетании с «мистером», размышляя над Кении Гочем, падким до мистических тайн и в то же самое время тянущимся к религии и ищущим утешения у пастыря, церковь которого не может позволить себе кондиционеры.
Двадцать шесть телефонных номеров, считанных с аппарата Гоча, лежали на дубовой тумбе с полированным верхом, которую он использовал в качестве дополнительного столика.
Он сидел, чуть ли не раскаиваясь в десяти-один-надцати годах сплошной трезвости, которые он провел с тех пор, как вступил в общество Анонимных Алкоголиков. Оставайся он человеком пьющим, он мог бы сейчас упиться вусмерть и забыть о своем Друге Айзеке Канаане, курсирующем по Голливуду как круглосуточный трамвай. Он мог бы утопить в вине воспоминания о крошечном изуродованном тельце Сары, брошенном на могильный камень на голливудском кладбище. Он мог бы рассмотреть неожиданно вспыхнувший собственный интерес к девице по имени Мэри и со смешной фамилией – он мог бы рассмотреть его сквозь алкогольную дымку. Он мог бы скоротать долгие часы, целые дни, месяцы и годы, не разговаривая ни с кем и не жалуясь никому, кроме бутылки, да разве что еще кроме сырой могилы, непременно ожидающей каждого в конце пути. Он пил бы – а другие хоронили бы убитых и мстили убийцам.
Был вечерний час, множество машин мчались в одном направлении по автостраде, люди возвращались домой, а кое-кто уже наверняка вернулся, скинул башмаки и повалился на кушетку перед телевизором с непременным стаканчиком в руке. А кое-кто уже сел ужинать.
Он посмотрел на маленькую фотографию, которую повсюду носил с собой в прозрачном конверте.
Набрал один из номеров. Четыре длинных гудка, после чего трубку сняли. Со списком Кении Гоча ему повезло впервые.
– Слушаю вас.
Это был мужской голос, говорящий с наигранным равнодушием. Так часто говорят по телефону молодые люди: мол, что вы ни скажете, меня это не больно-то заинтересует.
– Алло, – сказал Свистун.
– Слушаю вас.
– Что-то у вас голос не похож на Кении.
– Потому что я не Кении.
– А Кении дома?
– У меня дома его нет.
– Погодите-ка. Разве это не телефон Кении?
– Нет. Это мой телефон.
– Черт побери, вот в этом-то мне и хочется разобраться. С кем я разговариваю?
– С Игроком.
– Что-что?
– Игрок. Меня так зовут.
– Ладно, так вас зовут на улице. А как называла вас ваша матушка?
– Джорджем, – автоматически ответил Игрок и тут же, спохватившись, зарычал: – Да сам-то ты, мать твою, кто?
Частичная утрата анонимности явно вывела его из равновесия.
– Но вы ведь дружите с Кении? – как бы с недоумением спросил Свистун.
– С каким еще Кении?
– С Кении Гочем.
– Ах, с этим Кении.
И вновь голос зазвучал чуть по-другому. Теперь в нем можно было различить подозрение и сомнение.
– Значит, вы знаете Кении?
– Знаю.
– И он у вас?
– Нет, он не у меня. Да и с какой бы стати?
– Может быть, он у вас живет?
– Нет, он у меня не живет. И никогда не жил.
– Ну, а как насчет Гарриэт Ларю? Она-то у вас живет?
Наступило длительное молчание, показавшееся Свистуну еще более длительным, чем оно было на самом деле.
– Какого хера ты меня расспрашиваешь? И кто ты, на хер, такой?
– Так живет или нет?
– Никакая Гарриэт здесь никогда не жила. Я не знаю и знать не хочу никакую Гарриэт.
– Но она дала мне этот номер. И сказала позвонить ей и позвать к телефону Кении Гоча. Я так понял, что это вроде пароля. Понимаете?
– Ты что, ее клиент?
– Если вы не знакомы с Гарриэт Ларю, то откуда вам известно, что у нее есть клиенты?
– Хватит херню пороть. Я не знаю, какого хера Кении дал тебе номер моего телефона. Это, наверное, прикол. Значит, ты говоришь, Кении или эта самая Гарриэт… Как ее там?
– Гарриэт Ларю. Ради Бога, Джордж, неужели тебе не запомнить такого имени?
– Только прикол херовый. Передай ему, чтобы не показывался мне на глаза, а начнет надоедать, я уж прослежу, чтобы это ему вышло боком.
Голос Игрока зазвенел теперь колокольчиком – и наверняка от страха. Произнеся последнюю фразу, он бросил трубку.
– Ладно, Джордж Игрок, – пробормотал Свистун, внося необходимую пометку в свой список. -Может, случится увидеться, и тогда уж изволь объяснить мне, как это так: Кении Гоча ты знаешь, а Гарриэт Ларю – нет.
Номер Чика оказался закусочной, в которой торговали на вынос. И, конечно, цыплятами.
Вопрос стоял так – бесплатная переработка или сверхурочные. Младшим экспертам отказывали в сверхурочных, когда они разгребали груду тел, скопившихся на вскрытие, потому что со сверхурочными они зарабатывали бы больше, чем сам начальник патологоанатомической лаборатории, а это уж ни в какие ворота не лезет.
С другой стороны, лишние деньги время от времени не помешали бы и заместителю начальника – его жена требовала новую машину, одной из дочерей было нужно выпускное платье, и так всю жизнь, – так что он задерживался в лаборатории и работал сверхурочно сам.
Это тоже было запрещено внутренним распорядком, но такой запрет легко было обойти, издав соответствующий приказ, а именно такой, согласно которому заместитель начальника лаборатории в рамках своей компетенции имел право объявлять нечто вроде чрезвычайного положения в связи с избытком накопившихся трупов, а сам этот избыток представлял опасность для здоровья работников всего учреждения, равно как и для водителей спецмашин, а ведь всем известно, что с профсоюзом водителей лучше не связываться.
Поэтому необходимость купить новую машину жене, выпускное платье дочери или набор клюшек для гольфа себе самому самым естественным образом сочеталась с заботой об общественном благе.
Звали его Боливаром Болтизери. Это был кряжистый, хотя и склонный к полноте коротышка-бразилец, друзья называли его Булем, а коллеги – Бультерьером. Подчиненные чрезвычайно ценили его за профессиональное мастерство, да и просто ему симпатизировали.
В маске, в халате, в перчатках, несколько смахивая на астронавта, он ни на мгновение на забывал о страшной болезни, от которой умер Гоч, и ему как ученому было чертовски интересно, вскрыв тело, выяснить, какие повреждения причинила эта напасть внутренним органам. Он собрался было сделать первый надрез – от горла до паха, – когда именно в горле у мертвеца заметил обломок стального лезвия.
– Мать твою, – сказал он.
Через несколько мгновений, удалив маленькое волнистое лезвие, перерезавшее Гочу сонную артерию и отправившее его в покойницкую, как минимум, на несколько дней раньше положенного срока, он заговорил снова:
– Мать твою. Этой бритвой волосы на лобке подрезают. Откуда же она взялась в горле у умирающего от СПИДа? Который и без того мог умереть в любую минуту.
Свистун набрал номер книжной лавки на Голливудском бульваре, в которой в ненастную погоду частенько обогреваются и обсыхают проститутки.
Если ты внес номер книжной лавки в память своего телефона, значит, ты с кем-то в этой лавке дружишь или же покупаешь кучу книг.
– Говорит Кении Гоч, – сказал Свистун. – Хочу узнать, предъявили ли вы мой последний счет к оплате.
– Произнесите, пожалуйста, по буквам фамилию.
Свистун так и поступил.
– Да. Нашел. Что вам угодно узнать, мистер Гоч?
– Что там у нас в балансе? Не задолжал ли я вам каких-нибудь денег?
– Баланс нулевой. Вы нам ничего не должны и мы вам тоже. Хочу напомнить, что на этом балансе отсутствует какая бы то ни было активность за последние полгода. Вас не было в городе?
– Да нет, просто в последнее время читал не так много, как раньше.
– Понятно. Вас по-прежнему интересуют те три книги, найти которые вы нас просили?
– Напомните мне, какие именно.
– "Ключ Соломона", "Книга знамений" и "Уложение Гонория".
– Да, пожалуйста, продолжите поиски. И если найдете хотя бы одну из них, то перезвоните мне по новому номеру. Я сейчас живу у одного друга.
– Хорошо, сэр.
Свистун продиктовал клерку собственный номер.
– Но не забывайте, что шансы на то, чтобы найти все три книги в хорошем состоянии, весьма незначительны, – добавил клерк. – Эра Водолея, как-никак.
– Да-да, понятно.
– Просто не хотелось бы, чтобы вы решили, будто мы отнеслись к вашему запросу с недостаточной чуткостью.
Свистун повесил трубку и тут же принялся набирать номера из списка.
Два раза подряд на месте никого не оказалось, потом у Джейн (по домашнему телефону) заговорил автоответчик.
Автоответчики есть в этом городе у каждой потаскушки и у любого букмекера, самый мелкий наркоделец прослушивает информацию по биперу, чуть ли не у всех воров имеются радиотелефоны.
На следующий звонок ответила женщина, отрекомендовавшаяся управляющей питательным залом католической церкви Святого Иуды.
– Это тот Иуда, что в Помоне? – спросил Свистун.
– Нет, это Святой Иуда в Ван Нуйсе.
– Приход отца Патрика.
– Нет. Отца Чарльза Мичема.
– Должно быть, я ошибся номером.
– Совершенно не обязательно, – сказала женщина.
– Не понял?
– Если вы хотите дозвониться до священника, потому что у вас возникли трудности морального или духовного плана, то вы, вполне возможно, и не ошиблись номером. И отец Мичем, а вовсе не отец Патрик, даст вам совет, в котором вы нуждаетесь.
– Да нет, мне так не кажется, – сказал Свистун. – Мне надо созвониться с отцом Патриком по поводу работы кондиционеров в читальном зале. У вас ведь нет проблем с кондиционерами?
– У нас в читальном зале нет кондиционеров.
– Ах вот оно как! Что ж, может быть, вы в конечном счете и правы: я позвонил не по тому номеру, но позвонил не зря. Я хочу сказать, может быть, мою руку, набравшую неверный номер, направили. И я позвонил в церковь Святого Иуды в Ван Нуйсе, потому что вам нужны кондиционеры в читальном зале.
– Это было бы неплохо, – вздохнула управляющая. – Но не думаю, что церковь Святого Иуды – наша церковь Святого Иуды – может себе такое позволить. А вы уверены, что у вас нет никаких трудностей морального или духовного плана?
– Единственная трудность – с получением заказов на работу. Времена ныне трудные.
– В Помоне постоянно дует ветер, – заметила управляющая. – Не понимаю, чего ради им понадобились еще и кондиционеры.
– Бог дал, Бог взял, – не совсем кстати сказал Свистун.
– И все же консультация с духовным наставником вам не помешала бы.
– Что ж, может быть, – согласился он. – И, может быть, мы найдем тогда время потолковать и о кондиционерах. Никогда ведь ничего не знаешь заранее. Так когда бы я мог повидаться с отцом Миче-мом?
Она тут же взволнованно зашептала, что календарик деловых встреч, который святой отец ведет собственноручно, находится сейчас в конторе, и если он немного подождет у аппарата, она перезвонит туда по другому телефону.
Через две минуты она все выяснила.
– Как насчет того, чтобы завтра в три дня?
– За это ведь денег не берут? – спросил он. – Разумеется, не берут.
Чувствовалось, что она оскорблена, но старается не показывать этого.
– Потому что я решил, я сделаю скидку за кондиционеры, а мне сделают скидку за духовную консультацию.
– Это очень мило с вашей стороны, но у нас так не принято. Конечно, в долине, как вы можете себе представить, бывает очень жарко, но мы не выбрасываем деньги на ветер, как те, в Помоне. Как вас зовут?
– Уистлер.
– Значит, договорились, мистер Уистлер.
Он посидел с не положенной на место трубкой, размышляя над тем, как нелепо звучит его фамилия в сочетании с «мистером», размышляя над Кении Гочем, падким до мистических тайн и в то же самое время тянущимся к религии и ищущим утешения у пастыря, церковь которого не может позволить себе кондиционеры.
Глава семнадцатая
В своем маленьком домике на холме в Пайнхар-сте Мэри Бакет, услышав, что звонят в дверь, первым делом припадала к дверному глазку.
Нахмурившись, разглядела она сейчас в линзе "рыбьего глаза" двух широкоплечих мужчин в спортивных куртках и суконных брюках.
– Да? – спросила она из-за двери, не открыв ее даже на цепочку.
Здесь живет Мэри Бакет? – нарочито громко спросил тот из них, что стоял ближе к двери.
г Да, – повторила она, не добавив ничего, осторожная, как крестьянка, для которой словесная шелуха ровным счетом ничего не значит.
– Мы из полиции.
– Да, – сказала она в третий раз.
Мужчина полез в карман, достал бляху и притиснул ее вплотную к глазку.
– А удостоверение? – сказала она.
Он поднес к глазку служебный пропуск.
"Эрнст Лаббок", – прочитала она. И спросила:
– Из какого участка?
– Голливуд.
– А как зовут второго?
– Джексон. Мартин Джексон.
– Погодите минуточку.
Она подошла к телефону, позвонила в голливудский участок, узнала о том, что там, в отделе по расследованию убийств, действительно служат детективы Эрнст Лаббок и Мартин Джексон и что они действительно расследуют обстоятельства насильственной смерти Кеннета Гоча.
Она вернулась к двери и отперла ее.
– Натешились? – спросил Лаббок.
– Прекрати, Эрни, прошу тебя, – сказал Джексон. – Эта леди повела себя совершенно правильно с учетом того, сколько у нас развелось квартирных воров и грабителей. Благодарю вас, мисс Бакет. А теперь нам хотелось бы кое-что с вами обсудить.
Мэри все это пришлось явно не по вкусу – даже теперь, когда она выяснила, что двое детективов действительно служат в полиции. Вздохнув, Лаббок отвернулся. Чувствовалось, что нервы у него на пределе.
– Вы главная сиделка лос-анджелесского хосписа? – спросил Джексон.
– Одна из них. У нас шесть главных сиделок для основного персонала и седьмая для вспомогательного.
– Ладно, но прошлой ночью и нынешним утром главной там были вы, не так ли?
Грузный Лаббок переступил с ноги на ногу.
– Это так.
– Значит, вы дежурили, когда нашли мертвым некоего Кеннета Гоча.
– Да. И в этом не было ничего удивительного. У него был СПИД. А умер он от саркомы. Синдром Карпова.
– Не совсем так, – раскачиваясь из стороны в сторону, пробормотал Лаббок.
– У вас что-то не так? – спросила она. – Может быть, детектив, вы страдаете нервным расстройством?
– Послушайте, леди, у меня мочевой пузырь сейчас лопнет, вот что со мной такое. Раз уж вы сиделка, не вижу, почему мне надо этого стесняться.
– Может быть, воспользуетесь моей ванной?
– Был бы просто счастлив.
В конце концов она, смилостивившись, впустила их в дом и объяснила Лаббоку, как пройти в ванную. Джексону же она предложила сесть на диван, а сама пристроилась на подлокотнике кресла, давая тем самым понять, что полицейские у нее в доме ни в коем случае не задержатся.
– А с какой стати двое специалистов по убийствам взялись за дело пациента, умершего от СПИДа? И что имел в виду ваш напарник, сказав, будто Гоч умер не совсем от СПИДа?
– Потому что Кеннет Гоч умер совсем не от этого. Мог и от этого… Причем в любой день, каждый час… так сказал нам эксперт… только умер он все-таки не от этого.
– А от чего же?
– А вы сами не знаете?
– Мы что, пикироваться с вами будем? Будем задавать дурацкие вопросы и дожидаться, пока кто-нибудь не грохнется в обморок?
– О чем вы говорите, леди?
– Я говорю о том, что, если бы мне стало известно, что мистер Гоч умер не от саркомы, а от чего-то другого, я непременно упомянула бы об этом в своем отчете.
– А вы не заметили ничего странного?
– Расскажите мне, что я должна была заметить.
Он полез в карман, достал маленький бежевый конверт, положил на кофейный столик, открыл. На стеклянной поверхности столика оказался маленький волнистый скальпель размером с полпальца.
Она подалась вперед, закинув ногу на ногу и положив руки на колени.
– Эта штука застряла у него в горле.
Она охнула, словно ее внезапно ударили в живот.
– Знаете, что это такое?
– Вальвулотом, – сказала Мэри. – Такими лезвиями вскрывают сердечные клапаны. Когда оперативный участок залит кровью, хирург ничего не видит и вынужден действовать на ощупь. А крошечная рукоять соответствует верхнему суставу пальца. Таким образом можно и надрезать, и зацеплять.
Понимаете?
– Нам так и объяснили.
– Но с тех пор, как изобретен агрегат сердце-легкие, вальвулотомом практически не пользуются.
Нахмурившись, разглядела она сейчас в линзе "рыбьего глаза" двух широкоплечих мужчин в спортивных куртках и суконных брюках.
– Да? – спросила она из-за двери, не открыв ее даже на цепочку.
Здесь живет Мэри Бакет? – нарочито громко спросил тот из них, что стоял ближе к двери.
г Да, – повторила она, не добавив ничего, осторожная, как крестьянка, для которой словесная шелуха ровным счетом ничего не значит.
– Мы из полиции.
– Да, – сказала она в третий раз.
Мужчина полез в карман, достал бляху и притиснул ее вплотную к глазку.
– А удостоверение? – сказала она.
Он поднес к глазку служебный пропуск.
"Эрнст Лаббок", – прочитала она. И спросила:
– Из какого участка?
– Голливуд.
– А как зовут второго?
– Джексон. Мартин Джексон.
– Погодите минуточку.
Она подошла к телефону, позвонила в голливудский участок, узнала о том, что там, в отделе по расследованию убийств, действительно служат детективы Эрнст Лаббок и Мартин Джексон и что они действительно расследуют обстоятельства насильственной смерти Кеннета Гоча.
Она вернулась к двери и отперла ее.
– Натешились? – спросил Лаббок.
– Прекрати, Эрни, прошу тебя, – сказал Джексон. – Эта леди повела себя совершенно правильно с учетом того, сколько у нас развелось квартирных воров и грабителей. Благодарю вас, мисс Бакет. А теперь нам хотелось бы кое-что с вами обсудить.
Мэри все это пришлось явно не по вкусу – даже теперь, когда она выяснила, что двое детективов действительно служат в полиции. Вздохнув, Лаббок отвернулся. Чувствовалось, что нервы у него на пределе.
– Вы главная сиделка лос-анджелесского хосписа? – спросил Джексон.
– Одна из них. У нас шесть главных сиделок для основного персонала и седьмая для вспомогательного.
– Ладно, но прошлой ночью и нынешним утром главной там были вы, не так ли?
Грузный Лаббок переступил с ноги на ногу.
– Это так.
– Значит, вы дежурили, когда нашли мертвым некоего Кеннета Гоча.
– Да. И в этом не было ничего удивительного. У него был СПИД. А умер он от саркомы. Синдром Карпова.
– Не совсем так, – раскачиваясь из стороны в сторону, пробормотал Лаббок.
– У вас что-то не так? – спросила она. – Может быть, детектив, вы страдаете нервным расстройством?
– Послушайте, леди, у меня мочевой пузырь сейчас лопнет, вот что со мной такое. Раз уж вы сиделка, не вижу, почему мне надо этого стесняться.
– Может быть, воспользуетесь моей ванной?
– Был бы просто счастлив.
В конце концов она, смилостивившись, впустила их в дом и объяснила Лаббоку, как пройти в ванную. Джексону же она предложила сесть на диван, а сама пристроилась на подлокотнике кресла, давая тем самым понять, что полицейские у нее в доме ни в коем случае не задержатся.
– А с какой стати двое специалистов по убийствам взялись за дело пациента, умершего от СПИДа? И что имел в виду ваш напарник, сказав, будто Гоч умер не совсем от СПИДа?
– Потому что Кеннет Гоч умер совсем не от этого. Мог и от этого… Причем в любой день, каждый час… так сказал нам эксперт… только умер он все-таки не от этого.
– А от чего же?
– А вы сами не знаете?
– Мы что, пикироваться с вами будем? Будем задавать дурацкие вопросы и дожидаться, пока кто-нибудь не грохнется в обморок?
– О чем вы говорите, леди?
– Я говорю о том, что, если бы мне стало известно, что мистер Гоч умер не от саркомы, а от чего-то другого, я непременно упомянула бы об этом в своем отчете.
– А вы не заметили ничего странного?
– Расскажите мне, что я должна была заметить.
Он полез в карман, достал маленький бежевый конверт, положил на кофейный столик, открыл. На стеклянной поверхности столика оказался маленький волнистый скальпель размером с полпальца.
Она подалась вперед, закинув ногу на ногу и положив руки на колени.
– Эта штука застряла у него в горле.
Она охнула, словно ее внезапно ударили в живот.
– Знаете, что это такое?
– Вальвулотом, – сказала Мэри. – Такими лезвиями вскрывают сердечные клапаны. Когда оперативный участок залит кровью, хирург ничего не видит и вынужден действовать на ощупь. А крошечная рукоять соответствует верхнему суставу пальца. Таким образом можно и надрезать, и зацеплять.
Понимаете?
– Нам так и объяснили.
– Но с тех пор, как изобретен агрегат сердце-легкие, вальвулотомом практически не пользуются.