Страница:
Пока Обин подводил коня, молодые жрецы прошли вперед и, высекая искры кремнем о сталь, зажгли костер. Обин смотрел на костер прищурив глаза: если огонь разгорится плохо – день неблагоприятный, и жертвоприношение будет отменено. Если пламя вспыхнет ярко и сильно, тогда толпа опустится на колени.
Гверан отошел назад, к краю колодца. Так как с ним был Адерин, он хотел быть подальше в тот момент, когда конь будет встречать свою судьбу. Когда песнопение заунывно возобновилось, Адерин повернулся и посмотрел на толпу. Мужчины с одной стороны, женщины и дети – с другой… Все, кто жил в округе, были здесь, чтобы просить богов спасти урожай. Взглянув на женщин, Гверан увидел, что Лисса и Каса отвернулись. Акерн уснул у матери на руках. Когда пламя вспыхнуло, песнопение набрало силу и зазвучало во весь голос.
– Папа, – прошептал Адерин. – Это ведь бессмысленное убийство. Такая хорошая лошадь.
– Тише, сынок. Во время ритуала не разговаривают.
– Но ничего не случится до полнолуния.
Когда Гверан пригрозил, что отшлепает его, Адерин умолк. Молодой жрец принял поводья несчастного коня. Обин подошел к алтарю, поднял руки высоко над головой и стал просить богов о милости. Его голос нарастал и набирал темп, все выше и выше, пока он наконец не захлебнулся в великих рыданиях мольбы. Молодой жрец подул в медный рожок, издавая древний вопль, неизменный со времен Рассвета. Затем все смолкло. Обин достал бронзовый серп из-за ремня и приблизился к лошади, в ужасе вскинувшей голову. Когда медный рожок отзвучал, лошадь метнулась назад, но бронзовый серп ярко блеснул в свете костра. Лошадь пронзительно заржала, пошатнулась, истекая кровью, и опустилась на колени.
Адерин громко заплакал, Гверан взял его на руки и уткнул лицо ребенка в свою рубаху. Он сам отвел глаза, когда жрецы начали свежевать лошадь длинными бронзовыми ножами. Со времен своей учебы Гверан знал, что во времена Рассвета в жертву приносили человека и что, принося в жертву эту лошадь, люди просили богов о милости. Но от того, что он знал это, ему не стало легче смотреть на работу жрецов, руки которых были по локоть в крови.
Напоследок Обин отрезал кусок мяса и завернул его в толстый пласт жира с лошадиного бедра. Под монотонные нескончаемые звуки песнопения он положил это подношение богам в огонь. Жир зашипел, пламя вспыхнуло, дым окутал костер.
– Великий Бел! – прокричал Обин. – Смилуйся!
– Смилуйся! – выдохнула толпа.
Молодой жрец затрубил в рожок. Все закончилось, и Гверан теперь мог увести плачущего ребенка. Адерин громко рыдал, Гверан высоко поднял его, поручив внимательно посмотреть вокруг, чтобы разыскать в толпе Лиссу. Вместо этого Адерин увидел Невина, который остановился возле дерева и с глубокой печалью наблюдал за пламенем, пылающим перед алтарем.
– Ну, ну, успокойся, Аддо, – сказал ему Невин. – Теперь уже все. Жаль, конечно, бедное животное, но оно уже отмучилось.
– Не надо было… – всхлипнул Адерин. – Это не даст ничего хорошего.
– Я тоже так думаю, – сказал Невин. – Но что сделано, то сделано. Ты лучше не говори так, люди могут услышать. Они должны думать, что это поможет.
Постепенно Адерин успокоился и вытер слезы рукавом. Гверан поцеловал его и крепко обнял, продолжая держать сына на руках.
– Ну что, бард? Ты думаешь, это принесет дождь? – поинтересовался Невин.
– Может, принесет, а может, нет, – ответил Гверан. – Но в любом случае боги будут довольны.
– Что верно, то верно, – подтвердил Невин. Старик ушел, оставив Гверана в замешательстве и более чем встревоженным. Когда толпа рассеялась, Гверан наконец увидел Лиссу, которая спешила, пробираясь к ним навстречу.
Позади шла Каса с одним из воинов, который нес на руках уснувшего Акерна. Гверан рассердился, узнав Таника, ведь он просил капитана держать этого парня подальше от Касы. Размышляя об этом, он вспомнил, что много раз видел Таника за последнее время. Тот вечно крутился вокруг, когда служанка с Лиссой были во дворе, или намеренно подкарауливал, когда они с Лиссой выходили из крепости.
На следующее же утро Гверан подозвал Дорина, когда тот во время завтрака появился в большом зале. Он отвел капитана в сторону, где никто не мог слышать, и снова выразил ему свое недовольство. Дорин удивился:
– Ну, каков мерзавец! Я говорил с ним, Гверан, и он пообещал мне, что не сунет больше свое свиное рыло к малышке Касе.
– Ну хорошо, я сам поговорю с ним позже, – пообещал Гверан.
Только днем он смог наконец освободиться, чтобы пойти разыскать Таника, но вместе с парнем он нашел и Касу. Таник чистил свою лошадь во дворе, а Каса стояла с ним рядом. Она рассказывала ему какую-то запутанную историю о своей старшей сестре. Таник слушал рассеянно, иногда кивая головой. Когда Гверан подошел к ним, Каса торопливо сделала реверанс.
– По-моему, твоя госпожа хочет тебя видеть, – сказал Гверан.
Улыбнувшись Танику, Каса побежала в башню. Таник поднял глаза, держа в руке скребницу.
– Вот спасибо, – сказал Таник. – Проклятье, когда наконец эта девчонка перестанет болтать?
– Во всяком случае, – рассердился Гверан, – не похоже, что тебя это раздражает. Мне кажется, ты не упускаешь случая пообщаться с ней.
Таник посмотрел на него с едва заметным презрением.
– Это мое дело. А что вам до этого?
– Я предупреждаю тебя: если Каса забеременеет, я буду говорить об этом с лордом Мароиком. И мне плевать, если ты будешь клясться, что не ты один был с ней, все равно тебе придется жениться.
Таник так сильно сжал рукой скребницу, что дерево едва не треснуло. Пока дело не кончилось оскорблениями, Гверан повернулся и пошел прочь. Если бы дошло до драки, Таник, конечно, изрубил бы его на куски.
Таник это тоже знал. И хотя Гверан привык, что всадники относились к нему с пренебрежением, это всегда было ему неприятно.
Когда Гверан рассказал Лиссе, о своей стычке, она казалась довольной и заметила, что будет рада, если человек, который ей не по душе, прекратит надоедать Касе.
В течение нескольких дней Гверан продолжал наблюдать за Таником.
Поначалу казалось, что Таник услышал предупреждение, но через несколько дней Гверан увидел парня во дворе в компании со всем своим семейством. Гверан спустился по лестнице и подбежал к ним. Таник тут же поклонился женщинам и вернулся в казарму.
– Послушай, Каса, сколько можно повторять, что он тебе не пара, можешь ты уразуметь это своей хорошенькой головкой?
Каса захныкала, достала из кармана носовой платок и стала вытирать слезы. Лисса мягко дотронулась до ее руки.
– Гверан прав. Давай поднимемся в комнату и хорошенько поговорим.
– Я хочу погулять с папой, – сказал Адерин. – Можно, папа?
– Пойдем, – Гверан взял его за руку. – Мы лучше погуляем, а женщины поболтают.
Они спустились к реке и сели на колючую сухую траву. Стояла невыносимая жара, ни ветерка. Адерин улегся на живот и срывал сухие стебельки травы, забавляясь с ними.
– Папа? – сказал он. – Тебе не нравится Таник, верно?
– Не нравится. А тебе?
– Мне тоже. Я боюсь его.
– Да, капитан говорил, что он тяжелый человек.
Адерин кивнул головой, закручивая травинку петлей.
– Знаешь что, папа? Он надоедает нам не из-за Касы. Ты знаешь, когда мы гуляем… Он приходит, чтобы увидеть маму.
У Гверана было такое ощущение, будто он получил удар в живот. Адерин сначала пытался завязать узел на скользком стебле, но потом передумал и стал его жевать.
– Ты уверен в этом? – спросил Гверан.
– Да, уверен. Помнишь, ты говорил мне, что надо наблюдать за тем, что люди делают? Я наблюдал за Таником, потому что он мне противен, и я не мог понять из-за чего. Мне не нравится, как он смотрит на маму. И он всегда кланяется и разговаривает с Касой, а сам с мамы глаз не сводит.
Адерин стал дергать травинку, держа ее между пальцами и стараясь разорвать на кусочки. Гверан смотрел на реку и чувствовал, как в нем разгорается гнев: словно искра, попавшая в сухую траву, сначала она тлеет и дымит, а затем вспыхивает ярким пламенем, и огонь охватывает весь луг.
«Этот мерзавец думает, что я уступлю ему без боя?» – мысленно спрашивал себя Гверан.
– Папа, – окликнул его Адерин, – что-нибудь случилось? Не смотри так, а то мне страшно.
– Ничего, мальчик. Просто думаю об этой проклятой засухе.
– Не беспокойся, Невин остановит ее, – убежденно сказал Адерин.
Гверан постарался улыбнуться и рассеянно кивнул. У него не было времени вникать в этот детский лепет о травнике.
– Давай вернемся в крепость, – предложил он, – Здесь очень жарко. И у меня еще есть там дела.
– Вот о чем еще я хочу узнать, – сказал Адерин, – почему травы выгоняют жар и всякую дрянь из людей?
– Ну, – замялся Невин, – на этот вопрос долго отвечать. Ты готов слушать, что я тебе расскажу?
– Буду слушать. Мне очень хочется.
Они стояли на коленях в сарае Невина и работали с травами. Переворачивали их, чтобы они просыхали равномерно.
Почти каждый день Адерин приходил помогать Невину и изучать ремесло травника.
После долгого одиночества щебетание мальчика казалось старику трогательным.
– Попробуем, – согласился Невин. – Видишь ли, в каждом человеческом теле есть четыре составляющих. Они соответствуют четырем стихиям: огню, воде, воздуху и земле. Когда все они уравновешены, человек здоров. Каждая трава увеличивает или уменьшает разные составляющие, соответствующие этим стихиям. Тогда их равновесие нарушается. Если у человека жар, то в нем увеличилась огненная составляющая. Жаропонижающая трава добавляет холода и воды и помогает уравновесить огонь в человеке.
– Разве только четыре составляющих? А я думал, что их пять.
Невин сел на пятки, озадаченный.
– Да, так оно и есть, – ответил он. – Но только четыре в теле, а пятая управляет остальными через дух.
Адерин кивал, внимательно запоминая все, что узнавал. Невин все больше и больше убеждался в том, что мальчик должен стать его новым учеником. И это становилось тягостным для него, потому что мастер двеомера должен иметь одного истинного ученика. Он никогда не сможет взять Адерина, потому что поклялся обучить этому мастерству Бранвен.
Порой, чтобы увидеться с Лиссой, Невин отвозил Адерина в крепость на своей лошади. Часто в жаркие дни домочадцы выходили посидеть на поросшем травой склоне холма. Невина теперь хорошо знали, поэтому то один, то другой подходили к нему за советом или купить какие-нибудь травы.
Так случилось, что в один из дней он встретил там Таника и увидел его Судьбу, опутавшую его, как сеть рыбака опутывает свою жертву. Ведя лошадь в поводу, Невин и Адерин поднимались на холм, когда Невин вдруг заметил Касу рядом с одним из всадников – южанином с тяжелым взглядом. Адерин тоже это заметил и побежал вприпрыжку вверх по склону.
– Каса, – захихикал мальчик, – я все расскажу маме. Ты опять болтаешь с Таником.
– А ну замолчи, паршивец, – рассердилась Каса.
– Нет, нет, нет. Все равно расскажу.
Таник поднялся, и что-то в том, как он посмотрел на Адерина, испугало Невина и заставило подойти ближе.
– Побить сына барда – лучшее, что может сделать человек для того, чтобы над ним посмеялись, – тихо заметил Невин.
– Старик, а твое-то какое дело? – воскликнул Таник и, подняв голову, хмуро посмотрел на него. Когда их взгляды встретились, Невин узнал душу Герранта: высокомерие сверкнуло в его глазах.
– Тебе лучше не оскорблять Невина, – вмешался Адерин, – он владеет двеомером.
– Придержи язык! Я этого не потерплю, блохастый щенок!
Таник уже занес над мальчиком руку, но Невин схватил его за запястье. Дикий народец окружил Невина и передал ему так много энергии, что, как бы ни сопротивлялся Таник, он не смог бы разорвать тиски, которыми старик сжал его руку. Невин притянул его близко, перехватил взгляд и пристально смотрел в глубину холодных глаз до тех пор, пока ненависть не исчезла в них, – и колдовство стояло за этим. Таник сделался мертвенно-бледным и прекратил борьбу.
– Я сказал, оставь мальчика в покое, – прошептал Невин.
Испуганный Таник закивал в знак согласия. Когда Невин отпустил его, он повернулся и побежал к воротам крепости.
– Каса, возьми Адерина и отведи его к матери, – сказал Невин. – Я вернусь на ферму.
Итак, все актеры этой зловещей трагедии были там – даже Геррант, – снова лицом к лицу друг с другом, но таким образом, как Невин даже не мог предположить. Он осознал, что его прежние планы были последним проявлением королевской гордыни, свойственной людям, которые привыкли смотреть на окружающих свысока. Следующие несколько дней Невин держался подальше от крепости и своего давнего врага, но в конце концов Лисса сама пришла к нему, завернув однажды на ферму под тем предлогом, будто зашла забрать Адерина. Он отправил мальчика с поручением и предложил Лиссе присесть на шаткую трехногую табуретку. Она присела на нее и не спеша рассматривала висящие кругом пучки сухой травы.
– Здесь приятно пахнет, – произнесла она наконец. – Вы возитесь с моим Аддо, это так любезно с вашей стороны. Слышали бы вы, как он болтает без умолку за обедом обо всем этом; сегодня мы нашли траву от зубной боли у собак, сегодня мы сушили корни окопника. Его отец прямо не узнает своего сына.
– Это огорчает Гверана? – спросил Невин. – Многие люди хотят, чтобы их сыновья проявили интерес в том деле, к которому у них есть призвание.
– Нет, конечно же. Мой муж самый сердечный человек в мире. Я думаю, он рад видеть, что у Адерина появился к чему-то такой интерес. Он с самого рождения весьма своеобразный мальчик.
Невин улыбнулся, совершенно уверенный, что Лисса говорит чистую правду.
– Я удивляюсь, что у вас только двое детей. Вы, кажется, очень любите своих мальчиков.
– Да, я хотела бы иметь больше и молю богов об этом, – Лисса отвела взгляд, ее глаза потемнели. – У меня была еще дочь, но у нее случилась лихорадка, и мы ее лишились.
– Я сочувствую вам. Это тяжкое испытание для женщины.
– Да, – ее голос задрожал от горьких воспоминаний. – Ничего не поделаешь, это была моя судьба, моя и моей девочки.
Невин ощутил холодное прикосновение – это действительно была Судьба: ведь она утопилась вместе с ребенком в ту ужасную ночь. Холодный озноб пробежал по спине, когда он понял, кем бы этот ребенок мог стать, если бы остался жив, и его воспитывали бы они с Регором – великим мастером двеомера. Лисса улыбнулась, взглянув на дверь:
– Скоро сюда пожалует наш Адерин, – сказала она. Хотя она случайно сказала «наш Адерин», от ее слов сердце Невина похолодело. «Клянусь, я воспитаю этого ребенка как своего собственного. Клятва есть клятва», – подумал он.
Ночью Невин спустился к ясеню на речной берег и долго смотрел на медленный бег реки. Теперь стало ясно, что Судьба наделила его тяжким бременем. В этой жизни Бранвен ушла от него; она должна расплатиться с Блайном за несчастную любовь к ней, которая привела его к смерти, и еще отдать долг Адерину за то, что оборвала его предыдущую жизнь.
Невин был в долгу перед Блайном и Адерином, потому что, следуя своему призванию, он оставил Бранвен наедине со страстью брата.
Только когда он оплатит эти долги, он сможет привести Бранвен к двеомеру. Однако Адерин будет находиться под его опекой ближайшие двадцать лет – двеомеру обучиться очень трудно. Через двадцать лет Невину будет около девяноста. А что, если ему надо будет ждать ее нового перерождения? Ему будет уже больше ста. Он станет уже таким старым и немощным, что не сможет сидеть на стуле без посторонней помощи. Его тело будет слишком дряхлым для той души, которая в нем живет, его мозг превратится в пленника, заключенного в отживающей плоти.
В этот момент Невин поддался панике, дрожа от холода и тошноты… не как мастер двеомера, а как обычный человек.
Точно так же воин клянется умереть в бою, но когда горн протрубит сигнал атаки, он видит идущую за ним Смерть и начинает дрожать. Он забывает о своей клятве, но отступление уже невозможно.
Дуновение ночного ветерка принесло прохладу, шурша над его головой сенью деревьев. Невин закрыл лицо руками и, собрав всю свою волю, заставил себя перестать дрожать.
«Клятва есть клятва», – сказал он сам себе. Ветер теребил его волосы, словно дружеской рукой. Он поднял глаза и понял, что это был не настоящий ветер, а дикий народец – сильфы и эльфы, призрачные создания. Они нежно касались легкими крыльями его лица, видимые и исчезающие.
Они пришли к нему как друзья, потому что почувствовали, что он страдает.
Невин ощутил, как проходит его утомление: они добровольно влили несколько своих жизней в него, – то был дар друзей.
Он поднялся, шагнул вперед и пристально посмотрел на небо, туда, где сверкало чудное скопление звезд, Снежный Путь – великолепный, беспредельный, но мерцающий и подающий надежду. Он громко засмеялся, и его голос был сильным и чистым, как у юноши. Он увидел свою Судьбу, открывшуюся благодаря трудам в Диком Крае. Он будет жить для того, чтобы выполнить свою задачу, независимо от того, как много лет это займет в человеческом измерении.
В ту ночью он усвоил урок: Судьба никому и никогда не дает слишком тяжелой ноши, если человек принимает ее всем сердцем, полностью и с готовностью.
Порой Лисса оставляла Акерна с Касой и отправлялась на ферму, чтобы забрать Адерина домой от травника. Ей нравились эти минуты одиночества на природе, вдалеке от суматохи и болтовни, царивших в замке. Скоро она обнаружила, что ее тянет к Невину, но причины этого понять не могла.
«Он мудрый человек, он много путешествовал, – говорила она сама себе. – С ним интересно разговаривать, он понимает людей».
Этого было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности – вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой воин преследует ее, и жила в страхе из-за того, что муж может заметить это. У нее было в жизни все, о чем может мечтать женщина: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего – дети.
Днем, когда зной был нестерпимым и лежал на земле, словно одеяло, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила немного передохнуть. Подыскав себе место в тени, она вдруг увидела Таника, вероятно, поджидавшего ее. Лисса застыла как вкопанная, а он смотрел на нее с особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнула она.
– А вы что думали? Я хочу поговорить с вами.
– Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.
Она отпрянула назад, прижав руки к горлу, когда он шагнул ей навстречу; сердце ее бешено колотилось.
– Я тороплюсь, – сказала она. – Если я не приду вовремя, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро сам будет здесь.
Упоминание о возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что парень изнасилует ее. При всей своей красоте, Таник вызывал у нее чувство омерзения, но она не могла понять почему.
Нечто подобное испытываешь при виде мертвого животного, гниющего на обочине дороги. Она понимала, что такое отношение к нему было предвзятым, но ничего не могла с собой поделать.
– Тогда можно мне пойти с вами? – Таник вежливо поклонился ей.
– Нет. – Ее голос перешел в крик: – Оставь!
Потом она обнаружила, что бежит изо всех сил, выскочив из рощи, словно испуганная лань. И так она бежала и бежала по дороге, пока не стала задыхаться и не выбилась из сил. Заплакав, она оглянулась назад, но, слава богу, он не преследовал ее.
Этой ночью стояла такая духота, что невозможно было уложить детей спать. Мальчики прыгали на одеялах, крутились и визжали, не обращая внимания на уговоры Лиссы.
Наконец появился Гверан. Он спел им перед сном, и дети угомонились. Лисса ушла в другую комнату, переоделась в тонкую ночную сорочку и легла. Немного погодя пришел Гверан. Он повесил фонарь со свечой на гвоздь и присел на край кровати.
– Тебе не надо возвращаться к лорду Мароику? – спросила она.
– Я отпросился у него. Мне надо поговорить с тобой, – сказал Гверан.
Его глаза в тусклом свете лампы были холодны, в них застыл вопрос. Она села, чувствуя, как дрожат ее руки, и судорожно ухватила подол рубашки.
– Послушай, дорогая моя, – продолжал он, – ты находилась в опасной компании последние дни.
– Кого ты имеешь в виду?
– Таника. Кого же еще?
Она сжала ткань так сильно, что ее пальцы занемели.
– Мой господин, – сказала она, заикаясь. – Я клянусь тебе, что у меня нет никаких дурных мыслей. Ты сомневаешься во мне?
– Нет. Но мне не хочется, чтобы мою жену изнасиловали на конюшне.
Когда Лисса громко зарыдала, отчасти от облегчения, Гверан нежно обнял ее:
– Моя бедная, любимая, маленькая девочка. Ну, ну, не плачь.
– Как мне не плакать? Боги, если ты стал сомневаться во мне, что дальше? Бросишь меня? Перережешь мне горло? Но ведь я не делала ничего дурного!
– Тише, тише, успокойся, – Гверан гладил ее волосы. – Если я хоть чуточку тебя обижу, я сам этого не переживу.
Ее слезы так же внезапно исчезли, как и появились. У нее возникло новое опасение. Она взглянула на мужа: его лицо было твердым и мрачным.
– Если ты вызовешь Таника на поединок, он победит, – сказала Лисса. – Пожалуйста, Гверро, я умоляю тебя – не надо. Что толку в том, что у меня останется честь, но не будет мужа?
– Я не собираюсь никого вызывать. Ты презираешь меня, думаешь, что я трус, и все из-за того, что я не могу победить его в драке?
– Не глупи. Я могла выйти замуж за многих воинственных мужчин, но мне никто, кроме тебя, не нужен.
Гверан недоверчиво улыбнулся. Она понимала, что они оба оказались в ловушке: обычаи не давали мужу другой возможности защитить честь своей жены, кроме поединка. И они были вынуждены дрожать от страха, терпеть надменность Таника, который, гордясь тем, что родился воином, думает, будто может завоевать женщину с помощью меча. Лисса ненавидела Таника все больше, ведь независимо от того, чем кончится эта история, ее замужество больше никогда не будет таким безоблачным. Ей остается только умолять Гверана не совершить роковой ошибки в порыве отчаяния.
Гнев и страх не дали Лиссе заснуть: всю ночь ее преследовали кошмары. Она очнулась глубокой ночью, услышав странный шум снаружи, за стеной башни. Пока она лежала, пытаясь определить, что это за звуки, дети, смеясь, вбежали в комнату.
– Мама, папа! Смотрите, какой ветер! – закричал Адерин. – Скоро будет дождь!
Гверан проснулся, ворча, Акерн вскарабкался на кровать.
– Тучи, тучи, тучи, папа, – запел он.
Адерин схватил Лиссу за руку и потащил к окну. Она увидела в небе скопление грозовых туч. Их гнал стремительный северный ветер. Она ощутила его холод. Двор был полон голосов. Все домочадцы выбегали, смеясь и ликуя. Не было никакой надежды, что дети снова уснут. Лисса одела их и вывела во двор, в благословенную прохладу. Затем прогремел раскат грома и грянул дождь, падая вниз обильными холодными струями. И мужчины, и женщины бегали по двору и смеялись, как дети, а дождь все шел и шел. Гверан тоже был здесь, его светлые волосы намокли и слиплись. Смеясь, он сжал Адерина в своих объятиях, а затем поднял вверх, чтобы он увидел рассвет, просвечивающий серебром сквозь стену дождя.
– Вот видишь, Аддо, – сказал Гверан, – лошадь не была напрасной жертвой.
– Не жрецы сделали это, – засмеялся Адерин, – а Невин.
Лисса сначала подумала, что он имеет в виду – «никто», но потом вспомнила о травнике.
– Послушай, при чем тут Невин?
– Я видел, как он это делал, – похвастался Адерин. – Во сне.
– Дурак, – сказал Акерн, улыбаясь. – Папа, Аддо глупый, правда?
– Тс-с! – успокоил его Гверан. – Не имеет значения, кто вызвал дождь. Главное, что он спас нас.
Лисса улыбалась. Блайсбир не будет голодать этой зимой. Она обернулась и не спеша оглядела двор. Опять этот Таник!.. Он смотрел на нее, и вода стекала по его лицу и волосам. Внезапно у нее перехватило дыхание, и она ощутила дрожь. Этот парень наводил на нее ужас. Она крепко сжала руку Акерна.
– Пора домой, – проговорила Лисса. – Пойдемте скорей сушиться.
Но было уже поздно, Гверан также увидел Таника и с ненавистью смотрел на своего врага. Лисса поняла, что он жаждет крови.
Ливень шел три дня подряд. Жизнь переместилась в башню и сосредоточилась в большом зале. Лорд Мароик пил со своим отрядом, а бард пел, развлекая мужчин. К большому огорчению Касы, Лисса настояла на том, чтобы оставаться в своих покоях, и Касе приходилось сидеть в затворничестве вместе с ней. Наконец, на третий день, Касе стало так скучно, что она начала действовать.
– Пожалуйста, госпожа, разве мы не можем спуститься в зал? – уговаривала Каса. – Мы тоже можем послушать, как поет ваш муж.
– Я не пойду, но если тебе хочется, можешь идти.
– О, спасибо! – Каса весело сложила свое шитье в рабочую корзинку. – Вы уверены, что вам не хочется развлечься?
– Я не хочу. Там одни мужчины, – Лисса отвернулась. – В зале очень шумно, а у меня болит голова.
Каса сбежала по лестнице вниз в большой зал и пристроилась на соломе возле камина для слуг. Одна из ее подруг была уже там и слушала, как бард поет балладу о любви – любимую балладу Касы. С того места, где сидела Каса, хорошо был виден обеденный стол, и она видела широкую спину Таника всего в нескольких шагах от себя. Но ей показалось, что он сейчас на другом краю земли. Каса все чаще в душе проклинала его, потому что он всегда был холоден с ней, в то время как большинство мужчин считали ее красивой. Когда Гверан сделал перерыв, чтобы передохнуть, подруга наклонилась к Касе и зашептала:
Гверан отошел назад, к краю колодца. Так как с ним был Адерин, он хотел быть подальше в тот момент, когда конь будет встречать свою судьбу. Когда песнопение заунывно возобновилось, Адерин повернулся и посмотрел на толпу. Мужчины с одной стороны, женщины и дети – с другой… Все, кто жил в округе, были здесь, чтобы просить богов спасти урожай. Взглянув на женщин, Гверан увидел, что Лисса и Каса отвернулись. Акерн уснул у матери на руках. Когда пламя вспыхнуло, песнопение набрало силу и зазвучало во весь голос.
– Папа, – прошептал Адерин. – Это ведь бессмысленное убийство. Такая хорошая лошадь.
– Тише, сынок. Во время ритуала не разговаривают.
– Но ничего не случится до полнолуния.
Когда Гверан пригрозил, что отшлепает его, Адерин умолк. Молодой жрец принял поводья несчастного коня. Обин подошел к алтарю, поднял руки высоко над головой и стал просить богов о милости. Его голос нарастал и набирал темп, все выше и выше, пока он наконец не захлебнулся в великих рыданиях мольбы. Молодой жрец подул в медный рожок, издавая древний вопль, неизменный со времен Рассвета. Затем все смолкло. Обин достал бронзовый серп из-за ремня и приблизился к лошади, в ужасе вскинувшей голову. Когда медный рожок отзвучал, лошадь метнулась назад, но бронзовый серп ярко блеснул в свете костра. Лошадь пронзительно заржала, пошатнулась, истекая кровью, и опустилась на колени.
Адерин громко заплакал, Гверан взял его на руки и уткнул лицо ребенка в свою рубаху. Он сам отвел глаза, когда жрецы начали свежевать лошадь длинными бронзовыми ножами. Со времен своей учебы Гверан знал, что во времена Рассвета в жертву приносили человека и что, принося в жертву эту лошадь, люди просили богов о милости. Но от того, что он знал это, ему не стало легче смотреть на работу жрецов, руки которых были по локоть в крови.
Напоследок Обин отрезал кусок мяса и завернул его в толстый пласт жира с лошадиного бедра. Под монотонные нескончаемые звуки песнопения он положил это подношение богам в огонь. Жир зашипел, пламя вспыхнуло, дым окутал костер.
– Великий Бел! – прокричал Обин. – Смилуйся!
– Смилуйся! – выдохнула толпа.
Молодой жрец затрубил в рожок. Все закончилось, и Гверан теперь мог увести плачущего ребенка. Адерин громко рыдал, Гверан высоко поднял его, поручив внимательно посмотреть вокруг, чтобы разыскать в толпе Лиссу. Вместо этого Адерин увидел Невина, который остановился возле дерева и с глубокой печалью наблюдал за пламенем, пылающим перед алтарем.
– Ну, ну, успокойся, Аддо, – сказал ему Невин. – Теперь уже все. Жаль, конечно, бедное животное, но оно уже отмучилось.
– Не надо было… – всхлипнул Адерин. – Это не даст ничего хорошего.
– Я тоже так думаю, – сказал Невин. – Но что сделано, то сделано. Ты лучше не говори так, люди могут услышать. Они должны думать, что это поможет.
Постепенно Адерин успокоился и вытер слезы рукавом. Гверан поцеловал его и крепко обнял, продолжая держать сына на руках.
– Ну что, бард? Ты думаешь, это принесет дождь? – поинтересовался Невин.
– Может, принесет, а может, нет, – ответил Гверан. – Но в любом случае боги будут довольны.
– Что верно, то верно, – подтвердил Невин. Старик ушел, оставив Гверана в замешательстве и более чем встревоженным. Когда толпа рассеялась, Гверан наконец увидел Лиссу, которая спешила, пробираясь к ним навстречу.
Позади шла Каса с одним из воинов, который нес на руках уснувшего Акерна. Гверан рассердился, узнав Таника, ведь он просил капитана держать этого парня подальше от Касы. Размышляя об этом, он вспомнил, что много раз видел Таника за последнее время. Тот вечно крутился вокруг, когда служанка с Лиссой были во дворе, или намеренно подкарауливал, когда они с Лиссой выходили из крепости.
На следующее же утро Гверан подозвал Дорина, когда тот во время завтрака появился в большом зале. Он отвел капитана в сторону, где никто не мог слышать, и снова выразил ему свое недовольство. Дорин удивился:
– Ну, каков мерзавец! Я говорил с ним, Гверан, и он пообещал мне, что не сунет больше свое свиное рыло к малышке Касе.
– Ну хорошо, я сам поговорю с ним позже, – пообещал Гверан.
Только днем он смог наконец освободиться, чтобы пойти разыскать Таника, но вместе с парнем он нашел и Касу. Таник чистил свою лошадь во дворе, а Каса стояла с ним рядом. Она рассказывала ему какую-то запутанную историю о своей старшей сестре. Таник слушал рассеянно, иногда кивая головой. Когда Гверан подошел к ним, Каса торопливо сделала реверанс.
– По-моему, твоя госпожа хочет тебя видеть, – сказал Гверан.
Улыбнувшись Танику, Каса побежала в башню. Таник поднял глаза, держа в руке скребницу.
– Вот спасибо, – сказал Таник. – Проклятье, когда наконец эта девчонка перестанет болтать?
– Во всяком случае, – рассердился Гверан, – не похоже, что тебя это раздражает. Мне кажется, ты не упускаешь случая пообщаться с ней.
Таник посмотрел на него с едва заметным презрением.
– Это мое дело. А что вам до этого?
– Я предупреждаю тебя: если Каса забеременеет, я буду говорить об этом с лордом Мароиком. И мне плевать, если ты будешь клясться, что не ты один был с ней, все равно тебе придется жениться.
Таник так сильно сжал рукой скребницу, что дерево едва не треснуло. Пока дело не кончилось оскорблениями, Гверан повернулся и пошел прочь. Если бы дошло до драки, Таник, конечно, изрубил бы его на куски.
Таник это тоже знал. И хотя Гверан привык, что всадники относились к нему с пренебрежением, это всегда было ему неприятно.
Когда Гверан рассказал Лиссе, о своей стычке, она казалась довольной и заметила, что будет рада, если человек, который ей не по душе, прекратит надоедать Касе.
В течение нескольких дней Гверан продолжал наблюдать за Таником.
Поначалу казалось, что Таник услышал предупреждение, но через несколько дней Гверан увидел парня во дворе в компании со всем своим семейством. Гверан спустился по лестнице и подбежал к ним. Таник тут же поклонился женщинам и вернулся в казарму.
– Послушай, Каса, сколько можно повторять, что он тебе не пара, можешь ты уразуметь это своей хорошенькой головкой?
Каса захныкала, достала из кармана носовой платок и стала вытирать слезы. Лисса мягко дотронулась до ее руки.
– Гверан прав. Давай поднимемся в комнату и хорошенько поговорим.
– Я хочу погулять с папой, – сказал Адерин. – Можно, папа?
– Пойдем, – Гверан взял его за руку. – Мы лучше погуляем, а женщины поболтают.
Они спустились к реке и сели на колючую сухую траву. Стояла невыносимая жара, ни ветерка. Адерин улегся на живот и срывал сухие стебельки травы, забавляясь с ними.
– Папа? – сказал он. – Тебе не нравится Таник, верно?
– Не нравится. А тебе?
– Мне тоже. Я боюсь его.
– Да, капитан говорил, что он тяжелый человек.
Адерин кивнул головой, закручивая травинку петлей.
– Знаешь что, папа? Он надоедает нам не из-за Касы. Ты знаешь, когда мы гуляем… Он приходит, чтобы увидеть маму.
У Гверана было такое ощущение, будто он получил удар в живот. Адерин сначала пытался завязать узел на скользком стебле, но потом передумал и стал его жевать.
– Ты уверен в этом? – спросил Гверан.
– Да, уверен. Помнишь, ты говорил мне, что надо наблюдать за тем, что люди делают? Я наблюдал за Таником, потому что он мне противен, и я не мог понять из-за чего. Мне не нравится, как он смотрит на маму. И он всегда кланяется и разговаривает с Касой, а сам с мамы глаз не сводит.
Адерин стал дергать травинку, держа ее между пальцами и стараясь разорвать на кусочки. Гверан смотрел на реку и чувствовал, как в нем разгорается гнев: словно искра, попавшая в сухую траву, сначала она тлеет и дымит, а затем вспыхивает ярким пламенем, и огонь охватывает весь луг.
«Этот мерзавец думает, что я уступлю ему без боя?» – мысленно спрашивал себя Гверан.
– Папа, – окликнул его Адерин, – что-нибудь случилось? Не смотри так, а то мне страшно.
– Ничего, мальчик. Просто думаю об этой проклятой засухе.
– Не беспокойся, Невин остановит ее, – убежденно сказал Адерин.
Гверан постарался улыбнуться и рассеянно кивнул. У него не было времени вникать в этот детский лепет о травнике.
– Давай вернемся в крепость, – предложил он, – Здесь очень жарко. И у меня еще есть там дела.
– Вот о чем еще я хочу узнать, – сказал Адерин, – почему травы выгоняют жар и всякую дрянь из людей?
– Ну, – замялся Невин, – на этот вопрос долго отвечать. Ты готов слушать, что я тебе расскажу?
– Буду слушать. Мне очень хочется.
Они стояли на коленях в сарае Невина и работали с травами. Переворачивали их, чтобы они просыхали равномерно.
Почти каждый день Адерин приходил помогать Невину и изучать ремесло травника.
После долгого одиночества щебетание мальчика казалось старику трогательным.
– Попробуем, – согласился Невин. – Видишь ли, в каждом человеческом теле есть четыре составляющих. Они соответствуют четырем стихиям: огню, воде, воздуху и земле. Когда все они уравновешены, человек здоров. Каждая трава увеличивает или уменьшает разные составляющие, соответствующие этим стихиям. Тогда их равновесие нарушается. Если у человека жар, то в нем увеличилась огненная составляющая. Жаропонижающая трава добавляет холода и воды и помогает уравновесить огонь в человеке.
– Разве только четыре составляющих? А я думал, что их пять.
Невин сел на пятки, озадаченный.
– Да, так оно и есть, – ответил он. – Но только четыре в теле, а пятая управляет остальными через дух.
Адерин кивал, внимательно запоминая все, что узнавал. Невин все больше и больше убеждался в том, что мальчик должен стать его новым учеником. И это становилось тягостным для него, потому что мастер двеомера должен иметь одного истинного ученика. Он никогда не сможет взять Адерина, потому что поклялся обучить этому мастерству Бранвен.
Порой, чтобы увидеться с Лиссой, Невин отвозил Адерина в крепость на своей лошади. Часто в жаркие дни домочадцы выходили посидеть на поросшем травой склоне холма. Невина теперь хорошо знали, поэтому то один, то другой подходили к нему за советом или купить какие-нибудь травы.
Так случилось, что в один из дней он встретил там Таника и увидел его Судьбу, опутавшую его, как сеть рыбака опутывает свою жертву. Ведя лошадь в поводу, Невин и Адерин поднимались на холм, когда Невин вдруг заметил Касу рядом с одним из всадников – южанином с тяжелым взглядом. Адерин тоже это заметил и побежал вприпрыжку вверх по склону.
– Каса, – захихикал мальчик, – я все расскажу маме. Ты опять болтаешь с Таником.
– А ну замолчи, паршивец, – рассердилась Каса.
– Нет, нет, нет. Все равно расскажу.
Таник поднялся, и что-то в том, как он посмотрел на Адерина, испугало Невина и заставило подойти ближе.
– Побить сына барда – лучшее, что может сделать человек для того, чтобы над ним посмеялись, – тихо заметил Невин.
– Старик, а твое-то какое дело? – воскликнул Таник и, подняв голову, хмуро посмотрел на него. Когда их взгляды встретились, Невин узнал душу Герранта: высокомерие сверкнуло в его глазах.
– Тебе лучше не оскорблять Невина, – вмешался Адерин, – он владеет двеомером.
– Придержи язык! Я этого не потерплю, блохастый щенок!
Таник уже занес над мальчиком руку, но Невин схватил его за запястье. Дикий народец окружил Невина и передал ему так много энергии, что, как бы ни сопротивлялся Таник, он не смог бы разорвать тиски, которыми старик сжал его руку. Невин притянул его близко, перехватил взгляд и пристально смотрел в глубину холодных глаз до тех пор, пока ненависть не исчезла в них, – и колдовство стояло за этим. Таник сделался мертвенно-бледным и прекратил борьбу.
– Я сказал, оставь мальчика в покое, – прошептал Невин.
Испуганный Таник закивал в знак согласия. Когда Невин отпустил его, он повернулся и побежал к воротам крепости.
– Каса, возьми Адерина и отведи его к матери, – сказал Невин. – Я вернусь на ферму.
Итак, все актеры этой зловещей трагедии были там – даже Геррант, – снова лицом к лицу друг с другом, но таким образом, как Невин даже не мог предположить. Он осознал, что его прежние планы были последним проявлением королевской гордыни, свойственной людям, которые привыкли смотреть на окружающих свысока. Следующие несколько дней Невин держался подальше от крепости и своего давнего врага, но в конце концов Лисса сама пришла к нему, завернув однажды на ферму под тем предлогом, будто зашла забрать Адерина. Он отправил мальчика с поручением и предложил Лиссе присесть на шаткую трехногую табуретку. Она присела на нее и не спеша рассматривала висящие кругом пучки сухой травы.
– Здесь приятно пахнет, – произнесла она наконец. – Вы возитесь с моим Аддо, это так любезно с вашей стороны. Слышали бы вы, как он болтает без умолку за обедом обо всем этом; сегодня мы нашли траву от зубной боли у собак, сегодня мы сушили корни окопника. Его отец прямо не узнает своего сына.
– Это огорчает Гверана? – спросил Невин. – Многие люди хотят, чтобы их сыновья проявили интерес в том деле, к которому у них есть призвание.
– Нет, конечно же. Мой муж самый сердечный человек в мире. Я думаю, он рад видеть, что у Адерина появился к чему-то такой интерес. Он с самого рождения весьма своеобразный мальчик.
Невин улыбнулся, совершенно уверенный, что Лисса говорит чистую правду.
– Я удивляюсь, что у вас только двое детей. Вы, кажется, очень любите своих мальчиков.
– Да, я хотела бы иметь больше и молю богов об этом, – Лисса отвела взгляд, ее глаза потемнели. – У меня была еще дочь, но у нее случилась лихорадка, и мы ее лишились.
– Я сочувствую вам. Это тяжкое испытание для женщины.
– Да, – ее голос задрожал от горьких воспоминаний. – Ничего не поделаешь, это была моя судьба, моя и моей девочки.
Невин ощутил холодное прикосновение – это действительно была Судьба: ведь она утопилась вместе с ребенком в ту ужасную ночь. Холодный озноб пробежал по спине, когда он понял, кем бы этот ребенок мог стать, если бы остался жив, и его воспитывали бы они с Регором – великим мастером двеомера. Лисса улыбнулась, взглянув на дверь:
– Скоро сюда пожалует наш Адерин, – сказала она. Хотя она случайно сказала «наш Адерин», от ее слов сердце Невина похолодело. «Клянусь, я воспитаю этого ребенка как своего собственного. Клятва есть клятва», – подумал он.
Ночью Невин спустился к ясеню на речной берег и долго смотрел на медленный бег реки. Теперь стало ясно, что Судьба наделила его тяжким бременем. В этой жизни Бранвен ушла от него; она должна расплатиться с Блайном за несчастную любовь к ней, которая привела его к смерти, и еще отдать долг Адерину за то, что оборвала его предыдущую жизнь.
Невин был в долгу перед Блайном и Адерином, потому что, следуя своему призванию, он оставил Бранвен наедине со страстью брата.
Только когда он оплатит эти долги, он сможет привести Бранвен к двеомеру. Однако Адерин будет находиться под его опекой ближайшие двадцать лет – двеомеру обучиться очень трудно. Через двадцать лет Невину будет около девяноста. А что, если ему надо будет ждать ее нового перерождения? Ему будет уже больше ста. Он станет уже таким старым и немощным, что не сможет сидеть на стуле без посторонней помощи. Его тело будет слишком дряхлым для той души, которая в нем живет, его мозг превратится в пленника, заключенного в отживающей плоти.
В этот момент Невин поддался панике, дрожа от холода и тошноты… не как мастер двеомера, а как обычный человек.
Точно так же воин клянется умереть в бою, но когда горн протрубит сигнал атаки, он видит идущую за ним Смерть и начинает дрожать. Он забывает о своей клятве, но отступление уже невозможно.
Дуновение ночного ветерка принесло прохладу, шурша над его головой сенью деревьев. Невин закрыл лицо руками и, собрав всю свою волю, заставил себя перестать дрожать.
«Клятва есть клятва», – сказал он сам себе. Ветер теребил его волосы, словно дружеской рукой. Он поднял глаза и понял, что это был не настоящий ветер, а дикий народец – сильфы и эльфы, призрачные создания. Они нежно касались легкими крыльями его лица, видимые и исчезающие.
Они пришли к нему как друзья, потому что почувствовали, что он страдает.
Невин ощутил, как проходит его утомление: они добровольно влили несколько своих жизней в него, – то был дар друзей.
Он поднялся, шагнул вперед и пристально посмотрел на небо, туда, где сверкало чудное скопление звезд, Снежный Путь – великолепный, беспредельный, но мерцающий и подающий надежду. Он громко засмеялся, и его голос был сильным и чистым, как у юноши. Он увидел свою Судьбу, открывшуюся благодаря трудам в Диком Крае. Он будет жить для того, чтобы выполнить свою задачу, независимо от того, как много лет это займет в человеческом измерении.
В ту ночью он усвоил урок: Судьба никому и никогда не дает слишком тяжелой ноши, если человек принимает ее всем сердцем, полностью и с готовностью.
Порой Лисса оставляла Акерна с Касой и отправлялась на ферму, чтобы забрать Адерина домой от травника. Ей нравились эти минуты одиночества на природе, вдалеке от суматохи и болтовни, царивших в замке. Скоро она обнаружила, что ее тянет к Невину, но причины этого понять не могла.
«Он мудрый человек, он много путешествовал, – говорила она сама себе. – С ним интересно разговаривать, он понимает людей».
Этого было, конечно, достаточно, но иногда ей хотелось пойти туда потому, что она чувствовала себя там в безопасности – вне крепости и далеко от Таника. Она прекрасно знала, что этот молодой воин преследует ее, и жила в страхе из-за того, что муж может заметить это. У нее было в жизни все, о чем может мечтать женщина: высокое положение в обществе, хороший муж, здоровье, удобства и прежде всего – дети.
Днем, когда зной был нестерпимым и лежал на земле, словно одеяло, Лисса вышла из крепости раньше обычного и направилась по пыльной дороге в сторону фермы. Примерно на полпути раскинулась осиновая роща, где она решила немного передохнуть. Подыскав себе место в тени, она вдруг увидела Таника, вероятно, поджидавшего ее. Лисса застыла как вкопанная, а он смотрел на нее с особенным восхищением, с каким мужчины смотрят на красивую лошадь на базаре.
– Что ты здесь делаешь? – воскликнула она.
– А вы что думали? Я хочу поговорить с вами.
– Нам не о чем говорить. Лучше возвращайся назад, пока капитан тебя не хватился.
Она отпрянула назад, прижав руки к горлу, когда он шагнул ей навстречу; сердце ее бешено колотилось.
– Я тороплюсь, – сказала она. – Если я не приду вовремя, чтобы забрать с фермы моего мальчика, он очень скоро сам будет здесь.
Упоминание о возможном свидетеле остановило Таника. Только теперь Лисса осознала: она боялась, что парень изнасилует ее. При всей своей красоте, Таник вызывал у нее чувство омерзения, но она не могла понять почему.
Нечто подобное испытываешь при виде мертвого животного, гниющего на обочине дороги. Она понимала, что такое отношение к нему было предвзятым, но ничего не могла с собой поделать.
– Тогда можно мне пойти с вами? – Таник вежливо поклонился ей.
– Нет. – Ее голос перешел в крик: – Оставь!
Потом она обнаружила, что бежит изо всех сил, выскочив из рощи, словно испуганная лань. И так она бежала и бежала по дороге, пока не стала задыхаться и не выбилась из сил. Заплакав, она оглянулась назад, но, слава богу, он не преследовал ее.
Этой ночью стояла такая духота, что невозможно было уложить детей спать. Мальчики прыгали на одеялах, крутились и визжали, не обращая внимания на уговоры Лиссы.
Наконец появился Гверан. Он спел им перед сном, и дети угомонились. Лисса ушла в другую комнату, переоделась в тонкую ночную сорочку и легла. Немного погодя пришел Гверан. Он повесил фонарь со свечой на гвоздь и присел на край кровати.
– Тебе не надо возвращаться к лорду Мароику? – спросила она.
– Я отпросился у него. Мне надо поговорить с тобой, – сказал Гверан.
Его глаза в тусклом свете лампы были холодны, в них застыл вопрос. Она села, чувствуя, как дрожат ее руки, и судорожно ухватила подол рубашки.
– Послушай, дорогая моя, – продолжал он, – ты находилась в опасной компании последние дни.
– Кого ты имеешь в виду?
– Таника. Кого же еще?
Она сжала ткань так сильно, что ее пальцы занемели.
– Мой господин, – сказала она, заикаясь. – Я клянусь тебе, что у меня нет никаких дурных мыслей. Ты сомневаешься во мне?
– Нет. Но мне не хочется, чтобы мою жену изнасиловали на конюшне.
Когда Лисса громко зарыдала, отчасти от облегчения, Гверан нежно обнял ее:
– Моя бедная, любимая, маленькая девочка. Ну, ну, не плачь.
– Как мне не плакать? Боги, если ты стал сомневаться во мне, что дальше? Бросишь меня? Перережешь мне горло? Но ведь я не делала ничего дурного!
– Тише, тише, успокойся, – Гверан гладил ее волосы. – Если я хоть чуточку тебя обижу, я сам этого не переживу.
Ее слезы так же внезапно исчезли, как и появились. У нее возникло новое опасение. Она взглянула на мужа: его лицо было твердым и мрачным.
– Если ты вызовешь Таника на поединок, он победит, – сказала Лисса. – Пожалуйста, Гверро, я умоляю тебя – не надо. Что толку в том, что у меня останется честь, но не будет мужа?
– Я не собираюсь никого вызывать. Ты презираешь меня, думаешь, что я трус, и все из-за того, что я не могу победить его в драке?
– Не глупи. Я могла выйти замуж за многих воинственных мужчин, но мне никто, кроме тебя, не нужен.
Гверан недоверчиво улыбнулся. Она понимала, что они оба оказались в ловушке: обычаи не давали мужу другой возможности защитить честь своей жены, кроме поединка. И они были вынуждены дрожать от страха, терпеть надменность Таника, который, гордясь тем, что родился воином, думает, будто может завоевать женщину с помощью меча. Лисса ненавидела Таника все больше, ведь независимо от того, чем кончится эта история, ее замужество больше никогда не будет таким безоблачным. Ей остается только умолять Гверана не совершить роковой ошибки в порыве отчаяния.
Гнев и страх не дали Лиссе заснуть: всю ночь ее преследовали кошмары. Она очнулась глубокой ночью, услышав странный шум снаружи, за стеной башни. Пока она лежала, пытаясь определить, что это за звуки, дети, смеясь, вбежали в комнату.
– Мама, папа! Смотрите, какой ветер! – закричал Адерин. – Скоро будет дождь!
Гверан проснулся, ворча, Акерн вскарабкался на кровать.
– Тучи, тучи, тучи, папа, – запел он.
Адерин схватил Лиссу за руку и потащил к окну. Она увидела в небе скопление грозовых туч. Их гнал стремительный северный ветер. Она ощутила его холод. Двор был полон голосов. Все домочадцы выбегали, смеясь и ликуя. Не было никакой надежды, что дети снова уснут. Лисса одела их и вывела во двор, в благословенную прохладу. Затем прогремел раскат грома и грянул дождь, падая вниз обильными холодными струями. И мужчины, и женщины бегали по двору и смеялись, как дети, а дождь все шел и шел. Гверан тоже был здесь, его светлые волосы намокли и слиплись. Смеясь, он сжал Адерина в своих объятиях, а затем поднял вверх, чтобы он увидел рассвет, просвечивающий серебром сквозь стену дождя.
– Вот видишь, Аддо, – сказал Гверан, – лошадь не была напрасной жертвой.
– Не жрецы сделали это, – засмеялся Адерин, – а Невин.
Лисса сначала подумала, что он имеет в виду – «никто», но потом вспомнила о травнике.
– Послушай, при чем тут Невин?
– Я видел, как он это делал, – похвастался Адерин. – Во сне.
– Дурак, – сказал Акерн, улыбаясь. – Папа, Аддо глупый, правда?
– Тс-с! – успокоил его Гверан. – Не имеет значения, кто вызвал дождь. Главное, что он спас нас.
Лисса улыбалась. Блайсбир не будет голодать этой зимой. Она обернулась и не спеша оглядела двор. Опять этот Таник!.. Он смотрел на нее, и вода стекала по его лицу и волосам. Внезапно у нее перехватило дыхание, и она ощутила дрожь. Этот парень наводил на нее ужас. Она крепко сжала руку Акерна.
– Пора домой, – проговорила Лисса. – Пойдемте скорей сушиться.
Но было уже поздно, Гверан также увидел Таника и с ненавистью смотрел на своего врага. Лисса поняла, что он жаждет крови.
Ливень шел три дня подряд. Жизнь переместилась в башню и сосредоточилась в большом зале. Лорд Мароик пил со своим отрядом, а бард пел, развлекая мужчин. К большому огорчению Касы, Лисса настояла на том, чтобы оставаться в своих покоях, и Касе приходилось сидеть в затворничестве вместе с ней. Наконец, на третий день, Касе стало так скучно, что она начала действовать.
– Пожалуйста, госпожа, разве мы не можем спуститься в зал? – уговаривала Каса. – Мы тоже можем послушать, как поет ваш муж.
– Я не пойду, но если тебе хочется, можешь идти.
– О, спасибо! – Каса весело сложила свое шитье в рабочую корзинку. – Вы уверены, что вам не хочется развлечься?
– Я не хочу. Там одни мужчины, – Лисса отвернулась. – В зале очень шумно, а у меня болит голова.
Каса сбежала по лестнице вниз в большой зал и пристроилась на соломе возле камина для слуг. Одна из ее подруг была уже там и слушала, как бард поет балладу о любви – любимую балладу Касы. С того места, где сидела Каса, хорошо был виден обеденный стол, и она видела широкую спину Таника всего в нескольких шагах от себя. Но ей показалось, что он сейчас на другом краю земли. Каса все чаще в душе проклинала его, потому что он всегда был холоден с ней, в то время как большинство мужчин считали ее красивой. Когда Гверан сделал перерыв, чтобы передохнуть, подруга наклонилась к Касе и зашептала: