Кибек Митри. Герои без вести не пропадают

   - Вот оно что, - догадался полковник. - Значит, захваченный нами инженер-полковник ехал за военнопленными. А что, если... Что, если подменить его кем-нибудь из наших. Скажем, Кальтенбергом? Пусть он примет военнопленных и приведет их в лес, а мы обезоружим конвой. Остается только выяснить, что это за железнодорожная станция "X". Это мы спросим у Грюгера".
   Турханов скинул кожаное пальто, накрыл им Еву и вышел из блиндажа.
   Пленного немца допрашивали в одной из очищенных от мусора и пыли землянок. У входа стоял вооруженный часовой.
   - Вызовите Соколова! - приказал полковник.
   Часовой вошел в землянку и тут же вышел вместе с лейтенантом.
   - Ну что у вас?
   - Ничего, - вздохнул Соколов. - Молчит, словно в рот воды набрал. Мы к нему и так и эдак, и с лаской и с угрозой. А. когда стало совсем невтерпеж, даже отвесили пару оплеух. Не помогает. Уж не знаем, что и делать.
   - Били зря, - твердо сказал Турханов. - Когда допрашиваете, ни в коем случае нельзя выходить из себя. Враг заговорит, если только надеется, остаться в живых.
   - Товарищ полковник, поговорите с ним сами, - попросил лейтенант.
   - Хорошо. Но сначала ответьте мне на один вопрос: можем мы доверить Кальтенбергу самостоятельное задание?
   - Можем, товарищ полковник. Любое задание. Я ему верю, как самому себе.
   Турханов коротко изложил свой план освобождения военнопленных. Соколов пришел в восторг.
   - Вот это дело! - воскликнул он. - Ради того, чтоб спасти стольких людей, не грех и погибнуть... Конрад, конечно, согласится. А какую роль вы отведете мне в этой операции?
   - Одну из самых важных, конечно. Впрочем, роли распределим позже, а пока покажите мне немца.
   Появление человека в форме советского полковника произвело на Грюгера ошеломляющее впечатление. До сих пор он считал, что находится в руках кучки военнопленных, какие бродят повсюду в польских лесах. При этом он понимал, что спасения для него нет. "Чем меньше отряд, чем дальше он от регулярных войск, тем больше в нем беззакония, - думал он. - Мне остается одно умереть с достоинством".
   Теперь в нем зашевелилась надежда. Поэтому он довольно бодро вскочил с места, приветствуя равного по званию.
   - Садитесь! - сказал Турханов. - Говорите по-русски?
   - Очень плохо.
   - Тогда будем говорить по-немецки. Мне доложили, что вы не желаете отвечать на вопросы моих офицеров. Правда это?
   - Сначала позвольте мне задать вам один вопрос.
   - Я вас слушаю.
   - Что вы со мной сделаете? Только отвечайте честно.
   - Это целиком и полностью зависит от вас.
   - Не понимаю.
   - В вашем портфеле мы обнаружили много документов, касающихся планов немецкого командования относительно летней кампании-этого года. Они требуют пояснений. Если вы согласитесь дать их, я обещаю сохранить вам жизнь.
   - Каким образом? Не будете же вы меня возить с собой до конца войны?
   - Я переправлю вас через линию фронта.
   - Как? - удивился Грюгер.
   - Так же, как я сам переправился сюда.
   Это произвело на пленного полковника соответствующее впечатление.
   - Скажите, что я конкретно должен сделать?
   - Напишите на мое имя письмо и расскажите самым подробным образом все, что вам известно о планах немец кого командования. Если выяснится, что вы располагаете ценными сведениями, которые могут понадобиться командованию Красной Армии, я сделаю все, чтобы вы сами сообщили им там, за линией фронта.
   - А если вы сочтете мои сведения недостаточно ценными или ложными? глядя Турханову в глаза, спросил Грюгер.
   - Думаю, вы сами догадываетесь, что будет в последнем случае.
   Немец опустил голову. Он понял, что обмануть этого полковника невозможно, а не принять его предложения - значит подписать себе приговор. Оставалось одно - заинтересовать командование красных. "Может быть, они в самом деле захотят выслушать меня. Тогда я спасен", - решил он:
   - Хорошо, я напишу. Дайте мне бумагу, - попросил он.
   - Спешить не будем, - предупредил Турханов. - Пока ответьте устно на следующие вопросы, - и он достал из портфеля телеграмму обергруппенфюрера СС Эрдмана.
   Глава двенадцатая
   Железнодорожная станция "X" находилась в пятнадцати километрах от партизанской базы.
   Исходное положение решили занять в заброшенном хуторе в двух километрах от станции. Места эти хорошо знал Зильберман - в этом хуторе он скрывался от полиции перед поступлением в партизанский отряд. Решили взять его в качестве проводника, на что он охотно согласился. С наступлением вечера тронулись в путь. Впереди на легковой машине ехали трое: Кальтенберг в мундире Грюгера, Яничек и Турханов, исполнявшие роли его шофера и телохранителя. Остальные семь человек, тоже переодетые в немецкую форму, ехали сзади на вездеходе. По пути они дважды встретились с небольшими автоколоннами противника, но никто на них не обратил внимания. Поэтому, когда в третий раз попался одинокий грузовик, Кальтенберг смело остановил его и попросил офицера, сидевшего рядом с шофером, поделиться горючим. Тот не стал возражать, и двадцать литров бензина тут же перекачали из бака грузовика в бензобак легковой машины. Пока шоферы занимались этим, Конрад успел рассказать новому "приятелю" довольно сомнительный анекдот о Геббельсе. Хотя тот покатился со смеху, Турханов потом выговорил Кальтенбергу за ненужный риск.
   События дня убедили Турханова, что партизан нельзя упрекнуть в отсутствии смелости и отваги - наоборот, их надо было удерживать от необдуманных, рискованных действий, всячески прививать чувство ответственности и самодисциплины.
   На станции "X" творилось что-то неладное. Стоило прибыть товарному поезду, как тут же машинист требовал несколько часов для устранения каких-то неисправностей в машине. Правда, хозяйство дороги давно находилось в плачевном состоянии и частая порча паровозов, казалось, никого не должна была удивлять, но начальник станции пан Бродзиловский нервничал. "Проходят же они через другие станции, а у меня останавливаются. Ох, чует мое сердце, добром это не кончится", - думал он, с тоской глядя в окно. Свободных путей становилось все меньше и меньше.
   Вот два паровоза, пыхтя и шипя, притащили тяжелый состав с цистернами, в которых было несколько сот тонн авиационного бензина. Просмотрев документы, пан Бродзиловский ужаснулся: "Не дай бог, опять налетит авиация! Всех заживо сожжет!"
   Как раз в это время к переднему локомотиву подошел смазчик.
   - Вечер добрый, пане машинист! - сказал он, приподнимая грязной рукой форменную фуражку. - С праздником вас!
   - Добрый вечер, пане смазчик! - ответил машинист. - Вас тоже с праздником. Как вы думаете, гости будут сегодня?
   - Должны быть. Сообщают, что выехали. К встрече мы уже подготовились, сказал смазчик и тихо добавил:
   - Сбор у пана Ярошевского. Выпустите пар и идите туда.
   С противоположной стороны к станции подошел эшелон с военнопленными.
   О прибытии этих двух последних составов с бензином и военнопленными начальник станции поставил в известность военного коменданта.
   - Эшелону с горючим откройте зеленую улицу, а состав с военнопленными поставьте на десятый путь! - распорядился тот.
   Пан Бродзиловский и сам хотел сделать так, но стрелочник почему-то загнал бензоцистерны в тупик. Это выяснилось только через полчаса.
   -Паршивые собаки! - рассвирепел военный комендант. - Вы продались русским! Вас всех надо повесить! Если стрелочник не знает своих обязанностей, идите станьте сами на его место! Последний раз предупреждаю: чтобы через пять минут состав с горючим покинул станцию!
   Пан Бродзиловский решил навести порядок и выбежал на перрон. К его удивлению, там не было ни души. "Что за черт! - встревожился он. - Куда они запропастились?
   Вдруг тревожно завыли сирены. Начальник станции понял, что с распоряжением опоздал. "Теперь порядок наведут русские... Через несколько минут все взлетим на воздух".
   Он видел, как проводники, кондукторы и охранники побежали в сторону бомбоубежища. Неожиданно сирены замолкли, но тут же послышался мощный гул моторов. Он быстро приближался. Заметив возле эшелона с военнопленными какое-то движение, пан Бродзиловский бросился туда. Оказывается, кто-то открывал двери вагонов.
   - Вы сошли с ума! - закричал начальник станции. - Перестаньте сейчас же! Закройте!
   Но неизвестный юркнул под вагон. Пан Бродзиловский принялся сам закрывать двери. В ту же секунду раздался свисток паровоза, и поезд тронулся.
   Тем временем самолеты приближались с бешеной быстротой. Оставаться на станции было бессмысленно, и пан Бродзиловский побежал к будке стрелочника.
   - Иезус Мария! Спасите нас! Не дайте большевикам уничтожить станцию! молился он.
   Но бог не внял его мольбе. Одна за другой в воздух взвились осветительные ракеты. Тут же со страшным воем полетели бомбы. Одна из них угодила в здание вокзала, другие разорвались среди вагонов. Вспыхнули три цистерны с бензином. Стало светло как днем. А бомбы все падали, пожар разгорался все сильнее, мощные взрывы сотрясали воздух. Огонь перекинулся с цистерн на соседние составы, а потом на пакгаузы. Скоро горело уже все, что только могло гореть.
   Сделав свое дело, самолеты улетели на восток. В будку стрелочника начали собираться железнодорожные служащие.
   - Ну, как там? - со страхом спрашивал пан Бродзиловский.
   - Здание вокзала превратилось в руины, - доложил телеграфист.
   - На месте водокачки образовалось озеро, - сообщил механик насосной станции.
   - Мы остались без средств связи, все пути разрушены, - прохрипел дежурный по станции.
   - Велики ли жертвы? - спросил потрясенный пан Бродзиловский.
   - К счастью, не велики. Из-под развалин извлекли трупы военного коменданта и его помощника. Кроме того, убито три немецких солдата, охранявших склады. Среди поляков жертв нет, - отрапортовал дежурный по станции.
   - Значит, вы все попрятались как крысы? Вы вот, на пример, пан Пустелак? Почему вы во время тревоги покинули пост? Разве не знаете устав? обратился начальник станции к механику насоса.
   - А что толку? - развел тот руками. - Швабы не покинули свои посты, так их бог призвал к себе. Я хочу еще пожить...
   Все засмеялись.
   - И правда, пан Бродзиловский, подумайте сами: немцы погибают за своего фюрера, а нам за кого?
   - Вы мне эти разговорчики бросьте! - угрожающе поднял палец начальник станции. - Лучше подумайте, что будем отвечать, если гестаповцы спросят о ракетах.
   - О каких ракетах?
   - О тех, что указали русским летчикам дорогу к нашей станции.
   - Я не видел никаких ракет, - сказал один.
   - Знать не знаю о ракетах, - добавил другой.
   - Пан Бродзиловский, вы ошиблись. Русские при выходе на цель всегда выпускают осветительные ракеты, - вмешался дежурный.
   - Может быть, - согласился начальник станции. - Значит, договорились? Никаких ракет мы не видали!
   Никто не стал возражать. В это время в будку ворвался человек в форме офицера словацкой армии.
   - Проклятые свиньи! - заревел он басом. - Все вы - московские агенты. Где мой эшелон?
   Начальник станции встал во весь рост и, смерив вошедшего презрительным взглядом, спокойно спросил:
   - С кем имею честь разговаривать?
   - Надпоручик Майоров, - представился словак. - Начальник охраны эшелона военнопленных. Скажите, где мой эшелон?
   - Вы его охраняли, вы и должны знать, где он, - ответил начальник станции, явно издеваясь над незадачливым офицером. - Мы вас приняли, поставили, как было указано господином военным комендантом. Ищите его там, в тупике.
   Вошел еще один словак.
   - Господин надпоручик, эшелон нашелся! - доложил он. - Стоит в поле, метрах в трехстах отсюда.
   - Слава богу! - с облегчением вздохнул надпоручик. - Надеюсь, все там в порядке?
   - Половина вагонов пуста. Пользуясь отсутствием часовых, кто-то открыл двери и выпустил военнопленных.
   - Этого еще недоставало! - чуть не плача, прошептал офицер. - Теперь уж суда не миновать. Немцы за такие дела отправляют на виселицу... Но и вы не ухмыляйтесь! - крикнул он полякам. - Побег устроили вы, мы прозевали, значит, висеть будем вместе!
   "Похоже на то, - побледнел пан Бродзиловский. - Нет, не дадут нам умереть своей смертью... Либо расстреляют, либо повесят".
   И, словно в подтверждение этого, снаружи послышался шум моторов. Рядом с будкой остановился автомобиль, и тут же в дверях показался немецкий полковник.
   - Хайль Гитлер! - вскинул он руку.
   - Хайль Гитлер! - нестройным хором ответили на его приветствие.
   - Мне нужен был военный комендант, но он погиб. Служащие сказали, что его обязанности временно выполняете вы, - глядя на пана Бродзиловского, сказал полковник.
   - Верно, герр полковник. Комендант погиб смертью храбрых. Скажите, с кем имею честь говорить?
   - Инженер-полковник Грюгер. Прибыл за военнопленными. Вот мои документы, - и он выложил на стол целую кипу бумаг.
   - По этому вопросу разговаривайте с ним, - возвращая бумаги полковнику, показал на Майорова пан Бродзиловский.
   - Начальник охраны надпоручик Майоров, - представился тот.
   - Вы что, русский?
   - Нет! - испуганно замотал головой Майоров. - Я - словак, верный солдат президента Тисо, самого преданного друга фюрера.
   - Возможно, возможно, - не стал возражать полковник. - Мой шофер тоже чех. Я доволен им. Недавно даже представил к награде. Впрочем, время деньги, как говорят умные люди. Не будем терять его на пустяки. Покажите-ка мне свой товар!
   - Эшелон стоит в поле. Как прикажете: подать его сюда или сами подъедете? Вы, кажется, на машине?
   - Поедем вместе. Мне хочется как следует осмотреть их, не спеша. Знаю я вас, конвоиров: сплавите положенное продовольствие на черный рынок, а пленных довозите полуживыми. Они нужны мне для тяжелой работы, а не для того, чтобы смотреть, как они дохнут от истощения. Больных и слабых забирайте назад.
   Майоров задрожал. "Все знает, - заныло у него сердце. - Суда не миновать... Ведь я им не выдавал даже пятой части пайка... Может, половина из них не стоит на ногах... А если к ним прибавить сбежавших..."
   Автомобиль остановился у одного из вагонов.
   - Моя резиденция, - показал Майоров. - Заходите. Я вас ознакомлю с документами.
   Полковник прошел вперед, а надпоручик шепнул подбежавшему к ним помощнику: "Раздай пленным все, что осталось из съестных припасов. Живо!"
   Вагон был старый, двухосный, из трех купе. В первом расположился начальник конвоя, во втором и третьем унтер-офицеры.
   - А неплохо жилось раньше польским панам. Смотрите, в каждом купе есть душ, туалет, - показал Майоров.
   - Подумаешь, - презрительно поморщился полковник. - Обыкновенный допотопный вагон. После первой мировой войны мы их все продали финнам и полякам.
   - Да, это правда... Вы сегодня ужинали? Нам из-за бомбежки не пришлось.
   - Я тоже не успел.
   - Тогда поужинаем вместе. Что вы предпочитаете - коньяк или сухое?
   - На фронте выбирать не приходится. Что у вас есть?
   - Шампанское, коньяк, бордо. Все французское. В Тарнуве достали. Пришлось квартировать у одного графа в имении. Сам он еще в тридцать девятом бежал в Лондон. Наследники ничего не жалели - только чтобы мы не призвали их к ответственности за отца. Вот на прощание и нагрузили машину запасами из графского подвала.
   Майоров открыл буфет, достал бутылку, откупорил и налил два бокала. Гость и хозяин чокнулись, выпили, закусили.
   - Удивительное вино, не правда ли? - заискивающе улыбаясь, спросил словак.
   - Да, превосходное. Французы - большие мастера своего дела, - похвалил вино полковник.
   - Виноделы прекрасные, но вояки плохие. Проиграть войну за сорок дней величайший позор.
   - Я был там. Войну проиграли Петен и Лаваль, а народ все еще стреляет. Даже в центре Парижа по ночам лучше не выходить на улицу.
   - Убить из-за угла - дело нехитрое. В Тарнуве я потерял заместителя. Был большой бабник. Этим и воспользовались польские партизаны: завлекли к одной красотке на квартиру. Смотрим - утром не является на службу. Послал солдат. Они и принесли его. Так разделали беднягу, что родная мать не узнала бы.
   Хозяин налил еще по бокалу. На сей раз выпили не чокаясь.
   - Если вам нравится мое вино, герр полковник, могу поделиться с вами по-братски, - предложил надпоручик.
   - Не смею отказаться. Сколько я должен заплатить?
   - О, я не торгую. Дарю вам в честь нашей встречи.
   - Как говорили древние римляне: "Даю, чтоб ты дал", - засмеялся полковник. - Можете не сомневаться. Отплачу сполна.
   Майоров позвал вестового и приказал погрузить в багажник автомобиля "герра полковника" три ящика коньяка.
   - Попал я в большую беду, герр полковник, - вздохнул надпоручик. Пользуясь суматохой, во время бомбежки кто-то открыл несколько вагонов и выпустил на свободу военнопленных... Не знаю теперь, что и делать.
   - Вот как... Хм... И много сбежало?
   - Точно еще не подсчитали. Надо проверить поименно. Часа через три выясним. Думаю, не меньше двухсот пятидесяти человек.
   - Мда, плохо, - покачал головой полковник.
   - Понимаю, герр полковник. Выручите, если можете. Вовек не забуду.
   Полковник задумался.
   - Хорошо, я выручу вас, - сказал он после короткого молчания.
   - Как? - встрепенулся начальник конвоя.
   - Очень просто. Я приму пленных без подсчета. Это вас устраивает?
   - Еще как! - воскликнул обрадованный Майоров. - Мне ведь нужна только ваша подпись. Но... Не навлечет ли это на вас неприятностей?
   - Думаю, что нет. Военнопленных мне придется вести пешком свыше семидесяти километров. Среди них всегда много отстающих, которых мы обычно пристреливаем. Так же поступаем с теми, кто пытается бежать. Надеюсь, ваши подопечные дойдут до места благополучно. Бежавших же мы включим в число расстрелянных. Вам остается только подписать составленный мною документ.
   - Конечно, подпишу...
   Пока полковник Грюгер, то есть Кальтенберг, и начальник конвоя вели переговоры, Яничек собрал вокруг себя солдат-конвоиров и затеял с ними шутливую беседу.
   - Скажите, каковы наши дела на фронте? - спросил его бородатый солдат.
   - Смотря что понимать под словом "наши", - ответил чех. - Если ты имеешь в виду словаков, радоваться не приходится. Фюрер вам не доверяет, почему вы и прозябаете на тыловой службе, где железного креста не заработаешь. Если же ты говоришь о немцах... Немцы одерживают победу за победой.
   - Но они отступили под Курском, сдали Киев, сняли блокаду с Ленинграда, - возразил бородач.
   - Ты что, не читаешь сводки верховного командования сухопутных войск? То, что ты называешь отступлением, фактически является стратегическим отходом с целью выпрямить линию фронта. Все засмеялись.
   - А ликвидация Корсунь-Шевченковского котла - тоже стратегический отход? - не сдавался бородач. - Сколько там полёгло наших, сколько тысяч сдалось в плен?
   - А ты что хочешь? Отходом называю не я, а немец кое командование. Фюрер приказал выпрямить линию фронта, вот они и выпрямили.
   Словаки опять рассмеялись.
   - Ты думаешь, что Левобережную "Украину мы оставили тоже по приказанию фюрера? - опять спросил бородатый.
   - А как же? Без ведома фюрера ничего не делается на этом свете. Например, за то, что упустили беглецов, вас завтра или послезавтра всех повесят. Думаешь, это произойдет без ведома фюрера?
   - Ничего я не думаю, - отвернулся солдат.
   - Ах, простите, я и забыл: за вас ведь думает фюрер, зачем же самим ломать голову? К тому же погибнете вы не за какого-то там продажного пастора <Марионеточный президент Словакии Тисо был католическим священником>, а за великую Германию, - издевался Яничек.
   Турханов, видя, что эта беседа ничем не грозит Яничеку, что никакой опасности пока нет, пошел вдоль железнодорожного состава. Из вагонов доносился шепот, а в одном даже пели. Мелодия песни показалась знакомой, и полковник подошел к вагону вплотную. Каково же было его удивление, когда он услышал старинную чувашскую песню! Значит, среди военнопленных есть и его земляки! Где-то далеко-далеко, в лесистом краю Среднего Поволжья, они оставили своих родителей, любимых подруг, братьев и сестер, деток ненаглядных и теперь спрашивают у пролетающего над ними белокрылого лебедя, не видал ли он их - отца, брата, мать и жену. И лебедь отвечает, что отец и брат погибли на войне, а матери и жене приходится пахать поле. Когда, мол, он пролетал над ними, они просили передать сыну и мужу в далеком краю, чтобы скорее разгромили врага и с победой возвратились домой. "Как же нам победить врага, когда руки и ноги у нас в кандалах?" - пел хор. "Будьте смелее! отвечал им лебедь. - Рвите цепи, а из железа и стали выкуйте себе мечи..."
   В голосах поющих слышалось рыдание.
   "Да, да! - прошептал Турханов, отходя от вагона. - Плен - это не только несчастье, но и позор. Позор смывается кровью, пролитой в борьбе. Мы вам поможем обрести свободу, вложим в ваши руки острые мечи, а вы идите и громите врага. Только тогда вам простят родные и близкие, простит Родина..."
   Из вагона вышли Кальтенберг и Майоров. Надпоручик приказал конвойным открыть все вагоны, высадить военнопленных прямо в поле и построить их в колонны по сто человек. Словаки быстро выполнили приказание. Напротив вагонов выстроились четыре колонны. В первых трех было ровно по сто человек, в последней немного больше.
   - Мы поедем вперед, а вы покажите конвоирам дорогу, - сказал Конрад Турханову.
   Машина тронулась бесшумно, увозя Кальтенберга и Майорова. Майоров был пьян, еле держался на ногах. Его усадили, вернее, уложили на заднее сиденье, и он тут же захрапел. Турханов повел колонну военнопленных по знакомой дороге к заброшенному хутору, где их поджидали переодетые партизаны. Там же был и Яничек.
   - Начальники наши так наклюкались, что не могут даже выговорить "мама", - сообщил Зденек конвоирам. - Всех пленных закройте в эти два сенных сарая. До утра их будут охранять солдаты нашего полковника, а вы иди те в дом ужинать. Там для вас накрыт стол. Есть сало, колбаса, бимбера <Бимбера самогон.> Ешьте, пейте, но не напивайтесь, - добавил он.
   Но его слова не прозвучали как запрещение - скорее, это был намек на то, что они не хуже своих офицеров и, если подвернется удобный случай, могут пить сколько угодно. Те это так и поняли. Загнав большинство военнопленных в большой, а последнюю колонну в маленький сараи, словаки передали охрану "солдатам полковника" и вслед за чехом пошли пировать. Яничек привел их в мрачную комнату с ободранными обоями, служившую когда-то гостиной. Она освещалась тремя лампадками, которые поляки обычно зажигают на могилах родных и близких. Хотя свет и был тусклый, солдаты быстро разглядели на столе аппетитные яства. Особенно привлекло их внимание ведро с мутноватой жидкостью, откуда исходил специфический запах самогона. Зденек налил всем по кружке.
   - Ну, дорогие мои сограждане по бывшей Чехословацкой республике, обратился он к словакам, - за что будем пить - за вашего президента или начнем прямо с фюрера?
   - Нам все равно, - лишь бы кружка не была пустой, - ответил за всех один из унтер-офицеров.
   - Можно и так, - согласился Яничек. - Тогда выпьем за то, чтоб им было пусто.... то есть чтобы кружки были пусты, - поправился он, уловив на себе пристальный взгляд бородача.
   Солдаты не стали разбираться в подтексте тоста, все поспешили опорожнить свои кружки. Все, кроме бородача. От Зденека не ускользнула эта деталь. Он незаметно начал наблюдать за солдатом, который не понравился ему еще тогда, на станции. Через некоторое время Яничек налил по второй кружке. Бородатый солдат нагнулся к соседу и тихо шепнул ему на ухо:
   - Но пей, земляк! Не нравится мне этот чех, и вообще что-то подозрительно здесь. Давай незаметно улизнем и предупредим надпоручика.
   Яничек без труда догадался, о чем говорил бородач.
   - Дорогой друг, - обратился он к нему, - почему ты не пьешь? Или тебе не нравится наша компания?
   - А что ему тут нравится?. Кулак проклятый. До армии с таких, как мы, драл семь шкур. Здесь вечно трется возле начальства. Пусть идет к чертовой бабушке! - выругался один из солдат.
   - Да, пусть уходит! - поддержал его другой. - Иди, стервец!
   - Братцы, чего вы? - взмолился бородач, - Я не против компании. Мне просто по нужде...
   - Так бы и сказал. Пойдем покажу, а вы, друзья, не теряйте дорогого времени - ешьте, пейте, веселитесь. Мы скоро вернемся, - сказал Зденек.
   Делать было нечего: бородачу пришлось согласиться, чтобы еще больше не разозлить товарищей. Пропустив его вперед, Яничек вышел в темный коридор, отвел подальше и стукнул его по темени рукояткой пистолета. Тот стал палиться на пол, но Зденек схватил его левой рукой, а правой ударил еще раз и передал подбежавшим партизанам.
   - Скрутите ему руки как следует и заприте в чулан.
   Не забудьте заткнуть рот, чтобы не кричал, когда очнется.
   - Будьте покойны, шуметь он не будет. Мы все время, следили за вами. По всему видать - предатель, - шепотом ответил партизан.
   - Как с оружием? - спросил Зденек.
   - Отнесли в машину. К утру раздадим пленным.
   - Хорошо. Вы продолжайте наблюдать, а я вернусь к солдатам. Надо уложить их спать. Правда, без оружия они безопасны, но пускай лучше пока не мешают.
   Глава тринадцатая
   Еще по дороге, переходя от одной колонны к другой, Турханов разыскал своих земляков. Их было больше сотни. Было непонятно, почему конвой построил всех пленных по национальному признаку: впереди шли русские и украинцы, за ними - чуваши, а в третью сотню входили примерно поровну чуваши, марийцы и мордва. Среди этой разношерстной публики надо было найти людей, которые могли бы оказаться полезными для партизанского отряда. Во второй сотне Турханов заметил одного такого человека. Он шел в центре, явно среди своих единомышленников: стоило ему кашлянуть, как во всей сотне сразу наступала тишина. Чувствовалось, что это - кадровый военный: ступал он твердо, выправке его мог бы позавидовать курсант военного училища.