Клэнси Том. Кремлевский кардинал

   — Продолжайте... — сказал следователь.
   — Наш пароль заключается в том, что я кладу ладонь ей на ягодицу. По-моему, это ей нравится. Она часто прижимается к моей руке.
   Следователь раньше не слышал эту подробность и тут же пришел к выводу, что связной говорит правду. Подобные детали трудно придумать сразу, и к тому же это соответствовало ее характеру. Женщины-агенты обычно ищут приключений. Эта женщина не профессионал, по крайней мере настоящий профессионал не стал бы так себя вести. А это означало скорее всего, почти наверняка, что она — русская;
   — Сколько раз вы встречались с ней в метро таким образом?
   — Всего пять. Это никогда не происходило в один и тот же день недели, встречи не были регулярными, но всякий раз мы встречались во втором вагоне одного и того же поезда.
   — А мужчина, которому вы должны были передать кассету?
   — Я не видел его лица, то есть не видел все лицо. Он всегда стоял, держась рукой за поручень, так что лицо скрывала находящаяся между нами рука. Иногда я видел часть его лица, но не все. По-моему, он иностранец, но не знаю, из какой страны.
   — Вы встречались с ним пять раз и ни разу не видели его лица! — рявкнул следователь и грохнул кулаком по столу. — Вы что, за дурака меня принимаете?
   Связной съежился и быстро продолжил:
   — На нем всегда были очки, сделанные на Западе, я уверен. Обычно носит шляпу. Кроме того, у него в руке сложенная газета «Известия», всегда «Известия». Он закрывается рукой и газетой, поэтому невозможно увидеть больше четверти его лица. Сигналом к передаче служит то, что он чуть разворачивает газету, словно читает продолжение статьи, и затем отворачивается, закрывая ею лицо.
   — Напомните мне, как происходила передача.
   — Когда поезд останавливается, он проходит вперед, как будто готовится сойти на следующей станции. Пакет находится у меня в руке, и он берет его сзади, когда я выхожу из вагона.
   — Итак, вы знаете ее в лицо, но она вашего лица не видела. Он знает вас в лицо, но вы не видели его лица... — Точно такой же метод передачи, как и тот, которым пользуется связной при получении пакета или кассеты. Ловко задумано, но почему они пользуются одним и тем же методом дважды на одном и том же канале связи? КГБ, разумеется, тоже использует такой метод, но он сложнее других, особенно в московском метро в часы пик, когда все лихорадочно спешат и всюду толпы людей. Следователь начал понимать, что самый простой и наиболее распространенный метод передачи материалов — «почтовый ящик» — не используется в этом канале связи. Это тоже казалось ему странным. Ведь в каждом канале должен быть по крайней мере один «почтовый ящик» — в противном случае КГБ может арестовать всех связников... впрочем...
   Сотрудники Второго главного управления уже пытались выйти на источник передаваемой информации, но тут приходится проявлять особую осторожность — всегда существует опасность, что шпион (или шпионка?) является сотрудником службы безопасности. Вообще-то именно такая должность как нельзя лучше устраивает шпиона, поскольку она дает доступ к любой информации да еще заранее предупреждает о готовящихся контрразведывательных операциях. Такое случалось в прошлом — расследование утечки сведений насторожило шпиона, причем об этом стало известно лишь спустя несколько лет после прекращения расследования. Кроме того, смущало и другое: на единственном сохранившемся кадре было изображение диаграммы, но не настоящей, а сделанной от руки...
   Неужели «почтовые ящики» отсутствуют именно из-за того, что передаются сведения, написанные от руки? Выходит, шпиона можно опознать по почерку? Но какой глупый способ передачи информации...
   Однако в самих сведениях нет ничего глупого, не так ли? Нет, конечно, и ничего случайного — Если даже вся техника передачи информации по этому каналу связи кажется странной, тем не менее в ней присутствует почерк настоящего профессионала. Во всем этом скрывался какой-то иной смысл, нечто такое, что следователь еще не мог распознать.
   — Завтра мы с вами прокатимся на метро.
   Полковник Филитов проснулся утром без головной боли, обычно раскалывающей череп, словно отбойными молотками. Это было уже приятно и необычно. На этот раз его утренняя процедура мало чем отличалась от вчерашней, всего лишь отсутствовала головная боль и не понадобилась поездка в баню. Он заглянул в ящик стола, после того как оделся, — там, в дальнем углу, был спрятан его дневник. Михаил Семенович надеялся, что, как и следовало, сумеет сегодня уничтожить его. Он даже приготовил взамен тетрадь — еще свежую и без единой записи. Накануне он слышал разговоры, где упоминались новые сведения о лазерах, да и на будущей неделе к нему поступит доклад по ракетным системам.
   Опустившись на сиденье автомобиля и откинувшись на спинку, полковник внимательней обычного стал смотреть в окно по пути на службу. Несмотря на ранний час на улице было много грузовиков, и один из них закрыл тот участок бордюрного камня на краю тротуара, который он хотел видеть. На этом месте один из сотрудников Фоули успел нанести сигнал «информация утеряна», но Михаил Семенович не узнал этого. Он почувствовал раздражение, что не смог посмотреть на место, где должен быть знак, однако его донесения редко пропадали, и это не пробудило у него беспокойства. Ничего страшного, решил он, место для знака «передача прошла успешно» выбрано так, что его хорошо видно. Полковник Филитов устроился поудобнее, приближаясь к условному месту... Вот оно. Он повернул голову, стараясь увидеть знак, но... его не было. Странно. Неужели в том месте, что закрыл грузовик, был оставлен для него тревожный сигнал? Придется проверить по пути домой, уже вечером. За много лет его работы на ЦРУ терялось несколько донесений, но ни разу Михаил Семенович не видел сигнала опасности, не слышал по телефону незнакомого голоса, спрашивающего Сергея. — что значило «немедленно покинуть квартиру». По-видимому, и на этот раз нет угрозы, всего лишь что-то не сработало. Чепуха. Полковник успокоился и начал обдумывать, что предстоит сделать сегодня в министерстве.
   На этот раз метро было подготовлено должным образом. Целая сотня сотрудников Второго главного управления находилась в этом районе — большинство в штатском, подобно рядовым москвичам, а некоторые выглядели как служащие метрополитена. Эти «служащие» находились у «черных», секретных, телефонных аппаратов, установленных на электрических щитах на всех станциях метро. Следователь и арестованный связной ездили взад и вперед по «пурпурной» и «зеленой» линиям, надеясь встретить хорошо одетую женщину в пальто западного образца. Ежедневно метро перевозит миллионы людей, но офицеры контрразведки не сомневались в успехе — на них работало время и они знали к тому же одну из характерных черт этой женщины — она была искательницей приключений. Вполне возможно, что у нее не хватило внутренней дисциплины и она была не в состоянии разделить свою личную, повседневную жизнь и выполнение тайных заданий. Такое не раз случалось в прошлом. Сотрудники службы безопасности твердо придерживались мнения, которое разделяли их коллеги во всех спецслужбах мира, что люди, ведущие шпионскую деятельность против собственной родины, имеют и другие серьезные недостатки в своем характере. Несмотря на присущую им хитрость, такие предатели рано или поздно сами способствуют своему разоблачению.
   И сотрудники «Двойки» оказались правы — по крайней мере в данном случае. Светлана вышла на платформу станции метро со свертком в коричневой бумаге. Связной узнал ее сначала по прическе, самой обычной, но ее выделяло что-то неуловимое в манере держать голову, что заставило его поднять руку, чтобы указать на женщину пальцем, но руку тут же с силой опустили вниз. Она повернулась, и полковник КГБ увидел ее лицо. Он сразу заметил, что женщина выглядит спокойной и уверенной в себе, выделяясь этим среди остальных москвичей, демонстрировавших мрачную апатию, свойственную горожанам. Первым впечатлением от нее была радость жизни, стремление наслаждаться ею — ничего, подумал следователь, это быстро пройдет.
   Он произнес несколько слов в крохотный микрофон, и, когда Светлана вошла в вагон следующего поезда, ее уже сопровождал сотрудник «Двойки» с маленьким микрофоном в ухе, похожим на слуховой аппарат для глухих. На станции, с которой она только что уехала, принялись за работу офицеры у «черных» телефонов — они предупреждали агентов управления на каждой станции этой линии метро. Когда Светлана вышла из вагона, ее сопровождала уже целая команда «топтунов», последовавших за ней по длинному эскалатору и дальше на улицу. Там стоял наготове автомобиль, и к слежке подключилась новая группа сотрудников «Двойки». По крайней мере два агента постоянно сохраняли визуальный контакт с нею, а те, что шли рядом, все время менялись. Они следовали за Светланой к зданию Госплана на проспекте Маркса, напротив гостиницы «Москва». Женщина даже не подозревала, что за ней следят, и не пыталась оглянуться, чтобы убедиться в этом. Не прошло и получаса, как были проявлены два десятка фотографий Светланы. Их предъявили арестованному связному, и тот сразу, без малейших колебаний опознал ее.
   После этого процедура стала более осторожной. Дежурный в проходной назвал сотруднику КГБ ее фамилию, офицер предупредил его о необходимости хранить все в полной тайне — Узнав имя и фамилию, уже к обеду сумели полностью установить личность женщины, и следователь, ведущий дело, с ужасом узнал, что Светлана Ванеева — дочь одного из высших членов ЦК. Это могло привести к осложнениям. Полковник тут же собрал новые фотографии, снова допросил арестованного, но связной безошибочно опознал Светлану среди снимков шести похожих женщин. Член семьи столь высокопоставленного партийного функционера — лучше бы не связываться с таким делом. Но ее опознали без малейших колебаний, и она подозревалась в измене родине в таком важном расследовании. Полковник Ватутин отправился посоветоваться с начальником управления.
   Дальше были предприняты осторожные шаги. Хотя на Западе Комитет государственной безопасности считается всесильным, на самом деле он всегда подчиняется партийному аппарату; даже для КГБ требовалось разрешение, чтобы арестовать члена семьи такого высокопоставленного руководителя. Начальник Второго главного управления отправился на верхний этаж к председателю КГБ. Через полчаса он вернулся в свой кабинет.
   — Можете задержать ее.
   — Но секретарь ЦК...
   — С ним не говорили, — ответил генерал.
   — Тогда как...
   — Действуйте в соответствии с этим приказом. — Ватутин взял из рук генерала лист бумаги, подписанный лично председателем КГБ.
   — Товарищ Ванеева?
   Она подняла голову и увидела человека в штатском — Госплан был, разумеется, гражданским департаментом, — который смотрел на нее каким-то странным взглядом.
   — Да. Я вас слушаю.
   — Меня зовут Клементий Владимирович Ватутин. Я капитан московской милиции. Нам нужно, чтобы вы проехали с нами. — Следователь впился в нее пристальным взглядом, надеясь увидеть, как она отреагирует на его слова, но лицо женщины не изменилось и осталось таким же бесстрастным.
   — Зачем? — спросила она.
   — Мы надеемся, что вы поможете нам опознать одного человека. Мне очень жаль, но здесь я не могу вдаваться в подробности, — произнес Ватутин извиняющимся тоном.
   — Это надолго?
   — Всего на пару часов. Потом вас отвезут домой.
   — Хорошо. Сейчас у меня нет срочной работы. — Светлана Ванеева встала из-за стола. По ее взгляду было видно, что она относится к Ватутину с высокомерным презрением. Московская милиция не принадлежала к числу тех организаций, которые уважали, а звание простого капитана для человека его возраста демонстрировало неудачника. Спустя минуту она надела пальто, взяла коричневый сверток, и они направились к выходу. По крайней мере этот капитан проявляет должное уважение — вежливо открывает двери, пропускает ее вперед. Светлана исходила из того, что капитан Ватутин знает, кто она или, вернее, кто ее отец.
   У подъезда их ждал автомобиль. Едва они сели в него и захлопнули дверцы, как машина тронулась с места, Светлану удивил маршрут, по которому они ехали, но она поняла, куда ее везут, лишь после того, как машина пересекла Хохловскую площадь.
   — Значит, мы едем не в Министерство внутренних дел? — спросила она.
   — Нет, мы едем в Лефортово, — небрежно бросил Ватутин.
   — Но...
   — Мне не хотелось беспокоить вас на работе, понимаете. Вообще-то я полковник Ватутин из Второго главного управления КГБ. — Светлана вздрогнула, но тут же взяла себя в руки.
   — И кого мне нужно опознать?
   У нее действительно хорошие нервы, подумал Ватутин. Ну что ж, тем интереснее будет работать с ней. Полковник был предан партии, но эта преданность не распространялась на высших партийных чиновников. К тому же он ненавидел коррупцию едва ли не больше, чем измену родине-
   — Простая формальность — к ужину вас отвезут домой.
   — Но моя дочь...
   — За ней заедет один из моих сотрудников. Если процедура затянется, ваш отец не будет против, если девочку привезут к нему домой?
   На лице молодой женщины появилась улыбка.
   — Ну что вы. Папа души в ней не чает.
   — Думаю, нам не потребуется столько времени, — заметил Ватутин, глядя на проносящиеся мимо дома. Через несколько минут автомобиль въехал в ворота Лефортовской тюрьмы. Полковник помог ей выйти из машины, и сержант распахнул перед ними дверь. Дай надежду, затем забери ее. Полковник вежливо взял женщину под руку.
   — Мой кабинет находится чуть дальше по этому коридору. Насколько мне известно, вы часто выезжаете за границу.
   — Да, это входит в мои обязанности. — Чувствовалось, что она насторожилась, но ничуть не больше любого другого человека, которому задан этот вопрос в подобном месте.
   — Я знаю. Ваш отдел занимается текстилем. — Ватутин открыл дверь и жестом пригласил ее войти.
   — Это она! — послышался голос. Светлана Ватутина замерла — словно окаменела. Полковник снова взял ее под руку и подвел к стулу.
   —.Садитесь, — предложил он.
   — Что это значит? — прошептала она, почувствовав наконец тревогу.
   — Мы арестовали этого мужчину с копиями секретных государственных документов. Он сказал, что получил их от вас, — произнес Ватутин, опускаясь в свое кресло за столом.
   Ванеева повернулась и взглянула на связного.
   — Лицо этого человека мне совершенно незнакомо! — воскликнула она негодующе. — Совершенно!
   — Да, — сухо бросил Ватутин, — это тоже мне известно.
   — Что... — женщина запнулась, не зная, что сказать дальше. — Но тогда я ничего не понимаю.
   — Вас хорошо подготовили. Наш общий друг утверждает, что он подавал сигнал передачи, поглаживая вас рукой по ягодице.
   Ванеева обернулась и взглянула на своего обвинителя.
   — Ах ты говноед! И этот... этот кретин смеет говорить такое! — Она захлебнулась от ярости. — Этот... импотент! Чепуха!
   — Значит, вы отрицаете обвинение? — спросил Ватутин. Да, подумал он, как будет приятно сломать ее...
   — Разумеется! Я — советская гражданка! Член партии! Мой отец...
   — Мне известно, кто ваш отец.
   — Я все расскажу ему, полковник Ватутин, и если вы посмеете угрожать мне...
   — Мы не угрожаем вам, товарищ Ванеева, мы всего лишь просим помочь нам. Почему вы вчера ехали в метро? Я знаю, что у вас есть собственная машина.
   — Я часто езжу в метро. Это проще, чем водить машину, а вчера мне нужно было зайти в химчистку. — Она подняла с пола коричневый пакет. — Вот. Я оставила пальто в химчистке. Там трудно найти место для парковки, приходится идти от машины целый квартал, а потом возвращаться, чтобы ехать дальше. Поэтому я поехала в подземке. То же самое и сегодня, чтобы забрать пальто из химчистки. Можете там проверить.
   — И вы не передавали вот это нашему другу? — Ватутин держал в руке кассету.
   — Я даже не знаю, что это такое.
   — Да, конечно, — согласился полковник Ватутин и покачал головой. — Ну что ж, ничего не поделаешь. — Он нажал на кнопку на своем аппарате внутренней связи. Через мгновение открылась боковая дверь в стене. Вошли трое. Ватутин показал рукой на Светлану. — Подготовьте ее.
   Нельзя сказать, что женщину охватила паника, — скорее она просто не верила в происходящее. Светлана попыталась вскочить со стула, однако двое мужчин схватили ее за плечи и усадили обратно. Третий закатил рукав ее платья и воткнул ей в руку иглу шприца прежде, чем она успела закричать.
   — Вы не имеете права, — произнесла она. — Вы не имеете...
   — Ошибаетесь, имеем, — вздохнул Ватутин. — Сколько времени? — спросил он у врача.
   — Это усыпит ее по крайней мере на пару часов, — ответил врач, затем вместе с двумя санитарами поднял Ванееву со стула. Ватутин обошел стол и взял пакет. — Она будет готова для вас, как только я закончу медицинский осмотр, но, мне кажется, никаких трудностей не возникнет. В ее досье из поликлиники Госплана, где она состоит на учете, сказано, что нет никаких отклонений от нормы.
   — Превосходно. Я спущусь к вам сразу после обеда. — Он показал рукой на второго арестованного. — Заберите его. Мне он больше не понадобится.
   — Товарищ полковник, но я... — начал связной, и тут же Ватутин прервал его.
   — Не смейте никогда называть меня «товарищ». — Замечание полковника прозвучало особенно резко из-за того, что он произнес его совсем равнодушно.
   Полковник Бондаренко теперь возглавлял отдел лазерного оружия в Министерстве обороны. Он был назначен на эту должность по приказу самого министра, маршала Язова, по рекомендации, конечно, полковника Филитова.
   — Итак, полковник, у вас есть для меня новости? — спросил маршал.
   — Ребята из Комитета госбезопасности передали нам некоторые схемы зеркала с регулируемой оптикой. — Он протянул присутствующим в кабинете два комплекта чертежей.
   — А мы сами не можем изготовить такое? — спросил Филитов.
   — Это весьма хитроумная конструкция, а, как говорится в сопроводительной записке, в стадии проектирования находится еще более совершенная модель. Особенно интересно, что в ней требуется меньшее количество сервоприводов...
   — Меньшее количество чего? — спросил Язов.
   — Сервоприводы — это механизмы, меняющие контуры зеркала. Уменьшая их число, мы снижаем нагрузку на компьютерную систему, управляющую комплексом зеркал. Зеркало, которым пользуются сейчас американцы, — вот оно — требует обслуживания исключительно мощного суперкомпьютера, изготовить который нам пока не удается. Для управления проектируемым зеркалом потребуется всего четверть компьютерной мощности. Это позволяет пользоваться менее мощным компьютером для управления комплексом зеркал, и программа намного упрощается. — Бондаренко наклонился вперед, — Товарищ маршал, в моем первом докладе указывалось, что одной из главных трудностей в реализации проекта «Яркая звезда» является система компьютерного обеспечения. Даже если нам удастся создать такое зеркало с регулируемой оптикой, мы не сможем использовать его с максимальной эффективностью из-за того, что не располагаем соответствующей системой компьютерного и программного обеспечения. Нам понадобится эта система, когда мы получим нужное зеркало.
   — Но пока у нас нет чертежей нового зеркала? — спросил Язов.
   — Совершенно верно, пока нет. КГБ занимается этой проблемой.
   — Нам не удается даже скопировать эти датчики, — проворчал Филитов. — Мы получили спецификации и чертежи несколько месяцев назад, и ни одно предприятие не сумело их изготовить.
   — Время и деньги, товарищ полковник, — с упреком заметил Бондаренко. Он уже научился чувствовать себя уверенно в высших коридорах власти.
   — Финансирование, — фыркнул Язов. — Всегда все упирается в финансирование. Мы могли бы построить неуязвимый танк, если бы у нас было достаточно денег, могли бы догнать Запад в технологии подводных лодок. Каждый любимый проект каждого академика в Советском Союзе обеспечит нам абсолютное оружие — только дайте достаточно денег. К сожалению, для всех для них денег не наберешься. Вот в этом нам удалось догнать Запад — хотя бы в этом!
   — Товарищ маршал, — произнес Бондаренко, обращаясь к министру обороны. — Я являюсь кадровым военным на протяжении уже двадцати лет. Мне доводилось служить в штабах батальонов и дивизий, принимать участие в рукопашных схватках. Я всегда служил в Советской Армии и только в ней. Проект «Яркая звезда» принадлежит другому роду войск. Несмотря на это, я утверждаю, товарищ маршал, что, если понадобится, нужно урезать финансирование строительства танков, кораблей и самолетов, для того чтобы завершить ввод в строй «Яркой звезды». В нашем распоряжении достаточно обычного оружия, чтобы остановить агрессию со стороны НАТО, но мы не в силах помешать вражеским ракетам уничтожить нашу страну. — Он замолчал и затем произнес извиняющимся голосом: — Прошу прощения за то, что так откровенно выразил свою точку зрения.
   — Вам платят за то, что вы думаете, — заметил Филитов. — Товарищ маршал, я согласен с точкой зрения этого молодого офицера.
   — Михаил Семенович, неужели мои полковники замышляют дворцовый переворот? — На лице Язова появилась улыбка, что было крайне редким явлением. — Бондаренко, в стенах этого кабинета я требую, чтобы вы говорили мне все, что считаете нужным. И если вам удалось убедить этого старого кавалериста, что научно-фантастический проект, о котором вы говорите, заслуживает внимания, значит, мне следует серьезно задуматься над ним. Итак, вы считаете, что на этом проекте нужно сосредоточить самое пристальное внимание?
   — Товарищ маршал, мы должны отнести данную программу к числу важнейших. Для ее завершения потребуется проведение некоторых фундаментальных исследований, и, по моему мнению, финансирование их должно быть резко увеличено. — Бондаренко сумел не зайти слишком далеко и дать определенный ответ на вопрос маршала. Такой вопрос носит политическую окраску, и не какому-то полковнику совать нос в подобные проблемы. «Кардиналу» пришла мысль, что он все-таки недооценил этого умного молодого полковника.
   — Учащается сердцебиение, — произнес врач почти три часа спустя. — Начинаем отсчет времени, пациентка пришла в сознание. — Его слова записывались на непрерывно движущуюся магнитную ленту.
   Светлана не сознавала, когда кончился ее сон и началось бодрствование. Для большинства людей эта граница весьма туманна, особенно если отсутствует сигнал пробуждения в виде раннего солнечного света. Ее лишили возможности почувствовать какой-либо сигнал. Первым сознательным ощущением Светланы Ванеевой было недоумение. Где я? — спросила она себя, спустя пятнадцать минут. Исчезающие последствия сильнодействующего снотворного оставили ее, но взамен приятного расслабления от сна, лишенного сновидений, новых ощущений не появилось. Она словно... парила?
   Светлана попыталась шевельнуться, но... не смогла! Ее тело было предельно расслаблено, каждый квадратный сантиметр его поверхности покоился на чем-то, в результате ни один мускул не испытывал ни малейшего напряжения. Еще никогда в жизни ей не приходилось испытывать такое удовольствие, такое радостное чувство релаксации. Где я?
   Она ничего не видела, но и это казалось чем-то странным. Светлана будто парила в каком-то... нет, не черном... сером окружении... словно внутри ночного облака, отражающего огни Москвы, невыразительного и бесцветного, аморфного, но обладающего какой-то... структурой. Было совершенно, сверхъестественно тихо, она не слышала никаких звуков — ни отдаленного шума двигающегося транспорта, ни хлопанья дверьми, ни журчания воды в трубах...
   Она повернула голову, но вид не изменился — такое же серое аморфное пространство, словно находишься внутри облака, или в вате, или... Светлана сделала глубокий вдох. У воздуха не было запаха, он не казался сухим или влажным, не ощущалась даже температура. Она заговорила... совершенно невероятно, она не услышала ни звука. Где я?
   Светлана начала изучать окружающий мир более внимательно. На это потребовалось полчаса. Она старалась держать себя в руках, постоянно напоминала себе, что нужно сохранять спокойствие, не волноваться. Это не что иное, как сон. С ней не может случиться ничего плохого — только не с ней. Настоящий страх еще не охватил ее, но она ощущала его приближение. Светлана собрала в кулак всю свою волю и попыталась не подпускать его к себе. Нужно исследовать, что меня окружает, подумала она. Ее взгляд метнулся влево, вправо. Вокруг царила не совсем полная темнота, хотя свет ниоткуда не проникал. Она ощущала кисти рук, но они находились в стороне от бедер, и ей никак не удавалось прижать их к телу, хотя она и пыталась сделать это в течение, как ей казалось, нескольких часов. То же самое было и с ногами. Светлана попробовала сжать правую руку в кулак... но даже не смогла заставить пальцы соприкоснуться друг с другом.
   Ее дыхание участилось. Она чувствовала, как воздух проникает ей в легкие и выходит из них, но не ощущала ничего больше. Закрыв глаза, она погрузилась в полную темноту. Так где же я?
   Нужно двигаться, приказала она себе, больше двигаться. Она повернулась, надеясь почувствовать сопротивление, стараясь воспользоваться органами осязания, ощутить что-то вне своего тела. И не почувствовала ничего, кроме парения в каком-то облаке. Было невозможно сказать, с какой стороны исходит сила тяготения — снизу или сверху, справа или слева. Ощущения были совершенно одинаковыми. Светлана крикнула изо всех сил, надеясь услышать себя, убедиться хотя бы, что она существует. Все, что донеслось в ответ, — это отдаленное исчезающее эхо.