Страница:
— Курс два-семь-пять, расстояние одиннадцать тысяч ярдов.
На скорости в тридцать четыре узла это расстояние субмарина прошла очень быстро. Десять минут спустя «Даллас» находился в нейтральных водах. Все, кто был в боевой рубке, почувствовали, как спало напряжение. Манкузо изменил курс в направлении большей глубины, приказал сбавить скорость до одной трети и вернулся к гидролокации.
— Ну вот и все, — объявил он.
— Так все же что случилось, сэр? — поинтересовался Джоунс.
— Просто не знаю. что тебе и сказать,
— Как ее зовут? — со своего места Джоунс видел, что делается в коридоре.
— Я и сам не знаю этого. Пойду спрошу. — Манкузо встал, пересек коридор и постучался в дверь каюты Кларка.
— Кто там?
— Сам догадайся, — ответил Манкузо, Кларк открыл дверь. Капитан увидел молодую женщину, хорошо одетую, но с мокрыми ногами. Затем из гальюна появилась та, что постарше. Она была одета в рубашку и брюки цвета хаки — это обмундирование принадлежало главному механику «Далласа». В руках она держала свою мокрую одежду, которую вручила Манкузо, сопроводив русской фразой:
— Она хочет, чтобы вы высушили и выгладили ее вещи, шкипер, — перевел Кларк и расхохотался. — Это и есть наши новые гости. Госпожа Герасимова и ее дочь Катрин,
— И что же в них особого? — спросил Манкузо.
— Мой отец — глава КГБ! — сообщила Катя.
Капитан едва не выронил переданную ему мокрую одежду.
— Нас сопровождают, — заметил второй пилот. Самолеты приближались справа, на них сверкали проблесковые огни. Пара истребителей-перехватчиков. — Сближаются очень быстро.
— До побережья двадцать минут лета, — сообщил штурман. Пилот уже давно заметил впереди береговую черту.
— Черт побери! — выругался полковник фон Эйк. Истребители промчались меньше чем в двух сотнях ярдов по высоте, чуть больше по горизонтали. Через мгновение VC-137 подбросило на их выхлопных газах.
— Внимание управления воздушно-диспетчерской службы, говорит американский самолет ВВС рейс номер девять-семь-один. Мы едва не столкнулись в воздухе с неопознанными самолетами. Что там происходит, черт побери!
— Дайте мне поговорить с советским офицером! — послышался чей-то голос. Он явно принадлежал не авиадиспетчеру.
— Я являюсь командиром этого самолета и лично веду все переговоры, — ответил полковник фон Эйк. — Мы летим на высоте одиннадцать тысяч шестьсот метров, курс два-восемь-шесть. Это тот курс, который стоит в нашем полетном плане, в выделенном нам воздушном коридоре. У нас неисправна система электропроводки. Нам вовсе ни к чему, чтобы какой-то безумный летчик-истребитель играл с нами в пятнашки. Это американский самолет с дипломатической делегацией на борту. Вы что, хотите начать третью мировую войну? Прием.
— Девять-семь-один, вам было приказано вернуться!
— Нет! У нас неисправна система электропроводки, и мы не можем, повторяю, не можем выполнить приказ. Мой самолет летит без ходовых огней, и эти сумасшедшие МиГи едва не столкнулись с нами. Вы что, пытаетесь убить всех нас? Прием.
— Вы похитили советского гражданина и должны вернуться в Москву!
— Прошу повторить, плохо слышу, — попросил фон Эйк.
Но капитан не мог сделать этого. По профессии истребитель-перехватчик — его поспешно перебросили в Энгури, последний авиадиспетчерский пост на советской территории, проинструктировали и приказали заставить повернуть обратно американский самолет, — он понял, что ему не следовало говорить то. что он только что произнес.
— Но вы обязаны остановить этот самолет! — крикнул генерал КГБ.
— Тогда все просто. Я прикажу своим МиГам сбить его! — ответил капитан таким же тоном. — Вы отдаете мне такой приказ, товарищ генерал?
— У меня нет такой власти. Вы должны остановить этот самолет.
— Это невозможно. Мы можем сбить его, но не можем остановить.
— Хотите, чтобы вас расстреляли? — спросил генерал.
— Где он сейчас? — спросил своего ведомого пилот советского истребителя. Они видели самолет лишь один раз, и то на одно ужасное мгновение. Они могли преследовать вторгшийся самолет — вот только он уходил из советского воздушного пространства и вообще-то не вторгался сюда, это знали оба, — с помощью радиолокатора и могли сбить его ракетами, наводящимися на цель радаром, но сближаться с целью в темноте... Даже при относительно светлой ночи цель продолжала полет без опознавательных огней, и отыскать ее — означало рисковать тем, что американские летчики-истребители в шутку называли «лиса-четыре» — столкновение в воздухе, быстрое и впечатляющее, после которого никто не остается в живых.
— Хаммер Лид, — послышался голос в наушниках летчика. — Это — Тулбокс. Вам приказано сблизиться с целью и заставить ее повернуть обратно. Цель сейчас от вас в направлении на двенадцать часов, на той же высоте, расстояние три тысячи метров.
— Я и сам это знаю, — пробормотал себе под нос летчик. Он видел авиалайнер на экране радиолокатора, но не мог рассмотреть его визуально, а по радару не был в состоянии определить точно расстояние до него, чтобы получить предупреждение о неминуемом столкновении. К тому же ему все время приходилось думать о своем ведомом, висящем у самого крыла.
— Отойди назад, — распорядился летчик, обращаясь к ведомому. — Я займусь им один. — Он слегка подал вперед рычаги газа и чуть сдвинул вправо ручку управления. МиГ-25 был тяжелым, не слишком поворотливым истребителем, и управлять им было нелегко — Под каждым крылом висело по паре ракет «воздух — воздух», и, чтобы остановить авиалайнер, ему нужно было только... Но вместо того чтобы отдать ему приказ поступить так, как его обучали, какой-то осел из КГБ...
Вот. Он не видел сам самолет, но обратил внимание на то, что впереди что-то мелькнуло. Ага! Он потянул на себя ручку управления, поднялся на несколько сот метров и — наконец! — увидел «Боинг» на фоне морской поверхности. Медленно и осторожно он начал обгонять его, пока не оказался на траверзе авиалайнера и в двухстах метрах выше.
— Вижу огни по правому борту, — сообщил второй пилот. — Истребитель, только я не знаю какой.
— Если бы ты был на его месте, как бы ты поступил? — спросил фон Эйк.
— Попросил бы политическое убежище! Или сбил бы нас...
Русский летчик, сидящий позади них на откидном сиденье, был пристегнут и не имел ни малейшего представления, как ему поступить. Он был отрезан от радиоканала, по которому велись переговоры, и имел доступ лишь к системе внутренней связи. Вообще-то его задача заключалась в том, чтобы говорить по-русски в случае неминуемой аварии. Москва потребовала, чтобы он повернул самолет назад. Он не знал почему, но — но что? — спросил он себя.
— Вот он, соскальзывает к нам.
Стараясь действовать как можно осторожнее, пилот МиГа сместился влево. Он хотел расположиться над кокпитом «Боинга» и затем медленно уменьшать высоту, заставляя американский самолет снижаться. Для такого маневра требовалась незаурядная выучка, и летчику оставалось лишь надеяться, что и американский пилот обладает таким же мастерством. Он расположился над кокпитом, стараясь увидеть... но...
Истребитель МиГ-25 спроектирован как перехватчик, и летчик, сидя в кокпите, имел очень ограниченное поле видимости. И вот теперь авиалайнер, над которым он летел, исчез из этого поля. Он посмотрел вперед. Побережье было всего в нескольких километрах впереди. Даже если ему и удастся заставить американский самолет снизиться, это произойдет над Балтийским морем. Летчик взял ручку управления на себя и набрал высоту, разворачиваясь направо.
— Тулбокс, говорит Хаммер Лид, — доложил он. — Американский самолет отказывается менять курс. Я сделал все что мог, но я отказываюсь идти на таран с «Боингом» без четкого и ясного приказа.
Авиадиспетчер следил за тем. как на экране радиолокатора две светящиеся точки слились в одну, и был изумлен, что сердце у него не остановилось. Что за чертовщина? Перед ними американский самолет. Они не могут заставить его изменить курс, и, если произойдет катастрофа, кого в ней обвинят? Офицер принял решение.
— Возвращайтесь на базу. Конец связи.
— Вы дорого заплатите за это! — пообещал генерал КГБ военному авиадиспетчеру. Он ошибался.
— Слава Богу, — с чувством произнес фон Эйк, когда они пересекли береговую черту, и тут же вызвал к себе старшего стюарда. — Как чувствуют себя гости в хвостовой кабине?
— Почти все спят. У них, должно быть, вчера была изрядная гулянка. А когда у нас восстановится освещение?
— Бортинженер, — произнес пилот. — Вот тут спрашивают насчет освещения.
— Похоже, у нас вышел из строя рубильник, сэр. Мне кажется... да, я заменил его.
Пилот выглянул в окно. Красный опознавательный огонек светился на кончике левого крыла. Опознавательные огни снова горели, и восстановилось освещение во всех салонах, кроме хвостового. Пролетев Вентспилс, они повернули на курс два-пять-девять. Полковник фон Эйк с облегчением вздохнул. Два с половиной часа лета до Шаннона.
— Неплохо бы выпить кофе, — подумал он вслух.
Головко положил трубку и бросил несколько резких слов, непонятных Джеку, хотя их смысл был очевиден.
— Сергей, можно я приведу в порядок поцарапанное колено?
— Что вы здесь натворили, Райан? — спросил офицер КГБ.
— Я вывалился из самолета, и эти подонки улетели без меня. Я требую, чтобы меня отвезли в американское посольство, но сначала хотел бы заняться коленом, оно болит.
Головко и Ватутин посмотрели друг на друга, и у них в голове пронеслись одинаковые мысли. Что на самом деле произошло? Что теперь будет с ними? Как поступить с Райаном?
— Кому бы хоть позвонить? — спросил Головко.
27. В полной тайне
Эпилог. Точка соприкосновения
На скорости в тридцать четыре узла это расстояние субмарина прошла очень быстро. Десять минут спустя «Даллас» находился в нейтральных водах. Все, кто был в боевой рубке, почувствовали, как спало напряжение. Манкузо изменил курс в направлении большей глубины, приказал сбавить скорость до одной трети и вернулся к гидролокации.
— Ну вот и все, — объявил он.
— Так все же что случилось, сэр? — поинтересовался Джоунс.
— Просто не знаю. что тебе и сказать,
— Как ее зовут? — со своего места Джоунс видел, что делается в коридоре.
— Я и сам не знаю этого. Пойду спрошу. — Манкузо встал, пересек коридор и постучался в дверь каюты Кларка.
— Кто там?
— Сам догадайся, — ответил Манкузо, Кларк открыл дверь. Капитан увидел молодую женщину, хорошо одетую, но с мокрыми ногами. Затем из гальюна появилась та, что постарше. Она была одета в рубашку и брюки цвета хаки — это обмундирование принадлежало главному механику «Далласа». В руках она держала свою мокрую одежду, которую вручила Манкузо, сопроводив русской фразой:
— Она хочет, чтобы вы высушили и выгладили ее вещи, шкипер, — перевел Кларк и расхохотался. — Это и есть наши новые гости. Госпожа Герасимова и ее дочь Катрин,
— И что же в них особого? — спросил Манкузо.
— Мой отец — глава КГБ! — сообщила Катя.
Капитан едва не выронил переданную ему мокрую одежду.
— Нас сопровождают, — заметил второй пилот. Самолеты приближались справа, на них сверкали проблесковые огни. Пара истребителей-перехватчиков. — Сближаются очень быстро.
— До побережья двадцать минут лета, — сообщил штурман. Пилот уже давно заметил впереди береговую черту.
— Черт побери! — выругался полковник фон Эйк. Истребители промчались меньше чем в двух сотнях ярдов по высоте, чуть больше по горизонтали. Через мгновение VC-137 подбросило на их выхлопных газах.
— Внимание управления воздушно-диспетчерской службы, говорит американский самолет ВВС рейс номер девять-семь-один. Мы едва не столкнулись в воздухе с неопознанными самолетами. Что там происходит, черт побери!
— Дайте мне поговорить с советским офицером! — послышался чей-то голос. Он явно принадлежал не авиадиспетчеру.
— Я являюсь командиром этого самолета и лично веду все переговоры, — ответил полковник фон Эйк. — Мы летим на высоте одиннадцать тысяч шестьсот метров, курс два-восемь-шесть. Это тот курс, который стоит в нашем полетном плане, в выделенном нам воздушном коридоре. У нас неисправна система электропроводки. Нам вовсе ни к чему, чтобы какой-то безумный летчик-истребитель играл с нами в пятнашки. Это американский самолет с дипломатической делегацией на борту. Вы что, хотите начать третью мировую войну? Прием.
— Девять-семь-один, вам было приказано вернуться!
— Нет! У нас неисправна система электропроводки, и мы не можем, повторяю, не можем выполнить приказ. Мой самолет летит без ходовых огней, и эти сумасшедшие МиГи едва не столкнулись с нами. Вы что, пытаетесь убить всех нас? Прием.
— Вы похитили советского гражданина и должны вернуться в Москву!
— Прошу повторить, плохо слышу, — попросил фон Эйк.
Но капитан не мог сделать этого. По профессии истребитель-перехватчик — его поспешно перебросили в Энгури, последний авиадиспетчерский пост на советской территории, проинструктировали и приказали заставить повернуть обратно американский самолет, — он понял, что ему не следовало говорить то. что он только что произнес.
— Но вы обязаны остановить этот самолет! — крикнул генерал КГБ.
— Тогда все просто. Я прикажу своим МиГам сбить его! — ответил капитан таким же тоном. — Вы отдаете мне такой приказ, товарищ генерал?
— У меня нет такой власти. Вы должны остановить этот самолет.
— Это невозможно. Мы можем сбить его, но не можем остановить.
— Хотите, чтобы вас расстреляли? — спросил генерал.
— Где он сейчас? — спросил своего ведомого пилот советского истребителя. Они видели самолет лишь один раз, и то на одно ужасное мгновение. Они могли преследовать вторгшийся самолет — вот только он уходил из советского воздушного пространства и вообще-то не вторгался сюда, это знали оба, — с помощью радиолокатора и могли сбить его ракетами, наводящимися на цель радаром, но сближаться с целью в темноте... Даже при относительно светлой ночи цель продолжала полет без опознавательных огней, и отыскать ее — означало рисковать тем, что американские летчики-истребители в шутку называли «лиса-четыре» — столкновение в воздухе, быстрое и впечатляющее, после которого никто не остается в живых.
— Хаммер Лид, — послышался голос в наушниках летчика. — Это — Тулбокс. Вам приказано сблизиться с целью и заставить ее повернуть обратно. Цель сейчас от вас в направлении на двенадцать часов, на той же высоте, расстояние три тысячи метров.
— Я и сам это знаю, — пробормотал себе под нос летчик. Он видел авиалайнер на экране радиолокатора, но не мог рассмотреть его визуально, а по радару не был в состоянии определить точно расстояние до него, чтобы получить предупреждение о неминуемом столкновении. К тому же ему все время приходилось думать о своем ведомом, висящем у самого крыла.
— Отойди назад, — распорядился летчик, обращаясь к ведомому. — Я займусь им один. — Он слегка подал вперед рычаги газа и чуть сдвинул вправо ручку управления. МиГ-25 был тяжелым, не слишком поворотливым истребителем, и управлять им было нелегко — Под каждым крылом висело по паре ракет «воздух — воздух», и, чтобы остановить авиалайнер, ему нужно было только... Но вместо того чтобы отдать ему приказ поступить так, как его обучали, какой-то осел из КГБ...
Вот. Он не видел сам самолет, но обратил внимание на то, что впереди что-то мелькнуло. Ага! Он потянул на себя ручку управления, поднялся на несколько сот метров и — наконец! — увидел «Боинг» на фоне морской поверхности. Медленно и осторожно он начал обгонять его, пока не оказался на траверзе авиалайнера и в двухстах метрах выше.
— Вижу огни по правому борту, — сообщил второй пилот. — Истребитель, только я не знаю какой.
— Если бы ты был на его месте, как бы ты поступил? — спросил фон Эйк.
— Попросил бы политическое убежище! Или сбил бы нас...
Русский летчик, сидящий позади них на откидном сиденье, был пристегнут и не имел ни малейшего представления, как ему поступить. Он был отрезан от радиоканала, по которому велись переговоры, и имел доступ лишь к системе внутренней связи. Вообще-то его задача заключалась в том, чтобы говорить по-русски в случае неминуемой аварии. Москва потребовала, чтобы он повернул самолет назад. Он не знал почему, но — но что? — спросил он себя.
— Вот он, соскальзывает к нам.
Стараясь действовать как можно осторожнее, пилот МиГа сместился влево. Он хотел расположиться над кокпитом «Боинга» и затем медленно уменьшать высоту, заставляя американский самолет снижаться. Для такого маневра требовалась незаурядная выучка, и летчику оставалось лишь надеяться, что и американский пилот обладает таким же мастерством. Он расположился над кокпитом, стараясь увидеть... но...
Истребитель МиГ-25 спроектирован как перехватчик, и летчик, сидя в кокпите, имел очень ограниченное поле видимости. И вот теперь авиалайнер, над которым он летел, исчез из этого поля. Он посмотрел вперед. Побережье было всего в нескольких километрах впереди. Даже если ему и удастся заставить американский самолет снизиться, это произойдет над Балтийским морем. Летчик взял ручку управления на себя и набрал высоту, разворачиваясь направо.
— Тулбокс, говорит Хаммер Лид, — доложил он. — Американский самолет отказывается менять курс. Я сделал все что мог, но я отказываюсь идти на таран с «Боингом» без четкого и ясного приказа.
Авиадиспетчер следил за тем. как на экране радиолокатора две светящиеся точки слились в одну, и был изумлен, что сердце у него не остановилось. Что за чертовщина? Перед ними американский самолет. Они не могут заставить его изменить курс, и, если произойдет катастрофа, кого в ней обвинят? Офицер принял решение.
— Возвращайтесь на базу. Конец связи.
— Вы дорого заплатите за это! — пообещал генерал КГБ военному авиадиспетчеру. Он ошибался.
— Слава Богу, — с чувством произнес фон Эйк, когда они пересекли береговую черту, и тут же вызвал к себе старшего стюарда. — Как чувствуют себя гости в хвостовой кабине?
— Почти все спят. У них, должно быть, вчера была изрядная гулянка. А когда у нас восстановится освещение?
— Бортинженер, — произнес пилот. — Вот тут спрашивают насчет освещения.
— Похоже, у нас вышел из строя рубильник, сэр. Мне кажется... да, я заменил его.
Пилот выглянул в окно. Красный опознавательный огонек светился на кончике левого крыла. Опознавательные огни снова горели, и восстановилось освещение во всех салонах, кроме хвостового. Пролетев Вентспилс, они повернули на курс два-пять-девять. Полковник фон Эйк с облегчением вздохнул. Два с половиной часа лета до Шаннона.
— Неплохо бы выпить кофе, — подумал он вслух.
Головко положил трубку и бросил несколько резких слов, непонятных Джеку, хотя их смысл был очевиден.
— Сергей, можно я приведу в порядок поцарапанное колено?
— Что вы здесь натворили, Райан? — спросил офицер КГБ.
— Я вывалился из самолета, и эти подонки улетели без меня. Я требую, чтобы меня отвезли в американское посольство, но сначала хотел бы заняться коленом, оно болит.
Головко и Ватутин посмотрели друг на друга, и у них в голове пронеслись одинаковые мысли. Что на самом деле произошло? Что теперь будет с ними? Как поступить с Райаном?
— Кому бы хоть позвонить? — спросил Головко.
27. В полной тайне
Ватутин решил позвонить начальнику своего главного управления, который позвонил первому заместителю председателя КГБ, тот позвонил кому-то еще и затем перезвонил в аэропорт, где все они сидели и ждали ответа. Ватутин выслушал указания, они прошли к автомобилю Герасимова, водитель получил распоряжения куда ехать, которых Джек не сумел понять. Машина помчалась прямо по пустым московским улицам — было уже далеко за полночь, и те, кто ходил в кино, оперу или балет, находились уже лома. Джек сидел, зажатый между двумя полковниками КГБ, и надеялся, что его везут в посольство. Но машина, не останавливаясь, продолжала нестись вперед, пересекла город на большой скорости, поднялась на Ленинские горы и въехала в леса, окружавшие Москву. Теперь Райана охватил страх. Дипломатическая неприкосновенность казалась куда более надежным прикрытием в аэропорту, чем в густых лесах.
Примерно через час автомобиль сбавил скорость и свернул с асфальтового шоссе на гравий дороги, извивающейся среди деревьев. Повсюду виднелись люди в военном обмундировании, с автоматами в руках. При этом зрелище Джек забыл о боли в лодыжке и колене. Куда его привезли? Зачем? Почему повсюду вооруженные солдаты? И тут у него в памяти промелькнула фраза из гангстерского фильма, зловещая и мрачная: отвезли его на прогулку, а вернулись уже без него...
Нет! Они не решатся на такое, говорил ему здравый смысл. Слишком много людей видели меня живым. Может быть, посол уже сейчас... Нет, посол ничего не знает. Он не был допущен к операции, и если с борта самолета не передали радиограмму... И все-таки они не решатся... Однако в Советском Союзе, говорилось в поговорке, случаются вещи, которые просто не случаются. Дверца открылась. Головко вышел из машины и вытащил Райана за собой, Единственное, в чем он теперь не сомневался, так это в том, что сопротивляться бесполезно.
Перед ним был дом, самый обычный деревянный дом среди деревьев. Освещенные окна с задернутыми шторами. Райан увидел с десяток людей, стоявши" поблизости, — все в военной форме, все с автоматами, все смотрят на него с таким же интересом, с каким смотрят на бумажные мишени. Один из них — офицер — подошел к Райану и обыскал его. Когда руки офицера коснулись окровавленного колена, Джек не сумел удержаться от стона. Райан удивился, когда офицер пробормотал что-то похожее на извинение. Затем офицер повернулся к Головко и Ватутину, те сдали свои пистолеты и вошли с Райаном в дом.
В прихожей у них взяли пальто. Еще два человека, стоящие у дверей, были явно полицейскими или из КГБ. На них были расстегнутые куртки, и, судя по тому, как они стояли, у обоих были наготове пистолеты. Джек вежливо кивнул им и не получил никакого ответа — лишь один из них подошел и еще раз тщательно обыскал его, пока второй наблюдал с безопасного расстояния, готовый к стрельбе. Райана поразило, что обоих полковников КГБ тоже обыскали. Когда процедура завершилась, их пригласили войти в гостиную.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Андрей Ильич Нармонов сидел в глубоком кресле перед пылающим камином. Когда четверо вошли в комнату, он встал навстречу и пригласил их сесть на диван напротив своего кресла. Телохранитель встал позади главы советского правительства. Нармонов говорил по-русски, и Головко переводил.
— Кто вы?
— Джон Райан, сэр, — ответил Джек. Генеральный секретарь пригласил его сесть в кресло напротив и заметил, как по лицу американца промелькнула болезненная гримаса.
— Анатолий, — произнес он. Телохранитель подошел к Райану, взял его под руку и прошел вместе с ним в ванную первого этажа. Там он смочил водой полотенце и передал Джеку — В гостиной продолжали говорить, но Райан слишком плохо знал русский, чтобы понять, о чем идет речь. Промыть поцарапанную ногу было приятно, но он увидел, что брюкам конец, а другая смена одежды — Райан взглянул на часы — сейчас где-то в районе Дании. Анатолий не сводил с него глаз. Когда рана была промыта, он достал из шкафчика марлевый бинт, помог Райану перебинтовать колено и затем осторожно, не спеша отвел его обратно в гостиную.
Головко все еще находился там, хотя Ватутина уже не было, и пустое кресло поджидало Райана. Анатолий снова занял место позади Нармонова.
— Приятно погреться у камина, — сказал Райан. — Спасибо, что вы позволили мне промыть рану.
— Головко сказал, что мы не виноваты в этой ране. Это правда?
Вопрос показался странным Джеку, потому что Головко занимался переводом. Значит, Андрей Ильич говорит по-английски?
— Да, сэр, я упал сам. Со мной обращались без всякого насилия. — Без всякого насилия, это уж точно. Всего лишь до смерти перепугали, подумал Райан. Но ведь я сам виноват.
Нармонов посмотрел на него с интересом, прежде чем заговорил снова:
— Мне не нужна была ваша помощь.
— Не знаю, о чем вы говорите, сэр, — солгал Райан.
— Вы действительно думали, что Герасимов сумеет свергнуть меня?
— Сэр, я не знаю, что вы имеете в виду. Мне было поручено спасти одного из наших агентов. Для этого понадобилось скомпрометировать председателя Герасимова. Понадобилось всего лишь забросить удочку с соответствующей наживкой.
— И ловить соответствующую рыбу. — заметил Нармонов. Удовлетворение, заметное в его голосе, не отразилось на его лице. — И этот ваш агент был полковником Филитовым?
— Да, сэр. Вы знаете это.
— Мне только что сообщили.
Значит, вам известно, что и Язов оказался скомпрометированным. Насколько им удалось приблизиться к поставленной цели, товарищ генеральный секретарь? Райан не сказал этого вслух. Возможно, Нармонов и сам не знает ответа на этот вопрос.
— Вы не можете сказать, почему он стал изменником?
— Нет, сэр. Мне дали инструкции лишь по тем вопросам, которые я должен был знать.
— И поэтому вам ничего не известно о нападении на наш объект «Яркая звезда»?
— Что? — Джек был поражен услышанным, и это отразилось на его лице.
— Не считайте меня дураком, Райан. Это оскорбительно. Вам знакомо название нашего проекта.
— Да, он расположен к юго-востоку от Душанбе. Это я знаю. Но мне неизвестно о нападении на него.
— Я так и полагал. Вы не можете не знать, что такое вооруженное нападение равносильно объявлению войны, — заметил Нармонов. — Оно ничем не было спровоцировано.
— Сэр, офицеры КГБ несколько дней назад похитили американского ученого, работавшего в области Стратегической оборонной инициативы. Это было осуществлено по личному приказу председателя Герасимова. Ученого зовут Элан Грегори. Он является майором американской армии, и его удалось спасти.
— Я не верю этому, — ответил Головко, прежде чем перевести. Это вызвало раздраженную гримасу на лице Нармонова, но слова Райана потрясли его.
— Один из ваших офицеров взят в плен. Он жив. Это правда, сэр, — заверил Нармонова Джек.
Нармонов покачал головой, подошел к камину и подбросил в огонь еще одно полено. Потом взял кочергу и уложил его на соответствующее место.
— Это безумие, понимаете ли, — сказал он, не поворачиваясь от камина. — Сейчас между нами установилась ситуация, взаимно устраивающая обе стороны.
— Извините меня, я не понимаю, — заметил Райан.
— В мире установилась стабильность, не правда ли? И тем не менее ваша страна стремится к изменению создавшегося положения и вынуждает нас предпринимать аналогичные шаги. — То обстоятельство, что полигон ПРО, расположенный в Сары-Шагане, действовал уже больше тридцати лет, в настоящее время не имело значения.
— Господин секретарь, если вы считаете способность превратить каждый город, каждый дом в моей стране в пламя, которое сейчас перед вами...
— И в моей стране тоже, Райан, — прервал его Нармонов.
— Да, сэр, и в вашей стране тоже, и в ряде других. В вашей власти убить почти каждого гражданского человека в моей стране, а мы в состоянии умертвить почти каждого человека в вашей стране через шестьдесят минут или меньше после того, как вы поднимете телефонную трубку или это сделает мой президент. И как мы называем такое положение? Мы называем его «стабильностью».
— Это и есть стабильность, Райан, — сказал Нармонов.
— Нет, сэр, мы применяем для технической характеристики подобной ситуации аббревиатуру ИКС — истребление конфликтующих сторон. С точки зрения лингвистики это не слишком удачно, зато достаточно точно. Существующая сейчас ситуация характеризуется этим словом, потому что никто не знает, к какому результату она может привести. То, что в ее создании принимали участие умные, интеллигентные люди, не делает ее более разумной.
— Но ведь она действует, верно?
— Сэр, почему мы считаем стабильной ситуацию, при которой несколько сотен миллионов людей находятся меньше чем в часе от смерти? Почему мы считаем оружие, способное защитить их, опасным? Не поставлено ли здесь все вверх ногами?
— Но если мы никогда не прибегнем к этому ужасному оружию... Неужели вы считаете, что я смогу жить, имея на своей совести такое преступление?
— Нет, ни один человек не сможет выдержать этого, но существует вероятность ошибки, недоразумения. Виновник, возможно, через неделю после этого покончит с собой, но для всех нас будет уже поздно. Эти ужасные штуки слишком просты для применения. Нажимаешь кнопку, и они уходят в небо и, вероятнее всего, попадут в цель, потому что им ничто не может помешать. Если что-то не встанет у них на пути, они обязательно сработают. А пока кто-то уверен, что они сработают, слишком легко ими пользоваться.
— Будьте реалистом, Райан. Неужели вы считаете, что мы когда-нибудь избавимся от атомного оружия? — спросил Нармонов.
— Нет, ото всех видов вооружений нам никогда не избавиться. Я понимаю это. У обеих сторон сохранится способность причинить друг другу немалый урон, но в наших силах сделать этот процесс более сложным, чем сейчас. Мы можем предоставить каждому из нас еще одну причину, по которой не следует нажимать на эту кнопку. В этом нет ничего дестабилизирующего, сэр. Это просто здравый смысл, всего лишь дополнительное средство защиты вашей совести.
— Вы говорите подобно своему президенту, — улыбнулся Нармонов.
— Но он прав. — Тоже улыбнулся Райан.
— Достаточно трудно спорить с одним американцем. Спорить со вторым выше моих сил. Как вы поступите с Герасимовым? — спросил генеральный секретарь,
— Все будет проводиться тихо и спокойно по вполне очевидным причинам, — произнес Джек, надеясь, что так и будет.
— Для моего правительства его бегство, если оно станет достоянием общественности, окажется тяжелым ударом. Может быть, удастся сообщить, что он погиб в результате авиакатастрофы...
— Я передам ваше пожелание моему правительству — если мне это позволят. Мы можем также не оглашать имя Филитова. Такие сенсации никогда не приносят пользы, они всего лишь затруднят отношения между вашей страной и моей. И вам и нам хочется, чтобы договор о сокращении стратегических вооружений был подписан — хотя бы ради экономии средств для обеих сторон.
— Слишком маленькая экономия, — покачал головой Нармонов. — Несколько процентов от ассигнований на оборону.
— У нас в правительстве есть поговорка, сэр. Миллиард здесь, миллиард там — глядишь, скоро наберется порядочная сумма.
Нармонов рассмеялся.
— Вы позволите задать вопрос, сэр?
— Да. конечно.
— Что вы будете делать с деньгами? На нашей стороне от меня захотят рекомендаций.
— Тогда, может быть, вы выскажете мне свои предложения. Почему вам кажется, что я знаю это? — Нармонов встал, и Райан поднялся вместе с ним. — Возвращайтесь в посольство. Передайте своим людям, что для обеих сторон будет лучше сохранить происшедшее в тайне.
Через полчаса Райана высадили у парадной двери посольства. Первым он увидел сержанта морской пехоты. Вторым был Кандела.
VC-137 совершил посадку в Шанноне на десять минут позже расчетного времени из-за встречного ветра над Северным морем. Механик и еще один сержант ВВС вывели пассажиров через переднюю дверь, а когда все покинули самолет, вернулись обратно, чтобы закрыть заднюю. Пока в главном здании аэропорта сверкали блицы фотоаппаратов, к хвостовому отсеку «Боинга» подкатили трап, и из самолета вышли четыре человека, одетые в зимние парки сержантов американских ВВС. Они сели в машину, которая доставила их к дальнему концу терминала, где они поднялись в другой самолет 89-го военно-транспортного авиакрыла, VC-20, военный вариант реактивного «Гольфстрима».
— Здравствуйте, Михаил Семенович, — Мэри-Пэт Фоули встретила его у двери н провела вперед. Никогда раньше она не целовала Филитова, но сейчас компенсировала упущенное. — У нас готова еда и выпивка, и мы летим домой на другом самолете. Пошли, Михаил Семенович. — Она взяла старого полковника за руку и проводила его к креслу.
В нескольких футах от них Риттер здоровался с Герасимовым.
— Где моя семья? — спросил последний.
— В безопасности. На борту американского военного корабля. Мы встретимся с ней через два дня.
— Вы ждете от меня благодарности,
— Мы рассчитываем на ваше сотрудничество.
— Вам очень повезло, — заметил Герасимов.
— Да, — согласился Риттер. — Очень.
Посольский лимузин отвез Райана на следующий день в аэропорт Шереметьево, где он отправился рейсовым ПАНАМ-727 во Франкфурт. Ему был приобретен билет туристского класса, но Райан доплатил и полетел первым. Три часа спустя он пересел на «Боинг-747» тоже компании «ПАНАМ», летящий в аэропорт Далласа. Почти все время пути он проспал.
Бондаренко осмотрел кровавое поле битвы. Афганцы оставили сорок семь трупов, но многих унесли с собой. Из лазерных установок объекта уцелели лишь две. Все мастерские были уничтожены вместе с театром и общежитием. Больница пострадала гораздо меньше, и сейчас в ней разместилось множество раненых. Бондаренко очень повезло — ему удалось спасти три четверти инженеров и ученых и почти всех членов их семей. Здесь уже побывали четверо генералов, причем каждый хвалил его за героическое поведение, обещая ордена и повышение в звании, но он уже получил самую важную для него награду. Как только прибыло подкрепление, Бондаренко позаботился, чтобы все оставшиеся в живых оказались в безопасности. Теперь он смотрел на окружающую местность с крыши жилого здания.
— Нам придется здорово потрудиться, — раздался голос. Полковник, готовящийся стать генералом, обернулся.
— А-а, Морозов. У нас все-таки остались два лазера. Мастерские и лаборатории мы восстановим. Через год, может быть полтора, все будет в порядке.
— Да, пожалуй, — согласился молодой инженер. — На изготовление новых зеркал и управление ими потребуется никак не меньше. Товарищ полковник, наши люди хотели поблагодарить вас...
— Это моя работа. К тому же я защищал и себя. Больше подобного не случится. Отныне здесь будет размещаться батальон мотопехоты. Я уже позаботился об этом. К лету этот объект будет самым хорошо защищенным в Советском Союзе.
— Защищенным? Что это значит, товарищ полковник?
— Теперь это моя работа. И ваша, — добавил Бондаренко.
Примерно через час автомобиль сбавил скорость и свернул с асфальтового шоссе на гравий дороги, извивающейся среди деревьев. Повсюду виднелись люди в военном обмундировании, с автоматами в руках. При этом зрелище Джек забыл о боли в лодыжке и колене. Куда его привезли? Зачем? Почему повсюду вооруженные солдаты? И тут у него в памяти промелькнула фраза из гангстерского фильма, зловещая и мрачная: отвезли его на прогулку, а вернулись уже без него...
Нет! Они не решатся на такое, говорил ему здравый смысл. Слишком много людей видели меня живым. Может быть, посол уже сейчас... Нет, посол ничего не знает. Он не был допущен к операции, и если с борта самолета не передали радиограмму... И все-таки они не решатся... Однако в Советском Союзе, говорилось в поговорке, случаются вещи, которые просто не случаются. Дверца открылась. Головко вышел из машины и вытащил Райана за собой, Единственное, в чем он теперь не сомневался, так это в том, что сопротивляться бесполезно.
Перед ним был дом, самый обычный деревянный дом среди деревьев. Освещенные окна с задернутыми шторами. Райан увидел с десяток людей, стоявши" поблизости, — все в военной форме, все с автоматами, все смотрят на него с таким же интересом, с каким смотрят на бумажные мишени. Один из них — офицер — подошел к Райану и обыскал его. Когда руки офицера коснулись окровавленного колена, Джек не сумел удержаться от стона. Райан удивился, когда офицер пробормотал что-то похожее на извинение. Затем офицер повернулся к Головко и Ватутину, те сдали свои пистолеты и вошли с Райаном в дом.
В прихожей у них взяли пальто. Еще два человека, стоящие у дверей, были явно полицейскими или из КГБ. На них были расстегнутые куртки, и, судя по тому, как они стояли, у обоих были наготове пистолеты. Джек вежливо кивнул им и не получил никакого ответа — лишь один из них подошел и еще раз тщательно обыскал его, пока второй наблюдал с безопасного расстояния, готовый к стрельбе. Райана поразило, что обоих полковников КГБ тоже обыскали. Когда процедура завершилась, их пригласили войти в гостиную.
Генеральный секретарь ЦК КПСС Андрей Ильич Нармонов сидел в глубоком кресле перед пылающим камином. Когда четверо вошли в комнату, он встал навстречу и пригласил их сесть на диван напротив своего кресла. Телохранитель встал позади главы советского правительства. Нармонов говорил по-русски, и Головко переводил.
— Кто вы?
— Джон Райан, сэр, — ответил Джек. Генеральный секретарь пригласил его сесть в кресло напротив и заметил, как по лицу американца промелькнула болезненная гримаса.
— Анатолий, — произнес он. Телохранитель подошел к Райану, взял его под руку и прошел вместе с ним в ванную первого этажа. Там он смочил водой полотенце и передал Джеку — В гостиной продолжали говорить, но Райан слишком плохо знал русский, чтобы понять, о чем идет речь. Промыть поцарапанную ногу было приятно, но он увидел, что брюкам конец, а другая смена одежды — Райан взглянул на часы — сейчас где-то в районе Дании. Анатолий не сводил с него глаз. Когда рана была промыта, он достал из шкафчика марлевый бинт, помог Райану перебинтовать колено и затем осторожно, не спеша отвел его обратно в гостиную.
Головко все еще находился там, хотя Ватутина уже не было, и пустое кресло поджидало Райана. Анатолий снова занял место позади Нармонова.
— Приятно погреться у камина, — сказал Райан. — Спасибо, что вы позволили мне промыть рану.
— Головко сказал, что мы не виноваты в этой ране. Это правда?
Вопрос показался странным Джеку, потому что Головко занимался переводом. Значит, Андрей Ильич говорит по-английски?
— Да, сэр, я упал сам. Со мной обращались без всякого насилия. — Без всякого насилия, это уж точно. Всего лишь до смерти перепугали, подумал Райан. Но ведь я сам виноват.
Нармонов посмотрел на него с интересом, прежде чем заговорил снова:
— Мне не нужна была ваша помощь.
— Не знаю, о чем вы говорите, сэр, — солгал Райан.
— Вы действительно думали, что Герасимов сумеет свергнуть меня?
— Сэр, я не знаю, что вы имеете в виду. Мне было поручено спасти одного из наших агентов. Для этого понадобилось скомпрометировать председателя Герасимова. Понадобилось всего лишь забросить удочку с соответствующей наживкой.
— И ловить соответствующую рыбу. — заметил Нармонов. Удовлетворение, заметное в его голосе, не отразилось на его лице. — И этот ваш агент был полковником Филитовым?
— Да, сэр. Вы знаете это.
— Мне только что сообщили.
Значит, вам известно, что и Язов оказался скомпрометированным. Насколько им удалось приблизиться к поставленной цели, товарищ генеральный секретарь? Райан не сказал этого вслух. Возможно, Нармонов и сам не знает ответа на этот вопрос.
— Вы не можете сказать, почему он стал изменником?
— Нет, сэр. Мне дали инструкции лишь по тем вопросам, которые я должен был знать.
— И поэтому вам ничего не известно о нападении на наш объект «Яркая звезда»?
— Что? — Джек был поражен услышанным, и это отразилось на его лице.
— Не считайте меня дураком, Райан. Это оскорбительно. Вам знакомо название нашего проекта.
— Да, он расположен к юго-востоку от Душанбе. Это я знаю. Но мне неизвестно о нападении на него.
— Я так и полагал. Вы не можете не знать, что такое вооруженное нападение равносильно объявлению войны, — заметил Нармонов. — Оно ничем не было спровоцировано.
— Сэр, офицеры КГБ несколько дней назад похитили американского ученого, работавшего в области Стратегической оборонной инициативы. Это было осуществлено по личному приказу председателя Герасимова. Ученого зовут Элан Грегори. Он является майором американской армии, и его удалось спасти.
— Я не верю этому, — ответил Головко, прежде чем перевести. Это вызвало раздраженную гримасу на лице Нармонова, но слова Райана потрясли его.
— Один из ваших офицеров взят в плен. Он жив. Это правда, сэр, — заверил Нармонова Джек.
Нармонов покачал головой, подошел к камину и подбросил в огонь еще одно полено. Потом взял кочергу и уложил его на соответствующее место.
— Это безумие, понимаете ли, — сказал он, не поворачиваясь от камина. — Сейчас между нами установилась ситуация, взаимно устраивающая обе стороны.
— Извините меня, я не понимаю, — заметил Райан.
— В мире установилась стабильность, не правда ли? И тем не менее ваша страна стремится к изменению создавшегося положения и вынуждает нас предпринимать аналогичные шаги. — То обстоятельство, что полигон ПРО, расположенный в Сары-Шагане, действовал уже больше тридцати лет, в настоящее время не имело значения.
— Господин секретарь, если вы считаете способность превратить каждый город, каждый дом в моей стране в пламя, которое сейчас перед вами...
— И в моей стране тоже, Райан, — прервал его Нармонов.
— Да, сэр, и в вашей стране тоже, и в ряде других. В вашей власти убить почти каждого гражданского человека в моей стране, а мы в состоянии умертвить почти каждого человека в вашей стране через шестьдесят минут или меньше после того, как вы поднимете телефонную трубку или это сделает мой президент. И как мы называем такое положение? Мы называем его «стабильностью».
— Это и есть стабильность, Райан, — сказал Нармонов.
— Нет, сэр, мы применяем для технической характеристики подобной ситуации аббревиатуру ИКС — истребление конфликтующих сторон. С точки зрения лингвистики это не слишком удачно, зато достаточно точно. Существующая сейчас ситуация характеризуется этим словом, потому что никто не знает, к какому результату она может привести. То, что в ее создании принимали участие умные, интеллигентные люди, не делает ее более разумной.
— Но ведь она действует, верно?
— Сэр, почему мы считаем стабильной ситуацию, при которой несколько сотен миллионов людей находятся меньше чем в часе от смерти? Почему мы считаем оружие, способное защитить их, опасным? Не поставлено ли здесь все вверх ногами?
— Но если мы никогда не прибегнем к этому ужасному оружию... Неужели вы считаете, что я смогу жить, имея на своей совести такое преступление?
— Нет, ни один человек не сможет выдержать этого, но существует вероятность ошибки, недоразумения. Виновник, возможно, через неделю после этого покончит с собой, но для всех нас будет уже поздно. Эти ужасные штуки слишком просты для применения. Нажимаешь кнопку, и они уходят в небо и, вероятнее всего, попадут в цель, потому что им ничто не может помешать. Если что-то не встанет у них на пути, они обязательно сработают. А пока кто-то уверен, что они сработают, слишком легко ими пользоваться.
— Будьте реалистом, Райан. Неужели вы считаете, что мы когда-нибудь избавимся от атомного оружия? — спросил Нармонов.
— Нет, ото всех видов вооружений нам никогда не избавиться. Я понимаю это. У обеих сторон сохранится способность причинить друг другу немалый урон, но в наших силах сделать этот процесс более сложным, чем сейчас. Мы можем предоставить каждому из нас еще одну причину, по которой не следует нажимать на эту кнопку. В этом нет ничего дестабилизирующего, сэр. Это просто здравый смысл, всего лишь дополнительное средство защиты вашей совести.
— Вы говорите подобно своему президенту, — улыбнулся Нармонов.
— Но он прав. — Тоже улыбнулся Райан.
— Достаточно трудно спорить с одним американцем. Спорить со вторым выше моих сил. Как вы поступите с Герасимовым? — спросил генеральный секретарь,
— Все будет проводиться тихо и спокойно по вполне очевидным причинам, — произнес Джек, надеясь, что так и будет.
— Для моего правительства его бегство, если оно станет достоянием общественности, окажется тяжелым ударом. Может быть, удастся сообщить, что он погиб в результате авиакатастрофы...
— Я передам ваше пожелание моему правительству — если мне это позволят. Мы можем также не оглашать имя Филитова. Такие сенсации никогда не приносят пользы, они всего лишь затруднят отношения между вашей страной и моей. И вам и нам хочется, чтобы договор о сокращении стратегических вооружений был подписан — хотя бы ради экономии средств для обеих сторон.
— Слишком маленькая экономия, — покачал головой Нармонов. — Несколько процентов от ассигнований на оборону.
— У нас в правительстве есть поговорка, сэр. Миллиард здесь, миллиард там — глядишь, скоро наберется порядочная сумма.
Нармонов рассмеялся.
— Вы позволите задать вопрос, сэр?
— Да. конечно.
— Что вы будете делать с деньгами? На нашей стороне от меня захотят рекомендаций.
— Тогда, может быть, вы выскажете мне свои предложения. Почему вам кажется, что я знаю это? — Нармонов встал, и Райан поднялся вместе с ним. — Возвращайтесь в посольство. Передайте своим людям, что для обеих сторон будет лучше сохранить происшедшее в тайне.
Через полчаса Райана высадили у парадной двери посольства. Первым он увидел сержанта морской пехоты. Вторым был Кандела.
VC-137 совершил посадку в Шанноне на десять минут позже расчетного времени из-за встречного ветра над Северным морем. Механик и еще один сержант ВВС вывели пассажиров через переднюю дверь, а когда все покинули самолет, вернулись обратно, чтобы закрыть заднюю. Пока в главном здании аэропорта сверкали блицы фотоаппаратов, к хвостовому отсеку «Боинга» подкатили трап, и из самолета вышли четыре человека, одетые в зимние парки сержантов американских ВВС. Они сели в машину, которая доставила их к дальнему концу терминала, где они поднялись в другой самолет 89-го военно-транспортного авиакрыла, VC-20, военный вариант реактивного «Гольфстрима».
— Здравствуйте, Михаил Семенович, — Мэри-Пэт Фоули встретила его у двери н провела вперед. Никогда раньше она не целовала Филитова, но сейчас компенсировала упущенное. — У нас готова еда и выпивка, и мы летим домой на другом самолете. Пошли, Михаил Семенович. — Она взяла старого полковника за руку и проводила его к креслу.
В нескольких футах от них Риттер здоровался с Герасимовым.
— Где моя семья? — спросил последний.
— В безопасности. На борту американского военного корабля. Мы встретимся с ней через два дня.
— Вы ждете от меня благодарности,
— Мы рассчитываем на ваше сотрудничество.
— Вам очень повезло, — заметил Герасимов.
— Да, — согласился Риттер. — Очень.
Посольский лимузин отвез Райана на следующий день в аэропорт Шереметьево, где он отправился рейсовым ПАНАМ-727 во Франкфурт. Ему был приобретен билет туристского класса, но Райан доплатил и полетел первым. Три часа спустя он пересел на «Боинг-747» тоже компании «ПАНАМ», летящий в аэропорт Далласа. Почти все время пути он проспал.
Бондаренко осмотрел кровавое поле битвы. Афганцы оставили сорок семь трупов, но многих унесли с собой. Из лазерных установок объекта уцелели лишь две. Все мастерские были уничтожены вместе с театром и общежитием. Больница пострадала гораздо меньше, и сейчас в ней разместилось множество раненых. Бондаренко очень повезло — ему удалось спасти три четверти инженеров и ученых и почти всех членов их семей. Здесь уже побывали четверо генералов, причем каждый хвалил его за героическое поведение, обещая ордена и повышение в звании, но он уже получил самую важную для него награду. Как только прибыло подкрепление, Бондаренко позаботился, чтобы все оставшиеся в живых оказались в безопасности. Теперь он смотрел на окружающую местность с крыши жилого здания.
— Нам придется здорово потрудиться, — раздался голос. Полковник, готовящийся стать генералом, обернулся.
— А-а, Морозов. У нас все-таки остались два лазера. Мастерские и лаборатории мы восстановим. Через год, может быть полтора, все будет в порядке.
— Да, пожалуй, — согласился молодой инженер. — На изготовление новых зеркал и управление ими потребуется никак не меньше. Товарищ полковник, наши люди хотели поблагодарить вас...
— Это моя работа. К тому же я защищал и себя. Больше подобного не случится. Отныне здесь будет размещаться батальон мотопехоты. Я уже позаботился об этом. К лету этот объект будет самым хорошо защищенным в Советском Союзе.
— Защищенным? Что это значит, товарищ полковник?
— Теперь это моя работа. И ваша, — добавил Бондаренко.
Эпилог. Точка соприкосновения
Ортиза ничуть не удивило, что майор вернулся один. Отчет о происшедшей битве занял час, и снова офицеру ЦРУ было передано несколько рюкзаков со снаряжением. Отряд Лучника сумел пробиться на свою сторону. Из почти двухсот бойцов, вышедших из лагеря беженцев в тот первый день весны, вернулось обратно меньше пятидесяти. Майор немедленно взялся за установление контактов с другими отрядами, и престиж, завоеванный его группой при осуществлении такой сложной и опасной операции, позволил майору вести переговоры со старыми и более могущественными командирами как с равными. Не прошло и недели, как он набрал новых бойцов, стремящихся отомстить неверным, и его отряд снова вырос. Договоренность, заключенная Лучником с Ортизом, оставалась в силе.