Клэнси Том. Кремлевский кардинал

   Его снова заметили, когда он огибал угол здания, направляясь домой. Ноги полковника Бондаренко двигались энергично, в холодном воздухе виднелись крохотные облачка пара, вырывающегося изо рта. Старший группы пришел к выводу, что понадобится не менее полудюжины «топтунов» только для того. чтобы следить за полковником во время его утренней пробежки. К тому же придется прибывать на место по крайней мере за час до того, как субъект выйдет из подъезда, и страдать от пронизывающего холода московского рассвета. Сотрудники «Двойки» придерживались мнения, что их службу крайне недооценивают.
   За несколько километров другая группа «топтунов» была очень довольна своим субъектом. В этом случае удалось заполучить квартиру на восьмом этаже здания на противоположной стороне улицы — дипломат, живущий в этой квартире, находился за границей. Пара телеобъективов была направлена на окна квартиры полковника Филитова, а он принадлежал к числу тех, кто никогда не опускает шторы и вообще далек от мысли хотя бы как-то их поправить. Они следили за тем, как он занимается своими утренними делами подобно человеку слишком много выпившему накануне. Это обстоятельство было хорошо знакомо сотрудникам «Двойки», наблюдавшим за полковником из удобной и теплой квартиры напротив.
   Михаил Семенович занимал достаточно высокий пост в Министерстве обороны, чтобы иметь право на служебную машину с водителем. Оказалось несложно заменить сержанта, обычно обслуживающего его, и усадить на место водителя румяного парня, только что закончившего школу контрразведки КГБ. Подслушивающее устройство, подключенное к телефону Филитова, записало его просьбу прислать автомобиль раньше обычного.
   Эд Фоули тоже вышел из своей квартиры раньше обычного. На этот раз его отвозила жена, а дети разместились на заднем сиденье. В досье КГБ с немалым удивлением отмечалось, что обычно машина находится в распоряжении жены, которая ездила с детьми и вообще встречалась с женами других западных дипломатов. В советской семье автомобиль всегда принадлежал мужу, распоряжавшемуся им по собственному усмотрению. По крайней мере на этот раз, отметили сотрудники КГБ, она не заставила мужа ехать на метро — весьма благородно с ее стороны. Милиционер на посту у въезда в дипломатический квартал — все знали, что он служит в КГБ, — заметил время выезда автомобиля и кто в нем сидел. Вообще-то сегодня эта машина выехала необычно рано, и охранник оглянулся по сторонам, чтобы убедиться, успел ли приехать сотрудник, которому нередко поручалось следить за семьей Фоули. На этот раз «хвост» отсутствовал. Постоянное наблюдение требовалось за более «важными» американцами.
   У Эда Фоули была русская меховая шапка, а его пальто было достаточно старым и поношенным, так что не выглядело слишком уж заграничным. Несколько выделялся шерстяной шарф, обмотанный вокруг шеи, который закрывал горло и галстук в косую полоску. Русские охранники, знавшие его в лицо, обратили внимание на то, что для Фоули, как и для большинства иностранцев, русская погода была сурова — всех их она стригла под одну гребенку. Если вы хотели пережить русскую зиму, вам очень скоро приходилось одеваться и вести себя подобно русским — даже в походке, когда наклоняешься вперед, словно все время смотришь под ноги.
   Сначала высадили у школы детей. Мэри-Пэт Фоули умело управляла машиной, каждые три-четыре секунды поглядывая в зеркало заднего обзора. Вообще-то ездить было нетрудно, особенно по сравнению с американскими городами. Хотя русские водители временами вели себя совершенно непредсказуемо, машин на улицах было не так уж много, и Мэри-Пэт, научившаяся водить машину в Нью-Йорке, здесь могла справиться почти с любой ситуацией. Как часто бывает с водителями, привыкшими ежедневно ездить по городу. ее маршрут состоял из множества поворотов, когда она проезжала по переулку и узким улочкам, чтобы избежать места скопления автомобилей и ежедневно сберегать несколько минут за счет лишних литра-другого бензина.
   Повернув за угол, она мгновенно затормозила у обочины, и ее муж вышел из машины. Когда он хлопнул дверцей, машина уже тронулась с места, хотя и не слишком быстро, по направлению к соседнему въезду в квартал. На этот раз сердце у Эда Фоули билось очень часто. Такую операцию в прошлом он проделывал лишь однажды, и она отнюдь не нравилась ему. Войдя в подъезд, он направился не к лифту, а стремительно побежал по лестнице на восьмой этаж, поглядывая на часы.
   Эд не мог понять, каким образом его жена проделывала все это. Его мужское самолюбие явно ущемляло, что она управляла машиной намного лучше и точнее его и останавливала автомобиль в нужном месте с точностью плюс-минус пять секунд. На подъем у него было ровно две минуты, и Фоули успел взбежать на восьмой этаж на несколько секунд раньше. Он окинул взглядом коридор. Они такие удобные, эти коридоры, особенно длинные и прямые в высотных жилых домах. Здесь негде спрятаться людям с фотоаппаратами, чтобы заснять момент передачи, да и расположение всегда одно и то же: в середине лифты, а по обеим сторонам — пожарные лестницы. Эд быстро пошел по коридору, мимо лифтов, направляясь к дальнему концу. Сейчас он мог легко проверять время по ударам своего сердца. В двадцати ярдах перед ним открылась дверь, и в коридор вышел мужчина в армейской форме. Он повернулся, запер дверь квартиры, взял портфель и пошел навстречу Фиули. Находись в коридоре посторонний, он удивился бы. что ни один из мужчин не отклонился в сторону, уступая дорогу другому.
   Через мгновение все закончилось. Рука Фоули скользнула по руке «Кардинала», приняла кассету, а в руке полковника оказался крошечный клочок бумаги. Эду показалось, что в глазах агента мелькнуло раздражение, но не более, даже не последовало обычного: «Извините, товарищ». Офицер, не останавливаясь, пошел к лифту, а Фоули продолжал идти к лестнице и, не торопясь, спустился вниз.
   Полковник Филитов вышел из подъезда точно в тот момент, как этого ожидали наблюдавшие за ним. Сержант, стоявший у открытой дверцы машины, заметил, что полковник что-то жует — по-видимому, у него что-то застряло между зубами.
   — Здравия желаю, товарищ полковник.
   — Где Жданов? — спросил Филитов, опускаясь на сиденье машины.
   — Заболел. Врачи думают, что у него аппендицит.
   В ответ сержант услышал недовольное ворчание старого офицера:
   — Поехали, нечего ждать. Я хочу успеть в парилку.
   Фоули вышел из задней двери дома через минуту и миновал два квартала, направляясь к соседней улице. Он подошел к обочине, и тут же перед ним остановилась машина, за рулем которой сидела его жена. Эд открыл дверцу, сел рядом с ней, и автомобиль тронулся, едва успев остановиться. Оба перевели дух. Машина поехала в сторону посольства.
   — Чем ты будешь сегодня заниматься? — спросила она, все еще поглядывая в зеркало.
   — Обычными делами, — прозвучал усталый ответ.
   Михаил Семенович уже вошел в парную. Он обратил внимание на отсутствие банщика и на появление нескольких незнакомых лиц. Значит, вот чем объяснялся специальный метод передачи сегодня утром, подумал он. Его лицо оставалось бесстрастным, когда он обменивался приветствиями со знакомыми завсегдатаями бани. Жаль, что у него кончилась фотопленка. К тому же он получил предупреждение от Фоули. Значит, за ним снова установили слежку, Ничего страшного — каждые несколько лет какому-нибудь офицеру службы безопасности попадает вожжа под хвост и начинается проверка всех руководящих сотрудников Министерства обороны. ЦРУ заметило это и прервало обычный канал связи. Было забавно, подумал он, видеть выражение лица этого молодого парня в коридоре. Так мало осталось людей, знающих на личном опыте, что такое боевая обстановка. Люди так легко поддаются испугу. Только в бою можно научиться, чего следует бояться, а на что не обращать внимания, сказал себе Филитов.
   В раздевалке, за дверями парной, сотрудник «Двойки» обыскивал одежду Филитова. В это же время в автомобиле осматривали его портфель. В обоих случаях процедура была одинаковой — быстрой и тщательной.
   Обыск в квартире Филитова велся под руководством самого Ватутина. Здесь работой занимались эксперты, на руках у которых были тонкие резиновые перчатки, как у хирургов, и они провели немало времени, стараясь обнаружить специальные знаки, оставленные хозяином. Это могла быть крошка хлеба, обрывок бумаги или даже человеческий волос, положенный в такое место, что его исчезновение продемонстрирует хозяину квартиры, что здесь в его отсутствие кто-то был. Сотрудники, которые вели обыск, сделали множество фотографий, тут же отправленных в фотолабораторию, и затем приступили к делу. Почти сразу был обнаружен дневник. Ватутин наклонился и посмотрел на самую обычную толстую тетрадь, лежавшую в верхнем ящике стола, — он хотел убедиться, что ее расположение не было помечено каким-нибудь тайным образом. Через пару минут он взял дневник и принялся читать.
   Полковник Ватутин был раздражен. Прошлой ночью он плохо спал. Подобно большинству регулярно пьющих людей, ему требовалось несколько стаканов спиртного перед сном, чтобы заснуть, да и волнение, связанное с расследованием, явилось дополнительным источником раздражительности, так что в результате он ворочался всю ночь. Его лицо показывало все это достаточно красноречиво, так что подчиненные предпочитали молчать.
   — Фотоаппарат, — коротко бросил он. Подошел сотрудник и начал делать снимки страниц дневника, которые переворачивал Ватутин.
   — Кто-то пытался открыть замок на входной двери квартиры отмычкой, — доложил майор. — Отчетливо видны царапины вокруг замочной скважины. Если мы разберем замок, думаю, обнаружим царапины и на сувальдах. По-видимому, кто-то сумел проникнуть в квартиру.
   — То, что они искали, — у меня в руках, — раздраженно бросил Ватутин. Сотрудники, работавшие в квартире, повернулись к нему. Техник, занимавшийся холодильником, снял переднюю панель, заглянул под нее и поставил на место. — Этот сукин сын ведет дневник, черт побери! Неужели никто больше не желает соблюдать инструкции о правилах секретности делопроизводства?
   Теперь ему все стало ясно. Полковник Филитов пользовался личным дневником при подготовке официальных документов руководству. Кто-то каким-то образом узнал об этом и проник в квартиру, чтобы сфотографировать страницы, содержащие...
   Насколько это вероятно? — спросил себя Ватутин. Настолько же, как и объяснение поступков человека, записывающего у себя в дневнике основное содержание секретных документов, когда он с неменыцей легкостью мог бы переписать их у себя за столом в Министерстве обороны.
   Обыск продолжался два часа, и, когда сотрудники «Двойки» ушли из квартиры — по одному или парами, — все осталось в точности как раньше.
   Вернувшись к себе в кабинет, Ватутин внимательно прочитал сфотографированные записи в дневнике полковника Филитова — во время обыска в квартире он всего лишь пробежал их глазами. Кадр из перехваченной пленки в точности соответствовал странице в начале дневника. Ватутин потратил час, просматривая фотографии страниц. Содержащиеся в дневнике сведения сами по себе производили большое впечатление. Филитов весьма подробно описал проект «Яркая звезда». По правде говоря, объяснения старого полковника выглядели более четкими и доходчивыми, чем та информация о проекте, которую Ватутин получил для ведения расследования. Среди дневниковых записей содержались замечания полковника Бондаренко относительно безопасности объекта и несколько жалоб на недостаточное внимание, уделяемое проекту в министерстве. Было очевидно, что оба полковника с огромным энтузиазмом от носились к «Яркой звезде», и Ватутин уже встал на их сторону. Однако министр Язов, прочитал он в дневнике дальше, еще не принял решения. Следовали жалобы на недостаточное финансирование проекта — ну, это старая песня, правда?
   Ватутин не сомневался, что полковник Филитов нарушил правила хранения государственной тайны, записав у себя дома содержание совершенно секретных документов. Для любого служащего министерства, занимавшего невысокий или даже средний по значению пост, такое нарушение было достаточно серьезным, чтобы его уволили с работы и отдали под суд, однако Филитов по степени допуска и значимости своей должности не уступал министру обороны. а Ватутин хорошо знал, что высокопоставленные чиновники рассматривали необходимость соблюдения государственных тайн как неудобство, мешающее им должным образом заботиться об интересах государства, причем самих себя они считали высшими судьями в этом отношении. Интересно, подумал Ватутин, неужели и в других странах так же относятся к сохранению государственных тайн? Одно было очевидно: перед тем как он или любой другой сотрудник КГБ обвинит Филитова в разглашении государственной тайны или в чем-нибудь еще, потребуются более серьезные доказательства. Даже если Филитов и является иностранным агентом... А почему я ищу предлог, чтобы не согласиться с этим? — подумал Ватутин и тут же вспомнил пребывание в квартире полковника и фотографии на стенах. Там висели буквально сотни снимков: Филитов с биноклем на башне своего Т-34; Филитов и его экипаж в снегах Сталинграда; Филитов и члены экипажа возле немецкого танка с пробоинами в бортовой броне... Филитов на постели в госпитале, а сам Сталин прикалывает третью Звезду Героя к его подушке, причем рядом стоят прелестная жена Филитова и двое детей. Все это напоминает о жизни героя и патриота.
   В прежнее время это не имело бы никакого значения, напомнил себе Ватутин. Тогда все были у нас на подозрении.
   Царапины на замке могли быть сделаны кем угодно. Ватутин поспешил заключить, что это — дело рук исчезнувшего банщика из Сандуновских бань. Бывший механик, занимавшийся артиллерийским вооружением, он наверняка сумел бы открыть любой замок. А что, если это всего лишь совпадение?
   Но если Филитов действительно вражеский агент, почему бы ему не сфотографировать секретные бумаги самому? Являясь помощником министра обороны, он может потребовать, чтобы ему доставили любые документы, а пронести миниатюрную камеру в министерство не составит труда.
   Но получи мы пленку с фотографией такого документа, Филитов был бы уже в Лефортовской тюрьме...
   А что, если он проявил хитрость? Что, если он хочет, чтобы мы думали, что кто-то тайно фотографирует сведения, содержащиеся в его дневнике? Я могу собрать всю информацию, имеющуюся сейчас в моем распоряжении, и отправиться с ней в Министерство обороны, но ведь мы можем обвинить его лишь в нарушении правил секретного делопроизводства, принятых в министерстве, а если он ответит, что привык работать дома, и признает, что нарушил правила, а министр возьмет его под защиту — станет ли министр защищать Филитова?
   Да, конечно, Ватутин не сомневался в этом. Во-первых, Михаил Семенович является его ближайшим помощником и заслуженным кадровым офицером. Во-вторых, армия всегда сплачивает свои ряды, когда требуется защитить одного из ее офицеров от КГБ. Эти сукины дети ненавидят нас больше, чем Запад, Советская армия навсегда запомнила конец тридцатых годов, когда Сталин воспользовался службой безопасности, чтобы устранить почти весь высший командный состав, и в результате немецкая армия едва не захватила Москву — Нет, если мы явимся к ним лишь с тем, чем располагаем сейчас, они только отмахнутся и начнут собственное расследование силами ГРУ.
   Интересно, сколько отклонений от нормы и странных совпадений встретится нам во время этого расследования? — подумал полковник Ватутин.
   Фоули думал о том же, сидя в своей каморке в нескольких милях от кабинета Ватутина. Он проявил пленку и теперь просматривал ее. На этот раз он с раздражением заметил, что у «Кардинала» кончилась пленка и ему не удалось воспроизвести документ целиком. Тем не менее, судя по тем кадрам, которые имелись в его распоряжении, было ясно, что у КГБ имелся свой агент в американском проекте, носившем название «Чайный клипер». Судя по всему, Филитов пришел к выводу, что для американцев сообщение об агенте КГБ, внедренном в их секретный проект, составит больший интерес, чем информация о том, чем занимаются русские ученые, и, прочитав полученную информацию, Фоули был склонен согласиться с ним. Ясно. Он передаст «Кардиналу» свежую пленку, получит от него полный текст документа и затем сообщит ему, что наступило время уходить. Эвакуация Филитова произойдет не раньше чем через десять дней. У него еще немало времени, сказал себе Фоули, чувствуя одновременно, как по спине бегут холодные мурашки, говорящие о совсем противоположном.
   Теперь подумаем о следующем шаге. Как передать кассеты с пленкой «Кардиналу»? Прежний канал связи уничтожен, и потребуется несколько недель, чтобы создать новый. Эду не хотелось идти на риск прямого контакта еще раз.
   Неприятности должны были случиться, он знал это. Конечно, все шло гладко на протяжении нескольких лет. пока он поддерживал, связь с этим агентом, но рано или поздно проблемы возникают. Редкая случайность, сказал он себе. В конце концов, игральные кости обязательно подведут. Когда его впервые послали сюда и он познакомился с историей деятельности «Кардинала», его поразило, что этот агент сумел продержаться так долго, отказался от трех предложений вывезти его на Запад. Сколько можно испытывать судьбу? Не иначе, старик пришел к заключению, что он непобедим. Гордыня овладевает теми, кого боги хотят уничтожить, подумал Фоули.
   Он отбросил эти мысли и продолжил работу. К вечеру на Запад вылетит курьер с новым докладом «Кардинала».
   — Он находится в пути, — сообщил Риттер директору ЦРУ.
   — Слава Богу. — На лице судьи Мура появилась улыбка. — А теперь давай сделаем все, чтобы вытащить его оттуда.
   — Кларк проходит инструктаж. Завтра он вылетает в Англию и днем позже встречает подводную лодку.
   — Еще один парень испытывает благоволение судьбы, — заметил судья Мур.
   — Лучше их у нас нет, — ответил Риттер.
   — Для того чтобы предпринять какие-то шаги, у нас недостаточно доказательств, — сказал Ватутин председателю КГБ, после того как ознакомил его с результатами слежки и обыска. — Я подключил к операции еще несколько сотрудников. Мы также установили подслушивающие устройства в квартире Филитова...
   — А что с тем другим полковником?
   — Бондаренко? Нам не удалось произвести обыск у него в квартире. Жена Бондаренко не работает и весь день находится дома. Сегодня мы узнали, что каждое утро он совершает пробежки, и потому нам пришлось усилить группу наблюдения еще несколькими сотрудниками. Вся информация о нем, которую нам удалось получить, сводится к тому, что Бондаренко характеризуется с наилучшей стороны, более того, у него образцовая репутация и немалое честолюбие. В настоящее время он назначен официальным представителем министерства в проекте «Яркая звезда» и, как вы увидели из записей в дневнике, самым активным образом его поддерживает.
   — Ваше мнение о нем? — Председатель задавал вопросы отрывистым, но не угрожающим голосом. Просто он был занятым человеком и экономил время.
   — До настоящего момента у нас нет оснований для малейших подозрений. Он получил боевые награды за службу в Афганистане; там он возглавил отряд спецназа, попавший в засаду, и сумел отразить настойчивые атаки бандитов. Будучи в командировке на объекте «Яркая звезда», Бондаренко упрекал подразделение войск КГБ, которое несет там охрану, за недостаточную бдительность, но в своем официальном отчете, представленном в министерстве, он объяснил причины, и к ним трудно придраться.
   — Какие меры приняты? — спросил Герасимов.
   — Офицер, посланный туда для проверки, погиб при авиационной катастрофе в Афганистане — Мне сказали, что на днях направляют другого офицера.
   — Как дела с банщиком?
   — Продолжаем поиски. Пока безрезультатно. Наши люди находятся повсюду: в аэропортах, на вокзалах, на станциях. При любых изменениях в деле я сразу доложу вам.
   — Очень хорошо. Можете идти, полковник. — Герасимов склонился над бумагами на столе.
   После того как Ватутин вышел из кабинета, председатель Комитета госбезопасности позволил себе улыбнуться. Поразительно, как удачно все складывается. Решающим моментом оказалось дело Ванеевой. Не так часто удается раскрыть шпионскую группу, действующую в Москве, и, когда такое происходит, прежде всего задается вопрос: почему для этого потребовалось столько времени? В этом вопросе вместо поздравлений звучит упрек. На этот раз такого не случится. Нет, не случится, потому что отец Ванеевой вот-вот будет назначен членом Политбюро. А генеральный секретарь Нармонов считает, что Ванеев останется преданным ему, человеку, который продвинул его на самый верх. Нармонов со своими мечтами о сокращении вооружений, ослаблении контроля партии над жизнью страны, «либерализацией» всего завещанного партии... Герасимов изменит все это.
   Добиться этого будет, разумеется, непросто. У Герасимова было всего три надежных сторонника в Политбюро, но среди них — Александров, партийный идеолог, которого Нармонов не смог убрать из прежнего состава, несмотря на то что Александров возражал против изменения генеральной линии. А теперь у Герасимова появился новый союзник, совершенно неизвестный Нармонову. С другой стороны, у генерального секретаря поддержка армии.
   И все это следствие поступка Матиаса Руста, немецкого парня, сумевшего посадить свою арендованную «Сессну» на Красной площади. Нармонов проявил себя хитрым политиком. Руст прилетел в Советский Союз в День пограничника — совпадение, которое он не сумел объяснить, — и Нармонов лишил КГБ возможности провести настоящий допрос воздушного хулигана! Герасимов все еще испытывал раздражение по этому поводу. Молодой немец отправился в полет в тот единственный день в году, когда все пограничные войска КГБ, насчитывающие огромное количество стражей границы, напиваются до потери сознания. Вот почему он перелетел через Финский залив и никто не сумел обнаружить его. Затем легкий самолет упустили войска ПВО, и юноша совершил посадку прямо перед собором Василия Блаженного!
   После этого генеральный секретарь Нармонов быстро взялся за дело: результатом бурного заседания Политбюро, на котором Герасимов не смог высказать свои возражения, опасаясь поставить под удар самого себя, были уволены в отставку командующий войсками ПВО и министр обороны маршал Соколов. Новый министр обороны, маршал Д. Т. Язов, был ставленником Нармоно-ва. Ничтожество, ло того находившееся на низшей ступени среди высших военачальников, человек, не сумевший заслужить выдвижение и полагавшийся на поддержку генерального секретаря. В результате наиболее уязвимая брешь в обороне Нармонова оказалась прикрытой. Ситуация осложнялась тем, что Язов все еще не сумел полностью утвердиться на своем посту и нуждался в поддержке опытных офицеров вроде полковника Филитова.
   А Ватутин считает, что это всего лишь контрразведывательная операция, проворчал про себя Герасимов.
   Меры безопасности вокруг сведений, получаемых от «Кардинала», не позволяли Фоули сообщить о высланном докладе обычным путем. Даже одноразовые шифры, теоретически совершенно неподдающиеся расшифровке, в данном случае были запрещены. Таким образом, краткое резюме на первой странице, предшествующее последнему докладу, предупреждало сообщество, обладающее допуском «дельта», что высланные данные были не совсем те, что ожидались.
   Когда Боб Риттер понял это, его словно выбросило из кресла. Он взял сделанные ксерокопии и, прежде чем отправиться в кабинет директора ЦРУ, уничтожил оригинал. Грир и Райан были уже там.
   — У него кончилась пленка, — произнес заместитель директора ЦРУ по оперативной работе, как только за ним закрылась дверь.
   — Что? — спросил судья Мур,
   — Появилась новая информация. Судя по всему, у наших коллег из КГБ есть агент, внедренный в проект «Чайный клипер», только что передавший им сведения о нашей работе над новым типом зеркала, и «Кардинал» решил, что это более важно. На все у него не хватало пленки, и он уделил основное внимание деятельности КГБ в «Чайном клипере». В результате мы получили всего половину данных по их лазерной установке.