Коллинз Джеки. Голливудские жены

   Он перебрался, дал горничной двадцать пять долларов, чтобы она разобрала всю его одежду: выстирала, починила, сдала в химчистку. Тысяча двести долларов – любезность, оказанная Монтаной Грей, – спасли ему жизнь, и он вернет ей их с первого же гонорара.
   Вопрос с машиной остро не стоял, так как Монтана разрешила ему взять «Фольксваген», пока он ей самой не понадобится. Он пытался дозвониться ей в больницу, сказать, что сочувствует по поводу ее старика, но она на звонки не отвечала. Оставил для нее номер своего телефона, чтобы при надобности она могла потребовать свою машину.
   Конечно, он все время думал об Ангель. Но, может быть, сейчас она будет скорее помехой, чем подмогой, поэтому на какое-то время он задвинул ее на задний план. Сейди Ласаль говорила, что надо раньше ложиться и больше бывать на солнце; как раз этим он и занялся, сосредоточившись только на том, чтобы тело было красивым. Ко времени фотосъемки ему хотелось затмить самого себя.
   Сейди не стала затягивать. Она позвонила сразу после разговора с Оливером Истерном и сказала, что все обстоит, как она и думала, – ничего еще не решено. Он ощутил мучительный приступ тревоги. Почему, черт побери, Нийлу Грею надо было взять и схлопотать инфаркт? Как его угораздило выбрать такое время?
   – Насчет фотосъемки договорились на завтра, – продолжала она, как видно, не беспокоясь из-за проволочек с фильмом. – В девять утра за тобой заедет лимузин. Будь готов к напряженной работе.
   Она его не дурачила. В девять прибыл лимузин, и на заднем сиденье собственной персоной восседала Сейди.
   Он все внимание уделял загару и своему телу. Он был в отменной форме – как бегун, готовый рвануть на старте.
   – Я тобой довольна, – сказала она. – Предписания выполнять умеешь.
   Он улыбнулся. Похвалы были ему очень даже нужны. Потом задумался, а не собирается ли она к нему клеиться, и отчаянно понадеялся, что нет.
   Будет. Так бывает всегда, когда для тебя что-нибудь делают.
   Съемка прошла хорошо. Девять часов подряд с коротким перерывом на обед. Семь человек занимались только им. Парикмахер, художник-гример, художник по костюмам. Фотограф, два его ассистента. И Сейди.
   На все у нее было свое мнение. Из-за каждого кадра со всеми совещалась. Знала, чего хочет, и не отступала, пока не была уверена, что вот теперь – именно то, что надо.
   К вечеру он был совсем измочален и все же в восторге. Если это первое знакомство с тем, что ему предстоит, он хочет еще и еще.
   – Когда я смогу посмотреть отпечатки? – спросил он с волнением, когда Сейди высаживала его у дома.
   – Скоро. Я позвоню, – пообещала она.
   На следующий день его вызвали к ней в офис. Когда он вошел в ее кабинет, она разговаривала по телефону и махнула ему, чтобы он сел. Он слышал, как мужской голос орал на другом конце провода. Сейди это как будто не возмущало: она отставила трубку от уха и терпеливо слушала.
   Он огляделся. Стены были завешаны фотографиями суперзвезд в рамках. Куда она воткнет его фото? Черт! С трудом верится, что все это с ним происходит.
   – Не волнуйся, Джордж, – ласково говорила она в трубку. – Вечером я снова встречусь с Оливером и совершенно точно узнаю, когда у тебя начинаются съемки.
   Новая порция ора.
   – Потом, Джордж, – твердо сказала она. – Положись на меня. – Она повесила трубку, запустила руку в серебристую коробочку и закурила длинную тоненькую сигарку.
   – Можно взглянуть на мои фотографии? – спросил он с надеждой.
   – Еще не готовы.
   – А… – Он занервничал. Зачем же она его вызывала? Хорошая новость или плохая?
   Она задумчиво на него посмотрела.
   – Итак, Бадди, «Люди улицы»– определенно твои. Пятнадцать тысяч в неделю за десять недель запланированной работы, и самое лучшее – в афишах и в титрах будет указано: «Представляем Бадди Хадсона в роли Винни». Контракт сейчас печатается.
   Он не сказал ни слова. Просто сидел обалдевший.
   – У тебя возражений нет?
   – Пятнадцать тысяч долларов в неделю? – выговорил он.
   – Может, ты предпочитаешь рубли?
   – Го-о-споди!
   – Рада, что ты доволен. Приятно, когда хоть один клиент удовлетворен.
   Он не знал, что сказать.
   – Любой другой агент добыл бы тебе лишь четверть этой суммы, – без обиняков заявила она. – Я хочу, чтобы ты это запомнил.
   – Я никогда этого не забуду, – задохнулся он.
   – Забудешь, и еще как скоро. – Слов она не тратила. – Через год речь пойдет об очень больших деньгах, вот тогда-то ты скорее всего и забудешь, с кого все началось.
   Не совсем так: не с нее все началось – благодарить он должен Монтану. Но не может быть сомнений, что именно Сейди вывела. его на большие деньги, и за это он будет вечно ей благодарен.
   Вдруг его прорвало, и он начал сыпать вопросами:
   – Когда я получу сценарий? Режиссером будет Нийл Грей? Когда начнутся съемки?
   Она отвечала коротко:
   – Дата пока не определена. Но скоро. Сценарий послан мне с нарочным. Костюмер свяжется с тобой попозже. Отделу рекламы нужны твоя биография и самые последние фото – не говори им о том, что у нас с тобой была фотосъемка, это очень важно, а с картиной никак не связано, пусть все так и останется.
   Она еще не сообщила ему о своих планах расклеить его на рекламных щитах по всей Америке.
   – Буду что надо, – пообещал он, воспрянув духом. – Никого не подведу.
   – Надеюсь, что нет.
   – Очень за титры признателен.
   – И прав.
   Он встал и заходил по кабинету, прикидывая, не пора ли заговорить про Ангель.
   Нет. Сначала надо ее отыскать. Начать съемки. Вот тогда-то и вывести ее на сцену.
   – Я собираюсь на уик-энд в Палм-Спрингс, – как бы между прочим сказала Сейди. – У меня там дом.
   Так он и думал.
   – Спринте тебе совсем незнаком? – спросила она.
   Почему за все надо платить?
   – Никогда там не был, – осторожно заметил он.
   – Мне бы хотелось, чтобы ты приехал в воскресенье. Это недалеко. Машина ведь у тебя есть?
   Он увидел путь к спасению.
   – Да она у меня сломалась.
   – Похоже, тебе нужна новая. Что ж, организуем для тебя аванс. Есть у меня очень хороший менеджер, который отлично о тебе позаботится.
   Она написала фамилию и телефон и протянула ему.
   – Звякни ему попозже, я его предупрежу.
   – Насчет Палм-Спрингс… – начал он.
   – Важно, чтоб ты приехал, Бадди. У меня для тебя сюрприз.
   Подъезжай утром в воскресенье где-то между десятью и одиннадцатью.
   Он неохотно кивнул и подумал, какой же надо стать звездой, чтобы можно было уже не выкладываться.
   Вот зараза! Все это было ему отвратительно.

Глава 48

   У Милли в Лос-Анджелесе была куча родственников. Она была рада их повидать, и они были в восторге от ее общества, поэтому, когда Леон сказал, что ему надо съездить на денек в Барстоу, она его особо не задерживала.
   Он ни свет ни заря отправился в машине, взятой напрокат в «Гертце», и вырулил на шоссе до начала утреннего часа пик.
   Голливуд Милли заворожил. Она тут все полюбила – от неряшливого Голливудского бульвара, где тротуары изукрашены отпечатками ног кинозвезд, до обсаженных пальмами улиц Беверли-Хиллз.
   Леон же этот город возненавидел. Слишком жарко и беспокойно. Он чувствовал – тут всякое может произойти, да так оно обычно и было.
   Однажды, проезжая по бульвару Сансет, они видели, как малолетняя проститутка договаривалась с водителем роскошного серебристого «Мерседеса». Девчонка на вид едва тянула на четырнадцать. Детское личико и подростковое тельце, упакованное в черные кожаные брюки в обтяжку и коротенькую, выше пупка, майку. Она напомнила Леону Джой, и он быстро отвел глаза в сторону.
   – Нет, ты видел? – требовала ответа Милли. – Это ж подумать – соплюшки уже пристают на улицах к мужикам. Почему никто не вмешается?
   Тогда он понял, что никогда не сможет признаться ей насчет Джой. «Почему ты ей не помог?»– станет негодовать Милли.
   А ответить будет нечего, только то, что ему стыдно.
   В Барстоу было жарко и пыльно. Он провел день, собирая сведения об Уинифред и Уиллисе Эндрюсах, которые сочетались священными узами брака, а потом исчезли неизвестно куда.
   Единственной зацепкой был ушедший на пенсию врач, фамилию которого Леон отыскал, роясь в старых медицинских архивах по месту давней работы Уиллиса, где его совсем никто не помнил.
   Он позвонил врачу – человеку, судя по голосу, старому и раздражительному.
   – Не уверен, что смогу вам помочь, я уже двадцать лет как на пенсии.
   – Нет ли у вас истории болезни Уиллиса Эндрюса? – с надеждой спросил Леон.
   Старик-доктор проворчал что-то о подвале, где у него свалены истории болезней не одной сотни больных.
   – Можно мне прийти и поискать? – попросил Леон и получил ворчливое разрешение.
   Доктор жил в часе езды от города, и, проезжая засушливые пустынные места, Леон задавался вопросом: «Что я тут делаю у черта на рогах? Какая связь между этой детективной ерундой и Джой Кравец?»
   Когда он нашел дом, уже стемнело. Он весь вспотел и хотел есть, но горел желанием раздобыть любые сведения, пусть самые ерундовые.
   Дверь открыла изможденного вида женщина.
   – Извините за беспорядок, – проговорила она, впустив его в уютную гостиную. – Но гости к нам заходят нечасто. Па, – позвала она, направившись с Леоном к подвалу, – пришел тот полицейский.
   – Пускай идет вниз! – проорал старик.
   Леон спустился в подвал – сырое затхлое помещение, до потолка загроможденное старой мебелью, картонными коробками и разным старьем. Среди всего этого сидел доктор – ссохшийся человечек с копной растрепанных седых волос и проницательными серыми глазами. Леон подсчитал, что ему, хоть он и хорошо сохранился, никак не меньше восьмидесяти. Вокруг него валялись древние регистрационные книги и какие-то бумаги. Содержимое дюжины с лишним коробок было вывалено на холодный каменный пол. С первого взгляда Леон понял – понадобится не меньше недели, чтобы во всем этом разобраться. Он протянул руку и представился.
   Доктор ответил костедробильным рукопожатием.
   – Как дела? – поинтересовался Леон.
   – Вот это хороший вопрос, – ответил старик, давая понять, что пребывает в некоторой растерянности.
   Леон вздохнул.
   – Не думаю, чтоб вы помнили Уиллиса Эндрюса.
   Старик фыркнул от смеха.
   – С такой памятью, как у меня, я помню только, что мне сегодня на завтрак давали.
   Три часа спустя Леон ехал назад по автостраде в Лос-Анджелес, заручившись обещанием доктора, что тот позвонит, если когда-нибудь найдет медицинскую карту Эндрюса. Впрочем, не так уж это было и важно. Он прекрасно понимал, что гоняется за мелочами. Было четыре часа утра, когда он добрался до гостиницы.
   Милли крепко спала. Он лег рядом. Она что-то пробормотала, но не проснулась.
   Час он лежал, не смыкая глаз, потом наконец заснул.

Глава 49

   Палм-Спринте. Температура дошла уже до ста трех градусов по Фаренгейту.
   Сейди приехала в субботу в полдень со своим помощником Ферди Картрайтом. Ферди был при ней семь с половиной лет.
   Ему было сорок, одет с иголочки, остер на язык и прекрасный работник.
   Дом ее собственный, стоял на улице Песчаных дюн в фешенебельном квартале Ранчо Мираж. Ничего выдающегося, просто дом, куда можно было время от времени удирать – так по крайней мере Сейди нравилось говорить. Ферди был счастлив, что его взяли с собой, хотя она предельно ясно дала понять, что на ночь он не останется.
   – Дом у тебя чудный, – бурно восхищался он, стрелой летая из комнаты в комнату и сгорая от желания быть в этом доме званым гостем, а не просто помощником, которого Сейди попросила помочь ей подготовить сюрприз для Бадди Хадсона. Откровенно говоря, Ферди был несколько ошарашен внезапным всепоглощающим интересом Сейди к мистеру Хадсону. Ей же вроде нравились дамы?
   Несколько странно переключаться в ее возрасте, не правда ли? И не полнейшая ли глупость с ее-то положением в обществе цеплять молоденького безработного актера? Согласен, Бадди Хадсон великолепен. Но в Голливуде великолепных хоть отбавляй.
   Интересно, думал он, свершили они уже свое грязное дело или… это задумано сделать как раз на уик-энд?
   – Ферди! – резко окрикнула Сейди. – Я рада, что мой дом тебе понравился, но будь добр, выгрузи-ка все из машины.
   Он подчинился. Ради Бадди Хадсона она, конечно, берет на себя массу хлопот. Он неодобрительно фыркнул; одна надежда, что Бадди того стоит. Однако, по его скромному мнению, в постели красавчики всегда страшно разочаровывают.
   Заниматься делами Монтана обычно предоставляла Нийлу.
   У них был один и тот же нью-йоркский адвокат, который отлично справлялся со своим делом, обеспечивая Нийлу выгоднейшие контракты и достойно соблюдая и ее интересы. Близко знакома она с ним не была – несколько деловых встреч, один ужин. После разговора с Оливером она сразу же бросилась к телефону. Он поохал и поахал, произнес все полагающиеся в таких случаях слова, но потом сказал нечто такое, что ее ошеломило:
   – Разумеется, вы должны понимать, что права на сценарий «Людей улицы» принадлежат Оливеру Истерну. Если Нийл не в состоянии соблюсти условия контракта… ну…
   Она в бешенстве швырнула трубку. Меряя шагами палату, в которой обосновалась на это время, она вся кипела. Должен же быть какой-то выход. Нельзя позволить Оливеру вытворять с ее собственностью все, что ему взбредет в голову, даже если она и продала мерзавцу сценарий.
   Да, а как насчет полного контроля? Как насчет сделки в целом?
   Есть ответ, и постепенно она на него вышла. Почему бы не поставить фильм самой? Взять на себя обязанности Нийла, пока он не поправится?
   Она даже задрожала от предвкушения. Это куда лучше, чем брать нового режиссера, и если Оливер хочет придерживаться первоначального графика съемок, то она вполне готова. Лучше ее никто не знает ее детища.
   Но справится ли она?
   Конечно, справится. Она шла к этому все время. Не ее вина, что Нийл свалился с инфарктом и дал ей эту блестящую возможность. К тому же предательского удара в спину она ему не наносит. Когда он выздоровеет, то просто придет и все возьмет на себя.
   Воодушевленная, она позвонила Оливеру и потребовала встречи. Он согласился пообедать с нею на другой день в «Поло».
   В тот вечер дела у Нийла пошли на поправку, и она сразу поняла, что решение ее правильное.
   Утопая в цветах, Элейн ничего, кроме одиночества, не ощущала. Она даже не представляла себе, насколько ее повседневная жизнь зависит от Росса. Ну, конечно, она его пилила и орала на него, но вокруг него – как вокруг единственного избалованного ребенка – вращалась вся ее жизнь. Что бы она ни делала, все было так или иначе связано с ним. Конечно, за исключением Рона Гордино. Которого она ненавидит. С его провинциальным протяжным говором. И лакейскими пальцами. И длинным тонким членом.
   За десять лет брака она только трижды разлучалась с Россом.
   И то были вынужденные разлуки, потому что он уезжал на съемки, а она, пока его не было, проводила время, занимаясь его делами. Что бы она ни делала, все было для него – покупала ли новое платье или удаляла волосы на ногах.
   Ее как громом поразило: а ведь любит она этого лодыря и изменника, беспечного сукиного сына!
   Она пошла к своему психотерапевту и сказала ему об этом.
   – Знаю, Элейн, – ответил он самоуверенно. – Именно это я всегда и пытался тебе втолковать.
   Как только заработала местная кухня сплетен, телефон ее умолк. Одиноких женщин не встречают с распростертыми объятиями на ужинах, приемах и просмотрах, если только они не богаты и знамениты сами по себе. Элейн в одиночку – это угроза.
   А вдруг у какого чужого мужа зачешутся яйца… Элейн в ее положении вряд ли откажет.
   Она сделала открытие, что друзей у нее нет. Только знакомые до первой беды.
   Есть, конечно, Мэрли. Святая Мэрли, как ее за ночные бдения у постели Нийла подло прозвала вся кинобратия.
   Потом Карен.
   В жопу Карен с ее огромными сосками! Элейн ненавидит ее лютой ненавистью. Ради бога, только бы Росс больше не встречался с этой сукой!
   Снова приходил Рон Гордино, на этот раз с батоном натурального хлеба и свежими коричневыми яйцами с фермы.
   Она спряталась в спальне, а Лине велела сказать, что ее нет дома.
   Он поглядел на ее голубой «Мерседес», стоящий у подъезда, потом наконец легкой походкой отошел и залез в свой нелепый джип.
   Она стала попивать. В первой половине дня – ни капли. Но в обед белое вино помогало, а потом – крохотная рюмашка водки, дотянуть до вечера. После шести часов, когда Лины уже не было, пропустит еще вина, пару стаканчиков водки и несколько рюмок крепких ликеров, пока не забудется спасительным сном.
   Иногда она забывала поесть. И скоро превратилась в развалину.
 
   В субботу Росс отдал вымыть и начистить свой «Корниш».
   Пока шла работа, он устроился в шезлонге, выставленном у бассейна, и принялся наблюдать мир и проходящих туристов.
   Несколько знакомых помахали ему, но никто его не донимал.
   Понятно. Что его донимать, в лучах славы он ведь не купается. Даже носа не греет.
   От нечего делать он смотрел, как блондинистая проститутка охмуряет какого-то деревенщину, исходящего потом и увешанного золотыми цепочками.
   Блондинка несколько раз прошлась, вихляя бедрами, мимо купальной кабинки, в которой тот сидел, пока он не обратил на нее внимания. На ней было узенькое-преузенькое бикини и белые босоножки на тонком высоком каблуке; тощее тело с головы до пят смазано густым темным кремом.
   – Привет, – в конце концов проворковала она. – Не против, если я взгляну на ваш номер «Вэрайети?»
   – Отцепись, девонька, – посоветовал мужик – не такая уж, оказывается, и деревенщина.
   – Извиняюсь, – грубо бросила проститутка и принялась оглядываться, подыскивая других клиентов. Она заметила, что Росс наблюдает за ней, и состроила ему – для начала – улыбочку. Он перевернулся на живот и сделал вид, что не видит.
   Он, должно быть, заснул под палящим солнцем, так как вдруг почувствовал, что ему на спину капают холодную воду, а чуть с хрипотцой голос Карен Ланкастер, который ни с каким другим не спутаешь, произносит:
   – Ах ты, вшиварь ленивый! От жены ушел, а я узнаю об этом из газет. Чудненько!
   Он охнул и перевернулся.
   – Ты-то что здесь делаешь?
   – Обедаю с папочкой и Памелой. А теперь вопрос по существу: что здесь делаешь ты?
   – Я здесь живу.
   – Мило, что ты мне об этом не сказал.
   – Вот теперь и говорю.
   – Великое одолжение, – надулась она. – Мог бы по крайней мере позвонить. Если я ошибаюсь, ты меня поправь, но мне казалось, что у нас с тобой что-то особенное.
   – Ты рассказала про нас Элейн.
   – Не рассказывала, – взвилась она. – Как ты вообще мог такое подумать?!
   – Кто-то же ей рассказал.
   – Не я. Она звонила и разыскивала тебя в день вашего приема, а я разыграла удивление.
   – Наверное, не очень хорошо разыграла.
   – Чего ты расквохтался? Ты и так уже готов был ее бросить, так и нечего искать отговорки, что она про меня узнала.
   Она сняла зеркальные очки и испепелила его взглядом.
   – Почему ты поселился здесь? Мог бы приехать прямо ко мне.
   Он не нашелся что ответить. У Карен Ланкастер нет прав на него.
   Его спасло появление Джорджа Ланкастера, Памелы Лондон и разномастной свиты, державших путь к тенту Ланкастера, где уже расставлены были столы для ленча.
   – Росс! – прогудел Джордж.
   – Росс! – эхом отозвалась Памела.
   Раньше надо было думать. Бассейн в отеле «Беверли-Хиллс»– едва ли то место, где можно спокойно позагорать.
   – Пойдем перекусишь с нами, – залилась трелью Памела, ее костлявое тело ходуном ходило в свободном, до пола, платье с ярким тропическим рисунком.
   – Да-да, – поддержал Джордж, ослепительный в своем белом «сафари».
   – И я бы хотела, – хрипло сказала Карен, снова надевая очки.
   Было чуть больше половины первого, а в Палм-Спрингс ему надо было поспеть к пяти. Если уехать около двух, то времени хватит с лихвой.
   – Почему бы и нет? – отозвался он, встал и надел рубашку.
   Памела взяла его под руку.
   – Мне очень жаль, что у вас с Элейн так вышло, – захлебывалась Памела. – Но такое ведь случается. – Она хрипло рассмеялась. – Мне ли не знать! Мужей у меня было предостаточно!
 
   Суббота всегда была самым напряженным днем. Коко носился по парикмахерской как ненормальный, устраивая своих леди – так он любил называть всевозможных представительниц женского пола, часто посещавших его салон. Раймондо, как всегда, бросал плотоядные взгляды и кадрился. Ангель сидела на телефоне, вела запись клиентов, звонила, чтобы заказать что-нибудь поесть, и вообще всему задавала тон.
   – Даже не знаю, как бы я без тебя управлялся, – вздыхал Коко. – Дарлен была такой ведьмой, заставить ее заказать сэндвич с тунцом было все равно, что уговорить Нэнси Рейган покупать платья в обычных магазинах!
   Ангель выдавила улыбку. После приема она не очень хорошо себя чувствовала. Плохо спала и каждое утро просыпалась измученной: ее тошнило.
   Коко пристально посмотрел на нее.
   – У тебя все в порядке, греза моя?
   Ее красивые глаза наполнились слезами.
   – Все хорошо.
   – «Хорошо»! – передразнил он. – Да у тебя такое лицо, как будто конец света.
   Она залилась слезами.
   – Просто я запуталась.
   Зазвонил телефон. Какая-то женщина в бигуди подлетела как бешеная к столу и завопила:
   – Вызовите такси, я ухе опаздываю на десять минут.
   Раймондо заорал из глубины салона:
   – Следующая сука – пра-а-ашу!
   Коко крепко обнял Ангель и принялся успокаивать:
   – Не вовремя ты это, милая. Давай-ка мы на вечер оставим наши слезы. Поужинаем у меня дома и поиграем в правду. Идет?
   – Идет, – благодарно всхлипнула она, понимая, как надо ей с кем-нибудь поделиться. – Мне бы очень хотелось.
 
   Пока Росс разделял у бассейна трапезу с Ланкастерами, Оливер Истерн и Монтана Грей сидели за ленчем в «Поло».
   Оливер гонял по тарелке омлет. Монтана терзала салат. Оба были заняты своими мыслями, пытаясь в то же время поддерживать светский разговор. Оба друг друга терпеть не могли. Оба были друг другу нужны. Монтана поняла это день назад. Оливер только начинал смиряться с этим благодаря тому, что у Монтаны был дар убеждения. Она упорно продолжала доказывать, что другой кандидатуры в режиссеры у него просто нет, пока Нийл не поправится, чтобы взять все в свои руки.
   Сначала он поднял ее на смех. За кого она его принимает – за сумасшедшего? Но по мере того, как она излагала свои доводы, ее предложение обретало все больший смысл.
   Она лучше всех знает сценарий. Лучше всех знает съемочную группу, подобранную Нийлом. Она сама набирала актеров для фильма – за исключением Джорджа и Джины. (Про Джину он ей еще не сказал, приберег этот лакомый кусочек на десерт.) Она открыла Бадди Хадсона, который, по мнению Сейди, будет дьявольски популярен. Она уже ставила фильм. Правда, это была всего лишь короткометражка, снятая почти без бюджета, но за нее она получила премию.
   Но самое главное – она, вероятно, будет работать бесплатно: настолько ей хочется ставить этот фильм, а из трех режиссеров, к которым Оливер уже обращался, два запросили столько, что проще руки-ноги отдать, а с третьим Оливер яиц бы лишился.
   И вовсе это не плохая идея – чтобы картину ставила Монтана. Ей он, понятное дело, этого не сказал. Приятно было, что она оказывает ему хоть немного внимания – для разнообразия. Хотелось бы думать, что она пресмыкается, но этого не было – пока.
   – Не знаю, – морочил он ей голову. – Опыта у тебя ведь нет.
   Сомневаюсь, что Джордж согласится. Мои финансисты дадут мне, наверное, от ворот поворот, если я только заикнусь о тебе. – Он выложил свой козырь. – Уж если ты называешь меня говнюком, могу себе представить, что услышу от них.
   Она спокойно глянула на него через затемненные очки для чтения.
   – Я приношу извинения, Оливер. Иногда я говорю то, что говорить вслух не надо.
 
   – Что такое происходит в Палм-Спрингс, о чем нам следовало бы знать? – гремел Джордж.
   – Просто дела, – сказал Росс, принося извинения зато, что должен уйти со скучного ленча.
   – Ну, прямо, – зло буркнула Карен.
   – Если и были у меня когда-нибудь дела в Палм-Спрингс, так либо с мячиком для гольфа, либо с какой-нибудь милашкой. – Взгляд у Джорджа стал масленым.
   Росс вежливо улыбнулся.
   – Ты должен нас навестить, – громко заявила Памела. – Если дурацкий фильм Джорджа не начнут скоро снимать, мы уедем домой, и бог с ним со всем. Тут подохнуть можно от скуки.
   Росс встрепенулся, и не оттого, что рука Карен весь обед тискала под столом его яйца.
   – Когда начнутся съемки? – как бы между прочим поинтересовался он, вставая из-за стола.
   – А кто его знает! Этот тип Истерн все кормит обещаниями.
   Несет какую-то ерунду, что должен найти подходящего режиссера.
   – Когда вернешься, Росс? – строго спросила Карен.
   Интересно, подумал он, что намечает Сейди? Два дня в постели, может, три?
   – Во вторник или в среду.
   – Где остановишься?
   – Боже, Карен, дорогая… ты насела на беднягу как жена, – заливалась трелью Памела.
   Карен метнула на нее злой взгляд, и Росс поспешил исчезнуть.