Коллинз Джеки. Голливудские жены

   – Я… э… я не смогла снять тут номер. – Она была не в силах отвести от него завороженного взгляда. Никогда она еще не видела такого красавца. Он словно взял лучшее у двух ее любимых киноактеров – Ричарда Тира и Джона Траволты – и был прекраснее их обоих: кудрявые темные волосы, дымные черные глаза и фигура, сильная, но стройная и гибкая.
   – О-о! Вот это скверно! А вы заранее не заказывали? Здесь всегда наплыв туристов.
   – Я заказала, но… – Ее глаза наполнились слезами. – Я… Со мной еще никогда не случалось ничего страшнее! Ну, трудностей ожидать явно не следует.
   – Так расскажите?
   – Нет. Не могу.
   – Отчего же? Если выговориться, всегда становится легче.
   Пошли. Я напою вас чем-нибудь.
   Он провел ее в примыкавшее к вестибюлю кафе, где официантка поздоровалась с ним, назвав его по имени.
   – Что пьем? – спросил он, прикидывая, сколько времени потребуется, чтобы затащить ее в постель.
   – Крюшон, пожалуйста.
   – Срамом для остроты?
   – Нет. Просто крюшон.
   В его взгляде появилось удивление.
   – Вы не пьете?
   Она покачала головой.
   – Накурите?
   Она опять покачала головой.
   Рискнуть? Не стоит. Да и что толку? Пожалуй, будет лучше обойтись и без шуточек. Слишком уж обычный заход.
   – Ну, вот, – сказал он. – А теперь поговорим о том, что произошло с вами. Какой-нибудь подонок втянул вас в историю?
   Сама не понимая почему, она ему доверилась. Взяла и доверилась.
   И скоро уже рассказывала все с самого начала – с той минуты, как она приехала в Голливуд, до этой мерзкой сцены с Дафной полчаса назад.
   – Я чувствую себя такой грязной, – сказала она тихо. – Вы можете представить себе, чтобы девушка была способна на такое?
   Может ли он представить себе? Черт! Да если бы ему платили по доллару за всех цыпочек, которые развлекались друг с другом у него на глазах! Эта лисичка либо втирает ему очки, либо совсем уж невинная дурочка.
   – У меня найдется кровать для вас, – заметил он вскользь.
   Она мгновенно вспомнила, что он – мужчина. А мужчины хотят только одного.
   – Спасибо, но нет.
   Он не настаивал, только сказал мягко:
   – Но ведь вам надо где-то устроиться на ночь.
   – Нет. Не надо. Я поеду в аэропорт, чтобы с первым же рейсом улететь в Лос-Анджелес.
   – Глупее не выдумаешь!
   – Почему?
   – А потому, деточка, что вы здесь – на одном из красивейших островов в мире, и я никуда вас не отпущу, пока лично не покажу его вам.
   – Но…
   Он прижал палец к ее губам.
   – Никаких «но»… У меня есть друг – хозяин маленькой гостиницы. Мы найдем там номер для вас.
   – Но…
   – Заповедь первая, никогда не спорить с Дружком Бадди.
   Три недели пронеслись как одна минута – Бадди сдержал слово и показал ей остров. И не только водил и возил ее по Гонолулу. Другой его друг, владелец туристического самолета, свозил их на Мануи, Линаи и Молокаи – по целому дню на каждом из островов. Они обследовали белые пустынные пляжи, коралловые рифы, где в прозрачной воде шныряли тропические рыбки, экзотически прекрасные, и потрясающий Райский парк.
   Никогда еще Ангель не жила такой замечательной, такой полной жизнью. Бадди пробуждал в ней чувства, о которых она прежде и не подозревала. В уютном номере гостиницы его друга она каждое утро с тревожным нетерпением ждала, когда он заедет за ней. Несколько раз он начинал уговаривать ее провести ночь у него, и каждый раз она старательно объясняла, что она «не такая».
   Он смеялся, когда она говорила так, но его смех не ослаблял ее решимости, хотя втайне она понимала, что хочет его. Она жаждала целиком отдаться его сильному крепкому телу. Когда он целовал ее на прощание, ей требовалась вся сила воли, чтобы оттолкнуть его.
   Бадди пел в баре.
   – На самом деле я актер, – объяснил он. – Но мне нужно было отдохнуть. Ну, я и уехал из Лос-Анджелеса сюда на несколько месяцев. В Голливуде я работал днем и ночью. Ну, понимаешь – фильмы, телевидение. Словом, все, что ни назови.
   – Правда? – сказала она почтительно.
   – Ну да. Разве ты меня не узнала в тот вечер?
   Она покачала головой.
   – Я редко смотрю телевизор.
   – Хо! А я-то думал, что ты только поэтому и позволила мне заговорить с тобой. Я знаменитость, девочка!
   Он только один раз разрешил ей прийти в бар, где работал. Она сидела у стойки и любовалась им, пока он пел «Мой путь», «Чикаго»и все прочее.
   – Им тут нравится старье, – объяснил он с некоторым смущением. – Мой настоящий репертуар – эта Билли Джоел и рок. Но надо и о долларах думать.
   Как-то, когда они расположились на тихом пляже, он лег на нее и начал целовать сильнее и торопливей, чем когда-либо прежде.
   – Ты знаешь, что сводишь меня с ума, – бормотал он. – Больше я так не могу!
   Его жесткое вздутие впилось ей в бедро, и ее тело инстинктивно потянулось к нему.
   – Детка! – бормотал он, пряча лицо в ее золотых волосах. – Детка… детка… детка… Я должен тебя взять… Понимаешь, что я говорю? Я должен!
   Она хотела его столь же сильно. Он был всем, о чем она мечтала, и даже больше. Он мог стать семьей, которой у нее никогда не было. Тем, о ком она будет заботиться. Тем, кто будет заботиться о ней. Тем, чьей она станет.
   – Но ведь можно пожениться? – шепнула она робко.
   Он скатился на песок. Тут же. Но потом передумал. Что страшного в том, чтобы жениться на самой красивой девушке в мире?
   – Правильно, детка! – сказал он.
   И неделю спустя они поженились. Простенькая церемония.
   Бадди в костюме приятеля, Ангель в белом кружевном платье, которое купила на все остававшиеся у нее деньги.
   – Знаешь что? – возбужденно заметил Бадди на другой день после свадьбы. – Мы возвращаемся в Голливуд. Мы с тобой, детка, так себя там покажем, что они не сразу очухаются.
 
   Ангель мечтательно кончила разворачивать покупки. Понравится ли Бадди такой ужин? Гамбургеры, зеленая фасоль, печеный картофель и яблочный пирог.
   Она легонько улыбнулась, подумав о том, что будет после ужина. Они с Бадди совсем одни. Вместе в постели. Любят, любят, любят друг друга.
   Спасибо, Дафна! Ты изменила мою жизнь, сделала меня самой счастливой женщиной в мире!
   Бадди удалось умаслить Фрэнсис до такой степени, что она, когда он уходил, уже улыбалась. И даже дала ему пару раз затянуться. Для кайфа маловато, но на черта кайф тому, у кого есть Ангель? Только взглянуть ей в глаза, и адреналин уже бушует в крови. Этого ему хватает, чтобы легко продержаться до конца ДНЯ.
   Кто бы поверил, что Бадди Хадсон даст себя изловить? Во всяком случае, не он!
   Бадди Хадсон. Мечта любой девушки. Жеребец. Герой.
   Сверхзвезда. Ну-у…. если он сам не будет верить – то кто поверит? Скоро он добьется всего. Очень скоро!
 
   Бадди Хадсон. Двадцать шесть лет. Вырос в Сан-Диего, воспитывался матерью, которая его обожала, – быть может, слишком.
   Она никуда его от себя не отпускала. Только школу позволяла посещать.
   Когда ему было двенадцать, умер его отец, и, хотя в материальном смысле у них все было хорошо, его мать совсем потеряла голову.
   – Теперь ты должен заботиться о мамочке! – рыдала она. – Ты должен стать моим сильным, сильным мужчиной.
   Как ни юн он был, ее слова его напугали. Ее близость и так уже душила, а теперь, после смерти отца, все могло стать только хуже.
   И стало. Она потребовала, чтобы он спал в ее кровати. «Мне страшно!»– твердила она. Он изнывал от ее давящей власти и думал только о том, как бы вырваться в школу к своему другу Тони, у которого дома тоже хватало неприятностей. Оба они фантазировали, как вырвутся на свободу.
   – А давай попробуем, – однажды предложил Тони.
   Бадди понравилась эта мысль. Ему уже было четырнадцать – высокий, хорошо сложенный, снедаемый желанием отправиться в широкий мир, посмотреть, что там делается.
   – Ага! Давай! – ответил он.
   Несколько дней спустя он позаимствовал из материнского кошелька двадцать долларов, и на большой перемене они с Тони смылись из школы. Бежали вперегонки по улице, хохотали, вопили от радости.
   – Чем займемся? – спросил Бадди.
   Тони пожал плечами:
   – Не знаю. А ты как думаешь?
   Бадди пожал плечами:
   – Не знаю.
   В конце концов они решили отправиться на пляж, а потом в кино. На пляже было жарко. Фильм был «Дело Томаса Крауна», Бадди влюбился в Фей Данауэй и решил, что раз Стив Мак-Куин способен быть актером, то он и подавно сможет. Семена честолюбивого замысла укоренились в его душе.
   Из кино они вышли не слишком представляя, где им переночевать, и направились к порту. Бадди подумал о матери – одна в своей большой кровати. Он ни о чем не пожалел и только обрадовался, что сумел спастись.
   Они околачивались около бара, клянча сигареты у выходивших матросов, пока наконец к ним не подошел уже немолодой мужчина.
   – Хотите на вечеринку? – спросил он, шаря глазками по сторонам.
   Бадди посмотрел на Тони, Тони посмотрел на Бадди, и оба обрадованно закивали.
   – Идите за мной, – сказал мужчина и пошел по улице к большой иностранной машине. Мальчики послушно забрались на заднее сиденье.
   – По-моему, это «Роллс-Ройс»! – шепнул Тони.
   – Больше смахивает на «Бентли», – шепнул в ответ Бадди.
   Теперь, когда мальчики были у него в машине, мужчина их словно не замечал. Он вел ее быстро и уверенно. Через десять минут Бадди нагнулся и потрогал его за плечо.
   – Простите, мистер. Только где эта вечеринка?
   Мужчина резко затормозил.
   – Не хотите ехать, так и скажите. Вас никто не заставляет.
   Зарубите себе на носу!
   От его слов Бадди стало тревожно. Он ткнул Тони локтем.
   – Пошли, а?
   – Нет! – возразил Тони. – Куда нам идти?
   Тоже верно. Внезапно Бадди пожалел, что не вернулся домой. Но не мог же он в этом признаться и уронить себя в глазах Тони?
   Еще минут через десять они свернули на подъездную дорогу и наконец остановились перед ярко освещенным домом. Вдоль дороги стояло еще много всяких дорогих машин.
   – Ого-го! – Тони присвистнул. – Вот это домишко!
   – Идите за мной, – сказал мужчина и повел их через большой холл. – Как вас зовут? – спросил он затем.
   – Я – Тони, а он – Бадди, – весело ответил Тони. – И мы оба жутко голодны. Как насчет пожрать?
   – Все в свое время. Вот сюда.
   Он распахнул двустворчатую дверь в гостиную, расположенную ниже холла. Там было полно людей. Гул разговоров, звон хрусталя.
   Они стояли в дверях, пока их не заметили и шум не затих.
   – Господа, – официально произнес их проводник, – познакомьтесь с Тони и Бадди.
   Все глаза в комнате обратились на них, и наступила мертвая тишина. Ее прервал женоподобный голос:
   – Неужели матросы, Фредди?
   По комнате прокатился смех. Низенький мужчина в ярко-оранжевом кафтане подкатился к ним, точно масляный колобок, протягивая сверкающую перстнями руку.
   – Добро пожаловать на мой вечер, мальчики. Чем вас угостить?
   Тони пожал руку толстячка.
   – Жратвой! – сказал он, улыбаясь до ушей, наслаждаясь каждой минутой их приключения А Бадди не отпускала тревога. Однако он спустился в комнату следом за Тони, понимая, что отступать уже поздно. А когда увидел роскошный стол, нагруженный всякой всячиной, он, пожалуй, не ушел бы, даже если бы, ему предложили.
   Им вручили по бокалу. Не спиртного, а чего-то пенного, по вкусу больше всего похожего на молочный коктейль. Потом им подали по полной тарелке разных аппетитных вещей. Все хлопотали вокруг них, но не так, словно они двое несмышленышей, а по-хорошему: спрашивали их мнение о том о сем, подливали напиток им в бокалы, не успевали они выпить половину, предлагали сигареты, и довольно скоро Бадди почувствовал себя отлично.
   – Ну-ка, попробуйте вот это! – Колобок протянул ему странную сигарету.
   Он не успел толком затянуться, как Тони выхватил ее у него.
   – Это травка? – сказал он. – Дайте-ка я попробую.
   Колобок улыбнулся. Зубы у него были мелкие и острые, как у хорька.
   Тони причмокнул, глубоко затянулся и тут же отчаянно раскашлялся.
   Колобок захохотал, и даже мужчина, который привез их, позволил себе ухмыльнуться.
   Тони сощурил глаза, опять затянулся и не только сумел не поперхнуться, но и некоторое время задержал дым в легких, а потом с торжеством его выдохнул.
   – Ты быстро учишься! – пророкотал Колобок.
   – А как же! – хвастливо заявил Тони. – Что еще вы дадите мне попробовать?
   У Колобка заблестели глаза.
   – Пожалуй, для кокаина ты не дозрел.
   – Я дозрел, чтобы испробовать что угодно!
   К этому времени Бадди почувствовал себя очень скверно.
   – Мне надо в туалет, – пробормотал он и, пошатываясь, вышел за дверь. Никто этого не заметил. Все глаза были прикованы к Тони, который готовился втянуть ноздрями белый порошок, который Колобок насыпал полоской на стеклянном столике.
   Бадди нашел у борную и долго мочился в унитаз. Облегчение было огромным, но его все равно тошнило. Он вышел в холл и увидел в глубине открытое окно. Глоток-другой свежего воздуха – вот что ему нужно! Он открыл окно пошире и высунулся наружу. У него закружилась голова. Не успев сообразить, что происходит, он потерял равновесие и вывалился через подоконник на жесткий дерн.
   Больше он ничего не помнил, пока не очнулся на утренней заре.
   Свет резал ему глаза, тело затекло и онемело. Он не мог сообразить, где находится. Его охватила паника. В висках стучало, вкус во рту был омерзительный. Он стоял в запущенном саду и, оглядываясь по сторонам, отчаянно напрягал память.
   «Тони. Я и Тони. Убежали. Кино. Порт. Мужчина в машине. Педики. Еда. Напиток».
   «Мать меня убьет. Наверняка».
   Он отряхнулся и пошел за угол дома. На подъездной дороге – ни единой души. Нигде ни души. Дом казался покинутым и в беспощадном солнечном свете выглядел убогим и обветшалым, а не сказочным дворцом, как накануне.
   Он нахмурился. Парадная дверь была заперта, но он заглянул в окно и с изумлением увидел, что вся мебель, которую ему удалось разглядеть, закрыта чехлами. Словно в доме уже давно никто не жил. Минуту за минутой он выжидал, не появится ли Тони, и, коротая время, обошел дом, высматривая, не удастся ли проникнуть внутрь. Но все двери и окна были надежно заперты. Тони явно смылся – а что ему оставалось? Он же наверняка решил, что Бадди смылся первым.
   Внезапно идея побега из дома утратила прежнее очарование.
   Все выглядит совсем иначе, когда ты совсем один, простывший, усталый и голодный. Мать его убьет, но все равно идти, кроме как домой, ему некуда. И он затрусил в более или менее правильном направлении.
 
   События последующих двадцати четырех часов все еще тяготили его. Порой он просыпался глубокой ночью весь в холодном липком поту – и вспоминал все до последней мелочи так ярко, точно это было вчера.
 
   Возвращение домой. Истерика матери. Полиция. Расспросы.
   Труп Тони был выброшен из машины на берегу залива в пять часов утра. Избитый, со следами сексуальных насилий, мертвый.
   Полицейские набросились на него, словно все это сделал он. Увезли в участок и допрашивали без перерыва семь часов, пока мать с помощью семейного адвоката не сумела вытащить его оттуда.
   Его отвезли домой, дали успокоительное, и он проспал десять часов. Опять приехали полицейские, требуя, чтобы он проводил их к дому, где была вечеринка. Несколько часов его возили взад-вперед в полицейской машине, но он не мог вспомнить, где находится дом.
   – А ты уверен, что была вечеринка? – подозрительно спросил детектив. – А ты уверен, что был дом?
   После трех бесплодных часов его опять привезли в полицейский участок, заставили просматривать альбом за альбомом с фотографиями преступников. Он не узнал ни одного лица. В конце концов детектив решил показать ему труп. Они вместе вошли в холодную, всю в белом кафеле комнату, где пахло формальдегидом и смертью.
   От жуткого запаха ноздри Бадди задергались, а в желудке забурлило.
   Детектив с невозмутимой деловитостью велел санитару в белом халате показать им труп. Из стены выдвинули стальной ящик, а в нем лежал Тони, голый и мертвый. Безжизненное тело покрывали лиловые синяки и ссадины.
   Бадди смотрел, не веря, что его принудили глядеть на это.
   Потом он судорожно зарыдал.
   – Меня сейчас вырвет! – бормотал он. – Уведите меня отсюда! Пожалуйста, уведите!
   Детектив не шевельнулся.
   – Посмотри хорошенько. Тут мог лежать ты, милый. Не забывай этого!
   Бадди вывернуло на пол.
   Сыщик вцепился ему в плечо.
   – Поехали искать дом! Может, от вида твоего приятеля к тебе вернется память.
   От так и не сумел ни отыскать дом, ни опознать хотя бы одного участника вечеринки. Тони похоронили, и после возмущенных газетных воплей дело забылось. Просто еще одно нераскрытое убийство.
   Только это нераскрытое убийство изменило жизнь Бадди. Если прежде мать душила его заботами, теперь она стала совсем невозможной. Не оставляла его одного ни на минуту, все время приглаживала его волосы, трепала по щеке, держала его руку.
   Он спал в ее кровати тревожным сном, стараясь держаться как можно дальше от ее настойчивых ласкающих щек.
   Она без конца его допрашивала:
   – Те люди пытались прижимать к тебе свои эти?.. Они тебя раздели?.. Ты ведь знаешь, что это ненормально? Когда двое мужчин…
   Да что она, идиотом его считает? Конечно, он знает, что это ненормально. И знает, что нормально. Он уже начал поглядывать на одноклассниц, и у него твердело при одной мысли о том, как он мог бы с ними…
   Где там! От матери деться было некуда. Дома он даже сдоить себя не мог! Приходилось довольствоваться нервными минутами в школьной у борной, с потрепанной вкладкой из «Плейбоя» для компании.
   В пятнадцать он положил глаз на девочку, которую звали Тина.
   Он бы пригласил ее погулять, но об этом и думать было нельзя. Мать никуда его не пускала, а если он жаловался, смотрела на него скорбным взглядом и спрашивала: «Ты помнишь Тони?»
   Вот и приходилось ловить каждый удобный случай. Тине его внимание льстило: Бадди, бесспорно, был самым красивым мальчиком в школе. На большой перемене они уединялись в химической лаборатории и лапались, благо в эти часы лабораторией никто не пользовался. Грудки у Тины задорно торчали, и ему очень нравилось их щупать, а она в благодарность массировала его до оргазма в смятые бумажные салфетки.
   – Мне кажется, Бадди, я тебя люблю! – вздохнув, сказала Тина после нескольких месяцев такого рукоблудия.
   – Мне кажется, я тебя тоже люблю, – естественно, ответил он, с надеждой истолковав ее слова как обещание, что она позволит ему «все». Он уже снял с нее блузку и бюстгальтер, а теперь начал дергать «молнию» юбки. Тина страстно смотрела ему в глаза.
   Ее юбка упала на пол, и Тина сказала торопливо:
   – Я еще ни разу… А ты?
   – Нет, – ответил он чистую правду, торопясь сдернуть с нее трусики, пока она не передумала.
   – Ой! – Она задрожала. – Ты тоже разденься.
   Повторять ей не пришлось. В возбуждении опасаясь, что сбросит прежде, чем вонзится, он спустил брюки и стащил рубашку.
   Ни она, ни он не услышали, как в лабораторию вошел директор с двумя родительскими парами, которым он показывал школу.
   После долгих обвинений и нотаций за ним приехала мать, с губами, сжатыми в ниточку. Она крупно поговорила с директором, а потом отвезла Бадди домой и всю дорогу молчала.
   Дома он сразу сбежал в свою комнату. Ну, хоть сегодня мать не пустит его в свою постель. Он в жизни не видел ее такой сердитой.
   Он разделся и забрался на узкую кровать, которой ему теперь так редко разрешалось пользоваться. Мышцы живота болели, он думал о Тине, позволив рукам пробраться под одеяло и поиграть со вздыбившимся членом.
   Свет вспыхнул так внезапно, что руки его оледенели, как и член.
   На пороге стояла его мать в длинном халате, ее щеки горели, темные глаза сверкали.
   – Так, значит, – заговорила она хрипловатым шепотом, – ты хотел посмотреть, как выглядит женское тело? Да? Ну, так смотри! – Одним движением она сбросила халат и встала перед ним нагая.
   Его собственная мать! Он был потрясен, охвачен ужасом и – хуже того – ощутил желание.
   Она подошла к кровати и сорвала с него одеяло. Вновь вздыбившийся член спрятать было негде. А она начала его нежно поглаживать.
   Он был в полном смятении. Ему хотелось закричать, убежать…
   Но он лежал неподвижно, а она трогала, трогала… Он словно выскользнул из своего тела и наблюдал со стороны. Она влезла на него и ввела его член в теплую сырость.
   Так тепло, так влажно, так хорошо! И он знал, что вот-вот кончит, и это будет гораздо лучше, чем прежде с любой бумажной девочкой из «Плейбоя» или с Тиной и мятыми салфетками. И… о-оо… о-о-о…
   – И теперь тебе никто не будет нужен, Бадди, кроме мамулечки! Правда, Бадди? Правда? – нежно ворковала она голосом, полным злорадного торжества.
   Он сбежал до рассвета, пока она спала. Только на этот раз он был умнее – забрал из ее сумочки все двести долларов и прихватил кое-какие дорогие украшения.
   На этот раз он покидал дом по-настоящему. И возврата не было.
 
   Выйдя от Фрэнсис, он вытащил палочку жвачки и смерил взглядом высокую рыжую женщину, которая вошла в здание.
   Безработная актриса, сразу видно. У них у всех в глазах особое отчаяние, словно ради роли они готовы сделать что угодно. А большинство и делает.
   Перекатывая языком жвачку, Бадди свернул за угол к стоянке за домом. Он обзавелся идеальной походкой голливудского жеребца – отчасти Траволта в «Вечерней субботней лихорадке», отчасти Гир в «Американском альфонсе». Он знал, что выглядит на все сто. Еще бы! Как он работал, чтобы отшлифовать это ленивое сексуальное покачивание от бедра. Как бы он сыграл этого типчика в «Альфонсе»! Он же воплощал эту роль в жизни, черт подери! За одиннадцать лет самостоятельности каких только ролей он не навоплощал!
   – Эй! Бадди! Куда путь держишь, друг? – Куинс, чернокожий актер, его хороший приятель, шлепнул ладонью о его ладонь, когда они поравнялись. – Как у Фрэнсис нынче с настроением?
   Ничего?
   Он пожал плечами:
   – Более-менее. Но кувыркаться я бы не стал.
   – А когда ты вернулся?
   – Пару дней назад.
   – Ну так пошли! Выпьем кофе со сливками. У меня новая рыжая лисичка подъедает крошки за завтраком. Горячая, ух! Тебе обязательно надо с ней познакомиться. Просто персик. И у нее есть сестренка!
   – Как-нибудь в другой раз. У меня свидание насчет сериала.
   – Ладно, в другой раз. Звякни мне, и погуляем. Проведем вечерок в «Мейврике».
   – Договорились!
   Они снова хлопнули ладонью о ладонь и разошлись. Бадди поднял воротник кожаной куртки и заторопился к машине. Почему он не сказал Куинсу, что женился? Почему недоволен, что сказал Фрэнсис? Не жалеет же он в самом деле?
   Черт, нет, конечно! Но человек должен иметь образ, и его образ – сексуальный, сильный мужчина, жеребец, готовый сделать что угодно и отправиться куда угодно без секундного размышления. А жена почему-то никак с этим образом не сочетается.
   Он завел дряхлую машину и настроился на волну рока. Ангель не та жена, которой стыдятся. Юная, красивая, чистая! Смешное конечно, слово, но как еще описать Ангель? Большинство девочек, которыми кишит Голливуд, успевают к двадцати годам испробовать все и всех. Но Ангель совсем другая. Только как сохранить ее такой в городе, где полным-полно подонков?
   Но сейчас не это главное. Сейчас главное – раздобыть баксы.
   Ангель верит, что он на коне, и он не допустит, чтобы она думала иначе, пусть даже ради этого придется вернуться к скверным привычкам – временно, разумеется. Он нажал на педаль газа и поехал в сторону Беверли-Хиллз.

Глава 6

   Милли Розмонт забормотала во сне и беспокойно закинула левую руку на живот мужа.
   Леон лежал на спине, глядя в потолок невидящим взглядом.
   Он осторожно снял руку жены, повернулся и посмотрел на нее, мысленно будя ее, чтобы они могли поговорить. Она не шелохнулась. Он бесшумно встал с постели, прошлепал на кухню, открыл холодильник и тоскливо уставился на его содержимое. Шесть яиц, миска яблок, обезжиренное молоко и тарелка деревенского сыра. Просто слюнки текут! Но, с другой стороны, он же на диете, и Милли помогает ему ее соблюдать. За три месяца он набрал двадцать четыре фунта. По два фунта в неделю. Он чувствовал себя толстым и неуклюжим, не говоря уж о том, что пояс брюк пришлось три раза расставлять, а рубашки и куртки лопались по швам.
   Но виновата Милли. Как она готовит!
   Виноват он. Жрет как свинья. Особенно если его что-то гнетет.
   Он вытащил сыр, достал ложку из ящика и сел за кухонный стол. А что-то его гнетет, от этого никуда не денешься. Убийства на Френдшип-стрит – трое изрубленных в куски без видимой причины. И одна из троих – бедняжка Джой Кравец.
   В газетах она фигурировала как «красивая манекенщица-подросток». Если жертве нет тридцати и она женского пола, ее всегда объявляют красивой. Придает заманчивости заголовкам.
   «Манекенщица, мать их», – подумал он. А кому знать, как не ему? Он ощущал гнев и бессилие, стоило ему вспомнить Джой, ее окровавленный изувеченный труп. Джой. Она же была совсем еще девочка…
   Ему вспомнилась их первая встреча.
 
   – Поиграть хотите, мистер?
   Леон не мог поверить, что это было адресовано ему. Он огляделся по сторонам, не сомневаясь, что шлюшка с детским личиком в черном мини-платьице из искусственной кожи и туфлях на нелепо высоких каблуках заговорила с кем-то другим.