Коллинз Джеки. Месть Лаки

   Встав с дивана, он вышел в коридор и заглянул в кухню, где Ирен перетирала чашки.
   – Что это ты делаешь? – спросил Прайс.
   – Горничные никогда не вытирают чашки как следует, – сухо пожаловалась Ирей. – Сколько ни говори этим лентяйкам, на следующий день все повторяется сначала. Проще самой все сделать.
   – Разве я им мало плачу? – удивился Прайс.
   – Платите-то вы много, только толку от этого чуть, – ответила Ирен яростно. – Вечно они оставляют эти потеки от воды. Да и сам буфет – поглядите! Весь в пятнах!..
   Прайс невольно улыбнулся. Ирен всегда была такой – стремилась к идеалу, достичь которого было невозможно, однако это не мешало ему ценить ее по достоинству. Дом – его дом – Ирен содержала в образцовом порядке и чистоте. Кроме того, у нее была очень милая маленькая попка, которой Прайс иногда пользовался, когда у него было настроение. Ирен не возражала. Напротив, она, казалось, бывала разочарована, когда он не обращал на нее внимания.
   С точки зрения Прайса, Ирен Капистани должна была быть счастлива. Она – белая иммигрантка из России – жила в его доме, обслуживала его, когда он этого хотел, и получала за это деньги, а ведь сколько женщин сами готовы были заплатить за место рядом со знаменитым мистером Вашингтоном.
   К тому же он старался быть для нее хорошим хозяином. Прайс не рассердился и не уволил Ирен, когда она забеременела и родила дочь, и никогда не расспрашивал ее о том, кто был отцом Милы. Лично он никогда не замечал, чтобы к Ирен ходили мужчины, а это означало, что она, вероятно, устраивала свои делишки где-то на стороне. И это было Прайсу только на руку – меньше всего ему хотелось, чтобы возле его дома шныряли какие-то посторонние типы. Кроме того, ему нравилось считать Ирен своей собственностью, которой он может воспользоваться когда пожелает.
   Раз в год он увеличивал ей зарплату, и Ирен была очень довольна. И Прайс был доволен тоже, потому что в глубине души всегда знал: без нее он бы не смог. Она спасла его от наркомании. Она сделала его жизнь уютной и комфортной, и Прайс привык к этому.
   – Сегодня я буду ужинать дома, – сказал он. – Где Тедди?
   – Не знаю, – ответила Ирен.
   – Но он, по крайней мере, вернулся из кино?
   – Не знаю, – повторила Ирен, продолжая с каменным лицом тереть чашку, и Прайс невольно подумал, что еще немного, и она протрет в ней дыру.
   – Знаешь, Ирен, иногда ты могла бы быть и поразговорчивее, – заметил он с упреком. – Тебя не назовешь общительной.
   Ирен отставила чашку в сторону и посмотрела на него. «Ты имеешь меня, когда тебе захочется и как тебе захочется. Я твоя рабыня – я работаю на тебя, сплю с тобой, делаю для тебя множество полезных и приятных вещей. Неужели я обязана еще и разговаривать?»– хотелось ей сказать, но она, разумеется, промолчала.
   – Хотите, я позвоню Тедди в его комнату? – спросила она, делая шаг в направлении трубки внутреннего переговорного устройства.
   В этот момент на кухне появился Тедди.
   – Привет, малыш! – окликнул его Прайс. Он действительно был рад видеть сына. – Как фильм, понравился?
   – Да, – коротко ответил Тедди, желая, чтобы отец перестал звать его «малыш». Он уже вырос, и сегодня он это доказал.
   – А что ты смотрел?
   – «Телохранителя».
   – С Уитни Хьюстон, да? Такое тело и я бы не прочь поохранять! – хохотнул Прайс.
   – Ты когда-нибудь встречался с ней, па?
   Я хочу сказать – вы знакомы? – спросил Тедди, но только для того, чтобы быть вежливым. Если сейчас он и думал о чьем-то теле, то оно не принадлежало Уитни Хьюстон.
   – Пару раз я сталкивался с ней и ее мужем на официальных приемах, – небрежно сказал Прайс. – Будешь ужинать?
   – Нет. Я не голоден, – ляпнул Тедди, не сумев придумать ничего лучшего.
   – Тогда просто посиди со мной, как сын с отцом, ладно?
   – Хорошо, па. – Тедди мрачно кивнул. Отказаться он не посмел.
   – Если хочешь, я скажу Ирен, чтобы она сходила, взяла напрокат несколько видеокассет. Может быть, ты хочешь посмотреть какой-то определенный фильм? Только скажи, и я…
   – Мне задали много уроков, – буркнул Тедди. После ужина он собирался подняться к себе в комнату и как следует подумать обо всем, что произошло сегодня. О Миле, которая разрешила ему потрогать свои груди. О Миле, которая трогала его. О Миле, в кулак которой он кончил.
   О боже!.. При одном воспоминании об этом Тедди снова возбудился так сильно, что совершенно забыл о своем намерении сбежать и разыскать мать.
   – Тогда в восемь часов в главной гостиной, – сказал Прайс. – Постарайся не опоздать хотя бы на этот раз.
   – Что ты, пап, конечно… – И Тедди поспешно вышел.
   Как только дверь за ним закрылась, Прайс вернулся к своим мыслям. Быть может, Ирен была не так красива, как его подружки, но зато кое-что у нее получалось нисколько не хуже. Он уже почти решил, что попозже, когда все уснут, он вызовет Ирен к себе в спальню. Может быть, он даже трахнет ее по-честному – пусть тоже получит удовольствие.
   На самом деле Прайсу нравилось заниматься с Ирен сексом гораздо больше, чем с любой из его многочисленных подружек. Он не мог больше обманывать себя – только она способна была доставить ему настоящее удовлетворение. Но признаться в этом Прайс мог только самому себе.
   Ирен была его тайной, его грязненьким секретом, какой есть у каждого мужчины, и он вовсе не хотел, чтобы об этом стало известно всем.

Глава 40

   Утро они провели в номере Ленни в отеле, занимаясь любовью.
   – Это было просто восхитительно! – воскликнула Лаки, сладко потягиваясь. – Нам надо почаще устраивать подобные вылазки. Я всегда тебе говорила, что отели здорово возбуждают.
   – Угу, – отозвался Ленни и погладил ее по ноге.
   Лаки негромко рассмеялась.
   – В чем дело? – Ленни приподнялся на локте. – Разве я сказал что-нибудь смешное?
   – Нет, просто у меня такое ощущение, будто я изменяю собственному мужу. И мне это нравится.
   – Если твой муж когда-нибудь узнает, что ты ему изменяешь, он тебя просто убьет. Застрелит из своего старого ржавого «кольта», – сказал Ленни с шутливой угрозой.
   Лаки легко коснулась пальцами его груди и, приподнявшись ему навстречу, шепнула Ленни прямо в ухо:
   – Ты сможешь меня убить? В самом деле – сможешь?..
   – Не сомневайся. Во всяком случае, проверять мои слова я тебе не советую.
   – Тогда, – сказала Лаки торжественно, – не забывай, что то же самое относится и к тебе.
   – В этом я никогда не сомневался, – рассмеялся Ленни. – Для этого я слишком хорошо тебя знаю. Ты – опасная женщина, Лаки, – проговорил Ленни, пристально глядя на жену.
   – Никогда не строила из себя овечку. – Лаки пожала плечами. – Какие у нас планы?
   – Что-то я проголодался, – заявил Ленни. – Может, закажем завтрак в номер?
   Лаки посмотрела на часы.
   – Скорее уж обед, а обедать я предпочитаю дома. Не желаешь ко мне присоединиться? – И она искоса посмотрела на него.
   – А зачем? Мне и здесь хорошо.
   – В самом деле?
   – Ну да, – откликнулся он. – Мне, оказывается, очень нравится кочевая жизнь. Номера в отелях такие одинаковые, такие безличные, что, переезжая из одного в другой, даже не замечаешь разницы. И от этого кажется, будто время остановилось.
   Лаки фыркнула.
   – Ленни Голден, не забывайте, что вы не только муж, но и отец. У вас трое детей, которых вы по закону обязаны воспитывать, в том числе и личным примером. – Она лукаво улыбнулась. – Все, Ленни, дорогой, ты попался, и теперь тебе не выбраться.
   – О-о-о!… – простонал Ленни, театрально хватаясь за голову. – О, горе мне, горе!
   – Разве так плохо быть семейным человеком?
   – Плохо, если только ты не женат на такой женщине, как Лаки Сантанджело. Ты ее случайно не знаешь? Говорят, она умница, красавица и чертовски хороша в постели. Вот только готовить она не любит и не хочет. Наверное, не умеет, – поддел он, но Лаки не поддалась на провокацию.
   – Увы, нет в мире совершенства, – хладнокровно заметила она, выбираясь из постели и разыскивая меню. – Что бы ты хотел на завтрак?
   Я бы, пожалуй, заказала омлет.
   Ленни откинулся на подушки, с удовольствием рассматривая ее стройное, гибкое тело. Сейчас Лаки казалась ему такой же прекрасной, как и в тот день, когда они впервые встретились.
   – Омлет? Но это же просто смешно, Лаки!
   Кормить взрослого мужчину омлетами… Мне нужен гамбургер… нет, лучше два гамбургера. Потом мне нужна баранья отбивная с картошкой, салат из креветок, чашка черного кофе с сахаром и сливками и пирожное. А хлеба можно всего один кусочек, – закончил он благодушно и хлопнул себя по животу.
   – Это не муж, а какая-то утроба ненасытная! – воскликнула Лаки и, найдя меню на туалетном столике, юркнула обратно в кровать. – Между прочим, я имею в виду не только еду.
   – По-моему, ты должна быть очень довольна, что после стольких лет брака твой муж все никак не может насытиться, – заметил он.
   – А я довольна, – улыбнулась Лаки. – Нет, даже больше… Скажу тебе по секрету, Ленни, я не просто довольна, я – счастлива!
   – И я счастлив. С тобой, – сказал Ленни.
   – Вот как? – Лаки отложила меню и ловко уселась на Ленни верхом, прижав его плечи руками к подушке. Ей было очень хорошо от того, что Ленни вернулся. В эти минуты она могла думать только об этом и… об Алексе. Она провела с ним вчерашний вечер, но только потому, что рядом не было Ленни, а ей было очень плохо одной. Они встретились как друзья и как друзья расстались, потому что… Потому что никто никогда не сможет встать между ней и Ленни.
   – Скажи, – неожиданно спросила она, – о чем ты думал, когда тебя похитили?
   Ленни озадаченно уставился на нее.
   – О чем? Я не помню, ведь это было так давно.
   – Вспомни, – продолжала она настаивать. – Ведь должен же ты был о чем-то думать. Не может быть, чтобы ты просто сидел и ждал конца.
   – Я действительно сидел в основном на полу, – улыбнулся Ленни. – На тонком соломенном тюфяке, от которого пахло лошадиной мочой. А думал я о тебе и о детях. Я… я боялся, что больше никогда вас не увижу.
   – А эта девушка, которая помогла тебе бежать? Неужели ты не думал о ней? Как, кстати, ее звали?
   – Я… я не помню.
   – Врешь, Ленни Голден. Я прекрасно знаю, что ты врешь.
   – По-моему, ее звали Клаудия.
   – Да, конечно, Клаудия… – Лаки ненадолго замолчала. – Скажи, а что… что ты думал о ней?
   Ведь ты был совершенно один, и Клаудия была единственным человеком, с которым ты мог как-то общаться.
   – Почему ты спрашиваешь меня об этом? – Тело Ленни слегка напряглось, и Лаки сразу это почувствовала.
   – Иногда, – сказала она, – меня это не то чтобы тревожит, но… Пойми, я была здесь совершенно одна, я думала, что ты умер, и…
   – К чему ты клонишь?
   – Что между вами было, Ленни? Между тобой и этой… Клаудией?
   Ленни медленно покачал головой.
   – Ты сошла с ума, Лаки. Просто спятила!
   – Скажи, она хоть была симпатичная?
   – Что-что?
   – Клаудия была красивая?
   – Она была страшна как смертный грех, – выпалил Ленни без промедления.
   – И ты ее не пожалел? – Лаки покачала головой. – Такую бедную, некрасивую, одинокую?
   – Перестань, Лаки, это уже не смешно, – неожиданно разозлился Ленни. – Я не хочу больше говорить на эту тему. Мне… тяжело вспоминать о том, что случилось.
   – Хорошо, хорошо, не буду, – поспешно сказала Лаки и, наклонившись, поцеловала его. – Передай-ка мне телефон – я закажу нам завтрак.
 
   Алекс Вудс уже забыл, когда он в последний раз звонил Пиа. В его представлении ни одна женщина не могла идти ни в какое сравнение с Лаки Сантанджело, о которой он думал почти постоянно. Память то и дело возвращала Алекса к одной-единственной ночи много лет назад, когда он раз и навсегда понял, что Лаки – его идеал.
   Она могла буквально все – воспитывать детей, руководить студией, строить отели и многое, многое другое. Именно поэтому он и предложил ей снимать фильм вместе. И трудно было заранее сказать, кто из них будет в этом деле главным. Во всяком случае, опыт Лаки, ее связи в киномире, ее энергия, наконец, могли существенно облегчить ему работу.
   В глубине души Алекс, однако, серьезно сомневался в том, что Ленни разрешит Лаки работать с ним. Для этого Ленни был слишком хорошо осведомлен о том, какие чувства питал Алекс к его жене. Не то чтобы он знал, просто чувствовал, инстинктивно догадывался, но этого было вполне достаточно, чтобы испытывать не просто подозрение, а уверенность.
   Если не считать этого, то во всем остальном Ленни Голден был просто отличным парнем. Отличным, но не настолько, чтобы быть достойным такой женщины, как Лаки. Алекс знал только одного мужчину, который действительно мог быть ее мужем.
   И этим мужчиной был, разумеется, он сам.
   Алекс никогда не был женат, не имел детей, и его мать – суровая и властная Доминик Вудс – не упускала случая попенять ему за это. «Почему ты не женишься? – вопрошала она. – В твоем возрасте все нормальные мужчины уже были женаты по несколько раз».
   «Послушай, – хотелось ему ответить, – если я и ненормальный, то это ты сделала меня таким.
   Это ты отправила меня в военное училище, это ты всю жизнь обращалась со мной, как с последним дерьмом. Только когда я стал знаменит, ты вдруг вспомнила, что я – твой сын».
   Но Алекс так и не сказал ей этого. Он видел, что его мать уже не молода, к тому же, выйдя замуж, она стала намного мягче и шпыняла его уже без прежнего рвения лишь от случая к случаю.
   Одно он знал твердо: если он когда-нибудь женится, его жена будет полной противоположностью Доминик.
   Часто Алекс вспоминал свою первую встречу с Лаки. Он как раз занимался производством «Гангстеров»– одного из самых успешных своих фильмов, однако работа неожиданно застопорилась, и его агент, Фредди Леон, предложил Алексу заключить договор со студией «Пантера», которую только что возглавила некая Лаки Сантанджело. Это имя ничего не говорило Алексу.
   Он и представить себе не мог, что Лаки окажется такой сногсшибательно красивой, бесконечно чувственной и вместе с тем – невероятно сильной и волевой женщиной. Она буквально загипнотизировала его, и все те несколько часов, пока шли переговоры, он, не отрываясь, разглядывал ее черные вьющиеся волосы, ее округлые плечи, губы и густые ресницы, обрамляющие опасные темные глаза.
   Переговоры, впрочем, прошли вполне удовлетворительно. Лишь когда они с Фредди собирались уходить, Лаки неожиданно задержала его в дверях.
   – Я знаю, – сказала она, – что «Парамаунт» приостановил производство вашего фильма из-за некоторых слишком натуралистичных сцен. Я не стану требовать, чтобы вы смягчали их – жестокость есть жестокость, и надо показать ее так, чтобы она выглядела жестокостью. Но у меня есть одно условие. Судя по сценарию, в некоторых эпизодах актрисам приходится раздеваться догола, в то время как главный герой и его друзья остаются прикрыты фиговыми листочками.
   – Ну и в чем проблема? – спросил тогда Алекс, искренне не понимая, чего от него хотят.
   – Моя студия придерживается принципа полного равенства полов, – заявила Лаки. – Если женщинам приходится раздеваться догола, то же самое должны делать и мужчины.
   Услышав такое, Алекс решил, что перед ним сумасшедшая. Во всяком случае, впоследствии Фредди утверждал, что у него был такой вид, будто он увидел перед собой курицу о семи ногах или квадратное яйцо.
   Увидев его замешательство, Лаки усмехнулась.
   – Позвольте мне объяснить проще, мистер Вудс, – сказала она. – Если уж мы показываем женские груди и зады, значит, мы должны показать и несколько членов. И я имею в виду вовсе не членов актерского профсоюза… – добавила Лаки.
   Только тогда до Алекса дошло. Из офиса «Пантеры» он вышел в совершенной ярости и всю дорогу жаловался Фредди на то, что «эта трехнутая феминистка» ни черта не смыслит в кино.
   Но Фредди высмеял его; та же самая реакция была и у двух его помощниц – Лили и Франс, одна из которых работала с ним до сих пор.
   Должно быть, именно тогда Алекс и влюбился в Лаки Сантанджело, влюбился раз и навсегда.
   Она сумела шокировать его, а это удавалось не каждой женщине. Она сумела покорить его, и с тех пор он оставался ее верным рабом – толпы азиатских красавиц, побывавших за это время в его постели, в счет не шли. Лишь одну ночь – Алекс знал это твердо – он будет помнить до конца своих дней. Ту волшебную ночь, которую они с Лаки провели вместе в каком-то захолустном мотеле, затерявшемся на огромном пространстве страны на пересечении двух дорог.
   Тогда он позволил себе надеяться, что когда-нибудь Лаки будет принадлежать ему, но Ленни неожиданно вернулся, вернулся, словно воскреснув из мертвых, и все мечты Алекса обратились в прах.
   Теперь Лаки была его другом.
   Хорошим другом, но Алексу этого было недостаточно.
   Он хотел большего.
   Лаки давно стала для него всем, и Алекс надеялся, что когда-нибудь он будет значить для нее не меньше.
 
   Домой они вернулись только в начале седьмого вечера, и Лаки тут же бросилась к автоответчику, чтобы проверить, нет ли каких сообщений от детектива Джонсона?
   Детектив действительно звонил ей один раз. Он сообщал, что цифры из номерного знака, которые вспомнил Ленни, сейчас проверяются и что это существенно сужает круг поиска.
   Прослушав сообщение, Лаки вздохнула и выключила магнитофон.
   – Будем надеяться, что хоть теперь дело сдвинется с мертвой точки, – сказала она. – Иначе бы копы до сих пор топтались на одном месте.
   – Ты думаешь?
   – Уверена. Если бы они работали как следует, то уже давным-давно вышли бы на преступников.
   Ленни огляделся по сторонам.
   – Как тихо! – сказал он. – Это, наверное, потому, что детей нет, никто не визжит, не дерется и не путается под ногами.
   – Действительно тихо, – подтвердила Лаки.
   – Как в старые добрые времена, верно? – добавил Ленни и с размаху плюхнулся на диван. – Знаешь, дорогая моя женушка, у меня появилась отличная идея!
   – Какая?
   – Я хочу, чтобы ты разделась и походила передо мной голышом.
   – Ты шутишь?
   – Нисколько. Ну, не стыдись, уважь меня, Лаки!
   – Извращенец несчастный! – улыбнулась Лаки. – Ничего у тебя не выйдет. Я не собираюсь изображать из себя чертову стриптизершу.
   Ленни ухмыльнулся.
   – Мне нравится, когда ты разыгрываешь из себя недотрогу, – сказал он. – Меня это возбуждает.
   – Хорошо, я разденусь, но только если ты сделаешь то же самое, – ответила Лаки, чувствуя невероятное облегчение от того, что Ленни снова улыбается.
   – Договорились! – Ленни вскочил и принялся расстегивать пуговицы на рубашке.
   Лаки с улыбкой наблюдала за ним, негромко напевая какой-то легкомысленный мотивчик.
   Когда Ленни дошел до трусов, она не выдержала и расхохоталась.
   – Извини, Ленни, – сказала она сквозь смех, – но из тебя никогда не выйдет приличного стриптизера!
   – Это еще почему? – с негодованием спросил Ленни, подбочениваясь и играя бицепсами. Из одежды на нем оставались только трусы и галстук. – А по-моему, у меня получается очень неплохо. Я знаю такие позы, каких ты еще никогда не видела.
   – Не видела и не желаю видеть.
   – Знаешь, если бы я не был твоим мужем, я бы обиделся. По-настоящему обиделся.
   – Хочешь совет? – спросила Лаки, подавляя приступ хохота. – Возвращайся к своей карьере эстрадного комика. Это получится у тебя гораздо лучше.
   Ленни сделал суровое лицо.
   – Подойди сюда, женщина! – сказал он басом и вытянул руки вперед. – Подойди ко мне и объясни, как получилось, что я разделся до плавок, а ты все еще одета?
   Вместо ответа Лаки бросилась к нему, и Ленни, крепко прижав ее к себе, наградил поцелуем.
   – Я так по тебе скучал, – проговорил он серьезно. – Прости меня, Лаки. Я вел себя как настоящая задница, но теперь, мне кажется, все позади. Я снова могу жить нормальной жизнью.
   – Это не имеет никакого значения, – прошептала Лаки. – Я все равно тебя люблю. Всегда любила и всегда буду любить.
   – Знаешь, что я понял? – добавил Ленни, еще крепче прижимая ее к себе. – Самое главное наше богатство – это время. Сейчас мы здесь, а в следующий миг – нас уже нет. Вот почему нужно дорожить каждым мгновением, пока мы вместе.
   Короче, я решил, что впредь не буду отпускать тебя от себя даже на минутку!
   – И я, – ответила Лаки. – Я тоже не хочу с тобой расставаться. Никогда. Во всяком случае, – добавила она чуть более игривым тоном, – на твоем месте я бы на это не рассчитывала. Мы с тобой вместе навек; так назначено нам самой судьбой, и тебе не освободиться от меня до конца твоих дней.
   – Навек… – повторил Ленни. – Знаешь, любимая, меня это вполне устраивает.

Глава 41

   Бриджит обошла дом, поболтала о разных пустяках кое с кем из гостей и выдержала еще несколько откровенных взглядов, которыми наградил ее Леопольд Уортон. За столом Бриджит тоже оказалась рядом с ним; по другую руку от нее сидел престарелый член парламента, но он, по крайней мере, не докучал ей ухаживаниями, сосредоточившись на лежавшей перед ним на тарелке фазаньей грудке.
   Иными словами, скучища была невыносимая, и Бриджит приходилось постоянно напоминать себе, что она пришла сюда не развлекаться, а свести счеты с Карло. И все равно ей никак не удавалось справиться с зевотой, от которой у нее буквально сводило скулы.
   Все гости сидели за тремя длинными столами, установленными в парадной обеденной зале, поэтому с Карло Бриджит снова столкнулась только после десерта, когда пошла в дамскую комнату.
   Он подстерегал ее у самого выхода из обеденной залы.
   – Что ты здесь делаешь? – спросил он свистящим шепотом. Бриджит посмотрела на него с самым невинным видом. Карло явно чувствовал себя как на горячей сковородке. Что ж, этого она и добивалась.
   – Простите, что вы сказали? – переспросила она.
   – Зачем ты сказала Фионе, что мы знакомы? – продолжал он, и Бриджит с удовольствием заметила пятна румянца, проступившие на его смуглых щеках.
   – Я не знала, что это секрет, – спокойно ответила она. – Кстати, почему я не должна была говорить ей об этом?
   – Потому что… – Карло замялся, не зная, что сказать дальше. – Потому что между нами кое-что было, – выпалил он наконец.
   Бриджит широко открыла глаза.
   – Что ты имеешь в виду? – спросила она, решив тоже называть его на «ты». – Я не понимаю…
   – Ты не помнишь? – ответил он вопросом на вопрос.
   – Нет. – Бриджит медленно покачала головой. – Скажи же мне…
   – Мы провели вместе ночь, Бриджит, – объяснил Карло, снова понизив голос до шепота. – И ты… И тебе это очень понравилось.
   – О боже! – Бриджит притворилась расстроенной. – Я же не знала, что ты помолвлен. Бедная Фиона, как же ей теперь быть? Что она скажет?!.
   Карло отступил на шаг.
   – Фиона ничего не узнает. Я, во всяком случае, не собираюсь ей ничего говорить.
   – Но ты должен! – воскликнула Бриджит, в притворном замешательстве поднося ладонь к губам. – Как честный человек, ты просто обязан…
   – Я никому ничего не обязан, – злобно ответил Карло, отступая от нее еще на полшага, и Бриджит показалось, что она видит на его высоком, чистом лбу блестящие бисеринки испарины.
   – Извини, дорогой, – сказала она, обмахиваясь ладонью. – Должно быть, тогда, в Нью-Йорке, я слишком много выпила. Шампанское – моя слабость. И все равно мне кажется, что ты говорил, будто разорвал помолвку.
   – Да, – быстро сказал он. – Мы с Фионой действительно разорвали нашу помолвку… на несколько дней.
   – Как это удобно!
   – Поверь, Бриджит, – продолжил Карло, проигнорировав ее саркастическое замечание, – в данном случае будет гораздо лучше, если Фиона ничего не узнает.
   – Но почему? – поинтересовалась Бриджит, в упор глядя на него.
   – Знаешь что, давай пообедаем завтра вместе и поговорим обо всем подробно, ладно?
   – Ты имеешь в виду – мы втроем? Ты, я и Фиона? – уточнила она, продолжая разыгрывать святую невинность.
   – Нет, – резко сказал Карло. – Только ты и я.
   – Ну… – Бриджит сделала вид, что раздумывает над его предложением. – Если ты считаешь, что от этого будет польза для всех…
   – Да, я считаю, что это будет очень, очень полезно, – кивнул он. – Ну а пока не рассказывай никому о той ночи, которую мы провели в Нью-Йорке.
   – Как я могу рассказывать о чем-то, чего я совершенно не помню? – удивилась Бриджит.
   Карло снова шагнул вперед и наклонился над ней. Он был уверен, что скоро, очень скоро она станет его женой, а он… С ее деньгами он сможет все!
   – Ты все так же прелестна, как в ту волшебную ночь, – прошептал он. – Завтра я напомню тебе о тех вещах, которые мы проделывали вместе. И я уверен, что ты захочешь их повторить.
   – Я не сплю с мужчинами, которые помолвлены, – гордо ответила Бриджит. – Если хочешь увидеть меня снова – разорви свою помолвку немедленно.
   – Да, именно так я и сделаю, – сказал он. – Когда я увидел тебя, я в тот же момент понял, что между мной и Фионой все кончено. Я итальянский граф, Бриджит, а ты будешь моей прелестной графиней.
   Бриджит слегка нахмурилась.
   – Есть одна вещь, которой я не понимаю, – сказала она.
   – Какая?
   – Если, как ты утверждаешь, мы так приятно провели время в Нью-Йорке, то почему ты не позвонил мне?
   – Это довольно сложно объяснить… – замялся Карло. – Дело в том, что отец Фионы как раз в это время решал вопрос о моем участии в управлении его фирмой, и…