Коллинз Макс Аллан. Двойник

   – Сколько у вас имеется фотографий затылка Диллинджера? – спросил я, но он не ответил.
   Вскоре Диллинджер провел своих дам в зал. За ними последовал Пурвин, а потом и я. Он послал Брауна позвонить Коули, а меня попросил, действительнопопросил помочь обыскать кинотеатр. Мы купили билеты у девушки в стеклянной будке (никто в кинотеатре не знал о засаде) и вошли в фойе. Нас приветствовали прохладный воздух и запах поп-корна. Но мы не увидели там ни Лоуренса-Диллинджера, ни его леди. Войдя в зал, мы прошли по проходам вдоль рядов кресел. Я пожалел, что не взял с собой оружия. В темном зале было прохладнее, чем в фойе. Зрители смотрели на экран, где Микки-Маус танцевал на ферме с какими-то животными. Он разговаривал визгливым голоском, немного напомнившим мне голос Мела.
   В зале не было свободных мест.
   Мы встретились в фойе.
   – Вы его видели? – спросил меня Пурвин.
   – Нет, а вы?
   Он покачал головой.
   – Я надеялся, что увижу их, а также отыщу свободные места позади.
   – Вы знаете, чего желают люди в аду. Пурвин кивнул.
   – Мне тоже не помешает освежиться.
   Он подошел к питьевому фонтанчику и сделал несколько глотков. Я последовал его примеру, а потом мы снова вышли на жаркую улицу, где и остались, поджидая подкрепления. Я понимал, что моими услугами пользовались, кажется, в последний раз.
   Всю улицу заполонили мужчины в шляпах и пиджаках. Остальные пешеходы и водители машин были в рубашках с короткими рукавами и в кепках. Агентов невозможно было не заметить. Я обратил внимание, что девушка в кассе, хорошенькая молоденькая блондиночка, выглядела страшно испуганной.
   Я подошел к Коули.
   – Что вам нужно? – спросил он, не глядя на меня.
   – Девушка в кассе напугана, почему бы вам не сказать ей, что вы полицейские?
   – Геллер, не лезьте не в свое дело.
   – Она, наверное, решила, что вы – сборище громил. И она не слишком ошибается, по крайней мере в отношении парней из Восточного Чикаго. Она думает, что ее сейчас станут грабить. Вам должно быть известно, что за последнее время было ограблено несколько кинотеатров.
   – Нет, мы этим не занимались.
   – Приятно, что вы не занимаетесь такой мелочью. Коули, хочу вам пожелать успехов во всех ваших начинаниях.
   И я снова отошел на свое прежнее место.
   Через несколько минут я увидел, как девушка, продававшая билеты, разговаривала с усатым мужчиной в белой рубашке и с бабочкой. По виду это был типичный менеджер. Он кивнул головой и сразу же исчез. Никто из агентов ФБР не обратил на это внимания.
   Через пять минут синяя машина с надписью белыми буквами «Отделение полиции Чикаго» подъехала к кинотеатру. В машине сидели два копа. Из-за жуткой жары на этой неделе им разрешили работать не в форме. На них были только форменные фуражки и синие брюки с синими рубашками с бляхами на груди. Парни, видимо, подъехали из близлежащего отделения полиции, что на Шеффилд-авеню. Внешне они выглядели жестокими и сильными. Один из них выскочил из машины, держа в руках пистолет.
   Заркович подбежал к нему еще до того, как тот успел выйти на тротуар.
   – Это федеральная засада, коп, – пояснил Заркович, – двигай отсюда.
   Чикагскому копу это не понравилось, но вмешался более дипломатичный Коули и показал полицейскому свое удостоверение. Он подтвердил, что здесь действительно велось наблюдение.
   – Мы будем благодарны, если вы уедете отсюда, – сказал Коули, – иначе у нас сорвется операция. Полицейский поморщился.
   – Ладно. Они уж наверняка никогда не заметят вас в этих костюмчиках! Бог ты мой!
   Они сели в патрульную машину и укатили. Я подошел к Коули и сказал:
   – Вам нужно было бы им сказать, что ждете Диллинджера.
   –Начальник Пурвин настаивал не давать никакой информации и не привлекать к этому делу чикагских копов, – ответил Коули. – Анна Сейдж ужасно боится, что кто-нибудь из полиции предупредит Диллинджера.
   – Как это может случиться на этапе операции? – воскликнул я. – Телепатия?
   Коули злобно посмотрел на меня. Я отошел и опять прислонился к стене здания, где располагалась парикмахерская. Мне хотелось сесть в машину и уехать – я уже ничего не мог изменить в сложившейся ситуации. Только надеялся, что мое присутствие станет неприятным напоминанием Коули и Пурвину по поводу их обязательств. Пока я здесь, они оба должны будут сдерживать копов из Восточного Чикаго, прикладывая много усилий, чтобы их жертва осталась живой. Я сказал Коули, что я – не его «совесть». Но сейчас пытался надеяться, что смогу сыграть эту роль.
   Прошло достаточно много времени. Я не очень страдал от жары, так как на мне не было пиджака, в отличие от этих агентов. Некоторые из них просто купались в поту. Даже через улицу я видел, как капли пота катились по лицу Пурвина, словно слезы на лице плачущего ребенка. Он постоянно вытирал лицо платком с вышитой монограммой. Время от времени вынимал пистолет и проверял, заряжен ли он, и каждый раз, как ни странно, оказывалось, что он заряжен.
   На моих часах было уже половина одиннадцатого, и люди не торопясь стали покидать кинотеатр. Наверное, не хотелось расставаться с прохладой «Байографа» и выходить в душную чикагскую ночь.
   В толпе я разглядел Джимми Лоуренса вместе с Полли и Анной. Он прошел мимо Пурвина, стоявшего у стенда с фотографиями из фильма. Мне показалось, что он посмотрел на Пурвина и быстро отвел взгляд. Интересно, не обмочился ли Мелвин после этого?
   Толпа постепенно и неохотно покидала зал и медленно расходилась. Некоторые садились в машины, стоявшие вдоль Линкольн-авеню. Другие пересекали улицу и шли как в моем направлении, так и в направлении Коули и его команды.
   Агенты в пиджаках постепенно растворялись в толпе, и уже не бросались в глаза. Лоуренс-Диллинджер еще не вышел из пространства между кассой и стендом с фотографиями, поэтому агенты пока не могли его вычислить. Те из нас, кто стоял на противоположной стороне улицы и у кого был хороший обзор, не могли видеть всех агентов. Я обнаружил, что некоторые из них просто глазели на хорошеньких девушек. Этих парней из ФБР, наверное, больше интересовали именно девушки, а не Диллинджер.
   Наконец народу стало совсем мало, и Джимми Лоуренс со своими дамами вышел на тротуар.
   Мелвин Пурвин стал заметно нервничать и уже трижды пытался зажечь сигару, чтобы подать сигнал. Наконец ему это удалось.
   Со своего места я хорошо видел, как все происходило в дальнейшем. Агенты закружились вокруг Диллинджера, как мухи возле капельки меда. Он их не видел. Он шел медленно, как бы совершая воскресную прогулку (действительно, сегодня было воскресенье, но уже было поздно, и совсем поздно, для Лоуренса-Диллинджера). Они прошли мимо кафе, бакалейного магазинчика и приблизились к аллее, где в машине сидел Заркович. Выскочив из нее и перебежав улицу, свободную от машин, он швырнул
   Лоуренса, или Диллинджера, или кто он был на самом деле, лицом на асфальт, оттолкнув обеих женщин. Те сразу отбежали в сторону. По крайней мере, это сделала Анна, потащив за собой за рукав Полли. В этот момент Заркович выстрелил. Стрелял еще кто-то. Мне показалось, что это был О'Нейли. Они стреляли в лежавшего на асфальте человека. Выстрелы угодили ему в спину и в шею, тело дергалось и извивалось, словно рыба на песке.
   Я перебежал улицу. Несколько машин с визгом затормозили. Они тормозили не из-за меня, просто водители услышали крики и выстрелы.
   Кричали две дамы Лоуренса. По их ногам текла кровь от ранений в результате рикошета пуль. К тому времени, когда я добежал до них, одна из женщин упала рядом с моей машиной. Кто-то нагнулся, чтобы помочь ей.
   Тело убитого тут же окружили агенты и копы из Восточного Чикаго. Когда они перевернули тело на спину, все увидели в мертвой руке пистолет 38-го калибра. Я подошел поближе и услышал, что толпа повторяла: «Убит Диллинджер! Они убили Джона Диллинджера!»
   Его лицо было изуродовано двумя пулями. Ничего не видящие глаза были открыты. Разбитые очки криво держались на переносице. На голове все еще была соломенная шляпа, в полях которой темнела дырка от пули. Я наклонился над ним и коснулся лица, пытаясь что-то разглядеть.
   Рука Зарковича оттащила меня назад.
   – Убирайся отсюда. Геллер!
   Еще чья-то рука сзади вытащила меня в аллею, откуда возвращались люди, чтобы поглазеть на убитого.
   Только две женщины бежали подальше от случившегося, держась за руки, словно школьницы.
   Это были Анна и Полли.
   Я снова вернулся к телу, где собралась уже приличная толпа.
   – Это был Диллинджер, -повторяли они. – Они убили Диллинджера!
   Женщины наклонялись над трупом, обмакивая платочки и даже подолы платьев в лужу его крови. Охотники за сувенирами...
   Пурвин оказался в толпе, он был зол.
   – Убирайтесь, – приказывал он. – Убирайтесь отсюда!
   Толпа начала расходиться. Пурвин перепугал их – ведь он держал в руках пистолет. Его пиджак был без пуговиц. Они отлетели, когда он рвал из-под него пистолет в попытке задержать Диллинджера. Но он не успел ни разу выстрелить.
   Заркович и О'Нейли сделали свою работу. Появился Коули и приказал своим людям оградить тело.
   – Уберите отсюда всех этих упырей, – сказал он. Я снова подошел к телу и посмотрел на него. Рядом со мной стояли Пурвин и Коули. Они посмотрели друг на друга, потом глянули на меня. Казалось, что им передо мной было неудобно.
   – Я хотел взять его живым, – сказал Пурвин. – Но он вытащил пистолет.
   Соглашаясь с ним, Коули кивнул головой и показал на пистолет в мертвой руке.
   – Вы сами это видите.
   Пурвин наклонился к телу. У него на голове была точно такая же соломенная шляпа, что и на мертвеце. Казалось, что Пурвин смотрит на свое страшное кривое отражение в зеркале.
   – Никаких сомнений – это точно Диллинджер. Но он подвергся основательной пластической операции. На лице уничтожены все особые приметы. Хирург прекрасно поработал.
   – Проверьте его карманы, – сказал Коули. Пурвин сделал это и нашел семь долларов и восемьдесят центов, а также золотые часы.
   Пурвин, держа деньги в руках, промолвил:
   – Вот плата за преступление. Коули взял часы и открыл их крышку. Там была маленькая фотография. Он показал ее Пурвину. Тот заметил:
   – Это старая любовь Диллинджера – Эвелин Фрешетт. Это точно.
   Коули кивнул головой.
   Я посмотрел на фото. Это была Полли Гамильтон.
   Несколько чикагских конов в форме, в синих рубашках со значками, пробились через толпу.
   – Итак, это – Джон Диллинджер, – сказал один из них, глядя на убитого.
   – Да. Что нам теперь делать? – спросил Пурвин. Копы посмотрели друг на друга, потом на Пурвина.
   – Кто здесь начальник? – спросил один из полицейских.
   – Я, – хором ответили Пурвин и Коули. Полицейские покачали головами, и один из них сказал:
   – Я вызову перевозку трупов.
   Через несколько минут пришла машина. Мертвеца положили на носилки и задвинули в глубь фургона. Туда же сели Пурвин и несколько агентов ФБР. Коули остался. Толпа не расходилась. Я тем временем прошел к своей машине.
   В толкучке у кафе я налетел на парня в мягкой шляпе с повязкой на носу. При свете неоновой рекламы его лицо было оранжевым. Я ударил его по почкам так сильно, как только смог.
   – Ух, – выдохнул он и грохнулся на асфальт. Вокруг стал собираться народ.
   Я дал ему ногой по ребрам и продолжал избивать. Еще один коп из Восточного Чикаго оказался рядом. У него было лицо, распухшее благодаря моему другу Барни Россу. Он пробивался через толпу, чтобы увидеть, что я вытворяю. Попытавшись ударить меня, он задел какую-то женщину. С ней был крупный мужчина. Наверное, ее муж. Он пару раз заехал копу по физиономии.
   Толпа была слишком велика, но дело дальше не пошло – свалки не получилось. Я уселся в машину, и мне было приятно, что справедливость хоть немного, но восторжествовала.
   Но когда я отъехал от кинотеатра, мне стало не по себе от охватившего чувства стыда. Я видел, как все случилось, и ничего не смог сделать, чтобы предотвратить убийство. Может, просто я глуп и мне не хватало храбрости или жесткости.
   Сегодня умер человек, которого я, так или иначе, подставил.
   Мне удалось как следует рассмотреть Джимми Лоуренса. Вблизи он был еще менее похож на Джона Диллинджера, чем издали. И тем не менее он был мертв.

20

   Без четверти двенадцать я сидел в темноте своего офиса. Пульсирующие вспышки неоновых реклам, проникавшие в открытые окна, болью отозвались во всем теле.
   Аспирин, выпитый у Салли, уже прекратил свое действие. Я собирался остановиться в «Барни коктейль лоунж», чтобы выпить в надежде унять боль, но у меня было такое скверное настроение, что питье в одиночку только ухудшило бы его.
   После побоев я впервые появился в офисе. Барни прибрал в комнате, все было в порядке. На что мне еще жаловаться? Ведь у меня в качестве личной прислуги в моем офисе подрабатывал чемпион мира в легком весе!
   Я попытался улыбнуться, и в это время зазвонил телефон.
   – Да?
   – Нат?
   Это была Салли.
   – Привет, Элен.
   – Я подумала, что ты вернулся в свой офис...
   – Откуда ты звонишь? У тебя разве сегодня нет шоу?
   – Да... я звоню оттуда. Я пыталась дозвониться к себе домой... думала, что ты там... Я ведь оставила тебе ключ, правда?
   – Да, но я не думаю, что сегодня смогу составить тебе компанию.
   – Понимаю.
   – Понимаешь, Элен?
   – Да. Пауза.
   – Говорят, что Джон Диллинджер был застрелен. «Господи, как же быстро распространяются слухи в этом городе!» – подумал я.
   – Значит, это правда?
   – Да, кого-то застрелили.
   – Ты был там?
   – Был и все видел.
   Она мне ничего больше не сказала. Я слышал, как оркестр в «Кафе де ла Пе» играл модную песенку.
   – Нат, через пятнадцать минут я поеду домой на такси. Может, ты пойдешь к Дрейку и встретишь меня?
   – Не стоит.
   – Мы могли бы поговорить.
   – У меня нет на это сил.
   – Мне хотелось помочь тебе.
   – Если кто-то сможет это сделать, то только ты. Завтра.
   Еще одна пауза – слышались слова песенки «Еще одна невеста и еще один жених».
   – Хорошо, завтра, – согласилась Салли и повесила трубку.
   Несколько минут я просидел в темноте. Уличный шум сегодня поутих. Я встал, вытащил свою раскладную кровать и услышал стук в дверь – три быстрых удара и после паузы – еще три.
   В коридоре было достаточно светло, и через тонированное стекло я увидел маленькую фигурку.
   Открыв дверь, выглянул.
   «Черт меня подери!» – подумал я, увидев девушку.
   Она нервно улыбалась, и длинные ресницы опускались на синие-синие глаза, такие, как у Салли Рэнд. Но эта девушка в белой блузке, бежевой юбке и босоножках вовсе не была Салли Рэнд.
   – Привет, Нат, – сказала Полли Гамильтон.
   – Привет.
   – Можно войти?
   – Хорошо, но я не пойду с вами в кино, так что не просите меня об этом.
   У нее задрожала нижняя губа, и она опустила глаза.
   – Вы считаете, что я все знала?
   Я приоткрыл для нее дверь пошире, и она проскользнула в комнату. Рыжеватые волосы обрамляли ее лицо, от нее пахло жасмином. Я выглянул в коридор убедиться, нет ли там еще кого-нибудь. Коридор был пуст.
   Заперев дверь, я хотел зажечь свет, но Полли остановила меня, коснувшись моей руки. Прикосновение было теплым, как воздух, струящийся из открытых окон.
   – Нет, – задыхаясь, вымолвила она, – не нужно зажигать свет.
   Я даже подумал, не задумала ли она меня соблазнить, но понял, что она просто боится. Ведь страх и страсть могут иметь одинаковые признаки.
   У нее была с собой маленькая белая сумочка, которую она прижимала к себе, как фиговый листочек, пока рассматривала комнату. Свет с улицы позволял ей сделать это.
   – Я не заметил, чтобы у вас была сумочка в «Байографе», – сказал я.
   Она внимательно посмотрела на меня.
   – Вы там были.
   – Полли, мы что, будем продолжать дурачить друг друга?
   Она широко раскрыла глаза и с шумом втянула в себя воздух.
   – Нет!
   Она сказала это так, как будто ее оскорбляло мое подозрение в том, что она может говорить неправду.
   – Да, Полли, я был там, стоял на противоположной стороне улицы и держал руки в карманах, играя в игру «умелые ручки». Примерно так, как это делал агент ФБР с которым я там находился.
   Она осуждающе посмотрела на меня.
   – Вам обязательно нужно грубить мне?
   – Забавно, но такой же вопрос постоянно задает мне один агент ФБР. А я считаю грубым, когда тебя швыряют лицом на тротуар и стреляют несколько раз в спину.
   Она прикрыла рот ладошкой и уставилась на пол широко раскрытыми глазами. Ее всю затрясло. Казалось, она сейчас зарыдает, но слез пока не было.
   – Присядьте, Полли. – Я показал ей на кресло напротив стола.
   Она кивнула, села, продолжая сжимать в руках сумочку. Ноги были крепко сжаты, как у девственницы во время первого свидания. Она даже дрожала, как дрожат девственницы.
   Я сел за стол и показал ей на лампу, которую все же хотел зажечь. Она уже не возражала. Я включил лампу, она горела не ярко, образовав круг на столе и тускло освещая комнату.
   Она еще раз осмотрела комнату.
   – Это кровать Мерфи?
   – Вы первая, кто ее узнал.
   Она недовольно взглянула на меня, постепенно успокаиваясь.
   – Что это значит?
   – Это грубое замечание, забудьте о нем.
   – Хорошо. Вы... вам не интересно, почему я здесь?
   Я пожал плечами.
   – Наверное, мне следовало удивиться, но я плохо себя чувствую. Может, завтра я об этом и подумаю, если, конечно, вы сами сейчас не объясните.
   Я пытался быть ироничным, но ничего не выходило.
   – Мне жаль, что вы себя плохо чувствуете, – сказала Полли.
   – Дружки вашего бывшего мужа избили меня несколько дней назад.
   – Дружки моего бывшего мужа?
   – Да. Он ведь работал в полиции Восточного Чикаго, не так ли?
   – Да... Ну и что?
   – Вы развелись с ним пару месяцев назад. Это был не скандальный развод?
   Она вопросительно посмотрела на меня. Мне нравился ее рот.
   – Поставлю вопрос иначе: вы расстались друзьями или нет?
   Она пожала плечами.
   – Наверное.
   – Вы встречались с ним... когда работали в отеле «Костур»?
   Она снова кивнула, потом спохватилась.
   – А я-то думала, что вы плохо себя чувствуете.
   – Такая хорошенькая девушка придает мне силы. Я действительно чувствую себя гораздо лучше. И никак не могу понять, что же вы здесь делаете?
   Она мрачно уставилась на круг света от лампы на столе.
   – Я об этом тоже думаю. Эта игра начинала надоедать.
   – Если вы не знаете, почему оказались здесь, то лучше вам уйти. Я не хочу, чтобы вас видели здесь.
   – Почему? – удивилась она.
   – Я и так почти вляпался в это дело. Если мне повезет, то, когда начнут вынюхивать копы и пресса, меня, может, не будут трогать. А с вами я окажусь полностью в дерьме.
   Она оперлась на локоть, подперев лоб ладонью. Это делало ее похожей на ребенка, который в первый раз столкнулся со смертью. Потом наконец сказала:
   – Тогда я пойду.
   Но она продолжала сидеть, похожая на волшебного эльфа.
   – Послушайте, Полли. Фрэнк Нитти мне советовал Держаться по возможности в стороне от этого дела. Несмотря на это я все равно сегодня был там, у входа в «Байограф». Мне пора исчезнуть из «Мелодрамы на Манхэттене».
   Полли закрыла глаза и постаралась выдавить большую слезу, которая медленно потекла по щеке, пробежалась по губам и подбородку, оставляя блестящую дорожку. Наконец слеза шлепнулась на стол, как одинокая капля дождя.
   – Клянусь, я ничего не знала, – вымолвила Полли, вытирая лицо.
   – О чем вы ничего не знали?
   – Что его убьют.
   – А что вы думали, они станут с ним делать?
   – Я ничего не думала. Я даже не знала, что он Диллинджер!
   – А он действительно был Диллинджером?
   Она подняла голову и удивленно посмотрела на меня, пытаясь понять, что я еще задумал.
   – Что?..
   – Он был Диллинджером?
   Глаза ее раскрылись еще шире, как у актрис немого кино.
   – Ну, так говорили...
   – Кто? Кто и когда вам сказал, что это был Диллинджер?
   – Ну... Я слышала, что говорили люди из ФБР перед тем, как мы с Анной побежали по аллее. На некоторое время я вернулась к ней на квартиру, и она призналась, что с самого начала знала, что это был Диллинджер.
   – Она призналась, что привела его туда специально, чтобы до него могли добраться агенты ФБР?
   Полли покачала головой.
   – Анна просто сказала, что знала, что он – Диллинджер. И потом посоветовала мне идти домой... и несколько дней не высовывать носа.
   – А вместо этого вы пришли ко мне. Она снова покачала головой.
   – Нет, я сначала поехала в ресторан.
   – "Эс энд Эс"?
   – Да, они уже закрывались. Одна из девушек – Максин пошла со мной в кафе напротив, и мы выпили пива. Она не хотела этого делать... говорила, что неприлично ночью двум девушкам сидеть в кафе и пить пиво. Но Максин понимала, что мне был нужен кто-то, с кем можно было поговорить, потому что я была расстроена.
   – Что вы ей рассказали?
   – Ничего особенного, сказала, что Диллинджер убит. Ей стало интересно, откуда мне это известно, и я сказала, чтобы она прочитала об этом в завтрашних газетах. И еще призналась ей, что у меня нехорошо на душе.
   – Да, слишком много всего произошло за последнее время.
   – Почему вы так говорите?
   –Потому что происходящее помогает не вспоминать о том, как меня избили дружки вашего бывшего мужа.
   – Почему вы все время об этом говорите и ведете себя так, будто знаете то, чего не знаю я.
   – А что вы знаете?
   Она откинулась назад, подальше от света, так что ее лицо в полумраке трудно было различить. Но я прекрасно слышал ее голос.
   – Анна предложила мне... встречаться с этим парнем. Чтобы его занять. Чтобы он был...
   – Доволен и счастлив?
   Она вздохнула.
   – Да, счастлив. Можно я закурю?
   – Ладно, только пепел стряхивайте в пепельницу.
   – Где она?
   Я придвинул к ней пепельницу. Это был маленький кружок стекла с толстыми краями и надписью «Отель Моррисон».
   Полли зажгла сигарету, и ее оранжевый кончик засветился в темноте. Выпустив дым из ноздрей, начала говорить.
   – Он был приятным и добрым парнем. Мне нравилось повсюду с ним ездить на такси. Два раза он давал деньги, чтобы мы с Максин могли сходить на ярмарку. Один раз он мне дал сорок долларов и предложил съездить и купить себе что-нибудь. А потом дал еще пятьдесят долларов, чтобы я смогла сходить к зубному врачу. Но на эти деньги я купила одежду. Когда он узнал об этом, то даже не рассердился.
   – Он хорошо к вам относился.
   Полли сквозь клубы дыма покивала головой.
   – Нам было весело друг с другом.
   – Как вы думаете, кто был этот парень?
   – Он говорил, что работает в Управлении торговли и зовут его Джимми Лоуренс.
   – Вы поверили ему?
   – Нет, у него за ушами были шрамы от пластической операции, и я решила, что это какой-то жулик, которого Анна «пасет» для «Бойз».
   – Вы хотите сказать, для этой группы.
   – Наверное. Я плохо разбираюсь в таких вещах.
   – Зато Анна разбирается.
   – Конечно, она же – «мадам», не так ли?
   – Это вы меня спрашиваете?
   Ее синие глазки загорелись огнем.
   – Вы надо мной издеваетесь, чувствуете себя важной шишкой, да?
   – Простите, пожалуйста.
   Она снова выдохнула дым.
   – Да, больше сказать нечего. Он любил одеваться, был весьма аккуратным и чистым, и еще у него была хорошая улыбка.
   – Поэтому делать его счастливым, как просила Анна, оказалось не так уж сложно?
   – Вот, черт возьми, в чем дело. Мне он начал нравиться. Правда, Геллер, я просто начала сходить по нему с ума. Он был приятным человеком, хорошо относился ко мне и был добрым. Но он не мог быть добрым и милым, одновременно оставаясь при этом Джоном Диллинджером. Разве я не права?
   – Кажется, правы.
   – Я не могла предположить, что полюблю его. Знаете, ему очень нравилась песенка из фильма с Джоан Кроуфорд, который мы смотрели в «Марбро». – Она начала напевать приятным тоненьким голоском: «Всю ночь я только мечтаю о тебе...».
   У нее задрожали губы и по щеке потекла слеза.
   – У него был хороший голос?
   – Он пел и не фальшивил, обожал фильмы и всегда ходил на просмотры новых картин.
   – Да, до сегодняшнего вечера. Вам он по-настоящему понравился, да?
   – Да.
   – Вы не знали, что его собираются сегодня убить?
   – Нет.
   – Но вы хотя бы понимали, что рано или поздно он погибнет?
   – Нет! Я и не знала, что он Диллинджер!
   – Зачем вы пришли ко мне, Полли?
   – Мне было известно, что вы следили за нами. Об этом мне сказала Анна.
   – Она так и сказала? А не сказала она вам, почему я это делал?
   – Нет, но предупредила, чтобы я не говорила Джимми, что за нами следят.
   – И ничего не объяснила?
   Полли отрицательно покачала головой.
   – Нет, ничего.
   – А вы сами не подумали о причине?
   – Мне следовало делать то, за что платили.
   – Хорошо, что вы хотя бы честно в этом признались.
   – Нат, я говорю правду, поверьте.
   – Тогда объясните, зачем вы пришли ко мне. Полли прокашлялась.
   – Мне хотелось, чтобы вы знали, что я не имею никакого отношения к тому, что произошло у кинотеатра, что я, можно сказать, «невиновна».
   Я чуть не свалился с кресла.
   – "Невиновна"?
   – Я не знала, что его хотят убить. Я не подставляла его.
   – Допустим, но почему вы мне говорите об этом?
   – Я просто хотела, чтобы вы об этом знали. Нат, ночь, которую мы провели вместе, для меня стала самой памятной.