Коллинз Макс Аллан. Двойник

   – Это звучит как приветственная речь, – сказал я. – Может, нам лучше перейти к банкетному столу и пригласить присоединиться к нам тех ребят, что привели меня сюда?
   Он стерпел это, даже снова улыбнулся, затем нахмурился и быстро сказал:
   – Они не были грубы? Я сказал им, что ты будешь моим желанным гостем, чтобы не было никаких грубостей.
   – Они не были грубы, Фрэнк. Где вы нашли этих ребят – в зоопарке Линкольн-Парка?
   Он отпил молока и улыбнулся мне молочными усами, которые затем вытер толстой рукой; на безымянном пальце блеснуло золотое кольцо, весившее, должно быть, полфунта.
   – Эти ребята выглядят здоровенькими, не так ли? – сказал он. – После нападения Сермэка я позаботился о надежной охране.
   Трудно было понять, что под этим он имеет в виду: попытку покушения на него двух полицейских Сермэка или убийство мэра Сермэка в Майами прошлым летом, которое он организовал. Я не стал уточнять.
   – Хочешь что-нибудь съесть? – спросил он. С утра я ничего не ел, но почему-то у меня и намека на аппетит не было, поэтому я отказался.
   – Ты размышляешь, почему я пригласил тебя, – сказал он.
   – Догадываюсь, Фрэнк.
   Он удивленно посмотрел на меня и спросил:
   – В самом деле?
   – Думаю, Пикет специально продержал меня полчаса в приемной своего офиса, чтобы иметь возможность сообщить о моем визите и чтобы вы успели прислать за мной несколько человек.
   Нитти не подтвердил и не опроверг этого, просто сказал:
   – Ты влез не в свое дело. И я чертовски сожалею об этом.
   Он воткнул вилку в мясо и сделал паузу, чтобы я мог что-нибудь сказать, но я промолчал.
   Он съел кусочек мяса и продолжил:
   – Это дело, которое близится к завершению... Веду его я. Но я, парень, администратор и не вникаю в детали, во всякую ерунду. Понимаешь?
   – Это я могу понять, Фрэнк.
   – Я не знал, что они тебя в него впутывают, но если бы знал, то не допустил бы этого.
   – Кто они, Фрэнк?
   – Не задавай вопросов, парень. Просто слушай. – Он сделал многозначительную паузу. – Я хочу, чтобы ты выкарабкался из этого дела, – сказал он. – Оставайся в стороне, и пусть все катится своим чередом.
   Он снова принялся за свое отварное мясо.
   – Это все, Фрэнк? – спросил я.
   – Конечно. Если хочешь уйти, иди. Буду рад снова увидеть тебя.
   Я заметил, что в разговоре со мной он тщательно и осторожно подбирал слова и выражения.
   – Фрэнк, ведь мы говорим о том, чтобы подставить Джона Диллинджера, не так ли?
   Он пожал плечами, пожевал, окинул меня взглядом, предупреждающим, чтобы я не заходил слишком далеко.
   Но я решил пользоваться моментом и продолжать, чего бы это ни стоило.
   – Есть определенный смысл в том; что вы и ваши люди хотели бы избавиться от такого парня, – сказал я. – Его появление в городе – а он, похоже, постоянно возвращается в Чикаго, – будоражит власти. Местную и федеральную.
   Нитти кивнул, жуя.
   Я сочувственно покачал головой.
   – Копы и феды не могут всерьез приняться за Диллинджера и его ребят, не нанеся при этом ущерба деятельности вашей команды. Вопли публики из-за гангстеров вроде Диллинджера ведут к массовым арестам, а под них могут попасть и ваши люди. Нахождение Диллинджера на свободе создает большую угрозу вашей команде.
   Нитти сощурил глаза и сказал:
   – В декабре прошлого года при налете на одну квартиру на Фарвелл-авеню были убиты трое моих лучших людей. Там действовало подразделение Стеги по захвату Диллинджера. Эти сукины сыны, готовые, не задумываясь, нажимать на спусковой крючок, приняли моих ребят за Диллинджера и двух его приятелей. Застрелили их. Стеги не знал, что напал не на тех, пока через несколько часов не сняли с них отпечатки пальцев.
   Нитти с отвращением отхлебнул глоток молока.
   – Этому пора положить конец.
   – И по этой причине вы решили покончить с Диллинджером?
   – Будь осторожнее с вопросами, которые задаешь мне, парень, – я ведь могу и ответить на них.
   – Ко мне сегодня приходил известный тебе фед Коули.
   Нитти молча отодвинул свою тарелку. На ней еще оставалось немного пищи, но он уже съел столько, сколько позволял ему желудок.
   – Мне кажется, – сказал я, – что он утряс это дело с Зарковичем, согласившись пристрелить Диллинджера вместо того, чтобы захватить его.
   Нитти вытер рот салфеткой.
   – Выходит, схватить Диллинджера недостаточно, – продолжал я, – он должен умереть.
   Нитти прочистил горло.
   – Позволь мне сказать тебе кое-что, парень. Довольно длительное время эти трахнутые разбойники могли благополучно удирать со своей добычей. Они действовали словно грабители поездов и почтовых дилижансов на Диком Западе. И какое-то время выходили сухими из воды. В действительности большинство из них были тупыми деревенскими парнями из Оклахомы, а думали о себе, что они Джесси Джеймс^[47]. Потому что все, в чем они нуждались, – это быстрые дешевые автомобили много местных дорог и достаточное число убежищ. Они проносились по всей стране, а закон не мог даже пересечь границы штатов, чтобы настигнуть их. Такой несложный способ обогащения, не приносивший, правда, больших денег, мог использоваться только сосунками – фермерами и всякой деревенщиной. Это было их время, отдам им должное. Но это время все-таки прошло.
   Он отпил немного молока. Казалось, он закончил свою речь, но я осторожно спровоцировал его продолжить.
   – Вы имеете в виду, что их время прошло из-за федов, – сказал я. – Потому что теперь феды могутохотиться за ними, пересекая границы штатов.
   Нитти кивнул и пожал плечами.
   – Это так, в этом главное. И награда за их головы постоянно растет. Но времена меняются. Убраться подальше с добычей теперь возможно только с пальбой и кровью.
   – Вы имеете в виду, что нельзя удирать с добычей, слишком часто устраивая бойни дня святого Валентина.
   – Нельзя. И вы не можете убивать слишком многих Джеки Линглов. Публика любит делать героев из типов вроде Капоне и Диллинджера. Но когда дела становятся слишком кровавыми, то заголовки газет становятся слишком резкими, и публика набрасывается на вас.
   – Фрэнк, ваша команда имела дела с этими разбойниками многие годы...
   – Откуда тебе это известно?
   – Известно. Я не затыкаю уши.
   – Это хорошо. Продолжай в том же духе.
   Я ничего не ответил.
   Потом по какой-то непонятной мне причине он продолжил:
   – Да, Аль Капоне испытывал определенную слабость к грабителям банков. Не спрашивай меня, почему. Пригороды. Цицеро, Мэйвуд, Молроуз-Парк. Они всегда были гостеприимны ко всем, кого знал Капоне. Там всегда скрывались воры.
   – За деньги?
   – Бесплатно только кошки рожают.
   – Я полагаю, что некоторые краденые товары и «горячие» деньги воры также могли проводить через команду.
   – Полегче, Геллер.
   – И оружие, которое используют эти парни, особенно автоматы и взрывчатка. Все это должно было откуда-то поступать. И иногда, как в любом мелком бизнесе, они нуждались в деньгах, в краткосрочных займах. И ресурсы команды были естественным средоточием для этих нуждавшихся друг в друге группировок...
   Нитти покачал головой, но не в знак отрицания, а, скорее, осуждая меня.
   – Лучше нажми на тормоз, парень.
   Он не злился, просто давал отеческий совет.
   Я нажал на тормоз.
   И тогда Нитти, не удержавшись, сказал:
   – Некоторым лучше умереть, сынок.
   Раз уж он со мной был столь откровенен, я решил продолжать.
   – Ладно, если кто-то хочет, чтобы Диллинджера убили, то почему этот кто-то сам не убьет его? Почему надо прибегать к таким сложным уловкам, чтобы вынудить федов выполнить эту работу?
   Рот Нитти растянулся в легкой загадочной улыбке.
   – Вы оказались здесь. Геллер, из любопытства. Ничего другого. Не из-за клиента. Никакого клиента. Только из любопытства. А вы знаете, что случается с проклятыми сплетниками.
   Я знал.
   – Ты сделал свое дело, – сказал Нитти. – Повторяю, если бы знал, что они намерены втравить в него тебя, я бы это пресек. Но они уже это сделали. Что ж, ты сыграл свою роль, теперь уйди со сцены, отправляйся домой. И, черт побери, не становись у них на пути, будь в стороне.
   – А если Коули или Стеги, или Пурвин привяжутся?
   – Почему бы тебе в таком случае просто не рассказать им то, что знаешь, а дальше пусть события разворачиваются сами по себе.
   – Вы думаете, что можно рассказать им о том, что я следил за Полли Гамильтон и Джимми Лоуренсом, и что Анна Сейдж сказала, что Лоуренс – это Диллинджер?
   – Да. С этого началось и этим пусть закончится.
   – Значит, я буду просто стоять рядом и пусть этот Лоуренс-Диллинджер будет убит?
   Он предостерегающе поднял палец.
   – Я не говорю, что кто-нибудьбудет убит. Но какое дело твоей заднице до того, что какой-то разбойник Хузиер^[48] получит то, что он в любом случае когда-нибудь получит?
   – Фрэнк, – сказал я, – когда я взвился оттого, что ребята Сермэка собирались напасть на тебя, то выдвигался такой же аргумент. Что Нитти – это парень, который рано или поздно, но в любом случае получит пулю, так, дескать, какого черта...
   Он развел руками.
   – Я владелец ресторана. Владельцев ресторанов не за что убивать, какой-нибудь проклятый разбойник ворвется, чтобы ограбить кассу.
   – Я не хочу участвовать в этом.
   – Хорошо, – сказал Нитти, – не участвуй. Он полез в правый карман своих брюк и вытащил зажим с деньгами. В верхней толстой пачке была полусотня. Он вынул ее, потом вторую. Затем положил мне на стол обе купюры – они легли передо мной словно ужин. Словно ужин из шести блюд.
   – Я хочу быть твоим клиентом, – сказал Нитти.
   – Неужели?
   – Да, парень. Эти сто долларов – задаток. Я нуждаюсь в твоих услугах с сегодняшнего дня и до понедельника. У меня есть для тебя кое-какая работа.
   – Какая работа, Фрэнк?
   – Спать, – сказал он. – Отправляйся домой и спи. До понедельника.
   Я поперхнулся.
   Потом взял деньги, потому что не посмел не взять их. Добавил их к двум пятеркам в моем собственном зажиме.
   – Этой встречи между нами никогда не было. Усек?
   – Усек.
   – Для тебя это непросто, парень, да?
   – Да, – согласился я.
   – Ты мне нравишься. В самом деле нравишься.
   Так оно и было. Он заботился обо мне. Примерно так, как вы переживаете за персонажа популярного радиосериала, который слушаете. Но если завтра меня переедет трамвай, ночью его не будет мучить бессонница.
   – Все о'кей, Фрэнк, теперь я ухожу?
   – Конечно, парень. Ты не должен спрашивать моего разрешения, как тебе поступать. Ты самостоятельный человек. И это то, что мне в тебе нравится. А теперь иди.
   И я ушел.

14

   Находясь в тот день в своем офисе, я не мог удержаться, чтобы напоследок не проверить одну вещь. На дне моего соснового, в четыре ящика, шкафа для картотеки я держал несколько чикагских загородных телефонных справочников. Я достал справочник по Гэри, Индиане и заглянул в «Желтые страницы». Здесь были указаны шесть компаний, занимающихся зерном. Я позвонил в отделы кадров каждой из них, это заняло весь остаток дня, так как в каждом месте приходилось говорить с несколькими людьми. Это увеличило мой счет за телефон, но сделать это было необходимо. Среди сотрудников ни в одной из компаний Джон Говард не значился.
   Другого я не ожидал. Теперь было ясно, что мой клиент – разъездной коммивояжер был жуликом, артистом, нанятым, чтобы меня втянуть в игру, которую затеяли Заркович и Нитти. Я чувствовал себя полным болваном. Для этого имелись серьезные основания.
   Достав из кармана зажим с деньгами, я вынул из него две полусотни, которые получил от Нитти. Человек похрабрее швырнул бы Нитти их в лицо. Если бы я обладал той цельностью натуры, о которой говорил Нитти, я бы разорвал купюры на мелкие клочки и выбросил их в окно моего офиса или же отдал бы эти деньги на улице первому встречному. Но мне нужен был новый костюм, поэтому я пошел и купил его. Остальные деньги можно потратить на всякую роскошь вроде еды и телефонных счетов.
   Часть денег Нитти я решил прокутить с Барни Россом и его девушкой Перл. Я дозвонился до него в «Моррисоне», и он сказал, что они собираются немного прогуляться, но никаких конкретных планов у них нет. Так что я заехал за ними и повез Перл в прелестном зеленом платье и Барни, надевшего синий галстук-бабочку, в мой любимый ресторан, «Стейки Пита». Этот ресторан находился на Дирборн, к северу от Рэндольф. Хорошенькая рыжеволосая Перл, поддерживаемая под руку Барни пыталась скрыть свое изумление, когда мы добрались до заведения: в неоновой вывеске, которая висела над навесом, перегорели все гласные, так что получилось «Ст.к. П.т.». Если заглянуть в окно, то можно было увидеть обыкновенную, выложенную белыми изразцами закусочную со столиками в один ряд. Но когда посетители входили внутрь и поднимались по ступенькам, то попадали в обеденный зал с кондиционерами, на стенах в рамках висели фотографии знаменитостей (включая фото Барни) с автографами Мэри и Биллу Ботэм, адресованными владельцам ресторана (я никогда не мог выяснить, кем был «Пит»). Сам же зал был длинным и узким, словно салон автомобиля.
   Как только Перл начала узнавать знаменитостей (Эдди Кантор и Джорджи Джессел сидели вместе за одним столиком, а за другим – Руди Вэлли, сегодня я встретил его второй раз), она просветлела. Это заведение обслуживало публику из шоу-бизнеса, пресс-агентств, певцов, музыкантов, артистов, а также изрядное количество репортеров, торгующих всем этим. В этот вечер здесь были Док Дуайер из «Экземинера», Хэл Дэвис из «Ньюс», Джим Догерти из «Трибюн» и некоторые другие, кого я не узнал.
   Разговор за нашим столиком шел вокруг мелочей – Барни сегодня водил Перл на Выставку, включая дневное представление Салли Рэнд, которое Перл нашла «бесстыжим», но при этом она как-то странно хихикнула. Я только слушал их, но Барни внимательно наблюдал за мной и понял, что я в дурном настроении. Он также понял, что я позвонил и пригласил его и Перл прогуляться, пытаясь стряхнуть это настроение, но особого успеха пока в этом не достиг.
   Принесли стейки, толстые, нежные, сочные, в растопленном масле, в качестве гарнира подали поджаренный по-деревенски картофель, редиску, зеленый лук, горошек и выложенные на стейки кружочки нарезанного бермудского лука. За весь день сегодня я не съел ничего, кроме глазированного пончика в кулинарии, что под моим офисом. Это было единственное, что я заставил себя съесть, когда возвратился от Нитти. Но я был голоден, и теперь атаковал редкостный стейк, словно врага. Перл, к счастью, не замечала моих скверных манер за столом, она была слишком занята собственной порцией фирменного «стейка Пита». Но Барни все еще наблюдал за мной.
   На обратном пути спортивный репортер из «Тайме», чье имя я не мог припомнить, прицепился с вопросами к Барни. А я тем временем стоял и разговаривал с Перл на площадке лестницы.
   – У Барни очень хороший друг, – сказала она.
   – Это у меня очень хороший друг.
   – Когда находишься в положении Барни, друзья, которых ты имел до того, как стать знаменитым, остаются настоящими. Таких Барни ценит.
   – Вы собираетесь выйти за него замуж, Перл?
   – Если он сделает мне предложение.
   – Он это сделает.
   Она мило улыбнулась, и я постарался ответить ей тем же. Но сомневаюсь, что моя улыбка получилась милой.
   Я отвез их обратно в «Моррисон». Барни, когда они вышли из машины, нагнулся к окну со стороны водителя и, прежде чем я успел отъехать, спросил меня:
   – У тебя все идет, как надо, Нат?
   – Конечно.
   – Хочешь, я забегу к тебе позднее и мы поговорим?
   – Не надо, все о'кей. У тебя ведь до отъезда Перл всего два вечера осталось. Проведи свое время с нею,бездельник.
   – Ты уверен, Нат?
   – Конечно. А теперь иди, побудь со своей девушкой.
   – Спасибо за ужин, Нат.
   На аллее за зданием было место, где Барни разрешил парковать мой «шеви».
   Мне повезло – машина здесь была в безопасности. Зимой, правда, в холодные дни, ее бывало трудно завести, но я все равно старался работать вне моего офиса. И как всякий, рожденный и выросший в Чикаго, я разъезжал на Эль в трамваях, не так уж часто пользуясь автомобилем.
   Я остановился у «Барни Росс коктейль лоунж» и зашел выпить пива, воспользовавшись для этого проходом через кулинарию на углу. В баре незаконно торговали спиртным. Бар только казался закрытым, на самом деле он был открыт. Здесь я чувствовал себя спокойно, безопасно, уютно. В эти дни я редко занимал места в кабинках возле окон и сегодня вечером нашел местечко у стены.
   После пива я выпил немного рома. Смягчающей волной в животе прокатилось тепло. Я почувствовал себя лучше. Тогда я выпил еще. Но слишком много. Салли собиралась заглянуть ко мне вечером после представления. Она сказала, что хочет посмотреть, как я живу, и, пожалуй, прийти ей было самое время, чтобы обнаружить кровать Мерфи и все такое. Правда, трезвым я встретить ее не мог.
   Я поднялся по лестнице на свой этаж, прошел в холл, повернул ключом в замке, вошел. И тут в мой живот врезался чей-то кулак с такой силой, что я рухнул на колени и меня вырвало. Я услышал, как за мной захлопнулась дверь.
   – На тебя попало? – спросил хриплый голос. Он имел в виду мою рвоту.
   – Черт... да.
   Чья-то рука скользнула по моей спине, а я все еще стоял, сложившись пополам, меня тошнило. Передо мной растеклась густая лужа из мяса, картофеля, редиски, горошка. Она пахла кислятиной и немного ромом.
   Кто-то схватил меня за запястье и оттащил от лужи. «Значит, на них ничего уже больше не попадет», – подумал я. Я поднял взгляд... В офисе было темно, только неоновый отсвет проникал внутрь и бросал оранжевые отблески на смутный, расплывчатый силуэт человека в шляпе, стоявшего передо мной. Второй парень находился сзади меня. Он заломил мне руки и оттащил в сторону, хотя я все еще оставался на коленях. Парень в шляпе держал в руке что-то вроде куска гибкой трубы, которая медленно покачивалась, словно большой фаллос.
   Парень замахнулся, и эта самая штуковина со свистом рассекла воздух. После такой демонстрации он обрушил ее уже на мою грудь.
   Это оказался резиновый шланг.
   – Мать твою! – прохрипел я. Сзади меня крепко держали за руки, поэтому я не упал.
   – Прими это как мужчина, – произнес голос. – Прими свои лекарства...
   Меня били резиновым шлангом по груди, животу, плечам. Но не по лицу.
   Потом меня приподняли, поставили на подкашивающиеся ноги. А парень с неоновым лицом принялся обрабатывать мои ноги. Я принимал это как мужчина. Глаза готовы были вылезти на лоб от боли.
   Сквозь невыразимую боль я слышал дыхание моих гостей и свист шланга. Казалось, это продолжалось долго, по крайней мере, минуты три – а затем я услышал чей-то голос.
   Голос Барни.
   – Барни! – закричал я, с трудом подняв голову. Барни заглянул в дверь. Ночной свет и слабые неоновые всполохи позволили ему, наконец, понять, что происходит. Он ворвался в комнату и уложил на пол того парня, который держал меня за руки. Он ударил его в живот. А я нашел в себе силы ударить второго, с резиновым шлангом, в физиономию с такой силой, что моя рука онемела. Он взмахнул шлангом, но я принял удар на предплечье, отбил его руку с шлангом в сторону и головой ударил его в лицо.
   Звук, с каким он рухнул на задницу, показался мне сущей музыкой. Оранжевые блики все еще освещали его лицо, но отчетливо было видно, что оно превратилось теперь в сплошное кровавое месиво. Должно быть, я сломал ему нос. Я хотел ударить его в пах, но он поймал меня за ногу и оттолкнул к столу. Стол пополз, стукнулся о стену, телефон и настольная лампа с грохотом полетели вниз. И он, держась за свой сломанный нос, неуверенно направился к двери. Его перепуганный здоровенный приятель вцепился в Барни, пытаясь помешать наносить удары.
   Парень с окровавленным лицом уже в дверях обернулся к своему коллеге и сказал: «Отшвырни его!» Тот толкнул Барни ко мне, и мы оба свалились на пол. Однако тут же он сам поскользнулся в моей блевотине и грохнулся в нее лицом, но быстро вскочил и дал деру. Как бы мне хотелось расхохотаться, но сил не было. Барни, медленно поднявшись, встряхнулся – сильно ударился о стол. Он попытался догнать головорезов, но к этому времени звуки их шагов в коридоре уже не были слышны. Подойдя к окну, он выглянул наружу.
   – Черт, их кто-то ждет внизу с машиной. Они уезжают, проклятье!
   Покачивая головой, Барни прошел по комнате и включил свет. Я все еще валялся около стола и, как тряпичная кукла, выглядел полным дерьмом.
   Барни со сбившимся набок галстуком-бабочкой наклонился ко мне и осторожно ощупал мое лицо.
   – Ты плохо выглядишь.
   Я попытался улыбнуться, но не смог.
   – Я беспокоился о тебе, Нат. Подумал, что будет лучше, если зайду и проверю, как ты. Полагаю, поспел вовремя.
   Я что-то промычал.
   – Нет, я собираюсь опустить кровать Мерфи, тебе лучше лечь, чтобы прийти в себя.
   Я вновь промычал.
   Потом Барни осторожно уложил меня поверх одеяла на кровать. Свет бил мне в глаза, и я отвернулся. Он отошел от меня, быстро поставил стол на место, поднял с пола телефон, настольную лампу и включил ее.
   – Как бы то ни было, – сказал он, – ничего не сломано.
   Необходимости в верхнем свете не было, и он выключил его. Потом прошел в ванную, смочил полотенце и освежил им мое лицо, единственное место, по которому меня не били; прикосновение мокрой ткани было очень приятным.
   – В «Моррисоне» есть врач, – сказал Барни, – я позвоню ему и попрошу прийти.
   Я попытался возразить, но рот был словно набит ватой.
   Он уже поднял трубку, когда я сумел выдавить из себя:
   – Не надо.
   Он оглянулся на меня в изумлении, потом присел на край кровати:
   – Не надо врача?
   – Кости не сломаны, – сказал я, – только ушибы...
   – Я думаю, тебе следует показаться врачу.
   – Завтра.
   Ему это не понравилось, но настаивать он не стал.
   – Хочешь, вызову полицию? – спросил он.
   – Это и былиполицейские.
   – Полицейские?
   – Резиновый шланг. Это копы. Из Восточного Чикаго, думаю.
   – Хочешь, вызову чикагских копов?
   – Они только поблагодарят... ребят из Восточного Чикаго.
   Он грустно улыбнулся.
   – В связи с этим ты говорил о своей работе? Что побеждаешь людей ударом своей головы?
   – Не натянул... перчатку на свою голову, – с трудом ответил я.
   – Не разговаривай больше. Отдохни. Он снова пошел в ванную за тряпкой, чтобы убрать блевотину. Как раз за этой уборкой его и застала Салли.
   – Что, черт возьми, здесь происходит? – рассерженная и напуганная, требовательно спросила она.
   Барни все рассказал.
   Тут я отключился, а когда очнулся, они помогли мне встать с постели и выйти из офиса вниз в холл. Я благополучно миновал все ступени. Салли оказалась такой же сильной, как Барни. Тоже своего рода атлет. Танцовщица.
   Потом они усадили меня на заднее сиденье такси.
   Я слышал, как Барни спросил:
   – Вы полагаете, все будет в порядке?
   – Все будет хорошо. Я позвоню вам завтра. Салли тоже села в машину и сказала водителю:
   – На Дрэйк, – и мы тронулись.
   – Какого... – начал я.
   – Ты останешься на ночь у меня, – сказала она. – Там тебя никто не потревожит.
   Я опять погрузился в сон, с последней мыслью – как приятно она пахнет своей пудрой-тальком.

15

   Звонил звонок.
   Я медленно открыл глаза. Круглые хромированные часы на ночном столике Салли Рэнд показывали четыре часа дня. Лучи солнца лились сквозь прозрачные занавеси. Я купался в солнечном свете и боли.
   Звонок продолжал звонить.
   Я попытался сесть, но на это ушло время. Болело все тело. Ноющая, тупая боль окутывала меня. Рано утром, когда я проснулся, Салли накормила меня завтраком и дала аспирин. Оказывается, она давала аспирин и ночью, но я этого не помнил. Потом меня снова разбудили: приходил доктор – его вызвал Барни – и рекомендовал побольше аспирина и сон. Я и спал.
   Звонок продолжал звонить. Я понял, что это не телефон, а звонок в дверь.
   Пододвинув ноги на край кровати, я опустил их на пол. Боль усилилась, глаза слезились, но я даже не пытался их вытереть, потому что руки были избиты сильнее, чем ноги. Я взглянул на них, они были в темных синяках разных размеров. На мне были шорты и нижняя рубашка. Ноги, как я заметил, тоже были покрыты ссадинами и синяками. Большие сине-черные кровоподтеки – следы от ударов резиновым шлангом.
   Звонок продолжал звонить.
   Я встал. Ноги подкашивались, но я постарался не упасть, иначе уже не смог бы подняться. Двигаясь по мягкому ковру медленными, неуверенными шагами, превозмогая острую боль, я подошел к входной двери.
   Глядя на нее и переговорное устройство со звонком, которым сейчас надо было воспользоваться, решил проверить, смогу ли говорить.
   – Кто? – выдавил я. Выговорить это оказалось не так уж трудно. Голова у меня от этого сильнее не заболела, наверное, аспирин сделал свое дело.
   – Инспектор Коули, мистер Геллер. Сэм Коули. Могу я поговорить с вами?
   Я повернул ручку замка и приоткрыл дверь.
   – Мистер Геллер? Можно зайти? – его круглое, мрачное, серьезное лицо под серой шляпой было влажным от пота.
   – Опять жаркий день? – спросил я. Легкая улыбка промелькнула на его лице.
   – Более жаркий, чем вчера.
   – Это еще одна причина для меня не выходить из квартиры.