Страница:
При таких обстоятельствах более сильный флот англичан мог оказаться значительно слабее в обороне. Если бы он был сосредоточен у берегов Соединенного королевства, то он, конечно, мог бы оказать достаточную оборону против вторжения неприятеля, но тогда он оставил бы без защиты не только торговлю империи, но и большую часть ее отдельно лежащих владений. Если бы он был разделен на большое число эскадр — каждая с назначением блокировать один из больших портов от Тулона до Текселя, — это могло бы помешать даже нескольким эскадрам неприятеля проскочить, соединиться вместе и напасть в большом превосходстве сил на один из британских отрядов в момент, для него самый неблагоприятный. Париж мог отправлять приказания в Брест, Рошфор, Тулон так, чтобы они достигали этих портов наверняка и одновременно, в течение нескольких дней. Лошадиная почта в Ферроль, Кадис и Картахену была сравнительно быстра и надежна [60]. Лондон, наоборот, был на конце цепи тех сил, которые ему приходилось направлять и двигать. Невозможно было извещать блокирующие эскадры одновременно. Тулонская эскадра Британии не имела возможности узнать, какие известия были посланы Брестской эскадре, ранее чем через несколько недель после дня получения их в этой последней. И даже когда приказания были посланы и достигли желаемого пункта, никогда нельзя было быть уверенным, что корабли не отнесены туда штормом или не отступили в другое место по причине настоящей или ложной тревоги.
Нужды и требования Великобритании были таковы, что она никогда не могла гарантировать силы, превосходящие силы неприятеля, около каждого блокируемого порта. Силы ее в рассматриваемое время, по количеству линейных кораблей и по распределению, были таковы:
[61]
Таким образом, номинально общие наши силы были не только меньше на 10 кораблей флота, выставленного неприятелем, но еще нужды британских колоний потребовали отделения с европейского театра войны 38 линейных кораблей, тогда как неприятель выделил из своих европейских сил только 25 кораблей.
В общих чертах положение было таково: Франция имела возможность выставить 111 кораблей, стратегически распределенных для защиты европейских портов, и в случае надобности могла усилить это число еще 25 кораблями с другой стороны Атлантического океана. Весьма вероятно, что для обороны против них британцы могли выставить не более 88 кораблей, разбитых на эскадры, которые были вообще слабее по силе, чем противопоставленные им в блокированных портах; эти эскадры везде подвергались риску быть застигнутыми силами, сосредоточенными по инициативе и приказанию Парижа, о чем британцы не могли иметь никакого подозрения до тех пор, пока известия о том не оказались бы уже слишком запоздавшими.
Такого рода картина, вероятно, давно уже рисовалась в уме Наполеона и других французов, быть может, еще в 1796 г. Главная идея, которая вытекала из анализа этого положения, — образование большой армии от Остенде до Этапля (ближе к берегам Англии), заготовление транспортов, канонерок, плоскодонок и судов для перевозки лошадей… Словом, в некотором роде повторение той характерной флотилии, которая в предшествовавшем веке переправила армию герцога Вильяма. По всей вероятности, первоначальное передвижение этой флотилии предполагалось самостоятельное, без конвоя, так как, по крайней мере сначала, не существовало намерения воспользоваться всеми стратегическими средствами союзников для внезапного сосредоточения громадных морских сил с разных пунктов в проливе Дувра с целью овладеть морем, обеспечить себя от всякого неожиданного появления в нем неприятеля, а также прикрыть и защитить переправу и высадку войск.
С другой стороны, возможность таких стратегических комбинаций была хорошо известна на обоих берегах Канала. Но что не так легко понятно, так это цель многих выполненных комбинации и предпринятых операций, предшествовавших времени, когда Наполеон, как консул и император, взял все дело в свои собственные руки.
Первая комбинация могла бы оказаться могущественной, если бы была выполнена немедленно с целью вырвать из наших рук обладание всем морем, т.е. если бы она была предпринята с прямой целью уничтожения наших кораблей. Лангара вскоре после объявления Испанией войны, т.е. в октябре 1796 г., прошел в Средиземное море из Кадиса с 19 линейными кораблями и 10 фрегатами. В то время в Картахене было 7 испанских кораблей, а в Тулоне — 12 французских. Лангара захватил с собой 7 кораблей из Картахены и затем соединился с французами в Тулоне, где соединенный флот достиг 38 линейных кораблей и 18-20 фрегатов.
Сэр Джон Джервис командовал в Средиземном море флотом, состоявшим не более как из 15 линейных кораблей, а Манн занимал наблюдательный пост под Кадисом не более как с шестью кораблями. Вместо того чтобы присоединиться к Джервису, что ему следовало сделать, этот офицер отправился по собственной инициативе обратно в Канал, предоставив Джервиса в распоряжение соединенного флота, чем и воспользовался бы последний, если бы цели его были просты и определенны. Но на Джервиса не было сделано нападения, ни даже попытки его, и он отступил к Гибралтару и Лиссабону, оставив союзников хозяевами Средиземного моря.
Разумеется, если бы союзники поставили себе целью достижение действительного обладания морем, то, несомненно, они немедля атаковали бы Джервиса, даже преследуя его с этой целью из Средиземного моря. Но с непонятной неустойчивостью целей задуманная комбинация не была окончена, и в феврале следующего года испанцы нечаянно попали в руки Джервиса и были наказаны около мыса Сент-Винсента за подобное пренебрежение к основным принципам войны.
Равным образом разорительно для морских сил и бесполезно в смысле достижения какого бы то ни было преимущества было сражение при Кампердауне 11 октября, на другом конце стратегической линии. Голландский флот в 15 кораблей, как мы видели, снял с судов все войска и оставил мысль о вторжении, так что последовавшее затем решение выступить в море против сильного британского флота было уже бесцельно. В Средиземном море французские и испанские адмиралы упустили удобный момент разбить суда Джервиса. В Северном море голландцы, без всякой цели, разве только намеренно желая потерпеть поражение и испытать кровопролитие, продолжали вступать в дело с английскими силами. Обе ошибки были одинаково серьезны и очевидны, так что довольно трудно решить, какая разумная мысль управляла этими операциями. Все возможности и обе эти ошибки Наполеон, конечно, сознавал, когда за месяц перед выступлением в Египет, т.е. в апреле 1798 г., он написал свой знаменитый меморандум относительно вторжения в Англию и предполагал, что экспедиция, которую он собирался предпринять, должна была послужить прямым средством к обеспечению превосходства сил в Канале.
Он рассчитал, что к сентябрю могло бы быть 35 линейных кораблей в Бресте и 400 канонерок в Булони с войсками под рукой, которые все лето провели, приучаясь к судам и морской на них жизни. Голландцы в то же время, думал он, успели достаточно оправиться от поражения при Кампердауне и могут выставить 12 кораблей в Текселе. В Средиземном море было 12 линейных кораблей (французских), и к сентябрю число их можно было довести до 14; кроме того, в руках Наполеона было 9 линейных кораблей, принадлежавших Венецианской республике. По мнению Наполеона, 14 кораблей могли идти к Бресту, с тем чтобы к октябрю или ноябрю можно было выставить в западной части Канала силу в 50 линейных кораблей, кроме 12 в восточной его части. Тогда была бы возможность произвести вторжение одновременно с трех избранных пунктов атаки, именно: 40 000 человек, направленных открытым морем, высадятся на каком-либо назначенном пункте; 40 000 переправятся на специальной флотилии вторжения и 10 000 будут высажены голландцами в Шотландии.
Экспедиция на восток заставила бы Англию, думал Наполеон, послать 6 добавочных кораблей в Индию и, может быть, 12 фрегатов ко входу в Красное море. Затем Англия была бы вынуждена иметь от 22 до 25 линейных кораблей при входе в Средиземное море, 60 перед Брестом и 12 перед Текселем. Наполеон, или его переписчик, очевидно впадает здесь в арифметическую ошибку, потому что он говорит: и это составило бы итог в 300 военных судов [62], не считая того, что британцы имели уже в заграничных водах, т.е. 10 или 12 пятидесятипушечных кораблей и десятка два фрегатов, которые они должны держать против флотилии, специально назначенной для вторжения («invasion flotilla»).
«Вторжение в Англию, — говорил он, — приведенное в исполнение этим способом в ноябре и декабре, было бы почти обеспечено. Англия полностью истощилась бы в неимоверных усилиях и все-таки не спаслась бы от вторжения».
Такова была «теория». Но Наполеон не подозревал, что сразу же сам лично преступил ясное правило морской войны и что все приготовления были слишком неопределенны и не закончены, даже помимо нелепой арифметической ошибки, чтобы обещать успех. Если, как он неосновательно воображал, проход в Индию и был бы открыт для него через Египет и он надеялся пройти туда, уклоняясь от встречи с английским флотом, а не обеспечив предварительного обладания Средиземным морем, то ему следовало бы оставить 13 линейных кораблей под защитой батарей Тулона. Взяв же их с собой, он — словно преднамеренно — отдал их в руки Нельсона в следующем августе. И если своей оккупацией Египта он принудил англичан выслать суда в Индию, то теперь они свободно могли это сделать, так как взяли в плен и разбили 11 кораблей из числа их противников в европейских водах.
Неприятель потратил также свои силы на второстепенные, вспомогательные атаки, неудачу которых, при тщательном обсуждении дела, можно было бы предвидеть наперед. Так, в августе 1798 г. коммодор Савари взял на свою маленькую эскадру, вышедшую из Экса, отряд в 1150 человек, который высадился в Килляльской бухте в Майо и вскоре после этого сдался. Более сильная экспедиция под начальством генерала Бомпарта отплыла 16 сентября из Бреста на север Ирландии. Ее преследовали британские рекогносцировочные фрегаты, и известия об ее движении были сообщены вовремя главнокомандующему на ирландском берегу. Вследствие этого сэр Джон Уоррен встретил его 11 октября около Лэв — Свилли и взял в плен большую часть эскадры. Но и самая флотилия вторжения находилась в порядочном затруднении. Британцы, командуя морем, тревожили ее по всей линии. В июле 1795 г. сэр Сидней Смит сделал этому начало, заняв гарнизоном маленькие острова Маркуфа,, лежащие в четырех милях от берега, южнее мыса Барфлер. Эти острова оказались удобным пунктом для вмешательства в действия флотилии, притом здесь можно было выдержать атаку с помощью и без помощи с моря.
19 мая 1798 г. Остенде был бомбардирован; был высажен отряд в 1140 человек, который разрушил шлюзы и ворота каналов, а также несколько канонерских лодок, находившихся в бассейне, хотя потом он должен был уступить превосходящей его силе, которую успели собрать французы.
30 и 31-го числа того же месяца британцы принудили один фрегат и один корвет, принадлежавшие флотилии, выброситься на берег, и фрегат был сожжен.
В июне 1800 г. британская эскадра атаковала фрегаты, стоявшие на якоре в Дюнкерке; один из них («Дезире») был уведен.
Затем, когда, казалось, подходило время для решительных шагов против флотилии, начальником операций в июле 1801 г. был назначен лорд Нельсон, после чего состоялась бомбардировка Булони 4 августа и дерзкая попытка атаковать там флотилию 15 августа.
Операции 1799 г. велись в очень большом масштабе, но они все-таки служат только доказательством того, как раздвоение целей и разнообразие намерений заставляют упускать драгоценные случаи в морской войне.
К апрелю Франция имела в Бресте 25 линейных кораблей под начальством Брюи, за которыми наблюдал лорд Бридпорт с силой, не превышавшей 16 линейных кораблей. Французы деятельно распускали слухи, что теперь они намерены идти к Ирландии и, воспользовавшись туманом и отступлением на некоторое расстояние лорда Бридпорта, 25 апреля вышли из порта в море со всеми 25 кораблями и исчезли неизвестно куда. Бридпорт, разослав крейсера с известием о случившемся лорду Кейту, находившемуся около Кадиса с 15 линейными кораблями, и лорду Сент-Винсенту в Гибралтар, а также домой в Англию, отступил в залив Бантри, где он немедленно подкрепил свою эскадру свежими силами и оказался во главе 26 кораблей, т.е. сравнялся с силами неприятеля.
Но Ирландия в это время была далека от помыслов французов. 3 мая лорд Кейт во главе своих 15 кораблей был извещен, что Брестский флот идет на него, соединившись, вероятно, с 5 испанскими кораблями, вышедшими из Ферроля. Испанская эскадра из 17 или 18 кораблей, блокированная в Кадисе Кейтом, не выказывала никаких признаков движения, но тем не менее Кейт должен был рассчитывать очутиться перед лицом флота в 48 линейных кораблей, которым мог противопоставить не более пятнадцати.
4 и 5 мая флоты были в виду один другого, но тогда дул западный свежий ветер, который не позволил бы испанцам выйти из Кадиса, если бы они и хотели это сделать. Результат в конце концов был тот, что французы, не соединившись с феррольскими судами испанцев, оставили лорда Кейта в покое и ушли от шторма в Средиземное море [63].
Тогда лорд Кейт, насчитав, как он предполагал, 22 корабля в гавани Кадиса, отступил и соединился с лордом Сент-Винсентом в Гибралтаре. Тотчас же были посланы предостережения Дукворту, находившемуся с 4 линейными кораблями в Менорке, и Нельсону в Палермо, из эскадры которого 12 линейных кораблей и 4 португальских корабля были рассеяны по Средиземному морю: в Неаполе, Александрии и Мальте.
11 мая лорд Сент-Винсент, стараясь защитить Менорку как пункт, которому наиболее угрожала опасность, двинулся к этому острову со своими 16 кораблями; тут он соединился с 4 кораблями Дукворта и стал во главе 20 линейных кораблей.
Отступление лорда Кейта из Кадиса дало возможность испанцам выслать оттуда 14 мая 17 кораблей, которые, несмотря на некоторые аварии от шторма, благополучно прибыли в Картахену 20-го числа, т.е. как раз через неделю после того, как Брестский флот выступил в Тулон.
Принимая в соображение все эти обстоятельства, лорд Сент-Винсент должен бы был стать между Тулоном и Картахеной с целью препятствовать соединению французских и испанских кораблей и таким образом избежать опасности очутиться перед лицом соединенного флота, более чем вдвое сильнейшего его.
Но он затруднялся выполнить это: как испанцы из Картахены, так и французы из Тулона могли внезапно выступить и атаковать значительно слабейшие их силы Нельсона у берегов Сицилии. Раз возможность такого обстоятельства представилась в голове Сент-Винсента настолько ясно, что он решил ослабить свой флот на 4 линейных корабля, с тем, чтобы усилить Нельсона в Палермо, то мы легко можем представить себе затруднение, в котором находился лорд, даже и в том случае, если он знал (что, вероятно, и имело место), что подкрепление из 5 кораблей было готово к соединению с ним. Сделав все эти распоряжения, лорд Сент-Винсент, здоровье которого было совершенно расшатано, сдал командование лорду Кейту и собрался вернуться в Англию.
Главная станция английского флота была около мыса Сан-Себастиан, и там 30 мая лорд Кейт услыхал, что французский флот из 22 линейных кораблей вышел 27-го числа из Тулона под командой адмирала Брюи. Лорд Кейт сделал теперь странный шаг: последовал сам на Тулон. Я говорю «странный шаг» потому, что было опасение соединения неприятельских сил в Картахене; это движение давало к тому возможность теперь более, чем когда-либо. Запереть порт Картахену в надежде встретить и сразиться с французами, прежде чем они могли бы получить подкрепление от испанцев, — вот что имело очевидную возможность успеха, между тем как плавание к Тулону после выхода оттуда французов уже не представлялось возможным.
В то время как англичане не последовали до очевидности настоятельному образу действий, французы также упустили случай воспользоваться не менее очевидно выгодным маневром, именно: сделав обход флота лорда Кейта к востоку, направиться в Картахену не с севера, а с запада. Обстоятельства привели их к заливу Вадо близ Генуи, и это особенно благоприятствовало восточному обходу, который не был сделан.
Лорд Кейт остановился за Тулоном около Фрежу, где 5 июля узнал, что французы стоят на якоре в заливе Вадо, и сейчас же двинулся туда. Но 8-го числа, не дойдя 90 миль до цели, он получил приказание от лорда Сент-Винсента, который еще не покинул Менорки для отбытия в Англию, вернуться в залив Розас близ мыса Сан-Себастиана, с целью застигнуть французский флот. Это распоряжение относится к числу таких, которые иногда и имеют место, но которые всегда должны считаться необъяснимыми: как же в самом деле лорд Кейт мог застигнуть французский флот, когда знали, что он находится в море, и полагали его на пути в Картахену. Взгляд на карту никак не может дать даже самого отдаленного намека на то, ради чего можно бы было сделать подобное распоряжение. Еще более приводит в недоумение то обстоятельство, что лорд Кейт, имея точные известия о присутствии французов в 90 милях от него, в заливе Вадо, и зная, что это не могло быть известно лорду Сент-Винсенту, так поспешно повиновался приказанию, поскольку оно касалось прекращения преследования им французов, а не немедленного возвращения в бухту Розас… В конце концов он направился к Менорке. В тот же день, когда Кейт повернул обратно в исполнение приказания (Сент-Винсента, французский флот также повернул обратно от Генуи в Картахену. Таким образом, вместо того чтобы направить свой курс в безопасную для него сторону на восток, он последовал за лордом Кейтом и, сам того не зная, из преследуемого сделался преследующим.
Результатом обратного движения Кейта было то, что необдуманный поворот Брюи в виду Тулона не принес ему никакого вреда [64]. Он пересе путь лорда Кейта в тылу его флота и 23 июля благополучно добрался до Картахены, где таким образом составилась сила приблизительно из 40 линейных кораблей, готовых выступить в море.
Между тем лорд Кейт, после довольно бесцельного блуждания в течение нескольких недель по Лионскому заливу, был принужден вернуться за водой к Менорке. Здесь 7 июля к нему присоединился отряд из Канала, увеличив его силы до 31 линейного корабля, и здесь он узнал, как две недели тому назад случилось то, предотвращение чего было его единственной целью, а именно соединение испанского и французского флотов у него в тылу, в Картахене. Мало того, здесь его известили, что 24 июня этот самый соединенный флот вышел из Картахены и был теперь на пути к выходу из Средиземного моря.
Итак, неудача сменялась неудачей. Само подкрепление, отделенное флотом Канала, представляло собой теперь бесцельную потерю для последнего. Отряд был отвлечен от пункта, который надо было защищать, и послан к пункту, в котором не надо было опасаться атаки. 40 неприятельских линейных кораблей и соответствующее число фрегатов стремились скорее захватить командование Английским каналом и привести в исполнение грандиозный план вторжения. Неприятелю предстояло встретить и «устранить» с пути только слабые британские эскадры; единственная же сила, которой он мог действительно опасаться, была от него на расстояний двух недель плавания. Лорду Кейту ничего больше не оставалось, как последовать за неприятелем с полной скоростью, что он и сделал. Соединенные флоты, после такого удачного маневра, который совершился скорее благодаря их счастью и ошибке противника, чем собственному их расчету, прибыли 12 июня в Кадис и вышли оттуда 21-го, представляя собой красивое зрелище, 59 кораблей, из которых 40 были линейные.
Флот лорда Кейта, только отчасти успев запастись водой в порту Маон, принужден был пополнить необходимый запас ее в Тетуане и достиг Гибралтара только 29 июля, т.е. как раз на три недели позже франко-испанского флота и неделей позже того, как последний покинул Кадис для следования в Брест.
Пока совершались эти бесцельные движения британцев в Средиземном море, лорд Бридпорт стоял без всякого дела со своими 26 кораблями в заливе Бантри, ожидая неприятельский флот, которого он ни разу еще не встретил. И, таким образом, удаление на северо-запад одной части британского флота и на юго-запад другой его части делало для 5 испанских кораблей, которые в конце апреля вышли из Ферроля, весьма легким следование в Рошфор. Но здесь счастье, до сих пор благоприятствовавшее неприятелю, покинуло его. Эти пять кораблей никак не могли присоединиться к своим товарищам в Бресте, и, хотя там развевалось уже 90 вымпелов, упомянутые корабли были вынуждены вернуться обратно в Ферроль, где и простояли до конца года.
Положение вещей было теперь таково, что в Бресте образовалась сила, безусловно подавляющая, если бы она была двинута на целесообразные операции для осуществления конечной идеи вторжения, а далеко от этого порта, совсем на другом конце линии, находился тот гений, которого считали единственным лицом, компетентным управлять такими силами. Гений спешил обратно во Францию, куда вступил, однако, не раньше 9 октября — число, которое может считаться началом водворения полного спокойствия по всей операционной линии до конца года.
На севере британцы были счастливее. Несмотря на потери в Кампердауне, голландский флот оставался еще очень сильным. В Текселе было 8 линейных кораблей, в Амстердаме и в Мейзе 8, кроме фрегатов и других мелких судов. Но, с другой стороны, было известно, что в Голландии образовалась все более и более увеличивающаяся партия, безусловно враждебная республиканским стремлениям и гегемонии Франции. Флот уже не с такой охотой, как прежде, изъявлял готовность тратить свои силы в стремлении достигнуть цели, к которой он не имел ни малейшего расположения. Результатом таких условий было то, что когда в августе и сентябре английские сухопутные силы овладели Гельдером, отряд в 8 линейных кораблей и фрегатов, находившийся в Текселе, без выстрела сдался адмиралу Митчелу как представителю принца Оранского. Вот какое сравнение рисуется в моей голове, как иллюстрация различных операций по всему неприятельскому берегу, от Тулона до Гельдера: они уподоблялись тлеющему огню, который вспыхивает временами то там, то сям, но каждый раз тушится зорко наблюдающими за ним пожарными. Огонь потух к концу 1799 г. и в течение 1800 г. оставался, по-видимому, потушенным, пока не вспыхнул опять сначала, казалось, одиночной вспышкой в Бресте, где таилась настоящая сила его.
Но пока внимание сосредоточилось в этом направлении, огонь внезапно вспыхнул совсем в другом месте, за пределами старого огня: образовалась конфедерация между северными державами — Россией, Данией и Швецией — против Англии, грозя сделаться самым серьезным и опасным затруднением для последней в течение всего хода великой борьбы. Нет необходимости разбирать здесь политику и события, которые привели к сражению в Копенгагене и расстроили конфедерацию так же быстро, как она образовалась.
Когда это произошло, неприятель обратил все свое внимание на стремление на увеличение и улучшение флотилии; он производил различные опыты и упражнения, насколько это было, конечно, возможно, в присутствии массы британских крейсеров, постоянно мешавших ему и следивших за всеми его движениями и приготовлениями ко дню переправы великой силы. Амьенский мир, однако, остановил на время всякого рода операции, и Англия осталась все еще не побежденной, не потревоженной вторжением неприятеля и все еще командующей морем.
Операции обеих сторон с 1797 по 1805 г. управлялись, как я уже заметил, идеями о вторжении. Очень возможно, что влияние этих идей могло быть более косвенное, чем прямое; однако, если это и так, то все же я убежден, что хотя бы краткий обзор их послужит необходимым введением к изучению операций 1805 г., бывших уже безусловно операциями вторжения.
Я думаю, что рассматривая изложенное мной с точки зрения общего результата, не вдаваясь в детали, можем ясно видеть, что взгляды, руководившие неприятелем, отличались неопределенностью и ошибочностью от начала до конца. Владея сильной позицией, Франция не сумела воспользоваться ею, и главную причину этого надо искать в преобладании среди вождей ее двойственной идеи о необходимости добиваться одновременно с приобретением обладания морем чего-то еще другого, как будто в обладании морем уже не заключается весь залог успеха. Я думаю, что в уме французов было нелогичное убеждение, что хотя они и недостаточно сильны, чтобы приобрести и удержать обладание морем при помощи прямого нападения на силы неприятеля, но что они все-таки в состоянии достигнуть тех целей, которые в действительности-то могли быть достигнуты только при обладании морем.
Нужды и требования Великобритании были таковы, что она никогда не могла гарантировать силы, превосходящие силы неприятеля, около каждого блокируемого порта. Силы ее в рассматриваемое время, по количеству линейных кораблей и по распределению, были таковы:
Таким образом, номинально общие наши силы были не только меньше на 10 кораблей флота, выставленного неприятелем, но еще нужды британских колоний потребовали отделения с европейского театра войны 38 линейных кораблей, тогда как неприятель выделил из своих европейских сил только 25 кораблей.
В общих чертах положение было таково: Франция имела возможность выставить 111 кораблей, стратегически распределенных для защиты европейских портов, и в случае надобности могла усилить это число еще 25 кораблями с другой стороны Атлантического океана. Весьма вероятно, что для обороны против них британцы могли выставить не более 88 кораблей, разбитых на эскадры, которые были вообще слабее по силе, чем противопоставленные им в блокированных портах; эти эскадры везде подвергались риску быть застигнутыми силами, сосредоточенными по инициативе и приказанию Парижа, о чем британцы не могли иметь никакого подозрения до тех пор, пока известия о том не оказались бы уже слишком запоздавшими.
Такого рода картина, вероятно, давно уже рисовалась в уме Наполеона и других французов, быть может, еще в 1796 г. Главная идея, которая вытекала из анализа этого положения, — образование большой армии от Остенде до Этапля (ближе к берегам Англии), заготовление транспортов, канонерок, плоскодонок и судов для перевозки лошадей… Словом, в некотором роде повторение той характерной флотилии, которая в предшествовавшем веке переправила армию герцога Вильяма. По всей вероятности, первоначальное передвижение этой флотилии предполагалось самостоятельное, без конвоя, так как, по крайней мере сначала, не существовало намерения воспользоваться всеми стратегическими средствами союзников для внезапного сосредоточения громадных морских сил с разных пунктов в проливе Дувра с целью овладеть морем, обеспечить себя от всякого неожиданного появления в нем неприятеля, а также прикрыть и защитить переправу и высадку войск.
С другой стороны, возможность таких стратегических комбинаций была хорошо известна на обоих берегах Канала. Но что не так легко понятно, так это цель многих выполненных комбинации и предпринятых операций, предшествовавших времени, когда Наполеон, как консул и император, взял все дело в свои собственные руки.
Первая комбинация могла бы оказаться могущественной, если бы была выполнена немедленно с целью вырвать из наших рук обладание всем морем, т.е. если бы она была предпринята с прямой целью уничтожения наших кораблей. Лангара вскоре после объявления Испанией войны, т.е. в октябре 1796 г., прошел в Средиземное море из Кадиса с 19 линейными кораблями и 10 фрегатами. В то время в Картахене было 7 испанских кораблей, а в Тулоне — 12 французских. Лангара захватил с собой 7 кораблей из Картахены и затем соединился с французами в Тулоне, где соединенный флот достиг 38 линейных кораблей и 18-20 фрегатов.
Сэр Джон Джервис командовал в Средиземном море флотом, состоявшим не более как из 15 линейных кораблей, а Манн занимал наблюдательный пост под Кадисом не более как с шестью кораблями. Вместо того чтобы присоединиться к Джервису, что ему следовало сделать, этот офицер отправился по собственной инициативе обратно в Канал, предоставив Джервиса в распоряжение соединенного флота, чем и воспользовался бы последний, если бы цели его были просты и определенны. Но на Джервиса не было сделано нападения, ни даже попытки его, и он отступил к Гибралтару и Лиссабону, оставив союзников хозяевами Средиземного моря.
Разумеется, если бы союзники поставили себе целью достижение действительного обладания морем, то, несомненно, они немедля атаковали бы Джервиса, даже преследуя его с этой целью из Средиземного моря. Но с непонятной неустойчивостью целей задуманная комбинация не была окончена, и в феврале следующего года испанцы нечаянно попали в руки Джервиса и были наказаны около мыса Сент-Винсента за подобное пренебрежение к основным принципам войны.
Равным образом разорительно для морских сил и бесполезно в смысле достижения какого бы то ни было преимущества было сражение при Кампердауне 11 октября, на другом конце стратегической линии. Голландский флот в 15 кораблей, как мы видели, снял с судов все войска и оставил мысль о вторжении, так что последовавшее затем решение выступить в море против сильного британского флота было уже бесцельно. В Средиземном море французские и испанские адмиралы упустили удобный момент разбить суда Джервиса. В Северном море голландцы, без всякой цели, разве только намеренно желая потерпеть поражение и испытать кровопролитие, продолжали вступать в дело с английскими силами. Обе ошибки были одинаково серьезны и очевидны, так что довольно трудно решить, какая разумная мысль управляла этими операциями. Все возможности и обе эти ошибки Наполеон, конечно, сознавал, когда за месяц перед выступлением в Египет, т.е. в апреле 1798 г., он написал свой знаменитый меморандум относительно вторжения в Англию и предполагал, что экспедиция, которую он собирался предпринять, должна была послужить прямым средством к обеспечению превосходства сил в Канале.
Он рассчитал, что к сентябрю могло бы быть 35 линейных кораблей в Бресте и 400 канонерок в Булони с войсками под рукой, которые все лето провели, приучаясь к судам и морской на них жизни. Голландцы в то же время, думал он, успели достаточно оправиться от поражения при Кампердауне и могут выставить 12 кораблей в Текселе. В Средиземном море было 12 линейных кораблей (французских), и к сентябрю число их можно было довести до 14; кроме того, в руках Наполеона было 9 линейных кораблей, принадлежавших Венецианской республике. По мнению Наполеона, 14 кораблей могли идти к Бресту, с тем чтобы к октябрю или ноябрю можно было выставить в западной части Канала силу в 50 линейных кораблей, кроме 12 в восточной его части. Тогда была бы возможность произвести вторжение одновременно с трех избранных пунктов атаки, именно: 40 000 человек, направленных открытым морем, высадятся на каком-либо назначенном пункте; 40 000 переправятся на специальной флотилии вторжения и 10 000 будут высажены голландцами в Шотландии.
Экспедиция на восток заставила бы Англию, думал Наполеон, послать 6 добавочных кораблей в Индию и, может быть, 12 фрегатов ко входу в Красное море. Затем Англия была бы вынуждена иметь от 22 до 25 линейных кораблей при входе в Средиземное море, 60 перед Брестом и 12 перед Текселем. Наполеон, или его переписчик, очевидно впадает здесь в арифметическую ошибку, потому что он говорит: и это составило бы итог в 300 военных судов [62], не считая того, что британцы имели уже в заграничных водах, т.е. 10 или 12 пятидесятипушечных кораблей и десятка два фрегатов, которые они должны держать против флотилии, специально назначенной для вторжения («invasion flotilla»).
«Вторжение в Англию, — говорил он, — приведенное в исполнение этим способом в ноябре и декабре, было бы почти обеспечено. Англия полностью истощилась бы в неимоверных усилиях и все-таки не спаслась бы от вторжения».
Такова была «теория». Но Наполеон не подозревал, что сразу же сам лично преступил ясное правило морской войны и что все приготовления были слишком неопределенны и не закончены, даже помимо нелепой арифметической ошибки, чтобы обещать успех. Если, как он неосновательно воображал, проход в Индию и был бы открыт для него через Египет и он надеялся пройти туда, уклоняясь от встречи с английским флотом, а не обеспечив предварительного обладания Средиземным морем, то ему следовало бы оставить 13 линейных кораблей под защитой батарей Тулона. Взяв же их с собой, он — словно преднамеренно — отдал их в руки Нельсона в следующем августе. И если своей оккупацией Египта он принудил англичан выслать суда в Индию, то теперь они свободно могли это сделать, так как взяли в плен и разбили 11 кораблей из числа их противников в европейских водах.
Неприятель потратил также свои силы на второстепенные, вспомогательные атаки, неудачу которых, при тщательном обсуждении дела, можно было бы предвидеть наперед. Так, в августе 1798 г. коммодор Савари взял на свою маленькую эскадру, вышедшую из Экса, отряд в 1150 человек, который высадился в Килляльской бухте в Майо и вскоре после этого сдался. Более сильная экспедиция под начальством генерала Бомпарта отплыла 16 сентября из Бреста на север Ирландии. Ее преследовали британские рекогносцировочные фрегаты, и известия об ее движении были сообщены вовремя главнокомандующему на ирландском берегу. Вследствие этого сэр Джон Уоррен встретил его 11 октября около Лэв — Свилли и взял в плен большую часть эскадры. Но и самая флотилия вторжения находилась в порядочном затруднении. Британцы, командуя морем, тревожили ее по всей линии. В июле 1795 г. сэр Сидней Смит сделал этому начало, заняв гарнизоном маленькие острова Маркуфа,, лежащие в четырех милях от берега, южнее мыса Барфлер. Эти острова оказались удобным пунктом для вмешательства в действия флотилии, притом здесь можно было выдержать атаку с помощью и без помощи с моря.
19 мая 1798 г. Остенде был бомбардирован; был высажен отряд в 1140 человек, который разрушил шлюзы и ворота каналов, а также несколько канонерских лодок, находившихся в бассейне, хотя потом он должен был уступить превосходящей его силе, которую успели собрать французы.
30 и 31-го числа того же месяца британцы принудили один фрегат и один корвет, принадлежавшие флотилии, выброситься на берег, и фрегат был сожжен.
В июне 1800 г. британская эскадра атаковала фрегаты, стоявшие на якоре в Дюнкерке; один из них («Дезире») был уведен.
Затем, когда, казалось, подходило время для решительных шагов против флотилии, начальником операций в июле 1801 г. был назначен лорд Нельсон, после чего состоялась бомбардировка Булони 4 августа и дерзкая попытка атаковать там флотилию 15 августа.
Операции 1799 г. велись в очень большом масштабе, но они все-таки служат только доказательством того, как раздвоение целей и разнообразие намерений заставляют упускать драгоценные случаи в морской войне.
К апрелю Франция имела в Бресте 25 линейных кораблей под начальством Брюи, за которыми наблюдал лорд Бридпорт с силой, не превышавшей 16 линейных кораблей. Французы деятельно распускали слухи, что теперь они намерены идти к Ирландии и, воспользовавшись туманом и отступлением на некоторое расстояние лорда Бридпорта, 25 апреля вышли из порта в море со всеми 25 кораблями и исчезли неизвестно куда. Бридпорт, разослав крейсера с известием о случившемся лорду Кейту, находившемуся около Кадиса с 15 линейными кораблями, и лорду Сент-Винсенту в Гибралтар, а также домой в Англию, отступил в залив Бантри, где он немедленно подкрепил свою эскадру свежими силами и оказался во главе 26 кораблей, т.е. сравнялся с силами неприятеля.
Но Ирландия в это время была далека от помыслов французов. 3 мая лорд Кейт во главе своих 15 кораблей был извещен, что Брестский флот идет на него, соединившись, вероятно, с 5 испанскими кораблями, вышедшими из Ферроля. Испанская эскадра из 17 или 18 кораблей, блокированная в Кадисе Кейтом, не выказывала никаких признаков движения, но тем не менее Кейт должен был рассчитывать очутиться перед лицом флота в 48 линейных кораблей, которым мог противопоставить не более пятнадцати.
4 и 5 мая флоты были в виду один другого, но тогда дул западный свежий ветер, который не позволил бы испанцам выйти из Кадиса, если бы они и хотели это сделать. Результат в конце концов был тот, что французы, не соединившись с феррольскими судами испанцев, оставили лорда Кейта в покое и ушли от шторма в Средиземное море [63].
Тогда лорд Кейт, насчитав, как он предполагал, 22 корабля в гавани Кадиса, отступил и соединился с лордом Сент-Винсентом в Гибралтаре. Тотчас же были посланы предостережения Дукворту, находившемуся с 4 линейными кораблями в Менорке, и Нельсону в Палермо, из эскадры которого 12 линейных кораблей и 4 португальских корабля были рассеяны по Средиземному морю: в Неаполе, Александрии и Мальте.
11 мая лорд Сент-Винсент, стараясь защитить Менорку как пункт, которому наиболее угрожала опасность, двинулся к этому острову со своими 16 кораблями; тут он соединился с 4 кораблями Дукворта и стал во главе 20 линейных кораблей.
Отступление лорда Кейта из Кадиса дало возможность испанцам выслать оттуда 14 мая 17 кораблей, которые, несмотря на некоторые аварии от шторма, благополучно прибыли в Картахену 20-го числа, т.е. как раз через неделю после того, как Брестский флот выступил в Тулон.
Принимая в соображение все эти обстоятельства, лорд Сент-Винсент должен бы был стать между Тулоном и Картахеной с целью препятствовать соединению французских и испанских кораблей и таким образом избежать опасности очутиться перед лицом соединенного флота, более чем вдвое сильнейшего его.
Но он затруднялся выполнить это: как испанцы из Картахены, так и французы из Тулона могли внезапно выступить и атаковать значительно слабейшие их силы Нельсона у берегов Сицилии. Раз возможность такого обстоятельства представилась в голове Сент-Винсента настолько ясно, что он решил ослабить свой флот на 4 линейных корабля, с тем, чтобы усилить Нельсона в Палермо, то мы легко можем представить себе затруднение, в котором находился лорд, даже и в том случае, если он знал (что, вероятно, и имело место), что подкрепление из 5 кораблей было готово к соединению с ним. Сделав все эти распоряжения, лорд Сент-Винсент, здоровье которого было совершенно расшатано, сдал командование лорду Кейту и собрался вернуться в Англию.
Главная станция английского флота была около мыса Сан-Себастиан, и там 30 мая лорд Кейт услыхал, что французский флот из 22 линейных кораблей вышел 27-го числа из Тулона под командой адмирала Брюи. Лорд Кейт сделал теперь странный шаг: последовал сам на Тулон. Я говорю «странный шаг» потому, что было опасение соединения неприятельских сил в Картахене; это движение давало к тому возможность теперь более, чем когда-либо. Запереть порт Картахену в надежде встретить и сразиться с французами, прежде чем они могли бы получить подкрепление от испанцев, — вот что имело очевидную возможность успеха, между тем как плавание к Тулону после выхода оттуда французов уже не представлялось возможным.
В то время как англичане не последовали до очевидности настоятельному образу действий, французы также упустили случай воспользоваться не менее очевидно выгодным маневром, именно: сделав обход флота лорда Кейта к востоку, направиться в Картахену не с севера, а с запада. Обстоятельства привели их к заливу Вадо близ Генуи, и это особенно благоприятствовало восточному обходу, который не был сделан.
Лорд Кейт остановился за Тулоном около Фрежу, где 5 июля узнал, что французы стоят на якоре в заливе Вадо, и сейчас же двинулся туда. Но 8-го числа, не дойдя 90 миль до цели, он получил приказание от лорда Сент-Винсента, который еще не покинул Менорки для отбытия в Англию, вернуться в залив Розас близ мыса Сан-Себастиана, с целью застигнуть французский флот. Это распоряжение относится к числу таких, которые иногда и имеют место, но которые всегда должны считаться необъяснимыми: как же в самом деле лорд Кейт мог застигнуть французский флот, когда знали, что он находится в море, и полагали его на пути в Картахену. Взгляд на карту никак не может дать даже самого отдаленного намека на то, ради чего можно бы было сделать подобное распоряжение. Еще более приводит в недоумение то обстоятельство, что лорд Кейт, имея точные известия о присутствии французов в 90 милях от него, в заливе Вадо, и зная, что это не могло быть известно лорду Сент-Винсенту, так поспешно повиновался приказанию, поскольку оно касалось прекращения преследования им французов, а не немедленного возвращения в бухту Розас… В конце концов он направился к Менорке. В тот же день, когда Кейт повернул обратно в исполнение приказания (Сент-Винсента, французский флот также повернул обратно от Генуи в Картахену. Таким образом, вместо того чтобы направить свой курс в безопасную для него сторону на восток, он последовал за лордом Кейтом и, сам того не зная, из преследуемого сделался преследующим.
Результатом обратного движения Кейта было то, что необдуманный поворот Брюи в виду Тулона не принес ему никакого вреда [64]. Он пересе путь лорда Кейта в тылу его флота и 23 июля благополучно добрался до Картахены, где таким образом составилась сила приблизительно из 40 линейных кораблей, готовых выступить в море.
Между тем лорд Кейт, после довольно бесцельного блуждания в течение нескольких недель по Лионскому заливу, был принужден вернуться за водой к Менорке. Здесь 7 июля к нему присоединился отряд из Канала, увеличив его силы до 31 линейного корабля, и здесь он узнал, как две недели тому назад случилось то, предотвращение чего было его единственной целью, а именно соединение испанского и французского флотов у него в тылу, в Картахене. Мало того, здесь его известили, что 24 июня этот самый соединенный флот вышел из Картахены и был теперь на пути к выходу из Средиземного моря.
Итак, неудача сменялась неудачей. Само подкрепление, отделенное флотом Канала, представляло собой теперь бесцельную потерю для последнего. Отряд был отвлечен от пункта, который надо было защищать, и послан к пункту, в котором не надо было опасаться атаки. 40 неприятельских линейных кораблей и соответствующее число фрегатов стремились скорее захватить командование Английским каналом и привести в исполнение грандиозный план вторжения. Неприятелю предстояло встретить и «устранить» с пути только слабые британские эскадры; единственная же сила, которой он мог действительно опасаться, была от него на расстояний двух недель плавания. Лорду Кейту ничего больше не оставалось, как последовать за неприятелем с полной скоростью, что он и сделал. Соединенные флоты, после такого удачного маневра, который совершился скорее благодаря их счастью и ошибке противника, чем собственному их расчету, прибыли 12 июня в Кадис и вышли оттуда 21-го, представляя собой красивое зрелище, 59 кораблей, из которых 40 были линейные.
Флот лорда Кейта, только отчасти успев запастись водой в порту Маон, принужден был пополнить необходимый запас ее в Тетуане и достиг Гибралтара только 29 июля, т.е. как раз на три недели позже франко-испанского флота и неделей позже того, как последний покинул Кадис для следования в Брест.
Пока совершались эти бесцельные движения британцев в Средиземном море, лорд Бридпорт стоял без всякого дела со своими 26 кораблями в заливе Бантри, ожидая неприятельский флот, которого он ни разу еще не встретил. И, таким образом, удаление на северо-запад одной части британского флота и на юго-запад другой его части делало для 5 испанских кораблей, которые в конце апреля вышли из Ферроля, весьма легким следование в Рошфор. Но здесь счастье, до сих пор благоприятствовавшее неприятелю, покинуло его. Эти пять кораблей никак не могли присоединиться к своим товарищам в Бресте, и, хотя там развевалось уже 90 вымпелов, упомянутые корабли были вынуждены вернуться обратно в Ферроль, где и простояли до конца года.
Положение вещей было теперь таково, что в Бресте образовалась сила, безусловно подавляющая, если бы она была двинута на целесообразные операции для осуществления конечной идеи вторжения, а далеко от этого порта, совсем на другом конце линии, находился тот гений, которого считали единственным лицом, компетентным управлять такими силами. Гений спешил обратно во Францию, куда вступил, однако, не раньше 9 октября — число, которое может считаться началом водворения полного спокойствия по всей операционной линии до конца года.
На севере британцы были счастливее. Несмотря на потери в Кампердауне, голландский флот оставался еще очень сильным. В Текселе было 8 линейных кораблей, в Амстердаме и в Мейзе 8, кроме фрегатов и других мелких судов. Но, с другой стороны, было известно, что в Голландии образовалась все более и более увеличивающаяся партия, безусловно враждебная республиканским стремлениям и гегемонии Франции. Флот уже не с такой охотой, как прежде, изъявлял готовность тратить свои силы в стремлении достигнуть цели, к которой он не имел ни малейшего расположения. Результатом таких условий было то, что когда в августе и сентябре английские сухопутные силы овладели Гельдером, отряд в 8 линейных кораблей и фрегатов, находившийся в Текселе, без выстрела сдался адмиралу Митчелу как представителю принца Оранского. Вот какое сравнение рисуется в моей голове, как иллюстрация различных операций по всему неприятельскому берегу, от Тулона до Гельдера: они уподоблялись тлеющему огню, который вспыхивает временами то там, то сям, но каждый раз тушится зорко наблюдающими за ним пожарными. Огонь потух к концу 1799 г. и в течение 1800 г. оставался, по-видимому, потушенным, пока не вспыхнул опять сначала, казалось, одиночной вспышкой в Бресте, где таилась настоящая сила его.
Но пока внимание сосредоточилось в этом направлении, огонь внезапно вспыхнул совсем в другом месте, за пределами старого огня: образовалась конфедерация между северными державами — Россией, Данией и Швецией — против Англии, грозя сделаться самым серьезным и опасным затруднением для последней в течение всего хода великой борьбы. Нет необходимости разбирать здесь политику и события, которые привели к сражению в Копенгагене и расстроили конфедерацию так же быстро, как она образовалась.
Когда это произошло, неприятель обратил все свое внимание на стремление на увеличение и улучшение флотилии; он производил различные опыты и упражнения, насколько это было, конечно, возможно, в присутствии массы британских крейсеров, постоянно мешавших ему и следивших за всеми его движениями и приготовлениями ко дню переправы великой силы. Амьенский мир, однако, остановил на время всякого рода операции, и Англия осталась все еще не побежденной, не потревоженной вторжением неприятеля и все еще командующей морем.
Операции обеих сторон с 1797 по 1805 г. управлялись, как я уже заметил, идеями о вторжении. Очень возможно, что влияние этих идей могло быть более косвенное, чем прямое; однако, если это и так, то все же я убежден, что хотя бы краткий обзор их послужит необходимым введением к изучению операций 1805 г., бывших уже безусловно операциями вторжения.
Я думаю, что рассматривая изложенное мной с точки зрения общего результата, не вдаваясь в детали, можем ясно видеть, что взгляды, руководившие неприятелем, отличались неопределенностью и ошибочностью от начала до конца. Владея сильной позицией, Франция не сумела воспользоваться ею, и главную причину этого надо искать в преобладании среди вождей ее двойственной идеи о необходимости добиваться одновременно с приобретением обладания морем чего-то еще другого, как будто в обладании морем уже не заключается весь залог успеха. Я думаю, что в уме французов было нелогичное убеждение, что хотя они и недостаточно сильны, чтобы приобрести и удержать обладание морем при помощи прямого нападения на силы неприятеля, но что они все-таки в состоянии достигнуть тех целей, которые в действительности-то могли быть достигнуты только при обладании морем.