Страница:
Дэрби прибыл к Гибралтару 12 апреля и на следующий день послал в крепость грузовые суда и транспорты, которых он имел 97, при сопровождении отряда из 4 линейных кораблей и нескольких фрегатов, под командой сэра Джона Локгарта Росса; в то же время 13 провиантских и грузовых судов были посланы в сопровождении 2 фрегатов к Менорке. С того момента, как флот адмирала Дэрби показался в виду крепости, испанцы открыли огонь со всех батарей, надеясь своей ужасной канонадой и бомбардированием воспрепятствовать провизионным и грузовым судам приблизиться к скале. Весьма вероятно, что никогда еще не было слышно в этих местах подобного потрясающего грохота. Сто семьдесят орудий и восемьдесят мортир одновременно извергали свои ужасные снаряды на весьма ограниченное пространство, вселяя в очевидцев уверенность, что не только укреплениям, но и скале угрожает разрушение. Неприятель поддерживал этот изумительный огонь днем и ночью в продолжение довольно значительного времени, без перерыва; гарнизон отвечал на него, в свою очередь, с непоколебимым мужеством и настойчивостью. Главный труд блокады был возложен на гребные канонерки, которых испанцы построили значительное количество. Во время нахождения конвоя в бухте около 20 из этих судов выходили каждое утро, пользуясь штилем, из Алжезираса и с весьма большой смелостью успешно нападали на конвой и суда, его прикрывавшие. Но 19 апреля суда успели выгрузиться, и, затопив по ту сторону мола угольные транспорты, которые могли быть подняты по мере надобности, адмирал отплыл в Англию.
Между тем все сухопутные силы испанцев были стянуты на перешеек, соединяющий Гибралтар с материком. 170 орудий наибольшего калибра и 80 мортир под защитой изумительных укреплений извергали свой огонь против этого места, нанося весьма малый вред крепости, но зато совершенно разрушив город и сделав его необитаемым. По расчету гарнизона, в первые три недели атаки испанцы должны были расходовать 100 000 фунтов пороха и от 4000 до 5000 снарядов каждые двадцать четыре часа. Но после затраты 76 000 ядер и 25 000 гранат огонь был доведен до 600 выстрелов в день и в таких размерах продолжался еще несколько недель. Потери гарнизона, прикрытого казематами, были весьма незначительны: от 12 апреля до конца июня было убито только 53 офицера и нижних чинов и 260 человек были ранены. Таким образом, осада продолжалась с большими потерями с одной стороны [148], тогда как другая сторона, получив теперь обильные запасы провизии, терпела весьма мало.
В отчаянии от медлительности испанцев Франция предложила сделать решительное нападение на Менорку. Испания на это согласилась, и 23 июня 18 линейных кораблей под командой де Гишена прибыли из Бреста в Кадис и поступили в распоряжение Кордова. Через месяц союзный флот из 49 судов вышел из Кадиса, сопровождая армию из 10 000 человек. 25 июля Кордова, согласно данным ему распоряжениям, отрядил транспорты с войсками продолжать плавание под защитой двухлинейных кораблей и нескольких фрегатов, а сам вернулся ко входу в Английский канал.
Движение армии и ее эскорта было настолько медленно, что они пришли на вид острова только 18 августа. Предыдущая высадка, как мы помним, имела место в Чьюдадела, но теперь это найдено было нецелесообразным, так как оттуда нельзя было застигнуть гарнизон острова врасплох, и он имел бы время собраться внутри цитадели форта св. Филиппа. На этот раз предложено было высадить в Чьюдаделла только небольшой отряд, а главные силы армии разделить на две части, одну из которых высадить в трех или четырех милях севернее, а другую — в трех или четырех милях южнее порта Маон [149]. Что касается неожиданности высадки, то в этом отношении план не удался, так как неприятель, узнав о ней, имел еще достаточно времени, чтобы стянуть в форт самые отдаленные партии гарнизона и обеспечить ему некоторый запас провизии. Но зато форт этот (св. Филиппа) был надежнейшим образом обложен, и герцог Крильонский, командовавший союзной армией, в спокойной уверенности за занятую позицию послал в Барселону за подкреплением и провизией с целью усилить средства осады. Из Тулона прибыло еще 6000 войск, так что теперь силы осаждающих простирались до 16 000 войск с 109 осадными орудиями и 36 мортирами большого калибра. Силы же осажденного гарнизона, считая все роды оружия, достигали всего лишь 2700 человек — число почти половинное против потребного для боевой службы в защищавшихся укреплениях.
Блокада бухты была несовершенна настолько, что главнокомандующий на острове генерал Муррей, несмотря на то, что неприятель занял все берега, имел возможность послать ночью отряд гребных судов к молу сделать нападение на главную квартиру герцога Крильонского. Британский же консул в Легхорне имел возможность провести несколько судов с продовольствием и даже с рекрутами в самый форт св. Филиппа.
Неприятель был так медлителен, что только 11 ноября открыл огонь со своих батарей, продолжавшийся с большой силой, хотя и не наносивший вначале значительного вреда укреплениям. Гарнизон отвечал бодро и успешно; но было очевидно, что печальный для него конец неизбежен, если никто не появится к нему на выручку с моря… Но никто и не мог прийти: Менорка с гарнизоном половинным или даже еще меньшим, чем в Гибралтаре, не могла привлечь к себе на помощь всех сил флота из Англии [150], и гарнизону ничего больше не оставалось делать, как держаться сколько возможно долее. Оставив позади себя море в полном обладании, а Гибралтар и форт св. Филиппа — осажденными самым верным и надежным образом, Кордова начал помышлять о возможности атаковать Дэрби на месте его якорной стоянки в бухте Торбей. На его стороне было необходимое численное превосходство, и только престиж английского флота воспрепятствовал приведению его замысла в исполнение. Невозможно сказать, как ужасны для Англии могли бы быть исторические последствия успеха такой атаки, а она была так близка к осуществлению, что по возвращении де Гишена в Париж стоило большого труда и усилий, чтобы предохранить его от неистовства черни за то, что он не настаивал на ней. Герцог Карильонский продолжал осаду форта св. Филиппа. Последний был хорошо снабжен продовольствием, и, несмотря на то что огонь неприятеля начал давать себя чувствовать, разрушая укрепления и сбивая орудия, а однажды даже повредив провизионный магазин, — дух гарнизона был бодр. Но скоро начала появляться цинга: блокада прекратила подвоз свежих овощей. Общее состояние здоровья гарнизона стало слабеть, и развязка видимо приближалась. За цингой последовали лихорадка и дизентерия, и защитники один за другим начали выбывать из строя благодаря если не прямым, то косвенным усилиям осаждающих… Но все-таки они еще держались. Они умирали на службе, у орудия, на своих постах часовыми, и к началу февраля 1782 г. только 660 человек были в состоянии исполнять свои служебные обязанности, да и из них только 100 человек были совершенно здоровые.
Наконец, 4 февраля генерал Муррей предложил сдаться на капитуляцию, и измученный гарнизон вышел из форта со всеми военными почестями.
Падение Менорки внушило испанскому правительству мысль сделать нападение на Гибралтар одновременно с суши и с моря. Эта атака слишком хорошо известна, чтобы мы нуждались в описании ее здесь. Можно указать разве только на то, что, тогда как сухопутная атака велась обыкновенным способом, при нападении с моря употреблены были в дело особо придуманные для того машины. Подробности их устройства составляют интерес только для археолога. Изобретение это никогда не было и, конечно, не будет повторено. Достаточно сказать, что 13 сентября 1782 г., начав свои действия по укреплениям, они осрамились самым позорным образом и что Гибралтар после этой атаки остался таким же сильным, как был до нее… Но, конечно, не сильнее. Он был непобедим для прямой атаки, — так же, как, по-видимому, и форт св. Филиппа. Сдался бы он только голоду, как это было и с фортом св. Филиппа, если бы все морские силы Англии вместе не поспешили к нему на выручку.
Я соединил третье и последнее освобождение Гибралтара и события, относящиеся до атаки и обороны Гибралтара, вместе со вторичным падением Менорки, вызванным опять первой сдачей ее крепости, по той причине, что все операции говорят нам одно и то же и нераздельны в принципе, с сущностью которого мы в этих главах ознакомились.
Гибралтар и форт св. Филиппа на Менорке были те цитадельные крепости, которые, как я говорил в предшествующей главе, имели универсальное распространение. Но Гибралтар отличался от Менорки и от большинства цитаделей, омываемых морем, тем, что, вследствие узости своего фаса со стороны материка и по причине неприступности одного из его морских фасов, приблизиться к нему можно было только с громадными потерями и затруднениями. Ни в коем случае не мог он подвергаться перекрестному огню неприятеля, которого (огня) всегда могла ожидать обыкновенная крепость, правильно обложенная с суши. Мысль сделать брешь со стороны материка в Гибралтарской цитадели была почти неосуществима. При таких условиях атака ее на близком расстоянии, даже при подавляющем огне с линейных кораблей, считалась по меньшей мере чрезвычайно отважной; но способ атаки, которым пользовался сэр Джордж Рук при первом взятии Гибралтара, на этот раз применен не был отчасти по причине, благодетельного страха перед каменными стенами, которым было заражено большинство из морских авторитетов того времени, но еще более потому, что франко-испанское обладание морем было сомнительно. Союзники были в состоянии завладеть Меноркой и стеснить до крайности Гибралтар. Но подобно тому как то, что происходило в Ост— и Вест-Индии и в Северной Америке, допустило возможность нападений на эти твердыни, так и присутствие нетронутого флота в 30-40 линейных кораблей в южноевропейских водах руководило событиями в тех отдаленных частях света.
Если бы франко-испанский флот потерпел полное поражение в домашних водах, то и затруднительное положение Англии немедленно прекратилось бы. Только незавидное состояние ее домашних морских сил вовлекло ее в такое положение за океаном, совершенно подобно тому как давление на нее в заграничных водах причинило ей затруднения дома. Возможно, что неприятель и взял бы Гибралтар, бросившись на его каменные стены. Но что бы сделал обессиленный его флот против нетронутого, хотя бы даже и менее многочисленного, английского флота? В обоих случаях Гибралтара и Менорки вся сила заключалась не в атаке, а в обложении крепостей. Подвоз продовольствия не был допущен до форта св. Филиппа, и он пал. До Гибралтара же продовольствие доходило, хотя и посылалось туда Соединенным королевством с большим риском; и до некоторой степени можно сказать, что американские колонии и Гибралтар были положены на весы, причем чашка колоний перетягивала. Когда Дэрби выходил из Канала на помощь Гибралтару, де Грасс направился в море, чтобы атаковать нас по ту сторону Атлантического океана. В то время много спорили и сильно сомневались в том, держался ли Дэрби действительных требований закона войны, избежав встречи с де Грассом? [151]
Гибралтар, таким образом, во всех отношениях представлял собой исключение и только потому и выдержал атаку. Менорка пала, согласно общему правилу, и перешла в руки врагов, бесспорно обладавших окружающими морями. В этом нет ничего особенного, и нападение на нее отвечало обстоятельствам. Чтобы резче подчеркнуть сущность анализированного в этой главе правила, достаточно сказать, что морские силы, которые были бы необходимы для успешной атаки Менорки, без участия сухопутных сил, даже никогда и не видели бы этого острова. Теперь, после всех примеров, более чем когда-либо ясно, что атака портов есть дело сухопутных, а не морских сил. На примерах атаки Гибралтара и Менорки видно, насколько силы флота недействительны в прямом нападении их на территорию и как могущественны они в обороне и косвенным участием своим в нападении.
Опять-таки нам приходится столкнуться с двумя или тремя выдающимися вопросами относительно пользы фортификационных сооружений. В обоих упомянутых случаях цитадель крепости задержала успех неприятеля, но в то же время выяснилось, что она ничему большему служить не может. Спустя день после высадки войск Менорка сдалась без сопротивления, и все материалы и запасы арсенала были потеряны вместе с ней. Если бы были допустимы в войне философские соображения, то союзники могли бы просто взять форт св. Филиппа, обложив его вне выстрелов его орудий.
Гибралтар не пал потому, что не мог быть осажден достаточно продолжительное время, а также и потому, что войска не могли бы быть посажены вне выстрелов его батарей. Укрепление обладает только всем тем, что дает ему дальность выстрелов его орудий, но не более; и когда оно может быть обложено или ему противопоставлено другое укрепление, то за недостатком продовольствия гарнизона оно волей-неволей задает.
И мы, кажется, должны держаться того взгляда, что те, которые создавали для нас нашу историю, смотрели на свои укрепления как на средство к замедлению успеха неприятеля, а не как на действительную оборону места.
Глава XVII
Между тем все сухопутные силы испанцев были стянуты на перешеек, соединяющий Гибралтар с материком. 170 орудий наибольшего калибра и 80 мортир под защитой изумительных укреплений извергали свой огонь против этого места, нанося весьма малый вред крепости, но зато совершенно разрушив город и сделав его необитаемым. По расчету гарнизона, в первые три недели атаки испанцы должны были расходовать 100 000 фунтов пороха и от 4000 до 5000 снарядов каждые двадцать четыре часа. Но после затраты 76 000 ядер и 25 000 гранат огонь был доведен до 600 выстрелов в день и в таких размерах продолжался еще несколько недель. Потери гарнизона, прикрытого казематами, были весьма незначительны: от 12 апреля до конца июня было убито только 53 офицера и нижних чинов и 260 человек были ранены. Таким образом, осада продолжалась с большими потерями с одной стороны [148], тогда как другая сторона, получив теперь обильные запасы провизии, терпела весьма мало.
Движение армии и ее эскорта было настолько медленно, что они пришли на вид острова только 18 августа. Предыдущая высадка, как мы помним, имела место в Чьюдадела, но теперь это найдено было нецелесообразным, так как оттуда нельзя было застигнуть гарнизон острова врасплох, и он имел бы время собраться внутри цитадели форта св. Филиппа. На этот раз предложено было высадить в Чьюдаделла только небольшой отряд, а главные силы армии разделить на две части, одну из которых высадить в трех или четырех милях севернее, а другую — в трех или четырех милях южнее порта Маон [149]. Что касается неожиданности высадки, то в этом отношении план не удался, так как неприятель, узнав о ней, имел еще достаточно времени, чтобы стянуть в форт самые отдаленные партии гарнизона и обеспечить ему некоторый запас провизии. Но зато форт этот (св. Филиппа) был надежнейшим образом обложен, и герцог Крильонский, командовавший союзной армией, в спокойной уверенности за занятую позицию послал в Барселону за подкреплением и провизией с целью усилить средства осады. Из Тулона прибыло еще 6000 войск, так что теперь силы осаждающих простирались до 16 000 войск с 109 осадными орудиями и 36 мортирами большого калибра. Силы же осажденного гарнизона, считая все роды оружия, достигали всего лишь 2700 человек — число почти половинное против потребного для боевой службы в защищавшихся укреплениях.
Блокада бухты была несовершенна настолько, что главнокомандующий на острове генерал Муррей, несмотря на то, что неприятель занял все берега, имел возможность послать ночью отряд гребных судов к молу сделать нападение на главную квартиру герцога Крильонского. Британский же консул в Легхорне имел возможность провести несколько судов с продовольствием и даже с рекрутами в самый форт св. Филиппа.
Неприятель был так медлителен, что только 11 ноября открыл огонь со своих батарей, продолжавшийся с большой силой, хотя и не наносивший вначале значительного вреда укреплениям. Гарнизон отвечал бодро и успешно; но было очевидно, что печальный для него конец неизбежен, если никто не появится к нему на выручку с моря… Но никто и не мог прийти: Менорка с гарнизоном половинным или даже еще меньшим, чем в Гибралтаре, не могла привлечь к себе на помощь всех сил флота из Англии [150], и гарнизону ничего больше не оставалось делать, как держаться сколько возможно долее. Оставив позади себя море в полном обладании, а Гибралтар и форт св. Филиппа — осажденными самым верным и надежным образом, Кордова начал помышлять о возможности атаковать Дэрби на месте его якорной стоянки в бухте Торбей. На его стороне было необходимое численное превосходство, и только престиж английского флота воспрепятствовал приведению его замысла в исполнение. Невозможно сказать, как ужасны для Англии могли бы быть исторические последствия успеха такой атаки, а она была так близка к осуществлению, что по возвращении де Гишена в Париж стоило большого труда и усилий, чтобы предохранить его от неистовства черни за то, что он не настаивал на ней. Герцог Карильонский продолжал осаду форта св. Филиппа. Последний был хорошо снабжен продовольствием, и, несмотря на то что огонь неприятеля начал давать себя чувствовать, разрушая укрепления и сбивая орудия, а однажды даже повредив провизионный магазин, — дух гарнизона был бодр. Но скоро начала появляться цинга: блокада прекратила подвоз свежих овощей. Общее состояние здоровья гарнизона стало слабеть, и развязка видимо приближалась. За цингой последовали лихорадка и дизентерия, и защитники один за другим начали выбывать из строя благодаря если не прямым, то косвенным усилиям осаждающих… Но все-таки они еще держались. Они умирали на службе, у орудия, на своих постах часовыми, и к началу февраля 1782 г. только 660 человек были в состоянии исполнять свои служебные обязанности, да и из них только 100 человек были совершенно здоровые.
Наконец, 4 февраля генерал Муррей предложил сдаться на капитуляцию, и измученный гарнизон вышел из форта со всеми военными почестями.
Падение Менорки внушило испанскому правительству мысль сделать нападение на Гибралтар одновременно с суши и с моря. Эта атака слишком хорошо известна, чтобы мы нуждались в описании ее здесь. Можно указать разве только на то, что, тогда как сухопутная атака велась обыкновенным способом, при нападении с моря употреблены были в дело особо придуманные для того машины. Подробности их устройства составляют интерес только для археолога. Изобретение это никогда не было и, конечно, не будет повторено. Достаточно сказать, что 13 сентября 1782 г., начав свои действия по укреплениям, они осрамились самым позорным образом и что Гибралтар после этой атаки остался таким же сильным, как был до нее… Но, конечно, не сильнее. Он был непобедим для прямой атаки, — так же, как, по-видимому, и форт св. Филиппа. Сдался бы он только голоду, как это было и с фортом св. Филиппа, если бы все морские силы Англии вместе не поспешили к нему на выручку.
Я соединил третье и последнее освобождение Гибралтара и события, относящиеся до атаки и обороны Гибралтара, вместе со вторичным падением Менорки, вызванным опять первой сдачей ее крепости, по той причине, что все операции говорят нам одно и то же и нераздельны в принципе, с сущностью которого мы в этих главах ознакомились.
Гибралтар и форт св. Филиппа на Менорке были те цитадельные крепости, которые, как я говорил в предшествующей главе, имели универсальное распространение. Но Гибралтар отличался от Менорки и от большинства цитаделей, омываемых морем, тем, что, вследствие узости своего фаса со стороны материка и по причине неприступности одного из его морских фасов, приблизиться к нему можно было только с громадными потерями и затруднениями. Ни в коем случае не мог он подвергаться перекрестному огню неприятеля, которого (огня) всегда могла ожидать обыкновенная крепость, правильно обложенная с суши. Мысль сделать брешь со стороны материка в Гибралтарской цитадели была почти неосуществима. При таких условиях атака ее на близком расстоянии, даже при подавляющем огне с линейных кораблей, считалась по меньшей мере чрезвычайно отважной; но способ атаки, которым пользовался сэр Джордж Рук при первом взятии Гибралтара, на этот раз применен не был отчасти по причине, благодетельного страха перед каменными стенами, которым было заражено большинство из морских авторитетов того времени, но еще более потому, что франко-испанское обладание морем было сомнительно. Союзники были в состоянии завладеть Меноркой и стеснить до крайности Гибралтар. Но подобно тому как то, что происходило в Ост— и Вест-Индии и в Северной Америке, допустило возможность нападений на эти твердыни, так и присутствие нетронутого флота в 30-40 линейных кораблей в южноевропейских водах руководило событиями в тех отдаленных частях света.
Если бы франко-испанский флот потерпел полное поражение в домашних водах, то и затруднительное положение Англии немедленно прекратилось бы. Только незавидное состояние ее домашних морских сил вовлекло ее в такое положение за океаном, совершенно подобно тому как давление на нее в заграничных водах причинило ей затруднения дома. Возможно, что неприятель и взял бы Гибралтар, бросившись на его каменные стены. Но что бы сделал обессиленный его флот против нетронутого, хотя бы даже и менее многочисленного, английского флота? В обоих случаях Гибралтара и Менорки вся сила заключалась не в атаке, а в обложении крепостей. Подвоз продовольствия не был допущен до форта св. Филиппа, и он пал. До Гибралтара же продовольствие доходило, хотя и посылалось туда Соединенным королевством с большим риском; и до некоторой степени можно сказать, что американские колонии и Гибралтар были положены на весы, причем чашка колоний перетягивала. Когда Дэрби выходил из Канала на помощь Гибралтару, де Грасс направился в море, чтобы атаковать нас по ту сторону Атлантического океана. В то время много спорили и сильно сомневались в том, держался ли Дэрби действительных требований закона войны, избежав встречи с де Грассом? [151]
Гибралтар, таким образом, во всех отношениях представлял собой исключение и только потому и выдержал атаку. Менорка пала, согласно общему правилу, и перешла в руки врагов, бесспорно обладавших окружающими морями. В этом нет ничего особенного, и нападение на нее отвечало обстоятельствам. Чтобы резче подчеркнуть сущность анализированного в этой главе правила, достаточно сказать, что морские силы, которые были бы необходимы для успешной атаки Менорки, без участия сухопутных сил, даже никогда и не видели бы этого острова. Теперь, после всех примеров, более чем когда-либо ясно, что атака портов есть дело сухопутных, а не морских сил. На примерах атаки Гибралтара и Менорки видно, насколько силы флота недействительны в прямом нападении их на территорию и как могущественны они в обороне и косвенным участием своим в нападении.
Опять-таки нам приходится столкнуться с двумя или тремя выдающимися вопросами относительно пользы фортификационных сооружений. В обоих упомянутых случаях цитадель крепости задержала успех неприятеля, но в то же время выяснилось, что она ничему большему служить не может. Спустя день после высадки войск Менорка сдалась без сопротивления, и все материалы и запасы арсенала были потеряны вместе с ней. Если бы были допустимы в войне философские соображения, то союзники могли бы просто взять форт св. Филиппа, обложив его вне выстрелов его орудий.
Гибралтар не пал потому, что не мог быть осажден достаточно продолжительное время, а также и потому, что войска не могли бы быть посажены вне выстрелов его батарей. Укрепление обладает только всем тем, что дает ему дальность выстрелов его орудий, но не более; и когда оно может быть обложено или ему противопоставлено другое укрепление, то за недостатком продовольствия гарнизона оно волей-неволей задает.
И мы, кажется, должны держаться того взгляда, что те, которые создавали для нас нашу историю, смотрели на свои укрепления как на средство к замедлению успеха неприятеля, а не как на действительную оборону места.
Глава XVII
Условия, при которых нападения на территорию с моря бывают успешны или неуспешны (продолжение)
Американская война за независимость, может быть, более чем какая-либо другая изобилует примерами того влияния, какое имеет обладание морем и потери и приобретение вновь этого обладания на возникновение морских набегов на порты и острова. Морские силы обеих сторон были более уравновешены, нежели обыкновенно, и такое условие при обыкновенных обстоятельствах должно было вести к возобновлению борьбы за обладание морем, подобно той, которая тянулась между Англией и Голландией во время их трех больших морских войн или между Англией и Францией в их первой морской войне. Но в обоих случаях как на Востоке, так и на Западе противники обладали смежными территориями, доступными одни для других или с моря, или с суши, или же с той и с другой стороны вместе. Поставлена была на карту и непосредственно разыгрывалась независимость северо-американских колоний или подчинение их Великобритании, которая была отвлечена таким образом от возможности двинуть всю свою морскую силу против Испании и Франции. Было бы лучшей и более высокой политикой для этих стран прямо сражаться за обладание морем в европейских водах, продолжая плохо организованное, но гигантское усилие 1779 г. с большей решительностью и с большим искусством. Но более непосредственное и естественное желание со стороны Испании взять обратно великий трофей — Гибралтар и необходимость для Франции непосредственно поддерживать восставшие английские колонии вместе с желанием увеличить свои владения в Индии вовлекли союзников в особый род морской войны, в которой нападение на территориальные владения и защита их заняли главное место. Главная задача состояла в том, чтобы иметь в надлежащее время и в надлежащем месте морские силы, достаточные для поддержки пунктов оборонявшихся или для прикрытия атаки неприятельских позиций.
В Вест-Индии и Северной Америке влияние времени года, вызывавшее на некоторое время удаление почти всех морских сил от южных островов к северному материку, двойная обязанность, возложенная на силы обеих сторон, — защищать и тревожить нападением территории, находящиеся в близком между собой соседстве, — ставили вопрос об обладании морем на задний план более или менее безнадежно, пока великая победа Роднэя в апреле 1782 г. не повлияла на постоянное увеличение размера английских сил. Но в далеком Бенгальском заливе, куда подкрепления могли прибывать лишь спустя много времени после того, как их требовали, морские силы соперничали почти с таким же переменным результатом, как сто лет тому назад в Северном море. И там обе стороны показали понимание того, что благоприятный исход набегов на территорию через море, обладание которым сомнительно даже при лучших условиях, — есть лишь дело случая; пять больших и нерешительных сражений произошли между сэром Эдуардом Хэгом и Сюффреном просто за обладание морем, которого не достигла ни одна из сторон [152].
Я должен все-таки остановиться на короткий промежуток времени в этих водах на одном из наиболее совершенных применений стратегического искусства, какое только занесено в летописи истории. Взятие Тринкомали было в высшей степени блестящим примером того, что может быть сделано в успешной атаке территории с моря, если предел времени, возможного для этой атаки, хорошо понят и надлежащим образом рассчитан, тогда как, с другой стороны, чрезвычайная ограниченность времени в упомянутом случае служит предостережением относительно риска, которому подвергаются при таких условиях.
Мы видели, что способ нападения на территорию при посредстве сухопутных войск, перевозимых морем, давно был установлен и что мысль о захвате портов и островов одними лишь морскими силами почти не имелась в виду. Опыт целого столетия, отмеченный только одним или двумя успехами и многими неудачами судов, действующих против укреплений, и почти неизменные успехи войск, прикрываемых и подкрепляемых флотом, когда они были численно достаточны и хорошо руководимы, — вполне установил план атаки. Только такие внешние причины, как недостаток войск или незнание силы неприятеля, могли привести к случайным отклонениям от установившейся формы. Следовательно, мы не должны ожидать возможности извлечь какие-нибудь специальные уроки относительно метода атаки из территориальных атак в американскую войну за независимость или в революционные и наполеоновские войны с Францией, так как двигатели и оружие были подобны фигурировавшим в предшествовавшие войны. Все возможные уроки мы в действительности уже извлекли ранее. Но мы имеем примеры косвенного влияния морской силы или ее прямого действия в нападениях на территорию.
Однако на одну, по крайней мере, операцию во время американской войны за независимость мы должны обратить особенное внимание по причине замечательного значения ее урока.
Чарльстон в Южной Каролине был во время этой войны два раза атакован войсками, перевезенными туда морем. Первая из этих атак не удалась, вторая была успешна. Чарльстон был атакован также два раза и во время американской междоусобной войны, когда первая атака не удалась, а вторая была успешна. Между этими двумя парами атак протекло восемьдесят семь лет, и за этот промежуток времени морские войны совершенно изменили свою внешний облик. Паровая сила заменила парусную; разрывные бомбы заменили сплошные ядра; железо в значительной мере заменило дерево, и железная броня одела корабли. Однако, согласно примеру, то основное правило войны, которое управляло успехом или неудачей в нападениях на территории с моря, не претерпело перемены. В 1776 и 1863 гг. самостоятельно действовавшим флотам не удалось овладеть береговыми пунктами; в 1780 и в 1864 гг. войска, поддерживаемые флотом обыкновенным способом, имели успех.
Французская революционная война, хотя и отмечена вначале ее многими замечательно удачными и неудачными нападениями на территорию, довольно бесплодна такими уроками, которые даны прежними войнами, так как политические причины так же много, как и военные, и даже еще больше влияли как на возникновение, так и на исход почти всех этих войн, и это имело место одинаково и в отечественных водах, и в Ост— и в Вест-Индии, на мысе Доброй Надежды и в Средиземном море.
Сдача Тулона лорду Худу французскими роялистами представляет редкий пример выясняемых теперь принципов. При принятии его руководствовались идеей, что политические взгляды роялистов могут сделаться господствующими, и в этой именно надежде не снабдили Тулона достаточной для удержания его за собой военной силой. Если бы это было иначе, если бы мы знали неизменные правила, которые управляют этими случаями, если бы мы послали гарнизон, достаточно сильный для того, чтобы удержать место независимо от военно-политической поддержки его жителей, оставив возможность поддерживать его с моря, как мы научились делать это примерами Барселоны и других испанских портов в войне за испанское наследство, — тогда все течение европейской истории могло бы измениться. В действительности на юге Франции роялистское направление начало ослабляться, а не усиливаться, как ожидалось, и следствием этого ошибочного расчета было очищение Тулона от английских войск.
Далее следует Корсика как пример того же рода. Военная сила, опиравшаяся в значительной мере на убеждение, что политическое настроение на острове обратимо в такое же оружие войны, завоевала его. Неправильная опора на политическое настроение вызвала оставление в Средиземном море такого флота, который не был в состоянии отстаивать себя самого и маленький гарнизон на острове против враждебного населения. Очистка от войск острова и окружающих его вод явилась необходимым последствием этого.
Совершенно то же положение вещей было в Вест-Индии. При отсутствии каких бы то ни было морских сил, могущих вмешаться в дело, и при пособии сочувствовавшей нападавшим части населения легко пали Мартиника, Сент-Люсия, Гваделупа и многие порты на Сан-Доминго в 1794 г. перед достаточной силой, приведенной против них, хотя за год перед тем Мартиника сопротивлялась недостаточным силам.
Но влияние британцев на большинство из этих мест начало ослабевать, как только объятия их власти замкнулись за ними. На Гваделупе прежде других почувствовался результат опоры на политическое настроение. Взята она была 20 апреля, но было достаточно получения республиканской партией 5 июня небольшого подкрепления, чтобы даже на глазах большой английской силы прогнать 10 декабря гарнизоны с острова. Тиберун на Сан-Доминго был отнят от нас французами таким же путем и в том же месяце в 1794 г. В июне следующего года Сент-Люсия последовала их примеру, и восстания на Сент-Винсенте, Гренаде и Доминике окончательно вырвали у нас эти острова.
По изложенным причинам и потому, что, исключая Корсику, обладание морем за нападающими было обеспечено, нам нет надобности долее останавливаться на примерах территориальных атак, занесенных в летописи французских революционных и наполеоновских войн. Они ни в чем не противоречат тему, что приведено было до сих пор в пояснение правил морской войны, и единственный новый урок, который может быть из них извлечен, есть неверность мнения, что политическая сила может быть обращена в военную.
Единственное исключение должно быть сделано по отношению к большой экспедиции Наполеона в Египет, на которую мы уже ссылались; и это потому, что действительное значение этого события очень часто не понимается в настоящее время.
В декабре 1780 г. Роднэй прибыл в Сент-Люсию из Нью-Йорка, и так как там не было достаточно морских сил для противодействия ему, он организовал и выполнил несколько территориальных атак. Прибытие сэра Самуэля Гуда из Англии увеличило его силы до 21 линейного корабля, и известие, что объявлена война против Голландии, дало ему случай завоевать имевший для Англии значение остров св. Евстафия и подчиненные ему острова, прежде чем голландские власти пришли в себя от изумления, когда их принудили сдаться. Но, отправившись в это предприятие с главными своими силами, он озаботился маскировать пять французских линейных кораблей и фрегатов, которые были на якоре в бухте Форт-Рояла на Мартинике.
Лучший образец стратегии в нападениях на территорию с моря, какого только может держаться начальник морских сил, не обеспеченный в обладании морем, дан Сюффреном в ост-индских его операциях в 1782 г. Этот офицер на основании действительного опыта заключил, что английский адмирал сэр Эдуард Хэг может считаться равным ему противником. Он имел с ним три правильных сражения: одно 16 февраля, другое 11 апреля и третье б июля, когда оба флота были равночисленны (11 линейных кораблей); но французский флот потерял тогда убитыми и ранеными вдвое больше, чем английский. При Куддалоре после последнего сражения Сюффрен узнал, что к нему идут на помощь два линейных корабля и другие военные суда, а также и транспорты. Он отправился встретить их в Батакалоа — порт в 60 милях к югу от Тринкомали, — посадив на суда отряд войск от 600 до 700 человек. Таким образом, на некоторое время адмирал Хэг, остававшийся чиниться в Мадрасе, потерял Сюффрена из вида. 21 августа к последнему присоединились два линейных корабля с транспортами и провизионными судами.
При дувшем тогда юго-западном муссоне надо было, как знал Сюффрен, потратить на переход флота от Мадраса до Тринкомали около двух недель, тогда как полдня было достаточно, чтобы добежать полным ветром от Батакалоа до последнего места. Если бы таким образом Хэг получил известие об отплытии Сюффрена в тот день, когда вышел из Батакалоа, то он знал бы, что французский начальник имел две недели для операций в Тринкомали без вмешательства флота неприятеля. Это условие обеспеченности последней вытекало из элемента времени. У Сюффрена было 15 линейных судов, тогда как Хэг имел только 12. Риск для первого не был бы велик, если бы даже Хэг появился у Тринкомали до сдачи его, так как флоту не было надобности участвовать в атаке, хотя для этого им и было назначено на берег несколько пушек и матросов. Переход от Батакалоа к Тринкомали был настолько короток, что флоту, хотя и стесненному войсками и транспортами, не было основания опасаться быть застигнутым неприятелем. Пять дней или даже только четыре могли быть приняты как срок, в течение которого Сюффрен мог принудить к сдаче Тринкомали, и, следовательно, он во всяком случае имел большой запас времени. Тем не менее Сюффрен из осторожности отплыл от Тринкомали (24 августа) не ранее, как получив от своего разведочного крейсера известие, что берег чист. Флот его прямо прошел на следующий день в гавань и стал близ фортов, но вне сферы их огня. При проходе мимо суда обменялись с ними залпами, но с малым результатом. В ночь на 26-е 2600 человек были высажены на берег, а 27 и 28-го были возведены батареи и вооружены пушками судов. Огонь был открыт по фортам 29-го, а 30-го губернатор Тринкомали предложил условия капитуляции, которые Сюффрен с готовностью принял, будучи не совсем спокоен относительно возможности появления Хэга до взятия Тринкомали, если бы осаду его пришлось продолжать. 31 августа французский флаг был поднят на укреплениях, и Тринкомали сделался французским владением.
В Вест-Индии и Северной Америке влияние времени года, вызывавшее на некоторое время удаление почти всех морских сил от южных островов к северному материку, двойная обязанность, возложенная на силы обеих сторон, — защищать и тревожить нападением территории, находящиеся в близком между собой соседстве, — ставили вопрос об обладании морем на задний план более или менее безнадежно, пока великая победа Роднэя в апреле 1782 г. не повлияла на постоянное увеличение размера английских сил. Но в далеком Бенгальском заливе, куда подкрепления могли прибывать лишь спустя много времени после того, как их требовали, морские силы соперничали почти с таким же переменным результатом, как сто лет тому назад в Северном море. И там обе стороны показали понимание того, что благоприятный исход набегов на территорию через море, обладание которым сомнительно даже при лучших условиях, — есть лишь дело случая; пять больших и нерешительных сражений произошли между сэром Эдуардом Хэгом и Сюффреном просто за обладание морем, которого не достигла ни одна из сторон [152].
Я должен все-таки остановиться на короткий промежуток времени в этих водах на одном из наиболее совершенных применений стратегического искусства, какое только занесено в летописи истории. Взятие Тринкомали было в высшей степени блестящим примером того, что может быть сделано в успешной атаке территории с моря, если предел времени, возможного для этой атаки, хорошо понят и надлежащим образом рассчитан, тогда как, с другой стороны, чрезвычайная ограниченность времени в упомянутом случае служит предостережением относительно риска, которому подвергаются при таких условиях.
Мы видели, что способ нападения на территорию при посредстве сухопутных войск, перевозимых морем, давно был установлен и что мысль о захвате портов и островов одними лишь морскими силами почти не имелась в виду. Опыт целого столетия, отмеченный только одним или двумя успехами и многими неудачами судов, действующих против укреплений, и почти неизменные успехи войск, прикрываемых и подкрепляемых флотом, когда они были численно достаточны и хорошо руководимы, — вполне установил план атаки. Только такие внешние причины, как недостаток войск или незнание силы неприятеля, могли привести к случайным отклонениям от установившейся формы. Следовательно, мы не должны ожидать возможности извлечь какие-нибудь специальные уроки относительно метода атаки из территориальных атак в американскую войну за независимость или в революционные и наполеоновские войны с Францией, так как двигатели и оружие были подобны фигурировавшим в предшествовавшие войны. Все возможные уроки мы в действительности уже извлекли ранее. Но мы имеем примеры косвенного влияния морской силы или ее прямого действия в нападениях на территорию.
Однако на одну, по крайней мере, операцию во время американской войны за независимость мы должны обратить особенное внимание по причине замечательного значения ее урока.
Чарльстон в Южной Каролине был во время этой войны два раза атакован войсками, перевезенными туда морем. Первая из этих атак не удалась, вторая была успешна. Чарльстон был атакован также два раза и во время американской междоусобной войны, когда первая атака не удалась, а вторая была успешна. Между этими двумя парами атак протекло восемьдесят семь лет, и за этот промежуток времени морские войны совершенно изменили свою внешний облик. Паровая сила заменила парусную; разрывные бомбы заменили сплошные ядра; железо в значительной мере заменило дерево, и железная броня одела корабли. Однако, согласно примеру, то основное правило войны, которое управляло успехом или неудачей в нападениях на территории с моря, не претерпело перемены. В 1776 и 1863 гг. самостоятельно действовавшим флотам не удалось овладеть береговыми пунктами; в 1780 и в 1864 гг. войска, поддерживаемые флотом обыкновенным способом, имели успех.
Французская революционная война, хотя и отмечена вначале ее многими замечательно удачными и неудачными нападениями на территорию, довольно бесплодна такими уроками, которые даны прежними войнами, так как политические причины так же много, как и военные, и даже еще больше влияли как на возникновение, так и на исход почти всех этих войн, и это имело место одинаково и в отечественных водах, и в Ост— и в Вест-Индии, на мысе Доброй Надежды и в Средиземном море.
Сдача Тулона лорду Худу французскими роялистами представляет редкий пример выясняемых теперь принципов. При принятии его руководствовались идеей, что политические взгляды роялистов могут сделаться господствующими, и в этой именно надежде не снабдили Тулона достаточной для удержания его за собой военной силой. Если бы это было иначе, если бы мы знали неизменные правила, которые управляют этими случаями, если бы мы послали гарнизон, достаточно сильный для того, чтобы удержать место независимо от военно-политической поддержки его жителей, оставив возможность поддерживать его с моря, как мы научились делать это примерами Барселоны и других испанских портов в войне за испанское наследство, — тогда все течение европейской истории могло бы измениться. В действительности на юге Франции роялистское направление начало ослабляться, а не усиливаться, как ожидалось, и следствием этого ошибочного расчета было очищение Тулона от английских войск.
Далее следует Корсика как пример того же рода. Военная сила, опиравшаяся в значительной мере на убеждение, что политическое настроение на острове обратимо в такое же оружие войны, завоевала его. Неправильная опора на политическое настроение вызвала оставление в Средиземном море такого флота, который не был в состоянии отстаивать себя самого и маленький гарнизон на острове против враждебного населения. Очистка от войск острова и окружающих его вод явилась необходимым последствием этого.
Совершенно то же положение вещей было в Вест-Индии. При отсутствии каких бы то ни было морских сил, могущих вмешаться в дело, и при пособии сочувствовавшей нападавшим части населения легко пали Мартиника, Сент-Люсия, Гваделупа и многие порты на Сан-Доминго в 1794 г. перед достаточной силой, приведенной против них, хотя за год перед тем Мартиника сопротивлялась недостаточным силам.
Но влияние британцев на большинство из этих мест начало ослабевать, как только объятия их власти замкнулись за ними. На Гваделупе прежде других почувствовался результат опоры на политическое настроение. Взята она была 20 апреля, но было достаточно получения республиканской партией 5 июня небольшого подкрепления, чтобы даже на глазах большой английской силы прогнать 10 декабря гарнизоны с острова. Тиберун на Сан-Доминго был отнят от нас французами таким же путем и в том же месяце в 1794 г. В июне следующего года Сент-Люсия последовала их примеру, и восстания на Сент-Винсенте, Гренаде и Доминике окончательно вырвали у нас эти острова.
По изложенным причинам и потому, что, исключая Корсику, обладание морем за нападающими было обеспечено, нам нет надобности долее останавливаться на примерах территориальных атак, занесенных в летописи французских революционных и наполеоновских войн. Они ни в чем не противоречат тему, что приведено было до сих пор в пояснение правил морской войны, и единственный новый урок, который может быть из них извлечен, есть неверность мнения, что политическая сила может быть обращена в военную.
Единственное исключение должно быть сделано по отношению к большой экспедиции Наполеона в Египет, на которую мы уже ссылались; и это потому, что действительное значение этого события очень часто не понимается в настоящее время.
В декабре 1780 г. Роднэй прибыл в Сент-Люсию из Нью-Йорка, и так как там не было достаточно морских сил для противодействия ему, он организовал и выполнил несколько территориальных атак. Прибытие сэра Самуэля Гуда из Англии увеличило его силы до 21 линейного корабля, и известие, что объявлена война против Голландии, дало ему случай завоевать имевший для Англии значение остров св. Евстафия и подчиненные ему острова, прежде чем голландские власти пришли в себя от изумления, когда их принудили сдаться. Но, отправившись в это предприятие с главными своими силами, он озаботился маскировать пять французских линейных кораблей и фрегатов, которые были на якоре в бухте Форт-Рояла на Мартинике.
Лучший образец стратегии в нападениях на территорию с моря, какого только может держаться начальник морских сил, не обеспеченный в обладании морем, дан Сюффреном в ост-индских его операциях в 1782 г. Этот офицер на основании действительного опыта заключил, что английский адмирал сэр Эдуард Хэг может считаться равным ему противником. Он имел с ним три правильных сражения: одно 16 февраля, другое 11 апреля и третье б июля, когда оба флота были равночисленны (11 линейных кораблей); но французский флот потерял тогда убитыми и ранеными вдвое больше, чем английский. При Куддалоре после последнего сражения Сюффрен узнал, что к нему идут на помощь два линейных корабля и другие военные суда, а также и транспорты. Он отправился встретить их в Батакалоа — порт в 60 милях к югу от Тринкомали, — посадив на суда отряд войск от 600 до 700 человек. Таким образом, на некоторое время адмирал Хэг, остававшийся чиниться в Мадрасе, потерял Сюффрена из вида. 21 августа к последнему присоединились два линейных корабля с транспортами и провизионными судами.
При дувшем тогда юго-западном муссоне надо было, как знал Сюффрен, потратить на переход флота от Мадраса до Тринкомали около двух недель, тогда как полдня было достаточно, чтобы добежать полным ветром от Батакалоа до последнего места. Если бы таким образом Хэг получил известие об отплытии Сюффрена в тот день, когда вышел из Батакалоа, то он знал бы, что французский начальник имел две недели для операций в Тринкомали без вмешательства флота неприятеля. Это условие обеспеченности последней вытекало из элемента времени. У Сюффрена было 15 линейных судов, тогда как Хэг имел только 12. Риск для первого не был бы велик, если бы даже Хэг появился у Тринкомали до сдачи его, так как флоту не было надобности участвовать в атаке, хотя для этого им и было назначено на берег несколько пушек и матросов. Переход от Батакалоа к Тринкомали был настолько короток, что флоту, хотя и стесненному войсками и транспортами, не было основания опасаться быть застигнутым неприятелем. Пять дней или даже только четыре могли быть приняты как срок, в течение которого Сюффрен мог принудить к сдаче Тринкомали, и, следовательно, он во всяком случае имел большой запас времени. Тем не менее Сюффрен из осторожности отплыл от Тринкомали (24 августа) не ранее, как получив от своего разведочного крейсера известие, что берег чист. Флот его прямо прошел на следующий день в гавань и стал близ фортов, но вне сферы их огня. При проходе мимо суда обменялись с ними залпами, но с малым результатом. В ночь на 26-е 2600 человек были высажены на берег, а 27 и 28-го были возведены батареи и вооружены пушками судов. Огонь был открыт по фортам 29-го, а 30-го губернатор Тринкомали предложил условия капитуляции, которые Сюффрен с готовностью принял, будучи не совсем спокоен относительно возможности появления Хэга до взятия Тринкомали, если бы осаду его пришлось продолжать. 31 августа французский флаг был поднят на укреплениях, и Тринкомали сделался французским владением.