Корнилов Владимир. Демобилизация

   - Смотри, Боря, чего сделали!.. - раздался Сонькин вопль, и она сама, растрепанная, в разорванном сарафане выкатилась из-за угла дома. Смотри! - схватила Курчева за руку.
   - Сейчас, - мягко оттолкнул маркировщицу.
   - Давайте сюда, - махнул револьвером солдатам. "Только бы, подумал, - не слишком быстро прибежали из штаба. Хотя они сразу могут и не сообразить, куда бежать."
   - Давай, давай, - крутил револьвером и, когда сержант приблизился, толкнул его дулом под ребро. - Пошли поглядим.
   Ефрейтор Гордеев без шинели и шапки сидел на ступеньках крыльца, прикладывая комья снега к расквашенному лицу.
   Валя растерянно глядела на ефрейтора, или не зная, как ему помочь, или боясь обидеть предложением помощи.
   - Иди в дом, - кинул ей Курчев. - Кто бил? - Сержант и солдаты молчали. - Кто бил? - повторил жестко, понимая, что времени в обрез. Сержант, отвечайте.
   Сержант не ответил, но вид у него был не запуганный, а скорее брезгливый.
   - Черенков, снимите пояс с сержанта. Красномордый дневальный неловко потоптался, но с места не сдвинулся.
   - Ну?
   - У него кожаный, товарищ лейтенант... - пробурчал Черенков, будто действительно жалел чужую вещь.
   - Поменяйся с ним. Своим свяжешь.
   - Еще чего... - сплюнул сержант.
   - Руки... - выдохнул Курчев, поднимая револьвер и грозясь опустить его рукояткой вниз на темя сержанта.
   Сержант снова сплюнул, но руки вытянул.
   - Назад, - сказал Курчев. - Всем снять ремни. Затягивай, как следует, - бросил Черен-кову.
   У всех, кроме сержанта, ремни были брезентовые и легко скручивались.
   - Отойди, - прикрикнул Курчев на Соньку, которая хотела помочь Черенкову.
   - Так его тоже надо. Меня держал. Вон пройму порвал, - толкнула она локтем истопника.
   - Шинель принеси. До казармы дойдете? - обернулся Курчев к сидевшему на ступеньках почтальону.
   Тот неопределенно мотнул головой. Ему было обидно и стыдно, и кровь никак не удавалось остановить. Но больше, чем солдат и сержанта, он ненавидел сейчас ни в чем не повинного лейтенанта Курчева.
   "Ну и вид у него. Словно брился в первый раз опасной, - подумал Борис. - Интересно, успел ли ее трахнуть?.. Нет, вряд ли... Бедняга... Но вы у меня, сволочи, попляшете."
   - Ну, как? Всех затянул? - спросил дневального.
   - Всех, товарищ лейтенант.
   "Всех, товарищ лейтенант... - мысленно передразнил Курчев. - Подлиза. Кого бы я с удовольствием изуродовал, так это тебя. И еще сержанта."
   - Ладно. Дистанция один метр. Направление - калитка. В затылок один другому шагом марш! Пойдете сзади, - кинул почтальону.
   Сонька уже вынесла ему шинель, ремень и шапку. Ефрейтор встал и осторожно поплелся за солдатами, словно не верил, что руки у них связаны.
   - Валь, мне кранты, - тихо сказал Курчев. Он подошел к девушке и прижался к ней, не к щеке, а к платку. От неожиданности ласки она вздрогнула и тут же припала к лейтенанту.
   - Ты все делал правильно.
   - Все равно кранты. Пусть Сонька напишет, как было. Надиктует, а ты запиши. Меньше пены, только факты, как на самом деле было.
   - Ей стыдно будет...
   - А чего уж... Все и так узнают.
   - Хорошо, - потерлась она платком о его шеку.
   - Смелей, смелей! Чего, как бараны?.. - крикнул он, отрываясь от девушки. Солдаты сгрудились у калитки.
   - Открыть им нечем, - засмеялся истопник, который теперь верил, что прибыл сюда с лейтенантом восстанавливать справедливость.
   - Помоги, - разозлился Курчев и пошел со двора.
   8
   Зрелище было бесподобным. Четыре лба гуськом плелись к штабу на глазах офицеров, офицерских жен и вольняшек. Выстрел наделал переполоху, и на плацу народа было, как в праздник. Даже буфетчица офицерской столовки, шикарная Зинка, лично вылезла на крыльцо. Для полного комплекта не хватало Ращупкина. Впрочем, вместо него под штабным навесом стоял худощавый начштаба Сазонов.
   "Наверно, уже бухой", - подумал Борис.
   - Дуй на КПП, - кинул он дневальному, вдруг вспомнив, что Гришка в штатском и проходная пустует и, прибавив шагу и обогнав солдат, заспешил к штабному корпусу.
   - Товарищ майор, за время моего дежурства... - торжественным и срывающимся голосом он начал вбивать в морщинистое перекошенное лицо начштаба сообщение о великолепном ЧП. Но майор, процедив:
   - Отставить! - резко, с силой бывшего спортсмена схватил Курчева за плечо и втолкнул в помещение.
   - Я...ё...твою... - рычал он в коридоре. - Ты что? Да я... - схватив за лацканы, он стал бешено трясти лейтенанта.
   - А ну пустите, - разозлился Курчев и оттолкнул майора.
   - Абрамкин! - закричал начштаба.
   Дверка маленького, врезанного в большую, обитую железом дверь секретной части, окошечка распахнулась и выглянула вихрастая воробьиная головка.
   - Примешь дежурство!
   - Так я ведь еще того... не запитывался...
   - Мать вашу, повторять надо. Снимай повязку, - повернулся начштаба к Курчеву.
   Крохотный Абрамкин вылез из своего святилища. Борис подставил ему левый рукав.
   - Оружие тоже, - крикнул начштаба.
   - Почистишь, - с издевкой усмехнулся Борис. - После стрельбы смазывают.
   - Очень надо. Я свой "ТТ" возьму, - обиделся секретчик.
   - Возьмешь его. Арестованному оружие не положено, - бушевал начальник штаба.
   - Заправься, - он помог секретчику продеть в кобуру ремень. - Впервые, небось, дармоед, идешь?
   - Давай, дуй за инженером, как его...
   - Забродиным, - подсказал секретчик, навешивая на железную дверь замок и прихло-пывая на воск печати.
   - В столовую дуй. Наверно, там. Пока семь суток получишь, - повернулся к Борису. - Ращупкин вернется, еще добавит.
   Абрамкин в одной гимнастерке выскочил из штаба.
   - Разрешите узнать, за что? - нагло сощурился Курчев.
   - А-а-а, сучонок, еще спрашиваешь? Да я тебя в трибунале сгною. Ты у меня ванькой-взводным век ходить будешь, - снова затрясся майор.
   - Виноват, я техник, - распалял его лейтенант, но ему уже стало не по себе. Угар поступ-ка проходил и наступала тупая тоска ожидания неприятностей. За выстрел и связанных солдат спасибо не скажут. Начнутся беседы. Честь полка и все такое... Тебе, скажут - хорошо, ты на гражданку смотришь, а нам тут служить не переслужить. Теперь пойдет - выправление по струнке, явки на подъем и отбой и прочая трехомуть.
   Он наперед знал эти разговоры, он словно слышал их. Для этого не надо было быть провидцем. Даже Гришка, который остался на КПП, его бы не поддержал, - даже Гришка, валявшийся в нижнем белье на виду личного состава. Потому что валяние в кальсонах - это собственное Гришкино дело, а связать трех солдат и сержанта, да провести их по улице вместе с избитым почтальоном - это такой сор из избы, который одним махом назад не затолкнешь. Да еще жахнуть в воздух, когда в полку сам корпусной "Смерш". Высокий, плотный, уныло-красивый инженер Забродин ввалился в штабной коридор и неумело козырнул майору. Это был лейтенант из штатских, взятый с последнего курса Института связи. Строевая подготовка ему никак не давалась. Он уже рукой на нее махнул, так же, как махнул и на демобилизацию. А может, Забродину расхотелось демобилизовываться. Там, на гражданке, платили раза в три меньше и никого у него не осталось, кроме жены, которая год назад сошлась с его другом.
   - Явился по вашему распоряжению, - промямлил он нечетко, словно во рту осталась лапша с гуляшом.
   - Является чёрт во сне, - не отказал себе в подковырке майор. - Пишите записку об арестовании.
   Инженер неловко потоптался у тумбочки посыльного. То ли не знал, как писать, то ли не на чем было писать.
   - Что, бланка нет? Вот, возьмите. Вечно у вас ничего нет. И вообще вид у вас... Обхезанный вид. "Победу" купили, а на китель жметесь. Пишите неделя домашнего ареста.
   - За стрельбу? - спросил инженер.
   - Какую там стрельбу? - рассвирепел майор. - За оставление контрольно-пропускного пункта без дежурного и дневального. Ясно?
   - Соображать, Сева, надо, - улыбнулся Курчев и постучал пальцем по лбу склонившегося над тумбочкой инженера.
   - Разрешите идти? - козырнул он майору.
   - Иди, пока не повели, - огрызнулся тот.
   9
   В офицерской столовой было полно лейтенантов и штатских, и Курчев сразу догадался, почему они при нем замолчали. Чувствуя свою зачумленность, он, ни с кем не здороваясь, остановился у буфета.
   - Сколько там за мной? - доверительно наклонился к румяной, полной Зинке.
   Обычно приветливая, она на этот раз огрызнулась.
   - Что, летчик ослаб? - подмигнул Борис.
   Лихая, ядреная Зинка жила с его соседом по комнате, лейтенантом, кончившим летное училище связи, Володькой Залетаевым.
   - Борща не надо. Давай одно второе. Посоли, - улыбнулся Курчев Зинке. Она не выдержала и тоже улыбнулась.
   - А ты всё про одно... Дурень ты, Борька.
   - А твой умный? Ему бы такую юшку пустили...
   - Он офицер.
   - А у солдата что, отсохло... Тоже, знаешь, хочется...
   - Им чего-то в чай подливают...
   - Враки... Сама не видела, как они тебя глазами... того, а носом... того...
   - Брось. Нагорит тебе, Борька.
   - Плевать.
   Он стал есть прямо у стойки. Разговаривать ни с кем не хотелось. Во всяком случае тут, в столовой. Дома - другое дело. Дома лежит с фурункулезом младший лейтенант Федька Павлов, забулдыга и умница. Дома и стены помогают. И еще придет демобилизованный Гришка, тоже что-нибудь веселое отмочит. А тут, в столовой, стоишь под враждебными взглядами, как на суде чести или на корпусном сборе.
   - Вечно что-нибудь с тобой, - унылым голосом выдавил над ухом инженер Забродин. - Теперь вот холодное ешь.
   Он взял со стола тарелку с остатками гуляша.
   - Перетоскуешь.
   - Не переживайте, товарищ инженер, - подмигнула шикарная Зинка. Бореньку - тю-тю - ушлют, а Валентинка ваша будет.
   - А ведь точно, - поддакнул Курчев. Он забыл, что Забродин сохнет по Вальке Карпенко почти так же, как Валька по нему, Курчеву. - Не трухай, инженер. Я тебе это... - он не договорил. Ему стало жалко девушку и себя, и даже инженера, который вот тенью бродит за хорошенькой монтажницей, а когда дело дойдет до загса, заведет свои колеса и оторвется на третьей скорости. Все они, брошенные такой народ. Сохнут и плачут, а когда девчонка уже согласна, начинают мстить. "С Забродиным так и будет. Уж слишком он жмотлив и уныл", - подумал Борис. "Но и ты ведь не женишься, - сказал себе. - Нет. Ну и что? Я же не сохну". - "А терся об щеку зачем? - спросил себя. - Вот то-то... Все мы так... Хвастаемся, что за нами бегают". - "Я не хвастаюсь". - "Ври больше". - "Ну, самую малость, разве..." - "А ждешь принцессу?" - "Никого я не жду", - зло ответил себе.
   - Спасибо, Зина. Бабки подбей. Вечером рассчитаемся, - кивнул буфетчице и вышел из столовой.
   10
   Теперь уж снег не сверкал, как в воскресенье, и никаким морем не пахло. Была обыкновен-ная зима с тоскливым ожиданием начальства и взбучки. Гришка, привалясь к стене КПП, поджидал Бориса.
   - Выгнал меня Абрамкин. Штатским, орет, на проходной не положено. Ну, теперь начнут у вас болты затягивать.
   - Не твоя забота, - отмахнулся Борис.
   Но реакция офицеров его все же смущала. Паля в воздух, он не так уж о ней и думал. А теперь, оказавшись один против всех, почти готов был раскаяться. В конце концов, какое кому дело до твоих моральных счетов с Ращупкиным. Тоже мне искатель правды!
   Служат люди и служат. А теперь из-за твоей пальбы такое начнется.
   "Ну, нет, морду вряд ли бить будут. С мордой - покончено. Даже Ращупкин от своей "сознательности" откажется!"
   - Пошли домой. Чего мерзнуть, - сказал Гришке.
   - Да, теперь не отвертишься, - вздохнул тот.
   - Не бойся. Двух ЧП в день не бывает.
   - Съедят тебя, парень, - подтолкнул его кулаком Новосельнов. - Зря я тебе на Журавля клепал.
   - А, один чёрт. Да и ты тут ни при чем.
   - Не духарись. Я тебя знаю. С такой совестью по пятьдесят восьмой сидеть надо. Да, вот забыл - твоя тетрадь. Абрамкин уже нюхать начал. Я отнял - конспекты, говорю. Только - почерк у тебя такой, что никто не разберет.
   Они пошли рядом вверх по улице.
   - Съедят тебя, - повторил Гришка. - Один шанс - на весь банк идти. Отстучи прями-ком Маленкову. Так, мол, и так. Имею гуманитарное образование. К технике интереса, то есть - не интереса, а как бы это сказать - склонности не имею. Боишься загубить ответственное дело, потому что матчасть сложна, а ты ничего не понимаешь. Кроме того, уже на возрасте, два-дцать шесть лет, а даже законченного училища нету. Дуй на всю катушку, расписывай. Хорошо бы что-нибудь семейное подпустить. Мол, есть невеста, но не можешь жениться, потому что в части для нее нет работы.
   - Это можно, - засмеялся Борис.
   - Ну, и про аспирантуру добавь. Хочешь поступать, реферат, дескать, готов и всё в таком духе... Самое главное, обратный адрес не очень раскрывай. Напиши только номер без города. Если у них там кавардачок и они сразу не смекнут, откуда ты такой, то наложат роспись: "отпустить" - и в штабе армии уже ничего сделать не смогут. Только не пиши, какая техника. Просто для тебя, дурака, сложна, потому что ты гуманитарий с минус третьей близорукостью. Усвоил? Только шанец небольшой - один из тыщи!.. Вместо ответа Курчев по-собачьи стал прыгать вокруг Гришки, целовать его в морду, и шедшие сзади офицеры никак не могли понять, когда этот дурак-историк успел нализаться.
   11
   Тощенький, курчавый, как баран, младший лейтенант Федька Павлов напоминал не Пушкина, а скорее брата поэта - Льва. Слишком у Федьки было худое лицо и был он какой-то дерганый, петушиный. Когда напивался, непременно лез драться. Ползимы проболев ангиной, он теперь мучался чирьями. Они прочно обсели загривок, не позволяя застегивать ворот. Потому Федька сидел дома, а еду ему отправляла с посыльным буфетчица Зинка.
   - Привет снайперам, - встретил он Курчева, отрывая голову от миски.
   Посыльный, маленький неприметный солдат, сидел рядом с младшим лейтенантом, ожидая, когда тот доест, чтобы еще раз не бегать за грязной посудой.
   - Дожуй сначала, - метнул Курчев недовольный взгляд на посыльного.
   - Э, секрет полишинеля,- засмеялся Федька, но тут же сморщился. Донимали фурункулы.
   - Ешь быстрей, - недовольно сказал летчик-связист Залетаев. Он забрался с ногами на койку и ждал ухода солдата.
   В финском домике было три комнаты. В первой, отдельной, жили три младших лейтенанта. Большую, проходную, занимали пятеро: Курчев, Павлов, Гришка, Володька Залетаев и его одно-кашник, который сейчас был в отпуску. Последнюю, запроходную, оккупировала аристократия - два лейтенанта, ветераны части - маленький плешивый Секачёв и язвительный красавец с недолеченным триппером Морев. Все обитатели домика валялись сейчас на койках и вряд ли кто собирался после перерыва на объект в этот благословенный День Пехоты.
   Курчев вытащил из-под кровати желтый кожаный двухсотрублевый чемодан, близнец того, что хранился в кладовой у Сеничкиных, и достал из него пишущую машинку.
   - Опять за свое? - бросил через открытую дверь Морев.- Тарахти на коленях. Мы играть будем.
   - Геть отсюда, - махнул маленький Секачёв солдату. - Завтра доешь, подошел к Федьке и выдернул у того миску. - Пулю черти.
   - На четверых?
   - Будешь, Григорий Степанович?
   - Один хрен... Начфина нету, - отозвался Гришка.
   Игроки заняли стол. Курчев поставил углом свою тумбочку, и началась знакомая жизнь - преферанс под аккомпанемент маленькой тарахтелки.
   "Техник-лейтенант Председателю Совета Министров
   Курчев Б. К. Союза ССР тов. Маленкову Г. М.
   в/ч . . .17.02.54" - быстро отстукивал Борис в двух углах
   страницы.
   "Дорогой Георгий Максимилианович!" - передвинул он каретку в центр. "Тоже нашел дорогого", - подумал про себя. "А, всё равно, читать не будет. Там тридцать тысяч курьеров, то бишь секретарей. Хорошо бы к самому глупому попало. Чтоб разорался: что такое? Почему не пускают? Сейчас из армии всех негодных гоним, а самого негодящего держат..." - размечтался, не отрывая пальцев от клавиш.
   - Пас, - хмыкнул над столом Секачёв.
   - Туда же, - зевнул Морев.
   - Два паса, в прикупе...
   - Колбаса! - за Гришку докончил Федька. - Открыть?
   - Открывай. Как в колхозе, без распасовок играть будем. Вот чёрт, поблядушка не того цвета, - удивился, открывая бубновую даму.
   - Без шпаги будешь, Григорий Степанович, - снова зевнул Морев.
   "Мною подан рапорт на имя командования, - стучал Борис ("Именно командования, - усмехнулся про себя. - Ни-ни, чтобы уточнять, какого..." Дело в том, что дальше командира корпуса он пока рапортов не подавал), ... с просьбой уволить меня в запас, так как я хочу честно работать и, не краснея, расписываться в денежной ведомости."
   - Две да без одной - три, - ровным голосом считал над столом аккуратный Секачёв.
   - За одну, - вторил Федька.
   - Чего кропаешь? - подсел к Борису скучавший Залетаев.
   - Так, - отмахнулся тот.
   Страница кончилась. Борис успел выдернуть ее из каретки и сунуть текстом вниз под машинку.
   - Не сиди над душой.
   - Себя выхваляешь? Я, мол, образованный. А нам тут пропадать, да?
   - А если б почтальона убили?
   - Не убили б. Помятелили б и всё... Сам виноват. Зачем в самоволки бегает. Других подводит.
   - Ладно. Слышал. Сознательная дисциплина...
   - Точно, сознательная. Когда каждый знает, что делает.
   - Мятелит другого?
   - За дело. А ты назло связал сержанта.
   - Главную опору командира...
   - Да, главную... Не ты ночуешь в казарме? На то и сержант, чтобы за тебя стоял над солдатской душой от отбоя до подъема.
   - Эту суку убить мало... И вообще отлезь. Мне некогда.
   - Куда спешишь? Все равно загорать в полку, если еще, скажи спасибо, на полигон не отправят.
   - Там поглядим. Отзынь.
   Курчев сунул за валик второй лист, надеясь, что "летчик" не разберет, о чем бумага.
   - Чего пишешь?
   - Рапорт, - буркнул Борис.
   - Не поможет, - махнул рукой Залетаев и с неохотой убрался на свою койку.
   Теперь Борис быстро заканчивал письмо в Правительство. Надо было успеть отстучать еще дюжину страниц реферата, из которых три даже не были толком скомпонованы.
   "...Пользы от меня, как от техника, - никакой. Условий для научной работы - тоже никаких. Мы живем весьма скученно (впятером в проходной комнате), и вечером, когда выпадают свободные минуты, заниматься очень трудно, так как у четырех моих товарищей по комнате свои склонности в плане использования свободного времени. Кроме того, книг, нужных мне для занятий историей, нет ни в части, ни в близлежащих городках и поселках. А ездить в Москву в Библиотеку им. В. И. Ленина я не имею физической возможности. Даже для подготовки реферата мне пришлось использовать очередной отпуск."
   ("Может, зря? Да нет, проверять вряд ли будут. Скажу, что Алешка мне на Кавказе помогал. На пляже!" - усмехнулся он и перешел к главному, оставленному напоследок вранью.)
   "...В пользу моего увольнения имеется еще одно, немаловажное обстоятельство: моя невеста учится в Москве в аспирантуре..."
   (Шмаляй, шмаляй, - подбодрял себя. - Невеста - не жена, штампа в удостоверении не оставляет...")
   "...в конце года она заканчивает аспирантуру, но пожениться мы, по-видимому, не сможем, так как жить нам всё равно придется врозь. В пределах части моя будущая жена работы найти не сможет, а забрать ее в часть, чтобы после 18-летней учебы она сидела дома сложа руки, я не имею никакого морального права.
   Учитывая все вышеизложенное, прошу Вас помочь мне в увольнении из рядов Советской Армии.
   Техник-лейтенант (Курчев)
   О себе сообщаю:
   Курчев Борис Кузьмич, 1928 г. рождения, окончил в 1950 г. исторический факультет Педагогического института. По окончании института был призван в ряды Советской Армии. Служил год в батарее младших лейтенантов запаса, а затем был направлен на краткосрочные технические курсы, по окончании которых (декабрь 1952 г.) в звании техника-лейтенанта был послан в в/ч..., где и служу в настоящее время".
   - А, чёрт с вами, трус в карты не играет! - петушился за столом Федька. - Мизер!
   - Дризер! На второй руке? - осведомился Морев.
   - Один хрен, в долг, - отмахнулся Федька.
   - Сегодня сосчитаемся, - пробасил обстоятельный Секачёв.
   - Жалко мне тебя, парень, - вздохнул Гришка.
   - Смотреть даже не хочу, - и положив на стол карты, он повернулся к стучавшему на машинке Борису.
   - Ну как, готово?
   - Для кесаря - да, а Богу, боюсь, не успею.
   Курчев поглядел в окно, за которым то ли уж чересчур быстро темнело, то ли солнце куда-то спряталось.
   - А ты шмаляй. Все равно начфина нет.
   - Всего триста наверх, Григорий Степанович. Зря ты его пугал, подчеркнуто зевнул Секачёв.
   - Курочка по зернышку, лысый по червонцу, - съязвил Морев.
   - Уеду, не играй с ним, Федя, - вздохнул Гришка. - За год он с тебя целого "Москвича" слупит.
   - Слупишь, как же, - усмехнулся Секачёв. - Тут на одну передачу за зиму не навистуешь.
   У него сидел отец, сапожник, унесший с обувной фабрики пять метров хрома, и Ванька каждый месяц отсылал домой половину жалованья.
   - Жми на Ращупкина, поможет, - сказал разомлевший Гришка.
   - Карты возьми, Григорий Степанович, - сказал сдававший Секачёв. - Не до меня теперь Журавлю. Вон снайпер ему удружил, - скривился Ванька, которому не хотелось действовать через начальство. Дурак-отец, нашел время воровать. Нужно было до сталинской смерти. По амнистии бы вышел. А теперь сиди-жди, пока кто-нибудь еще перекувырнется. Секачёву не хотелось обращаться к начальству, потому что таких офицеров, как он, с полным училищем, в полку было меньше десятка и Академия светила как раз ему, Ваньке Секачёву. В этом деле отец здорово поднапортил, и Академия могла накрыться. Но домой деньги Ванька слал честно и, если бы удалось добиться переследствия и пришлось бы заново брать защитника, выслал бы вообще всё, что имел, только теперь стоило уже брать хорошего, настоящего адвока-та, который не только сам бы взял сверх положенного, но и судье передать взялся. Гришка врал, что таких защитников сколько угодно, и потому Секачёв охотно слушал Гришку, показывал ему все письма из дому и даже величал вроде бы в шутку, а на самом деле почтительно - Григори-ем Степановичем.
   Зажимая карты в левой руке, а правой аккуратно записывая на другом листке, сколько у него уже набрано чистых денег против каждого играющего (что, в общем, некрасиво, потому что преферанс - игра комбинационная и играют в нее не ради выигрыша), он, как всегда, был серьезен, но одновременно грустен. Без Григория Степановича жизнь в полку будет уже не та. И преферанс не тот, хоть и проигрывал Гришка не много. Главными фраерами были Павлов и Курчев. А споря про жизнь, вот, скажем, про тот же ворованный хром, который отцу позарез нужен - и не для пьянки, а для дела шить соседским девкам туфли, они рассуждали, ну, прямо, как юные пионеры: что ж, украл - значит сиди. Будто он для собственной радости воровал и будто мог кормить семью на свою получку.
   Глядя на склонившегося над тумбочкой Курчева, отчаянно колошматившего по машинке, словно не он, а полк заплатил за нее полторы косых, Ванька Секачёв с ужасом думал: "Неужели они все там наверху, которые образованные, такие дурни? Да я бы такому на своем дворе гальюн рыть не доверил. Идиот, в воздух пулял. Ничего, батя ему правду покажет. Батя сам образованный, с поплавком. Только поплавок на кителе висит, а не на глазу. Свет эта хреновина бате не застит".
   12
   - Ты чего, пидер, несешь, - рассердился он на Федьку. - Видишь, я крести кидаю.
   - Не плачь, не корову... - отмахнулся тот и опять пронес вистовую карту.
   Зажгли верхний свет. Пришел из караула парторг Волхов, покачал головой в сторону Курчева - тот, не отрываясь, печатал, - постоял над играющими, силясь в который раз понять смысл мудреной игры, вздохнул:
   - Ну и накурили, - и пошел назад в караулку.
   Подходило время смены. Начфина и, соответственно, Ращупкина - не было. Володька Залетаев давно храпел, прикрывшись второй, курчевской подушкой. Молодой, двадцати одного года, он вообще горазд был спать, а теперь от Зинкиной любви осунулся и спал всюду: в "ово-щехранилище", в КПП на дежурстве, даже на политзанятиях, а тут - под стрекот машинки и реплики преферансистов - и сам Бог велел.
   - Эй, лёдчик, - толкнул спящего сидевший с его стороны Морев. Летчик послушно повернулся к окну, но храпа не убавил. - То-то, - хмыкнул Игорь Морев и сбросил карту.
   Он играл без интереса, никогда не проигрывая, вовсе не зарясь на чужие висты. Он был какой-то вечно сонный, по-видимому неумный, хотя очевидных глупостей никогда не совершал. Для Бориса он был загадкой, потому что никак нельзя было определить, что же в Мореве главное, чего он хочет, куда гнет, надеется на что. Схватив два года назад, сразу по окончании училища, невеселую болезнь, он до сих пор мучался, во всяком случае жаловался на рези, ныл - и никак нельзя было понять - всерьез это или для красного словца, или просто, чтоб на будущее не сглазить... Курчев подозревал, что тут одна мнительность и никакого триппера Морев вообще не хватал. Пил Морев не больше других, хотя и не меньше, на машину не копил, лишней пары брюк не покупал. Помогать ему никому не надо было, потому что мать и тетка в Петрозаводске как-то сводили концы с концами, имели, кажется, собственный дом с участком и еще где-то служили. В Москву Морев выбирался редко, обыкновенно, даже не доезжая до центра, оседал в окраинных столовках или пивных. Он был хорош лицом, выглядел даже моложе своих двадцати четырех, но как будто ни черта в жизни не хотел, никуда не стремился, даже в светившую ему радиоакадемию. С девками после того обидного (реального или выдуманного) случая он, сколько знал Борис, не слишком заигрывал. Словом, это был не лейтенант, а сплошное чёрт возьми! - и Курчев, теряясь в догадках и сомнениях, все подбирал к нему ключи, надеясь написать небольшую, страниц в двадцать работу об Игоре Олеговиче Мореве, странном, ничего не желающем молодом офицере. Это было куда интересней заканчиваемого реферата, который с каждой страницей тускнел, черствел и уже вызывал тошноту, как съеденный на другой день засохший завтрак.