Корнуэлл Патриция. Черная метка

   Между деревьев всеми цветами радуги сверкали огни. Во дворе сияли неоновые Санта-Клаусы, снежные бабы, паровозики и игрушечные солдатики. У боковых дорожек на карауле вытянулись разноцветные столбы, и на крыше гирляндами были выложены рождественские приветствия. В той части двора, где редко можно было встретить хоть один цветок, а трава круглый год оставалась бурой, Марино соорудил веселый парк. Там был Северный полюс, на котором Санта-Клаус с женой обсуждали предстоящие планы, рядом пел неоновый церковный хор, на трубе сидели белые фламинго, вокруг праздничной елки кружились фигуристы.
   По улице прополз белый лимузин, за ним показался церковный микроавтобус, а я, освещенная со всех сторон, пойманная лучом прожектора, поспешила вверх по ступенькам.
   – Каждый раз, как вижу это, убеждаюсь, что ты выжил из ума, – сказала я, когда Марино открыл дверь и я быстро скользнула в дом, прочь от любопытных глаз. – Прошлый год тебя ничему не научил.
   – Я поставил три дополнительных предохранителя, – гордо заявил он.
   На нем были джинсы, носки и не заправленная в брюки красная фланелевая рубашка.
   – По крайней мере я могу прийти домой и хоть чему-то порадоваться, – сказал Марино. – Пиццу скоро привезут. У меня есть бурбон, если хочешь.
   – Какую пиццу?
   – Ту, что я заказал. В ней есть все на свете. Я всегда ее заказываю. В магазине даже не спрашивают адрес. Просто везут на огни моего дома.
   – Как насчет горячего кофе без кофеина? – спросила я, уверенная, что он такого не держит.
   – Ты что, издеваешься?
   Проходя через гостиную на его маленькую кухню, я с интересом осмотрелась. Разумеется, он украсил дом и внутри. У камина стояла мигающая огоньками елка. Вокруг нее были навалены подарки, почти все бутафорские, а каждое окно обрамляли гирлянды лампочек в виде маленьких жгучих перчиков.
   – Мне звонила Брей, – начала рассказывать я, наливая воду в чайник. – Кто-то дал ей мой номер.
   – Догадайся кто. – Марино рывком открыл дверцу холодильника. Его хорошее настроение улетучивалось на глазах.
   – И, по-моему, я знаю почему.
   Я поставила чайник на плиту и включила горелку. Задрожало синее пламя.
   – Сегодня уволился заместитель шефа Карсон. Или предположительно уволился.
   Марино с хлопком открыл банку пива. Если он знал об этих новостях, то виду не показал.
   – Ты знал, что он ушел? – спросила я.
   – Я больше ничего не знаю.
   – Очевидно, его обязанности будет исполнять майор Инман.
   – Ну конечно, конечно, – громко заявил Марино. – И знаешь почему? Поскольку есть две майорские должности, одна для полиции в форме, другая для отдела расследований, Брей посылает своего мальчика из патрульной службы, чтобы тот подмял под себя расследования.
   Он тремя глотками опрокинул в себя пиво, яростно смял банку и выбросил в мусорную корзину, но промахнулся и банка загремела по полу.
   – Ты представляешь, что это значит? – спросил он. – Тогда позволь объяснить. Это значит, что Брей теперь заправляет и патрульной службой, и расследованиями, то есть всем бестолковым управлением полиции, и, возможно, будет контролировать его бюджет. А шеф полиции – ее страстный поклонник, так как она выставляет его в выгодном свете. Скажи, каким образом эта женщина смогла такое сотворить спустя всего три месяца после приезда?
   – Несомненно, у нее есть связи. И вероятно, были до назначения на должность. Я не имею в виду только шефа полиции.
   – Но с кем она связана?
   – С кем угодно. Сейчас это не имеет значения. Слишком поздно выяснять. Нам приходится бороться с ней, а не с шефом. Именно с ней, а не с человеком, который стоит за всем этим делом.
   Он открыл еще одну банку пива, сердито меряя шагами кухню.
   – Теперь я знаю, почему Карсон появился на месте преступления. Он понимал, что происходит. Знал, как гнусно пахнет это дело, и, возможно, пытался по-своему предупредить нас или просто прощался. Его карьера закончена. Это конец. Последнее место преступления. Прощание с работой.
   – Он очень хороший человек, – сказала я. – Черт возьми, Марино, не может быть, чтобы мы ничего не могли сделать.
   Его телефон зазвонил, напугав меня. С улицы доносился непрерывный шум машин.
   – Брей хочет поговорить со мной о так называемых изменениях, которые она навязывает.
   – Естественно, – ответил он, шлепая по линолеуму мягкими носками. – И наверное, она хочет заставить тебя бросить все, когда решит пригласить тебя на ленч, чтобы съесть между первым блюдом и десертом.
   Он схватил телефонную трубку.
   – Чего надо? – заорал Марино на беднягу на другом конце линии. – Да, ага, да, – продолжал он, внимательно слушая.
   Я покопалась на полках и нашла мятую коробку чайных пакетиков "Липтон".
   – Я слушаю. Почему бы вам не поговорить со мной? – негодующе сказал Марино в трубку.
   Он прижимал телефон к уху, вышагивая по кухне.
   – Это веская причина, – согласился он. – Подождите, я спрошу ее.
   Он закрыл рукой микрофон и шепотом спросил:
   – Уверена, что ты доктор Скарпетта?
   Вернулся к телефону.
   – Она говорит, что была ею последний раз, когда проверяла свои документы, – и раздраженно сунул мне трубку.
   – Да? – сказала я.
   – Доктор Скарпетта? – произнес незнакомый голос.
   – Слушаю.
   – Меня зовут Тед Франсиско, я из оперативного отдела БАТ в Майами.
   Я застыла, как под дулом пистолета.
   – Люси сказала, что капитан Марино может знать, где вы находитесь, в случае если мы не застанем вас дома. Вы можете поговорить с ней?
   – Конечно, – встревоженно ответила я.
   – Тетя Кей? – донесся голос по телефонной линии.
   – Люси! В чем дело? – воскликнула я. – С тобой все в порядке?
   – Не знаю, слышала ли ты, что здесь случилось...
   – Я ничего не слышала, – быстро сказала я, а Марино остановился и уставился на меня.
   – Наша операция. Она провалилась. Слишком долго рассказывать, но все получилось очень плохо. Мне пришлось убить двух человек. Джо ранили.
   – О Господи. Она жива?
   – Не знаю. – Люси говорила с абсолютно неестественной монотонностью. – Ее положили в Мемориальный госпиталь Джексона под другой фамилией, и я не могу ей позвонить. Меня изолировали, так как начальство боится, что нас попытаются найти. Чтобы отомстить. Это картель. Я знаю только – она была без сознания, когда ее забрала "скорая", а голова и нога были в крови.
   В голосе Люси не чувствовалось никаких эмоций. Она произносила слова подобно роботу или компьютеру с искусственным интеллектом, которые ей приходилось программировать.
   – Я прилечу... – начала я.
   Но агент Франсиско, неожиданно взявший трубку, перебил меня:
   – Я понимал, вы услышите об этом в "Новостях", доктор Скарпетта, поэтому хотел, чтобы вы знали. Особенно учитывая, что Люси не пострадала.
   – Возможно, не физически, – возразила я.
   – Хочу сказать вам, как вести себя дальше...
   – Я знаю, как вести себя дальше, – прервала я. – Я немедленно вылетаю к вам. Если нужно, закажу частный самолет.
   – Просил бы вас не делать этого. Позвольте объяснить. Это очень опасная и жестокая банда. Люси и Джо знают слишком много о них и их делах. Через несколько часов после перестрелки мы отправили саперов округа Дейд в квартиры Люси и Джо, и собаки обнаружили бомбы под их автомобилями.
   Чувствуя слабость во всем теле, я выдвинула стул из-под кухонного стола и села. В глазах было темно.
   – Вы слушаете? – спросил агент Франсиско.
   – Да-да.
   – В настоящее время, доктор Скарпетта, над этим делом работает полиция округа Дейд, как и ожидалось. Кроме того, сюда скоро прибудет команда для расследования обстоятельств перестрелки и парни, которые побывали в подобных переделках и обучены для работы с агентами, пережившими такую ситуацию. Но из-за высокой степени угрозы мы отправляем Люси на север, в округ Колумбия, где она будет в безопасности.
   – Спасибо, что позаботились о ней. Благослови вас Господь, – сказала я голосом, показавшимся мне чужим.
   – Послушайте, я знаю, что вы чувствуете, – проговорил агент Франсиско. – Обещаю, что все будет хорошо. Я сам участвовал в штурме в Уэйко^[3].
   – Спасибо, – повторила я. – Куда УБН отправит Джо?
   – Перевезет ее в другую больницу за сотни миль отсюда, как только представится возможность.
   – Как насчет Виргинского медицинского колледжа? – спросила я.
   – Я не совсем понимаю...
   – Как вы знаете, ее семья живет в Ричмонде, но прежде всего больница медицинского колледжа славится на всю страну, а я там преподаю. Если переведете ее сюда, я позабочусь, чтобы она лежала в хороших условиях.
   Он помедлил, потом сказал:
   – Спасибо. Я воспользуюсь вашим советом и переговорю с ее начальством.
   Он повесил трубку. Я стояла, глядя на телефон в руке.
   – В чем дело? – произнес Марино.
   – Операция провалилась. Люси застрелила двоих...
   – Все прошло нормально? – прервал он меня.
   – Никакая перестрелка не проходит нормально.
   – Черт побери, док, ты знаешь, что я имею в виду. Стрельбу признали правомерной? Только не говори мне, что она по ошибке застрелила двух агентов в штатском!
   – Нет. Конечно, нет. Ранили Джо. Я не знаю, в каком она состоянии.
   – Проклятие! – воскликнул он, стукнув по столу так, что в мойке загремела посуда. – Люси просто нужно было выяснить отношения с кем-то, так? Ее нельзя было задействовать в такой операции! Мне важно было сказать им об этом! Она так и ждала случая застрелить кого-нибудь, выйти на улицу, как чертов ковбой с дымящимися револьверами, чтобы отплатить за все, что она ненавидит в жизни!..
   – Марино, прекрати.
   – Ты видела, в каком она была состоянии в тот вечер! – продолжал бушевать он. – Она стала законченным психом, с тех пор как убили Бентона. Недостаточно никакой расплаты, даже если бы она сбила тот поганый вертолет и по кусочку скормила рыбам останки Кэрри Гризен и Ньютона Джойса.
   – Все, хватит! – воскликнула я. – Пожалуйста, хватит. Этим не поможешь. Люси профессионал, и ты это знаешь. В противном случае люди из БАТ никогда не направили бы ее на такую работу. Начальство прекрасно знает ее историю. После того, что случилось с Бентоном, ее тщательно оценивали и проверяли. Кстати, то, как Люси справилась с этим кошмаром, только укрепило ее авторитет как агента и человека.
   Он молчал, открывая бутылку "Джек Дэниелс", потом сказал:
   – Ну мы-то с тобой знаем, что она справилась не слишком хорошо.
   – Люси всегда была склонна скрывать свои переживания.
   – Да, но какой ценой для здоровья?
   – Наверное, об этом нужно спросить нас с тобой.
   – Я тебе точно говорю: на этот раз она не справится с собой, док! – воскликнул Марино. Он налил в стакан виски и бросил несколько кусочков льда. – Она убила двоих преступников меньше года назад, а сейчас это случилось опять. Большинство здоровых мужиков за всю службу ни разу ни в кого не стреляли. Именно поэтому я пытаюсь заставить тебя понять: на сей раз начальство рассудит по-другому. Крупные шишки в Вашингтоне подумают, что у них завелся ковбой-дуэлянт, психически неуравновешенная личность.
   Он протянул мне стакан с виски.
   – Я знал таких копов, – продолжал Марино. – У них всегда есть оправдательные причины для убийства, которые поддерживаются законом, но если как следует разобраться, начинаешь понимать: они подсознательно готовят такую ситуацию. Они этим живут.
   – Люси не такая.
   – Ага. Только она бесится с того самого дня, когда родилась. И кстати, ты сегодня никуда отсюда не уйдешь. Останешься со мной и с Санта-Клаусом.
   Марино налил себе виски, и мы прошли в запущенную тесную гостиную с покосившимися торшерами, пыльными искривленными жалюзи и стеклянным кофейным столиком с острыми углами, вина за появление которого возлагалась на меня. Марино упал в откидывающееся кресло – такое старое, что приходилось заклеивать коричневую обивку скотчем. Я вспомнила, как первый раз вошла в его дом. Придя в себя после первоначального смятения, я поняла: он гордится изношенностью всего, что имел, за исключением грузовичка, бассейна и вот теперь – рождественского убранства во дворе.
   Он заметил, как я печально смотрю на кресло, удобно устроившись в уголке обитого вельветом дивана, который я обычно выбирала для себя. Возможно, он был немного продавленным, но уютным.
   – Когда-нибудь куплю себе новое, – уверил Марино, нажимая на рычаг, который выдвигал подставку для ног.
   Он пошевелил пальцами ног в носках, словно их свела судорога, и включил телевизор. Я удивилась, когда он переключился на двадцать первый канал, "Сеть художественных и развлекательных программ".
   – Не думала, что ты смотришь "Биографию", – сказала я.
   – Ну да. И шоу про копов с места событий, которое они обычно показывают. Можешь считать, будто я нанюхался клея, но разве тебе не кажется, что весь мир пошел наперекосяк, с тех пор как к нам приехала Брей?
   – Неудивительно, что тебе так кажется после всего произошедшего с тобой по ее вине.
   – Ха! А с тобой она делает не то же самое? – бросил он, потягивая виски. – Я не единственный здесь, кого она пытается уничтожить.
   – Не думаю, что в ее власти изменить все на свете.
   – Позволь обрисовать тебе ситуацию, док, и напомнить, что все, о чем мы говорим, укладывается в трехмесячный срок. Она прибывает в Ричмонд. Меня переводят в патрульные. У тебя в отделе неожиданно объявляется вор. Ее стукач взламывает твою электронную почту и превращает тебя в Дорогую Доктор Кей. Потом появляется мертвый парень в контейнере и на горизонте неожиданно возникает Интерпол, а сейчас Люси убивает двоих, что, кстати, выгодно для Брей. Не забудь, она горела желанием заполучить Люси в Ричмонд, и если БАТ выкинет Люси со службы, ей нужно будет искать работу. И вот теперь кто-то за тобой следит.
   Я смотрела, как молодой, эффектно одетый человек пел и играл на фортепьяно, а за кадром рассказывали, каким добрым и великодушным другом он был.
   – Ты меня не слушаешь, – повысив голос, сказал Марино.
   – Слушаю.
   Он с возмущенным вздохом поднялся из кресла и зашлепал на кухню.
   – Мы получили что-нибудь из Интерпола? – спросила я ему вслед, в то время как Марино начал громко шуршать бумагой и рыться в ящике для столовых приборов.
   – Ничего достойного внимания.
   Загудела микроволновка.
   – Все равно можешь мне рассказать, – отозвалась я.
   На экране телевизора свет от юпитеров поймал музыканта в тот момент, когда он посылал воздушные поцелуи аудитории, и блестки на костюме заблестели как фейерверк. Марино вернулся в гостиную с тарелкой картофельных чипсов и какой-то подливкой.
   – Час назад в полицию штата пришло компьютерное сообщение, в котором они запрашивали дополнительную информацию, вот и все.
   – Это говорит о многом, – возразила я. – Очевидно, это означает, что они не установили личность погибшего. Старый перелом челюсти, необычный лишний бугорок Карабелли, молчу уже об отпечатках пальцев. Интерпол не нашел соответствия ни с одним разыскиваемым или пропавшим человеком.
   – Да. Это проблема, – сказал он с набитым ртом и протянул мне тарелку с чипсами.
   – Нет, спасибо.
   – Это правда вкусно. Нужно только расплавить сыр в микроволновке и добавить специи. Это гораздо лучше, чем луковая подливка.
   – Наверняка лучше.
   – Знаешь, он мне всегда нравился. – Марино показал грязным пальцем на телевизор. – Мне наплевать, что он был голубым. Нужно признать, у него был свой стиль. Если люди платят деньги за записи и билеты на концерт, они имеют право посмотреть на человека, непохожего на какого-нибудь охламона с улицы. Скажу тебе так, – продолжил он, – убийство в перестрелке – это полное дерьмо. Тебя проверяют со всех сторон, будто ты пытался застрелить президента, а потом наступает очередь психологов, которые так заботятся о твоем психическом состоянии, что потихоньку волей-неволей становишься ненормальным.
   Он отпил виски и опять захрустел чипсами.
   – Люси на время отстранят от работы. А детективы Майами будут расследовать это дело как обычное убийство. Это их обязанность. Все это чертовки неприятно.
   Он посмотрел на меня, вытирая руки о джинсы.
   – Я знаю, может, тебе это не понравится, но скорее всего ты – последний человек, которого она хочет сейчас видеть.

Глава 20

   В нашем здании существовало правило: все улики, даже такие безобидные, как дактилоскопическая карта, нужно перевозить на служебном лифте. Служебный лифт, находившийся в дальнем конце коридора, ждали две уборщицы с тележками. Я собиралась подняться на нем в лабораторию Нейлса Уандера.
   – Доброе утро, Мерль. Как дела, Беатриса? – улыбнулась я уборщицам.
   Их глаза остановились на накрытой полотенцем хирургической кювете и бумажных простынях, закрывающих каталку, которую я толкала перед собой. Они работали достаточно долго, чтобы знать: если я несу или перевожу что-то закрытое от посторонних глаз, им лучше об этом не спрашивать.
   – Здрасте, – сказана Мерль.
   – Здрасте, хорошо, – присоединилась к ней Беатриса.
   Я нажала кнопку лифта.
   – Вы поедете куда-нибудь на Рождество, доктор Скарпетта?
   По выражению моего лица они поняли, что мне не особенно хочется говорить об этом.
   – Вы, наверное, слишком заняты в Рождество, – быстро произнесла Мерль.
   Обеим женщинам стало неудобно по той же причине, по которой все остальные избегали говорить о том, что случилось с Бентоном.
   – Я знаю, что в это время года всем некогда, – неуклюже сменила тему разговора Мерль. – Все эти пьяные за рулем. Больше самоубийств и драк.
   Рождество наступит через две недели. В этот день будет дежурить Филдинг. Мне приходилось проводить праздники на работе несчетное количество раз.
   – Люди сгорают при пожарах...
   – Если в это время года случаются несчастья, – заметила я, когда открылись двери лифта, – мы первые узнаем о них. Это тяжелый груз.
   – Наверное, так оно и есть.
   – Про это не знаю, но помните пожар от электропроводки?..
   Двери лифта закрылись, и я поехала на второй этаж, который был спроектирован специально, чтобы принимать экскурсии горожан и политиков, заинтересованных в нашей работе. Все лаборатории располагались за витринным стеклом, и сначала ученые, привыкшие проводить часы в уединении, испытывали неудобство. Со временем все изменилось: сотрудники изучали улики, работали с пятнами крови, отпечатками пальцев и волокнами, не обращая особого внимания на тех, кто находился по другую сторону стекла. Но сегодня здесь было пустынно.
   Мир Нейлса Уандера представлял собой обширное пространство, где стояли лабораторные столы с необычными инструментами, приборами и приспособлениями. Вдоль одной стены размещались деревянные ящики со стеклянными дверцами. Уандер превратил их в клеевые камеры, где развешанные на бельевых веревках и прищепках предметы покрывались парами моментального клея, который разогревался на горячих плитках.
   В прошлом полиции редко удавалось снять отпечатки пальцев с беспористых предметов, таких как пластиковые мешки, изоляционная лента и кожа. Затем по чистой случайности обнаружили, что пары моментального клея прилипают к волнистым выступам так же, как опудривающий порошок, отчетливо выявляя остаточный отпечаток. В углу стояла еще одна клеевая камера, которая могла вместить крупный объект – например ружье, винтовку или автомобильный бампер и, теоретически, человеческое тело.
   Камеры влажности проявляли отпечатки на пористых предметах, таких как бумага или дерево. Их обрабатывали нингидрином, хотя Уандер иногда прибегал к быстрому методу: гладил обычным утюгом, – и пару раз даже сжег улики; во всяком случае, так утверждали злые языки. Тут и там стояли осветительные приборы "Недерман", оборудованные вытяжными устройствами для сбора паров и остатков наркотиков с одежды.
   Другие комнаты владений Уандера занимали автоматическая система сравнения пальцевых отпечатков и лаборатория для цифровой обработки аудио– и видеоданных. Он лично следил за работой фотолаборатории, где с автоматической проявочной машины ежедневно сходило более ста пятидесяти катушек фотопленки.
   Мне стоило труда обнаружить Уандера, но в конце концов я нашла его в оттисковой лаборатории, где у одной стены стояла выбитая кем-то дверь, а в углах были сложены коробки из-под пиццы. В этих коробках изобретательные копы перевозили гипсовые слепки отпечатков шин и обуви.
   Уандер сидел перед компьютером, сравнивая на разделенном экране дисплея два отпечатка следов. Я оставила каталку за дверью.
   – Приходится работать самому? – спросила я.
   Его светло-голубые глаза, как всегда, казались отсутствующими, лабораторный халат запачкан пурпурными пятнами нингидрина, в нагрудном кармане протек фломастер.
   – Это хороший отпечаток, – сказал он, указав пальцем на экран, и встал со стула. – Один парень купил новые туфли и, зная, какой скользкой может оказаться кожаная подошва, ножом вырезал на ней рубцы, потому что вскоре собирался жениться и ему не хотелось упасть, ведя невесту к алтарю.
   Я была не в том настроении, чтобы выслушивать анекдотичные случаи.
   – Потом его ограбили. Похитили обувь, одежду и все прочее. Через два дня по соседству изнасиловали женщину. На месте преступления полиция нашла эти странные отпечатки. Кстати, в последнее время в том районе много ограблений.
   Мы вошли в лабораторию с альтернативными источниками света.
   – Оказалось, что это мальчишка. Тринадцать лет. – Уандер покачал головой, включая свет. – Я больше ничего не понимаю в мальчишках. Когда мне было тринадцать, самое плохое, на что я был способен, – это стрелять в птиц из духового ружья.
   Он водрузил "люма-лайт" на штатив.
   – По мне, и это достаточно плохо, – сказала я.
   Пока я раскладывала одежду на белой бумаге под химической вытяжкой, он включил "люма-лайт", и вентиляторы светильника начали вращаться. Через минуту Уандер зажег лампу, вывернув ручку интенсивности до отказа. Положил рядом со мной пару защитных очков и установил на светильник 45-на-нометровый оптический фильтр. Мы надели очки и погасили верхний свет. "Люма-лайт" отбрасывал на пол голубоватый отсвет. За Уандером двигалась его тень, ближайшие флаконы с реактивами светились яркими цветами радуги, разбросав по комнате созвездия неоновых звезд.
   – Знаете, в полицейском управлении завелись идиоты, которые пользуются собственными "люма-лайтами" и с их помощью осматривают место преступления, – раздался в темноте голос Уандера. – Они обрабатывают следы на черном фоне, поэтому я опять должен фотографировать их с включенным "люма-лайтом", но на белом фоне.
   Он начал осмотр с пластиковой мусорной корзины, найденной внутри контейнера, и был немедленно вознагражден слабым свечением смазанных отпечатков, на которые нанес красный дактилоскопический порошок.
   – Хорошее начало, – подбодрила я его. – Продолжайте в том же духе, Нейлс.
   Уандер придвинул штатив ближе к черным джинсам мертвеца, и вывернутый наружу карман начал светиться тусклым красновато-розовым цветом. Я несколько раз ткнула пальцем, защищенным резиновой перчаткой, в ткань и обнаружила на нем ярко светящиеся оранжевые мазки.
   – Не помню, чтобы встречал такой оттенок красного, – задумчиво произнес Уандер.
   Мы потратили целый час на одежду, в том числе ботинки и пояс, но больше ничего не нашли.
   – Определенно это две разные субстанции, – сказал Уандер, когда я включила свет. – Две самостоятельно флюоресцирующие разные субстанции. Никаких пятен краски за исключением порошка, который я наносил на мусорную корзину.
   Я подняла трубку телефона и вызвала морг. Ответил Филдинг.
   – Мне нужно все, что было в карманах нашего неопознанного тела. Все его вещи сушатся на подносе.
   – Там иностранные монеты, щипцы для сигар и зажигалка.
   – Да.
   Мы снова выключили свет, просканировали внешнюю сторону одежды и нашли несколько странных светлых волосков.
   – Они с его головы? – спросил Уандер, когда я в холодном голубом свете пинцетом собрала волоски и положила их в конверт.
   – У него на голове темные жесткие волосы, – ответила я. – Это не его.
   – Похоже на кошачью шерсть. Какая-то длинношерстная порода, представителей которой я больше не разрешаю держать дома. Ангорская? Гималайская?
   – Слишком редкие. Сейчас таких держат очень немногие.
   – Моя жена обожает кошек, – продолжал говорить Уандер. – Одну она назвала Жемчужинкой. Проклятая тварь спала на моей одежде, а когда я собирался ее надевать, на ней всегда было полно шерсти.
   – Уверены, что это кошачья шерсть?
   – Слишком тонкая для собачьей, вам не кажется?
   – Если только она не со скайтерьера. Длинная, прямая, шелковистая.
   – Бледная палевая?
   – Или рыжеватая. Может быть, подшерсток?
   – Не знаю.
   – Возможно, этот парень был заводчиком или общался с заводчиком, – предположил Уандер.