Корнуэлл Патриция. Черная метка

   – А разве нет длинношерстных кроликов?
   – Тук-тук, – послышался голос Филдинга за дверью. Он вошел с подносом в руках, и мы опять включили свет.
   – Есть ангорские кролики, – вспомнила я, – из шерсти которых вяжут свитера.
   – Вы выглядите так, словно опять начали заниматься собой, – обратился Уандер к Филдингу.
   – Хотите сказать, что раньше я так не выглядел?
   Уандер озадаченно посмотрел на Филдинга, будто не знал, что тот фанатик бодибилдинга.
   – В одном кармане мы нашли остаточные следы, – пояснила я своему заместителю. – В том же кармане, в котором лежали деньги.
   Филдинг снял с подноса полотенце.
   – Мне знакомы фунты и немецкие марки, – проговорил он, – но не эти медные монеты.
   – По-моему, это бельгийские франки, – сказала я.
   – Но не имею представления, чьи вот эти бумажные деньги.
   Банкноты были выложены рядком для просушки.
   – Похоже, на них изображен какой-то храм и... что еще?
   – Что такое дирхем? Арабские деньги?
   – Скажу Розе, чтобы проверила.
   – Зачем возить с собой четыре разные валюты? – спросил Филдинг.
   – Если за короткое время нужно побывать во многих странах, – осмелилась предположить я. – Это все, что мне приходит в голову... Нужно как можно скорее отдать остаточные следы на анализ.
   Мы надели защитные очки, и Уандер выключил свет. То же тусклое красновато-розовое свечение и сияющий оранжевый цвет на нескольких банкнотах. Мы просканировали все банкноты с обеих сторон и увидели встречающиеся то там, то здесь крапинки и пятна, а потом – едва заметные волнистые выступы смазанного отпечатка пальца на банкноте в сто дирхемов.
   – Нам везет, – заметил Филдинг.
   – Здорово! – возликовал Уандер. – Я сейчас же этим займусь. Попрошу одного из моих приятелей из Секретной службы пропустить их через все базы данных, чтобы сравнить с сорока пятью миллионами отпечатков.
   Ничто не радовало Уандера больше, чем возможность сплести лассо из улик, которое можно забросить через киберпространство и заарканить преступника.
   – Национальную базу данных ФБР уже запустили? – спросил Филдинг.
   – У Секретной службы есть все образцы, которые имелись в ФБР, но, как обычно, бюро заново изобретает колесо. Тратит огромные деньги на создание собственной базы данных и использует разных поставщиков оборудования, чтобы они в конце концов оказались несовместимыми. Давайте работать, мне еще нужно подготовиться к ужину.
   Он сфокусировал "люма-лайт" на разложившейся темной плоти, прикрепленной булавками к разделочной доске, и на ней немедленно засветились ярко-желтым два пятнышка. Они были немногим больше шляпки гвоздя, располагались симметрично и не смывались.
   – Я уверена, это татуировка.
   – Да, – согласился Уандер. – Не знаю, чем еще это может быть. Ничто другое не подходит.
   В холодном голубом свете кожная ткань со спины мертвеца имела мрачный грязноватый оттенок.
   – Видите, какая она темная на этом участке? – Уандер обвел пальцем область размером с мою ладонь.
   – Интересно, что это? – сказал Филдинг.
   – Не понимаю, почему она такая темная, – задумчиво произнес Уандер.
   – Может быть, черный или коричневый цвет чернил, – предположила я.
   – Ладно, дадим поразмышлять над этим Филу, – проговорил Уандер. – Сколько сейчас времени? Знаете, очень жаль, что Эдит пригласила на сегодня гостей. Мне нужно идти. Доктор Скарпетта, оставляю вас за главного. Черт, черт, черт. Ненавижу, когда Эдит собирается что-то отмечать.
   – Да бросьте, – улыбнулся Филдинг. – Мы же знаем, что на вечеринках вы своего не упустите.
   – Я больше помногу не пью. Пьянею.
   – Пьют, чтобы пьянеть, Нейлс, – напомнила я.
   Настроение Фила Лапойнта нельзя было назвать хорошим, когда я вошла в лабораторию компьютерной обработки изображений, больше похожую на цифровую художественную студию, чем на комнату, в которой сотрудники разбирались с пикселями и изучали контраст всех оттенков цвета, чтобы показать лицо зла. Лапойнт был одним из первых выпускников нашего института, обладал достаточными навыками и решимостью, но еще не научился продвигаться вперед наперекор всем трудностям.
   – Черт возьми, – выругался он, запуская пальцы в свои густые рыжие волосы, и наклонился к большому, двадцатичетырехдюймовому, экрану.
   – Мне жаль вас отрывать, – сказала я.
   Он нетерпеливо застучал по клавишам, затемнив серым цветом стоп-кадр с видеопленки, запечатлевшей момент ограбления ночного магазинчика. Фигура в темных очках и шерстяной шапочке казалась почти незаметной, но изображение продавца выделялось из-за яркого пятна – брызнувшей из головы кровью.
   – Настраиваю изображение и так и сяк, но все равно ничего не получается, – пожаловался Лапойнт со вздохом. – Я уже начал видеть этот кадр во сне.
   – Невероятно, – поразилась я, глядя на экран. – Посмотрите, какая свободная поза. Как будто не происходит ничего особенного. Так, походя, выстрелил в человека.
   – Да, это заметно. – Он потянулся в кресле. – Убил парня ни за что ни про что. Я этого не понимаю.
   – Годика через два поймете, – ответила я.
   – Не хочу становиться циником, если вы имеете в виду именно это.
   – Нет, не это. Просто наконец придете к выводу, что не всегда есть причины.
   Он смотрел на экран, на последнее прижизненное изображение Пайла Гэнта. Я производила его вскрытие.
   – Посмотрим, что мы имеем, – сказал Лапойнт, сдергивая полотенце с кюветы.
   Гэнту было двадцать три года и два месяца. Он работал сверхурочно, чтобы накопить деньги на подарок жене ко дню рождения.
   – Это, должно быть, принадлежит "человеку из контейнера". Думаете, это татуировка?
   Перед тем как получить пулю, Гэнт обмочился.
   – Доктор Скарпетта.
   Я поняла это, потому что задняя часть джинсов и сиденье стула были пропитаны мочой. Выглянув из окна, я увидела, как двое полицейских удерживали его жену, бьющуюся в истерике.
   – Доктор Скарпетта!..
   Она кричала и била себя. Она все еще носила скобы на зубах.
   – Тридцать один доллар двенадцать центов, – пробормотала я.
   Лапойнт сохранил файл изображения и закрыл его.
   – Где? – спросил он.
   – Эти деньги лежали в кассе, – пояснила я.
   Лапойнт развернулся вместе с креслом, открывая ящики в поиске нужных светофильтров и хирургических перчаток. Зазвонил телефон, и он взял трубку.
   – Да, здесь. – Он протянул мне телефонную трубку. – Это вас.
   Звонила Роза.
   – Я связалась с банком, с отделом иностранных валют, – сказала она. – Деньги, о которых вы спрашивали, – марокканские. В настоящий момент один доллар равен девяти и трем десятым дирхема. Поэтому две тысячи дирхемов будут составлять примерно двести пятнадцать долларов.
   – Спасибо, Роза.
   – Есть еще одна интересная деталь, – продолжила она. – Марокканские деньги запрещается вывозить или ввозить в страну.
   – У меня такое чувство, что этот парень делал немало запрещенного, – сказала я. – Позвоните, пожалуйста, еще раз агенту Франсиско.
   – Обязательно.
   Желание понять существующие в БАТ порядки быстро перерастало в страх, что я не нужна Люси. Мне отчаянно хотелось ее увидеть. Я повесила трубку и взяла из кюветы разделочную доску. Лапойнт осмотрел ее под ярким светом.
   – Я настроен не слишком оптимистично, – доложил он.
   – Только не начинайте видеть эту штуку во сне, – предупредила я. – Надежды мало, но можно попытаться.
   То, что осталось от верхнего слоя кожи, походило на темно-зеленую поверхность болота, а подкожные ткани потемнели и высушились, как при копчении. Мы отцентровали разделочную доску под фотокамерой с высоким разрешением, подключенной к видеоэкрану.
   – Не пойдет, – сказал Лапойнт. – Слишком много отражений.
   Он попробовал применить косое освещение, а потом переключился в черно-белый режим. Попытался устанавливать на объектив разные светофильтры. Синий не подошел, желтый тоже оказался бесполезным, но когда он установил красный, на коже снова появились светящиеся пятнышки. Лапойнт их увеличил. Пятна имели правильную круглую форму, напомнившую мне полную луну или злобные желтые глаза оборотня.
   – Мне больше ничего не удастся сделать в реальном времени. Придется фотографировать это, – разочарованно произнес Лапойнт.
   Он сохранил изображение на жестком диске и начал с ним работать. Программа позволяла нам улавливать более двухсот оттенков серого, которые невозможно было увидеть невооруженным глазом.
   Лапойнт работал мышью и на клавиатуре, открывая и закрывая окна, используя настройки контраста и яркости, увеличивая и сжимая изображение. Он удалил фоновые шумы, или "мусор", как он их назвал, и мы начали различать волосяные поры, а потом – пунктир, оставшийся от иглы татуировщика. Начинал складываться рисунок. Из темноты выступили черные волнистые штрихи, ставшие шерстью или перьями. Черная линия с побегами лепестков превратилась в когтистую лапу.
   – Что вы думаете об этом? – спросила я.
   – Думаю, что лучше у нас не получится, – нетерпеливо ответил он.
   – Мы знаем какого-нибудь специалиста по татуировкам?
   – Почему бы вам не спросить своего гистолога?

Глава 21

   Я нашла Джорджа Гара в его лаборатории – он извлекал пакет с ленчем из холодильника, надпись на котором гласила: "Не для пищевых продуктов". Внутри холодильник был испещрен пятнами от нитрата серебра и муциновой кислоты, в нем стояли реактивы Шиффа, малосовместимые с пищей. – Это никуда не годится, – сказала я.
   – Извините, – заикаясь, произнес он, ставя пакет на стол и закрывая дверцу.
   – У нас есть холодильник в комнате отдыха, Джордж, – напомнила я. – Вы вполне можете им пользоваться.
   Он не ответил, и я поняла, что он, вероятно, стесняется заходить в комнату отдыха. Я глубоко сочувствовала ему. Трудно представить, через что он прошел в детстве, когда не мог говорить не заикаясь. Возможно, этим объясняется его увлечение татуировками. Может быть, благодаря им он чувствовал себя особенным и мужественным.
   Я отодвинула стул и села.
   – Джордж, можно задать вам вопрос о татуировках?
   Он покраснел.
   – Они меня восхищают, поэтому я решила обратиться к вам за помощью.
   – Конечно, – неуверенно сказал он.
   – Вы посещаете одного мастера? Настоящего специалиста с большим опытом?
   – Да, – ответил он. – Я пойду не ко всякому.
   – Он работает поблизости? Я спрашиваю, потому что мне нужно задать несколько вопросов, а мне не хочется попасть к темной личности – если вы понимаете, о чем я говорю.
   – Пит, – не задумываясь, произнес он. – Это его имя. Джон Пит. Он хороший парень. Хотите, я ему позвоню? – спросил он, сильно заикаясь.
   – Буду вам очень благодарна.
   Гара вытащил из заднего кармана маленькую записную книжку и нашел номер. Дозвонившись до Пита, он рассказал, кто я, и по-видимому, Пит охотно согласился.
   – Вот. – Гара протянул мне трубку. – Объясните ему все остальное.
   Это оказалось нелегко. Пит был дома и недавно проснулся.
   – Значит, вы можете помочь? – поинтересовалась я.
   – Я видел достаточно много флешей.
   – Простите, я не знаю, что это такое.
   – Флеши – это трафареты. Знаете, которыми пользуются дизайнеры. У меня вся стена ими покрыта. Поэтому, я думаю, вам лучше прийти ко мне, а не мне к вам. Вы можете увидеть что-то дающее ключ к разгадке. Но предупреждаю, я не работаю по средам и четвергам. А пятницы вообще меня убивают без ножа. Я все еще прихожу в себя. Но вам открою, поскольку это важно. Вы приведете человека с этой татуировкой?
   Он все же не понял, о чем идет речь.
   – Нет, я принесу татуировку, но не человека.
   – Погодите, – сказал он. – Ладно-ладно, теперь понятно. Вы срезали ее с трупа.
   – Сможете это выдержать?
   – Ну да, черт возьми. Я все выдержу.
   – В какое время зайти?
   – Чем скорее, тем лучше.
   Я повесила трубку, повернулась и вздрогнула: стоя в дверях, за мной наблюдал Раффин. У меня было такое чувство, что он вошел некоторое время назад и слушал мой разговор. Я его не видела, так как находилась у стола, готовясь записывать. Его лицо было уставшим, с красными глазами, словно он пил полночи.
   – Ты плохо выглядишь, Чак, – не слишком любезно поприветствовала его я.
   – Я хотел отпроситься. Кажется, я заболеваю.
   – Мне очень жаль. Сейчас распространяется опасный и заразный штамм, но он передается через Интернет. Называется "вирус шесть тридцать". Заключается в том, что люди спешат с работы домой и включают компьютеры. Если у них дома есть компьютеры.
   Лицо Раффина побелело.
   – Очень интересно, – сказал Гара. – Но я не понял, при чем здесь шесть тридцать.
   – Это время, когда все подключаются к Интернету по домашним компьютерам, – пояснила я. – Конечно, Чак, ты можешь идти домой. Отдыхай. Я тебя провожу до машины. По дороге остановимся в декомпозиционном зале и захватим татуировку.
   Я уже сняла ее с разделочной доски и поместила во флакон с формалином.
   – Говорят, зима будет жуткой, – начал болтать Раффин. – Я слушал радио этим утром, пока ехал на работу, и там сказали, что ближе к Рождеству придут холода, а потом, в феврале, опять наступит весна.
   Я открыла автоматические двери декомпозиционного зала и вошла. Здесь с одеждой "человека из контейнера" работали эксперт-трасолог Ларри Познер и студент нашего института.
   – Рада вас видеть, ребята, – поприветствовала я.
   – Должен признаться, вы задали нам задачку, – сказал Ларри Познер, отскребая скальпелем грязь с ботинка на лист белой бумаги. – Познакомьтесь с Карлайлом.
   – Он у вас что-то преподает? – спросила я молодого человека.
   – Иногда, – ответил он.
   – Как дела, Чак? – проговорил Познер. – Что-то ты плохо выглядишь. Не заболел?
   – Пока держусь. – Чак продолжал играть в больного.
   – Жаль, тебе не повезло с Ричмондским управлением полиции, – сочувственно произнес эксперт.
   На Раффина это произвело впечатление разорвавшейся бомбы.
   – Что-что? – спросил он.
   Познер с неловким видом ответил:
   – Слышал, тебя не взяли в полицейскую академию. Знаешь, я просто хотел сказать, чтобы ты не отчаивался.
   Взгляд Раффина метнулся к телефону.
   – Пока это мало кто знает, – продолжал Познер, работая со вторым ботинком. – Я провалил первые два экзамена по химии в Виргинском университете.
   – Неужели... – пробормотал Раффин.
   – Надо же! – Карлайл поморщился с притворным отвращением. – А мне сказали, если поступлю сюда, у меня будут лучшие преподаватели в мире. Хочу получить свои деньги обратно.
   – Мне нужно вам что-то показать, доктор Скарпетта, – сказал Познер, поднимая пластиковую маску.
   Он положил скальпель, по-особому сложил лист бумаги и перешел к черным джинсам, с которыми работал студент. Джинсы были аккуратно разложены на покрытой простыней каталке. Брючины были отвернуты наизнанку до бедер, и Карлайл осторожно цеплял остроносым пинцетом отдельные волоски.
   – Это чертовски непонятная вещь, – произнес Познер, указывая пальцем в перчатке, пока его ученик осторожно отворачивал джинсы еще на дюйм. – Мы собрали несколько десятков волосков, – продолжал Познер. – Когда начали отворачивать брюки, нашли, как и ожидалось, лобковые волосы в промежности, но потом появились эти светлые волосы. Чем ниже мы спускаемся, тем их больше. Это трудно объяснить.
   – Похоже, так, – согласилась я.
   – Может быть, какое-нибудь длинношерстное животное вроде персидской кошки? – предположил Карлайл.
   Раффин открыл дверцы шкафа и вынул пластиковую банку с формалином, в котором хранилась татуировка.
   – Например, если она спала на джинсах, когда они были вывернуты наизнанку? – продолжал Карлайл. – Знаете, когда мне неохота возиться с джинсами, я снимаю их как придется и бросаю на кресло. А мой пес обожает спать на одежде.
   – Наверное, тебе не приходило в голову, что вещи можно складывать в ящики или вешать на вешалки, – заметил Познер.
   – Это мое домашнее задание?
   – Пойду найду пакет, чтобы положить эту штуку, – сказал Раффин, держа банку в руке. – На случай если она будет протекать или что-то в этом роде.
   – Хорошая идея, – ответила я и обратилась к Познеру: – Как быстро вы сможете определить, чьи они?
   – Отвечу вопросом на вопрос: как быстро вам это нужно?
   Я вздохнула.
   – Ладно-ладно.
   – Ларри, мы отправили срочный запрос в Интерпол на идентификацию этого парня.
   – Можете не объяснять. Я знаю: если вы говорите "надо", на это есть причины. Наверное, это был глупый вопрос.
   – А что с Чаком? Похоже, он не знал, что его не приняли в полицейскую академию. Об этом болтают все в отделе.
   – Во-первых, я не слышала, что его не приняли. А во-вторых, не понимаю, почему об этом известно всем.
   Сказав это, я вспомнила слова Марино. Он хотел проучить Раффина, поэтому не исключено, что он каким-то образом узнал об этом и с радостью распространил известие.
   – Говорят, Брей лично приложила к этому руку, – продолжал Познер.
   Через секунду вернулся Раффин с пакетом в руке. Мы вышли из декомпозиционного зала и помылись каждый в своей раздевалке. Я не спешила, заставив Раффина ждать в холле и понимая, что с каждым мгновением его тревога возрастает. Когда я наконец появилась, мы молча направились к выходу. Он дважды останавливался, чтобы нервно попить воды.
   – Надеюсь, у меня нет температуры, – сказал он.
   Я остановилась, посмотрела на него и приложила тыльную сторону ладони к его щеке. Раффин невольно отдернулся.
   – По-моему, ты в полном порядке, – уверила я.
   Мы проследовали через холл на автостоянку, и к этому времени Чак явно испугался всерьез.
   – Что-нибудь не так? – наконец не выдержал он, покашляв и надев солнцезащитные очки.
   – Почему ты меня об этом спрашиваешь? – невинным тоном поинтересовалась я.
   – Вы провожаете меня до машины и вообще...
   – Я иду к своей машине.
   – Мне жаль, что я рассказал вам о проблемах в отделе, про Интернет и прочее, – пробормотал он. – Я знаю, лучше было бы промолчать, чтобы вы не сердились.
   – Почему ты думаешь, что я на тебя рассердилась? – спросила я, открывая свою машину.
   Он замолчал. Я открыла багажник и положила в него пакет с пластиковой банкой.
   – Здесь на кузове царапина. Наверное, от камня из-под колеса, но она начала ржаветь...
   – Чак, я хочу, чтобы ты меня услышал, – спокойно произнесла я. – Мне все известно.
   – Что известно? Не понимаю, о чем вы... – Он запнулся.
   – Ты прекрасно понимаешь.
   Я села на переднее сиденье и включила мотор.
   – Садись, Чак, – сказала я. – Не стоит стоять на холоде. Особенно если ты болен.
   Он заколебался, потом, почти физически излучая страх, обошел машину и сел рядом.
   – Жалко, ты не смог приехать в "Бакхед". У нас был интересный разговор с заместителем шефа Брей, – сказала я, когда он захлопнул дверцу.
   Раффин раскрыл рот от удивления.
   – Мне стало легче после того, как я получила ответы на многие вопросы, – продолжила я. – Электронная почта, Интернет, слухи о моем увольнении, утечка информации...
   Я замолчала в ожидании его ответа и удивилась, когда он выпалил:
   – Поэтому меня ни с того ни с сего не взяли в полицейскую академию, так ведь? Вечером вы встречаетесь, а утром я получаю известие. Вы облили меня грязью, из-за вас я не попал в полицию, а потом вы всем это рассказали, чтобы унизить меня.
   – Мы ни разу о тебе не вспомнили. И я определенно ничего о тебе не говорила.
   – Ерунда. – Его сердитый голос задрожал, словно он собирался расплакаться. – Мне всю жизнь хотелось стать копом, а теперь вы все испортили.
   – Нет, Чак, это ты все испортил!
   – Позвоните ей и скажите что-нибудь. Вы же можете, можете, – заныл он, как расстроенный ребенок. – Пожалуйста.
   – Зачем ты должен был встретиться с Брей вчера вечером?
   – Она мне приказала приехать. Не знаю, что ей было нужно. Она просто послала сообщение по пейджеру и заставила быть на автостоянке напротив "Бакхеда" в семнадцать тридцать.
   – И конечно, по ее мнению, ты так и не приехал. Возможно, именно поэтому утром тебя ждали плохие новости. Ты так не думаешь?
   – Наверное, – пробормотал он.
   – Как ты себя чувствуешь? Все еще нездоровится? Если все нормально, то я сейчас еду в Питерсберг и хочу, чтобы ты отправился со мной. Нужно закончить этот разговор.
   – Ну, я...
   – Ну что, Чак?
   – Я тоже хочу закончить этот разговор, – вздохнул он.
   – Начни с того, как ты познакомился с заместителем шефа полиции Брей. С моей точки зрения, твои на первый взгляд личные отношения с самым могущественным человеком в полиции кажутся весьма странными.
   – Представьте, как я себя чувствовал, когда все это началось, – невинно ответил он. – Понимаете, пару месяцев назад мне позвонила детектив Андерсон и сказала, что она, как новичок, хотела бы поговорить со мной о судебно-медицинском отделе и мы можем встретиться за обедом в закусочной "Ривер-Сити". Тогда и начались мои злоключения. Теперь я понимаю, что должен был рассказать вам о ее звонке. Должен был предупредить. Но вы большую часть дня читали лекции, мне не хотелось вас беспокоить, а доктор Филдинг выступал в суде. Поэтому я ответил Андерсон, что буду рад помочь.
   – Ну, достаточно очевидно, что многого она не узнала.
   – Она меня подставила. Когда я вошел в "Ривер-Сити", то не поверил своим глазам. Рядом с Андерсон сидела заместитель шефа полиции Брей, и она тоже хотела знать все о том, как работает наш отдел.
   – Понятно. Большой сюрприз для тебя.
   – Кажется, я был действительно польщен, но нервничал, так как не понимал, что происходит. Вдруг ни с того ни с сего она предлагает мне пройтись с ней до полицейского управления.
   – Почему ты не рассказал мне об этом с самого начала? – спросила я, поворачивая с Пятой улицы на шоссе.
   – Не знаю... – неуверенно ответил он.
   – А по-моему, знаешь.
   – Я боялся.
   – Может, это было связано с твоим желанием стать полицейским?
   – Давайте говорить честно, – произнес он. – Для меня это была хорошая возможность. К тому же Брей откуда-то знала о моих интересах, и когда мы зашли к ней в кабинет, она закрыла дверь и усадила меня напротив себя.
   – Андерсон присутствовала при этом?
   – Нет, только мы с Брей. Она заявила, что с моим опытом я могу рассчитывать на должность техника-криминалиста. Я чувствовал себя так, словно выиграл в лотерею.
   Я внимательно следила за дорогой, избегая маневров слишком агрессивных водителей, а Раффин продолжал рассказывать:
   – Должен признаться, я после этого ходил как во сне и потерял интерес к работе. Мне жаль, – добавил он. – Но через две недели Брей прислала письмо по электронной почте...
   – Откуда она узнала твой электронный адрес?
   – Э-э, она его попросила. Итак, она прислала письмо, в котором предложила заехать к ней домой в семнадцать тридцать, чтобы обсудить что-то важное и конфиденциальное. Уверяю вас, доктор Скарпетта, мне не хотелось ехать. Я знал: случится что-то плохое.
   – Например?
   – Я думал, может, она ко мне неравнодушна или что-то вроде этого.
   – Ну и как? Что произошло, когда ты приехал?
   – Господи, мне трудно об этом говорить.
   – Все же расскажи.
   – Она предложила мне пива и подсела совсем рядом. Задавала разные вопросы обо мне, будто на самом деле интересовалась мной как личностью.
   – И?..
   Впереди остановился тяжело груженный грузовик, и мне пришлось объезжать его на скорости.
   – Ненавижу грузовики, – сказала я.
   – Я тоже, – поддакнул Чак.
   Меня тошнило от его лизоблюдства.
   – Что случилось дальше?
   Раффин тяжело вздохнул. Он стал очень заинтересованно наблюдать за несущимися на нас машинами и дорожными рабочими, копошащимися у куч асфальта. Казалось, этот участок шоссе около Питерсберга постоянно ремонтировали, начиная с Гражданской войны.
   – Она была не в форме, если вы понимаете, о чем я говорю, – возобновил он свой чрезмерно откровенный рассказ. – Она... Ну, на ней был деловой костюм, но, по-моему, без лифчика, иначе блузка... она казалась как бы прозрачной.
   – Пыталась ли Брей соблазнить тебя или делать какие-нибудь предложения, если не считать того, как она была одета? – спросила я.
   – Нет, но было похоже, она надеется, что я первый проявлю инициативу. Теперь я понимаю, почему она так вела себя. Она не совершала никаких действий, но и не допускала, чтобы это начал я. Это был еще один способ контролировать меня. Когда она предложила еще пива, то достигла того, чего добивалась. Брей сказала, важно, чтобы я узнал о вас правду.
   – В чем она заключается?
   – Она заявила, что вы неуравновешенны. Все знают, что вы потеряли хватку – я повторяю дословно, – что вы почти банкрот, так как вы компульсивная личность с маниакальным пристрастием к покупкам...
   – Я компульсивная личность?
   – Брей еще говорила о вашем доме и автомобиле.
   – Что о моем доме? – спросила я, сознавая, что Раффин, среди прочего, знал и о доме, и об автомобиле.
   – Не помню, – ответил он. – Но самое худшее, наверное, то, как она говорила о вашей работе. Что вы разваливаете дела и детективы жалуются за исключением Марино. Он покрывает вас, поэтому ей в конце концов придется что-то с ним делать.
   – И она это сделала, – заметила я абсолютно бесстрастно.
   – Нужно ли продолжать? Не хочу повторять все, что она о вас говорила!
   – Чак, хочешь получить возможность начать все сначала?