Корнуэлл Патриция. Черная метка

   – Марино, – торопливо проговорила я, – возможно, убийца купается в реке в надежде, что это поможет ему излечиться. Не живет ли он рядом с рекой?
   Он немного подумал, на его лице появилось странное выражение. В коридоре послышались быстрые шаги.
   – Будем надеяться, что никто из владельцев старых поместий не пропал, – покачал головой Марино. – Их много вдоль реки. У меня плохие предчувствия.
   В кабинет ворвался Филдинг и заорал на Марино:
   – Что вы себе позволяете?!
   Лицо Фиддинга стало ярко-красным, жилы на шее напряглись. Я никогда не слышала, чтобы он повышал голос на кого-нибудь.
   – Вы допустили чертовых репортеров на место происшествия, прежде чем мы его обследовали! – набросился он на Марино.
   – Ладно-ладно, – отозвался тот, – успокойтесь. На место какого происшествия я допустил чертовых репортеров?
   – Убита Диана Брей! – воскликнул Филдинг. – Эти новости передают по всем каналам. Подозреваемый арестован. Это детектив Андерсон.

Глава 39

   Когда мы повернули на Виндзор-фармз, небо затянулось тучами, снова начинался дождь. Современный автомобиль, на котором мы ехали, выглядел инородным телом среди каменных домов поздней английской готики, удобно располагавшихся под старыми деревьями.
   Я не слишком хорошо знала своих соседей, чтобы волноваться за их безопасность. Мне казалось, потомственное богатство старинных семей и элегантные дома на улицах с английскими названиями сами по себе являются надежной крепостью. Я не сомневалась, что скоро все изменится.
   Диана Брей жила на окраине этого района, где за кирпичной стеной беспрестанно шумела Центральная автострада. Повернув на узкую улочку, я ужаснулась: ее наводнили репортеры. Машины и грузовики телевизионщиков блокировали движение. Полицейские автомобили, которых было меньше раза в три, скопились перед одноэтажным деревянным коттеджем под двухскатной крышей с массивной каминной трубой, который словно был привезен из Новой Англии.
   – Ближе я не подъеду, – сказала я Марино.
   – Посмотрим, – ответил он, дергая ручку дверцы.
   Он вышел под дождь и решительно направился к радиофургону, наполовину въехавшему на газон дома Брей. Водитель опустил окно и имел глупость выставить микрофон.
   – Пошел вон! – яростно заревел Марино.
   – Капитан Марино, вы можете подтвердить?..
   – Убери свой хренов фургон! Немедленно!
   Закрутились колеса, выбрасывая траву и грязь, и фургон сдвинулся с места. Он остановился посреди улицы, а Марино пнул заднее колесо другой машины.
   – Убирайся! – приказал он.
   Водитель отъехал, включив "дворники" на полную скорость, и припарковался на чьем-то газоне двумя домами дальше. Когда я вышла из машины, захватив с заднего сиденья рабочий чемодан, в лицо хлестнул дождь, а порыв ветра толкнул в грудь с почти человеческой силой.
   – Очень хочется верить, что твой последний акт милосердия не попадет на экраны телевизоров, – заметила я, подойдя к Марино.
   – Какой козел здесь командует?
   – Надеюсь, что ты, – ответила я, наклонив голову от ветра.
   Марино взял меня за руку. На подъездной дорожке дома Брей стоял синий "форд-контур". За ним припарковалась патрульная машина. Один полицейский сидел на переднем сиденье, второй – на заднем вместе с Андерсон. Она выглядела рассерженной и истеричной, качала головой и быстро что-то говорила.
   – Доктор Скарпетта? – Ко мне подходил телерепортер, позади которого снимал оператор.
   – Узнаешь свой арендованный автомобиль? – тихо спросил Марино. По его лицу стекали капли дождя, он смотрел на темно-синий "форд" со знакомыми номерами: RGG-7112.
   – Доктор Скарпетта?
   – Никаких комментариев.
   Когда мы проходили мимо машины, Андерсон на нас не взглянула.
   – Можете сказать?.. – не отставали репортеры.
   – Нет, – ответила я, поднимаясь по ступенькам.
   – Капитан Марино, по слухам, в полицию поступило сообщение...
   Шелестел дождь, урчали двигатели автомобилей. Мы поднырнули под желтую оградительную ленту, протянутую между перилами крыльца. Дверь неожиданно открылась, и нас впустил в дом полицейский по имени Баттерфилд.
   – Рад вас видеть, – сказал он нам обоим. – Я думал, ты в отпуске, – добавил он, глядя на Марино.
   – Да. Все правильно, меня ушли в отпуск.
   Мы надели перчатки, и Баттерфилд затворил за нами дверь. Его лицо было напряжено, глаза внимательно осматривали все вокруг.
   – Рассказывай, – предложил ему Марино, оглядывая прихожую и видимую часть гостиной.
   – Из телефонной будки неподалеку поступил звонок в девять-один-один. Мы приезжаем и находим ее. Кто-то сделал из нее котлету, – сказал Баттерфилд.
   – Что еще? – спросил Марино.
   – Изнасилование и, похоже, ограбление. Бумажник на полу, денег в нем нет, сумочка выпотрошена... Смотрите, куда ступаете, – добавил полицейский, как будто мы сами не знали.
   – Черт побери, у нее были деньги, большие деньги! – восхитился Марино, разглядывая необыкновенно дорогую мебель в роскошном доме Брей.
   – Это еще цветочки, – произнес Баттерфилд.
   Прежде всего меня поразила коллекция часов в гостиной. Здесь были настенные и каминные часы, отделанные розовым и красным деревом, часы с календарями, часы с сюрпризами – все антикварные и показывающие одно и то же время. Они громко тикали и свели бы меня с ума, приведись мне жить среди их монотонного постоянного напоминания о быстротечности жизни.
   Она любила старинные английские вещи, великолепные и бездушные.
   Напротив телевизора располагалась софа и вращающаяся книжная полка с перегородками из искусственной кожи. Повсюду были расставлены жесткие кресла с богато украшенной обивкой, стояла ширма из атласного дерева. Возвышался массивный буфет, отделанный черным деревом. Тяжелые, расшитые золотом дамастовые шторы были задернуты, бантовые складки балдахина затянуты паутиной. Я не увидела ни одного произведения искусства, ни единой скульптуры или картины, каждая деталь отражала холодную, властную натуру Брей. Она нравилась мне все меньше. Неприятно чувствовать подобное к забитому насмерть человеку, но это было так.
   – Откуда у нее деньги? – спросила я.
   – Понятия не имею, – пробурчал Марино.
   – Мы все этому удивлялись, когда ее сюда перевели, – сказал Баттерфилд. – Вы видели ее машину?
   – Нет, – ответила я.
   – Ха! – возразил Марино. – Она каждый вечер приезжала домой на новой "краун-виктории".
   – У нее дьявольский "ягуар", красный, как пожарная машина. Стоит в гараже. Модель девяносто восьмого или девяносто девятого года. Страшно подумать, сколько он стоит. – Полицейский покачал головой.
   – Примерно две твои годовые зарплаты, – заявил Марино.
   – Скажешь тоже.
   Они начали обсуждать вкусы и богатство Брей, словно забыв о ее мертвом теле. Я не нашла свидетельств встречи с убийцей в гостиной. Вряд ли комната вообще использовалась, или кто-то ее тщательно убрал.
   Кухня находилась справа от гостиной, я заглянула туда в поисках следов крови или насилия, но ничего не обнаружила. Кухня тоже не производила впечатления обжитой. На столах и полках не было ни пятнышка. Я не заметила никаких продуктов, кроме пакета кофе из "Старбакса" и трех бутылок сухого вина.
   Сзади подошел Марино, протиснулся мимо меня к холодильнику и открыл его.
   – Не похоже, что она любила готовить, – сказал он, осматривая полупустые полки.
   В холодильнике стоял пакет двухпроцентного молока, лежали мандарины, пачка маргарина, коробка шоколадных батончиков и приправы. В морозильнике было пусто.
   – Кажется, она мало бывала дома или всегда ела в ресторанах, – заметил он, наступая на педаль мусорного ведра.
   Из него он вытащил порванную коробку из-под пиццы, винную и три пивные бутылки. Сложил фрагменты квитанции о доставке.
   – Половинка пепперони, двойная порция сыра, – прочитал он. – Доставлено вчера вечером в пять пятьдесят три.
   Он опять покопался в ведре и вытащил смятые салфетки, три ломтика пиццы и по меньшей мере с полдюжины сигаретных окурков.
   – Теперь мы подошли к самому интересному, – произнес он. – Брей не курила. Похоже, вчерашний вечер она провела в компании.
   – Во сколько поступил звонок в полицию?
   – В девять ноль четыре. Примерно полчаса назад. И мне не кажется, что этим утром она готовила кофе, читала газету или что-нибудь в этом роде.
   – Уверен, этим утром она уже была мертва, – высказался Баттерфилд.
   Мы двинулись по покрытому ковровой дорожкой коридору в хозяйскую спальню, находившуюся в задней части дома. Подойдя к распахнутым дверям, остановились. Нам показалось, что и свет и воздух наполнились насилием. Оно заглушало все звуки; следы жестокости и разрушения были видны повсюду.
   – Ну дела, – тихо пробормотал Марино.
   Побеленные стены, пол, потолок, мягкие стулья, шезлонг были залиты кровью, которая казалась частью замысла дизайнера. Но эти капли, пятна и потеки не были краской, это были следы страшной ярости психопата. Высохшие брызги и капли испещрили старинные зеркала, на полу толстым слоем темнели густеющие лужи крови.
   Огромная двуспальная кровать пропиталась кровью, и, как ни странно, постельное белье было сдернуто.
   Диана Брей была избита так, что невозможно было определить, к какой расе она принадлежит. Брей лежала на спине, зеленая атласная блузка и черный прозрачный бюстгальтер валялись на полу. Я подняла их. Они были сорваны с тела. Каждый дюйм ее кожи покрывали высохшие пятна и разводы, опять напомнившие мне рисунки пальцем. Лицо представляло собой кашу из раздробленных костей и измочаленной плоти. На левом запястье болтались разбитые золотые часы. На правой руке золотое кольцо вдавлено в кость.
   Мы долго смотрели на эту ужасную сцену. Брей была раздета до пояса. На первый взгляд черные вельветовые брюки и пояс не были повреждены. Ступни и ладони были искусаны, и на этот раз Оборотень не позаботился уничтожить следы укусов. На ступнях и ладонях остались отпечатки широко расставленных узких зубов, непохожих на человеческие. Оборотень кусал, лизал кровь и избивал: увечья и повреждения Брей – особенно на лице – кричали о неизбывной ярости. Возможно, она знала убийцу, как и другие жертвы Оборотня.
   Только он не знал их. Оборотень и его жертвы не встречались лицом к лицу до тех пор, пока он не подходил к их дверям. Их встречи существовали лишь в адских фантазиях убийцы.
   – Что с Андерсон? – спросил Марино Баттерфилда.
   – Она услышала об убийстве, и у нее поехала крыша.
   – Интересно. Это значит, у нас здесь нет детектива?
   – Марино, дай мне свой фонарик, – попросила я.
   Я посветила на кровать. На передней спинке и ночнике виднелись брызги крови, разлетавшиеся, когда убийца наносил удары. Пятна крови остались и на ковре. Я нагнулась, осмотрела окровавленный пол рядом с кроватью и нашла светлые длинные волосы. Такие же обнаружила на теле Брей.
   – Нам приказали оцепить место происшествия и ждать начальника, – сказал один из полицейских.
   – Какого начальника? – спросил Марино.
   Я посветила под углом на кровавые следы от ботинок рядом с постелью. На них отчетливо различался рисунок подошвы, и я подняла взгляд на полицейских.
   – Э-э, наверное, самого шефа. Думаю, он хочет оценить ситуацию, прежде чем что-то предпринять, – говорил Баттерфилд Марино.
   – Хреново, – произнес Марино. – Когда он появится, будет мокнуть под дождем.
   – Сколько человек входили в эту комнату?
   – Не знаю, – сказал один из полицейских.
   – Если не знаете, значит, слишком много, – заметила я. – Кто-нибудь из вас дотрагивался до тела? Как близко вы подходили?
   – Я не подходил.
   – Нет, мэм.
   – Чьи это следы? – показала я на отпечатки. – Мне нужно знать. Ведь если они не ваши, то убийца находился здесь достаточно долго, чтобы кровь успела засохнуть.
   Марино взглянул на обувь полицейских. Оба в черных форменных ботинках. Марино присел на корточки и посмотрел на едва различимый рисунок подошвы на паркете.
   – Мне нужно начинать, – заявила я, доставая из чемодана тампоны и химический термометр.
   – Здесь слишком много народу! – объявил Марино. – Купер, Дженкинс, пойдите займитесь чем-нибудь полезным.
   Он ткнул большим пальцем в сторону открытой двери спальни. Они удивленно смотрели на него. Один начал было что-то говорить.
   – Заткнись, Купер, – предложил ему Марино. – И оставь мне камеру. Если у тебя был приказ оцепить место преступления, это не означает, что ты должен работать на нем. Что, не можете отказать себе в удовольствии полюбоваться на свою начальницу в таком виде? В этом причина? Сколько еще козлов заходило сюда поглазеть?
   – Погодите... – запротестовал Дженкинс.
   Марино выхватил у него из рук фотокамеру.
   – Давай сюда рацию!
   Дженкинс неохотно снял ее с пояса и протянул Марино.
   – Идите, – сказал тот.
   – Капитан, нам не положено расставаться с рацией.
   – Разрешаю нарушить правила.
   Марино не стал напоминать, что он отстранен от должности. Дженкинс и Купер поспешно вышли.
   – Вот сукины дети! – бросил Марино им вслед.
   Я повернула тело Брей на бок. Трупное окоченение уже наступило, а это означало, что она была мертва не менее шести часов. Перед тем как вставить термометр в анальное отверстие, я стащила с нее брюки и взяла мазок на семенную жидкость.
   – Нужен детектив и техники-криминалисты, – говорил Марино по рации.
   – Девятый, назовите адрес.
   – Адрес прежний, – загадочно ответил Марино.
   – Принято, Девятый, – сказала женщина-диспетчер.
   – Минни, – пояснил Марино.
   Я недоуменно посмотрела на него.
   – Мы начинали с ней вместе. Она мой агент в диспетчерской.
   Я вынула термометр и взглянула наделения.
   – Тридцать шесть и одна десятая. Первые восемь часов тело остывает примерно на градус в час. Но она остывала немного быстрее, потому что наполовину раздета. Какая температура в комнате?
   – Не знаю. Лично мне жарко, – ответил Марино. – Она была убита прошлым вечером, это мы можем сказать наверняка.
   – Содержимое ее желудка расскажет нам больше. Мы можем определить, как убийца попал в дом?
   – Я проверю окна и двери после того, как мы закончим здесь.
   – Длинные линейные рваные раны, – говорила я, касаясь ран в поисках остаточных улик, которые могут исчезнуть, прежде чем тело попадет в морг. – Нанесены орудием наподобие монтажной лопатки. Имеются также вдавленные области. По всему телу.
   – Возможно, от рукоятки монтажной лопатки, – заметил Марино, вглядываясь.
   – Но что оставило эти следы? – спросила я.
   В нескольких местах матраса остались бороздчатые окровавленные следы от какого-то предмета. Длина полос составляла дюйма полтора, между ними виднелся промежуток шириной примерно в одну восьмую дюйма, размер области был приблизительно равен моей ладони.
   – Проследи, чтобы проверили сток в ванной на кровь, – напомнила я, когда в коридоре зазвучали голоса.
   – Надеюсь, это посланцы богов, – произнес Марино, имея в виду Хэма и Эгглстона.
   Они появились с рабочими чемоданчиками.
   – Вы имеете представление, что случилось? – спросил их Марино.
   Оба криминалиста уставились на кровать широко открытыми глазами.
   – Матерь божья, – наконец прошептал Хэм.
   – Кто-нибудь может сказать, что здесь произошло? – попросил Эгглстон, не отрывая взгляд от того, что осталось от Брей.
   – Мы знаем столько же, сколько вы, – ответил Марино. – Почему вас не вызвали раньше?
   – Мне интересно, как вы узнали об этом, – сказал Хэм. – Нам никто ничего не говорил.
   – У меня свои источники информации.
   – Кто сообщил журналистам? – спросила я.
   – Наверное, у них тоже есть свои источники информации, – предположил Эгглстон.
   Они с Хэмом начали открывать чемоданы и устанавливать оборудование. Из конфискованной Марино рации неожиданно раздался его позывной, напугав всех нас.
   – Проклятие, – пробормотал он. – Девятый на связи, – сказал он в рацию.
   Хэм и Эгглстон надели бинокулярные увеличительные стекла.
   – Девятый, десять пять от Триста четырнадцатого, – отозвалась рация.
   – Триста четырнадцатый, вы подъехали? – выкрикнул Марино.
   – Нужно, чтобы вы вышли к крыльцу, – послышался голос.
   – Десять десять, – отказался Марино.
   Криминалисты начали проводить измерения в миллиметрах с помощью дополнительных увеличительных очков, напоминавших ювелирные. Бинокуляры увеличивали всего в три с половиной раза, а некоторые брызги крови были слишком малы для такого увеличения.
   – Вас хотят видеть. Немедленно, – не умолкала рация.
   – Господи, здесь повсюду разбросы. – Эгглстон имел в виду брызги крови от взмахов орудия убийства.
   – Не могу, – ответил Марино по рации.
   Триста четырнадцатый не ответил, и я заподозрила, что усилия Марино были напрасны. Я оказалась права. Через пару минут в коридоре прозвучали шаги, и вошел шеф полиции Родни Харрис. Он остановился в дверях с каменным лицом.
   – Капитан Марино?
   – Да, сэр, слушаю. – Он изучал пол у входа в ванную.
   Хэм с Эгглстоном – в черных комбинезонах, резиновых перчатках, с увеличительными приборами на голове – только усиливали холодный ужас от места преступления. Они работали с углами, осями и точками схождения, чтобы геометрически реконструировать сцену убийства и каждый удар.
   – Сэр, – произнесли оба.
   Харрис не отрываясь смотрел на постель, играя желваками. Он был невысоким невзрачным человеком с редеющими рыжими волосами, время от времени объявлявшим войну своему излишнему весу. Не знаю, возможно, таким его сделали постоянные поражения в этой войне и другие невзгоды, но Харрис был тираном. Агрессивным и сразу давал понять, что не любит женщин, не знающих своего места, и именно поэтому я не понимала, зачем он взял на работу Брей. Возможно, он думал, она улучшит его имидж.
   – Предупреждаю со всем возможным к вам уважением, шеф, – проговорил Марино, – не приближайтесь ни на шаг.
   – Мне хотелось бы знать, капитан, кто сообщил об этом журналистам, – сказал Харрис тоном, который испугал бы большинство людей, которых я знала. – Вы делаете это назло или просто игнорируете мои приказы?
   – Скорее последнее, шеф. Не имею ничего общего с прессой. Когда мы с доком подъехали, они уже были здесь.
   Харрис взглянул на меня, словно только что заметил. Хэм и Эгглстон забрались на стремянки, прячась за своей работой.
   – Что с ней произошло? – спросил меня Харрис слегка изменившимся голосом. – Боже мой!
   Он закрыл глаза и покачал головой.
   – Забита до смерти неизвестным предметом – возможно, строительным инструментом. Мы пока не знаем, – ответила я.
   – Я хочу сказать, есть ли хоть что-то?.. – пробормотал он, и его неприступность стала быстро рушиться. – Ну... – Он кашлянул, не отрывая глаз от тела Брей. – Кто мог это сделать? Зачем?
   – Мы работаем над этим, шеф, – произнес Марино. – Пока у нас нет ни одной зацепки, но, может, вы ответите на пару вопросов?
   Техники-криминалисты начали старательно приклеивать скотчем ярко-розовый топографический шнур на капли крови, оставшиеся на белом потолке. Харрис побледнел.
   – Вы что-нибудь знаете о ее личной жизни? – спросил Марино.
   – Нет. На самом деле я даже не знаю, была ли у нее личная жизнь.
   – Прошлым вечером у нее кто-то был. Они ели пиццу, может, немного выпили. Кажется, ее гость курил, – сообщил Марино.
   – Ни разу не слышал, чтобы она с кем-нибудь встречалась. – Харрис оторвал взгляд от постели. – Я не назвал бы наши отношения дружескими.
   Хэм остановился, держа конец шнура в воздухе. Эгглстон посмотрел вверх через бинокуляры на следы крови на потолке, надвинул на них измерительную шкалу и начал записывать показания.
   – Что насчет соседей? – поинтересовался Харрис. – Кто-нибудь что-то слышал или видел?
   – Простите, но у нас еще не было времени опросить соседей, особенно учитывая то, что никто не вызвал ни детективов, ни криминалистов, пока этого не сделал я, – ответил Марино.
   Харрис внезапно повернулся и вышел. Я посмотрела на Марино, но он отвел взгляд. Я была уверена: он только что потерял все, что оставалось от его работы.
   – Как идут дела? – спросил он Хэма.
   – У нас уже кончаются подручные материалы. – Хэм приклеил конец шнура на маленькую каплю в форме запятой. – Ладно, а куда мне клеить второй конец? Переставь этот торшер в сторону. Спасибо. Оставь там. Прекрасно, – бормотал Хэм, приклеивая шнур к набалдашнику торшера. – Вам нужно завязывать со своей работой, капитан, и переходить на нашу.
   – Вам она жутко не понравится, – пообещал Эгглстон.
   – Это точно. Нет ничего хуже, чем тратить время впустую, – согласился Марино.
   Реконструкция событий не была пустой тратой времени, но она представляла собой изнуряюще скучную работу, если только человек не был влюблен в транспортиры и тригонометрию и не обладал мелочно-дотошным складом ума. Идея заключалась в том, что каждая капля крови имела свою индивидуальную траекторию и в зависимости от скорости, расстояния и угла падения обладала определенной формой, которая могла о многом рассказать.
   Хотя сегодня те же результаты могли дать компьютеры, работа на месте преступления требовала такого же времени, и все мы, кому приходилось давать показания в суде, знали, что присяжным больше нравились яркие, разноцветные нити на осязаемой трехмерной модели, чем пересечение линий на схеме.
   Но вычисление точного положения жертвы при нанесении каждого удара было излишним, если не имело большого значения, как в данном случае. Мне не нужны были измерения, чтобы понять: здесь произошло убийство, а не самоубийство, и преступник убивал беспощадно.
   – Нам нужно отвезти ее в город, – сказала я Марино. – Вызывай перевозку.
   – Непонятно, как он сюда попал, – покачал головой Хэм. – Она ведь коп. Она же понимала: нельзя открывать дверь незнакомым людям. Если предположить, что они были незнакомы.
   – Черт возьми, это тот же маньяк, который убил женщину в "Куик-Кэри". Должен быть он.
   – Доктор Скарпетта? – донесся из прихожей голос Харриса.
   Я удивленно обернулась. Думала, он уже ушел.
   – Где ее пистолет? Кто-нибудь его нашел? – поинтересовался Марино.
   – Пока нет.
   – Вы могли бы выйти на минуту? – попросил Харрис.
   Марино нехорошо покосился в сторону Харриса, заглянул в ванную и нарочито громко сказал:
   – Вы, ребята, не забудьте проверить сток и водопроводные трубы, ладно?
   – Все сделаем, босс.
   Я вышла к Харрису в прихожую, и он встал подальше от двери, чтобы никто не мог услышать его слов. Шеф полиции Ричмонда не смог совладать с нервами после случившегося. Гнев перешел в страх, и я предполагала, он не хотел показывать его своим подчиненным. Пиджак Харриса был переброшен через руку, воротник рубашки расстегнут, галстук приспущен. Он тяжело дышал.
   – С вами все в порядке? – спросила я.
   – Это астма.
   – У вас есть ингалятор?
   – Только что пользовался.
   – Не волнуйтесь, шеф Харрис, – спокойным голосом произнесла я, потому что приступ астмы может быстро стать опасным, а стресс мог сделать его еще сильнее.
   – Послушайте, – сказал он, – ходили слухи, что она вовлечена в какие-то дела в столичном округе. Когда я пригласил ее в Ричмонд, я об этом не подозревал. Где она берет деньги, – добавил он, словно Диана Брей была еще живой. – И я знаю, что Андерсон следует за ней по пятам как щенок.
   – Возможно, она была рядом с Брей, когда та об этом не догадывалась, – сказала я.
   – Она у нас в патрульной машине, – сообщил Харрис, будто я этого не знала.
   – Мне не нравится давать советы детективам относительно того, кто виновен, а кто нет, – заметила я, – но не думаю, чтобы Андерсон совершила это убийство.
   Он опять вынул ингалятор и два раза вдохнул.
   – Шеф Харрис, мы имеем садиста, который убил Ким Люонг. Почерк тот же самый. Его нельзя спутать с другим. Его совершил не подражатель, поскольку многие детали известны только Марино и мне.
   Он дышал с большим трудом.
   – Вы слышите меня? – спросила я. – Хотите, чтобы так же погибли другие люди? Потому что это случится опять. И скоро. Этот парень теряет контроль со скоростью гоночного автомобиля. Возможно, потому, что он оставил свое парижское райское прибежище, а теперь ведет себя как загнанный волк. Он в ярости, он доведен до отчаяния. Может, чувствует: мы ему бросили вызов – и насмехается над нами, – добавила я, спрашивая себя, что в этом случае сказал бы Бентон. – Никто не знает, что у него на уме.
   Харрис прокашлялся.
   – Что вы от меня хотите?
   – Пресс-релиз, и как можно скорее. Мы знаем, что он говорит на французском. Имеет врожденное заболевание, ведущее к чрезмерной волосатости. Возможно, его тело покрыто длинными светлыми волосами. Он бреет лицо, шею и голову, у него деформированный зубной ряд: широко расположенные маленькие заостренные зубы. Скорее всего его лицо тоже выглядит странновато.
   – Боже мой!
   – Это дело должен вести Марино, – заявила я Харрису, словно имела право приказывать.
   – Подумайте, что вы сказали. Мы должны во всеуслышание объявить о розыске мужчины с волосатыми телом и острыми зубами? Хотите, чтобы в городе поднялась неимоверная паника? – Он никак не мог отдышаться.
   – Успокойтесь. Прошу вас.
   Я дотронулась до его шеи и проверила пульс. Сердце стучало так сильно, что я испугалась за жизнь Харриса. Провела его в гостиную и усадила. Принесла стакан воды и помассировала его плечи, тихо, мягко упрашивая успокоиться, пока он не расслабился и не задышал спокойнее.