Корнуэлл Патриция. Черная метка

   – Мне исключительно повезло. – За вежливостью Телли скрывалась язвительность. – Вы абсолютно правы. Наверное, мне помогло знание четырех языков и богатый опыт путешествий. Кроме того, я изучал в Гарварде компьютеры и политологию.
   – Я пошел в сортир. – Марино внезапно встал.
   – Гарвард достал его окончательно, – сказала я Телли, когда Марино отошел.
   – Я не хотел его обидеть, – попытался оправдаться он.
   – А мне кажется, хотели.
   – О, вы так быстро составили обо мне плохое мнение.
   – Обычно он не такой, – продолжала я. – В управлении полиции назначили нового заместителя начальника, который вначале перевел его из детективов в патрульные, потом отстранил от службы и попытался всячески уничтожить.
   – Как его зовут? – спросил Телли.
   – Это не он, а она. Из опыта знаю, что женщины иногда хуже, чем мужчины. Они более ранимы, а потому острее ощущают угрозу – реальную или мнимую. Женщины склонны губить друг друга, вместо того чтобы помогать.
   – Вы не похожи на такой тип женщины. – Он изучающе посмотрел на меня.
   – Вредительство отнимает слишком много времени.
   Телли не знал, как меня понимать.
   – Я прямой человек, агент Телли, потому что мне нечего скрывать. Прежде всего меня интересует дело. Я или дерусь всерьез, или не дерусь вовсе. Если приходится кому-либо противостоять, я думаю о конечном результате и не проявляю жестокости, потому что не люблю, когда люди страдают. В отличие от Дианы Брей. Она медленно уничтожает человека и с наслаждением наблюдает за его агонией.
   – Диана Брей. Ну-ну! – воскликнул Телли. – Отрава в облегающей юбке.
   – Вы с ней знакомы? – удивленно спросила я.
   – Значит, она наконец покинула столичный округ, чтобы разрушить очередное управление полиции. Перед тем как получить назначение в Интерпол, я какое-то время работал в столичной штаб-квартире. Она всегда старалась согласовать действия своих полицейских с остальными правоохранительными органами – ФБР, Секретной службой, нами и прочими. Я не против того, чтобы люди работали согласованно, но у нее была другая цель. Диана Брей просто хотела подружиться с сильными мира сего, и будь я проклят, если она в этом не преуспела.
   – Не хочу тратить время на разговоры о ней. Я и без того израсходовала слишком много энергии из-за нее.
   – Хотите десерт?
   – Почему в парижских расследованиях так мало улик? – вернулась я к делу.
   – Как насчет кофе?
   – Мне больше хочется услышать ответ, агент Телли.
   – Зовите меня Джей.
   – Зачем нас вызвали?
   Он помолчал, глянув на двери, словно беспокоился, что может войти кто-то, кого ему не хочется видеть. Я предположила, он думает о Марино.
   – Если убийца – этот псих Шандонне, как мы подозреваем, то его семья будет заинтересована в том, чтобы его отвратительная привычка резать, избивать и кусать женщин не стала достоянием гласности. Кстати, – он многозначительно посмотрел мне в глаза, – похоже, его семья желает, чтобы о его существовании вообще забыли. И пусть это останется ее маленьким секретом.
   – Тогда откуда вы знаете, что он существует?
   – Мать родила двоих сыновей. Нам неизвестно о смерти одного из них.
   – Кажется, вы говорили, что здесь никто ничего не регистрирует.
   – Не на бумаге. Но есть другие способы выведывать секреты. Полиция затратила огромное количество времени, опрашивая людей, особенно тех, кто живет на острове Сен-Луи. Кроме того, бывшие одноклассники Томаса утверждают, что ходили упорные слухи о человеке, которого видели на берегах острова ночью или очень ранним утром, когда еще темно.
   – Может быть, этот таинственный человек просто плавал или гулял по берегу? – спросила я и вспомнила о пресноводных диатомах на одежде мертвеца.
   Телли удивленно посмотрел на меня.
   – Интересно, что вы задали такой вопрос. Да. В отчетах упоминался белый мужчина, плававший обнаженным в Сене у берега Сен-Луи. Даже в очень холодную погоду. И всегда в темное время суток.
   – Вы верите этим слухам?
   – Моя работа состоит не в том, чтобы верить или не верить.
   – Что вы хотите этим сказать?
   – Наша задача заключается в том, чтобы облегчить и согласовать работу всех правоохранительных органов независимо от их принадлежности и местонахождения. Мы единственная организация в мире, способная это сделать. Я здесь не за тем, чтобы изображать из себя детектива.
   Он долго молчал, вглядываясь мне в глаза, пытаясь найти в них то, чем я боялась поделиться с ним.
   – Не буду притворяться, что я специалист по психологическим профилям, Кей, – сказал он.
   Он знал о Бентоне. Конечно, он должен был знать.
   – У меня нет этих навыков, и уж точно – опыта, – добавил он. – Поэтому я даже не буду пытаться нарисовать психологический портрет парня, который все это делает. Я не представляю себе, как он выглядит, как ходит или разговаривает, я только знаю, что он говорит на французском и, возможно, на других языках.
   – Одной из его жертв была итальянка, – продолжал он. – Она не знала английского. Можно только предполагать, что он говорил с ней на итальянском, чтобы проникнуть в дом.
   Телли откинулся на спинку стула и протянул руку к стакану с водой.
   – У этого парня были большие возможности для самообразования, – сказал он. – Убийца мог хорошо одеваться, потому что Томас был известен тем, что любил быстрые автомобили, одежду от дорогих модельеров, драгоценности. Возможно, несчастный брат, которого прятали в подвале, носил обноски Томаса.
   – Джинсы, которые оказались на неопознанном, были немного велики в поясе, – вспомнила я.
   – Предположительно вес Томаса менялся. Ему очень хотелось остаться стройным, он весьма заботливо относился к своему внешнему виду. Поэтому кто знает? – заметил Телли, пожимая плечами. – Но ясно одно: если этот предполагаемый брат такой странный, как о нем говорят, сомневаюсь, что его отпустят ходить по магазинам.
   – Вы действительно считаете, что, когда этот человек приходит домой после убийства, родители отмывают его от крови и продолжают защищать?
   – Кто-то его наверняка защищает, – повторил Телли. – Именно поэтому расследование парижских убийств останавливалось у дверей морга. Мы не знаем, что там происходило, за исключением некоторых вещей, которые нам показали.
   – В деле замешан магистрат?
   – Кто-то из очень влиятельных людей. А таких много.
   – Как вы получили отчеты о вскрытии?
   – Обычным путем, – ответил он. – Запросили в парижской полиции. То, что вы видели, мы получили от нее. В лабораторию не передана ни одна улика, Кей. Нет ни одного подозреваемого. Нет судебных процессов. Ничего за исключением семьи, которая, возможно, устала прикрывать сына-психопата. Для нее он представляет собой не только обузу, но и потенциальную опасность.
   – Если доказать, что Оборотень – сын семьи Шандонне, как это поможет уничтожить картель "снабженцев"?
   – Прежде всего мы надеемся, что Оборотень заговорит. Если привязать его к серии убийств, особенно к убийству в Виргинии... Вообще-то у нас появится средство воздействия. Не говоря уже о том, – улыбнулся Телли, – что мы идентифицируем сыновей Шандонне и у нас будет повод обыскать милый трехсотлетний замок на острове Сен-Луи, комнаты и кабинеты, посмотреть документы и так далее и так далее.
   – При условии, что мы поймаем Оборотня, – уточнила я.
   – Нам придется это сделать.
   Он поймал мой взгляд и долго его удерживал.
   – Кей, нам нужно доказать, что убийца – брат Томаса.
   Телли протянул мне пачку сигарет. Я отказалась.
   – Вы, вероятно, наша последняя надежда, – добавил он. – И пока – лучшая возможность разоблачить убийцу.
   – Нам с Марино может угрожать серьезная опасность, если мы займемся этим делом, – напомнила я.
   – Полиция не может зайти в парижский морг и начать задавать вопросы, – сказал Телли. – Не может даже послать агента под прикрытием. И само собой разумеется, что на это не имеет права ни один служащий Интерпола.
   – Почему? Почему полиция не может зайти в парижский морг?
   – Потому что судебно-медицинский эксперт, которая производила вскрытие, не хочет с ними разговаривать. Она никому не доверяет, и я ее понимаю. Но похоже, она доверяет вам.
   Я промолчала.
   – У вас должно появиться желание отомстить банде, после того что случилось с Люси и Джо.
   – Нечестно.
   – Честно, Кей, и служит доказательством, что эти люди способны на все. Они пытались убить вашу племянницу. Ведь теперь для вас это не абстракция?
   – Насилие никогда не было для меня абстракцией. – На висках выступил холодный пот.
   – Но вам не все равно, когда дело касается близких людей, – сказал Телли. – Правильно?
   – Не нужно подсказывать мне, как я себя чувствую.
   – Абстракция или не абстракция, вы ощущаете холодные, жестокие объятия насилия, если оно хватает любимого вами человека, – не сдавался Телли. – Не позволяйте этим мерзавцам добраться до кого-то еще. За вами долг. Вы должны отплатить за Люси.
   – Я должна быть дома рядом с ней.
   – Ей больше поможет ваше присутствие здесь. И Джо тоже.
   – Не нужно говорить мне, что больше поможет моей племяннице и ее подруге. Или мне, если уж на то пошло.
   – Люси – одна из лучших наших агентов. Для нас не имеет значения, что она ваша племянница.
   – Наверное, я должна чувствовать себя польщенной.
   – Это верно.
   Телли внимательно оглядывал меня. Его взор напоминал легкий ветерок, который касался только меня и ничего вокруг, а потом он опустил глаза на мои руки.
   – Да, у вас сильные руки, – сказал он и взял мою руку в свои. – Труп в контейнере, Ким Люонг. Эти дела принадлежат вам, Кей. – Он внимательно рассматривал мои пальцы. – Вы знаете о них все. Знаете, какие вопросы задать и на что обратить внимание. Вам просто сам Бог велел навестить ее.
   – Кого ее? – Я выдернула руку и украдкой оглянулась, чтобы посмотреть, не наблюдает ли кто за нами.
   – Мадам Стван. Рут Стван. Директора департамента судебной медицины и главного судебно-медицинского эксперта Франции. Вы уже встречались.
   – Разумеется, я знаю, кто она, но мы ни разу не пересекались.
   – В Женеве в тысяча девятьсот восемьдесят восьмом году. Она из Швейцарии. Когда вы виделись, она была не замужем. Ее девичья фамилия – Дюренматт.
   Он смотрел на меня и ждал, что я вспомню, но я не вспомнила.
   – Вы обе входили в экспертную группу. Синдром внезапной младенческой смерти, СВМС.
   – Откуда вы это можете знать?
   – Из вашего резюме, – удивленно ответил он.
   – В моем резюме она определенно не упоминается, – заявила я в свое оправдание.
   Его глаза неотрывно смотрели на меня. Я тоже не могла оторвать от него взгляд, и это мешало думать.
   – Вы увидитесь с ней, – сказал Телли. – Не будет ничего необычного в том, чтобы, будучи в Париже, зайти проведать старого друга, а она согласилась с вами встретиться. Вы здесь именно для этого.
   – Очень мило с вашей стороны сообщить мне об этом, – произнесла я со все возрастающим раздражением.
   – Возможно, вы ничего не сможете сделать. Возможно, она ничего не знает. Не исключено, что доктору Стван не известно ни единой малейшей детали, которая помогла бы решить нашу проблему. Но мы в это не верим. Это очень умная женщина с высокими моральными принципами, ей приходится бороться с системой, не всегда принимающей сторону правосудия. Вероятно, вам удастся ее разговорить.
   – Какого черта вы себе позволяете? – спросила я. – Думаете, можете набрать номер и вызвать меня сюда, чтобы послать в парижский морг, пока не видит какой-то преступный картель?
   Он ничего не сказал, но взгляда не отвел. Через окно в зал лился солнечный свет, в котором его глаза сделались янтарно-золотистыми.
   – Мне наплевать, кто вы – Интерпол, Скотленд-Ярд или сама английская королева, – заявила я. – Я не позволю вам подвергать опасности меня, доктора Стван или Марино.
   – Марино не пойдет в морг.
   – Попробуйте сами сказать ему об этом.
   – Если он отправится с вами, возникнут подозрения, особенно учитывая его стремление соблюдать внешние приличия, – заметил Телли. – Кроме того, он вряд ли понравится доктору Стван.
   – А если я обнаружу улики, что тогда?
   Он не ответил, и я знала почему.
   – Вы просите меня исказить цепь доказательств. Просите украсть улики, не так ли? Не знаю, как относятся к этому здесь, но в Соединенных Штатах это называется преступлением.
   – "Нанесение ущерба или фальсификация доказательств", в соответствии с новым уголовным законодательством. Здесь это так называется. Триста тысяч франков штрафа, три года тюрьмы. Возможно, вам вменят неуважительное отношение к покойникам, если кому-то захочется довести дело до конца, а это еще сто тысяч франков и год тюрьмы.
   Я отодвинулась на стуле, намереваясь встать.
   – Должна сказать, – холодно произнесла я, – что нечасто встречала федеральных агентов, уговаривавших меня нарушить закон.
   – Я не прошу. Это дело ваше и доктора Стван.
   Я поднялась, не слушая его.
   – Может быть, вы не учились в юридической школе, но я ее закончила. Вы лишь цитируете уголовный кодекс, а я знаю, что он означает.
   Телли не пошевелился. К моим щекам прилила кровь, солнце светило в лицо так ярко, что я почти ничего не видела.
   – Я полжизни служила закону, соблюдая принципы науки и медицины. А вы, агент Телли, едва оперившись, сразу вошли в свой привилегированный мир.
   – С вами не случится ничего страшного, – спокойно сказал Телли, словно не слыша моих оскорбительных слов.
   – Завтра утром мы с Марино улетаем домой.
   – Пожалуйста, сядьте.
   – Так вы знакомы с Дианой Брей? Это она приготовила мне такой грандиозный финал? Придумала бросить меня во французскую тюрьму? – не унималась я.
   – Сядьте, прошу вас.
   Я неохотно подчинилась.
   – Если вы сделаете то, что попросит доктор Стван, и попадетесь на этом, мы тут же вмешаемся – так же как вмешались, когда Марино пытался кое-что провезти через границу.
   – Думаете, я этому поверю? – недоверчиво спросила я. – Французские полицейские с автоматами хватают меня в аэропорту, а я заявляю: "Все в порядке. Я выполняю секретное задание Интерпола".
   – Все, что мы пытаемся сделать, – это свести вас с доктором Стван.
   – Ерунда. Я точно знаю, что вам от меня нужно. И если я попаду на неприятности, вы, ребята, скорее всего поступите так, как поступают все полицейские и спецслужбы в этом дурацком мире: бросите на съедение властям.
   – Никогда не сделаю ничего подобного.
   Он не отводил от меня глаз. В комнате было жарко, мне не хватало свежего воздуха.
   – Кей, мы никому не будем докладывать. Сенатор Лорд тоже. Пожалуйста, положитесь на меня.
   – Ну уж нет.
   – Когда бы вы хотели вернуться в Париж?
   Я должна была подумать. Он привел меня в полное замешательство и заставил злиться.
   – Билеты забронированы на вечерний поезд, – напомнил он. – Но если захотите остаться на ночь, я знаю один небольшой чудный отель на рю дю Беф. Он называется "Ла Тур роз" – "Путешествие в розах". Вам понравится.
   – Нет, спасибо.
   Он вздохнул, встал из-за стола и забрал оба подноса.
   – Где Марино? – Я вдруг подумала, что его нет слишком долго.
   – Сам удивляюсь, – ответил Телли, шагая рядом со мной к выходу. – По-моему, я ему не очень понравился.
   – За весь день это самое верное и точное умозаключение с вашей стороны, – заметила я.
   – Не думаю, что он в восторге, когда мужчины обращают на вас внимание.
   Я не знала, как на это ответить.
   Он положил подносы на стойку.
   – Может, все-таки позвоните? – Телли был безжалостен. – Пожалуйста.
   Он остановился посреди кафетерия и повторил вопрос, по-мальчишески коснувшись моего плеча.
   – Надеюсь, доктор Стван еще говорит по-английски? – наконец произнесла я.

Глава 35

   Когда я дозвонилась доктору Стван, она тут же вспомнила меня, что подтверждало слова Телли. Она ждала моего звонка и хотела встретиться.
   – Завтра днем у меня занятия в университете, – ее английский звучал так, будто она давно не говорила на нем, – но вы можете зайти утром. Я встаю в восемь.
   – Не возражаете, если я подъеду к восьми пятнадцати?
   – Конечно, нет. Я чем-нибудь могу помочь вам, пока вы в Париже? – Она спросила это таким тоном, что мне показалось, будто нас могли слышать.
   – Я интересуюсь работой судебно-медицинской системы во Франции, – подыграла я ей.
   – Иногда она работает недостаточно хорошо, – прозвучал ответ. – Мы находимся рядом с Лионским вокзалом за набережной Ки де ла Рапе. Если поедете на машине, можно припарковаться у заднего входа, где принимают тела. Если пешком, то вход с улицы.
   Телли оторвал взгляд от телефонных сообщений, которые просматривал.
   – Спасибо, – сказал он, когда я положила трубку.
   – Куда, по вашему мнению, мог деться Марино? – поинтересовалась я.
   Я начинала волноваться, так как не надеялась на его благоразумие. Я не сомневалась, что в этот момент он с кем-нибудь ссорится.
   – Куда угодно, – ответил Телли.
   Мы обнаружили его внизу в вестибюле: мрачный, он сидел под комнатной пальмой. Похоже, он пытался прогуляться по зданию, но не мог попасть ни на один этаж. Поэтому вошел в лифт, нажал кнопку первого этажа и даже не удосужился обратиться за помощью к охране.
   Я давно не видела его таким раздраженным, всю дорогу до Парижа он досаждал мне так, что я в конце концов пересела и отвернулась. Закрыла глаза и задремала. Я сходила в вагон-ресторан и купила пепси, даже не спросив, нужно ли ему что-то. Взяла сигареты, но ему не предложила.
   Когда мы вошли в вестибюль нашего отеля, я наконец не выдержала:
   – Может, хочешь что-нибудь выпить?
   – Я иду к себе в номер.
   – Что с тобой?
   – Наверное, я должен спросить тебя об этом, – парировал он.
   – Марино, я понятия не имею, о чем ты говоришь. Давай немного посидим в баре, подумаем, как выпутаться из ситуации, в которую мы попали.
   – Единственное, что я собираюсь сделать, – это подняться в номер. Между прочим, не я втянул нас в эту историю.
   Я пропустила его в лифт и осталась в холле, глядя, как его хмурое лицо скрылось за медными дверями лифта. Поднялась подлинной извилистой, покрытой ковровой дорожкой лестнице, немедленно ощутив вредные последствия курения. Я не была готова к тому, что увидела, открыв дверь.
   Меня охватил холодный страх, когда, подойдя к факсу, уставилась в листок, присланный главным судмедэкспертом Филадельфии доктором Харстоном. Оцепенев, я села на кровать.
   Через окно светилась огромная реклама винного завода "Гран-марни", внизу люди входили и выходили из "Кафе де ла Пе". Я вынула факс из аппарата, содрогаясь от ужасного предчувствия. Из мини-бара достала три бутылочки виски и вылила все три в стакан, даже не положив льда. Я не думала, что мне будет дурно на следующий день, поскольку знала: я лечу в никуда. На сопроводительном листе стояло имя доктора Харстона.
   "Кей, я все время думал, когда же вы обратитесь ко мне с этой просьбой. Знал, что это произойдет, как только вы будете готовы. Дайте знать, если появятся вопросы. Всегда рад помочь. Вэнс".
   Время остановилось. В оцепенелом состоянии я читала отчет судебно-медицинской экспертизы с места преступления, описание останков тела Бентона, найденных в разрушенном здании, где он погиб. Слова расплывались перед глазами подобно разлетающемуся по ветру пеплу. "Обугленное тело с переломами запястий, грудная клетка, а также брюшная полость, выгоревшие до мышечных тканей. Ладони отсутствуют".
   Пуля оставила входное отверстие диаметром полдюйма. Она вошла за правым ухом, раздробив черепную кость и вызвав радиальные трещины, застряла в правой височной области.
   У него была "легкая верхнечелюстная диастема". Мне всегда нравилась небольшая щербинка между его передними зубами – с ней улыбка Бентона становилась непосредственной. И за исключением этой щербинки его зубы были идеальными, так как чопорные и педантичные родители из Новой Англии следили, чтобы в детстве он всегда носил брекеты.
   "...Незагорелые участки кожи, где остались следы плавок". Он уехал в Хилтон-Хед один, поскольку меня вызвали на осмотр места преступления. Если бы только я отказалась и отправилась с ним. Если бы только отказалась работать с первым в ряду ужасных преступлений, последней жертвой которых он в конечном итоге оказался.
   Ни одно из доказательств его смерти не было сфабриковано. Это мог быть только Бентон. Только мы с ним знали о двухдюймовом шраме на его левом колене. Он порезался стеклом на Блэк-Маунтин в Северной Каролине, где мы первый раз занимались любовью. Шрам всегда казался символом прелюбодеяния. Как ни странно, но он остался невредимым, потому что на него упала промокшая теплоизоляция крыши.
   Этот шрам всегда был напоминанием о грехе. Теперь же он обратил потерю Бентона в страдание: все, что было написано в отчете, я видела раньше, но сейчас эти образы заставили меня потерять самообладание – я сидела на полу и плакала, бормоча его имя.
   Я не слышала стука в дверь, пока в нее не начали колотить.
   – Кто? – спросила я охрипшим безучастным голосом.
   – Что с тобой? – громко спросил за дверью Марино.
   Я едва поднялась и чуть не потеряла равновесие, когда открывала ему дверь.
   – Стучусь уже пять минут... – начал было он. – Господи Иисусе! Что случилось?
   Я повернулась к нему спиной и направилась к окну.
   – Что произошло, док? Что? – В его голосе послышался испуг. – Что-то случилось?
   Он подошел и положил руки мне на плечи. Это было впервые за многие годы нашего знакомства.
   – Объясни. Что это за рисунки и прочая хренотень на кровати? С Люси все нормально?
   – Оставь меня, – произнесла я.
   – Не уйду, пока не скажешь, в чем дело!
   – Уходи.
   Он убрал руки, и я ощутила холодок там, где они лежали. Почувствовала его недовольство. Марино прошел по комнате, и я услышала, как он зашелестел факсом. Воцарилось молчание.
   Наконец он сказал:
   – Какого черта ты делаешь? Хочешь свихнуться? Зачем тебе нужно читать эту ерунду? Зачем? Ты сошла с ума!
   Я повернулась и бросилась к нему. Схватила факс и потрясла у него перед носом. Листки с рисунками человеческого тела, токсикологический отчет и свидетельские показания, свидетельство о смерти, бирка с трупа Бентона, снимки зубов, результаты исследования содержимого желудка – все это затрепетало и рассыпалось по ковру как облетевшие листья.
   – Кто тебя тянул за язык? – закричала я. – Тебе нужно было открывать свою мерзкую пасть и говорить, что он, возможно, жив? Вот теперь мы знаем все наверняка, не так ли? Читай сам, Марино.
   Я села на кровать, вытирая руками глаза и нос.
   – Читай-читай и больше никогда не заикайся об этом! – воскликнула я. – Не вздумай говорить ничего подобного. Не ты ли сказал, что Бентон жив? Не ты ли твердил об этом снова и снова?
   Зазвонил телефон. Марино схватил трубку.
   – Что?! – рявкнул он. – Правда? Да, все в порядке. Мы немного пошумели, а вы посылаете дерьмовую охрану? Так вот: я отправлю их назад к чертовой матери, потому что я коп и у меня сейчас чертовски хреновое настроение!
   Он бросил трубку. Сел рядом со мной на кровать. В его глазах тоже стояли слезы.
   – Что нам делать, док? Что же нам делать?
   – Он хотел, чтобы мы вместе поужинали, вспомнили его, поссорились и поплакали, совсем как сейчас, – пробормотала я, и слезы катились по моему лицу. – Он знал, что мы сцепимся, будем обвинять друг друга и ругаться. Ведь у нас нет другого способа дать выход эмоциям и продолжать жить дальше.
   – Да. Похоже, он про нас все знал наперед, – согласился Марино. – Думаю, так оно и есть. Словно Бентон предвидел, что произойдет и как мы будем себя вести.
   – Он понимал меня, – прошептала я. – О Господи! Он действительно понимал меня. Чувствовал, что мне будет хуже всех. Я не жалуюсь. Я не хочу жаловаться! Я научилась терпеть после смерти отца, потому что жаловаться – значит вновь пережить все это, и тогда придется слишком много переживать. Мне казалось, будто я высохла изнутри, как желтый стручок с гремящими внутри горошинами. Мои засохшие чувства тоже сморщились, стали такими мелкими... Внутри меня пустота, Марино. Не думаю, что когда-нибудь смогу успокоиться. Наверное, было бы лучше, если бы меня уволили. Или я сама ушла с работы.
   – Этого не будет, – заявил Марино.
   Я не ответила, тогда он встал и закурил, меряя шагами комнату.
   – Хочешь есть?
   – Мне нужно немного поспать, – сказала я.
   – Может, лучше прогуляться где-нибудь?
   – Нет, Марино.
   Я отключилась с помощью снотворного и на следующее утро еле встала с тяжелой, затуманенной головой. Взглянув в зеркало в ванной, увидела измученное лицо, распухшие глаза. Плеснула на себя холодной водой, оделась и в семь тридцать села в такси, на сей раз без помощи Интерпола.
   Институт судебной медицины, трехэтажное здание из красного кирпича и шероховатого известняка, находился в восточной части города. Скоростная дорога отделяла его от Сены, которая сегодня была янтарного цвета. Такси остановилось у ворот, и я прошла через небольшой красивый платановый парк с клумбами, засаженными примулами, анютиными глазками, ромашками и полевыми цветами. Молодая пара, обнимающаяся на скамейке, старик, выгуливающий собачку, казалось, не замечали запаха смерти, сочившегося сквозь оконные решетки института и черную железную входную дверь.