Корнуэлл Патриция. Черная метка

   Брей продолжала выступать по радио.
   "Ранее вы говорили о свидетеле", – обратилась к ней репортер.
   "Известно, что в этом районе видели человека в темной одежде приблизительно в то время, когда, по нашим сведениям, произошло убийство, – отвечала Брей. – Он нырнул в переулок в соседнем квартале. Свидетель его не рассмотрел. Всем видевшим этого человека просьба сообщить нам. Мы будем рады любым подробностям. Охрана правопорядка в нашем городе требует общих усилий".
   – Что она делает? Проводит избирательную кампанию? – воскликнул Марино.
   – В магазине есть сейф? – спросила я.
   – В задней комнате, где нашли тело. Он не был открыт. Так мне сказали.
   – А видеокамера?
   – Нет. Может, преступник извлек урок после убийства Ганта и теперь нападает на заведения, где нет видеокамер?
   – Возможно.
   Мы понимали, что за неимением лучшего исходим из предположений, но Марино не собирался сдаваться просто так.
   – Об этом рассказал тебе Карсон? – поинтересовалась я.
   – Это не копы отстранили меня от работы. И я уже знаю: ты думаешь, почерк немного другой. Но это не наука, док. Ты сама это понимаешь.
   Обычно этот спасательный круг бросал нам с кривой усмешкой Бентон. Он был специалистом по психологическим профилям, экспертом по почерку преступников, поведенческим шаблонам и прогнозированию. Каждое преступление совершается по-своему, поскольку все жертвы разные. Меняются обстоятельства и настроение, даже погода каждый день другая, поэтому убийца все время приспосабливается. Бентон постоянно смеялся над голливудскими интерпретациями того, на что способны специалисты по поведенческим реакциям. Он не был ясновидящим, а злодеи действовали не на компьютером экране, а в жизни.
   – Может, она его разозлила или еще что-нибудь в этом роде, – продолжал рассуждать Марино. – Кто знает, может, он только что поссорился со своей матерью.
   – Что будет, если тебе больше не будут звонить такие люди, как Эл Карсон?
   – Это дело принадлежит мне, – сказал он, будто не слышал вопроса. – Дело Ганта расследовал я – значит, как ни посмотри, это тоже мое. Даже если это не один и тот же убийца, кто об этом догадается прежде меня, поскольку я единственный знаю все, что следует знать?
   – Нельзя все время действовать как бульдозер. С Брей это не пройдет. Нужно найти способ заставить ее работать вместе, и тебе лучше придумать его в течение ближайших пяти минут.
   Он молчал, когда я поворачивала на Либби-авеню.
   – Ты умный, Марино, – заметила я. – Думай. Речь идет не о том, чья это территория. Речь идет об убитой женщине.
   – Черт, – ответил он. – Что происходит с людьми?
   "Куик-Кэри" был небольшим магазинчиком, у которого не имелось ни витрины из зеркального стекла, ни собственной заправки. Он не был ярко освещен или расположен в месте, привлекавшем посетителей. Он оставался открытым до шести утра, исключая выходные.
   Стоянка перед магазином озарялась спецсигналами машин, а среди копов и урчащих автомобилей блистала Брей в ауре лучей телекамер и вспышек, которые кружили вокруг нее словно флотилия маленьких солнц. Она была в длинной красной шерстяной накидке, туфлях на высоких каблуках и бриллиантовых серьгах, сверкавших при каждом повороте ее красивой головки. Судя по внешнему виду, она только что вышла с официального приема.
   Пошел мелкий дождь со снегом. Я выгрузила из багажника рабочий чемоданчик. Брей заметила меня прежде, чем пресса, а потом остановила свой взгляд на Марино, и на ее лице появилась гневная гримаса.
   – ...не выдадим, пока не известим ее семью, – говорила она прессе.
   – Теперь смотри, – негромко произнес Марино.
   Он с деловым видом торопливо подошел к магазину и сделал то, чего никогда не делал: открыто предстал перед журналистами. Он пошел еще дальше, достав рацию и принявшись направо и налево раздавать распоряжения о том, что принимает командование, поскольку ему много известно.
   – Двести второй, как поняли? – донесся до меня его голос, когда я закрывала машину.
   – Двести второй понял, – пришел ответ.
   – Я на месте, захожу внутрь, – сообщил по рации Марино.
   – Встречаю вас.
   Его мгновенно окружили по меньшей мере с десяток репортеров и операторов. Поразительно, как быстро они могли двигаться.
   – Капитан Марино?
   – Капитан Марино!
   – Сколько денег было похищено?
   Он не стал их отгонять. Взглядом Брей впилась в лицо Марино, когда все внимание переместилось на него, на человека, с которым она, казалось, покончила.
   – У них в кассе было меньше шестидесяти долларов, как во всех других ночных магазинах?
   – Вы не считаете, что в ночных магазинах в это время года должен дежурить охранник?
   Марино, небритый и под завязку наполненный пивом, посмотрел в камеру и сказал:
   – Если бы это был мой магазин, в нем наверняка был бы охранник.
   Я заперла автомобиль. Брей повернулась ко мне.
   – Значит, вы считаете, эти два убийства связаны с рождественскими праздниками? – спросил Марино другой репортер.
   – Я считаю, их совершил мерзкий тип без чести и совести. Он будет делать это опять и опять. Поэтому мы обязаны остановить его, что мы и пытаемся сделать.
   Брей встала передо мной, когда я, направляясь к магазину, начала обходить полицейскую машину. Она плотно завернулась в накидку и была такой же холодной и пронизывающей, как погода.
   – Зачем вы позволили ему это сделать? – проговорила она.
   Я остановилась и посмотрела ей в глаза. Изо рта вырывался пар как из паровоза, который был готов смести ее с пути.
   – Марино нельзя позволить или запретить. По-моему, вы наконец начинаете понимать это.
   Раздался голос репортера местной "желтой" газеты:
   – Капитан Марино! Ходят слухи, вы больше не детектив. Что вы здесь делаете?
   – Выполняю особое поручение заместителя шефа полиции Брей, – сурово сказал Марино в микрофон. – Я возглавлю это расследование.
   – Ему конец, – сказала мне Брей.
   – Он просто так не уйдет. Марино поднимет такой шум, какого вы не слышали никогда в жизни, – пообещала я.

Глава 24

   Марино встретил меня у входа в магазин. Войдя внутрь, мы сразу же увидели Андерсон. Она стояла перед прилавком и заворачивала ящик кассы в плотную коричневую бумагу, а криминалист Эл Эгглстон кисточкой наносил на кассу дактилоскопический порошок, чтобы снять отпечатки пальцев. Заметив нас, Андерсон не обрадовалась.
   – Что вы здесь делаете? – Она преградила путь Марино.
   – Пришли купить пивка. Как дела, Эгглстон?
   – Потихоньку, Пит.
   – Мы еще не закончили, – сказала мне Андерсон.
   Не обращая внимания на ее реплику, я подумала, сколько улик она успела уничтожить на месте преступления. Слава Богу, Эгглстон занимался важной работой. Я сразу обратила внимание на упавший стул у прилавка.
   – Стул был перевернут, когда приехала полиция? – спросила я у Эгглстона.
   – Насколько мне известно, да.
   Андерсон решительным шагом вышла из магазина, очевидно, чтобы найти Брей.
   – Ого, – произнес Марино. – Вот это следы.
   – Правду говоришь.
   На стене за прилавком виднелись разлетевшиеся дугой брызги крови.
   – Рад, что ты здесь, Пит, но ты играешь с огнем.
   Кровавый след огибал прилавок и вел по проходу между полками, самому дальнему от дверей.
   – Марино, подойди сюда, – позвала я.
   – Эй, Эгглстон, не пропусти образцы ДНК этого парня. Положи их в маленькую баночку, и, может быть, мы сумеем вырастить его клон, – сказал Марино, направляясь ко мне. – Тогда мы в конце концов узнаем, кто он такой.
   – У тебя великий ум, Пит.
   Я указала на кровь, которая вытекла из сонной артерии убитой Ким Люонг. След растянулся футов на двадцать вдоль полок, на которых лежали бумажные полотенца, туалетная бумага и другие товары для дома.
   – Господи Иисусе, – пролепетал Марино, когда понял, что они означали. – Он волок ее, пока она истекала кровью?
   – Да.
   – Как долго она протянула бы с таким кровотечением?
   – Несколько минут. Максимум десять.
   Кроме этого, на полу заметны были легкая кровавая бахрома, прочерченная волосами, и параллельные следы пальцев. Я представила, как убийца волочет ее за ноги – руки женщины раскинуты как крылья, волосы стелются следом словно плюмаж.
   – Он тянул ее за ноги, – сказала я. – У нее были длинные волосы.
   Андерсон вернулась в магазин и наблюдала за нами. Мне было противно от того, что я должна обдумывать каждое слово, сказанное в присутствии полиции. Но это случалось и раньше.
   В течение многих лет работы мне приходилось иметь дело с копами-доносчиками, и я работала с ними, хотя считала их врагами.
   – Ставлю что угодно, она не умерла сразу, – произнес Марино.
   – Ранение в сонную артерию не означает немедленную смерть, – объяснила я. – Тебе могут перерезать горло, и ты успеешь позвонить в Службу спасения. Она не должна была сразу потерять сознание, но очевидно, что произошло именно это.
   Дальше в проходе крови стало меньше, и я обратила внимание, что небольшие пятна уже подсохли, а кровь в лужах начинала сворачиваться. Мы прошли мимо холодильных ящиков с пивом и открыли дверь на склад, где техник-криминалист Гарри Хэм стоял на коленях спиной ко мне, а второй криминалист фотографировал что-то, скрытое от моего взгляда.
   Обойдя их, я пришла в ужас. Синие джинсы и трусики Ким Люонг были стянуты до колен, из прямой кишки торчал лабораторный термометр. Хэм оглянулся на меня и замер, словно пойманный за руку вор. Мы много лет проработали вместе.
   – Какого черта вы делаете? – сказала я жестко.
   – Замеряю температуру, док, – испуганно ответил Хэм.
   – Вы взяли мазок, прежде чем вставлять градусник? На случай если она была изнасилована? – требовательно спросила я тем же тоном, в то время как Марино протиснулся мимо меня и уставился на труп.
   Хэм заколебался.
   – Нет, не взял.
   Хэму было около сорока лет, это был высокий красивый мужчина с темными волосами и большими карими глазами, обрамленными длинными ресницами. Часто после небольшой практики люди, подобные ему, начинали думать, что могут выполнять работу судебно-медицинского эксперта. Но Хэм всегда соблюдал правила и уважительно относился ко мне.
   – И как теперь прикажете толковать любое повреждение тканей, когда вы поместили твердый предмет в прямую кишку? – продолжала я.
   Он смущенно отвел глаза.
   – А если я найду повреждения в заднем проходе, то как смогу свидетельствовать в суде, что они не нанесены термометром? И если вы не можете гарантировать стерильность своего оборудования, любой образец ДНК тоже попадет под сомнение.
   Хэм покраснел.
   – Вы имеете представление, сколько артефактов вы только что оставили на месте преступления, полицейский Хэм?
   – Я был очень осторожен.
   – Очистите помещение. Сейчас же.
   Я открыла рабочий чемодан и сердито натянула перчатки. Передала Марино фонарик и, прежде чем начать работу, изучила комнату. Склад был тускло освещен, множество ящиков с пивом и колой на расстоянии двадцати футов были залиты кровью. В нескольких футах от тела лежали гигиенические тампоны и бумажные полотенца, дно коробок пропиталось кровью. Пока не было никаких признаков того, что убийцу интересовало здесь что-то другое, кроме жертвы.
   Я присела и стала изучать тело, обращая внимание на все: оттенки и текстуру тканей и крови, каждый нюанс дьявольских действий убийцы. Вначале я ни к чему не прикасалась.
   – Боже мой, он действительно избил ее до смерти, – сказал полицейский, который делал снимки.
   Создавалось впечатление, будто дикий зверь приволок раненого в свою берлогу и растерзал. Свитер и бюстгальтер женщины были сорваны, туфли и носки сняты и брошены рядом. Ким Люонг была упитанной женщиной с полными бедрами и грудью, но узнать, как она выглядела, я смогла только по водительским правам, которые мне показали. Она была миловидной женщиной с застенчивой улыбкой и длинными черными блестящими волосами.
   – Когда ее нашли, на ней были трусы? – спросила я Хэма.
   – Да, были.
   – А туфли с носками?
   – Они были сброшены и лежали точно так, как вы видите. Мы до них не дотрагивались, ведь мне не нужно поднимать туфли и носки. И так видно – они в крови.
   – Почему он снял с нее туфли и носки, а не трусы? – задал вопрос один из полицейских.
   – Да. Зачем кому-то поступать таким странным образом?
   Я посмотрела на ступни Ким – на них также засохла кровь.
   – Когда приедем в морг, нужно получше осмотреть ее при ярком свете, – сказала я.
   На шее отчетливо виднелся след от пули, задевшей сонную артерию. Я слегка повернула ее голову и увидела слева выходное отверстие.
   – Вы нашли пулю? – спросила я Хэма.
   – Выковыряли из стены за прилавком, – ответил он, не смея смотреть мне в глаза. – Гильзы пока нет, если она вообще была.
   Гильзы не будет, если преступник стрелял из револьвера. Пистолеты выбрасывали стреляные гильзы, и это была единственная полезная вещь, которую можно от них ожидать.
   – В каком месте стены?
   – Если стоять лицом к прилавку, то левее того, где она сидела бы на стуле за кассой.
   – Выходное отверстие тоже слева. Если они находились лицом друг к другу, возможно, следует искать убийцу-левшу.
   Убийца Ким Люонг нанес ей удары каким-то предметом, оставившим на лице девушки равномерные округлые и линейные рваные раны. Кроме того, она, по всей видимости, была избита кулаками. Когда я начала ощупывать лицо в поисках переломов, под пальцами захрустели обломки костей. Зубы были вдавлены внутрь.
   – Посвети сюда, – попросила я Марино.
   По моему указанию он переместил луч фонарика, и я осторожно повернула голову женщины направо и налево, ощупывая через волосы череп и проверяя заднюю и боковые части шеи. На ней виднелись следы кулаков, округло-линейные раны, а также несколько бороздчатых ссадин в разных местах.
   – За исключением стянутых трусиков и попытки измерить температуру тела она находилась в точно таком же положении? – спросила я Хэма.
   – Да, не считая того, что джинсы были застегнуты на молнию и пуговицу, – ответил он. – Свитер и бюстгальтер валялись точно так же, порванные посередине, – указал он рукой.
   – Порвал голыми руками. – Рядом со мной присел Марино. – Черт возьми, он сильный парень. Док, она, наверное, уже была мертва, когда он приволок ее сюда, правильно?
   – Не совсем. Ткани еще реагировали на побои. Вот следы.
   – Но зачем забивать до смерти почти мертвое тело? – задал вопрос Марино. – Я хочу сказать, что она не сидела и не спорила с ним. Не сопротивлялась. Это очевидно. Нет ни следов борьбы, ни кровавых отпечатков.
   – Он ее знал, – раздался за моей спиной голос Андерсон. – Это наверняка ее знакомый. В противном случае он бы просто застрелил ее, взял деньги и убежал.
   Марино сидел рядом со мной, упершись локтями в колени и держа фонарик в руке. Он взглянул на Андерсон словно на клиническую идиотку.
   – Не думал, что ты тоже спец в психологии. Ходила на курсы или изучала самостоятельно?
   – Марино, посвети, пожалуйста, сюда, – проговорила я. – Здесь плохо видно.
   Луч фонарика высветил на теле кровавый рисунок, который я сначала не заметила, потому что была занята ранами. Буквально каждый дюйм обнаженной плоти был испачкан завитками и мазками крови, будто нарисованными пальцами. Кровь засыхала и начала покрываться коркой. К ней прилипли волосы – те самые длинные светлые волосы.
   Я показала их Марино. Он наклонился ближе.
   – Спокойно, – предупредила я, потому что почувствовала его реакцию и знала, что именно показываю.
   – А вот и ваш начальник, – сказал Эгглстон, осторожно входя в комнату.
   В тесном помещении было тесно и душно. Оно выглядело так, словно здесь выпал кровавый дождь.
   – Придется восстанавливать последовательность событий, – произнес Хэм.
   – Нашел стреляную гильзу. – Эгглстон с довольным видом передал ее Марино.
   – Марино, если хочешь отдохнуть, я могу ей посветить. – Хэм пытался искупить свою непростительную ошибку.
   – По-моему, достаточно очевидно, что она лежала на этом самом месте, когда ей наносили удары. – Я сказала это, так как не считала, что в данном случае необходимо восстанавливать цепочку событий.
   – Съемка покажет наверняка.
   Это был старый французский метод, при котором вначале на пленку снимается пятно крови, а потом – геометрически вычисленный источник крови. После многократной съемки получается трехмерная модель, показывающая, сколько ударов было нанесено и в каком положении находилась жертва при каждом ударе.
   – Здесь слишком много народу, – громко заметила я.
   По лицу Марино стекал пот. Я чувствовала жар его тела и ощущала его дыхание, когда он работал рядом.
   – Немедленно передай это в Интерпол, – сказала я тихо, чтобы никто не услышал.
   – Понял.
   – Патрон "спир" тридцать восьмого калибра. Когда-нибудь слышал о таких? – спросил Эгглстон Марино.
   – Да. С пулей повышенной убойности. "Голд-дот", – ответил тот. – Сюда это никак не вписывается.
   Я вынула химический термометр и установила его на коробке с одноразовыми тарелками, чтобы измерить температуру среды.
   – Я и без этого могу сказать, док: двадцать четыре и три десятых градуса, – заявил Хэм. – Очень тепло.
   Я осматривала и ощупывала тело, а Марино подсвечивал мне фонариком.
   – Нормальные люди не покупают патроны "спир", – заметил он. – Нужно заплатить десять-одиннадцать баксов за коробку из двадцати штук. Не говоря уже о том, что ты должен стрелять не из какого-нибудь дерьмового пистолета, иначе он разорвется у тебя в руке.
   – Скорее всего пистолет пришел с улицы. – Неожиданно рядом со мной оказалась Андерсон. – Значит, это наркотики.
   – Преступление раскрыто, – съязвил Марино. – Вот спасибо, Андерсон. Ребята, можем расходиться по домам.
   Я ощущала резкий, сладковатый запах свертывающейся крови. Вынула химический термометр, который установил Хэм. Ее внутренняя температура составляла 31,4 градуса. Я оглянулась. В комнате, кроме нас с Марино, находилось трое. Я почувствовала нарастающую злость и разочарование.
   – Мы нашли ее сумочку и пальто, – продолжала говорить Андерсон. – В бумажнике шестнадцать долларов, поэтому вряд ли он туда залезал. И, кстати, рядом стоял бумажный пакет с пластиковым контейнером из-под пищи и вилкой. Похоже, она принесла ужин с собой и разогрела его в микроволновке.
   – Откуда ты знаешь, что она его разогрела? – спросил Марино.
   Андерсон была поймана врасплох.
   – Два плюс два не всегда дает двадцать два, – добавил Марино.
   Наступила ранняя стадия трупного окоченения. Подбородок Ким Люонг затвердел, мелкие мышцы шеи и рук – тоже.
   – Она слишком одеревенела за два часа, – сказала я.
   – Отчего это происходит? – задал вопрос Эгглстон.
   – Мне тоже интересно. Я всегда этому удивлялся.
   – У меня однажды был случай в Бон-Эр...
   – Что ты делал в Бон-Эр? – спросил полицейский с фотоаппаратом.
   – Это длинная история. Короче, у одного парня во время секса случился сердечный приступ. Подруга подумала, он просто заснул. На следующее утро просыпается, а он мертвее мертвого. Она испугалась: вдруг все узнают, что он скончался в постели, – и пыталась посадить его в кресло, а тот стоит, прислонившись к креслу, как гладильная доска.
   – Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.
   – Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.
   Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.
   – Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?
   Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.
   – Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.
   Никто даже не пошевелился.
   Я посмотрела на Брей и остановилась.
   – Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.
   Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.
   – Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.
   Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз.
   – Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, – сказала я, не отрываясь от работы. – Ни ваши полицейские, ни криминалисты – никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей.
   Я в упор посмотрела на нее.
   – Я ясно выражаюсь?
   Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови.
   – Место преступления принадлежит нам, Кей, – произнесла она. – Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом – вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала...
   – Чушь собачья! – грубо бросил ей Марино.
   – Капитан, держитесь от этого подальше! – взорвалась в ответ Брей.
   – Это вам лучше держаться подальше! – повысил голос Марино.
   – Заместитель Брей, – вмешалась я, – закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию.
   Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз.
   – Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? – повторила я.
   Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок.
   – Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей.
   Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок.
   – Вы с прокурором быстро его закроете, – в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. – Такое расследование называется халявой.
   Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей.
   – Вы позволили убийце остаться безнаказанным! – кричал он. – Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение?
   Брей побагровела.
   – Марино! – Я схватила его за руку.
   – Вот что я вам скажу...
   Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь.
   – Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? – Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. – Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить!
   – Марино, вызывай перевозку, – приказала я.
   – Марино больше никого не будет вызывать. – Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери.
   – И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? – не успокаивался Марино. – Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам – отсюда до Северного полюса, – почему ты меня выгнала.
   – Увольнение для вас слишком мягкое наказание, – проговорила Брей. – Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго.
   Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной.
   – Ну нет! – громко закричал ей вслед Марино. – Ты ошибаешься, малышка. Наверное, я забыл сказать тебе, что подаю в отставку!
   Он по рации связался с Хэмом и попросил прислать перевозку. Тем временем я в уме производила расчеты, которые никак не хотели приходить в соответствие с формулами.
   – Я ей показал, где раки зимуют, а, док? – спросил Марино, но я не слушала.
   Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, а сейчас едва минуло двадцать один тридцать. Время смерти трудно определять: можно легко ошибиться, если не принимать во внимание все переменные, но температура тела Ким Люонг, посмертная синюшность кожи, трупное окоченение и состояние пролившейся крови не соответствовали определенному полицейскими времени смерти, которая якобы наступила всего два часа назад.
   – Мне кажется, будто эта комната тянет меня в могилу, док.
   – Она мертва по меньшей мере четыре-пять часов, – сказала я.
   Марино вытер рукавом пот, его глаза были тусклыми, почти безжизненными. Он не мог спокойно стоять и все время нервно постукивал по пачке сигарет в кармане джинсов.
   – С двух часов дня? Ты шутишь. Что он делал все это время?
   Его глаза постоянно метались к двери в ожидании, кто войдет в нее следующим.
   – По-моему, он мог делать многое.
   – Наверное, я только что сморозил глупость, – пробормотал Марино.
   Из торгового зала донеслись звуки шаркающих шагов и стук носилок. Голоса звучали приглушенно.