Козлов Сергей Григорьевич. Всё-всё-всё о Ёжике

   — А ты откуда пришёл? — спросил Ёжик.
   — Из-за реки.
   — А зачем построил вот эту?.. — Медвежонок не знал, как назвать беседку.
   — Не знаю. Где-то видал, — сказал Кукуня. — Дождь не мочит, а стен нет.
   — А если ветер?
   — В дом уйду.
   — А где дом?
   — Построю.
   — Ты к нам надолго? — Медвежонок обошёл Кукуню и даже потрогал его лапой.
   — А что?
   — Интересно, — сказал Ёжик.
   — Посмотрю, — сказал Кукуня. — Понравится — останусь, не понравится — уйду.
   — А куда? — спросил Медвежонок.
   — Мало ли! Захочу — вернусь к себе за реку, захочу — пойду дальше.
   — А куда? — спросил Ёжик.
   — Пойду к белым медведям, к песцам. Меня северные олени любят.
   — А ты и на севере был?
   — Был.
   — И на юге?
   — Везде. Я даже на Ките плавал.
   — Врёшь! — сказал Медвежонок.
   — Я старый, — сказал Кукуня. — Годы мои большие. Чего мне врать?
   — А сколько же ты живёшь? — спросил Ёжик.
   — Лет 300, — сказал Кукуня. — А может, 500. Не помню.
   — Мою бабушку помнишь?
   — А как же! Славная была Ежиха.
   — А моего дедушку?
   — Печальный был Медведь, — сказал Кукуня. — Всё на скрипке играл.
   — Правильно! — воскликнул Медвежонок. — У меня и скрипка в шкафу осталась.
   — Бери, говорит, Кукуня, свою скрипку. Сыграем!
   — Это кто говорит?
   — Это твой дед. Мне.
   — А ты и на скрипке можешь?
   — А мне — что топором, что на скрипке.
   И Медвежонок уточкой полетел домой и вернулся со скрипкой. Пока он бегал, Ёжик ни о чём не спрашивал, а только глядел на Кукуню во все глаза.
   — Ну-ка, давай скрипку!
   Кукуня потрогал струны, взмахнул смычком — скрипка запела. Кукуня играл по-деревенски — просто и от души. Скрипка то плакала, то хохотала. И Медвежонок с Ёжиком то сидели, насупившись, то пускались в пляс.
   — Нет, лапа не та, — вздохнул Кукуня, опуская смычок. — Эх, бывало, сядем с дедом твоим на два пенька, да как грянем, как потащит, потащит он вверх, а я — кругами хожу. Волки плакали.
   — Куда потащит? — спросил Ёжик.
   — Кого?
   — Ну, туда… Душу.
   И Кукуня снова взял скрипку и заиграл так, что Ёжик с Медвежонком заплакали.
   — Хороший у тебя дед был, — сказал Кукуня. — Редкий Медведь, жаль только, моя скрипка сгорела.
   — Бери, — сказал Медвежонок. — Бери дедушкину!
   — И никуда не уезжай, — сказал Ёжик.
   Кукуня зажмурился, посидел так с закрытыми глазами, взял скрипку — и накрапывающий дождь, и лес, и туман — всё смешалось с запахом земли и листьев, и беседка, построенная Кукуней, вместе с друзьями уточкой поплыла над землёй.

Урюк

   — А можно сказать — бушует весна? — спросил Ёжик.
   — Конечно!
   И Заяц понёсся через лес, и Ёжик с Медвежонком следом.
   Заяц прискакал к дикой вишне.
   — Глядите! — сказал Заяц. — Как снег!
   — Цветёт, — сказал Ёжик.
   — Пахнет…
   — Нюхайте! — сказал Заяц.
   И все стали подпрыгивать и нюхать.
   — Снегом, — сказал Медвежонок.
   — Свежестью!
   — А почему — бушует? — Ёжик остановился. — Ведь когда бушует — всё свищет, летит?
   — А дожди? — сказал Заяц. — А птицы?
   — Верно! Дожди — летят, птицы — свищут!
   — И облака, — сказал Медвежонок. — Облака тоже летят.
   — И бабочки!
   — При чём здесь бабочки?
   — Как? А цветы? — и Заяц показал на вишню.
   — Персики, — сказал Медвежонок. Знаешь, как персики цветут? Урюк!
   — Нет у нас персиков!
   — Сирень, — сказал Ёжик. — Вот уж цветёт!
   — Сирень — сиреневая, при чём здесь вьюга?
   — А белая?
   — И липы, — сказал Заяц. — Отцветут, и лепестки так и летят.
   — Вместе с яблоневыми…
   — И урюк! — сказал Медвежонок.
   — Отстань ты со своим урюком!
   — Как метель! — Медвежонок хотел, чтоб не забыли урюк.
   — И дожди! — крикнул Ёжик.
   — И облака!
   — И черёмуха!
   — И слива!
   — И черешня!
   — И вишня!
   — Вот потому-то — бушует!
   — Не-а, — сказал Медвежонок. — Уж если кто по-настоящему бушует, так это — урюк!

Сова-сова

   В эти самые лучшие часы, когда солнце уже садится, но ещё не наступили сумерки и от деревьев на снегу — длинные глубокие тени, — в эти часы Ёжик садился у окна и мечтал.
   То же самое делал Медвежонок.
   А у Зайца не было сил мечтать, потому что Заяц просто не мог сидеть на месте.
   Вот и сегодня он сперва сбегал к Ёжику, потом — к Медвежонку, и обоих застал сидящими у окна, глядящими в затухающий лес.
   — И птицы не поют! — огорчился заяц. — Поговорить не с кем.
   Белка сидела у печки с вязанием.
   Хомячок съел кашу и теперь пил компот.
   Филин ещё не проснулся.
   И Волк видел последний сон.
   «Взойдёт луна, вылезет на поляну и — завоет», — подумал Заяц.
   Он знал, что Ёжика с медвежонком сейчас трогать нельзя; с Белкой и Хомячком — скучно; и поэтому Заяц один прыгал по остывающему насту и просто не знал, куда себя деть.
   С Лисой у Зайца сложились особые отношения, и поэтому он решил сбегать к Лисе.
   — Лиса-Лиса, бон суа! — сказал Заяц.
   — Бон суа! Добрый вечер, Заяц!
   У Лисы была французская бабушка, и она учила Зайца по-французски.
   — Коман са ва? Как дела? — спросил Заяц.
   — Са ва комси комса. Так себе, — сказала Лиса.
   — Сова-сова, — обрадовался Заяц. — Так себе.
   — Учи, — сказала Лиса.
   И Заяц полетел по лесу, повторяя:
   — Сова-сова! Сова-сова! Сова-сова!
   — Тебе чего? — спросил Филин. — Чего надо?
   — Ничего, — сказал Заяц.
   — А чего зовёшь?
   — Я тебя не звал.
   — Как же не звал? — рассердился Филин. — Прыгаешь, кричишь: «Сова! Сова!» Это я же!
   — Это по-французски — так себе! — сказал Заяц.
   — Это я — так себе?
   — Нет, это по-французски «так себе», а ты — очень и очень хороший!
   — То-то, — сказал Филин. — А что будет по-французски Волк-волк?
   — Ещё не знаю.
   — А Лиса-лиса?
   — Надо спросить. Сбегаю и спрошу.
   «Сова-Сова!» — пол по дороге к Лисе Заяц и с порога спросил:
   — Сова-сова — так себе, а Лиса-лиса?
   — Не сова-сова, а са ва комси комса, — сказала Лиса. — А Лиса-лиса — это я, и больше никто.
   — А Волк-волк?
   — Волк-волк — по-французски ничего не значит.
   «И всё-таки что-то здесь не так, — зубря „сову-сову“ и в третий раз огибая лес, на бегу думал Заяц. — Сова-сова — так себе, значит, а Волк-волк — ещё хуже».
   Он до того задумался, к тому же, не переставая вопил «сову-сову», что не заметил Волка.
   — Ты кого славишь? — схватил Зайца Волк.
   — Сова-сова — так себе! — выпалил Заяц.
   — Вот именно! Кому она нужна, твоя Сова? Бегай и кричи: Волк! Волк!
   — Что ж мне тебя кричать, когда ты ничего не значишь?
   — Я?
   — Ну да. Для французов ты — тьфу!
   «Неужто Волк для них — ничто?» опечалился Волк. Он так расстроился, что даже отпустил Зайца.
   — Совсем, — горько вздохнул Заяц. — Представляешь, Волченька, ты — Волк, а тебя как будто и нет.
   — Ничего, Заяц, — сказал Волк. — Это, может, меня у французов нет, у них и леса-то нет. Зато здесь мы с тобой — у-ух!
   — Ух! — кивнул Заяц.
   — Ну, беги, — потрепал по ушам Зайца Волк. — Тянись к знанию.
   И, по-волчьи осклабившись, показал страшные зубы:
   — Беги-беги! Учись! Пусть знают наших!
   И Заяц, ликуя, помчался по лунному лесу, зовя Сову-сову — хищную птицу, которая, может, там, у французов, и означает ни то ни сё, ни так ни сяк, так себе, а у нас — тихую жуть.

Солёные ножки

   — Почему ты всё знаешь, Заяц?
   — От бабушки. Если б вы знали, какая у меня была бабушка!
   — И считать тебя научила?
   — И считать.
   — И писать?
   — И писать.
   — А мой дед, — сказал Медвежонок, — всё на печке сидел. А бабка ему ножки солила.
   — Как это?
   — Нагреет воды, выльет в ушат, туда — соли и золы из печки.
   — Зачем? — спросил Ёжик.
   — Для здоровья. Бывало, скажет: «Ну, Медведюшка, давай ножки солить!» Дед обрадуется — очень он это любил.
   — А моя бабка, — сказал Ёжик, — была неграмотной. Зато дедушка в свистульку свистел.
   — Мой на скрипке играл, — сказал Медвежонок. — Сунет лапы в ушат, а сам за скрипку. Бабка сядет, голову набок — пригорюнится.
   — Он что, только грустную играл? — спросил Заяц.
   — Что ты! Бывало, и плясовую. Я пляшу, бабка плачет.
   — Отчего? — спросил Ёжик.
   — Очень деда любила.
   — А мой сгинул, — сказал Заяц. — Дед сгинул, отец сгинул, мать пропала. Одна бабушка у меня была. Зато какая бабушка! Посадит к окну, даст уголёк — рисуй, Зайчик!
   — А мои вместе свистели, — сказал Ёжик. — Дед бабку тоже научил. Проснутся — и свистят.
   — Вот никогда не слышал, чтобы ежи свистели, — сказал Заяц.
   — А они — тихонько. Свистят себе и свистят. Когда я чуть побольше стал, мне тоже свистульку сделали.
   — Бузинную?
   — Не, из липы. Дед липовые любил. У них звук… с шершавинкой.
   — А сейчас можешь? — спросил Заяц.
   — Забыл. И потом — я свистульки делать не умею.
   Помолчали.
   Тихо и хорошо было в осеннем лесу.
   — Я бы вас извлекать корень научил, — сказал Заяц. — Да, боюсь, не смогу: бабка со мной две зимы билась.
   — Что мы — кроты?
   — Ты нас и так вон сколькому научил! — сказал Ёжик.
   — А давайте ножки солить!
   И тут все обрадовались, согрели воды, насыпали золы, соли, и Ёжик неслышно, про себя, засвистел в свистульку, Заяц сквозь слёзы увидел свою любимую бабушку, а Медвежонок радовался, что вот все сидят, солят ножки, а вспомнил, как надо солить, он, Медвежонок.

Как Ослик, Ёжик и Медвежонок встретились после долгой зимы

   — Дорогой Ёжик, я так рад тебя видеть! — сказал Медвежонок Ёжику, когда они встретились после долгой зимы.
   — И я! — сказал Ёжик.
   — Как тебе зимовалось?
   — Я чуть было не замёрз… — сказал Ёжик.
   — И я…
   Они стояли посреди еловой опушки обнявшись и не знали, что говорить и делать от радости.
   — Я очень рад, — сказал Медвежонок и погладил Ёжика по плечу.
   — И я очень рад! Осторожно, не уколись, — сказал Ёжик и погладил Медвежонка.
   — Ничего! Ты — самая добрая колючка в нашем лесу!
   — Всё равно ты можешь уколоться, — сказал Ёжик.
   Они стояли молча, глядя друг на друга, а потом Медвежонок сказал:
   — А где наш друг Ослик?
   — Не знаю…
   — Может, он замёрз в эту долгую зиму?
   — Нет, не может быть! Побежим к нему!
   И они по талому снегу побежали через лес к домику Ослика.
   — Ослик! — ещё издали закричал Медвежонок.
   — Осли-ик! — подхватил Ёжик.
   — Осли-и-и-ик!! — крикнули они вместе, выбежав на полянку перед домиком Ослика.
   Ослик только что пообедал и теперь доедал кисель из сушёных лопушков.
   Он выглянул в окошко, увидел Ёжика с Медвежонком на опушке перед домом и, как был в халате до земли, выбежал на крыльцо.
   — Эй! — крикнул он.
   — Эй!! — крикнули Ёжик с Медвежонком.
   И Ослик, разбрызгав всеми четырьмя копытцами лужу, подбежал к друзьям.
   — Весна! Весна! — закричали все. И закружились по ноздреватому снегу, приговаривая: — Вот мы и встретились! Не могло быть, чтобы мы не встретились! Вот и весна!..
   А старый чёрный Ворон смотрел на них жёлтыми глазами и тихо картавил:
   — Кар-р-р! Повстр-р-речались!..
   Ему было очень грустно одному сидеть на дереве, и наконец он не выдержал и крикнул:
   — Карррр! Обррр-р-р-радовались!!.
   И, уже не унимаясь, кричал до тех пор, пока его не услышали другие вороны и не подняли такой грай, от которого после долгой зимы пробудился весь лес.

Бетховенская тропа

   Ранним утром по Бетховенской тропе, заложив лапы за спину, медленно шёл Заяц. Солнце только что поднялось, воздух ещё не прогрелся, и вокруг было прохладно и сумрачно.
   «Хорошо вот так идти и дышать, — думал Заяц. — Хорошо вот так идти, дышать полной грудью и смотреть по сторонам».
   Зайцу было так хорошо в это утро, солнце так нежно освещало верхушки деревьев, что Заяц тихонько запел:

 
В Карловых Варах все ещё спят,
Заяц не спит, он идёт по дорожке.
Заяц не старый,
Очень усталый —
Дедушка всех карловарских зайчат.
 

   «А хорошая получается песня, — подумал Заяц. — Такую песню не стыдно и Ёжику спеть, и Медвежонку, и Муравью. Только надо придумать дальше».
   И он пошёл, мурлыкая мелодию и подбирая слова.

 
Вот я иду, и кругом — никого, —
 

   спел Заяц. —

 
Вот я иду и гляжу на деревья.
Полон участия,
Полон доверья,
Самого лучшего полон всего.
 

   «А ведь правда, — подумал Заяц, — так хочется кому-нибудь что-нибудь такое сделать, чтобы сказали: „Спасибо! Спасибо, Заяц!“ — „Не за что, — сказал бы я. — Не стоит благодарности!“ А вот что бы такое сделать и — кому?»
   И он пошёл, напевая, дальше:

 
Всё, что имею, готов я отдать.
Всё, что имею, отдам без остатка…
 

   «А что у меня есть? — подумал Заяц. — Ведь ничего нету».

 
И незаметно стану украдкой
Со стороны из кустов наблюдать.
 

   «Вот! — Заяц остановился. — Надо сделать что-нибудь хорошее-хорошее, а потом залезть в куст, чтобы никто не видел, и оттуда глядеть».
   Солнце поднялось высоко, а Заяц всё шёл по Бетховенской тропе и пел:

 
Небо, спасибо! Спасибо, трава!
Солнце, спасибо! Спасибо, деревья!
Вы оказали
Зайцу доверье,
Кругом у Зайца идёт голова!
 

   И так вышло, что в это чудесное утро Заяц ничего такого не сделал — никому ничем не помог, никого не спас, ни с кем ничем не поделился, но, когда он допел песню до конца, у него было такое чувство, будто он спас тысячу зайчат, помог старому Муравью, выручил Ёжика, поделился последним с Белкой, и отчего это так получилось, Заяц так и не смог понять, — просто он пел песню и был счастлив.

Великий китайский поэт

   Ёжик с Медвежонком с утра рисовали Китай, а потом стали разглядывать рисунки друг друга.
   — Это у тебя что? — спросил Медвежонок.
   — Птица.
   — А это?
   — Пальма.
   — А это?
   — Другое дерево. Китайское.
   — А вот здесь?
   — Обезьяна.
   — Не вижу, — сказал Медвежонок.
   — Так она же спит! Укрылась банановым листом, и всё.
   — Храпит?
   — Угу, — кивнул Ёжик.
   — Очень красиво! Только почему ты думаешь, что это — Китай?
   — Так всё же китайское, — сказал Ёжик. — А у тебя что? — Он взял Медвежий рисунок.
   — Это — луна, а это — джонка, — начал объяснять Медвежонок.
   — Кто?
   — Джонка. Лодка китайская, с домиком. На них китайцы плавают по великой реке Янцзы.
   — Так это — река?
   — А как же!
   — А почему луны нет?
   — Так вот же она!
   — Нет, это в небе, — сказал Ёжик. — А луна должна ещё быть в реке.
   — Пожалуйста! — Медвежонок пририсовал луну.
   — А это кто?
   — Китаец.
   — А что он делает?
   — Не видишь? Сидит у костра, варит суп.
   — Китайцы суп не едят.
   — Откуда ты знаешь?
   — Знаю, раз говорю.
   — Как ты можешь знать, едят китайцы суп или нет, если не слышал о великой китайской реке Янцзы?
   — Почему не слышал? Знал, да забыл.
   — А про суп помнишь?
   — Все помнят. Кто же не знает, что китайцы суп не едят?
   — А что же они едят?
   — Рис, — сказал Ёжик.
   — Утром рис, днём рис и вечером?
   — А не знал? Утром — утренний, днём — дневной, а вечером — вечерний. Кушанье так и называется — «Вечерний рис».
   — Что же, у них для каждого блюда особый рис?
   — Ещё бы! И все разные. В понедельник — один, а в субботу — уже совсем другой. А в праздники…
   — Да что ты мне: рис, рис! Ты же о джонках не слышал.
   — Слышал, да забыл, — сказал Ёжик. — А рис всегда помню.
   — Ладно, — сказал Медвежонок. — Нравится тебе мой рисунок или нет?
   — Очень нравится, — сказал Ёжик. — Особенно костёр! Он потух, да? Китаец сварил рис, а костёр потух.
   — Не рис, а суп, — сказал Медвежонок. — И не потух, а еле тлеет. Китаец сейчас будет картошку печь.
   — Ха-ха-ха! — расхохотался Ёжик. — Да где же ты слышал, чтобы китайцы ели картошку?
   — Эх ты! — покачал головой Медвежонок. — Великого китайского поэта не знаешь. А он жил знаешь когда? Когда ещё наших бабушек и дедушек не было! Так вот, он писал: «Сейчас напеку картошек и поем».
   — Ага! Вспомнил! — закричал Ёжик. — И дождь, говорит, как цапля, ходит по тростниковой крыше!
   — Верно! У кого есть великие поэты — всё помнят, — важно сказал Медвежонок. — И про картошку тоже.
   Прибежал Заяц.
   — Эй, вы! Вы чего сидите? Идём гулять!
   — Гулять! — проворчал Ёжик.
   — Иди стихи пиши, — строго сказал Медвежонок. — Садись и пиши. И чтобы всё по правде!
   — Ты способный, — сказал Ёжик. — У тебя получится.
   Заяц пожал плечами и, оглядевшись, пошёл от дома Ёжика.
   «Что я, Филин, что ли? — думал Заяц. — Стихи писать! У меня и очков нету…»
   А Ёжику с Медвежонком вдруг стало грустно-грустно, оттого что у них в лесу нет ни одного великого поэта, который бы всё как есть написал и про дождь, который, как цапля, ходит по тростниковой крыше, и про печёную картошку с хрустящей корочкой, от которой, когда её разломишь, идёт золотой дымок.

Вместе с Землёй

   Три дня лил дождь и смыл весь снег.
   Ёжик с Медвежонком раньше думали: такого не может быть, — но такое было.
   Потом ударил мороз.
   Деревья лопались и кричали, но Ёжик с Медвежонком ничем не могли им помочь.
   Птицы замерзали на лету.
   Земля была каменная.
   А ночью высоко в небе зло блестели звёзды.
   Потом опять пошёл дождь, и лес стоял полный тумана, и пахло землёй и палой листвой, как ранней осенью.
   Ёжик с Медвежонком шли по лесу и не верили своим глазам: много деревьев переломились пополам и теперь в разные стороны торчали их белые кости.
   — Как страшно! — шептал Ёжик.
   Медвежонок молча шёл рядом. Медвежонок молчал и только вертел головой.
   — А правда, что мы летим и крутимся? — вдруг спросил он.
   — Не знаю, — сказал Ёжик.
   — Дед говорил: «Земля круглая, она крутится, — Медвежонок показал лапой, — и летит в темноте».
   — Как же в темноте? — сказал Ёжик. — А солнце?
   — Не знаю, — сказал Медвежонок.
   — И крутится?
   — Ага. Волчком.
   — А куда летит?
   — Этого и дедушка не знал. Нет, погоди, он говорил: «Она крутится вокруг Солнца! Один раз обкрутится, и пройдёт год».
   — А кто же её крутит?
   — Не знаю, — сказал Медвежонок. — Только когда она крутится вокруг себя, она поворачивается к солнцу то одним боком, то другим.
   — Что ж ты мне раньше не сказал? — обиделся Ёжик.
   — А что было бы, если б я тебе сказал раньше?
   — Я бы знал, — сказал Ёжик.
   — Ну и знал, ну и что?
   — Как что? Я бы смотрел, примечал.
   — Земля большая, — сказал Медвежонок. — Этого сразу и не заметишь, но дедушка — знал.
   Они вышли на свой любимый холм.
   Река лежала под сизым льдом, и это было ни на что не похоже: река подо льдом, а вокруг — ни клочка снега.
   — Вот встань сюда, — сказал Медвежонок. И свёл Ёжика с вершины холма. — Стой здесь. Я сейчас.
   И перебежал на другой склон.
   — Ты меня видишь?
   — Нет, — сказал Ёжик.
   — А теперь я буду подниматься.
   И Медвежонок стал подниматься к вершине.
   — Вижу! — закричал Ёжик. — Уши!
   — Что я, заяц? — крикнул Медвежонок. — У меня же уши по бокам!
   — И голову! Самую макушку! — крикнул Ёжик.
   — Ну вот: так появляется солнце, — важно сказал Медвежонок. — Так оно восходит.
   — Это мы с тобой сто раз видели, — сказал Ёжик. И тоже поднялся на вершину холма.
   — Я сейчас был солнцем, — сказал Медвежонок. — Я в о с х о д и л. А на самом деле это не солнце всходит, а мы вместе с Землёй нагибаемся, понимаешь?
   — Нет, — сказал Ёжик.
   — Если б мы могли наклонить немного к реке холм, я бы встал, где стоял, а ты — у реки, и я бы тебя увидел, как мы по утрам видим солнце.
   — Погоди, — сказал Ёжик. — Давай сначала. Значит, я стою у реки, я — солнце.
   — Ага, — сказал Медвежонок.
   — А ты стоишь там, где стоял, на том склоне.
   — Правильно, — сказал Медвежонок.
   — Ты — Медвежонок, я — солнце, и, если бы холм наклонился, ты бы меня увидел, как мы по утрам видим солнце.
   — Верно! — обрадовался Медвежонок. — Меня дед всё лето учил, а ты сразу понял…
   Весь лес вокруг, и река, и лес за рекой были тихи и туманны.
   — Как тихо, — сказал Ёжик. — Неужели мы крутимся и летим?
   Они тихонько спустились с холма.
   — Летим, — сказал Медвежонок. — И никто там, во тьме, о нас не знает.
   — И мы ни о ком не знаем, — сказал Ёжик.
   — Потому что Земля большая, а дедушка говорил: тьма — ещё больше.
   — Как грустно! — вздохнул Ёжик.
   — Ещё бы! — сказал Медвежонок.
   Они шли, и вокруг пахло осенью.
   — Вот придём домой, — сказал Медвежонок, — затопим печь, сядем, будем глядеть на огонь.
   — Заварим чайку, — сказал Ёжик.
   — Ага! С мятой и брусничным листочком, — подхватил Медвежонок. — Знаешь, какой брусничный листик…
   — Погоди! — сказал Ёжик.
   И тут они увидели птицу.
   Она, как живая, лежала, раскинув крылья, и будто всё ещё летела, летела и не знала, что лежит на земле.
   — Замёрзла, — сказал Медвежонок.
   Ёжик ничего не сказал.
   — Надо её похоронить, — сказал Медвежонок.
   Сбегал за лопатой, и они вырыли ямку на самой верхушке холма, и Медвежонок осторожно принёс птицу.
   — Здесь ей будет хорошо, — сказал Медвежонок.
   И засыпал птицу землёй.
   — Нужен камень, — сказал Ёжик.
   Прикатили от реки большой голый валун.
   Ёжик сбегал за угольком и нацарапал:

ЗДЕСЬ ЛЕЖИТ ПТИЦА

ОНА ВМЕСТЕ С ЗЕМЛЁЙ ЛЕТИТ ВО ТЬМЕ

   А ночью пошёл дождь, и к утру от надписи ничего не осталось.

В холодном небе

   Облетели с деревьев листья, небо стало большим и бездонным — так пришла осень.
   Пошли дожди, потом перестали, и на землю опустилась туманная тишина.
   — В такую тишь, — сказал Медвежонок, — хорошо спать на чердаке.
   — Угу, — сказал Ёжик.
   — Заберёшься с тулупом — и храпишь!..
   — Угу, — сказал Ёжик.
   — Что ты всё «угу» да «угу»? Скажи что-нибудь.
   — А что?
   — Ты любишь спать в сене?
   — Не-а.
   — Почему?
   — Мышей боюсь, — сказал Ёжик.
   — Ты? Ты же лучший охотник на мышей!
   — Терпеть их не могу. Бр-р-р!
   — Это я мышей терпеть не могу. Слон их не любит. А ты…
   — А почему я должен любить мышей?
   — Я не говорю «должен». Я говорю…
   — А ты не говори, — сказал Ёжик. — Не знаешь, и не говори.
   Некоторое время они сидели молча.
   — Знаешь, что плохо осенью, Ёжик?
   — Что?
   — Думать не хочется.
   — А ты и не думай. Сиди и сиди, чем плохо?
   Они опять помолчали.
   — А тучи летят и летят. И птицы. И листья. Куда?
   — Не знаю, — сказал Ёжик.
   — А я знаю. К теплу.
   — Листья не долетят. Вон их сколько валяется.
   — А может, это не наши.
   — А чьи?
   — Далёкие. Дальние, понимаешь? Летели-летели, устали, упали, здесь лежат.
   — Я чувствую, — сказал Ёжик, — ты что-то знаешь. Говори!
   — Давай улетим, Ёжик!
   — Что мы — гуси?
   — А чем мы хуже? Разбежимся, замашем лапами и…
   — Здорово!
   — Я давно хотел тебе сказать, да… стеснялся.
   — Здорово! — закричал Ёжик. — Я бы ни за что не догадался. Бежим!
   И понёсся к реке.
   — Кто первый? — Ёжик еле переводил дух.
   — Я! Это же я придумал!
   — Сильней маши лапами! — крикнул Ёжик.
   Медвежонок разбежался, замахал лапами и… взлетел.
   — Подожди меня! — кричал Ёжик, взлетев следом.
   Они догнали курлыкающих журавлей, полетели дальше.
   Внизу ворочались тяжёлые облака, а прямо над ними сверкало солнце.
   — Видишь? — сказал Медвежонок, подлетев к Ёжику совсем близко. — А ты говоришь «сиди»!
   — Вижу, — сказал Ёжик. — Ты это замечательно придумал!
   В просвете между облаками поплыли горы, потом — море, потом — поля, а Ёжик с Медвежонком всё летели и летели, и полёту их не было конца.
   Всё на земле теперь казалось им маленьким-маленьким, таким маленьким, что даже смешно было смотреть. А для тех, кто глядел на них с земли, они были просто светлым облачком, светлым облачком, летящим в холодном небе.

Гроза

   Тяжёлые тучи заволокли небо. Налетел ветер, закачались верхушки деревьев. Лес зашумел, затрещали ветки, и где-то вверху глухо заворочалось что-то.
   — Гроза! — крикнул Ёжик.
   — Разве осенью бывают грозы?
   «Ах-х!..» — ахнуло небо.
   — Что это? — испугался Медвежонок.
   — Жахнуло, вот что!
   — Что ж делать? — Медвежонок прыгал вокруг Ёжика и не знал, то ли ему лезть под ёлку, то ли оставаться здесь, на тропинке.
   — Ну! — крикнул Ёжик сквозь шум леса. — Со мной или остаёшься?
   «Ах-х!..» — снова ахнуло небо.
   — Бежим! — крикнул Медвежонок и побежал по тропинке впереди Ёжика.