Козлов Сергей Григорьевич. Всё-всё-всё о Ёжике

   — Я сейчас дам тебе мёда. — Ёжик зажёг свечу. — Посмотрим, как ты будешь радоваться.
   — Полная миска! — обрадовался Медвежонок.
   — Возьми ложку.
   — Зачем? Я и так съем! — И зачавкал.
   — Что-то не вижу, чтоб ты радовался.
   — Я радуюсь. — Медвежонок вылизал миску. — У меня там, внутри, всё дрожит и улыбается.
   — Вкусно?
   — Очень! Я так нарадовался, что теперь весь вечер буду сидеть грустный.
   — Чего же грустить?
   — Как ты не понимаешь? — сказал Медвежонок. — Ведь мёда-то больше нет!
   Они сидели в креслицах на Ёжикином крыльце; мигала свеча; высоко в небе загорались еле видные звёзды. Ёжик задумчиво глядел на Медвежонка, а Медвежонок внутренним взором видел всё своё радостное нутро и застенчиво улыбался.

Разговор

   — Опять ты пропал, — сказал Ёжик.
   — Сам ты пропал. Дожди-то какие были!
   — Ну и что? Взял бы зонтик да пришёл.
   — А у тебя разве зонтика нет?
   — А что я сказал, когда мы расставались?
   — Что?
   — Я сказал: «Приходи, Медвежонок, вечером чай пить».
   — Вот взял бы зонтик да пришёл.
   — Да я же тебя ждал чай пить!
   — Разве у меня самовара нет?
   — Послушай, Медвежонок, если кто-то говорит кому-то: «Приходи ко мне чай пить», значит этот кто-то сидит и ждёт.
   — Правильно. Посидел, подождал, а нет — взял и сам пришёл. Я так и подумал: «Вот-вот Ёжик придёт». Самовар раздул; сижу жду, а тебя нет.
   — Так это же ты должен был ко мне прийти!
   — А если бы я заболел?
   — Но ты же не заболел.
   — Но если бы я пошёл к тебе под дождём, я бы обязательно заболел.
   — Почему же бы ты о б я з а т е л ь н о заболел, если у тебя есть зонтик?
   — А потому, что у меня вымокли бы лапы!
   — А сапоги?
   — Ха! Сапоги! — сказал Медвежонок. — Надевай, потом — иди, на крыльце снимай, потом — надевай снова! Ты же знаешь, как у меня сапоги надеваются?
   — Как?
   — С трудом!
   — Надел бы галоши, — сказал Ёжик. — Галоши — раз! — и надел, раз! — и скинул.
   — Ты же знаешь, что у меня нет галош.
   — А ты бы представил себе, что сапоги — это галоши, тогда бы они легко снялись.
   — Ты что говоришь?
   — А что?
   — Как же они могут легко сняться, если я их надеваю с т р у д о м?
   — Ну ладно, надел бы ботинки.
   — Что я — дед? Откуда у меня ботинки?
   — Выходит, ты никак не мог ко мне прийти?
   — Выходит, — сказал Медвежонок.
   — А почему же ты ждал меня?
   — Я тебя не ждал, — сказал Медвежонок.
   — Как же не ждал? Сам сказал: «Самовар раздул, сижу жду, а тебя — нет».
   — Правильно. А вдруг, думаю, придёшь.
   — Ладно, — сказал Ёжик. — Меня нет, самовар урчит, за окном льёт. И что? Что ты делаешь?
   — А что?
   — А я, — сказал Ёжик, — представил, что ты пришёл, напоил тебя чаем и проводил на крыльцо. Понял?
   — А что я сказал? — спросил Медвежонок.
   — Ты сказал: «Спасибо! Очень был вкусный чай, Ёжик!»
   — Подумаешь! — проворчал Медвежонок. — Проводил на крыльцо! А я тебя никуда не пустил. Положил спать с собой. «Куда же ты пойдёшь в такую ночь, Ёжик?»

Ласковый, пушистый и прыгает

   — Я даже не знаю, как тебе это сказать, Ёжик.
   — Так прямо и скажи.
   Они шли по огромному лугу, и Медвежонок всё норовил заглянуть Ёжику в глаза.
   — Так прямо и сказать?
   — Так и скажи.
   — Знаешь, — сказал Медвежонок, — давай я тебе лучше намекну, а ты — догадайся.
   — Давай.
   — Ну вот, представляешь: мы с тобой дружим, а кто-то ещё хотел бы тоже с нами дружить.
   — Представляю, — сказал Ёжик.
   — И вот этот кто-то говорит: «Я бы очень хотел подружиться с вами, Медвежонок, но не знаю, как к этому отнесётся Ёжик».
   — А ты что сказал?
   — Надо спросить у Ёжика.
   — Правильно.
   — Так что, будем мы с ним дружить или нет?
   — С кем?
   — С этим, с третьим.
   — А он — кто?
   — Так если я скажу — кто, это не будет «я тебе намекну». Это будет «я тебе скажу», и всё.
   — Ну и скажи.
   — Так неинтересно. Я скажу, и ты скажешь, и всё. А если я намекну…
   — Намекай, — сказал Ёжик.
   — Понимаешь, этот он — очень хороший.
   — Так.
   — Очень пушистый и ласковый.
   — Так.
   — И прыгает!
   — Заяц, — сказал Ёжик.
   — Нет!
   — Крот!
   — Разве кроты прыгают?
   — Очень хороший, пушистый, ласковый, прыгает… — забормотал Ёжик.
   — Ну же!
   — Кенгуру!
   — Фу-ты! Разве Кенгуру ласковый?
   — Так кто же?
   — Давай сначала: хороший, пушистый, ласковый, прыгает!
   — Скажи ещё что-нибудь!
   Медвежонок задумался:
   — Глаза блестят.
   — Глаза блестят… Глаза блестят… Хороший, пушистый, ласковый, глаза блестят… Да кто же это?!
   — И жужжит, — сказал Медвежонок.
   — Не знаю. Шмель? Говори!
   — Нет! Пушистый, ласковый, любит косточку, глаза блестят, прыгает и жужжит!.. Ну!
   — Львёнок!
   — Верно! Как ты угадал?
   — Не знаю. Почувствовал. А почему — жужжит?
   — Для неузнаваемости, — сказал Медвежонок.

Слон

   В сумерки Ёжик любил посидеть у окна и помечтать.
   Вот и сегодня, в этот тихий вечер, Ёжик надел валенки, накинул шубку и распахнул окно.
   За окном был мартовский лес, но совсем не такой, каким бывает лес в марте.
   Во-первых, нигде не было ни шкурки снега.
   Во-вторых, лес не хмурился чёрными бровями ёлок, а отливал лёгкой светящейся сединой.
   «Это потому что месяц, — подумал Ёжик и поглядел из окна на тоненький, в щербинах, месяц. — Жаль, птицы не поют».
   И размечтался.
   «Вот если бы запели птицы, — мечтал Ёжик, — и на небо выскользнула большая луна, и заплакал комар, ухнул филин, заплясала лягушка, и по всему лесу зашелестела молодая трава, и кто-то широким таким голосом спросил: „Ты о чём думаешь, Ёжик?“, я бы ответил: „О вас“».
   — А кто я?
   — Вы, наверное, Слон.
   — Как ты догадался?
   — А ты приплыл, да? Я вышел днём на крыльцо, вижу — облако, похожее на слона.
   — Это был я, — сказал Слон.
   — А ты… вы… надолго?
   И тут Ёжик увидел настоящего Слона. Слон был серо-серебряный, будто в изморози, и такой лёгкий-лёгкий, как облако.
   — До утра, — сказал Слон.
   — Вы сели на холме?
   Слон кивнул.
   — И пошли ногами? Так заходите! — чуть не крикнул Ёжик. — Я напою вас чаем!
   — Не вмещусь, — покачал Слон головой.
   Тогда Ёжик выскочил из дома и поставил перед окном табуретку.
   Теперь они сидели друг против друга, Слон и Ёжик. Слон — перед окном на табуретке, Ёжик — у окна в своём доме; чашки с блюдцами, морковка и всё остальное — на подоконнике.
   Они пили чай из самовара, и Слон держал чашку, как барышня, самым кончиком хобота.
   И тут появился Медвежонок.
   — С кем это ты пьёшь чай? — с порога крикнул он.
   — Со Слоном.
   — Не вижу.
   — Прищурься.
   — Всё равно не вижу, — сказал Медвежонок.
   — Он вас не видит, — сказал Ёжик Слону.
   — Замечательная морковка! — сказал Слон и вежливо, почти незаметно съел морковку.
   Медвежонок в упор посмотрел на Ёжика, выглянул в окно, снова посмотрел на Ёжика.
   — Он там, на табуретке, — сказал Ёжик. — Скажите ему что-нибудь, Слон.
   — Я очень большой, — сказал Слон. — Я сижу на табуретке. Но надо очень захотеть, чтобы меня увидеть.
   — Ну? Видишь?
   — Нет, — сказал Медвежонок. — Только луна и лес, и никакого Слона!
   — Эх ты! — сказал Ёжик. — такого Слона не увидел.
   — Это ничего, — сказал Слон. — У Медвежонка много забот. В следующий раз он меня обязательно увидит.
   — Слышишь?
   — Нет, — сказал Медвежонок. — Ничего не вижу и ничего не слышу! Завтра ни свет ни заря вставать и смолить лодку.
   — Ты прилетай к нам, Слон! — попросил Ёжик. — Слышишь? Я так хочу, чтобы Медвежонок тебя увидел.

Странный музыкант

   Жил-был странный Музыкант. В общем-то он не был странным… ну разве что глаза у него были разные: один — синий, а другой — оранжевый.
   Когда музыкант ложился спать, синий глаз он оставлял открытым, а оранжевый крепко-крепко закрывал. И тогда была ночь. А когда просыпался — наоборот: открывал свой оранжевый глаз, а синий закрывал. И тогда был день.
   Очень это было интересно и даже загадочно, на объяснить, как это всё происходит, никто не мог.
   Вот проснулся однажды Музыкант, чуть-чуть приоткрыл оранжевый глаз, чуть-чуть прикрыл синий, и получились предрассветные сумерки.
   «Ха-ха!» — сказал Музыкант.
   Позавтракал и отправился гулять по городу.
   А надо сказать, что в этом городу этот Музыкант был самым главным музыкантом. И все его так и называли: ГЛАВНЫЙ СТРАННЫЙ МУЗЫКАНТ. А почему странный — это вы сейчас узнаете.
   Когда Музыкант брал в руки барабан и барабанные палочки начинали прыгать, как капли дождя, а тяжёлый молоток — ухать, как весенний гром, у Музыканта тут же вырастал огромный горб. И всем казалось, что они попали под весенний дождь в горы, сидят у подножья горы, глядят на огромное озеро и слушают, как по воде плещется дождь.
   Только одни утверждали, что гора — зелёная, а другие говорили, что синяя — от дождевой пыли…
   Вот какой станный Музыкант!
   А когда Музыкант прижимал к губам трубу и начинал трубить, у него сразу же вырастали огромные усы. И чем дальше он трубил, тем быстрее и быстрее эти усы росли. И всем казалось, будто бы они мчатся на огромном трубящем поезде и перед ними в разные стороны разбегаются тёмные линии лесов.
   Только одни говорили, что леса — чёрные, а другие — что вроде бы золотистые, потому что золотая осень и деревья, покачиваясь, горят на ветру…
   Вот какой удивительный Музыкант!
   А когда Музыкант брал арфу, он обязательно приоткрывал оранжевый глаз и открывал синий. И тогда всем казалось, что они идут вслед за пальцами Музыканта по бесконечной прохладной голубой лестнице. А Музыкант становился совсем невидимым, оставлял на арфе только свои польцы, а сам пристраивался за всеми и тоже, вслед за остальными, шёл по бесконечной голубой лестнице.
   — Вы только подумайте, как далеко мы сегодня ушли! — говорили люди после концерта. — И ничуть не устали…
   Вот какой это был Музыкант!
   А когда он прикасался к роялю, из-под каждой клавиши у него выскакивал маленький-маленький музыкантик, спрыгивал на пол и убегал в зал. А там вскарабкивался по стулу слушателю на плечи и залезал за шиворот. И когда Музыкант заканчивал первую пьесу, в зале у каждого человека сидело за шиворотом по маленькому музыкантику. В руках у этих музыкантиков были тоненькие тросточки: этими тросточками они шевелили людям волосы на затылке.
   А когда концерт кончался и Музыкант шёл домой, маленький музыкантики догоняли его по дороге и сами запрыгивали в специальный сундучок, с которым Музыкант никогда не расставался.
   Вот какой удивительный Музыкант!
   Зато когда он играл на виолончели и виолончель была худа и печальна, как одинокая красная корова на осеннем лугу, Музыкант начинал краснеть. И становился таким красным, что издали казалось, будто это большой жалобный помидор сидит на сцене и водит себя поперёк живота смычком. И когда все уже начинали его жалеть и жалеть одинокую грустную корову посреди огромного луга, он вдруг открывал свой оранжевый глаз и все видели, как там, из-за тумана, из-за реки поднималось солнце, и освещало траву изумрудным цветом, и превращало грустную корову в огненного жеребца. Жеребец нёсся к реке, и было непонятно — это стучат копыта или бьются сердца слушателей…
   Вот какой необыкновенный Музыкант!
   А когда он играл на скрипке, он худел и становился тоненьким, как кузнечик на одной ножке. И когда ему аплодировали, казалось, что это не плещут ладони, а по залу, как по клеверному полю, летят белые лепестки ромашек.
   Вот какой странный Музыкант!
   И когда ты, уснув вечером, проснёшься хмурым утром — не огорчайся: это просто Музыкант очень устал на вечернем концерте и забыл поутру как следует протереть свой оранжевый глаз.

Садитесь, я вам налью чаю

   Заяц глядел на глубокий снег за окном, на деревья, осыпанные снегом, и думал, как бы ему занырнуть в сказку.
   Зайцу хотелось занырнуть поглубже-поглубже, чтобы стало весело и легко.
   Он закрыл глаза и нырнул — и сразу увидел очень красивый дом, и цветущие вишни, и Собаку с длинными ушами, сидящую на крыльце.
   Собака пила чай и, улыбаясь, глядела на Зайца.
   — Я, кажется, не туда попал, — сказал Заяц.
   — Почему же?
   — Нет-нет, мне здесь очень нравится, но…
   — Вы меня боитесь?
   — Ну… — замялся Заяц.
   — Не бойтесь. — Собака ещё приветливее улыбнулась. — Садитесь, я вам налью чаю.
   Заяц робко, бочком поднялся на крыльцо, сел в кресло.
   — Вам покрепче?
   Заяц кивнул.
   — У меня прекрасный чай с брусничным листом, — говорила Собака. — Позвольте медку?
   Кругом была весна, пели птицы.
   Длинноухая собака большими печальными глазами смотрела на Зайца.
   «Бедный Заяц! — думала Собака. — Но кто знает, что у него на уме?»
   «Отчего это она такая ласковая?» — думал Заяц.
   — Позвольте предложить вам к чаю морковку, — сказала Собака.
   Заяц ничего не ответил.
   Он глядел на цветущие вишни, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, почему же у него там, наверху, снег и снег, а если не снег — лужи и грязь, а если не грязь — духота и пыль, а в конце духоты — пожар?
   Он отхлебнул чаю и поглядел на Собаку.
   — Вы ведь меня не боитесь?
   — Нет, — сказал Заяц.
   — Вот и чудесно!
   Собака, извинившись, ушла в дом и расчесала перед зеркалом свои длинные уши.
   — Вот морковка, — вернулась к столу Собака. — А это — возьмите с собой, ведь у вас — зима!
   Заяц посмотрел на мешочек с морковкой:
   — Спасибо! — Но есть не стал.
   Он глядел на пушистые Собачьи уши, на ровный травяной ковёр вокруг дома и думал, что, как здесь ни хорошо, а всё же придётся открывать глаза.
   — Спасибо! — ещё раз сказал Заяц.
   И, не открывая глаз, улыбнулся Собаке и сошёл с крыльца.

Тепло

   Ожили комары, проснулась лягушка, маленький паучок побежал по своей скользкой ниточке вверх и, перебирая всеми восемью лапками, забрался на необлетевший лист берёзы.
   Ёжик увидел Медвежонка на поляне.
   Медвежонок стоял под широким небом, и тёплый ветер большой ласковой птицей кружил над ним.
   — Как будто весна, — сказал Медвежонок. — Даже не верится. — И потянул носом воздух.
   — Ага, — сказал, подходя, Ёжик. — Никогда не было, чтобы так поздно было тепло.
   — Это потому, что ветер прилетел, — сказал Медвежонок.
   Ветер широкими кругами ходил над лесом.
   Он прилетел из тёплых морей, где на рассвете в зелёном сумраке тают лёгкие острова.
   Ветер повидал много на своём веку: видел он скалы, ущелья, ручьи, долины, холмы, а вот теперь залетел в осенний лес к Ёжику и Медвежонку.
   Тёплый осенний ветер кружил над лесом.
   — Неужели больше никогда не будет зимы? — спросил Медвежонок.
   — Будет, не бойся, — сказал Ёжик. — Зима от нас не уйдёт.
   Ветер опустился на поляну, и двести комариков зелёным облаком закружились над Ёжиком и Медвежонком. Когда дул ветер, комары сидели в траве, и вот теперь поднялись.
   — З-з-з! З-з-з!.. З-замечательно! — звенели комары. — Лето вернулось.
   — Ква! — робко сказала Лягушка. — Неужели?
   А Ёжику отчего-то стало грустно.
   «Не по правилам, — думал Ёжик. — Всё должно быть в своё время».
   — Я думаю так же, как и ты.
   — Но ты же не знаешь, о чём я думаю.
   — Знаю, — сказал Медвежонок. — Я всегда знаю.
   — Ну, о чём?
   — Ты думаешь: «Вот вернулось тепло, и мы снова сможем сумерничать на крыльце».
   — А вот и нет, — сказал Ёжик.
   — Тогда ты думаешь: «Бедные деревья! Схватит мороз, и они сломаются пополам».
   — А вот и нет, — сказал Ёжик.
   — Тогда ты думаешь: «Надо комариков пригласить пить чай».
   — И не так, — сказал Ёжик.
   — Неужели в такой тёплый день ты опять со своими правилами?
   — С правилами, — сказал Ёжик.
   — Не по правилам, думаешь? Сейчас тепло, а должна быть зима?
   — Ага, — сказал Ёжик.
   — Ну вот видишь, я всё равно знаю, о чём ты думаешь.
   Солнышко, тёплое, ласковое, скатилось с горы.
   Гора просияла, как всегда это с ней бывает, когда за неё прячется солнце.
   — Ну что, позовём комариков чай пить? — спросил Медвежонок.
   — Зови.
   — Комары! — сказал Медвежонок. — Вот Ёжик зовёт вас пить чай.
   — С-спасибо! — радостно зазвенели комары.
   — Ква-а! А меня? — квакнула Лягушка.
   — Приходи, — сказал Медвежонок.
   «Где же ветер? — думал Ёжик. — Шумел, кружился, и уже нет». Он не стал спрашивать у Медвежонка, где ветер. Он сам знал: ветер летел, устал и теперь отдыхает.
   И пока шли к дому, Ёжик глядел на Медвежонка в густеющих сумерках, на тучу комаров, которая вилась над ним, на лягушку, которая скакала сзади, слушал далёкий приглушённый лай собак за рекой и думал, что вот опять тепло, что вот-вот снова поднимется парной туман над рекой, как это бывает только летом и ранней осенью, и как будто ничего не было, и не прожили они только что с Медвежонком два тяжёлых холодных осенних месяца.
   Над потемневшей горой вдруг вспыхнула яркая оранжевая полоска где-то далеко-далеко заходящего солнца.

Ты только погляди

   Осень было такая золотая, а небо такое синее, а звёзды по вечерам такие большие, что Ёжик никуда не ходил, никуда не бегал, а целыми днями сидел на крыльце своего дома и, жмурясь, глядел на солнце, на золотые деревья, на небо, а по вечерам — на звёзды.
   — Пойдём, рыбки поудим, — говорил Медвежонок.
   — Нет-нет, — отвечал Ёжик. — Хочешь, садись рядом и гляди вместе со мной.
   — А чего глядеть то? Что я, леса не видел?
   — Ты посмотри, какая осень! — говорил Ёжик. — Ты только погляди!
   И он даже старался не дышать, чтобы не набежали тучи и не заволокли синее небо.
   — Зря ты не хочешь пойти к реке, — как-то утром сказал Медвежонок. — На реке сейчас ещё красивей.
   — А что там?
   — Два леса!
   — Это я знаю, — сказал Ёжик. — Один у берега, а другой глядит на него из воды.
   — Два солнца!
   — Это всегда так, — сказал Ёжик.
   — Два неба!
   — Правильно.
   — А если мы выбежим к реке, будет два Ёжика и два Медвежонка!
   — Ты беги, — сказал Ёжик. — А я посижу здесь, но буду знать, что у реки сейчас вас двое.
   — А что мне сказать Другому Медвежонку?
   — Скажи, что два Ёжика придут завтра.
   — А ты завтра пойдёшь?
   — Угу.
   И Медвежонок убежал.
   Вечером он пришёл к Ёжику пить чай.
   — Сказал? — спросил Ёжик.
   — Ага.
   — А он?
   — Сказал: «Буду ждать». Ух, мы вчетвером и повеселимся!
   На следующее утро Ёжик с Медвежонком вышли к реке.
   Река была такая тёмная, так плавно текла и поворачивала… и ни одной рябинки не было нигде.
   — Я здесь! — крикнул Медвежонок и помахал Другому Медвежонку лапой.
   «Есь… есь… есь…» — отозвалось эхо в берегах.
   — Здесь мы! — закричал Ёжик.
   «Ы… ы… ы…» — сказало эхо.
   — Видишь, как тихо? — сказал Ёжик. — Нас четверо, а прыгать и бегать не хочется.
   Река медленно-медленно шла у самого берега и заворачивала за поворот. Солнце садилось, и лес прямо горел в заходящем солнце. Ёжик зажмурился и вдруг подумал, что, может быть, ему уже никогда не удастся увидеть такой красоты.
   — Ты только погляди, Медвежонок! — сказал он.
   — Я вижу, — сказал Медвежонок.

Эй, вы, в бочках, вы кто?

   Всё намокло — и кусты, и травы, и деревья, и даже река от дождя сделалась такой мокрой, что на неё не хотелось глядеть.
   — Знаете что? — сказал Медвежонок. — Мне надоело ходить мокрым.
   — И мне, — сказал Ёжик.
   — А не ходить совсем — скучно.
   — Скучно, — сказал Ёжик.
   — Сиди целый день дома и сиди. Брр!
   — Брр! — сказал Ёжик.
   — Ты чего дразнишься?
   — Я не дразнюсь. А чего делать-то, если дождь?
   — Сделаем зонты, — сказал Медвежонок. — По хорошему крепкому зонту.
   — А из чего?
   — Подумаешь! — Медвежонок почесал в затылке и задумался.
   Ёжик сидел рядом и тоже, обхватив голову лапами, думал.
   — Придумал? — спросил Медвежонок.
   — Нет ещё.
   — И я.
   «Зонт — это палка, — думал Ёжик. — А сверху — круг. А на круг — что-нибудь непромокаемое».
   — А что если взять еловых лап, сказал Медвежонок, — связать за хвосты и туда — палку?
   — Будет метла, — сказал Ёжик.
   — Тогда… Тогда надо взять бочку и бочоночек. Я — в бочке, ты — в бочоночке. А?
   — А как смотреть?
   — В щёлку.
   — Здорово!
   И Ёжик тут же прикатил из чулана бочку и бочоночек, и Медвежонок накрыл его бочоночком.
   — Хорошо, — сказал Ёжик. — Теперь щёлку!
   Медвежонок пропилил щёлку.
   — Замечательно! — сказал Ёжик. — Теперь никакой дождь не страшен! — И засеменил к двери.
   — В бочке, в бочоночке они вышли на крыльцо.
   — У меня щёлки нет, — сказал Медвежонок.
   — А ты иди за мной.
   — Как же я пойду, если не вижу?
   — Я буду шуршать лапами!
   И они спустились с крыльца.
   Ух как дождь забарабанил по дну бочки, в которой сидел Медвежонок! Ох как застрекотал по дну бочоночка!
   — У меня сухо! — сказал Медвежонок.
   — И у меня!
   — Ты шурши громче, а то я не слышу! — крикнул Медвежонок.
   И тут выскочил Заяц.
   — Эй, вы, в бочках! — закричал он. — Вы кто?
   — Бу-бу-бу! — запела бочка.
   — Бу-бу! — булькнул бочоночек.
   — Не понял, — сказал Заяц.
   — Бу-бу-бу! Бу-бу! — снова загудела бочка, хрюкнул бочоночек.
   — Так нечестно, — сказал Заяц. — Вы — сухие, я — мокрый. Вы кто?
   — Не скажем, — сказал Ёжик.
   — Ни за что! — сказал Медвежонок.
   — Примите меня! — заскулил Заяц.
   — Беги к Ёжику, — ухнула бочка, — выкати бочоночек, пробей дырки — и назад!
   — А зачем дырки?
   — Для глаз, — загудела бочка.
   — Для ушей, — булькнул бочоночек.
   — А, это вы, да? — сказал Заяц. — Это ты, Ёжик?
   — Беги скорей!
   И Заяц ускакал, а Ёжик с Медвежонком стали взбираться на холм.
   — Ты где? Где? — гудела бочка. — Так барабанит — ничего не слышу.
   — Я шуршу, шуршу! Слышишь?! — кричал Ёжик.
   И так они взобрались на холм.
   Прибежал Заяц.
   — Ха-ха-ха! Уши! — захохотал Ёжик и чуть не скатился с холма.
   — Что? Что? — гудела бочка. — Ничего не вижу!
   — Это я! Я! — кричал Заяц. — Ой, здорово!
   — А из него — уши! — кричал Ёжик.
   Шумел дождь, пузырилась река, а на холме, толкаясь боками, плясали два бочоночка и бочка. И у одного из бочоночков на макушке мокли заячьи уши.

Ворон-Ворон

   Когда пошли мелкие осенние дожди, Поросёнок пришёл к старому Ворону.
   — Ворон, — сказал Поросёнок, — давай улетим!
   — Куда?
   — Далеко-далеко, где тепло и солнце.
   Ворон был очень старый, но крепкий и добрый.
   — Давай, — сказал он.
   Посадил на спину Поросёнка, и они полетели.
   — Глядите! — курлыкали журавли. — Поросёнок летит, летит Поросёнок!
   — Нет-нет, вы только взгляните! — кричали дикие гуси. — Поросёнок-то!..
   А Поросёнок обнимал передними ножками Ворона за шею и, радуясь, улыбался.
   Прилетели к морю.
   Тут было столько птиц, но больше всего — чаек. Чайки кружились над Поросёнком и глядели на него злыми глазами.
   — Ты чей? Ты чей? — кричали чайки.
   Поросёнок построил из камней дом, и Ворон стал жить на крыше. А Поросёнок целыми днями лежал на горячих камнях и пел.
   Но вот и к синему морю прилетели холодные ветры.
   — Куда теперь полетим? — спросил Ворон.
   — В Индию.
   И Поросёнок снова обнял Ворона за шею, и они полетели в Индию.
   В Индии было жарко. Так жарко, что даже крокодилы лежали по пояс в воде, а слоны, как большие чайники, поливали друг друга водой.
   — Слон, — попросил Поросёнок, — полей и нас с Вороном.
   — Уфф! — кивнул Слон.
   — Как хорошо! Как легко! Как удивительно! — пел Поросёнок. И построил себе дом из банановых листьев, и Ворон снова стал жить на крыше.
   — Ты почему всегда молчишь? — спросил у Ворона Поросёнок.
   — Зачем слова? — сказал Ворон.
   А Поросёнок болтал без умолку, и пел песни, и даже подружился с обезьянами, и те приносили ему на завтрак кокосовые орехи.
   Но вот однажды Поросёнок увидел, что его Ворона нет.
   — Ты где? — позвал Поросёнок.
   — Я здесь, — сказал Ворон. Он сидел, забившись в угол, и задумчиво смотрел на Поросёнка синими глазами.
   — Что с тобой? — спросил Поросёнок.
   — Умираю, — прохрипел Ворон.
   — Нет-нет, не умирай! Как же я без тебя?
   Ворон закрыл глаза и так сидел до вечера, а когда высыпали звёзды, сказал:
   — На рассвете я улечу вон на ту звезду. Если тебе что-нибудь понадобится, найди её в небе и скажи: «Ворон-Ворон, помоги мне!» И тебе поможет звезда.
   Всю ночь Поросёнок сидел возле Ворона, а перед рассветом незаметно уснул.