Козлов Сергей Григорьевич. Всё-всё-всё о Ёжике

Всё-всё-всё о Ёжике

Осенняя песня травы

Ёжик в тумане

   Тридцать комариков выбежали на поляну и заиграли на своих писклявых скрипках.

   Из-за туч вышла луна и, улыбаясь, поплыла по небу.
   «Ммм-у!..» — вздохнула корова за рекой. Залаяла собака, и сорок лунных зайцев побежали по дорожке.
   Над рекой поднялся туман, и грустная белая лошадь утонула в нём по грудь, и теперь казалось — большая белая утка плывёт в тумане и, отфыркиваясь, опускает в него голову.
   Ёжик сидел на горке под сосной и смотрел на освещённую лунным светом долину, затопленную туманом.
   Красиво было так, что он время от времени вздрагивал: не снится ли ему всё это?
   А комарики не уставали играть на своих скрипочках, лунные зайцы плясали, а собака выла.
   «Расскажу — не поверят!» — подумал Ёжик, и стал смотреть ещё внимательнее, чтобы запомнить до последней травинки всю красоту.
   «Вот и звезда упала, — заметил он, — и трава наклонились влево, и от ёлки осталась одна вершина, и теперь она плывёт рядом с лошадью… А интересно, — думал Ёжик, — если лошадь ляжет спать, она захлебнётся в тумане?»

   И он стал медленно спускаться с горы, чтобы тоже попасть в туман и посмотреть, как там внутри.
   — Вот, — сказал Ёжик. — Ничего не видно. И даже лапы не видно. Лошадь! — позвал он. Но лошадь ничего не сказала.
   «Где же лошадь?» — подумал Ёжик. И пополз прямо. Вокруг было глухо, темно и мокро, лишь высоко сверху сумрак слабо светился.
   Полз он долго-долго и вдруг почувствовал, что земли под ним нет, и он куда-то летит. Бултых!..
   «Я в реке!» — сообразил Ёжик, похолодев от страха. И стал бить лапами во все стороны.
   Когда он вынырнул, было по-прежнему темно, и Ёжик даже не знал, где берег.
   «Пускай река сама несёт меня!» — решил он.
   Как мог, глубоко вздохнул, и его понесло вниз по течению.
   Река шуршала камышами, бурлила на перекатах, и Ёжик чувствовал, что совсем промок и скоро утонет.
   Вдруг кто-то дотронулся до его задней лапы.
   — Извините, — беззвучно сказал кто-то, кто вы и как сюда попали?
   — Я — Ёжик, — тоже беззвучно ответил Ёжик. — Я упал в реку.
   — Тогда садитесь ко мне на спину, — беззвучно проговорил кто-то. — Я отвезу вас на берег.

   Ёжик сел на чью-то узкую скользкую спину и через минуту оказался на берегу.
   — Спасибо! — вслух сказал он.
   — Не за что! — беззвучно выговорил кто-то, кого Ёжик даже не видел, и пропал в волнах.
   «Вот так история… — размышлял Ёжику, отряхиваясь. — Разве кто поверит?!»
   И заковылял в тумане.

Звуки и голоса

   — В полудрёме, Медвежонок, можно вообразить всё, что хочешь, и всё, что вообразишь, будет как живое. И тогда-то…
   — Ну!
   — Тогда-то…
   — Да говори же!
   — И тогда-то… слышны звуки и голоса. Ёжик глядел на Медвежонка большими круглыми глазами, как будто сию минуту, вот прямо сейчас, догадался о чём-то самом важном.
   — И кого ты слышал? — шёпотом спросил Медвежонок.
   — Сегодня?
   — Ага.
   — Зяблика, — сказал Ёжик.
   — А вчера?
   — Лягушку.
   — А что она сказала?..
   — Она — пела. — И Ёжик закрыл глаза.
   — Ты её и сейчас слышишь?
   — Слышу, — сказал Ёжик с закрытыми глазами.
   — Давай я тоже закрою глаза. — Медвежонок закрыл глаза и встал поближе к Ёжику, чтобы тоже слышать.
   — Слышишь? — спросил Ёжик.
   — Нет, — сказал Медвежонок.
   — Ты впади в дрёму.
   — Надо лечь, — сказал. Медвежонок. И лёг.
   — А я — возле тебя. — Ёжик сел рядом. Ты только представь: она сидит и поёт.
   — Представил.
   — А вот сейчас… Слышишь? — И Ёжик по-дирижёрски взмахнул лапой. — Запела!
   — Не слышу, — сказал Медвежонок. — Сидит, глаза вытаращила и молчит.
   — Поговори с ней, — сказал Ёжик. — Заинтересуй.
   — Как?
   — Скажи: «Мы с Ёжиком из дальнего леса пришли на ваш концерт». Медвежонок пошевелил губами.
   — Сказал.
   — Ну?
   — Молчит.
   — Погоди, — сказал Ёжик. — Давай ты сядь, а я лягу. Та-ак. — И он забубнил что-то, укладываясь рядом с Медвежонком в траву.
   А день разгорался, и высокая стройная осень шаталась соснами и кружилась полым листом.
   Медвежонок давно открыл глаза и глядел теперь на рыжие деревья, на ветер, который морщил лужу, а Ёжик всё бормотал и пришёптывал, лёжа рядом в траве.
   — Послушай, Ёжик, — сказал Медвежонок, — зачем нам эта лягушка, а?
   Пойдём наберём грибков, зажарим! А я для тебя яблочко припас.
   — Нет, — не открывая глаз, сказал Ёжик. — Она запоёт.
   — Ну и запоёт. Толку-то?
   — Эх ты! — сказал Ёжик. — Грибки! Яблочки!.. Если б ты только знал, как это — звуки и голоса!

Когда ты прячешь солнце, мне грустно

   Над горой туман и розовато-оранжевые отсветы. Весь день лил дождь, потом перестал, выглянула солнце, зашло за гору, и вот теперь была такая гора.
   Было очень красиво, так красиво, что Ёжик с Медвежонком просто глядели и ничего не говорили друг другу.
   А гора всё время менялась: оранжевое перемести лось влево, розовое — вправо, а голубое стало сизо-синим и осталось вверху.
   Ёжик с Медвежонком давно любили эту игру: закрывать глаза, а когда откроешь — всё по-другому.
   — Открывай скорей, — шепнул Ёжик. — Очень здорово!
   Теперь оранжевое растеклось узкой каймой по всей горе, а розовое и голубое пропало.
   Туман был там, выше, а сама гора была будто опоясана оранжевой лентой.
   Они снова закрыли глаза, и, когда через мгновение открыли, вновь всё изменилось.
   Оранжевое вспыхивало кое-где слева и справа, розовое вдруг появилось справа, розово-голубое исчезло, и гора вся стала такой тёмной, торжественной, что от неё просто нельзя было отвести глаз, Ёжик с Медвежонком снова закрыли и открыли глаза: гора была покойной, туманной, с лёгким розоватым отсветом справа, но они не успели снова закрыть глаза, как этот отсвет пропал.
   Туманная, очень красивая гора глядела на Ёжика с Медвежонком.
   И вдруг, или это Ёжику с Медвежонком показалось, кто-то заговорил:
   — Вам нравится на меня смотреть?
   — Да, — сказал Ёжик.
   — А кто? Кто говорит? — шёпотом спросил Медвежонок.
   — Я красивая?
   — Да, — сказал Ёжик.
   — А когда я вам больше нравлюсь — утром или вечером? Тут и Медвежонок понял, что это говорит гора.
   — Мне — утром, — сказал Медвежонок.
   — А почему?
   — Тогда впереди целый день и…
   — А тебе, Ёжик?
   — Когда ты прячешь солнце, мне грустно, — сказал Ёжик. — Но я больше люблю смотреть на тебя вечером.
   — А почему?
   — Когда смотришь вечером, как будто стоишь там, на вершине, и далеко, далеко видно.
   — Что же ты видел сегодня, Ёжик? — спросила гора.
   — Сегодня так пряталось солнце, а кто-то так не давал ему уйти, что я ни о чём не думал, я только смотрел.
   — А я… Мы… То откроем глаза, то закроем. Мы так играем, — сказал Медвежонок.
   Быстро сгущались сумерки.
   И когда почти совсем стемнело, иссиня-зелёное небо вдруг оторвалось от горы, а вся она стала резко видна, чернея на бледно-голубой полосе, отделяющей её от тёмного неба.

Разрешите с вами посумерничать

   — Заяц просится посумерничать.
   — Пускай сумерничает, — сказал Ёжик и вынес на крыльцо ещё одно плетёное кресло.
   — Можно войти? — спросил Заяц. Он стоял под крыльцом, пока Медвежонок разговаривал с Ёжиком.
   — Входи, — сказал Ёжик.
   Заяц поднялся по ступенькам и аккуратно вытер лапы о половичок.
   — Три-три! — сказал Медвежонок. — Ёжик любит, чтобы было чисто.
   — Можно сесть? — спросил Заяц.
   — Садись, — сказал Медвежонок. И Ёжик с Медвежонком тоже сели.
   — А как мы будем сумерничать? — спросил Заяц.
   Ёжик промолчал.
   — Сиди в сумерках и молчи, — сказал Медвежонок.
   — А разговаривать можно? — спросил Заяц. Ёжик опять промолчал.
   — Говори, — сказал Медвежонок.
   — Я в первый раз сумерничаю, — сказал Заяц, — поэтому не знаю правил. Вы не сердитесь на меня, ладно?
   — Мы не сердимся, — сказал Ёжик.
   — Я как узнал, что вы сумерничаете, я стал прибегать к твоему, Ёжик, дому и глядеть во-он из-под того куста. Во, думаю, как красиво они сумерничают! Вот бы и мне! И побежал домой, и стащил с чердака старое кресло, сел и сижу…
   — И чего? — спросил Медвежонок.
   — А ничего. Темно стало, — сказал Заяц. — Нет, думаю, это не просто так, это не просто сиди и жди. Что-то здесь есть. Попрошусь, думаю, посумерничать с Ёжиком и Медвежонком. Вдруг пустят?
   — Угу, — сказал Медвежонок.
   — А мы уже сумерничаем? — спросил Заяц. Ёжик глядел, как медленно опускаются сумерки, как заволакивает низинки туман, и почти не слушал Зайца.
   — А можно, сумерничая, петь? — спросил Заяц. Ёжик промолчал.
   — Пой, — сказал Медвежонок.
   — А что?
   Никто ему не ответил.
   — А можно весёлое? Давайте я весёлое спою, а то зябко как-то?
   — Пой, — сказал Медвежонок.
   — Ля-ля! Ля-ля! — завопил Заяц. И Ёжику сделалось совсем грустно. Медвежонку было неловко перед Ёжиком, что вот он притащил Зайца и Заяц мелет, не разбери чего, а теперь ещё воет песню. Но Медвежонок не знал, как быть, и поэтому завопил вместе с Зайцем.
   — Ля-ля-лю-лю! — вопил Медвежонок.
   — Ля-ля! Ля-ля! — пел Заяц. А сумерки сгущались, и Ёжику просто больно было всё это слышать.
   — Давайте помолчим, — сказал Ёжик. — Послушайте, как тихо!
   Заяц с Медвежонком смолкли и прислушались. Над поляной, над лесом плыла осенняя тишина.
   — А что, — шёпотом спросил Заяц, — теперь делать?
   — Шшш! — сказал Медвежонок.
   — Это мы сумерничаем? — прошептал Заяц. Медвежонок кивнул.
   — До темноты — молчать?..
   Стало совсем темно, и над самыми верхушками ёлок показалась золотая долька луны.
   От этого Ёжику с Медвежонком вдруг стало на миг теплее. Они поглядели друг на друга, и каждый почувствовал в темноте, как они друг другу улыбнулись.

Как оттенить тишину

   — Я очень люблю осенние пасмурные дни, — сказал Ёжик. — Солнышко тускло светит, и так туманно-туманно…
   — Спокойно, — сказал Медвежонок.
   — Ага. Будто всё остановилось и стоит.
   — Где? — спросил Медвежонок.
   — Нет, вообще. Стоит и не двигается.
   — Кто?
   — Ну, как ты не понимаешь? Никто.
   — Никто стоит и не двигается?
   — Ага. Никто не двигается.
   — А комары? Вон как летают! Пи-и!.. Пи-и!.. — И Медвежонок замахал лапами, показал, как летит комар.
   — Комары только ещё больше, — тут Ёжик остановился, чтобы подыскать слово, — о т т е н я ю т неподвижность, — наконец сказал он.
   Медвежонок сел:
   — Как это?
   Они лежали на травке у обрыва над рекой и грелись на тусклом осеннем солнышке. За рекой, полыхая осинами, темнел лес.
   — Ну вот смотри! — Ёжик встал и побежал. — Видишь?
   — Что?
   — Как неподвижен лес?
   — Нет, — сказал Медвежонок. — Я вижу, как ты бежишь.
   — Ты не на меня смотри, на лес! — И Ёжик побежал снова. — Ну?
   — Значит, мне на тебя не смотреть?
   — Не смотри.
   — Хорошо, — сказал Медвежонок и отвернулся.
   — Да зачем ты совсем-то отвернулся?
   — Ты же сам сказал, чтобы я на тебя не смотрел.
   — Нет, ты смотри, только на меня и на лес о д н о в р е м е н н о, понял? Я побегу, а он будет стоять. Я о т т е н ю его неподвижность.
   — Хорошо, — сказал Медвежонок. — Давай попробуем. — И уставился на Ёжика во все глаза. — Беги!
   Ёжик побежал.
   — Быстрее! — сказал Медвежонок.
   Ёжик побежал быстрее.
   — Стой! — крикнул Медвежонок. — Давай начнём сначала.
   — Почему?
   — Да я никак не могу посмотреть на тебя и на лес одновременно: ты так смешно бежишь, Ёжик!
   — А ты смотри на меня и на лес, понимаешь? Я — бегу, лес — стоит. Я оттеняю его неподвижность.
   — А ты не можешь бежать большими прыжками?
   — Зачем?
   — Попробуй.
   — Что я — кенгуру?
   — Да нет, но ты — ножками, ножками, и я не могу оторваться.
   — Это не важно, как я бегу, понял? Важно то, что я бегу, а он — стоит.
   — Хорошо, — сказал Медвежонок. — Беги!
   Ёжик побежал снова.
   — Ну?
   — Такими маленькими шажками не оттенишь, сказал Медвежонок. — Тут надо прыгать вот так! И он прыгнул, как настоящий кенгуру.
   — Стой! — крикнул Ёжик. — Слушай! Медвежонок замер.
   — Слышишь, как тихо?
   — Слышу.
   — А если я крикну, то я криком о т т е н ю тишину.
   — А-а-а!.. — закричал Медвежонок.
   — Теперь понял?
   — Ага! Надо кричать и кувыркаться! А-а-а! — снова завопил Медвежонок и перекувырнулся через голову.
   — Нет! — крикнул Ёжик. — Надо бежать и подпрыгивать. Вот! — И заскакал по поляне.
   — Нет! — крикнул Медвежонок. — Надо бежать, падать, вскакивать и лететь.
   — Как это? — Ёжик остановился.
   — А вот так! — И Медвежонок сиганул с обрыва.
   — И я! — крикнул Ёжик и покатился с обрыва вслед за Медвежонком.
   — Ля-ля-ля! — завопил Медвежонок, вскарабкиваясь обратно.
   — У-лю-лю! — по-птичьему заверещал Ёжик.
   — Ай-яй-яй! — во всё горло закричал Медвежонок и прыгнул с обрыва снова.
   Так до самого вечера они бегали, прыгали, сигали с обрыва и орали во всё горло, оттеняя неподвижность и тишину осеннего леса.

В родном лесу

   Заяц утром как вышел из дома, так и потерялся в необъятной красоте осеннего леса.
   «Давно уже пора снегу пасть, — думал Заяц. — А лес стоит тёплый и живой». Встретилась Зайцу Лесная Мышь.
   — Гуляешь? — сказал Заяц.
   — Дышу, — сказала Мышка. — Надышаться не могу.
   — Может, зима про нас забыла? — спросил Заяц. — Ко всем пришла, а в лес не заглянула.
   — Наверно, — сказала Мышка и пошевелила усиками.
   — Я вот как думаю, — сказал Заяц. — Если её до сих пор нет, значит, уже не заглянет.
   — Что ты! — сказала Мышка. — Так не бывает! Не было ещё такого, чтобы зима прошла стороной.
   — А если не придёт?
   — Что говорить об этом, Заяц? Бегай, дыши, прыгай, пока лапы прыгают, и ни о чём не думай.
   — Я так не умею, — сказал Заяц. — Я всё должен знать наперёд.
   — Много будешь знать — скоро состаришься.
   — Зайцы не состариваются, — сказал Заяц. — Зайцы умирают молодыми.
   — Это почему же?
   — Мы бежим, понимаешь? А движение — это жизнь.
   — Хи-хи! — сказала Мышка. — Ещё каким стареньким будешь.
   Они вместе шли по тропинке и не могли налюбоваться на свой лес.
   Он был весь сквозящий, мягкий, родной. И оттого, что в нём было так хорошо, на душе у Зайца и Мышки сделалось грустно.
   — Ты не грусти, — сказал Заяц.
   — Я не грущу.
   — Грустишь, я вижу.
   — Да вовсе не грущу, просто печально.
   — Это пройдёт, — сказал Заяц. — Насыплет снега, надо будет путать следы. С утра до вечера бегай и запутывай.
   — А зачем?
   — Глупая ты. Съедят.
   — А ты бегай задом наперёд, — сказала Мышка. — Вот так! — И побежала по дорожке спиной вперёд, мордочкой к Зайцу.
   — Здорово! — крикнул Заяц. И помчался следом.
   — Видишь? — сказала Мышка. — Теперь никто не поймёт, кто ты.
   — А я… А я… Я знаешь тебя чему научу? Я тебя научу есть кору, хочешь?
   — Я кору не ем, — сказала Мышка.
   — Тогда… Тогда… Давай я тебя научу бегать!
   — Не надо, — сказала Мышка.
   — Да чем же мне тебе отплатить?
   — А ничем, — сказала Лесная Мышь. — Было бы хорошо, если бы тебе помог мой совет.
   — Спасибо тебе! — сказал Заяц. И побежал от Мышки задом наперёд, улыбаясь и шевеля усами.
   «Здорово! — думал Заяц. — Теперь меня никто не поймает. Надо только хорошенько натренироваться, пока не высыпал снег».
   Он бежал задом наперёд через любимый свой лес, спускался в овраги, взбирался на холмы, «получается!» — вопил про себя Заяц и чуть не плакал от радости, что теперь уже никто никогда не отыщет его в родном лесу.

Сосновая шишка

   Светлый вечер в осеннем лесу. Затрещала и смолкла неизвестная птица. Заяц выбежал к ручью, сел и стал слушать, как журчит вода.
   — Вода, вода, куда ты бежишь? — спросил Заяц.
   — С камушка на камушек по камушкам бегу!
   «По камушкам. Хорошо ей! — подумал Заяц. — Вот бы мне так!»
   Пришёл Муравей.
   — Ты что бродишь? — спросил Заяц. — Скоро зима, а ты по лесу шатаешься?
   — Надо, — сказал Муравей. Зачерпнул ведёрком воды и пошёл.
   — Стой! Давай поговорим, — сказал Заяц.
   Муравей остановился:
   — О чём?
   — О чём хочешь.
   — Некогда мне разговаривать, — сказал Муравей. — Воду надо нести. — И ушёл.
   — Вот жизнь! — вздохнул Заяц. — Муравьи по воду ходить стали, поговорить не с кем. Раньше хоть какой-никакой гриб попадётся, с ним потолкуешь. А теперь и грибы куда-то попрятались.
   — А ты со мной поговори, — сказала Сосновая Шишка. Она лежала рядышком у ручья. — Я — старая, много всего видала.
   — Что же ты видела? — спросил Заяц.
   — Небо, — сказала Шишка.
   — Кто ж его не видел? Вот оно!
   — Не-ет, я там была, высоко, — вздохнула Шишка. — Меня Ветер любил. Прилетит, бывало: «Здравствуй, Шишка!» — «Здравствуй, говорю, где пропадал?» — «К морю летал, корабли двигал». Во как! А ты чего скучный такой?
   — Не знаю, — сказал Заяц.
   — Эх, жизнь была! Утречком проснёшься — весь лес в тени, а у нас уже солнышко! Солнышко пригреет. Ветер прилетит — шумим-веселимся!..
   А ночью — звёзды. Так в глаза и глядят. Я любила одну. Зелёная такая, ласковая. Только покажется, а уж Ветерок мой тут как тут. «Полетим, говорит, к звезде, Шишка!» — «Так далеко же!» — «Это нам нипочём!» Возьмёт в объятья и понесёт.
   — Хорошо говоришь, бабушка, — вздохнул Заяц.
   — Жили хорошо, Заяц. А что слова? Сам-то чего скучный, молодой вить?
   — А где ж он теперь, Ветер?
   — Летает. Ветер, он всегда молодой. А я, вишь, старая, упала. Кому нужна?
   — Грустно тебе, бабушка?
   — Не-е, Заяц. Лежу, на небо гляжу, водичку слушаю, звёздочку зелёную увижу — Ветер вспоминаю.

Осенняя песня травы

   Холодно, тихо стало в лесу. Заяц прислушался — ни звука. Лишь осинка на том берегу дрожала последним листом.
   Заяц спустился к реке. Река медленно уводила за поворот тяжёлую, тёмную воду. Заяц встал столбиком и пошевелил ушами.
   — Холодно? — спросила у него Травинка.
   — Бр-р-р! — сказал Заяц.
   — Мне тоже, — сказала Травинка.
   — И мне! И мне!
   — Кто говорит? — спросил Заяц.
   — Это мы — трава.
   Заяц лёг.
   — Ой, как тепло! Как тепло! Как тепло!
   — Погрей нас! И нас! И нас!
   Заяц стал прыгать и ложиться. Прыгнет — и прильнёт к земле.
   — Эй, Заяц! — крикнул с холма Медвежонок. — Ты что это делаешь?
   — Грею траву, — сказал Заяц.
   — Не слышу!
   — Грею траву! — крикнул Заяц. — Иди сюда, будем греть вместе!
   Медвежонок спустился с холма.
   — Согрей нас! Согрей! Согрей! — кричали травинки.
   — Видишь? — сказал Заяц. — Им холодно! — Снова прыгнул и лёг.
   — К нам! К нам!
   — Сюда! Сюда! — кричали со всех сторон.
   — Что ж ты стоишь? — сказал Заяц. — Ложись!
   И Медвежонок лёг.
   — Как тепло! Ух, как тепло!
   — И меня погрей, Медвежонок!
   — И нас! И нас!
   Заяц прыгал и ложился. А Медвежонок стал потихоньку перекатываться: со спины — на бок, с бока — на живот.
   — Согрей! Согрей! Нам холодно! — кричала трава.
   Медвежонок катался. Заяц прыгал, и скоро согрелся весь луг.
   — Хотите, мы споём вам осеннюю песню травы? — спросила первая травинка.
   — Пойте, — сказал Заяц.
   И трава стала петь. Медвежонок кататься, а Заяц — прыгать.
   — Эй! Что вы там делаете? — крикнул с холма Ёжик.
   — Греем траву! — крикнул Заяц.
   — Что?
   — Греем траву! — крикнул Медвежонок.
   — Вы простудитесь! — закричал Ёжик. А травинки поднялись во весь рост и запели громкими голосами.
   Пел весь луг над рекой.
   И последний лист, что трепетал на том берегу, стал подтягивать.
   И сосновые иголки, и еловые шишки, и даже паутина, забытая пауком, — все распрямились, заулыбались и затянули изо всех сил последнюю осеннюю песню травы.

Радуга

   Медвежонок прижался спиной к печке. Ему было тепло-тепло и не хотелось шевелиться.
   За окном свистел ветер, шумели деревья, барабанил по стеклу дождь, а Медвежонок сидел с закрытыми глазами и думал о лете.
   Сначала Медвежонок думал обо всём сразу, и это «всё сразу» было для него солнышко и тепло. Но потом под ярким летним солнышком, в тепле, Медвежонок увидел Муравья.
   Муравей сидел на пеньке, выпучив чёрные глаза, и что-то говорил, говорил, но Медвежонок не слышал.
   — Да слышишь ты меня? — наконец прорвался к Медвежонку Муравьиный голос. — Работать надо каждый день, каждый день, каждый день!
   Медвежонок помотал головой, но Муравей не пропадал, а кричал ещё громче.
   — Лень, вот что тебя погубит!
   «Чего он ко мне пристал? — подумал Медвежонок. — Я и не помню такого Муравья вовсе».
   — Совсем обленились! — кричал Муравей. — Чем вы занимаетесь изо дня в день? Отвечай!
   — Гуляем, — вслух сказал Медвежонок у печки. — Так лето же.
   — Лето! — взвился Муравей. — А кто работать будет?
   — Мы и работаем.
   — Что же вы сделали?
   — Мало ли, — сказал Медвежонок. И ещё тесней прижался к печному боку.
   — Нет, ты мне говори — что?
   — Скворечник.
   — Ещё?
   — Камелёк сложили.
   — Где?
   — У реки.
   — Зачем?
   — По вечерам сидеть. Огонь разведёшь — и сиди. И Медвежонку представилось, как они с Ёжиком сидят ночью под звёздами у реки, варят чай в чайнике, слушают, как плещется рыба в воде, и чайник сперва урчит, а потом клокочет, и звёзды падают прямо в траву и, большие, тёплые, шевелятся у ног. И так Медвежонку захотелось в ту летнюю ночь, так захотелось полежать в мягкой траве, глядя в небо, что Медвежонок сказал Муравью:
   — Иди сюда, садись у печки, а я пойду туда, в лето.
   — А соломинку ты за меня понесёшь? — спросил Муравей.
   — Я, — сказал Медвежонок.
   — А шесть сосновых иголок?
   — Я, — сказал Медвежонок.
   — А две шишки и четыре птичьих пера?
   — Всё отнесу, — сказал Медвежонок. — Только иди сюда, сядь к печке, а?
   — Нет, ты погоди, — сказал Муравей. — Трудиться — обязанность каждого. — Он поднял лапку. — Каждый день…
   — Стой! — крикнул Медвежонок. — Слушай мою команду: к печке бегом, марш!
   И Муравей выбежал из лета и сел к печке, а Медвежонок еле-еле протиснулся на его место.
   Теперь Медвежонок сидел на пеньке летом, а Муравей поздней осенью у печки в Медвежьем дому.
   — Ты посиди, — сказал Медвежонок Муравью, — а придёт Ёжик, напои его чаем.
   И Медвежонок побежал по мягкой тёплой траве, и забежал в реку, и стал брызгаться водой, и, если поглядеть прищурившись, в брызгах возникала каждый раз настоящая радуга, и каждый раз Медвежонку не верилось, и каждый раз Медвежонок видел её снова.
   — Эй! — крикнул Муравей в лето. — А кто обещал работать?
   — Погоди! — сказал Медвежонок. И снова стал, щурясь, брызгаться и ловить сквозь ресницы радугу.
   — Обязанность каждого — трудиться, — говорил Муравей, прижавшись к горячей печке. — Каждый день…
   «Заладил, — подумал Медвежонок. — Ну как он не понимает, что это — лето, что оно — короткое, что оно вот-вот кончится и что каждый раз у меня в лапах сверкает радуга».
   — Муравей! — крикнул из своего лета Медвежонок. — Не бубни! Разве я не работаю? Разве я отдыхаю?
   И он снова ударил по воде лапой, прищурился и увидел радугу.

Ёжикина гора

   Давно уже Ёжик не видел такого большого неба. Давно уже не было такого, чтобы он вот так останавливался и замирал. И если кто у него спрашивал, зачем он останавливается, отчего замирает. Ёжик всё равно бы ни за что не смог ответить.
   — Ты куда глядишь, Ёжик? — спросила Белка.
   — А, — сказал Ёжик. И махнул лапой.
   — Ты что там увидел? — спросил Муравей.
   — Молчит, — сказала Белка.
   — Задумался, — проворчал Муравей и побежал по своим делам.
   А Ёжику вдруг показалось, что он впервые увидел этот лес, этот холм, эту поляну.
   Что никогда-никогда до этого ничего подобного он не видал.
   «Как же так? — думал Ёжик. — Ведь я столько раз бежал по этой тропинке, столько раз стоял на этом холме».
   И деревья были такие необыкновенные — лёгкие, сквозящие, будто сиреневые, и полны такой внутренней тишиной и покоем, что Ёжик не узнавал знакомые с детства места.
   — Что же это? — бормотал Ёжик. — раньше не видел всего?
   И птицы, те немногие птицы, что остались в лесу, казались теперь Ёжику необыкновенными.
   «Это не Ворона, это какой-то Орёл кружит над лесом, — думал Ёжик. — Никогда не видел такой огромной птицы».
   — Всё стоишь? — спросил Муравей. — Я уже вон какую соломину оттащил, а он всё стоит.
   — Не мешай ему, — сказала Белка. — Он думает.
   — Думает, думает, — проворчал Муравей. — Что бы стало в лесу, если б все думали.
   — Подумает, и всё, — сказала Белка. — Не мешай.
   — Все вы бездельники, — сказал Муравей. — Все вы друг за дружку горой. — И убежал.
   А Ёжик про себя поблагодарил Белку, потому что он слышал разговор где-то далеко-далеко, будто говорили на облаках, а он — на дне моря.
   «Какая она добрая, — подумал о Белке Ёжик. — Почему я раньше никогда её не встречал?»
   Пришёл Медвежонок.
   — Ну что? — сказал он. — Что делать будем?