Кренц Джейн Энн. Волшебный дар

   Вейл легко поднялся с места.
   — Прежде чем поведать о Голубой Медузе, я хотел бы показать вам коллекцию музея.
   Они последовали за ним к двери, прорезанной в стенной панели. За ней скрывалась лестница. Хозяин пошел вперед. На площадке второго этажа он распахнул еще одну дверь, и перед ними оказалась галерея, тянувшаяся по всей длине огромного дома. По обе стороны выстроились стеклянные витрины и массивные комоды. По углам возвышались статуи. Повсюду были расставлены древние вазы, урны и обломки колонн. У одной стены были сложены несколько каменных саркофагов.
   — Поразительно! — воскликнула Лавиния, рассматривая ряды серебряных и золотых монет с изображениями римских императоров, выложенные в витрине на темном бархате.
   Джоан не могла отвести глаз от золотого ожерелья тонкой работы, усеянного изумрудами.
   — Это новое приобретение, не так ли, Вейл? Когда я приходила сюда в последний раз, его еще не было.
   — Но после смерти Филдинга вы не нанесли мне ни одного визита, — мягко напомнил Вейл. — Кроме того, получилось так, что и сам я отсутствовал почти весь год. Несколько месяцев провел, изучая развалины древнеримской виллы недалеко от Бата. Великолепные мозаики! Я сделал несколько рисунков в цвете.
   — Я бы хотела их видеть, — попросила Джоан, отворачиваясь от ожерелья.
   Вейл улыбнулся.
   — Буду счастлив показать их вам.
   Лавиния увидела безмолвный призыв в его глазах. Джоан, кажется, тоже все поняла, судя по тому, с какой поспешностью передвинулась к другой витрине.
   Один Тобиас ничего не заметил. Окинув скучающим взглядом очередную вазу, он обратился к Вейлу:
   — Насколько я понял, это закрытый музей клуба?
   — Да, — кивнул Вейл, лаская резной камень древнего алтаря с нежностью любовника. — Большинство из того, что вы видите здесь, было найдено в Англии. Стало модным посылать молодых людей в путешествие по Европе, осматривать великолепные развалины Рима и Греции, но, как доказал мистер Лайсонз, мы еще мало знаем собственную, богатую событиями историю. Ценители посвятили себя изучению и сохранению британских древностей.
   — Англия была римской провинцией в течение нескольких веков, — подхватила Джоан. — Вполне логично предположить, что древние оставили множество интересных реликвий.
   — Римляне в самом деле оставили нам бесценное наследство в виде полуразрушенных вилл, публичных бань и храмов. И кто знает, сколько необыкновенных украшений и монет еще покоятся в земле и ждут, пока их обнаружат.
   — Вряд ли многие из этих сокровищ будут отданы государству в соответствии с законом о кладах, — сухо добавил Тобиас. — Трудно ожидать, чтобы бедный фермер пожертвовал кубышку с древним золотом и серебром Короне без всякого вознаграждения. Скорее уж предметы будут расплавлены и проданы.
   — Может быть, — хмыкнул Вейл. — Но будьте уверены, что огромное количество таких безымянных открытий, случающихся довольно часто, пополняют рынок антиквариата и приносят прибыль таким, как мистер Найтингейл и его присные.
   Лавиния залюбовалась россыпью небольших бронзовых брошей с эмалью самых причудливых форм, напоминавших крошечных дракончиков. Дальше располагались кольца, украшенные камнями с резьбой-инталье. На первом, красном сердолике, красовалась маленькая фигурка женщины в пеплуме, с рогом изобилия в одной руке и веслом в другой, — очевидно, Фортуна, богиня удачи. Рядом лежал перстень с коричневой яшмой, на которой была изображена крылатая женщина, тоже в пеплуме, с маленьким бичом. Лавиния узнала в ней Немезиду, богиню мести, призванную также сохранять в мире равновесие добра и зла.
   Тобиас прислонился к саркофагу с затейливой резьбой и взглянул на Вейла.
   — Ничего не скажешь, богатая коллекция, но, насколько я помню, вы собирались рассказать нам о Голубой Медузе.
   Вейл кивнул и медленно зашагал по галерее.
   — Сам браслет считается великолепным образцом мастерства древнего ювелира. Но камея имеет еще большую художественную и смысловую ценность.
   — Мне тоже так говорили, — кивнул Тобиас.
   — Насколько я смог определить, эта древность была найдена в начале прошлого века и передавалась из поколение в поколение. Но род этот постепенно вымирал, пока из всей семьи не остались только незамужняя тетка и племянник, подросток лет пятнадцати. Как-то утром, много лет назад, горничная нашла тело тетки с кухонным ножом, вонзенным в спину.
   — О Господи! — прошептала Лавиния.
   — О племяннике с тех пор не было ни слуху ни духу. Пропало также множество ценных вещей, включая Голубую Медузу. Похоже, она много раз продавалась и перепродавалась, прежде чем Бэнкс нашел ее в маленькой антикварной лавочке полтора года назад.
   — А племянник? — поинтересовался Тобиас.
   — Исчез навсегда. Возможно, изменил имя. Возможно, умер или отправился в Америку. Вряд ли его вообще разыскивали.
   — Хотя он был наиболее вероятным подозреваемым в убийстве тетки? — удивилась Джоан.
   Вейл развел руками.
   — В округе мальчика не слишком любили. Соседи его боялись. Именно ему приписывали бесчисленные пожары и издевательства над животными. В любом случае все были рады от него избавиться.
   — Мы слышали, что на камне вырезано необычное изображение горгоны, — заметил Тобиас.
   — Да. Это не просто лик Медузы, — кивнул Вейл, останавливаясь у ряда надгробий. — Как-то я наткнулся на старинную книгу, где упоминалось о странном культе, процветавшем в Англии четвертого века. Тайные общества и храмы были широко распространены в Римской империи, особенно в таких отдаленных провинциях, как Британия. Мои исследования доказывают, что здесь их существовало довольно много. Но этот был чем-то из ряда вон выходящим.
   — В чем его особенность? — спросила Лавиния.
   — Кроме головы Медузы, на камне вырезана палочка или стержень. Мне кажется, что это эмблема или печать главного жреца культа, человека грозного и вызывавшего почтительный страх у своей паствы.
   — Почему? — выпалила Джоан. Вейл, немного поколебавшись, пожал плечами.
   — Вы можете не поверить, но в книге написано, что жрец практиковал древние формы месмеризма.
   Лавиния остановилась на полпути к витрине и резко развернулась.
   — Месмеризм? В древние времена? Но это современная наука!
   Вейл смешливо сощурился:
   — Если животный магнетизм и в самом деле имеет реальную силу в человеческом теле, почему вы удивлены тем, что методы управления им могли быть обнаружены, утеряны и снова найдены не раз и не два на протяжении веков? Неужели вы действительно считаете, будто мы, живущие в нашу просвещенную эру, — единственные, кто имел счастье наткнуться на древние истины? Что мы обладаем большим умом, даром провидения и интуиции, чем те, кто был до нас?
   Лавиния поежилась.
   — Я понимаю вашу точку зрения, сэр. Но согласитесь, довольно странно считать, что поклонники некоего непонятного языческого культа сумели овладеть методами такой прогрессивной науки, как месмеризм!
   — Если предположить, что это наука, — пробормотал Тобиас.
   Вейл тихо рассмеялся и вновь обратился к Лавинии:
   — Согласен, странно и крайне занимательно. А в этом случае еще и очень тревожно.
   — Почему вы так говорите? — резко бросила Джоан.
   Вейл снова принялся мерить шагами галерею.
   — Согласно книге, жрец использовал гипнотические силы, исходящие непосредственно из камня, для темных дел. Судя по всему, культ был основан на страхе, секретности и великой тайне.
   — Что ж, Медуза служила достойным символом этого культа, — кивнула Джоан. — Недаром легенда гласит, что она могла превратить человека в камень одним взглядом.
   — Больше чем символ.
   Вейл многозначительно помедлил.
   — Как я сказал, камея считалась источником могущества жреца. Последователи культа верили, что единственным человеком, способным управлять камнем, был тот, кто наделен природным талантом извлекать из него энергию.
   В галерее воцарилось мрачное молчание. Тобиас развеял напряженную атмосферу невеселой улыбкой.
   — Похоже, вы испытываете к Голубой Медузе исключительно интерес ученого-исследователя, лорд Вейл. Не хотелось бы думать, что человек вашего опыта и образования верит сказкам о мифических волшебных силах старинной камеи.
   Лавиния увидела, как нахмурилась Джоан, и поспешно посмотрела на хозяина. Но Вейл вовсе не рассердился.
   — Заверяю вас, Марч, что никоим образом не увлекаюсь метафизикой, особенно имеющей отношение к весьма неприятному и давно забытому культу. Но меня никогда не перестает удивлять, как часто вроде бы умные, образованные люди подпадают под чары старых легенд и непонятных верований.
   — И Голубая Медуза обладает таким же притяжением? — осведомился Тобиас.
   — По-видимому, для некоторых людей, — кивнул Вейл, подходя к ближайшему шкафчику и снимая с левой руки кольцо в виде ключа. Ключ прекрасно подошел к крошечной скважине, и дверь открылась.
   — Возьмите хотя бы этот образец древнего римского стекла. Говорят, что из-за него погиб человек.
   Он вынул стеклянную чашу, украшенную изысканной резьбой. Свет, отражавшийся в ней, переливался всеми оттенками огненного янтаря. Лавиния во все глаза смотрела на поразительный экспонат и, сама того не замечая, придвинулась ближе, чтобы получше рассмотреть.
   — Невероятно! — прошептала она. — Это тоже нашли в Англии?
   — Нет. Давным-давно привезли из Италии.
   — Какая красота! — воскликнула Джоан, становясь рядом с Лавинией. Вейл наблюдал за обеими с загадочной улыбкой.
   Присмотревшись, Лавиния заметила, что по всей окружности чаши были вырезаны фигурки, навеки вплавленные в стекло и, казалось, стремящиеся вырваться на волю из своей тонкой прозрачной темницы.
   — Персефона бежит из царства Аида, — выдохнула она, узнав застывшую в стекле сцену, которую запечатлел неизвестный художник.
   Лицо женщины омрачало такое отчаяние… черты бога были искажены таким страданием и тоской, что Лавиния невольно вздрогнула.
   — Это так называемая Чаша Аида, и кое-кто считает, что она приносит владельцу несчастье, — пояснил Вейл. — Правда, я не верю в подобного рода вздор, но тем не менее считается, что вещь мне не принадлежит, поскольку числится в коллекции музея.
   Он запер шкафчик и вновь надел кольцо.
   — Мне все ясно, — объявил Тобиас. — Легенды обладают собственной силой, а коллекционеры — народ суеверный.
   — Именно, — подтвердил Вейл. — Нет ничего лучше древности с собственной загадочной историей. Некоторые убивают ради редкости, за которой тянется целый рой легенд и преступлений.
   Лавиния воздела к небу руки.
   — Превосходно! Еще один мотив для убийства. Если так и дальше будет продолжаться, скоро половина Лондона окажется в списке подозреваемых.

Глава 18

   Тобиас опустился в кресло и потянулся к бутылке бренди, стоявшей на столе между ним и Крекенберном.
   — Опять нога беспокоит? — спросил тот, не поднимая головы от газеты.
   — Не столько нога, сколько беседа, которую я только что имел с подозреваемым по этому делу, — буркнул Тобиас, наливая себе солидную порцию спиртного. Звяканье стекла неприятно напомнило о Чаше Аида. — Что вы можете рассказать мне о Вейле?
   Крекенберн, поколебавшись, медленно опустил газету.
   — Богат. Вдов. Скрытен. Основатель маленького эксклюзивного клуба коллекционеров. Пишет научные статьи для журналов. Имеет привычку неделями исчезать на раскопках очередных римских развалин.
   — Это я и сам знаю. Как и то, что он был близким другом Филдинга Дава.
   Тобиас осушил полбокала бренди и с блаженным вздохом развалился в кресле.
   — Это означает, что он, возможно, знал, кто был главой «Голубой палаты». Как по-вашему, он участвовал в махинациях Дава?
   — Никогда не слыхал и малейшего намека на то, что он был связан с преступниками. — Крекенберн аккуратно сложил газету и отодвинул в сторону. — Правда, это еще ни о чем не говорит. Вейл по-своему так же умен и, возможно, не менее опасен, чем в свое время Дав. Но думаю, его интересы лежат в другой области.
   — Антиквариат.
   — Совершенно верно.
   — Как по-вашему, он способен на убийство ради того, чтобы заполучить древность, связанную с давно забытым колдовским культом?
   Крекенберн задумчиво поджал губы.
   — Трудно сказать. Я слышал, что он буквально помешан на подобного рода британо-римских редкостях. Но мое мнение таково: если Вейл и совершил убийство, сомневаюсь, что вы сумеете докопаться до сути и обличить его. Он не дурак и сумеет скрыть следы.
   Тобиас долго катал бокал между ладонями, прежде чем выдавить:
   — Убийца оставил кое-что на месте преступления. Свой галстук.
   — Не представляю, чтобы Вейл мог быть так беспечен, — фыркнул Крекенберн.
   — Если только не был уверен, что чертов галстук попросту заведет нас в тупик. В конце концов, это всего лишь свидетельствует, что Селеста Хадсон задушена скорее джентльменом, чем грабителем-оборванцем.
   Крекенберн мрачно покачал головой.
   — Если бы Вейл позаботился оставить ложную улику, бьюсь об заклад, она наверняка привела бы вас к тому, кого он выбрал бы на роль убийцы. Ты сам сказал, что находка галстука ничего не дала.
   — И следовательно, можно предположить, что Вейл тут ни при чем, — грустно усмехнулся Тобиас. — Пусть аргументация довольно запутанна, но я склонен согласиться. Честно говоря, я с самого начала не слишком рассчитывал, что его светлость виновен. Все это дело слишком сложно, и столь простое объяснение тут никак не подходит.
   — Да, это не в стиле Вейла, — кивнул Крекенберн, наклоняя бутылку над своим бокалом. — Но есть и еще одна причина, по которой вполне можно его исключить.
   — Какая же?
   Крекенберн с наслаждением пригубил бренди.
   — Не могу представить, чтобы Вейл хладнокровно расправился с женщиной. О нет, его никак не назовешь святым. Наоборот, в определенных обстоятельствах он крайне опасен. Как и ты, мой почтенный собеседник. Но в жизни не поверю, чтобы он расправился с женщиной. Даже за чертову древность.
   Тобиас отчего-то вспомнил, с каким благоговением Вейл держал Чашу Аида.
   — Даже если он высоко ценит эту чертову древность?
   — Он проницательный, хитрый, умный игрок, умеющий обычно добиться цели. Но в подобной ситуации сумел бы найти другие средства, — заверил Крекенберн, чуть заметно улыбнувшись, прежде чем вновь глотнуть бренди. — Как и ты в определенных обстоятельствах.
   Тобиас повернулся к огню, любуясь огненной пляской и размышляя над словами Крекенберна.
   — Есть ли новости для меня? — спросил он наконец.
   — До меня дошли кое-какие интересные слухи, касающиеся Ганнинга и Нортхемптона.
   — Вот как?
   Крекенберн для пущего эффекта помедлил, явно наслаждаясь моментом торжества.
   — Говорят, что дома обоих джентльменов несколько месяцев назад могли быть ограблены.
   Тобиас отставил бокал с таким стуком, что оставалось только удивляться, как это он не разлетелся вдребезги.
   — Говорят? Могли быть?
   — Никаких следов взлома. Ни разбитых стекол, ни сорванных замков. Никто точно не знает, когда и как исчезли вещи. Кое-кто считает, что владельцы, оба люди немолодые, могли сами куда-то подевать вышеуказанные украшения или, скажем, положить не на то место.
   — О каких украшениях идет речь?
   — У лорда Ганнинга пропали бриллиантовые серьги, принадлежавшие покойной жене. Нортхемптон лишился чудесного колье с жемчугом и изумрудами, которое должно было перейти дочери.
   — Черт возьми! Значит, Селеста и в самом деле была воровкой, специализировавшейся на драгоценностях. И готов поклясться, ее безутешный муженек был с ней в одной упряжке!
 
   — Говард, заходите и садитесь.
   Лавиния отложила перо и журнал, в котором вела записи, и показала гостю на стул.
   — Кажется, в чайнике еще остался чай. Выпьете чашечку?
   — Спасибо, дорогая.
   Говард закрыл за собой дверь кабинета, но, вместо того чтобы сесть, подошел к столу и уставился на хозяйку.
   — Сегодня утром я не мог найти себе места, вот и решил прогуляться, — сообщил он, разводя руками. — И не успел оглянуться, как очутился у вашего крыльца.
   — Понимаю, — мягко заметила она. — Вам не терпится узнать, как идет расследование.
   — Должен признаться, что только об этом и думаю. Он вынул из кармана часы и принялся рассеянно вертеть их в пальцах. Золотые брелоки подпрыгивали и звенели.
   — Скажите правду, Лавиния, вы в самом деле можете найти негодяя, убившего мою Селесту?
   Лавиния напомнила себе, что Тобиас считал нужным как можно чаще успокаивать клиента.
   — Мы постепенно продвигаемся вперед, — твердо ответила она. — И уверены, что найдем убийцу.
   — Моя дорогая Лавиния.
   Брелоки равномерно раскачивались перед ее глазами.
   — Что бы я делал без вас. — Голос Говарда становился все тише и настойчивее. — Мой дорогой, дорогой друг. У нас так много общего. Сколько всего, о чем мы можем поговорить. Сколько всего нам предстоит познать вместе, мой дорогой друг.
   Его пристальный немигающий взгляд и блеск золота чем-то тревожили ее. Выводили из равновесия. Неужели он пытается обманом погрузить ее в транс? Не может быть! Ведь это ее старый приятель Говард! Он не стал бы извлекать выгоду из собственного умения. Неустанное раскачивание брелоков — всего лишь неприятное совпадение, не более. Ведь он знал ее родителей!
   — Такой драгоценный друг…
   И тут Лавиния неожиданно поняла, что должна немедленно отвести глаза. Ее так и тянуло отвернуться, но сделать это оказалось на удивление трудно. Она коснулась серебряного медальона, висевшего на шее, и неприятные ощущения ослабли. Лавинии сразу стало легче. Опустив голову, она еще раз просмотрела страницу раскрытого на столе журнала.
   — Ваш визит весьма кстати, Говард. Я делала кое-какие заметки и обнаружила, что возникли некоторые вопросы.
   — Я расскажу вам все, что знаю, мой драгоценный друг! — патетически воскликнул Говард голосом звучным, как церковный колокол. — Что вы хотите знать?
   — Простите мою неделикатность, но как вы узнали, что Селеста вам изменяет?
   — Откуда мужчина узнает подобные вещи? По мелким, почти незаметным признакам, которые я на первых порах старался игнорировать. Чаще стала отправляться за покупками и возвращалась все позже, иногда с пустыми руками. Иногда, без всяких видимых причин, становилась слишком веселой, взволнованной или резкой и нетерпимой. Что я могу сказать? Она вела себя, как всякая влюбленная женщина.
   Лавиния подняла глаза и отчего-то вновь уставилась на качающиеся брелоки. На этот раз потребовалось куда больше усилий, чтобы заставить себя отвернуться. Она задыхалась. Перед глазами плыл туман.
   — Я ответил на ваш вопрос, мой дорогой, дорогой друг?
   Нет, ей это чудится. Говард вовсе не пытается ввести ее в транс. Может, она тоже становится жертвой расстроенных нервов?
   Вернувшись к своим заметкам, она попробовала сосредоточиться. Какой же еще вопрос нужно было задать?
   Лавинии пришлось мучительно долго вспоминать, прежде чем она промямлила:
   — Древность, украденная Селестой, принадлежала лорду Бэнксу. Вы с ним знакомы?
   — Нет, мой дорогой друг.
   Цепочка продолжала ходить взад-вперед, подобно маятнику.
   — Как по-вашему, может, Селесте удалось с ним увидеться?
   — Не понимаю, каким образом, — нахмурился Говард. — Разве что она знала его до нашей встречи.
   — Об этой возможности я не подумала, — протянула Лавиния, постукав кончиком пера по чернильнице. — Интересно, откуда она проведала о браслете?
   Тук… тук… тук…
   — На это я ответить не могу, мой дорогой, дорогой друг…
   Лавиния неожиданно сообразила, что постукивает пе — — ром в такт колебаний цепочки с брелоками, и поспешно отдернула руку.
   — Вы пытаетесь установить, каким образом до Селесты дошел слух о браслете, — утвердительно заметил Говард.
   — Совершенно верно.
   Лавиния отложила журнал и на этот раз постаралась сосредоточить внимание на висевшей на противоположной стене картине. При этом она старалась принять задумчивый вид, чтобы не показаться невежливой.
   После короткой паузы Говард с почти неслышным вздохом спрятал часы в карман жилета и принялся расхаживать по комнате.
   — Думаю, логичнее всего считать, что любовник сообщил ей о местонахождении и цене украшения, — объявил он.
   — Но в таком случае почему он не украл его сам? Воровство — дело опасное. Зачем посылать женщину?
   — По всей видимости, чертов ублюдок опасался показываться в особняке! — с горечью выпалил Говард, стукнув кулаком по бедру. — Предпочел принудить мою Селесту! Использовал ее, а потом убил.
   — Мне очень жаль, Говард. Я знаю, как вам тяжело.
   — Простите меня. Вы всего лишь пытаетесь помочь, но стоит мне вспомнить о чудовище, задушившем Селесту, и я не в силах сдержать эмоции.
   — Понимаю.
   — Дайте мне минуту прийти в себя!
   Говард резко отвернулся, делая вид, что читает заглавия книг на корешках. Немного погодя он повернулся и с грустной улыбкой заметил:
   — Вижу, вы не утратили любви к поэзии. Сколько я помню, вы всегда увлекались Байроном и Шелли.
   Какое облегчение — смело смотреть ему в глаза, не опасаясь подвоха!
   — Эмелин считает это признаком романтической натуры.
   — О, дорогая, в вашей жизни было так мало романтики, верно? — с глубочайшим сочувствием осведомился он.
   — Я бы так не сказала, — улыбнулась она, стараясь принять беспечный вид. — Если припомните, мой муж был поэтом и я считала его истинным романтиком.
   — Я беседовал с ним на вашей свадьбе. Говард неожиданно повернулся, взяв ее в плен пристальным взглядом.
   — He думаю, что он был подходящим мужем для вас, хотя вряд ли имею право рассуждать на подобные темы. В то время вы так и лучились счастьем.
   — Я и была счастлива. Недолго.
   Она инстинктивно сжала серебряный медальон, мгновенно освободившись от невидимой ловушки.
   — Я с горечью узнал о его безвременной кончине от лихорадки. Как, должно быть, вам тяжело пришлось! Столько потерь сразу! Сначала родители, потом супруг…
   — Говард, думаю, нам лучше вернуться к убийству Селесты. У нас нет времени предаваться скорби.
   — Вы сожалеете о том, что бросили занятия месмеризмом, дорогая? — мягко поинтересовался он. — Еще школьницей вы проявляли такие способности! Поистине поразительные! Не могу не предположить, что с годами ваш дар только усилился. Могу я спросить, почему вы отказались от этой профессии?
   — Не думаю, что сейчас время и место…
   Звук знакомых шагов в передней заставил ее осечься. Дверь кабинета с шумом распахнулась. Тобиас мельком взглянул на Лавинию и немедленно переключил внимание на Говарда.
   — Прошу простить, если прервал задушевную беседу, — бросил он, хотя, судя по воинственному тону, ни о чем не жалел. Мало того, если Лавиния не ошибалась, его трясло от бешенства.
   — Вовсе нет, — учтиво запротестовал Говард. — Мы обсуждали ход расследования.
   — Ясно. Мадам, у нас, кажется, назначена встреча?
   — Неужели? Что-то не… — начала было Лавиния, но, увидев выражение лица Тобиаса, поспешно закрыла рот. Желая скрыть неловкость, она изобразила нечто вроде приветливой улыбки, подобающей, по ее мнению, истинному профессионалу. Не стоит, чтобы клиент догадывался о неприязни, питаемой к нему одним из партнеров!
   — Да, разумеется. Встреча. Совершенно ускользнуло из памяти. Говард, надеюсь, вы нас извините. У нас с мистером Марчем неотложные вопросы по вашему делу.
   — Разумеется. — Говард окинул Тобиаса непроницаемым взором и направился к выходу. — Надеюсь как можно скорее получить ваш отчет с положительными результатами.
   Тобиас молчал, пока не раздался стук входной двери. Только тогда он обернулся к Лавинии. Медленно пересек кабинет, уперся обеими ладонями в стол и пронзил ее взглядом, от которого у бедняжки мороз пошел по коже.
   — Я требую, — начал он таким же ледяным, как взгляд, голосом, — чтобы ты дала мне слово никогда не оставаться наедине с Хадсоном.
   — Извини, но почему…
   Лавиния, не успев договорить, тихо вскрикнула: Тобиас, обогнув стол, одним рывком поднял ее со стула.
   — Как вы смеете, сэр? Немедленно отпустите меня!
   — Твое слово, Лавиния.
   — Но почему я должна давать такие идиотские обещания? — пролепетала она. — Ты прекрасно знаешь, что Говард — старый друг. Старый, добрый друг.
   — Я ему не верю. Кто знает, что ему в голову взбредет!
   — Говард — истинный джентльмен.
   — И вполне возможно, убийца.
   — Ни за что не поверю!
   — Даже если Хадсон и не убивал свою жену, мне не нравится, как он смотрит на тебя.
   Лавиния уже приготовилась дать достойный отпор, но при мысли о том, как странно чувствовала себя в присутствии Говарда, словно затягивавшего ее в глубины своего бездонного взгляда, сочла за лучшее промолчать. Честно говоря, ей самой не слишком хотелось оставаться наедине с Говардом, хотя она не совсем понимала почему.
   — Обещай мне, Лавиния.
   — Ну ладно, ладно, — неохотно пробормотала она. — Если при этом ты поставишь меня на ноги и прекратишь вести себя таким нелепым образом, я клянусь не оставаться наедине с Говардом. Все последующие беседы с ним будут проходить только в присутствии третьего лица. Рад?
   — Не совсем. Я был бы поистине счастлив, если бы ты отказалась от дела и никогда больше не виделась с Хадсоном. Но поскольку этому не суждено случиться, приходится довольствоваться полумерами.