Это было для меня новостью.
— Но за время пребывания в Дежагоре я не видел ни одного нюень бао, ни мужчины, ни женщины, в белом. И Сари заинтересовалась мною прежде, чем минул год со дня смерти Данха.
Тай Дай одарил меня одной из своих несчастных улыбок.
— Сари заинтересовалась тобой, когда он был еще жив. С первого взгляда, в тот день, когда ты пришел на встречу с дедом. Какой был скандал — тебе и не представить. Особенно после того, как бабушка заявила, что Сари суждено стать возлюбленной иноземца.
Стало быть, эта улыбка не была связана с добрыми воспоминаниями. Могу себе представить, какова была ярость матушки Готы.
— Но Сари ни дня не носила белого. Как и никто другой.
— Потому, что в городе не было ни единой белой тряпки, не нацепленной на таглианского солдата. А дед считал, что подбирать их туники не следует из политических соображений.
Тай Дэй снова улыбнулся — улыбка делала его лицо похожим на череп — и продолжил:
— К тому же нас было немного. Все паломники знали друг друга, и уж всякий знал, кто потерял пару. Мы понимали, что у нас нет и не будет возможности следовать обычаям, пока мы не вернемся в наши селения, к нашим храмам.
Выходит, та женщина в дельте была вдовой. Ну что ж, это, пожалуй, объясняло ее горестный вид.
— Тебе следовало бы побольше рассказывать мне об обычаях нюень бао. А то ведь порой я чувствую себя полным невеждой.
Улыбка Тай Дэя исчезла.
— Но у тебя больше нет надобности знать наши обычаи, разве не так?
Даже брак не сделал меня своим для их племени. Тай Дэй находился здесь не потому, что считал меня членом семьи, а лишь в силу принятого обязательства.
Об этом следовало подумать.
Глава 33
Костоправ дал всем как следует отдохнуть, прежде чем приступил к тому, что, по его мнению, должно было стать последним натиском на оборону тенеземцев. Меня бросало то в жар, то в холод, не иначе как поблизости от Кины я подцепил что-то вроде лихорадки. Так что на разведку я на сей раз не пошел.
Старик обойдется, узнает, что надо, и от своих ворон. На всей оборонительной линии противника не оказалось ни одного живого тенеземца. Укрепления были покинуты. Пока мы рассиживались у костров да дрыхли без задних ног, Могаба и его капитаны увели остатки своего войска. Они даже пытались уничтожить все снаряжение и припасы, какие не могли утащить, но шадаритская кавалерия помешала им осуществить эти планы.
Смерть есть вечность. Вечность есть камень. Камень есть молчание.
Камень сломан.
В ночь, когда больше не стонет ветер и маленькие Тени исчезают в укрытиях, камень порой шепчет. Порой он говорит. Порой ввергает свои чада в первозданный хаос. Иногда разноцветная туманная дымка осторожно обволакивает приколотое к скособоченному трону тело.
Тени, мерцая в лунном свете, снуют по равнине. Они поглощают друг друга и становятся сильнее. Время от времени трон кренится еще — пусть даже на миллионную часть дюйма. В последнее время это происходит все чаще.
Камень содрогается. Вечность глумливо поглощает собственный хвост.
Празднество стужи близится к завершению.
Глава 34
Я слышал, как Одноглазый материт свою горестную судьбу вообще и некоторых таглианцев из числа вендаитов в частности. Колесо фургона застряло между камнями, а солдаты вовсе не торопились высвободить его в угоду маленькому волшебнику, который и без того пребывал в скверном расположении духа. Думается мне, он все же надеялся, что после победы на Чарандапраше мы не станем продолжать наступление. Надеялся, что, установив контроль над перевалом. Старик успокоится да и отведет армию назад, дожидаться прихода лета в более теплых краях.
В конце концов, куда мог направиться Длиннотень? В свое логово. Но из-за этого землетрясения он не мог рассчитывать на скорое завершение строительства его драгоценной Вершины. А стало быть, нам незачем торопиться. Нужно быть полным идиотом, чтобы после такой победы, вместо того чтобы отметить ее хорошей выпивкой, толком не очухавшись, переться незнамо куда, незнамо зачем.
Все это, или что-то в таком роде. Одноглазый талдычил беспрерывно, с того самого момента, как Костоправ приказал двигаться в путь. Одноглазого это не привело в восторг. Равно как и то, что мне пришлось ехать в его фургоне. Меня по-прежнему бил озноб, и Капитан считал это удачным предлогом для того, чтобы я безотлучно находился рядом с Копченым — от последствий чрезмерной близости с которым он же меня и предостерегал.
Я не стал говорить ему, что в последнее время прогулки с духом сделались малость жутковатыми. И Одноглазому тоже пока ничего не рассказывал. Хотя и понимал, что рассказать придется.
С такими вещами не шутят. Мне и самому едва ли понравится, если мое молчание обернется бедой.
Но с другой стороны, мне не хотелось поднимать тревогу лишний раз. Ведь Одноглазый тоже блуждал с духом, хоть и нечасто, но ни разу не упоминал о том, чтобы в это время случалось что-нибудь необычное. Возможно, я просто дал слишком большую волю собственному воображению. Кстати, сейчас я находился совсем даже в неплохой форме. Меня нещадно трясло на колдобинах, но лихорадка унялась. Чем не удобный случай оглядеться по сторонам?!
Одноглазый что-то проорал, обращаясь к Тай Дэю.
— Попусту глотку дерешь, — заметил я на наречии Самоцветных городов. — Ему ведь все едино, что посмотреть в твою сторону, что пнуть тебя по заднице.
— Хм. Это может оказаться забавным. Посмотрим, что будет делать Джоджо. Вдруг да проснется.
Как и большинство братьев Отряда, Одноглазый имел телохранителя из нюень бао. Однако Чо Дай Чо, приставленный к Одноглазому, — являлся едва ли не самым неназойливым и неамбициозным из своих соплеменников. Он находился здесь потому, что такова была воля старейшин племени, но вовсе не склонен был проявлять излишнее рвение в том, чтобы уберечь Одноглазого от самого себя — или от чего бы то ни было. За последний месяц я видел Чо только четыре раза.
Увидеть Душелова мне не удавалось. Я знал, что она находится там. Копченый не противодействовал мне, но чары, скрывающие эту женщину, были столь сильны, что я не мог углядеть ее даже таким способом. Хотя и догадывался о ее местоположении: к западу от нас над горным склоном вились вороны.
Я огляделся в поисках Лизы Боулак — ученицы убитого Одноглазым Меняющего Облик, но ее не было и следа. Равно как и Могабы и тех наров, что вместе с ним перешли на сторону Хозяина Теней. Но Длиннотень находился там, где его следовало искать, — под хрустальным куполом, венчающим Вершину. Восседая за каменным столом, он спокойно и рассудительно отдавал приказы гонцам. Вся его энергия была направлена на организацию обороны поуменьшившихся в размере владений: к, т ому, чтобы скрыться от меня, он явно не прилагал никаких усилий.
Внизу, в тайных покоях Вершины, я обнаружил Нарайана Сингха. Съежившийся от страха Обманник забился в угол, тогда как Дщерь Ночи, более походившая на карлицу, нежели на дитя, по всей видимости, общалась со своей духовной матерью. В комнате стоял запах Кины, но не было ужасающего ощущения ее присутствия, с каким мне приходилось сталкиваться прежде.
Некоторое время я отматывал часы назад, снова и снова присматривался к душиле. Сомнений не было, Нарайан Сингх обычно ничем не заправлял. Ныне он представлял собой не более чем приложение к Дщери Ночи, вся ценность которого сводилась к посредничеству в ее общении с Хозяином Теней и Обманниками. Однако Сингх понимал — не за горами то время, когда девочка сможет обходиться и без него. И тогда она избавится от него без сомнений и колебаний, как выбросила бы обглоданное свиное ребро.
Связь с божественной родительницей буквально преображала ребенка. Похоже, Кина торопилась, словно опасалась, что ей недостанет времени для исполнения ее долга. Так или иначе, в присутствии Дщери Ночи я чувствовал себя неуютно, хотя в действительности нас разделяли две сотни миль. Я предпочел убраться восвояси и попробовал выследить Ревуна. Но без особого успеха. Колдун метался туда-сюда на своем драном, заплата на заплате, ковре, укрываясь за магическим барьером. На виду он оказывался лишь изредка, скорее всего, тогда, когда в спешке обгонял собственное ограждение. Но в любом случае он от кого-то прятался. Уж не проведал ли обо мне?
Следующей на очереди была Радиша, к которой я не наведывался уже давненько. Она совещалась со жрецами — настоятелями главнейших храмов города. Речь, разумеется, шла о войне и о безбожной, кощунственной позиции тех, от кого зависела безопасность Таглиоса.
— Не приходится сомневаться в том, — заявил Радише жрец богини братской любви, — что он продолжает использовать войска, набранные среди праведных, ради того, чтобы удовлетворить свое желание поквитаться с Могабой.
Новости с театра военных действий еще не достигли Таглиоса.
— Он даже не пытается скрыть этого, но ваши люди помогают ему.
— А что нам остается делать? — проворчал святоша в ярко-алом одеянии. — Ведь Хозяин Теней обещал отдать здешние земли в управление Ножу. А для всех нас это означает смерть. Или Нож погибнет, или мы.
— А в результате мы снова оказываемся в весьма затруднительном положении, не правда ли? Несмотря на то что мой брат приобрел достаточный воинский опыт и обзавелся дельными командирами, ни народ, ни войско не верят в возможность победы над Хозяином Теней без Черного Отряда. Мы по-прежнему вынуждены позволять тьме сражаться с тьмой, надеясь на то, что победу одержат темные силы — союзные нам, а мы при этом сумеем сохранить контроль за дальнейшим развитием событий.
Рави-Лемма слыла рассудительной богиней, и ее приверженцам не пристало подстрекать ко всякого рода крайностям. Но гуннитский пантеон насчитывал добрую сотню богов, богинь и божков, и некоторые из них отнюдь не отличались подобной терпимостью.
— Мы должны убить их без промедления! — заорал какой-то святоша. — Они представляют собой куда большую угрозу нашему образу жизни, чем какой-то там чародей, угнездившийся в восьми сотнях миль отсюда!
Многие таглианцы, особенно не служившие в армии, на юге не бывали и не знали, какое наследие оставили в своих бывших владениях Хозяева Теней. А правдивым рассказам не верили, потому что предпочитали верить чему-то другому.
Эта бесконечная свара вполне могла так и не прийти к завершению на моем веку. Шла война, и пока мы ее не выиграем, предложение «убить их немедленно» могло рассчитывать лишь на поддержку незначительного меньшинства. Но вот мнение о необходимости «убить их потом» имело множество приверженцев.
— Их ведь пять, ну от силы шесть десятков, — рассудительно прикинула Радиша. — Неужто нам будет трудно избавиться от них, когда отпадет надобность в их службе?
— Боюсь, что чертовски трудно. Во всяком случае. Хозяевам Теней это не удалось. И Обманникам тоже.
— В этом направлении делаются определенные шаги.
Интересно. А вот мы пока никаких шагов не приметили. Стало быть, имеет смысл заглянуть в прошлое.
Покинув собрание, я переместился назад во времени, к тому самому моменту, когда проверял Бабу в последний раз.
Ничего особенно нового откопать не удалось. Каждая новая идея Радиши с ходу отвергалась Корди, причем, похоже, чем категоричнее было неприятие Махера, тем привлекательнее казалась эта задумка Бабе.
Заметный интерес представлял собой тот факт, что она заинтересовалась местонахождением Копченого, хотя еще не наладила систематических поисков. Корди твердил одно: они наверняка позаботятся о Копченом, уж во всяком случае голодом его не уморят.
— Но они ненавидят его, дорогой. Ведь он всеми силами старался вредить Черному Отряду.
— Они изыщут более жестокий способ с ним поквитаться, когда сумеют привести его в сознание, чтобы он мог испытывать страх и боль.
Корди буквально вторил моим мыслям. Конечно, уморить сукина сына голодом было бы не худо, но лучше бы он сознавал, что умирает. А возможно, достаточно будет и того, что, придя в себя, он поймет, что находится в наших руках. Этого хватит, чтобы заставить его кровью блевать.
Я проверил весь промежуток между двумя посещениями Бабы, но ничего существенного так и не выявил. Однако не мог отделаться от ощущения: что-то происходит. Ведь вся жизнь Радиши Драх прошла в сознании того, что каждое ее слово и каждый шаг могут стать известными людям, отнюдь не желающими ей добра.
Я вернулся в сегодняшний день, но не услышал ничего, что заставило бы меня поспешить с докладом к Старику.
Ну и ладно. Надо полагать, через некоторое время, когда до святош и Бабы дойдут-таки новости с Чарандапраша, весь этот курятник раскудахчется. Тогда, глядишь, кто-нибудь лишнее слово и обронит. Я к ним вернусь.
Перед возвращением в свое тело я заглянул в тайное убежище Копченого. Старые Летописи лежали именно там, куда я их спрятал. Но вот что любопытно — когда я отбывал, надо всем комплексом дворцовых строений вились тучи ворон.
Когда я пришел в себя. Одноглазый по-прежнему матерился. Высунувшись из фургона, я увидел, что мы отмотали несколько миль, но теперь застряло другое колесо. Я чувствовал себя совершенно иссохшим. В бурдюке Одноглазого осталось совсем немного воды, да и ту, что осталась, трудно было назвать свежей. Но я допил всю до капельки, после чего обогнул фургон и подошел к Одноглазому, поносившему очередную группу нерадивых помощников.
— Кончай лаяться, коротышка дерьмовый. Нечего материть парней, которые тебе же и помогают, а не то они запихнут тебе в глотку твою паршивую шляпу, а мне в результате придется топать пешком. Скажи-ка лучше, где Старик?
Глава 35
— Разлеталось воронье, а? — задумчиво пробормотал Костоправ. — Интересно. Ну что ж, это меня не удивляет.
— Ее птички?
Вороны вились и вокруг нас. Что естественно. Он не позволил бы Госпоже отогнать их.
— Вероятно.
— Они сейчас заодно.
— Считай, что оно так и есть. Лучший способ избежать неприятных сюрпризов — заранее готовиться к худшему. Расскажи-ка мне о Длиннотени.
Последняя фраза не была произнесена вслух. Костоправ воспользовался языком жестов, который основательно изучил в те дни, когда Отряд служил глухонемой Душечке, более известной как Белая Роза. Мы прибегали к этому языку нечасто, и раньше я даже не задумывался о том, чтобы с его помощью провести ворон. А идея, если пораскинуть мозгами, была неплохая.
Пусть вороны все видят — пальцев-то у них нет, и воспроизвести эти знаки перед своей хозяйкой они не смогут.
Птицы не разумны и услышанного не понимают. Они способны лишь точно воспроизводить звуки.
Мои пальцы двигались далеко не так ловко, как прежде. Втолковать Костоправу, что Длиннотень совершенно переменился и обрел здравомыслие вкупе с решимостью, оказалось непростой задачей.
— Интересно, — пробормотал он, вглядываясь в перевал, где шедшие в авангарде войска князя нарвались на тенеземскую засаду. Дело приняло серьезный оборот. Продвижение колонны замедлилось, Окинув взглядом вздымавшиеся по обе стороны прохода хребты, я невольно подумал, что, будь у Могабы — там, наверху — побольше сил, он задал бы нам шороху.
— Так ведь их у него нет, — пробормотал Костоправ, словно прочитав мои мысли. — По-моему, в последнее время ты становишься слишком робким.
Он был облачен в причудливые доспехи Вдоводела, с которыми в последнее время почти не расставался. Так же как и с воронами — редко случалось, чтобы у него на плече не сидела каркуша. Он всегда имел при себе лакомства для пернатых любимцев и, кажется, уже научился их различать.
— Когда мне приходится играть роль, я стараюсь в нее вжиться, — он снова перешел на язык жестов. — Я хочу, чтобы ты нашел Гоблина. Это очень важно.
— Ну и ну! Костоправ вздохнул:
— Я бы и сам этим занялся, да времени нет. Затем он промолвил:
— Этот перевал слишком узок, и всякое наше промедление работает на Могабу.
Свернув в сторону. Костоправ зашагал к голове застопорившейся колонны. Прабриндраха Драха явно ожидала выволочка, как какого-нибудь новобранца.
Неожиданно Старик обернулся и спросил:
— Где твои родственнички, Мурген? Где они? Что затевают? Он использовал разговорный таглианский, явно давая понять, что ему наплевать, слышит ли его Тай Дэй. Или даже специально, чтобы тот его понял.
— Не знаю. Не видел я их.
Я глянул на Тай Дэя, но он только покачал головой.
— Может, они решили вернуться домой?
— Не думаю. Тогда и все прочие увязались бы следом, разве не так?
Я не был в этом уверен, но спорить с Костоправом не стал. Не имело смысла. Рядом с нюень бао он всегда будет чувствовать себя неуютно. Я ушел, обещая, что дам ему знать, если что-то выясню. Возвращаясь к фургону Одноглазого, я натолкнулся на Дрему.
— Привет, приятель. Как дела?
Я не видел его с той самой ночи в Таглиосе, когда дал ему поручение. Он работал в паре с Бадьей, помогая готовить особые отряды. Вымотался бедолага изрядно, но все же, на мой взгляд, еще не повзрослел настолько, чтобы считаться заправским солдатом.
— Я устал, голоден и начинаю подумывать, действительно ли паскудство моих дядюшек было столь уж велико, чтобы сменить его на эту хренову службу?
Про всякого пережившего все, что пережил Дрема, и сохранившего при этом чувство юмора, можно было сказать, что с этим парнем все в порядке. Интересно, вернется ли он назад, чтобы покончить с ними? Мне это представлялось сомнительным. Но в рамках этой причудливой южной культуры такого рода вещи казались приемлемыми.
— Ты еще не разговаривал с Капитаном? — спросил Дрема.
— Да я только тем и занимаюсь, что толкую с ним о том о сем. Я ведь Летописец.
— Я имел в виду… Не говорил ли ты о должности Знаменосца? Помнится, ты намекал, что может быть…
Нетерпение паренька меня потешало. Ежели тебя назначают Знаменосцем, значит, командиры считают, что у тебя большое будущее. Знаменосец нередко становится Летописцем. Летописцу, поскольку он вечно отирается около начальства и в курсе всего происходящего, — прямая дорога в Лейтенанты. Лейтенант же почти всегда становится Капитаном, как только открывается вакансия.
Случай с Костоправом был некоторым отступлением от эпической традиции. Его избрали Капитаном, когда в Отряде оставалось всего семеро братьев и никто другой не обладал достаточными познаниями, да и просто не взялся бы за эту работенку.
— Я ему намекал. И он не ответил «нет». Скорее всего, окончательное решение будет оставлено за мной. А это значит, что все произойдет не так быстро, как бы тебе хотелось. Как раз сейчас нам приходится трубить по двадцать часов в сутки, и у тебя просто нет времени чему-нибудь учиться.
— Да мы почитай, что ничего не делаем, — запротестовал Дрема. — Я мог бы просто отираться возле тебя да приглядываться…
Наш разговор прервал зычный голос Бадьи, призывавшего Дрему пошевелить задницей и не отлынивать от работы.
— Желаю удачи, малыш, — сказал я ему. — И не торопись ты так. Бери пример с меня, с того, как я поступаю с Летописями. Потерпи до осады. Вот уж когда времени будет в избытке, в том числе и на то, чтобы выучиться читать и писать.
— А я и так учусь. Хочешь верь, хочешь нет, но я уже знаю пятьдесят три обычных знака. А различаю почти все, письменный таглианский весьма сложен. Мало того что в обычном алфавите больше ста знаков, так гуннитские жрецы используют еще и сорок два знака Высокого стиля. Многие знаки идентичны по значению и звучанию, но имеют особый иерархический смысл, а иерархия значит для гуннитов очень и очень много.
— Продолжай в том же духе, — велел я Дреме, — с такой настырностью ты непременно добьешься своего.
— Спасибо, Мурген.
Паренек устремился вверх по склону, проскальзывая в, тесной толчее, словно был смазан салом.
— Вот уж не за что, — пробормотал я себе под нос. — В большинстве своем Знаменосцы вовсе не так удачливы, как я. Не та работенка, которая продлевает жизнь.
Приметив Госпожу, как всегда окруженную ее почитателями и теми из наров, кто не изменил Отряду, я направился в ее сторону.
Глава 36
Люди расступались, давая мне дорогу. Такое случается, если человек считает, что от него зависит, какое место он займет в истории: будет восславлен или заклеймен позором. Благодаря усилиям Костоправа все в Отряде признавали значение Летописей.
Госпожа огляделась по сторонам, и на ее обычно бесстрастном лице промелькнула досада.
— Похоже, — заметил я, — нас задержат здесь до тех пор, пока Бадья и его парни не убедят людей Могабы в том, что погода испортилась и им пора по домам.
Погода и впрямь испортилась. Ветер крепчал, и становилось все холоднее. Над головой собирались темные тучи. Похоже, дело шло к снегопаду.
— Ага. Будем надеяться, — сказал Лебедь. — Нам тоже не помешает спуститься с этих гор.
Говорил он скорее не со мною, а сам с собой.
— Я терпеть не могу горы.
— Я тоже не в восторге от снега и холодов, — заметил я и тут же обратился к Госпоже:
— Ты по-прежнему намерена избегать меня?
— А что ты хочешь знать?
— Ну например, как тебе удалось восстановить былую мощь. Я думал, после той истории в Курганье ты лишилась ее навеки.
— Я ее украла. Но вообще-то это не твое дело. Ее поклонники рассмеялись, главным образом потому, что надеялись таким способом подольститься к ней.
— Ты снова видишь сны? Поразмыслив, она призналась:
— Да.
— Я так и думал. Ты выглядишь малость потрепанной.
— За все нужно платить, особенно если играешь по-крупному. А как насчет тебя. Летописец?
Я поймал себя на том, что предпочел бы не рассказывать. Особливо перед этими парнями. Но пересилил себя.
— Пару раз в моих снах появлялось нечто, что могло бы быть Киной. Вот я и подумал, может, в то самое время она беспокоила тебя?
Услышанное явно заинтересовало Госпожу. Она задумалась, а через некоторое время сказала:
— Когда это случится снова, заметь время. Если сможешь.
— Попробую. А как тебе удалось выйти целой и невредимой из противоборства с Киной?
— То была вовсе не Кина.
Не моргнув глазом Госпожа перешла на грохгор, почти забытый язык, которому я выучился от бабушки, чьи соплеменники полегли в войнах, когда сколачивалась империя Госпожи. Бабушки давно не было в живых, матушки тоже, а я не говорил на этом языке с тех пор, как записался в Отряд. Разве что ругался.
— Как ты… — Я осекся и торопливо забормотал:
— Откуда ты узнала, что я…
— Капитан был настолько добр, что велел скопировать твою работу и передал список мне. Там упомянут грохгор. Я не говорила на этом языке больше века, так что будь снисходителен к моим ошибкам.
— У тебя получается совсем неплохо. Хотя и не понимаю, к чему такие старания?
— Да к тому, что моя сестрица так и не удосужилась выучить этот язык. Так же как никто из этой компании, половина которой явно шпионит за нами в чью-нибудь пользу.
— Но с чего ты решила, что то была не Кина? Она ведь точь-в-точь соответствовала всем описаниям. Неужели я так обманулся?
— То была моя драгоценная сестрица. Прикинулась Киной, да так, что наверняка одурачила не только наших, но и поклонников этой богини.
— Но… Дщерь Ночи выглядела счастливой.
— Я не могу касаться настоящей Кины, Мурген. Поверь мне. Именно потому я так плохо сплю. Настоящая Кина по-прежнему пребывает в трансе и соприкасается с миром только во снах. И мне приходится оставаться частью ее сновидений.
— Стало быть, Кина существует в действительности?
— Скажем так, существует нечто более или менее соответствующее этому определению. Я не уверена, что это «нечто» осознает себя как богиню, носящую имя Кина. Но оно — или она — действительно хочет принести Год Черепов. И действительно хочет освободиться от своих уз. Но эти эмоции — все, что мне удалось ощутить за долгие годы. То существо слишком чуждо для того, чтобы я могла понять его.
— Как Праотец Дерево?
Ей пришлось призадуматься, чтобы вспомнить древесного бога, повелевавшего Равниной Страха и бросавшего ей вызов в те дни, когда она была Истинной Госпожой.
— Я никогда не касалась его сознания.
— А зачем твоей сестре притворяться Киной?
— Мне никогда не удавалось понять, почему она поступила так, а не иначе. В ее действиях отроду не было никакой логики. Один да один для нее вовсе не два, а три не обязательно меньше четырех. Она способна прилагать невероятные усилия и растрачивать немыслимую энергию ради пустых капризов. Например, уничтожит целый город и даже не может объяснить зачем. Можно знать, что она делает, но не знать почему. Или наоборот, знать почему, но понятия не иметь что. Такой она была уже в три года — прежде чем кто-либо успел понять, что и она обречена проклятию силы.
— Ты и себя считаешь проклятой? Госпожа улыбнулась. А когда она улыбалась, ее красота становилась лучезарной.
— Безумная сестра — вот мое проклятие. Это уж точно. Хотела бы я иметь представление, хотя бы смутное, почему она ничего не предпринимает — лишь наблюдает и постоянно напоминает о своем существовании.
— Напоминает нам?
— А разве тебе не осточертели эти паршивые вороны?
— Не без того. Но я думал, что для нее главное — месть.
— Будь у нее на уме только это, она прихлопнула бы меня давным-давно.