— Проснись, Нарайан. Вставай.
Он с трудом разлепил глаза. Девочка пребывала в возбуждении, большем чем когда-либо, с того дня как узнала, что ей суждено стать орудием Кины, руками богини в этом мире.
Нарайан застонал. Больше всего ему хотелось оттолкнуть девчонку и велеть ей убраться на ее тюфяк, но он по-прежнему оставался преданным служителем богини, готовым исполнить ее волю. А воля дочери — как бы то ни осложняло жизнь — считалась воплощением воли ее божественной матери.
— В чем дело? — пробормотал он, растирая лицо.
— Мне нужны письменные принадлежности. Перья, чернила, чернильные камушки, перочинный ножик — все необходимое для письма. И большая переплетенная книга с чистыми страницами. Быстро.
— Но ведь ты не умеешь ни читать, ни писать. Ты слишком мала.
— Моей рукой будет водить Мать. Но я должна приняться за дело как можно скорее. Она опасается, что времени на то, чтобы завершить работу здесь, в безопасности, осталось совсем немного..
— Но что ты собираешься сделать? — спросил Нарайан, уже полностью проснувшийся и полностью сбитый с толку.
— Она хочет, чтобы я сделала копии Книг Мертвых.
— Копии? Но ведь эти книги утрачены невесть когда. Даже жрецы Кины сомневаются в том, что они существуют. Если вообще существовали.
— Они существуют, только в… в другом месте. Я их видела. И их надлежит вернуть в этот мир. Она скажет мне, что записать.
— Но почему? — после недолгого размышления спросил Нарайан.
— Книги должны быть возвращены в наш мир, дабы способствовать наступлению Года Черепов. Первая Книга — самая важная. Я еще не знаю, как она называется, но к тому времени, когда закончу писать, смогу ее прочесть и использовать для создания остальных Книг. А потом научу использовать их, чтобы открыть путь моей Матери.
Нарайан глотнул воздуху. Он был неграмотен, как и подавляющее большинство таглианцев. И подобно большинству неграмотных, испытывал трепет перед умением читать и писать. Связавшись с Длиннотенью, он повидал немало чудес, но по-прежнему считал грамотность самым могучим колдовством.
— Она истинная Мать Ночи, — пробормотал Нарайан, — ничто не сравнится с ее величием.
— Мне нужны все эти вещи, — не по-детски требовательно заявила девочка.
— Ты их получишь!
Спустя три часа после того, как они скрылись от солдат Госпожи, в то время как неподалеку от них вовсю происходили стычки, девочка медленно водила пером по бумаге. Нарайан нервно мерил шагами комнату. Наконец она подняла на него свои странные глаза:
— В чем дело, Нарайан?
— То, как разворачиваются события, недоступно моему пониманию. Маленький колдун позвал меня к себе и показал выставленные на копьях головы моих братьев. Подарок от твоей матери по рождению. — Он осекся, не желая развивать эту тему… — Я думаю, для него ванна оказалась бы самой страшной пыткой… Не могу представить, чем руководствовалась богиня, отдавая своих верных сынов в руки этой женщине. Из наших братьев уже почти никого не осталось в живых. — Дитя щелкнуло пальцами. Сингх тут же умолк.
— Она убила их? Та женщина, что дала мне жизнь во плоти?
— Очевидно. Я совершил непростительную ошибку, разобравшись с ней, когда увез тебя к твоей истинной матери.
Девочка никогда не называла Госпожу своей матерью. А отца не упоминала вовсе.
— Уверена, у моей матери были на то весомые причины, Нарайан. Прикажи этим рабынях убраться. Я спрошу ее.
К ухаживающим за ней тенеземским служанкам девочка относилась как к мебели. Сингх погнал челядь, искоса посматривая на Дщерь Ночи. Она выглядела так, словно и впрямь была тронута его жалобами. Нарайан затворил дверь за последней прислужницей, не пытавшейся скрыть облегчение, с которым она покидала маленькое чудовище. Служители Вершины не любили Дщерь Ночи. Нарайан присел на корточки. Дитя уже впадало в транс.
Куда бы ни отправилась ее душа, она пребывала там недолго. Но за это время девочка побледнела, а когда вернулась, выглядела более встревоженной, чем прежде.
Пока она отсутствовала, мир духов наполнял запах смерти. Но Кина не появилась.
— Я не понимаю этого, Нарайан, — промолвила девочка, обращаясь к Сингху. — Она говорит, что не убивала их и не попустительствовала их смерти.
…Впечатление было такое, будто дитя повторяет чужие слова, хотя выглядит при этом гораздо старше своих лет… Она вообще не знала, что это случилось.
Оба они столкнулись с кризисом веры.
— Что?! — Нарайан был потрясен, ошарашен, испуган. Впрочем, в наши дни страх стал постоянным спутником жизни.
— Я спрашивала ее, Нарайан. Она не знала. И узнала об этих смертях от меня.
— Как это может быть?
Я чувствовал, как страх запускает свои холодные когти во внутренности Обманника. Неужто теперь враги Обманников могут убивать их без разбору и даже без ведома их богини? Неужто чада Кины теперь беззащитны?
— Каким же могуществом обладают эти северные убийцы? — спросила девочка. — Разве Вдоводел и Жизнедав не просто пугала? Неужто они полубоги, воплотившиеся в тела смертных, и сильны настолько, что могут оплетать паутиной взор моей Матери?
Их обоих — это я видел отчетливо — терзали сомнения. Если удалось с такой легкостью убить красно — и желто-румельщиков без ведома их покровительницы, то что может спасти живого святого или даже мессию Обманников?
— Ежели все обстоит именно так, — сказал Сингх, — нам остается одно. Положиться на этого безумца по имени Длиннотень. Хочется верить, что он уже перебил всех таглианцев, прорвавшихся в крепость.
— Боюсь, Нарайан, что это не так. Пока не так. Откуда ей это известно, девочка не объяснила.
Глава 50
Вам, ребята, тем, кто придет после меня и прочтет эти записи, когда меня не станет, будет трудно в это поверить, но иногда я кое о чем умалчиваю. Но именно это случилось после того, как я решил прогуляться к командному пункту Госпожи, чтобы взглянуть на происходящее не из уютного и безопасного мира духов, а собственными, земными глазами.
Еще не добравшись туда, я понял, что свалял дурака. Я ковылял, спотыкаясь, переступая через трупы, походившие на тающие на глазах сугробы.
Когда переменится погода, у ворон начнется пиршество.
А погода менялась. Шел дождь, не слишком сильный, но равномерный. Дождь приводил к таянию снега. Воздух был полон густого тумана: я не мог видеть дальше чем на сто футов. Таскаться по глубокому снегу, под дождем, сквозь густой туман мне еще не доводилось.
По существу, я шел сквозь безмолвную красоту, но оценить ее достойно не мог. Потому как чувствовал себя несчастным, как, наверное, и Тай Дэй. В его родной дельте было тепло даже зимой. Вот Дрема, тот сейчас наслаждался пришедшей в Таглиос ранней весной. Я так завидовал пареньку, что чуть ли не ненавидел его. Мне следовало поехать самому.
Он доставил мое послание Бонх До Трану. Когда это произошло, я был мошкой на стене его комнаты. Старик спокойно принял письмо, не выказав ни удивления, ни заинтересованности, лишь предложил Дреме подождать на тот случай, если будет ответ. Мое послание было на пути к храму в Гангеша. Бонх До Тран повез его сам.
На самом деле я находился не в Таглиосе, а совсем в другом месте, где у меня отмерзала задница.
— Почему мы здесь? — неожиданно спросил я. Неожиданно и для самого себя. Правда, в тот момент вопрос казался мне уместным. Тай Дэй воспринял его буквально. Тут уж ничего не поделаешь, воображения у этого малого не было ни на грош. Он пожал плечами. И силился сохранять неусыпную бдительность, насколько сие возможно для того, кому за ворот стекает ледяная вода.
— Мне никогда не доводилось видеть человека, в такой степени способного разбить свою жизнь на противоречивые, взаимоисключающие фрагменты и к каждому из них относиться со всепоглощающей серьезностью. Сейчас он держался настороже, потому что один недоумок по имени Мурген решил срезать путь, пройдя через развалины Кьяулуна. А чего бояться — ведь Прабриндрах Драх уже выкурил оттуда врагов. Разве не так?
Может, оно и так, но по дороге нас дважды обстреливали из развалин. Ловко пущенный из пращи камень рикошетом ударил меня по правому бедру, и теперь мне было больно идти. Но я не горел желанием отомстить, просто хотел убраться отсюда подальше.
— Я имею в виду не почему мы отмораживаем здесь задницу. Я хочу спросить, какого хрена мы торчим на краю света, в то время как идиоты, у которых не хватает ума сдаться, швыряются в нас камнями, а Костоправ с Госпожой вполне серьезно считают, что захватить совершенно неприступную крепость для них плевое дело?
Тай Дэй позволил себе необычное высказывание:
— Человек не всегда знает, чем ему приходится заниматься, верно? — Правда, он тут же взял себя в руки и продолжил в назидательном тоне:
— Ты следуешь тропой чести, Мурген. Ты стремишься отплатить за Сару.
— Как и все мы. Моя мать и я следуем за тобой, потому что таков наш долг.
— Ах ты, врун паршивый!
— Ладно, пусть так. Спасибо. Мы хотим посчитаться, и мы своего добьемся. Но эта погода сводит меня с ума. А как насчет тебя?
— Этот туман приводит меня в уныние, — сознался Тай Дэй.
Между нами просвистела стрела, выпущенная каким-то кретином, к счастью для нас, не имевшим возможности как следует прицелиться.
— Упрямые ублюдки! — сказал я. — Должно быть, Могаба внушил им, что мы собираемся сожрать их живьем.
— Возможно, у них нет оснований думать иначе. Я подобрал стрелу.
— Что это ты вдруг ударился в философию? Тай Дэй пожал плечами. В последнее время он становился все более разговорчивым. Словно не хотел позволить мне позабыть, что он больше, чем моя собственная тень.
Мы выбрались на площадь — точнее туда, где до землетрясения находилась площадь. Из-за тумана здесь невозможно было отыскать ни единого ориентира.
— Дерьмо!
Так я оценил обстановку с философской точки зрения.
— Там!
Тай Дэй указал на свечение слева от нас. Навострив уши, я услышал звуки, походившие на приглушенные таглианские ругательства. Что-то вроде тех слов, какие частенько произносят солдаты за игрой в тонк: южане научились этой забаве от нас и восприняли ее с энтузиазмом. Я направился в ту сторону, хлюпая жидкой грязью. Талая жижа достигала лодыжек, а в одном месте нога провалилась по колено. Я выругался по-таглиански, и очень кстати. Заслышав родную речь, солдаты поспешили на помощь. Выяснилось, что они услышали хлюпанье и чуть было не устроили на нас засаду. Я этих ребят не знал, но им моя физиономия была знакома.
Как оказалось, они остались без командования: их офицер пропал без вести, сержант погиб, и парни понятия не имели, что же теперь делать. А потому сидели себе в тепле да резались в картишки, стараясь не попадаться никому на глаза. Такое поведение было одним из отрицательных результатов нашей системы воинского обучения. Инициатива на уровне взвода у нас не поощрялась, да и на любом другом тоже.
— Ребята, я ваших обстоятельств не знаю и подсказать ничего не могу. Поищите-ка лучше своего ротного.
Они объяснили, что вся их рота была послана на очистку местности от засевших в развалинах вражеских стрелков. Этим самым стрелкам не составляло труда обнаруживать в тумане противника — их противником являлся всякий, кто передвигался по городу. Партизаны стреляли во всякую движущуюся цель, чего не могли позволить себе таглианцы. Вся их рота рассеялась где-то в тумане.
— А этот пожар вы специально устроили?
— Нет, сэр. Просто у нескольких ребят сдали нервишки, и они воспользовались бамбуком. Ну а мы просто не стали тушить.
— А почему вы попросту не подожгли все эти постройки и не поджарили снайперов?
— Мы действовали по приказу. Эти дома в приличном состоянии. Князь хотел устроить здесь штаб-квартиру.
— Понятно.
Понял я больше, чем полагали таглианцы. У Прабриндраха Драха уже имелась штаб-квартира. Причем куда более комфортабельная и в более удобном месте.
— Послушайте меня, парни, — сказал я. — Не стоит вам класть головы, пытаясь сохранить груду камней да орясин. Если эти дерьмовые паршивцы вздумают в вас стрелять, выжигайте их напрочь.
Из тех разделов Летописей, где упоминаются сражения в городах, можно извлечь один немаловажный урок, который вполне подтверждает и горький опыт моего пребывания в Дежагоре. Ежели ты начинаешь думать не о своей шкуре, а о сохранности имущества, у противника появляется хороший шанс сожрать тебя с потрохами, Коли дело дошло до схватки, заботиться следует лишь о том, чтобы укокошить врага, прежде чем он угробит тебя.
Из тумана продолжали вылетать камни и стрелы. Ущерба они не причиняли, но не оставляли сомнения в том, что партизаны хорошо представляют себе наше местоположение.
Заручившись моей поддержкой, княжеские солдаты отправились поджигать строения. Я хихикнул и пробормотал под нос:
— Горжусь собой. Очень даже горжусь.
— Что следует сделать, должно быть сделано, — откликнулся Тай Дэй, видимо понявший меня неправильно.
Не было нужды объяснять ему, что я несколько подправил план Прабриндраха Драха.
— Ты запоешь по-другому, когда мы обморозим задницы из-за того, что эти обормоты изведут проклятый город впустую.
Руины Кьяулуна являли собой богатый источник древесины для топлива, не говоря уже о необходимом для некоторых работ камне. Но так или иначе, когда занялся огонь, у меня чуток закружилась голова. Неужто так действует на человека власть?
Я задержался в городе и всякий раз, когда мне встречались отбившиеся от своих и оставшиеся без командиров таглианцы, посылал их выживать упрямых тенеземских снайперов. То тут, то там расцветали зарева все новых пожаров.
С приближением вечера становилось холоднее. Пошел дождь. Слякоть стало прихватывать ледком. Туман рассеивался, и, когда видимость улучшилась, я понял, что очаги пожаров куда более многочисленны, чем представлялось мне ранее. Огонь распространялся без удержу, так что подмерзшая было жижа снова начала таять.
На смену туману пришел едкий дым.
— Эдак нам придется таскать дровишки с гор, — сказал я Тай Даю и разослал распоряжение больше дома не поджигать. Большого успеха это не возымело.
Издерганные солдаты то и дело выпускали огненные шары куда угодно, включая друг друга, чем, надо полагать, немало потешали Могабу. Настала ночь. А оставаться в Кьяулуне под покровом ночи мне совсем не хотелось. Накомандовался я вволю, и пляшущие отблески пожаров теперь действовали мне на нервы. Самое подходящее времечко, чтобы Хозяин Теней выпустил своих любимцев.
— Видел? — спросил я.
— Что? — озадаченно переспросил Тай Дэй.
— Поручиться не могу. Глаза у меня уже не те, что прежде, но…..
Я заткнулся. Не было нужды говорить Тай Даю, что в причудливом, скачущем свете я приметил дядюшку Доя, скользившего так, словно он сам был Тенью. За его спиной держалось нечто, весьма напоминавшее тролля.
Матушка Гота.
Интересно. Весьма интересно.
— Давай пройдемся.
Я поспешил в том направлении, куда удалились мои свойственники. Тай Дэй, ясное дело, потащился следом.
— Тай Дэй. Что ты на самом деле знаешь о дядюшке Дое? Что движет им? К чему он стремится? Тай Дэй буркнул нечто невразумительное.
— Отвечай, черт побери! Мы же родня!
— Ты воин Черного Отряда.
— Верно, пропади ты пропадом. Ну и что? Снова невразумительное бурчание.
— Готов признать, что я недостаточно низенький, гаденький, костлявый, тупой болотный коротышка, чтобы считаться подлинным нюень бао де дуапо, но, кажется, для Сари я был бы подходящим мужем!
Мне пришлось подавить желание схватить Тай Дэя за шкирятник и колошматить его о стену до тех пор, пока он не сознается, зачем они похитили мою жену и объявили ее умершей. В последнее время я ловил себя на мысли, что по части расизма мог бы утереть нос и Тай Дэю, и всем его соплеменникам.
— Он жрец, — помолчав, признался Тай Дэй.
— Ох. Ну и удивил же ты меня, брат. За дурака меня держишь? Я тебе не женгал. На языке нюень бао это коротенькое словечко означало «уродливый от рождения, безмозглый чужеземец».
— Он — хранитель старины, брат. Кладезь древних преданий, знаток исконных обычаев. Давным-давно мы пришли в дельту из иной земли и сами были совсем иными. Ныне мы живем, как должны жить сейчас, но среди нас есть люди, хранящие сокровенные знания о прошлом. Тебе, как Летописцу Черного Отряда, это должно быть понятно. Может, оно и так.
Усилившийся дождь превратил улицы в сплошные лужи. Не слишком глубокие, по большей части не глубже дюйма, это заставило меня вспомнить о затопленных улицах другого города. Это просто кошмарная игра воображения, внушал я себе. Возможно, наваждение, посылаемое Киной. Вонища здесь, конечно, имеется, но это не Дежагор. Здесь нам не придется есть крыс, голубей и ворон. И никто не станет прибегать к мрачным обрядам, требующим человеческих жертвоприношений. Я внимательно пригляделся к Тай Дэю. Похоже, ему тоже вспомнились те времена.
— Там, по крайней мере, было теплее, — промолвил я.
— Я помню это, брат. Я все помню.
Он имел в виду, что помнит, почему так много его соплеменников сочли своим долгом чуть ли не служить воинам Черного Отряда.
— Я хочу, чтобы ты помнил те дни всегда. Тай Дэй. Мы оказались в ловушке, но выжили. Там я многому научился. Теперь меня ничем проймешь.
Я побывал в аду и отбыл там свой срок. Нынче даже сама мрачная Кина не имела возможности ввергнуть меня в худшие беды, нежели те, что я уже пережил.
Отвлекшись на разговоры и размышления, я упустил из виду дядюшку Доя. Если это действительно был дядюшка Дой. Мы с Тай Даем оставались на улицах, пытаясь воодушевить солдат и в то же время силясь забыть о своих каникулах в аду.
О дядюшке Дое этот маленький паршивец не проронит больше ни слова.
Глава 51
Костоправ был недоволен.
— Нечего рогом упираться, Мурген. У тебя не было нужды подвергать себя такому риску.
— Я выяснил, что князь затевает какую-то гадость.
— Подумаешь, великое дело. От этой задницы мы ничего другого и не ждали.
— К тому же я видел дядюшку Доя. Он тоже шнырял в развалинах.
— Ну и что?
— Так ведь ты всю дорогу беспокоился насчет моих родственников.
— Теперь это уже не так важно.
Его слова насторожили меня. Опять он знал нечто такое, чем не хотел со мной делиться. Или же просто вознамерился сохранить свою точку зрения на происходящее в полнейшем секрете.
— Что случилось?
— Мы достигли верстового столба. Камня, на котором отмечено расстояние в милях. Никто этого не заметил, что дает нам обалденное преимущество.
— А пояснее нельзя?
— Ни в коем случае. Вдруг да пташка услышит.
— Скажи, почему ты встречаешься с этой птичницей? Я взял за обычай приставать к нему с этим, так же как он цеплялся ко мне с расспросами о дядюшке Дое. Что вовсе ему не нравилось. Ответа я не получил.
— У тебя есть дело. По существу, даже два. Вот ими и занимайся. Если я лишусь тебя, у меня не останется никого, кроме Одноглазого. — Он бросил на меня суровый взгляд.
— Представляю, как это будет ужасно. Костоправ уловил мой сарказм.
— Когда будет готов Дрема? Что-то я давненько его не видел.
— Я тоже. — В данном случае, если подойти формально, мои слова не были ложью. Уж больно занят был. Составлял чертеж внутренних помещений Вершины.
Что тоже соответствовало действительности. Я вычерчивал план, когда не находилось дела поинтересней. И не прилагал особых усилий для слежки, хотя кое за кем последить бы стоило.
— Ты знаешь, насколько глубоко уходят в землю его подвалы?
— Нет. Как не знают и вороны.
— Тут он, пожалуй, ошибался. Некогда Душелову довелось побывать в подземельях Вершины. В качестве узницы. Но с меня этого разговора хватило. Ясно, что нашей паранойе конца не видно.
— Ладно. Пожалуй, я прогуляюсь.
— Одноглазый сидел напротив матушки Готы, по другую сторону костра. Они не разговаривали, однако их взаимная терпимость и сама по себе вызывала немалое удивление. Неужто паршивый колдунишка и впрямь пытался сосватать ее за Гоблина. Глазенки у него, во всяком случае, бегали так, словно он затеял какую-то пакость.
Мой телохранитель сидел рядом со своей мамочкой, кормившей его пакостной хренью, которую нюень бао почему-то считают едой.
Проскользнув мимо них, я поднырнул под рваное одеяло и залез в логовище Одноглазого. Вонища там стояла страшенная. Уж не знаю, кого он собирался дурачить: ни у одного нормального человека не могло возникнуть сомнения относительно назначения этого густого сусла. Надо полагать, пойло из него выйдет такое же вонючее. Одноглазый побросал в свой жбан решительно все, что могло быть подвергнуто брожению. Копченый лежал на походной койке, изготовленной Дофтусом и его братьями по заказу Одноглазого, коматозный колдунишка располагал лучшей кроватью во всей провинции. Я пристроился на стуле, размышляя: можно ли будет и вовсе обойтись без него. В конце концов я решил, что опыты подождут. В настоящий момент предпочтение следовало отдать надежности. Однако мне следует вытащить его из этой дыры. При первой возможности я тихонько перетащу Копченого к Костоправу, то-то у него радости будет — полные штаны. В первую очередь я нашел Дрему: парнишка все еще дожидался Бонх До Трана в его городском доме. Последовав за Траном на болота, я приметил, что старик встревожен. Почему — я не понимал. До храма ему было еще ехать и ехать, а тем временем стан моей Сари округлялся прямо на глазах.
Не прошло и недели с тех пор как я видел ее в последний раз, а живот ее увеличился более чем заметно. Я припомнил шуточки, которые взрослые отпускали в адрес беременных женщин, когда я был еще мальчишкой. Теперь они уже не казались мне такими смешными.
Я очень хотел быть рядом с ней, хотя и сознавал, что в моем присутствии нет никакой нужды. Каждый день во всем мире женщины рожают детей и прекрасно обходятся безо всякой помощи со стороны отцов. В такие моменты они все заодно, а мужиков и близко к себе не подпускают. Я снова выбрал минутку, когда Сари оставалась одна, и попытался материализоваться прямо перед ней. И снова мне удалось лишь напугать ее.
— Скоро ты узнаешь правду, — попытался сказать я, но в итоге только переполошил ласточек на стрехах. Но я мог проявить терпение, ибо теперь вел игру сам. Дядюшка Дой и матушка Гота понятия не имели о том, что было известно мне. Я решил навестить Радишу.
С первого взгляда мне стало ясно, что она сожалеет о своем решении послать Корди Махера приглядеть за нами, этакими безобразниками. Без своей любимой игрушки она превратилась в несносную старую каргу. Что не прошло незамеченным. Неплохо, когда жрецы ко всему присматриваются и по любому поводу имеют свое суждение.
Правда, мне работенки прибавилось: теперь не мешало присматривать и за святошами. Надо будет переговорить на сей счет с Костоправом: вдруг он сумеет использовать ситуацию в своих интересах. Больше я в Таглиосе ничего интересного не увидел. Теперь все, от мала до велика, знали о победе на Чарандапраше. И решительно все, независимо от касты, веры и общественного положения, как сторонники Черного Отряда так и его ненавистники, не сомневались в скором падении Вершины. Никто не выказывал ни малейшего страха перед Хозяином Теней. Похоже в Таглиос возвращались добрые старые времена: времена мира, заговоров и ударов в спину. На мой взгляд, этот настрой появился несколько преждевременно.
Я повернул на юг, выискивая Корди Махера. Сдается мне, Корди его поручение пришлось не по сердцу, и он не слишком-то рвался его выполнить. Его отряд еще не добрался до Чарандапраша. Я не стал выяснять почему: не иначе как ребята ждали хорошей погоды.
Если уж Махер не стремился на фронт, то о его спутниках и говорить нечего, к тому же они считали, что война уже выиграна. А коли так, зачем им соваться туда, где люди все еще продолжают убивать друг друга. Этак ведь и пораниться недолго. Не говоря уж о холоде, варварски примитивных условиях жизни, отсутствии развлечений и изысканной кухни…
Я вернулся к холодному, орошаемому кровью массиву Данда Преш и взмыл над горами как можно выше, стараясь обнаружить признаки Могабы, Гоблина, форвалаки или Душелова. Копченый не мог или не хотел обнаружить никого из них, хотя примерное местоположение Душелова можно было определить по множеству ворон. Она оставалась на том самом месте, где встречалась со Стариком. Подвести Копченого ко Вратам Теней ближе, чем раньше, мне не удалось. Но то, что я увидел, заставило меня выругаться. Почти вся Старая Дивизия Костоправа была рассредоточена среди лощин и утесов между Вершиной и Вратами Теней. Солдаты перерезали дорогу на юг, в Хатовар. Некоторые из этих обалдуев мало того, что расположились чуть ли не у самых Врат, но еще и затеяли обстреливать противоположную сторону. Почти беспрерывно: в каждый момент по направлению к Вратам летело несколько шаров.
Интересно, знает ли Старик, чем они тут занимаются? Дурнее этого ничего и придумать нельзя. Один-единственный неверно пущенный шар может разрушить Врата.
Я вернулся в цитадель и принялся блуждать по темным, запутанным коридорам. Памятуя о том, сколь велик страх Длиннотени перед Тенями, следовало ожидать, что он попытается постоянно поддерживать во всех внутренних помещениях яркий свет. Однако для этого не хватило бы никаких ресурсов, что, очевидно, понял и Хозяин Теней. А потому предпочитал отсиживаться в светлых хрустальных покоях, а по Вершине перемещался лишь в случае крайней необходимости. Редко, но метко: уж тогда-то света хватало.