Глава 93


В настоящий момент что-то творилось в нашем лагере. Все суетились, нервничали и ждали чего-то из ряда вон выходящего. Я сам ощущал нечто подобное, причем без особых оснований Спустившись в убогую деревеньку, выросшую перед Вратами Теней, я приметил, что мои ребята усердно приводят в порядок оружие и оснащение. Так, на всякий случай. Я взял это усердие на заметку, решив, что и из него можно извлечь пользу.

Приспела пора делать из хреновых добровольцев с тряпичными задницами братьев.

Ежели считать солдат, офицеров, вспомогательные службы и прочий сброд, в последнем походе Костоправа против Хозяина Теней приняло участие не меньше ста тысяч человек. Они в большинстве своем погибли, причем болезни и невзгоды унесли больше жизней, чем сражения. Болезни — это бич всякой большой армии. Значительная часть выживших разбежалась. Проблема заключалась в том, что оставшиеся с нами люди, во всяком случае многие из них, являлись своего рода калеками. Они были нервными по природе своей. Кампания, которую они провели, отнюдь не являлась блистательным походом, в котором можно стяжать нетленную славу. Эти ребята решили прибиться к армии потому, что не знали, куда еще податься. У кого-то не было ни кола ни двора, кто-то смылся от сварливой жены или кредитора, кто-то скрывался от правосудия, а кто-то и просто был малость не в себе. Они с трудом включались в жизнь наемников, и, чтобы сделать из них настоящих солдат, следовало сильно постараться. Представление о том, что Отряд есть дом и семья для каждого солдата, срабатывало на протяжении четырех столетий, за все это время Отряд никогда не разрастался более чем до нескольких сот человек. И уж никогда не бывало, чтобы не все братья знали друг друга в лицо и по именам.

Я вынужден был признать — хотя и претендовал на обратное, — что не сделал все возможное, чтобы сплотить семью. Особенно в последнее время — разленился, зажировал и расслабился. Ну что ж, раз ребята так суетятся, сейчас я ими займусь.

— Выдержка из Первой Книги Костоправа, — громко возгласил я с крыши своего бункера, чувствуя себя малость не в своей тарелке, потому как передо мной сидело никак не менее шестисот рыл. Притащились даже раненые и больные. — В те дни Отряд состоял на службе у синдика Берилла…

Мне казалось, что период выбран удачно. Сама эмблема Отряда брала начало именно из тех времен. К тому же с нами оставались Масло и Ведьмак — живые свидетели тогдашних событий. Таким образом обеспечивалась преемственность поколений. Ребята должны были понять, что им не лапшу на уши вешают, а знакомят с историей семьи, членами которой они стали.

Аплодисментов я не стяжал. Но, кажется, говорил достаточно рьяно и доходчиво, чтобы и самый циничный из моих слушателей не счел это пустой болтовней.

У двери моей норы сидел Дрема, выказывая не больше интереса к происходящему, нежели сама дверь. Интересно, подумал я, нельзя ли привести его в чувство с помощью какой-нибудь встряски?


Разбудил меня рев Бадьи, оравшего на Тай Дэя.

— Какого черта тебе надо? — заорал я в ответ.

— Вытряхивай задницу наружу, Мурген!

Я скользнул по каменному полу и выскочил в ночь. Такой ночки я еще не видел. Объяснять что-либо не было никакой нужды.

Горели плантации Госпожи, на которых взращивались бамбуковые шесты. Загораясь, бамбук начинал выпускать огненные шары, отчего пламя распространялось еще пуще. Шары разлетались и попадали и в лес, и в развалины Кьяулуна, и в наш лагерь, хотя у ребят хватало ума и ловкости от них уворачиваться.

— Вот куда я нипочем не полезу, — заметил я.

— А вот кое-кто так не трусит, — отозвался Бадья, указывая в самое пекло. Вспышка высветила дядюшку Доя с Бледным Жезлом в руках.

— Тай Дэй! — рявкнул я. — Какого черта он делает?

— Я не знаю.

Лагерь встревоженно гудел.

— Ну и дерьмо! — протянул кто-то. — Вот так куча дерьма! Аж не верится.

— Я туда не полезу, — повторил я.

Фейерверк продолжался. Иногда шесты выпускали шары поодиночке, а иногда разряжались сразу, и тогда небо прочерчивала дугой вереница светящихся точек. Сама мастерская Госпожи находилась под землей, но, судя по всему, полыхало и там.

Ночь отступила. Стало светло как днем.

Позади меня мрак, наполнявший Врата, заклубился и стал растекаться по склону, укрываясь в ямах, лощинах и щелях. Теням происходящее не нравилось.

И мне тоже.

Я вновь посмотрел на полыхающее поле и утвердился в мысли, что туда не сунусь.

— Кажется, — заметил какой-то не в меру хитрожопый малый, — Мурген не собирается туда соваться. Дерьмовая башка! Ну и ночка! Хорошо, что я успел чуток вздремнуть.

Глава 94


Земля продолжала гореть. Когда огонь проник в подземную мастерскую, где создавался материал для шаров, полыхнуло таким жаром, что воспламенилась сама земля. Горящая почва светилась разными цветами. Маленькие язычки пламени то и дело вырывались на поверхность. В воздухе висел запах горящей серы. Было достаточно светло, чтобы оглядеться по сторонам и оценить результаты бедствия Сотни солдат и сколоченные из тенеземцев команды в чем попало таскали воду, стараясь загасить огонь. Столбы пара поднимались над полем на тысячу футов.

— Эдак я, пожалуй, и рассержусь, — послышалось позади.

Я обернулся. Рядом стоял Старик.

— Хорошего мало, — согласился я.

— Но, возможно, все не так худо, как кажется. Правда, погибло немало людей, делавших заряды, но вся готовая продукция была сложена где-то в другом месте. Те шесты, что сгорели, еще не дозрели до боевой кондиции. Госпожа не хотела хранить весь горох в одном стручке.

— Смышленая девочка. Это был несчастный случай?

— Нет. Уцелевшие — те, кто спасся из подземного цеха, — рассказывали, что сначала погасли лампы, а потом в темноте раздались крики. Судя по описанию, на них напали Тени А затем появилось нечто невидимое Оно-то и вызвало реакцию, приведшую к взрыву.

— Душелов?

— Бьюсь об заклад. Она начинает действовать мне на нервы.

— Начинает? Только сейчас? Коли так, нервишки у тебя крепче, чем я думал.

Кто-то выкрикнул мое имя. Я обернулся и увидел толпу, собравшуюся у подножия холма.

Меня вызывает публика. Интересно, что за гадкий сюрприз подготовили мне на этот раз. «Гадкий» было самым слабым словом для описания того, что мне пришлось увидеть в пораженной зоне. Искромсанные, обугленные, искореженные тела. Работники Госпожи пытались бежать из подземного ада, но он настиг их и на поверхности.

— Где Госпожа? — спросил я Костоправа, поскольку он спустился вниз вместе со мной.

— Пытается определить местонахождение Ловца. Надеется отыграться, если та расслабится после достигнутого успеха.

— Зря надеется.

— Возможно. Этой ночью ты видел сны?

— Черта с два. Только ворочался без толку. Мне очень не хотелось идти сюда.

— В конечном счете я бы все равно за тобой послал.

Я хотел спросить почему, но в следующий момент понял. Он опознал тело первым.

В кольце людей лежал навзничь дядюшка Дой. Одно его плечо было обожжено огненным шаром, другой шар спалил большую часть волос. Лицо исказила гримаса боли, правый глаз скрывала корка запекшейся крови. Левый, открытый, смотрел в небо. Бледный Жезл лежал у дядюшки на груди и казался каким-то поблекшим, словно огонь выжег из острого клинка его закалку. Но руки Доя продолжали судорожно сжимать меч Одежда выглядела так, словно на нее высыпали ведро тлеющих угольков, на щеке запеклась кровь.

По телу пробежала дрожь, послышался вздох.

Стоявший рядом Тай Дэй подался вперед.

— Осади, парень, — сказал ему Костоправ. — Дай-ка мне место. Мурген, чеши за моей медицинской сумкой. Я сделаю, что смогу.

Я припустил бегом, и, к моему удивлению. Тай Дэй поспешил за мной.

Правда, на ходу он что-то протявкал своим соплеменникам. И то сказать, не мог же он оставить дядюшку на руках чужака без пригляда других нюень бао.

Нырнув в Старикову нору, я ухватил его сумку и, уже выскочив наружу, спросил Тай Дэя:

— Что ты можешь сказать о дядюшке?

— Он забежал в мангровый лес.

Это было принятое у нюень бао выражение из притчи об охотнике, который, преследуя дикую свинью, неосторожно углубился в мангровый лес и наткнулся на голодного тигра.

Подбежав, я бросил сумку рядом с Костоправом. Он благодарно кивнул, а затем зарычал на напиравших со всех сторон нюень бао. Надо же, и десяти минут не прошло, а сюда уже, кажется, собрались все нюень бао, сколько их было в лагере. Тай Дай принялся что-то сердито шептать — надо полагать, напоминал своим соплеменникам о их долге перед оставшимися без телохранителей подопечными. Это сработало, и толпа мгновенно рассеялась. Сам Тай Дай остался.

Он опустился на колени слева от распростертого дядюшки, напротив Костоправа. Тот протянул Тай Даю влажную тряпицу.

— На, протри ему лицо. Я хочу видеть, велики ли повреждения. — Было уже достаточно светло, чтобы увидеть, что почти все лицо Доя покрывала грязная корка спекшейся крови.

Пока мы бегали за сумкой. Костоправ уже раздобыл несколько полных сосудов с водой, разрезал на дядюшке одежду и в первую очередь занялся плечом, которое еще продолжало кровоточить.

Дядюшка снова содрогнулся. Он мог видеть, и, когда в поле зрения его открытого глаза попал Тай Дэй, он признал соплеменника. Немыслимым усилием он ухватил Тай Дэя за локоть и хрипло зашептал:

— Тысячегласая… Следи за Тысячегласой.

— Дядюшка, тебе нельзя напрягаться, — отозвался Тай Дэй.

— Ты должен… У меня осталось мало времени. Тысячегласая среди нас. Я поверг ее, желая востребовать ключ, но мой удар оказался не смертельным.

Кажется, последнее его весьма удивляло.

Костоправ взглядом приказал мне слушать повнимательнее: было ясно, что дядюшка пытается сказать нечто важное. Я кивнул и принялся следить за дядюшкиными губами. Голос был так слаб, что я запросто мог и ошибиться.

Большинство нюень бао вернулись к своим обязанностям. Кроме Джоджо — поскольку Одноглазый смылся, ему некого было охранять. Он остался рядом, а теперь даже подался вперед — Дядюшка! Твой язык предает тебя!

По крайней мере, он хотел это сказать. Но в тот самый миг, как он открыл рот. Костоправ подал знак Ведьмаку и Маслу, уже парившим поблизости на манер ангелов, готовых схватить и покарать нечестивца. Они мигом скрутили нюень бао, заткнули ему рот и уволокли бедалагу прочь, да так ловко, что не привлекли ничьего внимания.

Дядюшка Дой считал себя умирающим и намеревался возложить на Тай Дэя некие обязанности.

— Найди ее прежде, чем она оправится. Убей, пока она уязвима. Сожги ее плоть. Развей ее прах. Развей по ветру. Тай Дэю это поручение не понравилось.

— Я не тот человек, дядюшка. У меня уже есть свой долг. Лучше помолчи, тебе нужен покой.

Дядюшкин глаз скосился в мою сторону. Он понимал, что я его слушаю, но, полагая, что из-за моего плеча уже выглядывает смерть, продолжал говорить.

Сказанное им обретало смысл, если предположить, что Тысячегласая — это не кто иная, как Душелов. Подходящее прозвище — болтала она и впрямь множеством голосов. И едва ли удосужилась представиться жителям дельты.

К сожалению, даже в таких обстоятельствах дядюшка и Тай Дэй ухитрялись напускать туману. «Ты знаешь» да «как известно» они твердили через слово, и мне оставалось лишь складывать мозаику из сплошных догадок. Как я понял, Тысячегласая похитила у нюень бао нечто важное, что дядюшка именовал ключом. Ключом к чему — я так и не услышал. Тай Дэй не нуждался в разъяснении.

Желание вернуть эту штуковину могло объяснить, почему дядюшка Дой увязался sa Отрядом, а заодно и его ночные прогулки и исчезновения. Кое о чем можно было догадаться и раньше, не будь я таким непроходимым тупицей.

Дядюшка Дой слабел. Будучи необычайно силен и физически, и духовно, он не привык ощущать слабость и воспринимал ее как знак приближения кончины. Возможно, так оно и было.

Поддавшись нахлынувшему сочувствию, я уселся на землю, стараясь скопировать манеру нюень бао, и, склонившись к нему, спросил:

— Может быть, у тебя есть какое-нибудь напутствие и для Сари? Я передам, когда она прибудет сюда.

Неповрежденный глаз вперился в меня. Он заморгал, когда Тай Дай содрал корку с другого глаза, но взгляд не дрогнул.

— Я давно все знаю. Знаю, что у нас есть сын. Вам нет прощения.

— Ему досталось больше, чем я думал, — перебил мои разглагольствования Костоправ. — Рука сломана, да, кажется, и нога тоже.

— Он напал на Ловца, — пояснил я. — Возможно, когда она уже сделала свое дело и сваливала. Кажется, он рубанул ее мечом.

— Тогда ясно, что случилось с клинком. А также и почему он в относительно неплохом состоянии. Во всяком случае жив. А о чем они болтают?

Между собой мы с Костоправом говорили на одном из наречий Самоцветных городов.

— Он уверен, что умирает, и хочет взвалить свою миссию на Тай Дэя. Тай Дай отнекивается. Я не все понял, но, кажется. Ловец наведалась на болота в промежутке между прорывом осады Дежагора и прибытием моих свойственников в Таглиос. Она стащила у них что-то важное, священную реликвию или источник магической силы, и дядюшка считал своим долгом вернуть эту штуковину в дельту.

— Насчет смерти — это он напрасно. Выглядит этот малый жутковато, но на самом деле все не так страшно. Кровища на нем по большей части чужая. Конечно, досталось ему здорово, но он не умрет, если только мы не допустим заражения. Но ты покуда держи язык за зубами. Пусть они болтают.

Я повернулся к нюень бао:

— Тай Дэй, мой Капитан сожалеет о том, что ваш народ никогда не был по-настоящему честен по отношению к нам. Однако во имя Сари я, как член семьи, попросил его сделать все возможное, дабы облегчить дядюшке возвращение в Као Гнум.

Као Гнум представляло собой некое понятие, и место, и в то же время состояние бытия, которое приблизительно можно было охарактеризовать как всемирное хранилище душ. Большего я не понял, нюень бао не любили разговаривать с чужаками о своей вере. Так или иначе, пребывая в Као Гнум, души дожидаются нового воплощения, если только в прошлом не обрели карму, позволяющую освободиться от круговорота Колеса Жизни. Гунниты именовали нечто подобное Сега, причем для них это понятие могло означать и рай, и ад, а также то и другое одновременно.

Мои слова задели Тай Дэя.

— Слишком много неуважения, брат.

— Вот как? Тогда объясни, почему я должен относится к нему лучше, чем какой-нибудь четвероюродный племяш с занозой в заднице?

— Невежество — твой щит, — сказал Тай Дэй. — Могу я просить тебя об одолжении?

— Слушаю.

— Не говори больше ничего.

— Так тому и быть.

Я и сам понимал, что слишком уж распустил язык, и просьба Тай Дэя меня ничуть не огорчила.

Дядюшка наставлял Тай Дэя еще добрую четверть часа, но все это время нес совсем уж несусветную чушь. Во всяком случае, извлечь что-либо ценное из его слов больше не удалось. Затем он впал в беспамятство, поскольку Костоправ дал ему сильное болеутоляющее. Я не стал уверять Тай Дэя в том, что дядюшка еще придет в себя. Ему не помешает проникнуться почтением к Костоправовой медицинской магии и почувствовать себя в еще большем долгу перед нами. Как только Дой потерял сознание, а с ним и способность дрыгаться, мы вправили его кости и прочистили раны. Последнее оказалось довольно просто: огненные шары обеспечили прекрасное прижигание. Однако дядюшке предстояло не просто сохранить на всю жизнь рубцы от ожогов — скорее всего он уже никогда не сможет полностью восстановить подвижность правой половины тела. Правая рука оказалась сломанной в двух местах. А правая берцовая кость — в шести дюймах под коленом.

У Тай Дэя недостало ума спросить, на кой хрен мы вправляем кости человеку, который вот-вот умрет.

Через некоторое время он сказал:

— Я был против того, чтобы увозить Сари. Но мой голос не имел никакого веса.

Все это Тай Дэй пробормотал, отведя глаза в сторону. Чувствовалось, что он предпочел бы никогда в жизни не затрагивать больше эту тему.

Глава 95


На следующий день я осторожненько переговорил с несколькими гуннитами о мифологии нюень бао, но толку от этих разговоров не было. Придерживайся гунниты четкой концепции, они должны бы назвать нюень бао еретиками, но ничего подобного я не слышал. Все таглианские религии представляли собой сплошную путаницу и мешанину понятий. Но никто из спрошенных не имел представления о том, что такое Ключ. Я начал подозревать, что этот вовсе и не священная реликвия, хотя услышал достаточно, чтобы предположить, что Ключ числился главным сокровищем того самого храма, куда упрятали Сари.

Хотелось бы знать, в чем тут связь. Если она вообще есть.

— Мне осточертело болтаться туда-сюда, — сказал я Тай Дэю в ответ на вызов к Верховному Главнокомандующему.

Неподалеку от нас тенеземские добровольцы собирали урожай какого-то злака, приходившегося родичем ячменю. Работали они за долю урожая. Костоправ полагал, что ежели мы поделимся с местными, то они будут лучше к нам относиться. Мне же казалось, что коли уж у нас эта хрень уродилась, так и их поля колосятся не хуже. Было бы куда полезнее ссыпать все наше зерно в закрома Вершины. Запас карман не тянет. Точно так же, как за летом наступает зима, рано или поздно неизбежно приходит день, когда армия начинает ощущать нужду в припасах.

Старик отметал все мои доводы, заявляя, что в моей памяти слишком глубоко засел Дежагор. Может, оно и так. Каждый из нас не более чем совокупность всего того, что ему довелось пережить: и доброго, и злого.

Поначалу Тай Дай молчал. В это утро он казался даже более сдержанным, чем обычно. Лишь когда мы протопали по тропе добрую милю, он сказал:

— Ты знал, что дядюшка Дой не умрет?

— Ну.

— Ты решил использовать его?

— Ну. Скажи-ка лучше, что такое Ключ?

— То, что следовало давным-давно уничтожить. Говорил же я, что хрен от него дождешься нормального ответа. Чтобы лишний раз удостовериться в этом, я зашел с другой стороны.

— Большой мойджо, а? Он понял это слово.

— Большое беспокойство. Все пророчества, пророческие ритуалы и связанные с ними предметы не приносят ничего, кроме беспокойства.

— Но этот самый Ключ никак не связан с пророчеством Хон Трой?

Хотелось бы все же знать, во что именно я вляпался, женившись на нюень бао. Сари всегда уверяла меня, что она всего лишь женщина и ей ничего не известно.

Но Тай Дэй вновь замкнулся в себе. Больше я не вытянул из него ни слова.


— Вы тут обо мне говорили, не так ли? — с ходу спросил я, ввалившись в конуру Костоправа, по той причине, что при моем появлении разговор резко оборвался.

— Может, и так, — отозвалась Госпожа, внимательно ко мне присматриваясь.

Ее явно интересовало все происходящее со мною — точнее, внутри меня — в последние дни.

У Костоправа собрались ребята из Старой Команды — Масло, Ведьмак и еще несколько парней. Примечательным казалось отсутствие всех до единого старших таглианских офицеров. Равно как и Ножа. В последнее время Нож мало когда высовывался, а ведь он был ближайшим сподвижником Госпожи долгие годы. Видимо, в ее колеблющемся доверии произошел отлив.

— Зачем звали?

— Узнать, как твои дела по части подготовки парней.

— Не так уж плохи. Хороший взрыв, вроде ночного, кому угодно вправит мозги.

— Есть вести о Ловце?

— Никаких. Если хочешь знать мое., мнение, дядюшка рубанул ее так, что она забилась в какую-нибудь дыру и зализывает раны.

Со времени пробуждения Копченого я не видел поблизости ни одной вороны. Это могло быть добрым знамением.

— Тай Дэй что-нибудь рассказал?

— Нет. Да ты и не говорил…

— Ладно. Я хочу разведать равнину.

— Я думал…

— И думать нечего, сейчас самое время. Ловец слаба. Я знаю, какова ее способность к самоисцелению, и полагаю, что уже через неделю она снова сможет доставить нам кучу хлопот. Необходимо использовать предоставившуюся возможность. Хорошо подобранная группа с обозом при правильной постановке дела сможет пройти миль семьдесят, прежде чем придется повернуть обратно. А это позволит нам получить более верное представление о нашем положении.

Мне его идея не нравилась, но спорить я не стал. Лейтенант у нас Госпожа, и это ее работа — указывать Командиру на огрехи в его планах. А она молчала: видать, все у них было решено до моего прихода.

— Я думаю, — сказал Костоправ, — на первый раз возьмем человек пятьдесят. Всех старых парней, которые затем и пришли сюда, чтобы попасть в Хатовар. И лучших из новичков — только добровольцев.

Мало кому из новичков хотелось идти в Хатовар: хоть они и вступили в Отряд, их все еще мучил давний страх.

— Что происходит в Таглиосе? — спросил Костоправ. Я пожал плечами:

— Две последние ночи я спал только обычным сном. Да и то это не сон, а слезы. Дрема бормочет ночи напролет. Я пытался его разговорить, но он, похоже, меня не слышит.

— Мы возьмем его с собой. Возможно, путешествие окажется достаточной встряской и приведет его в чувство.

— И когда мы выступаем? — со вздохом спросил я.

— Как только соберемся. Времени терять нельзя — Ловец поправляется.

Я снова вздохнул:

— Что-то не тянет меня путешествовать. Неужто я не заслужил права отдохнуть, посидеть на месте?

И дождаться Сари, думалось мне. А то и пуститься ей навстречу, ежели удастся вытряхнуть из Дремы, куда он подевал коня.

Костоправ прочистил горло. Сукин сын начинал походить на моего дедушку.

— Ты знаешь, что это значит, Знаменосец?

— У меня есть гаденькое подозрение: это значит, что один долбаный тупица по имени Мурген должен будет переться впереди всей компании. Без Гоблина и Одноглазого, которые могли бы прикрыть спину.

— Дерьмо. Да.

Но моя спина была прикрыта.

— Командир, возможны затруднения. Нюень бао будут настаивать на том, чтобы сопровождать парней из Дежагора.

— Я это учел. Пусть идут. Больше нюень бао — меньше таглианцев. Меньше опасений, что кто-нибудь затянет на моей шее шелковую косынку.

— Что? Да мы с прошлой зимы слышать не слышали об этих гадах. Их и в живых-то никого не осталось.

— Побьешься об заклад на свою шкуру? Я собираюсь прихватить с собой и святого, и прочих наших приятелей.

— Это еще зачем?

— Во избежание неприятных сюрпризов. Может, ты хочешь, чтобы в наше отсутствие Ревун и Длиннотень вырвались на волю? Чтобы сбежали Прабриндрах Драх или эта паршивая кошка?

— Нет. Но, по моему глупому разумению, было бы куда умнее сжечь их тела, смешать пепел вместе, а потом выбросить все это в шесть разных рек.

Госпожа одарила меня взглядом, да таким, что в прежние времена я бы непременно обделался. Но те времена давно миновали.

— Когда мы побываем там и выясним, что к чему, надо будет установить промежуточные лагеря. Чтобы потом поэтапно переправить туда всех прочих.

— Не думаю, что я готов к этому. Командир.

— Ты о чем? Не готов к тому, к чему мы стремились последние десять лет?

— Одно дело идти, а другое — прийти. Командир. Разница большая, как между дерьмом и задницей. Выйди в лагерь и спроси любого парня, хочет ли он идти в Хатовар. Уверен, каждый ответит «да». Но не думаю, что ты отыщешь многих, кому не терпится в этом Хатоваре оказаться.

Сказанное мною являлось лишь частью правды. Я понимал:

Костоправ просто не в состоянии поверить, что во всей армии не найдется ни одного солдата, помешанного на Хатоваре так, как он.

— Короче, — сказал я, — что мне делать сейчас?

— Собирай манатки и готовься в дорогу. Да, и приведи в порядок своего подопечного. Его мы тоже возьмем с собой.

Что-то они от меня… что-то скрывали. Потому и заткнулись при моем появлении. Я это нутром чуял.

— Так мне, стало быть, идти и укладываться? Старик бросил на меня насупленный взгляд. Я вышел прочь, и никто меня не задержал. Что-то за всем этим крылось.

— Зря мы сюда приперлись, — сказал я Тай Дэю. — Пустая трата времени.

Паранойя усиливалась. Я не мог отделаться от мысли, что меня как-то используют.

Глава 96


— Это не моя долбаная идея! — сказал я Рыжему в третий раз. — А если тебе не нравится — бери ноги в руки и сваливай следом за Гоблином и Одноглазым. Составь им компанию.

— Просто я никогда не думал, что мы наконец к этому придем.

— Он не думал! Никто не думал, кроме самого Старика! Включая меня. Но командир-то он. Он командует «вперед», и мы идем. Вот как это делается.

— А я что, отказываюсь? — проворчал Рыжий не столько мне, сколько себе, и поплелся созывать своих сержантов. Ему требовалось распределить обязанности на время его отсутствия. Я и сам занялся тем же, как только вернулся от Старика. Во многом приходилось полагаться на не слишком подготовленных таглианцев. Старик не хотел оставлять в лагере ни одного члена Старой Команды и ни одного нара. Впрочем, в живых осталось лишь трое наров: Иси, Зиндаб и Очиба.

Зашел Бадья, бывший по существу моей правой рукой. Он делал большую часть работы, и я в его дела почти не встревал.

— Я гляжу, ты прищемил Рыжему яйца.

— Этот малый вконец меня задолбал. У меня от него мозги набекрень. А тебе чего надо?

Задолбал меня не только Рыжий. Дрема становился все хуже, а тут еще Тай Дэй превратился в занозу в заднице из-за того, что я не удосужился навестить дядюшку Доя, когда мы пересекали долину.