Кунин Владимир Владимирович. Двухместное купе

   – О том, как я сам, жестоко и радикально, додумался избавить Лешку от пьянства. Я не нашел ничего лучшего и сотворил ему страшную кровоточащую язву желудка...
   – Да вы просто были маленьким мерзавцем! Ангел-мерзавец... Ну надо же! – возмутился В.В.
   – Дети неосознанно жестоки, Владимир Владимирович, – холодно заметил Ангел. – Особенно когда они волей случая получают некую власть над взрослым. Наверное, я не был исключением.
   – Ну и ну! – вздохнул В.В.
   – Я сознательно обострил ситуацию до крайности. Моей задачей было как можно сильнее испугать Лешку и не дать ему умереть!..
   конец пятой серии

Шестая серия

НОЧЬ. БОЛОГОЕ...

   Состав «Красной стрелы» медленно подкатывал к перрону единственной остановки за все время пути между Москвой и Санкт-Петербургом.
   Все медленнее и медленнее двигались вагоны с черными спящими окнами. В каждом вагоне слабо светилось только одно крайнее окошко – купе проводника.
   И наконец «Красная стрела» остановилась. Словно силы кончились у могучего состава после длительного перегона...
   Только в одном вагоне освещены были два окна – купе проводника и...

... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

   –... Я сознательно обострил ситуацию до крайности, Владимир Владимирович! Моей задачей было как можно сильнее напугать Лешку и не дать ему умереть...

УЛИЦЫ ЗАПАДНОГЕРМАНСКОГО ГОРОДА – ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР

   С лающим воем мчится по улицам тревожно сверкающая «скорая помощь».
   Одна улица, другая, третья...
   Прижимаются к краям проезжей части автомобили, замирают на перекрестках поздние пешеходы...
   Проскакивает «скорая помощь» на красный свет светофора и мчится дальше, виртуозно лавируя в вечернем потоке автомобилей и автобусов, обгоняя их то справа, то слева, ни на секунду не прекращая своего жутковатого лающего воя...

ВНУТРИ МАШИНЫ «СКОРОЙ ПОМОЩИ»

   На носилках, скорчившись, лежал на боку Леша Самошников.
   Голова его свешивалась с носилок – Лешку рвало в пластмассовый тазик. Рвало чем-то красно-коричневым, мучительно и безудержно...
   Один из бригады врачей считал Лсшкин пульс и следил за давлением, второй держал на весу прозрачный мешочек капельницы. Игла уходила в вену обнаженной руки Лешки...
   А за головой у него, НИКЕМ НЕ ВИДИМЫЙ, сидел маленький Ангел в кроссовках и джинсах.
   Он держал свои мальчишеские ладошки над Лешиной головой, что-то шептал про себя и делал руками волнообразные движения над Лешкой.
   Третий из врачебной бригады говорил по рации с больницей, куда они везли Лешку. Говорил в микрофон по-немецки, тревожно поглядывая на пациента:
   – Очень большая потеря крови. Возможен перитонит...
   Тот, который считал Лешкин пульс и следил за давлением, тревожно проговорил:
   – Давление падает! Пульс почти не прослушивается...
   – Довезем? – спрашивает фельдшер с капельницей.
   – Не уверен... Он, кажется, уходит! Мы теряем его!.. Быстрее!!!
   НИКЕМ НЕ ВИДИМЫЙ маленький Ангел услышал это, положил ладони на лоб Алексея Самошникова...
   ...и уже через три секунды раздался торжествующий голос врача:
   – Есть пульс! Давление стабилизируется!..
   Двенадцатилетний Ангел победно оглядел врачебную бригаду и даже погладил Лешку по мокрому изможденному лицу.
   – Мама!.. Мамочка... – в забытьи прошептал Лешка.

ПРИЕМНОЕ ОТДЕЛЕНИЕ ЗАПАДНОГЕРМАНСКОЙ КЛИНИКИ

   В приемном отделении стояли трое – дежурный врач, Гриша Гаврилиди и хозяин кафе «Околица Френкеля» – сам Френкель.
   За столом работала с документами пожилая медсестра.
   Френкеля Гриша привез в качестве переводчика, и сейчас Френкель трудился не за страх, а за совесть. Он почти синхронно переводил то, что достаточно раздраженно говорил врач:
   – У него огромная кровоточащая язва задней стенки желудка – пять сантиметров на семь! Такие язвы, наверное, могут быть только у русских...
   – Скажи ему, что Лешка – наполовину еврей... – попросил Гриша.
   – Ай, не морочь мне голову! Это там мы – греки, евреи, я знаю кто?.. А здесь, как ни странно, мы все – русские, – сказал Френкель Грише.
   – Вы что-то еще хотите узнать? – спросил врач. – У меня очень мало свободного времени...
   Стеклянно-матовая дверь неожиданно приоткрылась, и в отделение неслышно проскользнул маленький Ангел с рюкзачком.
   Кроме нас, на него никто не обратит внимания. Ни врач, ни медсестра, ни Френкель, ни Гриша не увидят его...
   А врач даже еще скажет медицинской сестре, сидящей за столом:
   – Эту дверь когда-нибудь наконец отрегулируют? То она открывается, то закрывается, когда хочет...
   – Я сейчас запишу вызов техника на завтра, – сказала сестра.
   – Я слушаю вас, – врач снова повернулся к Грише и Френкелю.
   – Он нас слушает, – перевел Френкель.
   – Это я и сам понял! – огрызнулся Гриша. – Спроси его – где он сейчас и что с ним будет? Только честно!
   Маленький Ангел подошел к ним совсем близко, чтобы не упустить ни единого слова...
   – Успокойся, – сказал Френкель Грише. – Здесь всё говорят с безжалостной прямотой. Здесь никто никого не жалеет. Здесь лечат. Если удается.
   И Френкель спросил у врача, а врач ему ответил:
   – Сейчас его готовят к срочной операции. Вполне вероятно, что во время операции может открыться такое кровотечение, которое нам не удастся остановить. А это – конец. И обвинять в его смерти вы сможете только его самого. Он для этого сделал все. Помимо этого... – Врач взял со стола медсестры заполненный бланк клиники и показал его Френкелю и Грише. – Все, что вы сейчас услышали, знает и ваш больной. Мы от больных ничего не скрываем. Вот его подпись, что он согласен на операцию при любых последствиях.
   Гриша закашлялся, зашмыгал носом. Френкель горестно развел руками.
   А НЕВИДИМЫЙ им всем маленький Ангел сначала заметался в растерянности, а потом на его двенадцатилетней ангельской рожице появилась взрослая циничная ухмылка, и, стоя перед врачом, маленький Ангел показал ему ну уж совершенно непристойный жест: он согнул в локте правую руку, а другой рукой, ребром ладони, ударил по сгибу правой руки!!!
   И быстро выскочил из приемного отделения, оставив дверь открытой.
   Врач сам снова закрыл дверь и спросил у медсестры:
   – Вы не забудете завтра вызвать техника – починить дверь?
   – Я все записала, доктор! – обиделась медсестра.
   Доктор недвусмысленно посмотрел на часы.
   – Спроси у него: а если операция пройдет удачно, что тогда?
   – Я, как тебе известно, не доктор, но это и я тебе могу сказать, – ответил Френкель. – Испугается – пить не будет, не испугается...
   – Тебя переводить позвали, а не высказывать свои предположения! – зашипел на Френкеля Гриша Гаврилиди.
   – Пожалуйста, я могу спросить у доктора. Что мне, трудно?
   И Френкель спросил. И доктор ответил:
   – Не будет пить – выживет. Будет продолжать употреблять алкоголь в прежнем количестве – рак желудка, метастазы и небогатые похороны за счет системы западногерманского социального обеспечения. Все! У меня больше нет для вас времени. До свидания, господа!
   Френкель и Гриша откланялись и пошли было к двери, но в это время раздался телефонный звонок.
   Медсестра подняла трубку. Послушала и протянула трубку доктору:
   – Вас, доктор.
   – Халло, Вайс! – сказал доктор.
   Смахивая навернувшиеся на глаза слезы, первым вышел в коридор Гриша Гаврилиди. За ним – культуртрегер Френкель.
   А доктор тем временем ошарашенно переспрашивал в трубку:
   – Как прекратилось кровотечение?! Я же сам проводил эндоскопию его желудка, а перед эндоскопией доктор Херманн дал заключение ультразвукового исследования... О чем вы говорите?! А экспресс-анализы мочи, крови, рвотных масс?! Как ошибка? Какая ошибка?!
   Голос врача приемного покоя отчетливо слышался в коридоре.
   – Стой! – сказал Френкель Грише. – Если это про Лешку, так они, кажется, что-то напутали...
   Френкель внимательно вслушался в голос врача.
   – Что значит – хирурги не берут его на стол?! Ну хорошо, пусть ждут еще сутки. Они хотят переквалифицироваться в патологоанатомов и oперировать уже труп этого русского?! Мне вообще все равно. У меня есть подпись больного, только что у меня были его родственники...
   – Ой, – сказал Френкель Грише, – кажется, они не будут оперировать Лешу...
   – То есть как это не будут? – Слезы у Гриши моментально высохли, а кулаки сжались. – Я им, блядь, счас устрою Варфоломеевскую ночь!
   – Ша, мишугинэ! – придержал его Френкель. – Шоб я мог когда-нибудь предположить, что черноморские греки еще хуже, чем мелитопольские евреи, – таки нет... А оказывается – таки да! Уймись, Гаврилиди! Просто Леше сейчас намного лучше, чем было «до». И хирурги решили не заглядывать к нему внутрь...

НОЧЬ. ДВУХМЕСТНАЯ БОЛЬНИЧНАЯ ПАЛАТА

   На одной кровати спит старик, на другой лежит Лешка Самошников.
   Снова капельница. Теперь уже стационарная.
   Суточный кардиограф следит за Лешкиным сердцем.
   В ногах у Лешки сидит маленький Ангел с рюкзачком, читает иллюстрированный бульварный немецкий журнал «Гала»...
   В палате темно, свет выключен, но строчки журнала – там, где пробегают глаза Ангела, – каким-то чудодейственным образом освещаются изнутри.
   И Ангел свободно может читать в темноте...
   Но вот Лешка застонал, попытался повернуться на бок.
   Ангел тут же отбросил журнал, внимательно посмотрел на Лешку...
   ...увидел, как тот пытается нашарить на больничной тумбочке стакан с водой...
   ...и тут же сам вложил этот стакан в Лешкину руку. Помог Лешке попить и сам поставил стакан на место.
   Вгляделся в мокрое лицо Лешки, очень профессионально пощупал у него пульс, потрогал лоб – горячий ли? – и спрыгнул с кровати.
   Смотался к умывальнику, намочил край полотенца, отжал его и тщательно вытер пот, проступивший на Лешкином лице от высокой температуры.
   На мгновение Лешка приоткрыл совсем больные глаза, попытался вглядеться во тьму и тихо спросил в полузабытьи:
   – Это ты, Толик?.. Как ты попал сюда, Натанчик ты наш маленький?.. А где бабушка, папа?..
   Но Ангел положил свои ладошки на горячие Лешкины глаза всего на несколько секунд, а потом убрал.
   И Лешка спокойно уснул.
   Ангел поправил Лешкину постель и снова уселся у него в ногах – читать журнал, скользя по фотографиям и строчкам своими ангельскими голубыми глазами, излучавшими несильный направленный свет...

* * *

   Издалека еле слышно возник шум идущего поезда...
   По мере усиления звуков мчащегося по рельсам состава больничная палата стала погружаться во тьму, из которой начали возникать очертания...

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

   В.В. лежал с открытыми глазами, смотрел на Ангела. Наконец спросил:
   – Интересно, как же Наверху отреагировали на вашу первую Наземную акцию? Наверняка же они как-то следили за вашими ученическими упражнениями...
   – Насколько я помню, результатом наше ангельское начальство было удовлетворено – пить Лешка бросил. А вот за клинический метод избавления его от пьянства я получил дикий нагоняй! Хотели даже просить Всевышнего дать санкцию на то, чтобы отозвать меня Снизу и лишить возможности продолжать Наземную практику, – сказал Ангел. – Счастье, что я еще догадался избавить Лешку от операции и все спустить на тормозах...
   – И что же? – поинтересовался В.В.
   – Ничего. Все, как и у вас: я покаялся. А еще мой Мастер, помните – тот Старый Ангел-Хранитель, за меня вступился. Обошлось. Хотя именно тогда меня, подростка, впервые посетила крамольная мыслишка – а не вы ли там, господа хорошие, сидящие на самом Верху, прошляпили Лешку Самошникова? Еще когда Юта Кнаппе уговаривала его на пару дней смотаться на Запад... Ведь у нас на Небе прекрасно знали, что в Советском Союзе с этим не шутят... Почему тогда Лешку никто не уберег, не охранил?! А не переоценил ли Михаил Юрьевич Лермонтов возможности Всевышнего, когда писал: «...все мысли и дела ОН знает наперед...» – И Ангел, отодвинув занавеску, попытался посмотреть в окно.
   – Надеюсь, вы, юный Ангел-диссидент, тогда ни с кем не поделились своими сомнениями во Всемогуществе Всевышнего? В вашем случае это было бы равносильно нашей антисоветчине.
   – Отчего же? – небрежно ответил Ангел. – Именно этот вопрос я тогда и задал своему профессору. В конце концов, ведь он считался научным руководителем моей Наземной практики...
   – И какова была его реакция? – поинтересовался В.В.
   – Старик чуть крылья себе не обмочил от страха. Но не заложил.
   – Очень пикантная подробность, – пробормотал В.В. – Но, насколько я понимаю, у вас была еще одна – главная задача: вернуть Лешку домой.
   – Хотите еще чаю? – спросил Ангел.
   – Нет, спасибо. Не увиливайте, Ангел!
   – Да не увиливаю я. Но прежде чем приступить к главной задаче, нужно было создать ситуацию, которая бы вселила в Лешкину раздерганную душу хоть какое-то подобие уверенности. Попытаться заставить и его действовать самостоятельно. А для этого нужно было решить промежуточную задачу. Ложитесь, Владим Владимыч. Вы же хотели это увидеть своими глазами?
   В.В. послушно улегся.
   Ангел приглушил свет в купе и негромко проговорил:
   – Когда-то, на предмете «Человековедение», мы изучали несколько классических схем «Избавления Человека от одиночества как средства для возбуждения его активной деятельности». Я выбрал одну из этих схем и усилил ее не очень классическим, но обязательным пунктом. Я исключил языковой барьер! Ибо по-немецки Лешка почти не говорил, а это могло бы разрушить весь букет моих наивных благих намерений...
   – Что еще за «классическая схема», Ангел? – удивился В.В.
   – Ну, Владим Владимыч, мне ли вам – профессиональному литератору и сценаристу – объяснять? «Человек в Нужное Время, в Нужном Месте сталкивается с Нужным ему Человеком»! Что я и СОТВОРИЛ...

КАФЕ «ОКОЛИЦА ФРЕНКЕЛЯ»

   ... Я встретил вас, и все былое
   В отжившем сердце ожило,
   Я вспомнил время золотое,
   И сердцу стало так тепло... —
   слышно было, как мягко и негромко пел Леша Самошников, аккомпанируя себе на гитаре.
   Слышно это было из подсобного помещения кафе, заваленного ящиками и коробками с разными бутылками и продуктами для приготовления немудрящих закусок.
   Тут же стоял большой обшарпанный холодильник.
   На свободном кусочке пола, не более квадратного полуметра, в смертельной схватке сошлись менеджер артиста Алекса Самошникова – Гриша Гаврилиди и хозяин кафе «Околица» – Наум Френкель.
   Расстояние от греческого носа Гаврилиди до несомненно еврейского шнобеля Френкеля было всего десять сантиметров.
   – Гриша! – угрожающе говорил Френкель.
   – Нема!!! – еще более грозно говорил Гриша.
   – Гриша!!!
   – Нема!..
   Накал страстей зашкаливал за разумный предел.
   – Гриша...
   – Нема!!!
   Но тут Френкель изнемог от напора Гаврилиди и сказал:
   – Ну хорошо, хорошо! Пусть будет по пятьдесят марок, но за это...
   – Никаких дополнительных условий! – железным голосом проговорил Гриша. – Бабки на бочку!
   Френкель отвернулся от Гриши, чтобы тот не видел, как он достает деньги из кармана, и стал отсчитывать сто марок мелкими купюрами, приговаривая:
   – Своим появлением на свет, Гаврилиди, ты опозорил всю греческую мифологию... На, бандит!
   И Френкель отдал Гаврилиди сто марок. Пересчитывая деньги, Гриша сказал:
   – Смотришь на тебя, Френкель, и думаешь – Боженька ж ты мой!!! Неужели этот еврей – потомок Спинозы, Эйнштейна и Карла Маркса?! Куда что девалось?! Как можно было так измельчать?! Ты же клиентов скоро будешь на потолок сажать! У тебя же теперь от посетителей отбоя нет. И заметь себе, Нема, именно в те дни, когда мы здесь поем свои романсы и читаем наши стихи. Ты же без нас бы по миру пошел! Ты посмотри в свой занюханный зальчик – что там творится?! На те деньги, которые мы тебе приносим, ты даже автомат по продаже сигарет сумел приобрести!
   ... Тут Гриша был абсолютно прав – и сигаретный автомат уже стоял во входном тамбуре кафе, да и само кафе было переполнено!
   Столиков стало вдвое больше, места все заняты, стояли даже у стен...
   А на одном из подоконников вальяжно развалился НИКЕМ НЕ ВИДИМЫЙ маленький Ангел с бокалом апельсинового сока, который он с удовольствием потягивал через пластмассовую трубочку...

УЛИЦА ЗАПАДНОГЕРМАНСКОГО ГОРОДКА. ВЕЧЕР

   По узкой опустевшей улице неторопливо пробирается очень дорогой «мерседес».
   За рулем сидит красивая усталая женщина лет тридцати. Одета она простенько – брючки, спортивная майка, кожаная курточка.
   Зовут эту красивую женщину Лори Тейлор.
   Рядом с Лори на пассажирском сиденье лежит запечатанная в прозрачный полиэтилен пачка порнографических журналов, на обложке которых голая Лори, в одних чулках и туфлях с неправдоподобно высокими каблуками, стоит на коленях, а сзади ее употребляет гигантский негр.
   Эта запечатанная пачка журналов – Лорины авторские экземпляры.
   Но сейчас Лори хочет только закурить.
   Не отрывая глаз от дороги, Лори нашаривает сигаретную пачку в кюветике рукоятки переключения передач.
   В пачке ни одной сигареты...
   Лори комкает пустую пачку, бросает ее на стопку журналов и начинает на ходу рассматривать освещенные витрины – где бы ей купить сигареты...
   И останавливает свою роскошную машину у скромненького кафе «Околица Френкеля».
   Выходит из «мерседеса», переходит через тротуар и открывает дверь «Околицы». В тамбуре, рядом со входом в кафе и дверью в туалет, стоит сигаретный автомат.
   Лори опускает в щель автомата пять марок, нажимает на кнопку с изображением тех сигарет, которые она курит, и пачка выпадает в специальный лоток автомата.
   Она выгребает пачку из лотка и только собирается вернуться на улицу к своей машине, как вдруг из открытых дверей маленького кафе слышит...
   ...тихую гитару и очень приятный Лешкин голос, который поет:
   ... Тут не одно воспоминанье,
   Тут жизнь заговорила вновь, —
   И то же в вас очарованье,
   И та ж в душе моей любовь...
   У Лори даже горло перехватило!
   Стоя в коридорчике кафе, между туалетом и сигаретным автоматом, Лори трясущимися пальцами раскрывает пачку сигарет, прикуривает от дорогой зажигалки, глубоко затягивается и...
   ...решительно распахивает входную дверь в битком набитый маленький зальчик кафе «Околица Френкеля»...

ДОМ ЛОРИ ТЕЙЛОР. РАННЕЕ УТРО

   Под утро не в квартире, а в превосходном и дорогом доме, в большой, слегка безвкусной, но роскошной спальне, обставленной белой с золотом мебелью, на высоком четырехстворчатом шкафу с зеркалами сладко спал и даже слегка похрапывал маленький Ангел, подложив под голову стопку порнографических журналов с фрау Лори Тейлор на обложках...
   А внизу, на широченной кровати со смятым и скомканным бельем, голая, чуть прикрытая Лори на чистом русском языке восхищенно говорила почти не прикрытому артисту Самошникову:
   – Ну, малыш!.. Ты просто секс-гигант! Тощенький, но гигант... Можешь мне поверить – я уже одиннадцать лет в порнобизнесе. Тебе бы чуть-чуть техники, да витаминчиками подкормить со специальными добавками, да мышцу подкачать гантельками и тренажерами – тебе бы цены не было! А если бы и была, то очень, очень хорошая! Тем более при таких нестандартных размерах, как у тебя... В папу, что ли?
   – Понятия не имею. Скорее – в деда.
   – Потрясающая наследственность! Миллионы мужиков могут только мечтать об этом... Я потом тебе пару своих кассет подарю с автографом. Или ты предпочитаешь фотопорнуху в журналах?
   – Я предпочитаю непосредственное участие в процессе, – рассмеялся Лешка и притянул к себе Лори.
   Лори поцеловала его в нос, попыталась высвободиться:
   – Подожди, малыш... Я смотаюсь на кухню – приготовлю нам какой-нибудь завтрак.
   При слове «завтрак» на шкафу проснулся Ангел, посмотрел вниз на огромную кровать с голыми Лори и Лешкой и откровенно проглотил голодную слюну...
   Но Лешка одной рукой придержал Лори, а другой взял с прикроватной тумбочки новый порножурнал с Лори и негром на обложке и спросил:
   – Вот здесь написано – «Лори Тейлор»... Это твой псевдоним?
   – Нет. Я и в паспорте своем американском – Лори Тейлор.
   – Как в американском?! А по-русски откуда же так?
   – О черт! Затрахались, называется! Я-то русская!!! «Тейлор» я ведь по бывшему мужу! А так ведь двенадцать лет назад я же была – Лариска Кузнецова! Москва, гостиница «Метрополь». Как говорится, спросить Цыпу. Любая дежурная по этажу, любой швейцар покажут. Стольник «грюников» за удар, два – за ночь. Кинофильм «Интердевочка» видел?
   – Видел, – растерянно сказал Лешка.
   – Так это ж с меня все списано!
   – Ну да?!
   – Отвечаю! Только там эта деваха за шведа вышла, а я в Нью-Йорк укатила со своим мудачком – Бобиком Тейлором. Он в авиакомпании «Пан-Американ» кем-то служил. Отсюда я и «Лори Тейлор», отсюда и паспорт, и гражданство американское...
   – А потом?
   – А потом – суп с котом. Нашла в Нью-Йорке одну небольшую порностудию на Лонг-Айленде – и туда... Тейлору говорю, что еду на курсы английского, а сама на съемки. Баксы посыпались, как из нужника!.. Спустя год послала своего тоскливого Бобика на хер и укатила в Европу. Меня уже давно звали и к «Беате Узе», и к «Терезе Орловски»... Слыхал?
   – Нет.
   – Знаменитые западногерманские порнофирмы! Высший класс в этом бизнесе! А когда я в Сан-Ремо получила «Золотого Венуса»... Я потом его тебе обязательно покажу. Как голливудский «Оскар», только в порноиндустрии... Так меня вообще по всему миру стали приглашать. Ну и гонорары, само собой, подпрыгнули... Лешенька! Я просто умираю с голоду... Можно, конечно, дождаться до восьми часов, когда придет фрау Фукс, моя служанка, и приготовит нам завтрак в лучшем виде, но до этого времени мне просто не дотерпеть. Айда в кухню, я тебе там все доскажу!..
   Голая Лори решительно встала с кровати и открыла дверцы шкафа, на котором валялся Ангел.
   Ангел стыдливо отвел глаза в сторону.
   Лори достала из шкафа шелковый халат, накинула на себя и сказала:
   – Лешенька, мальчик мой! Идея!.. Лежи, радость моя. Я все сейчас приготовлю, и мы с тобой прямо в коечке и позавтракаем!..
   – Ну, нет... Неудобно, – застеснялся Лешка.
   – Неудобно левой ногой чесать правое ухо, – сказала Лори. – А мне так вдруг захотелось принести тебе завтрак в постель! Я что, не баба разве? Знаешь, как иногда нужно о ком-нибудь позаботиться? А не о ком... Мужики у меня здесь не бывают. Их мне и на работе хватает с избытком. Лежи, Леха, кайфуй. И жди. Пять минут.
   Лори быстро и весело причесалась перед зеркалом.
   – «Пять минут, пять минут, помиритесь все, кто в ссоре...» – спела она и ушла на кухню со словами: – Жрать хочу, как семеро волков!
   Маленький Ангел спрыгнул со шкафа, на секунду завис в воздухе...
   ...а потом плавно опустился на пол и помчался за Лори.
   ... Потом валялись по разным сторонам широченной кровати.
   Посередине постели – большой поднос с остатками еды и единственным высоким бокалом для шампанского.
   Бутылка стояла на бело-золотой тумбочке.
   На шкафу лежал перепачканный в шоколаде Ангел, доедал остатки шоколадной плитки с орехами...
   – Ну, если ты теперь совсем не пьешь, так съешь еще хоть чего-нибудь, – говорила Лори-Лариса полуголому Лешке.
   Ангел услышал, горделиво ухмыльнулся.
   – Спасибо, Ларочка. Я сыт. Не могу больше...
   – Напрасно, – огорчилась бывшая Цыпа. – Тебе нужно силенки восстановить. Поешь...
   – Спасибо. Нет.
   – Ну, на нет – и суда нет, – сказала Лори.
   Она привстала, запахнулась в халат, подняла валявшуюся на полу Лешкину гитару и села напротив Лешки, поджав под себя ноги.
   – Тогда давай споем вместе. – И Лори прошлась пальцами по гитарным струнам.
   – А что споем? – спросил Лешка.
   – Галича.
   – Что из Галича? – попытался уточнить Лешка.
   Но Лори-Лариска ничего не ответила.
   Глаза ее уставились в бесконечность, пальцы тихо, но тревожно тронули струны гитары, и она запела приятным, чуть хрипловатым от бессонной ночи голосом:
   Мы похоронены где-то под Нарвой, Под Нарвой, под Нарвой...
   Лешка ошеломленно уселся на подушки, завернулся в одеяло и тихо продолжил:
   Мы похоронены где-то под Нарвой, Мы были – и нет...
   Так и лежим, как шагали, – попарно...
   – пели они уже вдвоем...
   Попарно, попарно.
   Так и лежим, как шагали, – попарно,
   И общий привет!
   Резкий, жестокий аккорд... и снова еле звучит гитара:
   И не тревожит ни враг, ни побудка,
   Побудка, побудка...
   И не тревожит ни враг, ни побудка
   Померзших ребят.
   Только однажды мы слышим, как будто,
   Как будто, как будто,
   Только однажды мы слышим, как будто
   Вновь трубы трубят!..
   Ах как рванула Лариска Кузнецова гитарные струны!
   Ангел на шкафу даже съежился, глаз не мог оторвать от постели внизу...
   Что ж, поднимайтесь, такие-сякие!
   Что ж, поднимайтесь, такие-сякие!
   Ведь кровь – не вода!..
   Если зовет своих мертвых Россия, Россия, Россия... —
   слаженно и страшно пели Цыпа и Леха...
   Если зовет своих мертвых Россия,