Кунин Владимир Владимирович. Двухместное купе

   – Ни в коем случае! – немедленно возразил В.В. – Я чувствую себя облапошенным! Своим древним, бездарным приемчиком, вытащенным из немого кинематографа, вы попросту надули меня, утаив целое десятилетие!
   – Если бы мы с вами ехали во Владивосток... – начал было Ангел...
   ...но В.В. тут же прервал его:
   – Ангел, не торгуйтесь! Помните, как у Галича: «...а из зала кричат – „Давай подробности!..“
   – Ну хорошо, хорошо... – Ангел снова посмотрел на часы. – Но в спрессованном виде! Прием тот же, обруганный вами, но необходимый мне для плавного перехода... Итак – титр: ПРОШЛО ДВА ГОДА... Такой перерыв вас устраивает?
   – Хрен с вами! Валяйте дальше...
   – В пятнадцать лет Лидочка основательно забеременела...

КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ДЕНЬ. ЖАРА...

   В спальне Эсфирь Анатольевна Самошникова и Наталья Кирилловна Петрова рыдали на плечах друг у друга...
   Время от времени Наталья Кирилловна прикладывала указательный палец к губам, а большим пальцем указывала Эсфири Анатольевне на кухню...
   ...где изнемогающий от жары полковник милиции Петров сидел в одних трусах за кухонным столом и пил ледяное пиво...
   И тогда всхлипывания и рыдания в спальне становились тише, а на то время, которое требовалось, чтобы перекинуться парой слов, и вовсе прекращались.
   – Что?.. Что будем делать, Наташенька?.. Аборт?..
   – Что ты, Фирочка?! Неужто мы с тобой не справимся?..
   – Пойдем с Колей поговорим, Натуля...
   – Ты с ума сошла, Фирка! Он их застрелит...
   – Но надо же как-то ему сказать? Все-таки он единственный мужчина у нас...
   – А если он потребует аборт?! Он как полковника получил, так стал такой нервный...
   – А фиг ему в морду! Пусть только попробует!..
   – Пошли.
   Стояла невыносимая жара!
   Когда Эсфирь Анатольевна и Наталья Кирилловна, для уверенности держась за руки, вошли в кухню...
   ...худенький, жилистый Петров стоял у холодильника и доставал оттуда очередные пару бутылок.
   Обернулся, увидел двух женщин, спросил весело:
   – Девки! Пивка?..
   От напряжения и взволнованности «девки» промолчали.
   Петров вгляделся в них, сел за стол, откупорил бутылку холодного пива, сделал пару глотков прямо из горлышка, спросил небрежно:
   – Чего это вы обе такие зареванные? Лидка подзалетела, что ли?
   – Да... – хором сказали две будущие бабушки. – Но мы решили...
   – Я не знаю, чего вы там решили, – жестко сказал полковник милиции в одних трусах, – но ребенок останется!!! Никаких абортов! И только попробуйте мне что-нибудь вякнуть!.. Фирка! Прекрати плакать... Наталья, возьми себя в руки немедленно! Будет так, как сказал я!!!
   Тогда Фирка и Наташка бросились в объятия друг к другу и еще немножко поплакали...
   ... а потом тоже уселись пить холодное пиво вместе с Петровым.
   – Конечно, – рассуждал Николай Иванович, – Лидку за это надо было бы выдрать как сидорову козу, но тут мы все малость припозднились... Они, по-моему, уже лет с тринадцати трахаются.
   – Коля!!! – в ужасе воскликнула Наталья Кирилловна.
   Но Петров даже внимания на жену не обратил. Подлил всем троим холодного пивка и мечтательно сказал:
   – А Тольке хорошо бы морду набить!..
   Фирочка с сомнением посмотрела на худенького полковника в трусах и робко произнесла:
   – Коля... Ты же сам был на Зимнем стадионе, когда он выиграл юношеское первенство республики по борьбе в среднем весе... В нем же семьдесят два килограмма страшных мускулов! Это в пятнадцать-то лет... Умоляю тебя, будь осторожен, Коля!
   – Тоже верно... – пробормотал полковник Петров. Вытащил из холодильника свежее пиво и раздраженно произнес:
   – Интересно, где они сейчас-то болтаются? Лидке теперь, в ее положении, по жаре шастать категорически противопоказано!
   – Они еще в шесть утра в деревню уехали, – сказала Фирочка.
   – Поместье свое осваивают, – пояснила Наталья Кирилловна.

ДЕРЕВНЯ. ДОМ ТОЛИКА САМОШНИКОВА. ДЕНЬ, ЖАРА...

   Бывший дом покойного Вани Лепехина, полноправным владельцем которого теперь являлся гражданин Самошников Анатолий Сергеевич...
   ...стоял на пригорке, откуда вся деревня, вместе с неказистой церквушкой, бывшим сельсоветом и почти развалившимся клубом, просматривалась как на ладони.
   Когда-то, много лет назад, этот дом строился, наверное, как «господский» и поэтому был совсем не похож на остальные деревенские дома.
   Он стоял на внушительном приусадебном участке, огороженном древним покосившимся плетнем.
   Дом был большим, просторным, но уж очень заброшенным и обветшалым. Непонятно было, как в нем можно сейчас жить...
   Однако над домом уже вился дымок...
   ... Лидочка в одних трусиках и лифчике, но в хозяйственном переднике...
   ...носит еду из глубины дома на полусгнившую веранду...
   ...и кричит оттуда:
   – Толька, иди завтракать!..
   – Иду! – кричит ей в ответ Толик.
   Под тремя большими старыми и очень густыми деревьями взмыленный жарой и работой Толик-Натанчик роет могилку для четырех урн...
   Он уже по пояс в узкой и длинной могилке, а все копает и копает...
   ...и земля вылетает из могилки веером с лопаты Толика...
   Лидочка не выдерживает, спускается с веранды, идет через участок под палящим солнцем к Толику и говорит обиженно:
   – Толинька... Ну, все же остывает!
   – Иду, иду, котик... – отвечает ей взмокший Толик.
   Лидочка заглядывает в могилку, спрашивает:
   – Мы же урны будем хоронить... Зачем такая глубокая?
   Толик выпрямился в яме, устало оперся о черенок лопаты, посмотрел на Лидочку и сказал:
   – А чтобы им всем четверым там спокойнее было. А сверху сирень посадим. Бабуля сирень обожала...
   Сквозь кроны деревьев на Лидочку падало солнце.
   – Уйди в тень, – сказал ей Толик.
   И вдруг, почти слово в слово, повторил фразу, сказанную в Петербурге Николаем Ивановичем:
   – Тебе теперь, в твоем положении, шастать по жаре категорически противопоказано!..
   Лидочка собралась что-то ответить, но из-за плетня раздался голос:
   – Эй! Господин-товарищ-барин! Самошников... иди, как тебя тама? Иди-ка сюды!..
   – Кто там? – настороженно спросил Толик у Лидочки.
   Толик из ямы не видел кричащего человека.
   – Да опять этот алкаш участковый, – сплюнула Лидочка. – Теперь точно все остынет!
   Толик бросил лопату, выпрыгнул из ямы. Пошел к плетню...
   – Здравствуйте, Семен Васильевич, – сказал Толик.
   – Здорово, коль не шутишь, – сказал участковый. – Хоша здоровье поправить бы не мешало...
   Было участковому лет сорок пять.
   Выглядел он достаточно живописно: босиком, в форменных брюках, закатанных до колен; рубашка с погонами младшего лейтенанта была завязана на тощем теле вокруг пояса рукавами, но на голове торжественно восседала новенькая милицейская фуражка!
   Через плечо у него была перекинута рыболовная сеть, набитая свежескошенной травой, а на плече участковый нес косу-литовку...
   – Я говорю – здоровье поправить бы не мешало! – повторил участковый. – А то вот коровке покосил, так дух вон и лапти кверху! Поправиться есть чего?
   Участковый положил скошенную траву на землю, а косу прислонил к плетню. Приготовился к разговору.
   – Не пью, – скучно ответил Толик. – Может, покушаете с нами?
   – Больно нужно!.. – презрительно сказал участковый. – Чего мне, жрать нечего?! Я – должностное лицо, а ты мне чё предлагаешь?! Так и во второй раз загреметь недолго... Ты у мене смотри!
   У Толика желваки заходили под скулами. Сзади подошла Лидочка – в купальных трусиках, лифчике и кухонном переднике.
   – Семен Васильевич, а у вас в клубе по вечерам хоть танцы бывают?
   Стараясь не смотреть на полуголую Лидочку, участковый строго сказал:
   – Кому танцевать-то? Бабке Груше да деду Павлуше? А ты в таком виде по деревне ходить не имеешь никакого права! Вот оформлю за моральное разложение...
   Но Лидочка только улыбнулась, спросила:
   – А что, молодежи в деревне разве нет?
   – Откуль ей взяться? Кто спилси, кто срока отбывает, кто в Питер подался... Или еще куды. Чего копаете то?
   – Урны с прахом родных захоронить хочу.
   – Чего-о?! – Участковый не поверил своим ушам. – А кто же это вам такое безобразие позволит?!
   – А я ни у кого и спрашивать не буду, – жестко сказал Толик.
   – Ой, еще как будешь-то!.. А то он, вишь ли, не пьет, не курит, приехал сюды, сопляк, свои порядки устанавливать!.. Счас сельсовет соберем...
   – Нету у вас уже давно ни черта! Как эСэСэСэР не стало, так все ваши сельсоветы и накрылись, – сказала Лидочка. – Ходят по деревне три пьяных старых обалдуя, сутками не просыхают и похваляются: «Я был председателем! А я в парткоме!» А третий еще где-то... Шли бы вы от нашего дома подальше! Идем, Толик, завтрак стынет.
   – Ну, поглядим сейчас!.. – вконец разозлился участковый. – Ну, посмотрим – чей верх будет!.. А то кажный уголовник, вишь ли...
   – Правда, Семен Васильевич, – нехорошо ухмыльнулся Толик. – Шли бы вы отсюда по холодку. Мы вас не трогаем, и вы к нам не цепляйтесь. Пошли, Лидуня...
   – От мы те счас покажем! Мы тебе предъявим... Не у себя в городе! Тута еще Совецка власть имеется!.. Никуды она не делась!!! – возмущенно прокричал участковый. – А надо будет, и с районом свяжемся!..
   Он перекинул через плечо старую сеть, набитую скошенной травой, подхватил свою косу и быстро пошел в сторону деревни.
   ... Когда Толик вытирал куском хлеба остатки яичницы со сковороды, прихлебывая из граненого стакана молоко...
   ...к плетню со стороны деревни подошли пять человек.
   Троим было лет по шестьдесят, и они все были уже не очень трезвы.
   Четвертым был участковый – без косы и сетки с травой, зато в сапогах, при полной форме и с картонной папкой в руке.
   Пятым был священник – отец Гурий.
   Маленький, худенький, жалкий, вконец обнищавший сельский попик, и от этого ему можно было дать на вид и пятьдесят лет, и восемьдесят...
   – Ну-ка, герой-уголовничек, выходи-ка сюда! – крикнул через плетень один из нетрезвых стариков. – Счас мы тебе растолкуем, что такое сельская жизнь, дачничек, и какие в ей порядки! Выходи, не бойся!..
   А второй старик неожиданно спьяну запел:
   – На бой кровавый, святой и правый, марш-марш впере-о-од, советский народ!..
   Третий деловито стал выворачивать кол из плетня, приговаривая:
   – Вот я ему счас колом промеж ушей перетяну, он у нас враз все поймет!..
   Участковый испуганно оттащил старика от плетня.
   – Потапов! Ты чего при мне безобразия строишь?.. Не в парткоме! А то не посмотрю и привлеку! По всей строгости... Самошников! Иди-ка сюды...
   – Минутку! – крикнул им Толик. – Лидуня, дай штаны и куртку.
   Лидочка молча принесла ему синий тренировочный костюм.
   Толик надел костюм. На куртке сзади и спереди были нашиты большие белые фетровые буквы – «Российская Федерация».
   Сунул ноги в стоптанные старые тапочки и сказал:
   – Останься здесь и не возникай. Тебе сейчас это абсолютно ни к чему.
   И пошел к плетню.
   Подошел, вежливо поздоровался, спросил:
   – Чего через калитку в дом не зайдете?
   – Нам это не обязательно, – сказал один. – А вот мы сигнал получили, что вы, гражданин Самохин...
   – Самошников, – поправил его Толик.
   – Это нам один хрен! – сказал второй – бывший секретарь парткома.
   – А чего-то там захоранивать – мы вам не велим! – сказал третий.
   – Мой дом, мой участок, – сказал Толик, еле сдерживаясь. – И никого спрашивать ни о чем не буду.
   – А мы на вас – в санэпидстанцию района!.. Завтра же соберем общее собрание и решим! Прошу присутствовать! В качестве ответчика... Священнослужителя тоже попрошу... Отец Гурий, это вас касается! – веско проговорил бывший председатель сельсовета.
   – Ты слушай, слушай, чего тебе обчественность говорит! – злорадно закричал участковый. – И не простая, а ответственная! Это, к примеру, бывший председатель сельсовета, ныне глава нашей администрации, это бывший секретарь парткома... А это сам главный бухгалтер нашего хозяйства... Бывшего. Понял?
   – Понял, – сказал Толик и улыбнулся. – Понял, Семен Васильевич, что все они бывшие, а только мы с вами – настоящие, да?
   – Па-а-прасил бы не умничать! – тоненько прокричал бывший председатель. – Понаехали тут, понимаешь!..
   И тут впервые отец Гурий открыл рот. Сказал тихо, сочувственно:
   – Может, на нашем сельском кладбище захороните? У нас при храме очень хорошее кладбище. На пригорочке, песок один, сосенки, сухо...
   – Моментик! – вдруг заговорил бывший главный бухгалтер. – Я тут про наших новых жильцов многое со стороны узнал... так что – моментик! Отец Гурий, кладбище у вас православное?
   – Спаси Христос и помилуй, – испуганно перекрестился священник. – А то какое же? Свят, свят... Чего это вы, Иван Никанорович?..
   – А вот я лично выяснил, что они, к примеру, не все... так сказать... как бы это выразиться... имеют отношение к православию!.. И в ихних урнах не больно-то христианский пепел... – трусливо заявил бывший бухгалтер. – А это две большие разницы!..
   – О Господи!.. – вздохнул священник в кирзовых сапогах из-под замызганного одеяния. – Об чем это вы? Это же пепел покойных и убиенных – какую ж вы еще разницу там хотите увидеть?..
   – Спасибо, батюшка, – смиренно сказал ему Толик и спросил у бывшего председателя сельсовета: – А в котором часу завтра собрание?
   – Штоб к двенадцати был в правлении!
   – Обязательно буду, – сказал Толик и, не прощаясь, пошел к дому...

ДЕРЕВНЯ. ЖАРА

   ... На следующий день, ровно в двенадцать, по единственной и главной деревенской улице, вздымая тучи пыли, промчался белоснежный микроавтобус «РАФ» с бортовыми надписями:
   ОЛИМПИЙСКАЯ НАДЕЖДА САНКТ-ПЕТЕРБУРГА...
   ...и пятью разноцветными сплетенными кольцами под надписями...
   Остановился он точно напротив бывшего сельсовета, где сейчас помещалась администрация.
   Открылись дверцы, и из микроавтобуса, во главе с Толиком Самошниковым, вышли человек двенадцать очень крепеньких пареньков в разнообразных спортивных костюмах и с надписями «Российская Федерация» и с бывшими – «СССР»...
   Несколько пареньков очень смахивали на небольшие трехстворчатые шкафы.
   Собраны были представители всех борцовских весовых категорий...
   Они все разом вошли в правление, увидели за столом «президиума» все тех же – главу администрации, бывшего секретаря бывшего парткома, бывшего главного бухгалтера бывшего совхоза...
   ...увидели участкового милиционера с маленьким ребенком на руках...
   ...отца Гурия, скромненько и стыдливо сидевшего в зальчике вместе с десятком своих унылых прихожан...
   И тогда самый большой паренек, килограммов на сто тридцать, зычно спросил у «президиума»:
   – Все присутствуют?
   Перетрусивший глава тут же встал, вытянулся и сказал хриплым от волнения голосом:
   – Никак нет. Многие отказались. Проявили несознательность, так сказать... Можно начинать?
   – Ни в коем случае! – сказал самый большой «шкаф».
   Он что-то шепнул своим, и несколько пареньков сорвались с места и выбежали из правления.
   ... Уже спустя три минуты они втащили в зальчик правления еще с десяток стариков и старух и бодро отрапортовали «шкафу»:
   – Теперь – все! Хаты – пустые...
   – Замечательно! – сказал «шкаф» и взобрался на небольшое возвышение, где стоял стол «президиума».
   Импровизированная сцена угрожающе затрещала. Все с испугом ждали развития событий.
   Толик и вся остальная «Олимпийская надежда» расселись в зальчике. Кто-то уже сунул шоколадку малышу участкового...
   – Здравствуйте, дорогие соотечественники и соседи нашего лучшего друга – студента второго курса Санкт-Петербургского техникума физической культуры и спорта, кандидата в мастера спорта по вольной борьбе Анатолия Сергеевича Самошникова, чемпиона Российской Федерации в среднем весе! Я не буду долго рассказывать вам, какое счастье вы должны испытывать, обретя такого соседа и товарища. Скоро вы это сами почувствуете – это я вам обещаю! А теперь у меня есть всего лишь парочка вопросов к вашему высокоуважаемому батюшке – отцу Гурию...
   Все обернулись к сельскому священнику, стали разглядывать его, будто увидели впервые.
   – Дорогой Гурий Самсонович!.. Так, кажется? – переспросил «шкаф».
   Отец Гурий согласно закивал головой.
   – Почтеннейший отец Гурий! Не откажите в любезности, скажите нам, пожалуйста, все ли равны после смерти перед Богом?
   Отец Гурий попытался встать, но «шкаф» предупредительно тут же проговорил:
   – Что вы, что вы?! Сидите, сидите, батюшка! Повторяю вопрос: после смерти все равны перед Господом?
   – Все, – тихо, но твердо проговорил отец Гурий.
   И посмотрел на Толика. Тот благодарно улыбнулся ему.
   – А при жизни? – спросил «шкаф» и сделал шаг вперед.
   Настил под ним снова затрещал, «президиум» перепугался еще больше.
   Отец Гурий несмело промолчал. Только пожал плечами...
   – Понял! Очень хорошо понял вас, многоуважаемый батюшка! – весело сказал стотридцатикилограммовый паренек. – Значит, национальный вопрос и вопрос социального равенства мы с вами решили. Теперь вопрос ко всем!
   Поговорим о стихийных бедствиях. Лето жаркое и засушливое, в натуре. Возможны пожары. Дом Анатолия Сергеевича Самошникова и его матушки Эсфири Анатольевны стоит на отшибе и заслонен сосняком. Ваши же дома все страшно близко стоят друг от дружки и открыты всем ветрам. Загорится один дом – сгорят все остальные. Вам это надо?
   – Нет!!! – закричали все в один голос.
   – Делайте выводы, – сказал юный «шкаф».
   Он широко улыбнулся участковому милиционеру Семену Васильевичу и попросил его, как свой – своего:
   – Ты проследи, браток, чтоб нашего корешка тут не напрягали.
   Вот когда Семен Васильевич проявил необходимую дальновидность:
   – Об чем базар, братва?! Все будет в лучшем виде!
   – На этом, я считаю, торжественную часть нашей встречи можно считать законченной, – сказал тяжеловес. – И давайте, друзья, перейдем к части художественной!
   Тут же двое пареньков «Олимпийской надежды» выставили на стол «президиума» ящик водки, выложили несколько палок сырокопченой колбасы и много кульков с разной снедью.
   Под удивленный и радостный гул осчастливленных односельчан пареньки пить с ними отказались.
   ...а «шкаф» – тяжеловес протянул отцу Гурию бумажку в сто долларов и громко сказал, так, чтобы все слышали:
   – Соблаговолите, батюшка Гурий Самсонович, принять этот скромный единовременный дар на святые нужды вашего храма. А то, не дай Господь, лето, как мы уже говорили, жаркое, засушливое – всякое может случиться...
   Он повернулся к онемевшей бывшей и настоящей администрации и уже без всяких улыбочек, очень угрожающе проговорил:
   – Надеюсь, это все учтут.

КУПЕ АНГЕЛА И В.В.

   – Из-за беременности Лидочка перевелась в вечернюю школу... – говорил Ангел.
   Он был уже полностью одет и почти готов к выходу.
   И хотя поезд мчался еще с прежней скоростью, за окном купе уже мелькали ленинградско-петербургские пригороды.
   –...в это же самое время мне разрешили экстерном сдать за девятый и десятый класс, и в ожидании школьных экзаменов я параллельно готовился к поступлению в университет на юридический...
   – Почему именно на юридический? – удивился В.В.
   – А куда, по-вашему, должен поступать какой-никакой, но все-таки Ангел-Хранитель? На физико математический, что ли? – Ангел снова посмотрел на свои часы, сокрушенно покачал головой: – Через полчаса прибываем...
   – Вот, – с упреком сказал В.В. Ангелу, – а я так ни хрена и не знаю, чем все это кончилось...
   – М-да... Маловато времени, – подтвердил Ангел. И тут неожиданно его лицо озарилось надеждой и вдохновением.
   – Слушайте, Владимир Владимирович!.. Мне только что пришла гениальная идея в голову!!! Я сейчас малость поднапрягусь и сделаю вот что... В поступательном порядке я буду предъявлять вам события в слегка сокращенном виде, а вы будете все время слышать мой комментарий... Ну как в документальном кино! С вечера и всю ночь у нас было кино художественное, а сейчас начнется документальное! Но не простое, а ангельское!
   – Это еще что такое?! Впервые слышу... – с сомнением сказал В.В.
   – Вы, зритель, будете иметь возможность изредка болтать с комментатором. Вернее, с его закадровым голосом. Возражать, соглашаться, задавать вопросы... Причем при непрерывно идущем изображении! Мало того! В финале я сделаю вас самого не только свидетелем, но и участником этих событий!.. По-моему, отличная фишка! Какова идейка, а, Владим Владимыч?!
   – По-моему, это бред сивой кобылы... – сказал В.В. – Но отчего же не попробовать?
   – Превосходно! – воскликнул Ангел. – Итак, поставили стаканчик на стол... Хорошо! Откинулись на подушечку... Прикрыли глазки, расслабились... И... Начали!
   Неожиданно все погрузилось во тьму – будто выключили и электрическое, и дневное освещение...
   И чуточку издалека послышался слегка приглушенный голос Ангела:
   –... К нашему общему шестнадцатилетию Толик-Натанчик получил дивный подарок – Лидочка родила маленького Серегу!..

ВЫХОД ИЗ РОДИЛЬНОГО ДОМА. ДЕНЬ

   В кадре было то, что можно увидеть с другой стороны широкой улицы, – все чуточку неясно и в то же время почти узнаваемо...
   У выхода из родильного дома стояли уже знакомые нам автомобили – самошниковский «Запорожец», парочка белых микроавтобусов «РАФ» с надписями по бортам – «Олимпийская надежда Санкт-Петербурга» и новенький автомобиль «Жигули», из которого вылезал полковник милиции Петров с огромным букетом в руках...
   Принаряженные пацаны с шампанским и бокалами – борцы всех весовых категорий, которых мы уже могли видеть в деревне Више, окружали Эсфирь Анатольевну и Наталью Кирилловну...
   Последним спешно подкатил милицейский «уазик», из которого выскочили с цветочками два оперативника Третьего отделения милиции – Костя и Славик...
   Распахнулась дверь родильного дома, и на улицу всем навстречу вышли Лидочка с Толиком. На руках у Толика был белоснежный сверточек с новорожденным.
   Несмотря на движущийся во всех направлениях транспорт, с другой стороны улицы хорошо было видно, как встретили Лидочку Петрову и Толика Самошникова с маленьким Серегой!..

ГОЛОС АНГЕЛА:

   – Правда, пока еще не было получено особое разрешение властей на брак, как говорится, «лиц, не достигших восемнадцатилетнего возраста», и поэтому ни в чем не повинный младенец назывался не в честь своего покойного дедушки – Серегой, а просто и грозно – Отягчающим обстоятельством!..
   ... А на той стороне улицы, у родильного дома, шло самое настоящее торжество! Кто-то что-то кричал, хлопали пробки от шампанского, пенились, бокалы...
   Все старались заглянуть в мордочку новорожденного – Лидочка то и дело приподнимала клапан одеяльца-конвертика, давая всем полюбоваться самым маленьким членом этой большой теперь семьи...

ГОЛОС АНГЕЛА:

   – Справедливости ради следует сказать, что появление на свет именно этого Отягчающего обстоятельства и разрешило его шестнадцатилетним родителям вступить в законный союз и уже совершенно официально переименовать Отягчающее обстоятельство в Сергея Анатольевича Самошникова...

ДВОРЕЦ СПОРТА

   Гигантский Дворец спорта был заполнен чуть ли не до отказа!
   И снова за тем, что происходит внизу, на дворцовой арене, мы будем наблюдать сверху, издалека. Отсюда будет лучше видна обстановка финала соревнований.
   Зрителей в зале – несколько тысяч человек. Снизу – до самых верхних рядов амфитеатра...
   ...откуда и мы смотрим вниз – на три борцовских ковра, на судей в белых штанах, на пьедестал почета...
   ...на верхней ступени которого стоит Толик Самошников с дипломом и цветами в руках, с золотой медалью чемпиона России на шее...

ГОЛОС АНГЕЛА:

   – Когда маленькому Сереге исполнилось два года, его папа Толик-Натанчик выиграл первенство России во взрослом среднем весе и получил долгожданное звание мастера спорта!..

* * *

   ... Потом было равнение на поднимающийся флаг...
   Оркестр играл гимн, многотысячный зал взрывался аплодисментами...
   Обе Серегины бабушки, вместе с внуком и женой чемпиона, обнимались и целовались в первых зрительских, особо почетных, рядах...
   ...а выше их на один ряд трое в штатском – Николай Иванович Петров и два оперативника, Славик и Костя, – по очереди передавали друг другу плоскую бутылку с коньяком и дружно выпивали!..

ГОЛОС АНГЕЛА:

   – А потом в начале девяностых...

ГОЛОС В.В.:

   ...на фоне стремительно пустеющего Дворца спорта В.В. бесцеремонно перебивает Ангела:
   –... А потом наш знаменитый и вдрызг политизированный спорт стал катастрофически разваливаться! Хоккеисты, фигуристы, пловцы и легкоатлеты с гимнастами рванули в Америку, в Австралию, в Германию... Насколько я помню, невостребованными остались только тяжелоатлеты – боксеры, борцы, штангисты... Так же, как и русские литераторы, поэты, драматические актеры...

* * *

   В совершенно опустевшем зале Дворца спорта с повисшими транспарантами, захламленными рядами стульев зрительского амфитеатра...
   ...зазвучал...