Кунин Владимир Владимирович. Двухместное купе

   ...постепенно день заснеженного скверика конца шестидесятых начинает преобразовываться в...

... НОЧЬ И СЕГОДНЯШНЕЕ КУПЕ «КРАСНОЙ СТРЕЛЫ»

   В.В. и Ангел лежали на своих постелях.
   Закинув мощные руки за голову, Ангел смотрел в темный потолок купе.
   В.В. сел, опустил ноги на пол, слегка отодвинул репсовую занавеску в сторону, посмотрел в черноту ночи за окном. Увидел только собственное отражение и глухо сказал Ангелу:
   – Хотите – честно?
   – Я знаю, что вы собираетесь сказать, – негромко проговорил Ангел.
   – Не сомневаюсь. Но если я этого не произнесу сам – мне будет, прямо скажем, не по себе. Так вот, за последние годы мы все так изменились, эта новая жизнь нас всех так перекорежила, что мне, например, стало неожиданно скучновато узнавать о событиях, произошедших лет тридцать – сорок тому назад. Какими бы они ни были трогательными и занимательными.
   – Жаль, что вам не нравится моя история. Я начинаю чувствовать себя глуповато, – огорчился Ангел.
   – «Не нравится» – не то слово, – вяло промямлил В.В. – Видите ли, Ангел, история, в которой легко предугадывается дальнейший ход событий...
   – Вы уверены, что сможете предугадать дальнейшее?
   – Почти.
   – Попробуйте, – предложил Ангел.
   – Лень, Ангел, лень... В своей жизни я столько насочинял всякого, что сейчас любая необходимость сочинить что-то еще приводит меня в беспросветное уныние. Но почему вам, Ангел, совсем современному молодому человеку, это показалось интересным? Чем эта история привлекла вас, бывшего Ангела-Хранителя? Вот что мне занятно было бы узнать!
   Ангел повернулся к В.В., приподнялся на локте, негромко ответил:
   – Наверное, потому, что спустя много лет после событий, о которых я вам рассказал, я сам стал участником их семейной истории. Что, не скрою, достаточно серьезно повлияло на все мое дальнейшее существование...
   – Да что вы говорите? – со слегка фальшиво повышенным интересом сказал В.В. – Вот этот поворот, честно говоря, сильно освежает вашу историю. Может быть, поведаете?
   – Поведаю, – сказал Ангел. – Я все еще не теряю надежды заинтересовать вас своей сказочкой...
   – Ну-ну! Слушаю, развесив ушки, как австралийский кролик, – рассмеялся В.В. – Валяйте, Ангел!
   Ангел внимательно посмотрел на В.В., откинулся на тощую вагонную подушку и негромко продолжил свой рассказ:
   – Когда бывшему младенцу – Лешке Самошникову, воспитанному дедушкой Натаном Моисеевичем на военно-патриотических песнях и старых русских романсах, исполнилось одиннадцать лет, у него появился очень маленький братик. У заведующей детским садом Эсфири Анатольевны (по паспорту – Натановны) Самошниковой и старшего техника какого-то водопроводного учреждения Сергея Алексеевича Самошникова родился второй, как говорится, «поздний» ребенок... Их дом в центре Ленинграда ушел на капитальный ремонт, и Натану Моисеевичу Лифшицу, как ветерану войны, и Сергею Алексеевичу Самошникову, как сотруднику жилищно-коммунального хозяйства, дали на две семьи одну трехкомнатную квартиру – «распашонку» на окраине в блочной пятиэтажке...
   – Ох... – В.В. даже головой покачал от сочувствия.
   – Вам знакомы такие квартиры? – прервал свой рассказ Ангел.
   – Тридцать лет прожил в таком доме, «вдали от шума городского», – не открывая глаз, сказал В.В.
   – Прекрасно! – обрадовался Ангел. – Тогда вам совсем просто будет сориентироваться в обстановке. Так что вы пока оглядывайтесь, вспоминайте, а я вам потихоньку сообщу о некоторых, невидимых миру, осложнениях, связанных с рождением второго мальчика...

* * *

   И снова стали раздвигаться стенки купе несущегося во тьме поезда..
   Снова куда-то ввысь уплыл темный потолок, уступая место серому ленинградскому небу...

ЛЕНИНГРАДСКАЯ ОКРАИНА СЕРЕДИНЫ СЕМИДЕСЯТЫХ

   ... И увидел В.В. нескончаемые стада одинаковых блочных пятиэтажных домов, чахлые кустики у первых этажей, ржавые «инвалидные» гаражи, самодельные скамеечки со старухами чуть ли не у каждой парадной...
   А над всем этим убожеством, с какими-то уже странными неземными модуляциями, звучал голос Ангела:
   – Осложнение первое: пятиклассник Лешка Самошников – звезда школьной самодеятельности, победитель районной олимпиады юных чтецов-декламаторов, существо тщеславное, избалованное, – рождение маленького братика воспринял в штыки! Сейчас он готовился к городскому смотру школьной самодеятельности и в семейной конференции по поводу выбора имени для новорожденного никакого участия не принимал...

КВАРТИРА ЛИФШИЦЕВ-САМОШНИКОВЫХ

   Совмещенный санузел – маленькое пространство: ванна, унитаз с крышкой, раковина, зеркало над раковиной, пять отдельных полотенец и...
   ...пеленки, пеленки, пеленки!..
   На крышке унитаза сидит Лешка. В одной руке у него раскрытая книга, вторая рука на отлете...
   Не образумлюсь, виноват...
   И слушаю – не понимаю!
   Как будто все еще мне объяснить хотят...
   Растерян мыслями, чего-то ожидаю... —
   надрывно и трагически читает Лешка, для верности подглядывая в раскрытую книгу.

* * *

   А в большой проходной комнате тридцатидвухлетняя Фирочка держит на руках новорожденного...
   На обеденном столе, на остатках старого байкового одеяла, Любовь Абрамовна проглаживает горячим утюгом выстиранные пеленки.
   Длинный и сильно возмужавший за эти годы Серега Самошников курит в открытую форточку и туда же стряхивает пепел.
   Экспансивный Натан Моисеевич говорит тоном, не допускающим никаких возражений:
   – Прекрасно! Первого назвали в честь Сережиного отца – пусть земля ему будет пухом, второго вы хотите назвать именем другого дедушки – Натаном. Я – против? Нет! Польщен и согласен! Всем большое человеческое спасибо! Но Натаном он будет только для дома, для семьи... А в свидетельстве о рождении мы его запишем как Анатолия! Ласкательно – Толик...
   – От греха подальше, – сказала бабушка Любовь Абрамовна. – Сейчас... э-э... надо быть очень осторожными. Пусть он будет Анатолий Сергеевич Самошников – русский. И пусть потом кто-нибудь попробует придраться!..
   – Ну, это вы напрасно, мама, – смутился отец новорожденного. – Мне, честное слово, как-то неловко...
   – Что тебе неловко, что?! Я тебя спрашиваю, мудак!.. – рявкнул дедушка Лифшиц.
   – Натан! Прекрати немедленно!.. В доме – дети! Уже хватит разговаривать языком командира взвода батальонной разведки! Война давно кончилась. Ты уже почти тридцать лет закройщик из солидного ателье, – резко сказала Любовь Абрамовна.
   – Аи, не морочь мне голову! – отмахнулся Натан Моисеевич и снова повернулся к Сереге: – Что тебе неловко, скажи мне на милость, святой шлемазл?! То, что в стране государственный антисемитизм, или то, что мы с бабушкой пытаемся твоего же ребенка избавить от этой каиновой печати?! Что тебе неловко? Где тебе жмет? Ты много видел русских по имени Натан?
   – Да не преувеличивайте вы, папа... – И Серега в сердцах выщелкнул окурок в форточку. – Фирка, ну скажи ты им!
   – Они правы, Сережа, – тихо сказала Фирочка и стала кормить грудью сонного Натана-Толика...
   А из-за тонкой картонной двери совмещенного санузла слышалось печальное Лешкино завывание:
   ... Слепец!.. Я в ком искал награду всех трудов?
   Спешил, летел, дрожал, вот счастье, думал, близко!..
   Пред кем я давеча, так страстно и так низко,
   Был расточитель...
   Был расточитель...
   Был...
   Слышно было, что Лешка забыл текст и не находит его в книге...
   – «Был расточитель нежных слов», тетеря!!! – не выдержал дедушка.
   – Сам знаю! – огрызнулся Лешка из-за двери. – Был расточитель нежных слов...
   А вы, о Боже мой, кого себе избрали?!
   Когда подумаю, кого вы предпочли...
   Последние две строки Лешка буквально прокричал. Но не грибоедовской Софье, а конкретно – маме и папе, а также – бабушке и дедушке!..
   В большой проходной комнате все насторожились...
   Бабушка замерла с утюгом на весу, а дед Натан молча указал всем сначала на новорожденного Толика-Натан-чика., а потом потыкал пальцем в сторону запертой двери крохотного совмещенного санузла, где...
   ... Лешка встал с унитаза, брезгливо сдвинул висящие пеленки в сторону, посмотрел на себя в зеркало и прошептал:
   Бегу, не оглянусь, пойду искать по свету,
   Где оскорбленному есть чувству уголок...
   И горько, горько заплакал...
   ...а в большой комнате новорожденный со спасительным двойным именем – Толик-Натанчик – в глубоком и спокойном сне обедал материнским молоком... И если попытаться разглядеть эту спящую и чмокающую мордочку поближе, так, чтобы она заполнила весь экран, – легко будет убедиться, что младший брат совершенно не будет похож на старшего брата!

* * *

   Откуда-то неожиданно зазвучал голос Ангела:
   – Но в это же самое время в Мире, который Человечеству неведом, произошло еще одно, прямо скажем, не очень значительное событие. Где-то там, в Ином Измерении, в день рождения Толика-Натанчика дивным образом возник еще один младенец...

МИР НЕВЕДОМЫЙ И НЕОБЪЯСНИМЫЙ...

   ... И увидел старый В.В., расположившийся на маленьком облачке, будто в глубоком кресле, как из другого облака – большого, нежного и пушистого – как-то сам по себе возник очаровательный новорожденный младенец!..
   Не запищал, не заплакал. Только широко открыл большие голубые глаза и доверчиво улыбнулся Кому-то.
   Невидимый Кто-то завернул конвертиком края свисающего воздушного, молочно-белого и, наверное, очень теплого облака и укутал в него голубоглазого Малыша...
   И увидел В.В., как это уютное облако, ставшее постелькой для новорожденного, стало медленно и бережно уносить Малыша навстречу Солнцу...
   Вот когда В.В. закричал хриплым от волнения голосом:
   – Ангел!.. Где вы, Ангел?! Верните меня, пожалуйста!..
   – Легко и без проблем! – где-то рассмеялся Ангел. Необъяснимый и Неведомый Человечеству Мир стал превращаться в купе поезда «Красная стрела», несущегося из Москвы в Санкт-Петербург...

КУПЕ В.В. И АНГЕЛА

   – Так это были вы, Ангел? – потрясенно спросил В.В.
   – Узнали? – удивился Ангел. – Странно. Столько лет...
   – Глаза...
   – Верно. Глаза действительно с возрастом не меняются.
   – Так вы, оказывается, на свет Божий появились вместе с этим Толиком-Натанчиком?!
   – Конечно! Вы и это тоже поняли? Мне кажется, что я об этом не упоминал.
   – Не обязательно так уж все и досказывать. Чутье-то у меня хоть какое-то осталось!.. Слава Богу, сорок лет в кинематографе оттрубил.
   – Приятно иметь дело с профи, – с удовольствием сказал Ангел. – Не перевариваю дилетантизма!
   – Я тоже. Переходите к сути – что было дальше?
   – С этим Толиком-Натанчиком, Владим Владимыч, мы вообще одно время шли почти параллельно. Он в три годика пошел в детский сад, а меня в три года направили в амуро-купидонскую младшую группу... Он семи лет поступил в первый класс, а меня в семь зачислили на подготовительное отделение средней ступени Школы ангелов-хранителей... В отличие от своего старшего брата Леши Натанчик сразу стал заниматься спортом – вольной борьбой. К его одиннадцати годам с ним боялись связываться даже четырнадцатилетние мальчишки!.. Кстати, в то время я тоже уже достаточно неплохо летал и стрелял из лука... Наши пути с ним разошлись, когда нам исполнилось по двенадцать лет. Толик попал в колонию для малолетних преступников, а меня отправили за границу на школьно-производственную практику – в помощь его старшему брату Леше Самошникову...
   – Как все чудовищно переплелось! – вздохнул В.В.
   – Да, тот год на Лифшицев-Самошниковых обрушился буквально кошмарными событиями! Даже в мою незрелую голову двенадцатилетнего начинающего Ангела вползала крамольная мыслишка: а так ли уж все Люди на Земле находятся под неусыпным покровительством Всевышнего? Так и хотелось крикнуть: «А этих-то за что?!» И только с Лешей Самошниковым ситуация по современно-эмигрантским понятиям казалась рядовой и примитивной. Командировать к нему на помощь взрослого, дипломированного Ангела-Хранителя было бы все равно что стрелять из пушки по воробьям. Послали меня – в качестве стажера с последующим зачетом по Наземной практике и переходом в очередной класс...
   – Стоп, стоп, стоп! Вы сказали – «по современно-эмигрантским понятиям...». При чем тут эмиграция?
   – Объясняю: старший сын Фирочки и Сережи Самошниковых, он же первый внук стариков Лифшицев, – Алексей Самошников, двадцати четырех лет от роду, в составе труппы одного провинциального театрика, куда был распределен после института, поехал с шефскими спектаклями по частям Группы наших войск, стоявших в Восточной Германии, тогда еще не объединенной с Западной...
   – И дрыснул, – уверенно подсказал В.В.
   – Не совсем, – возразил Ангел. – Там историйка была похлеще.
   – Подождите, подождите, Ангел! Пожалуйста, начните с младшего. С Толика-Натанчика. Во-первых, мне очень нравится это имясочетание, а во-вторых, с тех пор, как наша внучка Катя бурно повзрослела, судьбы детей мне гораздо интереснее, чем приключения взрослых.
   – Странно, – удивился Ангел.
   – Ничего странного, – спокойно ответил В.В. – Когда Катька была десятилетним подростком, между нами пролегала лишь узенькая и неглубокая канавка, полная обычных возрастных непониманий, обожания, обид и радостных, исцелительных прощений. Сегодня мы с ней уже стоим по разные стороны гигантской пропасти, по дну которой вяло протекает тоненький и, к сожалению, остывающий ручеек нашей взаимной любви...
   После небольшой паузы Ангел тихо сказал, внимательно глядя на В.В.:
   – Думаю, что вы несправедливы к ней.
   В.В. проглотил подступивший к горлу комок, откашлялся:
   – Давайте про младшего. Про Натанчика...
   – О’кей... – сказал Ангел и...

* * *

   ...все железнодорожные звуки, сопровождающие движение «Красной стрелы» в ночи, стали вытесняться...
   ...криками болельщиков, свистом, топотом ног и аплодисментами.
   А под этот гам купе спального вагона начало принимать вид...

... ЗАЛА ДЕТСКОЙ РАЙОННОЙ СПОРТШКОЛЫ

   В празднично разукрашенном зале заканчивались соревнования по вольной и классической борьбе среди мальчиков.
   Огромный плакат приветствовал участников матчевой встречи двух районов – Выборгского и Калининского...
   На борцовском ковре квадратненький Толик-Натанчик в финальной схватке своей возрастной группы встречался с очень агрессивным пацаном, выше Толика почти на полголовы...
   «Шведские» скамейки, стоявшие по стенам зала, являли собой зрительские трибуны и были забиты до отказа.
   – То-лик!!! То-лик!.. – вопили болельщики Толика Самошникова.
   Но громче всех кричала любимая девочка Толика – Лидочка Петрова.
   Она стояла в кругу болельщиков Толика-Натанчика, и многие пацаны не могли глаз отвести от ее стройных ножек, еле прикрытых короткой юбкой...
   В центре, на лучших местах, сидели бабушка Толика, его дедушка и их ближайший друг, дедушкин однополчанин, закройщик того же ателье – одноногий дядя Ваня Лепехин.
   За спиной Любови Абрамовны дедушка Натан и старый одноногий Ваня прикладывались к горлышку плоской фляжечки из нержавейки.
   – Как приятно, что за нашего болеет весь его класс! – тщеславно сказала Любовь Абрамовна.
   Натан Моисеевич и одноногий Ваня переглянулись.
   – Ох, Любашка... Что-то они не похожи на одноклассников! Сдается мне, что это его кодла, а он у их за главного!
   – Что такое «кодла»? – удивилась Любовь Абрамовна.
   Натан Моисеевич подмигнул Ивану, ответил уклончиво:
   – Ну, это когда уже не пионеры, но еще, слава Богу, не комсомол...
   На борцовском ковре, согнувшись в боевой стойке, Толик зорко следил за противником.
   – Счас я тебя, сука, уделаю... – тихо сказал Толику Длинный.
   – Не обоссысь, – спокойно ответил Толик.
   Длинный не выдержал нервного напряжения, неосмотрительно рванулся вперед, в атаку...
   ...но Толик отступил всего лишь на один шаг назад и в сторону...
   ...тут же последовал мгновенный захват правой руки Длинного, и Толик молниеносно кинул его на ковер приемом «бросок через бедро».
   Толик упал на Длинного, намертво прижал его лопатки к ковру и, не давая Длинному пошевелиться, стал искать глазами среди зрителей Деда, Бабушку, Ваню... но в первую очередь – Лидочку Петрову!..

* * *

   На пьедестале почета выше всех стоял Толик.
   Справа, на ступеньку ниже, – Длинный. Смотрел в сторону, злобно шмыгал носом.
   Слева, на третьей ступени пьедестала, – веселый толстячок лет одиннадцати...
   – То-ли-и-ик!!! – восторженно визжала Лидочка Петрова.
   А кодла Толика свистела как сумасшедшая!
   – Генетика – грандиозная штука! – восторженно воскликнул Натан Моисеевич. – Недаром ее так мордовали еще совсем недавно!.. Посмотрите, кто стоит на чемпионском пьедестале – это же вылитый я!..
   – Точно! – радостно подтвердил одноногий Ваня. – Глянь-ко, Любочка...
   – Боже упаси нашего ребенка от такого сходства! – Любовь Абрамовна почуяла запах алкоголя с двух сторон. – Когда вы уже успели нализаться?!
   Но Натан Моисеевич был увлечен в этот момент только генетикой:
   – Причем, заметьте, через поколение!.. Лешка – типичный Серега, весь в отца А Толька – вылитый я! Скажи, Иван!.. Помнишь, в сорок пятом, уже в Польше, под Колобжегом...
   – Ну, ёбть!.. Он мне будет рассказывать!.. – хохотнул Иван.
   Не таясь, он сделал глоток из фляжки и протянул ее другу Натану.
   – Я вас умоляю! Я про этот Колобжег уже больше слышать не могу... – простонала Любовь Абрамовна.

* * *

   А в это время Толика-Натанчика награждали грамотой, вешали на шею какую-то специальную «мальчиковую» медаль...
   Небольшой духовой оркестрик играл туш, от восторга визжали девочки, свистели и орали дурными голосами пацаны-болельщики...
   Натан Моисеевич Лифшиц нахально отхлебнул из фляжки и гордо огляделся.
   – Ты чего головой крутишь? Ищешь кого? – встревожился Ваня.
   Любовь Абрамовна иронично усмехнулась:
   – Ванечка! Он ждет, что сейчас кто-нибудь крикнет: «Смотрите! Это дедушка чемпиона!!! Они же буквально одно лицо!!!»

ДУШ И РАЗДЕВАЛКА СПОРТШКОЛЫ

   У входа в раздевалку, в окружении десятка пацанов из «наиболее приближенных», стояла Лидочка Петрова. В руках она держала медаль Толика и его грамоту победителя. Все ждали Толика Самошникова, который в это, время...
   ..голый, весь в мыльной пене, стоял под жалкой струей проржавевшего душа детской спортшколы своего района.
   В соседней кабинке мылся толстячок, занявший третье место в весовой категории Толика-Натанчика.
   – Ну, падлы!.. – с веселой злостью кричал толстячок. – Так клево, что ты его придавил, Толян! А то ведь они, дешевый мир, заявили этого вонючего Зайца по липе – ему еще в феврале четырнадцать исполнилось! А они в заявочном протоколе – ему, с понтом, двенадцать поставили, бляди!.. Он вооще не имел права в школьных соревнованиях участвовать! Он уже год в пэтэухе чалится... И главное, кто его заявил?! Та же школа, которая его и вышибла!.. Ну надо же?! Взрослым вооще ни на грамм верить нельзя!
   – Ты-то как в полуфинале проиграл ему, Котик? Я смотрел – ты же так его мудохал, что ему вроде и деваться было некуда... И вдруг!..
   – А я, когда перевел его в «партер» и только хотел «накатить», он мне и шепчет: «Не ляжешь – зарежу!» Ну, я и... – нехотя признался Котик.
   – Эх ты, Котик-обормотик... Что же ты мне раньше не сказал?! Мои пацаны этому сраному Зайцу такое бы устроили! – сокрушенно проговорил Толик-Натанчик и вышел из душа.
   Но тут в раздевалку вошли растерянный тренер Толика и двое молодых людей в застегнутых пиджаках. У одного пиджак сзади оттопыривался – там была кобура с пистолетом.
   Из второй душевой кабинки вылез толстенький голый Котик.
   – Который из них Самошников? – спросил один у тренера.
   Тренер не успел ответить. Второй опер усмехнулся, сказал напарнику:
   – Стыдно, коллега... Кто же в нашем районе Толика Самоху не знает? Да, Толик?.. А у дверей там – вся его хевра расположилась. Или нас увидела и разбежалась? Ну-ка, глянь.
   Напарник приоткрыл дверь, выглянул в коридор. Не было там ни одного пацана. Стояла лишь растерянная Лидочка Петрова, держала в руках грамоту и медаль Толика Самошникова...

* * *

   – Никого! – Новый опер прикрыл дверь. – Только девка какая-то...
   – Не девка, а девочка. Понял, козлина немытая? – злобно сказал ему Толик и стал одеваться...

КОРИДОР ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ

   В нечистом и мрачном коридорчике, у дверей с табличкой «Следователь по делам несовершеннолетних» сидели отец Толика – Серега Самошников, бабушка – Любовь Абрамовна и дед – Натан Моисеевич.
   В выходном костюме он смахивал на рождественскую елку – так был разукрашен боевыми орденами и медалями...
   – Фирочке ничего не сказали? – спросила Любовь Абрамовна.
   – Нет, – хором ответили Серега и Натан Моисеевич.
   – Натан! Ты позвонил этому старику генералу, которому ты зимнее пальто шил из воинского отреза? – спросила Любовь Абрамовна. – В прошлый раз он таки очень помог...
   – Звонил, – глядя прямо перед собой, ответил Натан Моисеевич.
   – И что? Он придет?
   – Нет.
   – Почему?!
   – Умер.

КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ ПО ДЕЛАМ НЕСОВЕРШЕННОЛЕТНИХ

   – Ну, чего, Самошников, до колонии допрыгался? Это который у тебя привод? Третий уже? – спросил тот, который был с пистолетом под пиджаком.
   – Четвертый, – угрюмо сказал Толик.
   – Тем более. Все. Отгулялся. Сейчас пока в камеру, а потом направим твое дельце в комиссию по несовершеннолетним...

СТОЯНКА АВТОМОБИЛЕЙ У ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ

   К отделению подлетела потрепанная милицейская «Волга».
   Из нее выскочила Лидочка Петрова, а из-за руля «Волги» – Лидочкин отец Николай Иванович Петров в гражданских брючках и потертой кожаной куртке.
   – Папа! Папа!.. Второй этаж, налево по коридору!.. – нервно проговорила Лидочка.
   – А то я не знаю. Не вздумай нос туда совать.
   Худенький Петров в три прыжка одолел лестницу и...
   ...сразу же увидел всего в орденах Натана Моисеевича, испуганного Сергея Самошникова и плачущую Любовь Абрамовну.
   – Николай Иванович! – всхлипнула Любовь Абрамовна.
   – Тэ-экс... – сказал Петров. – Здрасте вам, пожалуйста! Ну-ка, все вниз – в машину. Я тут попробую сам разобраться, а потом вас домой отвезу.
   С интересом оглядел Лифшица, увешанного боевыми наградами:
   – Натан Моисеевич! Такой, можно сказать, боевой товарищ... и вы, Сергей Алексеевич... И не можете успокоить Любовь Абрамовну? Ну-ка, спускайтесь, спускайтесь вниз. Лидка вас проводит. Лидуня! Командуй...
   Николай Иванович отдал Лиде ключи от милицейской «Волги» и без стука открыл дверь кабинета. Оттуда сразу же раздался удивленный голос:
   – Елочки точеные!!! Товарищ подполковник! Какими судьбами, Николай Иванович?..

КАБИНЕТ СЛЕДОВАТЕЛЯ

   –... Месяц назад в парке Политехнического института такую драку устроили, кошмар!.. Просто-таки – стенка на стенку, Николай Иванович! С одной стороны – школьники, вот его банда, Самошникова! С другой – пэтэушники. Зайцев там один верховодит. По восемьдесят девятой и по сто сорок четвертой за кражи проходил... А чем дрались-то, Николай Иванович?! И цепи, и кастеты, и заточки, и чего под руку попадет! Брандспойтом разливали!.. Семь человек в травме, двое с черепно-мозговыми в третьей больнице. Уже – сто двенадцатая, часть первая! А привлечь не можем – малолетки! Ведь знают это, сукины дети, ни хрена не боятся! И вот этот чемпион гребаный – главный организатор и вдохновитель ихних безобразий... Идейный вождь, так сказать, чтоб он треснул! – И старший опер показал Николаю Ивановичу на сидящего Толика-Натанчика. – Можете познакомиться!
   – Да знаю я его. Сосед. Дома – напротив. А сейчас за что?
   – Прошлой ночью на спор с такими же обалдуями, как и он сам, фургон с горячими хлебобулочными изделиями угнал.
   – Как угнал?
   – А очень просто – пока водитель и экспедитор лотки с хлебом в магазин таскали, он сел за руль и угнал фургон. Рублей на сорок горячих батонов сожрали, фургон заперли и бросили его за спорткомплексом «Зенита». Ну что ты будешь делать?! И ведь четвертый привод... Сейчас оформим в райисполком на комиссию по делам несовершеннолетних. А они его пускай в колонию определяют... Рецидив за рецидивом.
   – Ну, правильно! – сказал Николай Иванович. – Что с такими дураками еще делать? И с родителей стоимость похищенного... Вернее, сожранного, взыскать. Пусть выплачивают. Их только пожалеть можно. А пока...
   Николай Иванович грозно посмотрел на Толика и сказал ему:
   – Пошел в коридор. И ни шагу от дверей! Сядь и сиди. – Толик вышел. Николай Иванович вытащил из внутренних карманов кожаной куртки две бутылки коньяка. Поставил их на стол и спросил: – Занюхать есть чем?
   – Обижаете, Николай Иванович! – радостно проговорил старший опер, быстро запер дверь кабинета на ключ и бросился открывать большой обшарпанный сейф...

СЛУЖЕБНАЯ «ВОЛГА» У ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ...

   Лидочка сидела впереди, а Натан Моисеевич, Любовь Абрамовна и Серега Самошников – сзади.