Страница:
Чтобы достать из кармана монетку, Косте пришлось приоткрыть дверь будки – иначе было не развернуться. Роясь по карманам, Костя ворчал:
– Чего было из отдела не позвонить?!
– В отделе каждый третий стучит на всех остальных! И нам с тобой совсем ни к чему, чтобы кто-то знал, кого мы пасем, с кем говорим... Береженого Бог бережет. Ты долго будешь мудохаться?!
– На-на! Конспиратор... – Костя протянул Славику монету.
Славик – он же капитан Терехов – опустил монетку в щель автомата, заглянул в записную книжку, набрал номер.
Несколько секунд подождал и сказал в трубку:
– Николай Иванович? Здравия желаем, Николай Иванович! Слава Терехов из Третьего... Нам бы перекинуться с вами парой словечек. Да с Костей мы – старшим лейтенантом Веселкиным. Знаете вы его... Совет нужен, а с вашим опытом... Все, все! Спасибо, Николай Иванович! – Славик хихикнул в трубку, спросил: – Может, пузырек захватить? Ну, ясненько... Слушаюсь! Нет проблем... – Славик повесил трубку, распахнул дверь кабины, сказал Косте:
– Говорит, что уже отоспался, жена на работе, дочка в школе, а потом сразу поедет на тренировку. Просил только в булочную заскочить. Хлеба, говорит, – крошки нет в доме...
КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ДЕНЬ
У ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ
КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ВЕЧЕР
... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
... КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА
ЧАСОВНЯ
ТЕРРИТОРИЯ КОЛОНИИ
Двенадцатая серия
КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА. У ЧАСОВНИ. ДЕНЬ
... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
– Чего было из отдела не позвонить?!
– В отделе каждый третий стучит на всех остальных! И нам с тобой совсем ни к чему, чтобы кто-то знал, кого мы пасем, с кем говорим... Береженого Бог бережет. Ты долго будешь мудохаться?!
– На-на! Конспиратор... – Костя протянул Славику монету.
Славик – он же капитан Терехов – опустил монетку в щель автомата, заглянул в записную книжку, набрал номер.
Несколько секунд подождал и сказал в трубку:
– Николай Иванович? Здравия желаем, Николай Иванович! Слава Терехов из Третьего... Нам бы перекинуться с вами парой словечек. Да с Костей мы – старшим лейтенантом Веселкиным. Знаете вы его... Совет нужен, а с вашим опытом... Все, все! Спасибо, Николай Иванович! – Славик хихикнул в трубку, спросил: – Может, пузырек захватить? Ну, ясненько... Слушаюсь! Нет проблем... – Славик повесил трубку, распахнул дверь кабины, сказал Косте:
– Говорит, что уже отоспался, жена на работе, дочка в школе, а потом сразу поедет на тренировку. Просил только в булочную заскочить. Хлеба, говорит, – крошки нет в доме...
КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ДЕНЬ
На стандартной кухне стандартной трехкомнатной квартиры в стандартной хрущевской блочной пятиэтажке – точно такой же, как и у Самошниковых, живущих напротив...
...шел нормальный мужской разговор.
На столе стояли очень большая сковорода с жареной колбасой и яйцами, миска с квашеной капустой, хлеб, масло и две бутылки «Столичной».
Одна бутылка была уже пустой, вторую по-хозяйски откупоривал Николай Иванович.
Был Николай Иванович в тренировочном костюме и тапочках...
...а оперативники Славик и Костя, еще в прихожей сняв обувь («как полагается...»), сидели за столом в одних носках.
– Ребята! – говорил Николай Иванович. – Вы только мне яйца не крутите! Ну кто в моем доме может воспользоваться ключами от гаража? Тем более от ремонтного бокса?.. Жена? Дочка? Не смешите меня.
Откупорил бутылку, отдал ее Косте, сказал:
– Сдай. Только понемногу. А то эта – последняя... Пойду гляну, где эти ключи гребаные...
Он прошел в спальню, открыл свой ящик в шифоньере, порылся там и нашел среди разных удостоверений, пистолетных обойм, каких-то мужских мелочей уже знакомые нам ключи и... старые наручники.
Взял ключи и наручники, принюхался к ним и окаменел.
Постоял несколько секунд, потом решительно взял флакон духов «Красная Москва» с туалетного столика Натальи Кирилловны и...
...отвинтил пробку, вылил себе в согнутую ладонь чуть ли не треть флакона...
И тщательно протер духами гаражные ключи и наручники.
Наручники спрятал под матрас двуспальной широкой кровати, а ключи от ремонтного бокса и гаража понес в кухню.
Вошел в кухню легко, внимательно проследил за тем, как Костя понемножку наливает в рюмки, и, небрежно кинув ключи на стол, весело сказал:
– Костя... Костя! Я сказал – понемногу, но не настолько же?! Прибавь, прибавь еще на пару бульков!.. Еле-еле отыскал эти гребаные ключи. У жены среди ее всякой косметики валялись...
Славик поднял ключи за веревочную связку, подивился запаху духов, идущих от них, сказал насмешливо:
– Запах женщины!.. Такие ключи в руках подержишь – и черт-те что в голову полезет...
И бросил ключи на стол.
Николай Иванович сел за стол, поднял рюмку:
– Как там наш Петруччио поживает? Я же с ним Академию кончал... Очень грамотный опер был!
– Петр Петрович тоже всегда вспоминает, что вместе с вами в Академии учился... – сказал Костя. – Николай Иванович, вы, конечно, знаете, что этот Зайцев, которого в ваших гаражах нашли, именно он убил Са-мошниковых...
– Знаю, знаю... Читал. По внутренним сводкам это уже проходит. Ах, люди какие были замечательные! Что Сергей Алексеевич, что Любовь Абрамовна... А все эта газетка сраная наделала! Наплетут с три короба, а потом мы все это должны расхлебывать!.. Миллионы, миллионы!!! Бляди бездарные... А Самошниковы после смерти Натана Моисеевича на две вшивые зарплатки еле-еле месяц проживали! От получки до получки тянули... Как мы, грешные, в нашей конторе говенной... Давайте-ка помянем их!
Николай Иванович встал из-за стола, поднял рюмку.
Поднялись и Славик Терехов с Костей Веселкиным.
Молча выпили, молча закусили...
А потом Славик как бы невзначай сказал:
– Видать, ничего этот Зайцев, кроме того золотого кольца, не нашел и...
– Какого кольца? – спросил Николай Иванович.
– Пацаны из кодлы этого отморозка – Зайцева этого – показали в один голос, что у него перстень золотой вдруг появился. И он с ним ни на секунду не расставался... А когда труп обнаружили – кольца на нем не было! Кто-то этот перстенек с него снял. Тем более судмедэксперт дал заключение, что в момент убийства Зайцева на нем были надеты наручники...
– М-да... – протянул Славик. – Пролопушили мы этого Зайца.
– Но если перстенек этот все-таки где-то всплывет, тогда элементарно можно выйти на того, кто с этим засранцем разобрался в вашем гараже! – уверенно сказал Костя. Помолчал и добавил: – Но мне лично совсем не хотелось бы, чтобы этот перстень где-нибудь объявился...
– И мне, – твердо сказал капитан Славик Терехов, глядя прямо в глаза Николаю Ивановичу Петрову. – Пусть – «висяк», пусть – «падение кривой раскрываемости»... Насрать! Справедливость иногда имеет право принимать любые – самые удивительные и жестокие – формы...
– Ну, ты даешь, Славик! – восхищенно сказал старший лейтенант Костя Веселкин.
Славик улыбнулся, поднял рюмку:
– А ты как думал? Что ж меня, зря с третьего курса университета с философского факультета выперли?!
...шел нормальный мужской разговор.
На столе стояли очень большая сковорода с жареной колбасой и яйцами, миска с квашеной капустой, хлеб, масло и две бутылки «Столичной».
Одна бутылка была уже пустой, вторую по-хозяйски откупоривал Николай Иванович.
Был Николай Иванович в тренировочном костюме и тапочках...
...а оперативники Славик и Костя, еще в прихожей сняв обувь («как полагается...»), сидели за столом в одних носках.
– Ребята! – говорил Николай Иванович. – Вы только мне яйца не крутите! Ну кто в моем доме может воспользоваться ключами от гаража? Тем более от ремонтного бокса?.. Жена? Дочка? Не смешите меня.
Откупорил бутылку, отдал ее Косте, сказал:
– Сдай. Только понемногу. А то эта – последняя... Пойду гляну, где эти ключи гребаные...
Он прошел в спальню, открыл свой ящик в шифоньере, порылся там и нашел среди разных удостоверений, пистолетных обойм, каких-то мужских мелочей уже знакомые нам ключи и... старые наручники.
Взял ключи и наручники, принюхался к ним и окаменел.
Постоял несколько секунд, потом решительно взял флакон духов «Красная Москва» с туалетного столика Натальи Кирилловны и...
...отвинтил пробку, вылил себе в согнутую ладонь чуть ли не треть флакона...
И тщательно протер духами гаражные ключи и наручники.
Наручники спрятал под матрас двуспальной широкой кровати, а ключи от ремонтного бокса и гаража понес в кухню.
Вошел в кухню легко, внимательно проследил за тем, как Костя понемножку наливает в рюмки, и, небрежно кинув ключи на стол, весело сказал:
– Костя... Костя! Я сказал – понемногу, но не настолько же?! Прибавь, прибавь еще на пару бульков!.. Еле-еле отыскал эти гребаные ключи. У жены среди ее всякой косметики валялись...
Славик поднял ключи за веревочную связку, подивился запаху духов, идущих от них, сказал насмешливо:
– Запах женщины!.. Такие ключи в руках подержишь – и черт-те что в голову полезет...
И бросил ключи на стол.
Николай Иванович сел за стол, поднял рюмку:
– Как там наш Петруччио поживает? Я же с ним Академию кончал... Очень грамотный опер был!
– Петр Петрович тоже всегда вспоминает, что вместе с вами в Академии учился... – сказал Костя. – Николай Иванович, вы, конечно, знаете, что этот Зайцев, которого в ваших гаражах нашли, именно он убил Са-мошниковых...
– Знаю, знаю... Читал. По внутренним сводкам это уже проходит. Ах, люди какие были замечательные! Что Сергей Алексеевич, что Любовь Абрамовна... А все эта газетка сраная наделала! Наплетут с три короба, а потом мы все это должны расхлебывать!.. Миллионы, миллионы!!! Бляди бездарные... А Самошниковы после смерти Натана Моисеевича на две вшивые зарплатки еле-еле месяц проживали! От получки до получки тянули... Как мы, грешные, в нашей конторе говенной... Давайте-ка помянем их!
Николай Иванович встал из-за стола, поднял рюмку.
Поднялись и Славик Терехов с Костей Веселкиным.
Молча выпили, молча закусили...
А потом Славик как бы невзначай сказал:
– Видать, ничего этот Зайцев, кроме того золотого кольца, не нашел и...
– Какого кольца? – спросил Николай Иванович.
– Пацаны из кодлы этого отморозка – Зайцева этого – показали в один голос, что у него перстень золотой вдруг появился. И он с ним ни на секунду не расставался... А когда труп обнаружили – кольца на нем не было! Кто-то этот перстенек с него снял. Тем более судмедэксперт дал заключение, что в момент убийства Зайцева на нем были надеты наручники...
– М-да... – протянул Славик. – Пролопушили мы этого Зайца.
– Но если перстенек этот все-таки где-то всплывет, тогда элементарно можно выйти на того, кто с этим засранцем разобрался в вашем гараже! – уверенно сказал Костя. Помолчал и добавил: – Но мне лично совсем не хотелось бы, чтобы этот перстень где-нибудь объявился...
– И мне, – твердо сказал капитан Славик Терехов, глядя прямо в глаза Николаю Ивановичу Петрову. – Пусть – «висяк», пусть – «падение кривой раскрываемости»... Насрать! Справедливость иногда имеет право принимать любые – самые удивительные и жестокие – формы...
– Ну, ты даешь, Славик! – восхищенно сказал старший лейтенант Костя Веселкин.
Славик улыбнулся, поднял рюмку:
– А ты как думал? Что ж меня, зря с третьего курса университета с философского факультета выперли?!
У ТРЕТЬЕГО ОТДЕЛЕНИЯ МИЛИЦИИ
... А спустя еще полчаса Славик и Костя шли к своему родному Третьему отделению...
–... Увидишь, – говорил Славик на ходу. – Очень скоро наступят времена, когда из ментовки нужно будет бежать куда глаза глядят!..
– А куда?! Куда? В охранные структуры?.. В частные телохранители? – в отчаянии спрашивал Костя.
– А хоть в бандиты! – отвечал ему Славик. – Если в стране бардак, а дети хотят кушать каждый день...
– Стой! – неожиданно сказал Костя и остановился, удерживая Славика за рукав куртки.
До Третьего отделения милиции оставалось метров пятьдесят..
Костя подозрительно оглянулся вокруг, никого не заметил и негромко спросил Славика:
– Как по-твоему, Николай Иванович просек или нет?
– Думаю, что он все просек еще раньше нас, – ответил Славик.
И они бодро направились к месту своей службы...
–... Увидишь, – говорил Славик на ходу. – Очень скоро наступят времена, когда из ментовки нужно будет бежать куда глаза глядят!..
– А куда?! Куда? В охранные структуры?.. В частные телохранители? – в отчаянии спрашивал Костя.
– А хоть в бандиты! – отвечал ему Славик. – Если в стране бардак, а дети хотят кушать каждый день...
– Стой! – неожиданно сказал Костя и остановился, удерживая Славика за рукав куртки.
До Третьего отделения милиции оставалось метров пятьдесят..
Костя подозрительно оглянулся вокруг, никого не заметил и негромко спросил Славика:
– Как по-твоему, Николай Иванович просек или нет?
– Думаю, что он все просек еще раньше нас, – ответил Славик.
И они бодро направились к месту своей службы...
КВАРТИРА ПЕТРОВЫХ. ВЕЧЕР
После милицейско-кухонных посиделок Николай Иванович Петров убирал в кухне.
Прятал от глаз подальше пустые бутылки из-под «Столичной»...
...сваливал в раковину грязную посуду, потом мыл ее, протирал, убирал в настенный шкафчик...
Но когда раздался звук поворачиваемого во входной двери ключа, Николай Иванович насторожился...
Дверь открылась. Вошла усталая Лидочка со спортивной сумкой через плечо.
– Привет, па! Устала – с ног валюсь...
Бросила сумку в прихожей, сказала:
– Жрать хочу, как семеро волков!..
– Иди переодевайся, – сказал Николай Иванович. – Сейчас я тебе все приготовлю.
– А мама когда придет? – крикнула Лидочка уже из своей комнаты.
– Не скоро! Она с работы на Васильевский поедет – в больничку к Эсфири Анатольевне...
Поставил кастрюлю с супом на плиту, зажег газ.
Стал собирать на стол обед для Лидочки...
А когда она вошла в кухню, уже одетая в тренировочные брючки, майку и тапочки, тихо спросил открытым текстом:
– Где золотое кольцо?
– Какое кольцо? – От усталости Лидочка даже не в силах была сообразить, о чем спрашивает ее отец.
– Кольцо, которое вы с Толькой Самошниковым сняли с убитого вами Зайцева.
У Лидочки открылся рот, ноги подкосились самым настоящим образом, и она плюхнулась на кухонный угловой диванчик.
Наконец Лидочка покорно спросила:
– Откуда ты знаешь?..
– Откуда, откуда... От верблюда! Кольцо у тебя?
– Нет.
– У Тольки?
– Нет-нет, что ты!..
– Где кольцо, я тебя спрашиваю?
– У тебя.
– Не понял! – угрожающе произнес Николай Иванович, наливая Лидочке суп в тарелку.
– В твоей старой наплечной кобуре. На антресолях.
На угловом диванчике валялась старая наплечная кобура для пистолета.
– Скатерть тоже сними, – сказал Николай Иванович.
Он прикрутил небольшие тиски к кухонному столу...
...зажег самую сильную горелку на кухонной плите...
...мощными кусачками перекусил некрасивый толстый золотой перстень покойного Натана Моисеевича.
Зажал перстень в тиски и пассатижами развернул его концы в разные стороны.
– Там написано... – сквозь слезы сказала Лидочка.
– Вижу.
Николай Иванович развернул кольцо еще больше и прочитал на внутренней стороне: «Фронтовому другу Натану в день его 60-летия от друга Ивана».
Николай Иванович освободил разрезанный перстень из тисков, ухватил один его конец пассатижами и стал нагревать этот нелепый кусок золота на синем пламени газовой горелки.
– Толик сказал, что мы потом из этого кольца сделаем для себя два тоненьких обручальных колечка... – шмыгая носом, тихо произнесла Лидочка.
– Это если они вам вообще понадобятся, – заметил Николай Иванович. – Сядь, не мельтеши.
Николай Иванович раскалил на горелке бывший перстень докрасна и молотком, на наковаленке тисков, стал плющить его и выковывать из него обычную золотую пластинку.
Звонкий стук молотка несся по всей квартире...
А Николай Иванович будто про себя приговаривал:
– Это в тридцатых за золото к стенке ставили... А сегодня оно даже по восемьдесят восьмой статье не проходит... Такой кусочек запросто может быть в любой советской семье!.. Мало ли от кого он им достался?.. У меня, например, дед был купцом первой гильдии! За что его и шлепнули...
И все с большим ожесточением расплющивал Николай Иванович этот кусочек трагического золота, превращая его в аккуратную пластинку...
– Важно, чтобы этот кусочек металла никогда не был похож ни на кольцо, ни на перстень, ни на что, кроме того, что я из него сделаю!.. – бормотал Николай Иванович. – А то нас всех пересажают, и передачи нам носить будет некому.
Бьет молоток по небольшой наковальне в кухне...
– Матери – ни слова! С ее давлением шутки плохи, поняла?
В квартирном кухонном окне неожиданно появились несущиеся назад перелески, луга, покрытые утренним туманом, деревеньки, какие-то придорожные строения...
...и кухонное окно квартиры Петровых, за которым проносился железнодорожный пейзаж, постепенно превратилось в окно...
Прятал от глаз подальше пустые бутылки из-под «Столичной»...
...сваливал в раковину грязную посуду, потом мыл ее, протирал, убирал в настенный шкафчик...
Но когда раздался звук поворачиваемого во входной двери ключа, Николай Иванович насторожился...
Дверь открылась. Вошла усталая Лидочка со спортивной сумкой через плечо.
– Привет, па! Устала – с ног валюсь...
Бросила сумку в прихожей, сказала:
– Жрать хочу, как семеро волков!..
– Иди переодевайся, – сказал Николай Иванович. – Сейчас я тебе все приготовлю.
– А мама когда придет? – крикнула Лидочка уже из своей комнаты.
– Не скоро! Она с работы на Васильевский поедет – в больничку к Эсфири Анатольевне...
Поставил кастрюлю с супом на плиту, зажег газ.
Стал собирать на стол обед для Лидочки...
А когда она вошла в кухню, уже одетая в тренировочные брючки, майку и тапочки, тихо спросил открытым текстом:
– Где золотое кольцо?
– Какое кольцо? – От усталости Лидочка даже не в силах была сообразить, о чем спрашивает ее отец.
– Кольцо, которое вы с Толькой Самошниковым сняли с убитого вами Зайцева.
У Лидочки открылся рот, ноги подкосились самым настоящим образом, и она плюхнулась на кухонный угловой диванчик.
Наконец Лидочка покорно спросила:
– Откуда ты знаешь?..
– Откуда, откуда... От верблюда! Кольцо у тебя?
– Нет.
– У Тольки?
– Нет-нет, что ты!..
– Где кольцо, я тебя спрашиваю?
– У тебя.
– Не понял! – угрожающе произнес Николай Иванович, наливая Лидочке суп в тарелку.
– В твоей старой наплечной кобуре. На антресолях.
* * *
Потом со стола в кухне уже убирала плачущая Лидочка...На угловом диванчике валялась старая наплечная кобура для пистолета.
– Скатерть тоже сними, – сказал Николай Иванович.
Он прикрутил небольшие тиски к кухонному столу...
...зажег самую сильную горелку на кухонной плите...
...мощными кусачками перекусил некрасивый толстый золотой перстень покойного Натана Моисеевича.
Зажал перстень в тиски и пассатижами развернул его концы в разные стороны.
– Там написано... – сквозь слезы сказала Лидочка.
– Вижу.
Николай Иванович развернул кольцо еще больше и прочитал на внутренней стороне: «Фронтовому другу Натану в день его 60-летия от друга Ивана».
Николай Иванович освободил разрезанный перстень из тисков, ухватил один его конец пассатижами и стал нагревать этот нелепый кусок золота на синем пламени газовой горелки.
– Толик сказал, что мы потом из этого кольца сделаем для себя два тоненьких обручальных колечка... – шмыгая носом, тихо произнесла Лидочка.
– Это если они вам вообще понадобятся, – заметил Николай Иванович. – Сядь, не мельтеши.
Николай Иванович раскалил на горелке бывший перстень докрасна и молотком, на наковаленке тисков, стал плющить его и выковывать из него обычную золотую пластинку.
Звонкий стук молотка несся по всей квартире...
А Николай Иванович будто про себя приговаривал:
– Это в тридцатых за золото к стенке ставили... А сегодня оно даже по восемьдесят восьмой статье не проходит... Такой кусочек запросто может быть в любой советской семье!.. Мало ли от кого он им достался?.. У меня, например, дед был купцом первой гильдии! За что его и шлепнули...
И все с большим ожесточением расплющивал Николай Иванович этот кусочек трагического золота, превращая его в аккуратную пластинку...
– Важно, чтобы этот кусочек металла никогда не был похож ни на кольцо, ни на перстень, ни на что, кроме того, что я из него сделаю!.. – бормотал Николай Иванович. – А то нас всех пересажают, и передачи нам носить будет некому.
Бьет молоток по небольшой наковальне в кухне...
– Матери – ни слова! С ее давлением шутки плохи, поняла?
* * *
... По всему дому разносился звонкий стук молотка из квартиры Петровых.* * *
А потом этот ритмичный стук по наковальне участился и перешел в непрерывный грохот вагонных колес на рельсовых стыках...В квартирном кухонном окне неожиданно появились несущиеся назад перелески, луга, покрытые утренним туманом, деревеньки, какие-то придорожные строения...
...и кухонное окно квартиры Петровых, за которым проносился железнодорожный пейзаж, постепенно превратилось в окно...
... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
Ангел неторопливо доставал из портфеля несессер, готовясь к утреннему туалету...
В.В. сидел с пустым стаканом в руке, слушал Ангела.
–...ночами я незримо ухаживал за Фирочкой Самошниковой в этой клинике нервных болезней на Васильевском и изо всех сил старался помочь ей прийти в себя. Делал я это точно так же, как когда-то пытался помочь ее старшему сыну Леше в немецком «кранкенхаузе»... К счастью, та выездная сессия ангельской «тройки», которая лишила меня крыльев и ангельского чина за Неверие во Всемогущество Всевышнего и нежелание возвращаться на Небо, в последний момент судилища по запарке оставила мне и возможность невидимости, и еще несколько потусторонних приемчиков... – Тут Ангел увидел пустой стакан в руке В.В. и продолжил: —...одним из которых, вы, Владим Владимыч, бессовестно пользуетесь! На вас джина не напасешься!
– Нашли чем упрекнуть, – презрительно процедил В.В. – Как у вас язык повернулся? Из-за трех капель выпивки развести такую склоку...
– Из-за трех капель?! – возмутился Ангел. – Вы всю ночь...
– Ангел! Не отвлекайтесь на пустяки и не разрушайте стройность рассказа всплесками мелкой сквалыжности. Лучше добавьте немного джина...
– Ну, знаете!..
Тут у Ангела просто не хватило слов от возмущения!
Но стакан В.В. слегка наполнился...
– Я хотел бы понять, как вы легализовались?.. При нашей системе прописок, учетов, запретов? – спросил В.В., прихлебывая джин.
– Я не уверен, что сумею вам толково объяснить техническую сторону моего ленинградского внедрения... Могу сказать одно – была создана абсолютно непроверяемая легенда, с которой я и предстал перед всеми, кого вы уже знаете... А предстал я в качестве отпрыска очень дальних, уже покойных родственников ближайшего друга семьи Лифшицев -Самошниковых: Ивана Лепехина.
– Что значит – непроверяемая легенда? – усомнился В.В. – Вы, предположим, утверждаете, что прибыли из Егупеца, и туда сразу же идет милицейский запрос – существовал ли в вашем замечательном городе такой-то мальчик вот таких-то родителей? А оттуда...
– А оттуда моментально приходит ответ – да, существовал!
– Каким образом?!
– Понятия не имею! Такие фокусы у нас даже в старших классах Школы ангелов-хранителей не проходили. Это уже... Как бы это назвать?.. Это уже, если хотите, высший ангельский пилотаж! Такие трюки под силу только очень опытным ангелам-хранителям... Подозреваю, что все это устроил Ангел-Профессор – бывший руководитель моей Наземной практики...
– Минутку! – прервал его В.В. – Но насобачившись делать ТАКОЕ, можно же докатиться черт знает до чего! Тут вам и промышленный шпионаж, и политические интриги, и коммерческий разбой – с гарантией совершенной безопасности...
– Владим Владимыч! Я же вам рассказываю о делах, творимых ангелами-хранителями, а не разбойниками с большой дороги!.. – нервно возразил Ангел.
– Простите меня, Ангел, но я – грубый реалист. Я свято убежден, что часть ваших ангелов, оставшихся не у дел по тем или иным причинам, прекрасно вписались в сегодняшнюю Земную жизнь, изменили окрас крыльев и стали заниматься хрен знает чем!.. – сказал В.В.
– Вполне вероятно... – согласился Ангел. – Будете слушать дальше или продолжим спорить ни о чем?
В.В. не ответил. Встал, посмотрел в окно, сказал вслух:
– Господи... Бедный ребенок! Как ей, бедняге, сейчас не хочется вставать... Как она сейчас проклинает себя за свой вчерашний искренний порыв встретить дедушку на вокзале...
– Будет вам клепать на ребенка, – улыбнулся Ангел. – Она уже давно стоит перед зеркалом и вовсю сандалит свою хорошенькую мордочку каким-то невероятным количеством косметики...
– А вы откуда знаете? – насторожился В.В. – Вы что, еще умудряетесь подглядывать за моей полуодетой внучкой?!!
– Да одета она уже, одета! Успокойтесь. Будете слушать? У нас всего лишь час в запасе...
За окном купе пролетали клочки утреннего тумана. В.В. сказал:
– Рассветные истории лучше всего видеть собственными глазами...
– Какие проблемы? – пожал плечами Ангел. – Устраивайтесь поудобнее. И пожалуйста, оставьте стакан в покое. Не будете же вы вторгаться в То Время со своей посудой?..
В.В. поставил стакан на столик, прилег и прикрыл глаза...
Стал затихать шум несущегося по рельсам состава, и на смену всем железнодорожным звукам понесся гул мальчишеских голосов, сквозь который внезапно прорезался чей-то истошный крик:
– Самоха!!! Самоха!.. Тебя отец Михаил зовет!..
Тьма стала постепенно рассеиваться, и В.В. увидел, что перед ним...
В.В. сидел с пустым стаканом в руке, слушал Ангела.
–...ночами я незримо ухаживал за Фирочкой Самошниковой в этой клинике нервных болезней на Васильевском и изо всех сил старался помочь ей прийти в себя. Делал я это точно так же, как когда-то пытался помочь ее старшему сыну Леше в немецком «кранкенхаузе»... К счастью, та выездная сессия ангельской «тройки», которая лишила меня крыльев и ангельского чина за Неверие во Всемогущество Всевышнего и нежелание возвращаться на Небо, в последний момент судилища по запарке оставила мне и возможность невидимости, и еще несколько потусторонних приемчиков... – Тут Ангел увидел пустой стакан в руке В.В. и продолжил: —...одним из которых, вы, Владим Владимыч, бессовестно пользуетесь! На вас джина не напасешься!
– Нашли чем упрекнуть, – презрительно процедил В.В. – Как у вас язык повернулся? Из-за трех капель выпивки развести такую склоку...
– Из-за трех капель?! – возмутился Ангел. – Вы всю ночь...
– Ангел! Не отвлекайтесь на пустяки и не разрушайте стройность рассказа всплесками мелкой сквалыжности. Лучше добавьте немного джина...
– Ну, знаете!..
Тут у Ангела просто не хватило слов от возмущения!
Но стакан В.В. слегка наполнился...
– Я хотел бы понять, как вы легализовались?.. При нашей системе прописок, учетов, запретов? – спросил В.В., прихлебывая джин.
– Я не уверен, что сумею вам толково объяснить техническую сторону моего ленинградского внедрения... Могу сказать одно – была создана абсолютно непроверяемая легенда, с которой я и предстал перед всеми, кого вы уже знаете... А предстал я в качестве отпрыска очень дальних, уже покойных родственников ближайшего друга семьи Лифшицев -Самошниковых: Ивана Лепехина.
– Что значит – непроверяемая легенда? – усомнился В.В. – Вы, предположим, утверждаете, что прибыли из Егупеца, и туда сразу же идет милицейский запрос – существовал ли в вашем замечательном городе такой-то мальчик вот таких-то родителей? А оттуда...
– А оттуда моментально приходит ответ – да, существовал!
– Каким образом?!
– Понятия не имею! Такие фокусы у нас даже в старших классах Школы ангелов-хранителей не проходили. Это уже... Как бы это назвать?.. Это уже, если хотите, высший ангельский пилотаж! Такие трюки под силу только очень опытным ангелам-хранителям... Подозреваю, что все это устроил Ангел-Профессор – бывший руководитель моей Наземной практики...
– Минутку! – прервал его В.В. – Но насобачившись делать ТАКОЕ, можно же докатиться черт знает до чего! Тут вам и промышленный шпионаж, и политические интриги, и коммерческий разбой – с гарантией совершенной безопасности...
– Владим Владимыч! Я же вам рассказываю о делах, творимых ангелами-хранителями, а не разбойниками с большой дороги!.. – нервно возразил Ангел.
– Простите меня, Ангел, но я – грубый реалист. Я свято убежден, что часть ваших ангелов, оставшихся не у дел по тем или иным причинам, прекрасно вписались в сегодняшнюю Земную жизнь, изменили окрас крыльев и стали заниматься хрен знает чем!.. – сказал В.В.
– Вполне вероятно... – согласился Ангел. – Будете слушать дальше или продолжим спорить ни о чем?
В.В. не ответил. Встал, посмотрел в окно, сказал вслух:
– Господи... Бедный ребенок! Как ей, бедняге, сейчас не хочется вставать... Как она сейчас проклинает себя за свой вчерашний искренний порыв встретить дедушку на вокзале...
– Будет вам клепать на ребенка, – улыбнулся Ангел. – Она уже давно стоит перед зеркалом и вовсю сандалит свою хорошенькую мордочку каким-то невероятным количеством косметики...
– А вы откуда знаете? – насторожился В.В. – Вы что, еще умудряетесь подглядывать за моей полуодетой внучкой?!!
– Да одета она уже, одета! Успокойтесь. Будете слушать? У нас всего лишь час в запасе...
За окном купе пролетали клочки утреннего тумана. В.В. сказал:
– Рассветные истории лучше всего видеть собственными глазами...
– Какие проблемы? – пожал плечами Ангел. – Устраивайтесь поудобнее. И пожалуйста, оставьте стакан в покое. Не будете же вы вторгаться в То Время со своей посудой?..
В.В. поставил стакан на столик, прилег и прикрыл глаза...
* * *
...и почти сразу же все погрузилось во тьму.Стал затихать шум несущегося по рельсам состава, и на смену всем железнодорожным звукам понесся гул мальчишеских голосов, сквозь который внезапно прорезался чей-то истошный крик:
– Самоха!!! Самоха!.. Тебя отец Михаил зовет!..
Тьма стала постепенно рассеиваться, и В.В. увидел, что перед ним...
... КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА
... Обычное повседневное течение жизни в колонии усиленного режима для несовершеннолетних преступников было нарушено открытием и освящением часовни, построенной руками заключенных-мальчишек, и частичной и выборочной амнистией...
– Самоха!!! Отец Михаил зовет!.. Толян! Ты где?..
Толпы воспитанников в единой тюремно-сиротской форме шатались по территории, кучковались около незнакомых взрослых дяденек и тетенек, приехавших на столь важное мероприятие...
– Самоха!!! Отец Михаил зовет!.. Толян! Ты где?..
Толпы воспитанников в единой тюремно-сиротской форме шатались по территории, кучковались около незнакомых взрослых дяденек и тетенек, приехавших на столь важное мероприятие...
ЧАСОВНЯ
Толик один стоял посредине часовни...
Неподвижными глазами смотрел куда-то вверх, в слуховое окно, откуда внутрь часовни проникал луч серого света...
Часовня уже была убрана всей атрибутикой, необходимой для дальнейшего ее предназначения.
Наконец Толик услышал звавший его голос, судорожно вздохнул и вышел из часовни...
Неподвижными глазами смотрел куда-то вверх, в слуховое окно, откуда внутрь часовни проникал луч серого света...
Часовня уже была убрана всей атрибутикой, необходимой для дальнейшего ее предназначения.
Наконец Толик услышал звавший его голос, судорожно вздохнул и вышел из часовни...
ТЕРРИТОРИЯ КОЛОНИИ
Воспитатели, милицейское начальство из Ленинграда и области, гражданские из разных отделов народного образования, представители исполнительных комитетов перемешались с толпами «воспитанников»...
Гражданские гости, фальшиво-ласково наклоняясь к пацанам, говорили какие-то слащавости, банальные назидания, положенные слова...
Пацаны все пропускали мимо ушей, срывались от этих разговоров при первой возможности...
Милицейские чины были суровы и уже не очень трезвы.
Начальство колонии раболепно заглядывало им в глаза...
Симпатичная часовня четко и благостно впечатывалась в фон высокого серого бетонного забора с витыми спиралями колючей проволоки по самому верху...
Генерал милиции, краснорожий от постоянного пьянства, пытался вести «светскую» беседу со священником местного прихода – отцом Михаилом.
– Это, понимаешь, тоже политически верно и символично, – говорил генерал отцу Михаилу. – Открытие, понимаешь, и освящение часовни, и частичная и выборочная амнистия для этих... – Генерал показал на серую массу заключенных «воспитанников».
– Ну и слава Господу, – перекрестился отец Михаил. – Многие весьма достойны свободы, искупив свои прошлые грехи... Руководя постройкой этой часовни, я имел радость наблюдать за...
– Тоже, понимаешь, нужную работу вы ведете! – бесцеремонно перебил священника генерал. – Нам, понимаешь, усилия надо, так сказать, вместе сконсал... сконсолид...
– Объединить, – помог ему отец Михаил, деликатно отворачиваясь от смрадно-алкогольного генеральского «выхлопа».
– В самую точку, отец Михаил!.. – радостно сказал генерал. – Помню, мне еще дед мой говорил...
Что говорил генералу его дед, узнать отцу Михаилу так и не удалось.
Неслышно подошел Толик, остановился позади отца Михаила, тихо спросил:
– Звали, Михаил Александрович?
Тот вздрогнул от неожиданности, повернулся.
– О Господи... Как ты меня напугал, Анатолий. Я и не слышал, как ты подошел сзади, – улыбнулся священник.
– Это они могут! – недобро сказал генерал. – А вот чтобы священнослужителя, понимаешь, отцом Михаилом или, на худой конец, батюшкой назвать, так это у них, вишь ли, язык не поворачивается! – Вгляделся в слегка семитские глаза на русопятой физиономии Толика-Натанчика и добавил с нехорошей улыбочкой: – А может, тебе какая другая вера это не позволяет? У меня на вас глаз наметан!
Толик посмотрел в сторону, тоскливо ответил:
– Нет у меня вообще никакой веры.
Отец Михаил положил руку на плечо Толика, сжал покрепче, ласково сказал генералу:
– Он мальчик уважительный, хороший. Часовню вот эту строил. Бригадиром был. Вы уж извините нас. Нам с ним до торжественного открытия и построения потолковать еще нужно. Пойдем, Анатолий, пойдем.
Завел Толика за часовню, прижал к себе, по голове погладил.
– Успокойся, сынок. Успокойся. Мало ли неумных, ограниченных и недобрых людей на свете... Их жалеть надо.
– Не надо их жалеть, Михаил Александрович, – жестко сказал Толик. – Жалеть надо умных и добрых.
– Знаю, знаю... Все, мальчик мой, знаю. Вот что хотел сказать тебе: ты мамочку свою поддержи. Ты у нее один остался. Уж она, бедная Эсфирь Анатольевна, горькую чашу всю до дна осушила. Теперь лишь на тебя надежда. Ты уж постарайся...
– Спасибо вам за все, Михаил Александрович. Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
– Ладно, ладно. Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
– Спрашивай, конечно.
Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...
– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...
– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.
– Хорошо, пускай... – сказал Толик. – А вот вы сами в Бога верите?
Отец Михаил задумался, а потом сказал:
– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами-то в Бога веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?
– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?
На мгновение отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:
– Да. И пожалуй, прав ты!..
конец одиннадцатой серии
Гражданские гости, фальшиво-ласково наклоняясь к пацанам, говорили какие-то слащавости, банальные назидания, положенные слова...
Пацаны все пропускали мимо ушей, срывались от этих разговоров при первой возможности...
Милицейские чины были суровы и уже не очень трезвы.
Начальство колонии раболепно заглядывало им в глаза...
Симпатичная часовня четко и благостно впечатывалась в фон высокого серого бетонного забора с витыми спиралями колючей проволоки по самому верху...
Генерал милиции, краснорожий от постоянного пьянства, пытался вести «светскую» беседу со священником местного прихода – отцом Михаилом.
– Это, понимаешь, тоже политически верно и символично, – говорил генерал отцу Михаилу. – Открытие, понимаешь, и освящение часовни, и частичная и выборочная амнистия для этих... – Генерал показал на серую массу заключенных «воспитанников».
– Ну и слава Господу, – перекрестился отец Михаил. – Многие весьма достойны свободы, искупив свои прошлые грехи... Руководя постройкой этой часовни, я имел радость наблюдать за...
– Тоже, понимаешь, нужную работу вы ведете! – бесцеремонно перебил священника генерал. – Нам, понимаешь, усилия надо, так сказать, вместе сконсал... сконсолид...
– Объединить, – помог ему отец Михаил, деликатно отворачиваясь от смрадно-алкогольного генеральского «выхлопа».
– В самую точку, отец Михаил!.. – радостно сказал генерал. – Помню, мне еще дед мой говорил...
Что говорил генералу его дед, узнать отцу Михаилу так и не удалось.
Неслышно подошел Толик, остановился позади отца Михаила, тихо спросил:
– Звали, Михаил Александрович?
Тот вздрогнул от неожиданности, повернулся.
– О Господи... Как ты меня напугал, Анатолий. Я и не слышал, как ты подошел сзади, – улыбнулся священник.
– Это они могут! – недобро сказал генерал. – А вот чтобы священнослужителя, понимаешь, отцом Михаилом или, на худой конец, батюшкой назвать, так это у них, вишь ли, язык не поворачивается! – Вгляделся в слегка семитские глаза на русопятой физиономии Толика-Натанчика и добавил с нехорошей улыбочкой: – А может, тебе какая другая вера это не позволяет? У меня на вас глаз наметан!
Толик посмотрел в сторону, тоскливо ответил:
– Нет у меня вообще никакой веры.
Отец Михаил положил руку на плечо Толика, сжал покрепче, ласково сказал генералу:
– Он мальчик уважительный, хороший. Часовню вот эту строил. Бригадиром был. Вы уж извините нас. Нам с ним до торжественного открытия и построения потолковать еще нужно. Пойдем, Анатолий, пойдем.
Завел Толика за часовню, прижал к себе, по голове погладил.
– Успокойся, сынок. Успокойся. Мало ли неумных, ограниченных и недобрых людей на свете... Их жалеть надо.
– Не надо их жалеть, Михаил Александрович, – жестко сказал Толик. – Жалеть надо умных и добрых.
– Знаю, знаю... Все, мальчик мой, знаю. Вот что хотел сказать тебе: ты мамочку свою поддержи. Ты у нее один остался. Уж она, бедная Эсфирь Анатольевна, горькую чашу всю до дна осушила. Теперь лишь на тебя надежда. Ты уж постарайся...
– Спасибо вам за все, Михаил Александрович. Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
– Ладно, ладно. Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
– Спрашивай, конечно.
Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...
– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...
– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.
– Хорошо, пускай... – сказал Толик. – А вот вы сами в Бога верите?
Отец Михаил задумался, а потом сказал:
– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами-то в Бога веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?
– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?
На мгновение отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:
– Да. И пожалуй, прав ты!..
конец одиннадцатой серии
Двенадцатая серия
КОЛОНИЯ УСИЛЕННОГО РЕЖИМА. У ЧАСОВНИ. ДЕНЬ
... На фоне взволнованной колонии в связи с приездом большого количества важных милицейских и наробразовских гостей из Ленинграда и области для торжественного объявления частичной и выборочной амнистии и освящения новой часовни...
...схоронившись за стенкой часовни, стояли священник местного прихода отец Михаил и Толик-Натанчик Самошников.
– Спасибо вам за все, Михаил Александрович, – говорил Толик. – Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
– Ладно, ладно, – отвечал ему священник. – Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
– Спрашивай, конечно.
Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...
– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...
– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.
– Хорошо, пускай... А вот вы сами в Бога верите?
Отец Михаил помолчал, подумал и ответил:
– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами в Бога то веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?
– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?
Отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:
– Да. И пожалуй, прав ты!..
Но в эту секунду по огромному внутреннему двору колонии пронеслась команда:
– Приготовиться к построению!!!
И словно эхо пошли повторения:
– Первый отряд – приготовиться к построению!..
– Третий отряд – к построению!!!
– Второй отряд – строиться!.. А ну шевелись!!!
И затопали казенные уродливые ботинки пятисот заключенных подростков по выбитому построениями двору...
...и мы увидим, как уже в полном рассвете бежит «Красная стрела» к Санкт-Петербургу...
А потом окажемся в...
...схоронившись за стенкой часовни, стояли священник местного прихода отец Михаил и Толик-Натанчик Самошников.
– Спасибо вам за все, Михаил Александрович, – говорил Толик. – Пацаны слышали, как вы с начальником колонии про мою амнистию говорили...
– Ладно, ладно, – отвечал ему священник. – Дай тебе Господь, Анатолий, разума, спокойствия и Веры.
– Михаил Александрович, а можно я на прощание спрошу вас?.. Только вы не обижайтесь на меня.
– Спрашивай, конечно.
Видно было, что Толику трудно задать этот вопрос...
– Вот вы, Михаил Александрович, университет окончили, исторический факультет...
– И Духовную академию тоже, – улыбнулся отец Михаил.
– Хорошо, пускай... А вот вы сами в Бога верите?
Отец Михаил помолчал, подумал и ответил:
– Сразу после войны одного нашего священнослужителя спросили на каком-то международном конгрессе: «Ваше преосвященство, вот вы такой известный ученый, философ, современный человек, вы сами в Бога то веруете?» А он и ответил: «Я сопровождаю уходящую из мира идею, и в этом моя общественная функция». Сейчас, Толя, времена сильно изменились... Поэтому я скажу тебе так: в наступающие дни Беззакония и Неверия я должен защищать возрождающуюся идею Веры, полагая это не только священным, но и своим чисто человеческим долгом... Не очень сложно?
– Ну чего ж тут сложного, Михаил Александрович? – улыбнулся Толик-Натанчик. – Нужно просто кому то очень-очень верить... Так?
Отец Михаил устыдился своей нечаянной высокопарности и честно ответил:
– Да. И пожалуй, прав ты!..
Но в эту секунду по огромному внутреннему двору колонии пронеслась команда:
– Приготовиться к построению!!!
И словно эхо пошли повторения:
– Первый отряд – приготовиться к построению!..
– Третий отряд – к построению!!!
– Второй отряд – строиться!.. А ну шевелись!!!
И затопали казенные уродливые ботинки пятисот заключенных подростков по выбитому построениями двору...
* * *
Тут же этот топот стал переходить в шум несущегося поезда......и мы увидим, как уже в полном рассвете бежит «Красная стрела» к Санкт-Петербургу...
А потом окажемся в...
... КУПЕ АНГЕЛА И В.В.
В.В. открыл глаза, потянулся за сигаретой.
В вагоне уже шла бурная утренняя жизнь: открывались и захлопывались двери купе...
...тяжело топали чьи-то шаги в узком коридоре...
...кто-то перед кем-то извинялся...
...кто-то жаловался на то, что в вагоне всего два туалета...
За окном купе уже мелькали областные картинки, а на столике, без малейшего участия проводника, уже стояли два стакана с крепким чаем.
И тарелочка – с севрюжьими бутербродиками!
Ангел был уже почти одет. Он обстоятельно сел за столик и принялся осторожно прихлебывать чай из стакана.
– А мыться, зубы чистить вы не пойдете? – проворчал В.В.
– Уже! – мягко ответил Ангел. – Даже побриться успел.
– Это когда же? – недоверчиво спросил В.В.
– А вот пока вы были в колонии у Толика-Натанчика и слушали его разговор с отцом Михаилом за часовней. Так вам интересно, что было дальше?
– Еще бы!
Ангел посмотрел на часы, сказал:
– Прекрасно! Время еще есть. Но так как его совсем немного, то я воспользуюсь старым, вышедшим из моды приемом: представьте себе, что перед вами во весь экран возникает титр – ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ...
В вагоне уже шла бурная утренняя жизнь: открывались и захлопывались двери купе...
...тяжело топали чьи-то шаги в узком коридоре...
...кто-то перед кем-то извинялся...
...кто-то жаловался на то, что в вагоне всего два туалета...
За окном купе уже мелькали областные картинки, а на столике, без малейшего участия проводника, уже стояли два стакана с крепким чаем.
И тарелочка – с севрюжьими бутербродиками!
Ангел был уже почти одет. Он обстоятельно сел за столик и принялся осторожно прихлебывать чай из стакана.
– А мыться, зубы чистить вы не пойдете? – проворчал В.В.
– Уже! – мягко ответил Ангел. – Даже побриться успел.
– Это когда же? – недоверчиво спросил В.В.
– А вот пока вы были в колонии у Толика-Натанчика и слушали его разговор с отцом Михаилом за часовней. Так вам интересно, что было дальше?
– Еще бы!
Ангел посмотрел на часы, сказал:
– Прекрасно! Время еще есть. Но так как его совсем немного, то я воспользуюсь старым, вышедшим из моды приемом: представьте себе, что перед вами во весь экран возникает титр – ПРОШЛО ДЕСЯТЬ ЛЕТ...