Курков Андрей. Пуля нашла героя (География одиночного выстрела - 3)

   Добрынин чувствовал себя удивительно уставшим. Взгляд его не отрывался от Кремлевских башенных часов.
   Заиграл военный оркестр, и сразу стало как-то веселее, несмотря на мрачность звучавшей музыки.
   Добрынин увидел, как люди в черных костюмах закрыли гроб крышкой, подсунули под гроб толстые веревки, подняли, перенесли чуть ближе к стене, где между двумя елками была выкопана могила, и стали осторожно, медленно опускать его вниз.
   Из-за елок показалось множество людей в таких же черных костюмах, но эти люди были среднего роста и все худые, словно родственники.
   - ЦК! - наклонившись к народному контролеру, шепнул Волчанов, указав на них взглядом.
   Кто-то поднес к куче выкопанной земли несколько лопат.
   Люди из ЦК приблизились, каждый брал лопату земли и бросал в могилу, потом отходил за елки. Это все длилось удивительно долго. Уже над могилой вырос желтоватый песочно-земляной холмик, а люди из ЦК все подходили и соскребали с травяной поверхности какую-то земляную осыпь - лишь бы бросить еще немного на могильный холм. Оставалось, должно быть, еще человек пять в этой странной очереди, когда стало ясно, что больше соскребать с травы нечего. И тут, к удивлению Добрынина, появился на мгновение у могилы человек с ведром, полным земли. Он высыпал землю и тут же юркнул за деревья, а оставшиеся пять членов ЦК закончили свою миссию, перебросив землю на могильный холм.
   - Ну все, сейчас кончится, - прошептал Волчанов уставшим голосом.
   Траурная колонна с венками действительно зашевелилась и поползла к могиле, но, пройдя мимо нее, задержалась у самой Кремлевской стены.
   И тут Добрынин увидел, что венки выстраивают на земле прямо под стеной.
   Минуты через три Волчанов и Добрынин прислонили к стене свой венок и пошли по узенькой тропинке к следующим воротам.
   Когда зашли в Кремль, Волчанов с облегчением вздохнул.
   - Ну что, хочешь на поминки? - он посмотрел на Добрынина.
   Павел пожал плечами.
   - Давай лучше в буфете посидим, - сказал Волчанов. - Помянем его сами. Я этих официальных поминок не выношу... - Тут Волчанов перешел на шепот. - Завели тут новый порядок. Представляешь, каждый член ЦК речь об умершем говорит... Да еще не короткую, как раньше было... - И тут генерал развел руками. - Ты бы их послушал! Они, кто бы ни умер здесь, и орлом его назовут, и медведем, и богатырем, ушедшим в другую страну... Чудно! Оно сначала и интересно было, все думал - кто им эти речи пишет, но теперь все так приелось, ведь одно и то же каждый раз, одно и то же...
   - Ну, давай в буфет, - согласился Добрынин. В буфете второго этажа никого не было. Буфетчик даже удивился, увидев их. Видно, думал, что все на поминки пойдут в Георгиевский зал.
   - По двести водки, - заказывал Волчанов. - Два салата из капусты, бутерброды с салом, шесть штук, и бутылку лимонада...
   Сели за столик у окна.
   - Ну что, помянем? - Волчанов взял в руки стакан.
   Помянули. Закусили бутербродами с салом. Волчанов сходил, взял еще водки, но уже по сто.
   - Жалко старика, - просипел, держа стакан в руке, Волчанов. - Надо будет его жену из тюрьмы выпустить... Нехорошо, даже на похороны не попала...
   - А чего она в тюрьме? - удивился Добрынин, и тут вспомнил он, что сам Тверин ему как-то об этом говорил, но ведь это было давно!
   - Да по глупости, я уже не помню, чего она села... Старик так переживал все время, я ему уже сколько раз говорил - подпиши амнистию, и пусть она выйдет - никто, говорил, и не подумает, что ты ради своей жены амнистию объявил. А он: "Никто не подумает, но я ведь коммунист, как я потом на себя в зеркало смотреть буду, даже если никто и не узнает!" Упертый был, как... - и тут Волчанов не договорил, вспомнив, должно быть, что о покойниках плохо не говорят.
   - Да, - Добрынин кивнул. - Надо выпустить...
   - Теперь уж выпустят без всякой амнистии. Мне и так кажется, что она лишнего пересидела, но сам понимаешь, сначала война, потом восстановление... никому до нее дела не было... Сейчас посидим, а потом я тебе одну штуку покажу. Сюрприз, так сказать...
   И Волчанов посмотрел вдруг на друга с хитрецой во взгляде.
   - Тебе понравится, - добавил он.
   Добрынин ел салат и думал о справедливости. Возникло в нем в этот момент сомнение в том, что справедливость в основном существует. Думал он о том, что и сам не был на похоронах Маняши, и даже не знал о ее смерти. Думал о жене Тверина, тоже не приехавшей из тюрьмы на похороны мужа. Понимал Добрынин, что неправильно это. Понимал и поэтому сомневался.
   - Ты чего? - спросил Волчанов. - Еще, может, по сто, да и пойдем?
   Добрынин кивнул.
   Выпили еще по сто. В этот раз за здравие всех живых родственников. Настроение из-за этого тоста у Добрынина улучшилось, подумал он о своей дочери Дарье, живущей теперь со своей семьей в Киеве.
   - Ты мне адрес ее дашь? - спросил он Волчанова. Волчанов сразу понял, о ком его друг спрашивает.
   - Ладно, дам, - пообещал он.
   Подошел к ним вдруг буфетчик, улыбаясь наклонился, прошептал что-то на ухо Волчанову. Генерал тоже улыбнулся.
   - Давай два! - сказал он.
   Буфетчик ушел в подсобку и через минуту вынес оттуда два бумажных килограммовых пакета желтых спелых груш.
   - Пошли! - скомандовал Волчанов народному контролеру.
   Сели в кабинете за стол.
   - Я груши страшно люблю, - признался Волчанов. - С самого детства. Сколько я, помню, их ел. До отвала! Ну давай, наедимся от души!
   Добрынин особых чувств к грушам не питал, но решил друга поддержать. И даже понравилось это Добрынину, не сами груши, а то, что ели они фрукты молча, а значит, была у народного контролера возможность думать о жизни.
   Минут двадцать они ели груши, пока не наелись досыта. Лежала теперь на столе одна-единственная желтобокая Бэра, но ни у Волчанова, ни у Добрынина не было ни сил есть, ни желания.
   Добрынин чувствовал шевеление в животе и боялся, как бы его не стошнило после такого количества фруктов.
   Волчанов икнул, отвернулся. Посмотрел на телефон. Рука его медленно сняла трубку. Набрал номер.
   - Пост? - спросил он. - Кто? Это ты вчера вечером на посту был? Нет? А кто? Сержант Павлюк? Ты разыщи его мне, и пусть сейчас же придет сюда! Ясно?
   Положил трубку и снова икнул.
   Минуты через две в дверь постучали.,
   Зашел тот вчерашний милиционер, который приносил вещмешок. Испуганно посмотрел на Добрынина, потом доложился Волчанову: "Сержант Павлюк по вашему приказанию прибыл!"
   - Ты вот что, - заговорил неожиданно мягко генерал Волчанов. - Ты эту грушу возьми, - он показал на спелую Бэру указательным пальцем правой руки. - Я там на тебя вечером вчера по телефону накричал... Ты ничего такого не думай, я на всех кричу. Не обижаешься?
   - Никак нет!- рявкнул сержант Павлюк.
   - Ну хорошо. Бери грушу и иди!
   Когда милиционер ушел, Волчанов поднялся из-за стола, достал из шкафа военную форму и переоделся.
   - Пойдем, я тебе кое-что покажу, - сказал он с устало-довольной улыбкой на лице. - Помнишь, я тебе сюрприз обещал?
   В Кремле было тихо и безлюдно. Ранний осенний вечер сгущал сумерки, и уже вылупились из потемневшего неба некоторые звезды.
   После такого громкого, заполненного классической музыкой и скорбным голосом Левитана дня вечерняя тишина казалась какой-то нездешней, словно и не по Кремлю шли они, а по дикому, отдаленному от человеческого жилья лесу.
   - Эти, на поминках, еще, наверно, выступают, никто и стопки не выпьет... О, уже почти пришли!
   Впереди среди синих кремлевских елок показался невзрачный одноэтажный домик-сторожка. Краска с деревянной двери облупилась, окна были забиты фанерой.
   Добрынин удивленно оглянулся на Волчанова, но тот только усмехнулся в очередной раз. Потом достал из кармана кителя ключ, открыл двери.
   Вошли. Домик оказался вовсе и не домиком, а входом в подвал: сразу за облупленной дверью начинались аккуратные бетонные ступеньки вниз, и оттуда, из еще не видимого низа, шел непривычный восходящий свет, заставлявший каждую нижнюю ступеньку отбрасывать тень на внутренней стороне двери и потолке. Странное ощущение возникло в Добрынине, словно была это не реальность, а сон.
   - Ну пошли, - поторопил его, оглянувшись, Волчанов. - Пошли!
   Добрынин спускался вниз навстречу свету по чистеньким бетонным ступенькам, вслед за другом, и вдруг, когда ступеньки кончились, под его ногами поплыла красная с черными краями ковровая дорожка.
   От неожиданности Добрынин снова остановился, стало ему неудобно из-за чистоты этой дорожки, он посмотрел назад, думая, что где-то там должен быть половик,, о который можно вытереть ботинки, ведь мало ли на них грязи и пыли. Но никакого половика сзади не было. Дорожка начиналась там, где кончалась, уходила в бетон последняя ступенька.
   - Павлуша! - окликнул Волчанов. - Ну что ты? Устал?
   - Иду, - бормотнул Добрынин и поспешил к ожидавшему его впереди генералу.
   Минуты через три они вошли в узкий длинный зал с блестящими черными стенами. Волчанов остановился.
   - Ну как? - спросил он.
   Добрынин оглянулся по сторонам, но ничего понять не мог.
   - Что как? - переспросил он.
   Генерал взял Добрынина под руку и подвел вплотную к черной стене, и тут народный контролер увидел бесконечные, выбитые в черном граните имена и фамилии. Он прищурился.
   - Мое детище, - сказал с гордостью в голосе Волчанов. - Пятнадцать лет строили... Здесь десятки тысяч фамилий героев, создававших нашу страну. Военные, инженеры, писатели... Пойдем, я тебе тут покажу! Здесь гранитная стена для каждой буквы алфавита... шестнадцать залов. Пойдем в следующий...
   Следующий зал был таким же, как и первый. Волчанов решительно подвел Добрынина к середине левой стены и дотронулся указательным пальцем правой руки до какой-то фамилии. Когда он убрал руку, Добрынин прищурился и прочитал: "Дмитрий ВАПЛАХОВ, народный контролер". Он обернулся, вздохнул тяжело, потом пожал руку Волчанову, крепко пожал руку.
   - Это для истории, - объяснил генерал. - Я так и назвал - "Подвалы Памяти". Сначала думал назвать: "Кремлевские Подвалы Памяти", но и так ведь ясно, раз в Кремле они...
   Из-за яркого света мощных ламп, подвешенных к потолку, у Добрынина зарябило в глазах.
   - Молодец ты, - сказал он взволнованно. - Хорошо сделал...
   - Да, здесь все, - Волчанов был очень доволен, видел он, какое впечатление произвели на его старого друга Подвалы Памяти. - Здесь уже и Тверин, и все, кто вложил свою жизнь в историю Советской страны...
   - Слушай, Тимоха, - заговорил Добрынин. - А как ты узнаешь - кто умер, кто что совершил?
   - Ну, это я не сам узнаю, у меня тут целый отдел организован, я ведь не могу знать обо всех тысячах героев... Но мои ребята все узнают, составляют списки и почти каждый день добавляют фамилии. Это нужное дело.
   - Да, - согласился Добрынин. - А полковник Соколов здесь есть? Он из Сарска, геройски погиб на пожаре...
   - Пошли посмотрим! - предложил Волчанов. Прошли через несколько залов.
   - Вот здесь на букву "С", - Волчанов остановился у черной стены, пробежал взглядом ряды фамилий. - Э-э, - мотнул головой, - тут сотни две Соколовых... имя у него какое?
   Добрынин попытался вспомнить, но не смог. Показалось, что даже и не знал он никогда его имени. Знал только, что был он майором, а потом, когда уже уехал Добрынин из Сарска, стал полковником.
   - Не помню.
   - Наверно, он здесь есть, - сказал Волчанов, - но сам видишь, нелегко разобраться. Ладно, пошли назад, я тебе еще кое-что покажу...
   Непривычно было Добрынину идти по бесконечной красной с черными краями ковровой дорожке, "съедавшей" звук шагов. Тишина, яркий свет и черные мраморные стены создавали атмосферу торжественного испуга, и Добрынину постоянно хотелось обернуться, посмотреть - не крадется ли кто-нибудь следом за ними. И в то же время благоговение перед черным мрамором, испещренным тысячами фамилий, замедляло его шаги. А может, это была усталось и инерция после утренних похорон.
   - Ну вот, - Волчанов опять остановился, пробежал взглядом ряды фамилий. Вверх смотри! Третья фамилия, второй ряд от края.
   Добрынин задрал голову, присмотрелся. Отсчитал нужную фамилию. Прочитал, и тут же в нем все онемело, это была его фамилия, "Павел ДОБРЫНИН, народный контролер". Он перевел ошеломленный взгляд на Волчанова.
   - Так... я ведь еще жив... - проговорил с трудом, находясь в оцепенении.
   - Ну, - выдохнул Волчанов, - знаешь, наш брат сегодня жив, а завтра... Я подумал, что о друзьях я лучше позабочусь сам, пока живой... Моя фамилия здесь тоже есть... Я думал, так лучше...
   Волчанов выжидательно смотрел в глаза Добрынину. Оцепенение у Павла прошло, он подумал немного, потом пожал плечами.
   - Да, - сказал он спокойно. - Наверно, так лучше. Еще раз задрал голову, посмотрел на свою фамилию, потом скользнул взглядом вниз по ряду остальных выбитых в мраморе фамилий и неожиданно остановил это скольжение на надписи "Бемьян ДЕБНЫЙ, кремлевский поэт". Скривил губы, вспомнились слова из прошлого: "Коммунист хороший, но человек очень плохой".
   - Ты знаешь, я тут забавную штуку слышал, - заговорил Волчанов, решивший отвлечь своего друга от возможных тяжелых раздумий. - У американских капиталистов интересная привычка есть: там чем богаче человек, тем хуже он одевается, будто бы под бедного маскируется. И наоборот, те, что победнее, все деньги на одежду тратят, лишь бы про них не подумали, что они бедные. Интересно, да?
   Добрынин кивнул.
   - ...Так преступные элементы уже сообразили в Америке и грабят тех, кто похуже одет... Ну ладно, - Волчанов перешел на серьезный тон, заметив, что Добрынин на рассказ про Америку особого внимания не обратил. - Пойдем, у меня к тебе еще разговор есть... предложение одно...
   Поднялись наверх, вышли из домика. Волчанов закрыл дверь на ключ и проверил ее, несколько раз дернув за ручку.
   Было уже совсем темно, и небо, усыпанное звездами, висело низко, над самым Кремлем.
   - Пошли туда вон, под елку, там скамеечка есть, - предложил генерал.
   Сели на скамейку. Добрынин почувствовал, что стало прохладно.
   - Как ты, Павлуша, насчет важного задания? - полушепотом спросил Волчанов.
   Добрынин не поверил своим ушам. Он пристально посмотрел на друга.
   - Я серьезно, - продолжил Волчанов. - Задание чрезвычайно важное. И, наверно, опасное... ну, ты как?
   - Я готов! - быстро проговорил Добрынин, но голос его прозвучал как-то нервно. Он и сам это заметил и еще раз повторил эти слова, уже спокойным шепотом.
   Мысли Добрынина вернулись в Краснореченск, домой, где жили теперь Таня Ваплахова и Митя. Вернулись, попытались внести сомнения в голову народного контролера. Но Добрынин был тверд. Он решительно отогнал их.
   - Что делать? - спросил он Волчанова.
   - Ну, как на Севере, помнишь? Надо будет поехать в один закрытый отдаленный городок и провести там важное расследование... Я тебе здесь объяснять ничего не буду. Если твердо решил - задание получишь на месте, а я организую самолет для тебя. Ну как?
   - Поеду, - сказал Добрынин.
   - Отлично, - Волчанов был очень доволен. - Я ведь никому так, как тебе, не доверяю. А наших посылать нет смысла - каждому дураку видно, кто они и откуда. Ну пойдем, переночуем в кабинете, а утром на аэродром!
   Добрынин расстелил одолженный генералом матрац, улегся и сразу заснул, усталый и счастливый.
   Генерал Волчанов еще долго сидел за столом, звонил кому-то, выходил из кабинета и возвращался. Но часам к трем и он улегся на полу рядом со своим старинным другом.
   Проснулись в семь. Сходили в дежурный буфет на четвертый этаж, выпили чаю, съели по вареному яйцу и по тарелке овсяной каши на молоке.
   Машина уже ждала внизу. Добрынин взял вещмешок, забросил на плечо.
   - Как самочувствие? - спросил уже на улице Волчанов.
   - Хорошее.
   - Тогда вперед! Сделаешь дело, - Волчанов понизил голос, - помогу тебе в Киев съездить... к дочери...
   Черный "ЗИЛ" уже выезжал из Кремля, когда Добрынин попросил на минутку остановиться.
   Он вышел и, пока машина ждала, сходил на могилу Тверина, постоял там немного. Опять вспомнился ему рассказ "Ленин и Тверин" - и приятная мысль согрела душу - ведь ехал он сейчас на задание, а значит, в чем-то продолжал дело Ленина-Тверина.
   Подошел Волчанов.
   - Павлуша, - сказал он, - надо ехать. Самолет ждет.
   Добрынин кивнул.
   - Знаешь, посади на его могиле березку, все-таки он был русским человеком, - говорил он по дороге Волчанову. - Обязательно посади...
   Волчанов пообещал.
   Ехали по Москве удивительно долго. Проезжали новостройки.
   Добрынин вспоминал, как это было много лет назад, и воображал себе, что вот сейчас выезжает он на поле, видит полосатую будку с сачком ветроопределителя на крыше. А летчик сидит в будке, пьет чай и ждет его, единственного пассажира.
   Но в этот раз все было по-другому. Машина въехала в открытые железные ворота, охраняемые солдатами. Потом мимо пронеслись несколько огромных антенн и радарных установок.
   Наконец машина остановилась. Вышли. Метрах в пятидесяти стояли зеленые с красными звездами на крыльях самолеты, стояли в ряд.
   Подбежал к Волчанову молодой офицер, что-то сказал и побежал к самолетам.
   - Да, Павлуша, - окликнул Волчанов народного контролера. - Вот, возьми. То, что я обещал!
   Добрынин принял в руки перевязанный бечевкой пакет. Посмотрел вопросительно на старого друга.
   - Там перевод "кожаной книги" и то, что Тверин просил передать тебе перед смертью... Ты ведь летать любишь? - спросил вдруг Волчанов, увидев идущего к ним летчика.
   - Да, - признался Добрынин.
   - Я так и думал. Туда ведь можно было и на поезде ехать, а потом на машине, но что я, для тебя самолет жалеть буду? А?
   Летчик подошел, доложил Волчанову о готовности.
   - Ну давай, до встречи! - обернулся генерал к Добрынину. - Дай Бог, будем живы - еще увидимся.
   Обнялись они крепко. Постояли так, обнявшись, минуту или две. Потом Волчанов похлопал Добрынина по плечу.
   - Давай, Паша! До встречи!
   И пошел Добрынин следом за летчиком к стоянке самолетов. Пошел, неся на плече вещмешок, а в руке - пакет. Летчик шел быстро, и Добрынин едва за ним поспевал. Не хватало дыхания, но он, сцепив зубы, старался идти быстрее.
   Волчанов долго смотрел ему вслед. Взгляд его был грустен и задумчив.
   - Товарищ генерал-лейтенант, - подошел к нему шофер. - Через час совещание...
   - Да, иду... - не оборачиваясь, сказал Волчанов. "Увидимся ли еще?" думал он, глядя в ту сторону, куда ушел Добрынин.
   Взревел двигателями один из самолетов на стоянке.
   Выкатился из ряда.
   - Ну, в добрый путь! - прошептал Волчанов и сел в машину.
   Шофер посмотрел на часы. Видно, нервничал.
   - Не бойся, - сказал ему Волчанов. - Опоздаем, так опоздаем. Не на рыбалку ездили!
   "ЗИЛ" развернулся и, набирая скорость, выехал из железных ворот военного аэродрома.
   Над проснувшейся Москвой поднималось красноватое осеннее солнце.
   Глава 29
   Когда пригрело весеннее солнце и ушел на речное дно еще зимою вмороженный в лед бригадир строителей, задумались оставшиеся новопалестиняне о том, что пришло уже время похоронить Архипку-Степана и Захара. Задумались и долго решать не стали - вырыли могилу одну на двоих внизу в начале поля, опустили их туда без гробов, но в холст и в старые шинели завернутых. Землей засыпали, и только потом вышел вперед горбун-счетовод, окинул взглядом оставшихся новопалестинян, сглотнул слюну от горечи - ведь стояло вокруг него и могилы не больше двадцати человек, а в его амбарной книге за прошлый год больше двух сотен имен записано было! - и сказал:
   - Ну вот, дорогие наши товарищи, сегодня хороним мы умерших по своему и не по своему желанию еще зимою друзей наших Архипку-Степана и Захара. Были они люди верные и трудолюбивые, таких среди нас теперь и не осталось вовсе. И, если по правде, до слез мне жалко и обидно, что как-то не так пошло у нас тут... Ведь построили мы счастье своими руками, а сберечь его не смогли. Может, еще выйдет что-то, если все вместе мы за сев возьмемся...
   Ангел слушал горбуна, и делалось ему, несмотря на весеннее солнце, холодно, ведь говорил счетовод так, будто ни в кого из стоявших рядом не верил. Бросил ангел взгляд на учительницу Катю, увидел, как сбежала по ее щеке слеза, и увидел, что и Полуботкин Демид, стоявший в двух шагах от нее, тоже за ней наблюдает. А горбун-счетовод тем временем запнулся на полуслове, постоял молча и назад шагнул, так и не договорив какую-то свою мысль. Постояв пару минут, стали расходиться новопалестиняне. Ангел тоже отошел, увидел, как за всем происходящим наблюдает со стороны однорукий Петр. Хотел было подойти к нему, но что-то остановило. А может, просто надоело ангелу взаимное тяжелое молчание, возникавшее между ними всякий раз, когда встречались они после смерти Захара.
   Постоял ангел, на солнце посмотрел, на зеленеющую под его лучами землю. Походил по краю поля, время от времени бросая взгляд на свежую могилу. И подумалось ему, что хоронили они в этот день не Архипку-Степана и Захара, а сами Новые Палестины, все мечты о таком месте, где только по справедливости живут. Хоронили и ту звезду, следуя за которой пришли они когда-то на этот холм, звезду, сорвавшуюся с неба за ночь до их прихода. А может быть, именно из-за ее падения не получилось у них построить общее счастье? Может, не туда они при шли, и в этом кроется причина такого страшного и не дающего доброй надежды конца Новых Палестин? Хотя, может, это еще не конец?
   Дул легкий теплый ветерок, шевелил русые волосы на голове ангела, привносил в воздух какую-то нездешнюю свежесть. А ангел все ходил и ходил, пережидая день. А когда опустился на холм вечер, задрал ангел голову вверх и стал рассматривать проклевывавшиеся на темнеющем небе звезды. Смотрел и думал: "За какой из них идти надо, чтобы прийти в страну счастья и справедливости?"
   Уже горели эти звезды ярко, будто мелко нарубленное солнце, а ангел все смотрел на них и смотрел. И так прошла половина ночи. И почувствовал ангел усталость, вернулся в человеческий коровник, лег на свою лавку и заснул сразу.
   А когда проснулся, увидел, что на соседней давно пустующей лавке сидит горбун и на него смотрит.
   - Доброе утро, - сказал ангел.
   Горбун молча кивнул. Вздохнул, потом сказал:
   - Ушли все. Мы теперь одни тут остались.
   - А Катя? - вырвалось у ангела.
   - Ушла, - заторможенно ответил горбун. - С Демидом Полуботкиным ушла, но эта хоть по-людски, попрощалась...
   Ангел встал с лавки, посмотрел на огромный пустой коровник, когда-то кипевший десятками жизней. Увидел чуть поодаль у печки Васю-горбунка, сына счетовода.
   - И что теперь? Счетовод пожал плечами.
   - Мы, пожалуй, до зимы останемся. Запасов тут много, огород посадим. А ты как знаешь...
   - А Петр? - вспомнил вдруг ангел. - Тоже ушел?
   - Однорукий, что ли? Нет, остался он. Куда ему идти?
   Понял ангел, что вчерашние мысли превратились в это утро в явь, умерли Новые Палестины, и надо было уходить отсюда. Надо было сказать об этом горбуну, но тогда ангел уподобится всем остальным, тайком и в открытую сбежавшим отсюда, всем остальным, не смогшим построить свое общее настоящее счастье.
   Видно, понял горбун мысли ангела и без слов. - Ты, перед тем, как уходить будешь, по-людски попрощайся! - попросил он. Ангел кивнул.
   Глава 30
   Не прошло и недели, как пришел однажды утром солдат Вася с большущим посуточным судком. Сказал, что комендант Кремля лично ему этот судок в руки передал и еще передал новенький набор, в который входили вилка, нож и три ложки разных размеров.
   Ели в то утро до отвала, даже пришлось от лыжной прогулки отказаться - так наелись.
   Зато после прочтения нескольких пришедших писем разговор завязался интересный, о будущем. Мечтали все втроем, и даже Банову это понравилось.
   После такого же сытного обеда решили они заняться изготовлением елочных игрушек - как-никак, по словам солдата Васи, Новый год наступал через два дня.
   Взяли множество конвертов и писем, тех, что без дела лежали у старика в шалаше, и начали вырезать из них ножами разные фигурки, чтобы потом на елку повесить.
   В перерыве, чтобы дать рукам от ножей отдохнуть, елку выбрали - маленькую, аккуратную, росшую как раз между шалашами старика и Банова с Кларой.
   Вечером за ужином Вася спросил у Эква-Пырися, что бы тот хотел от него в подарок получить.
   Старик сразу про газеты вспомнил, стал просить Васю подарить ему несколько последних номеров "Правды". Но Вася опять отказался.
   - И чего вы так к газетам? - удивился он огорченным голосом. - Я думал печенье в солдатском ларьке купить для вас или зубную пасту...
   - Ну ничего, ничего, Вася! - стал успокаивать солдата Банов. - Ты мне печенья принеси... И, может быть, сообразишь чего-нибудь к нашему новогоднему столу? Может, где свечи раздобудешь или еще что-нибудь?
   На следующий день к обеду елочка стояла уже украшенная доброй сотней бумажных фигурок, наколотых на иголки или на тонкие веточки.
   Вася кроме судка с обедом принес и вытащил из карманов три больших свечи. Но, по всей видимости, было это еще не все, потому что он продолжал улыбаться и бросать на всех хитроватые взгляды.
   - Ну что, Вася, - заговорил с ним потом старик. - Придешь к нам в гости Новый год отмечать?
   - Нет, -товарищ Ленин, у нас будет в казарме стол накрыт, лимонад обещали. А кроме того - нельзя мне. Зато тут у меня для вашего стола... кое-что есть...
   И расстегнул солдат шинель, стал под гимнастеркой копошиться, вытаскивать что-то из галифе.
   Все трое наблюдали за ним внимательно.
   Наконец выпрямился солдат, и в руках у него оказалась большая синяя грелка. Он протянул ее старику.
   - Что это? - спросил Эква-Пырись.
   - А вы понюхайте! - предложил солдат. Старик взял грелку в руки, открутил резиновую пробку и осторожно понюхал. Тут же чихнул и нос почесал.