Страница:
— Но, папа, я не хотел ничего дурного.
— Помолчи, сын. Ты что, не понимаешь, что затронул воистину космические силы? Нет, этот вопрос решен окончательно.
«И не только космические, — подумал Годфри. — Зная, в чем дело…» Первой мыслью было напомнить отцу о его подружке там, в 2035-м году. Это, пожалуй, заставит его понять, что его сын не так уж и глуп. Но отец выглядел так грозно, что Годфри не решился что-либо сказать.
И почему отец ведет себя так застенчиво? Раньше Годфри как-то не задумывался об этом. Но побывав в 1985-м году, набравшись там кое-какого жизненного опыта, он считал поведение отца недостойным. Но увы, это был 1866-й а не 1985-й год!
— Да, папа, — согласился Годфри и вышел из кабинета.
«Это конец всему, — подумал он, закрывая за собой дверь. — Теперь мне не видать Мелинды — я намертво прирос к своему 1866 году».
Годфри вдруг почувствовал, что на сердце лег тяжелый камень. На душе стало тяжело и тоскливо.
Но и у отца были свои проблемы. Наладив машину, он в тот же вечер отправился в 2035-й год, к Долорес. Подходя к дому, он заметил что-то неладное: входная дверь была выкрашена в какие-то странные эклектические тона: бежевый и голубой.
«Едва ли это во вкусе Долорес, — подумал отец, — хотя, у нее такая изменчивая натура».
Но когда дверь открыла какая-то карга с волосами, выкрашенными в ярко-зеленый цвет, он понял: случилось что-то очень серьезное. Не слушая старуху, которая взялась проклинать коммивояжеров и прочих праздношатающихся, отец повернулся и отправился обратно в 1866 год. Он засел в лаборатории с бутылкой виски и принялся рассуждать.
Случилось что-то непредвиденное. И виновник всему — его родной сын! Конечно, это он сломал машину времени, расстроив какой-нибудь узел. Несомненно, он явный дегенерат, и ему место только на флоте. Отец позвонил служанке.
— Пришлите ко мне Годфри… нет, не сюда, а в кабинет.
Вдруг он застыл на полушаге, его ошпарила внезапная догадка. Ведь аппарат превосходно работал вчера вечером. Вернувшись от Долорес, он всю ночь проработал в лаборатории. Значит, Годфри тут не причем, он просто физически не мог подойти к аппарату и сломать его.
Смутное предположение о том, что случилось на самом деле, оформилось у него в голове, и в этот момент в дверь постучали.
— Войдите, — ответил отец.
— Ты звал меня, отец? — спросил Годфри.
«Надо быть с ним помягче. Он должен знать, в чем дело», — подумал отец.
— Садитесь, — велел он.
Годфри сел на краешек кресла. Поведение отца было совершенно необычным, даже подозрительным. Юноша насторожился.
— А теперь расскажи-ка, чем ты занимался там, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году?
Так и есть! Он обо всем догадался или откуда-то знает. Все пропало, у него отняли Мелинду навсегда. Ну что ж, он расскажет отцу все и о ней, и о ее болезни. И если отец начнет читать мораль о том, как нужно себя вести, он напомнит ему, что он видел через окно, впервые попав в 2035-й год. А если отец все же его отправит в морскую школу, то он уж обязательно напомнит ему об этом. Теперь ему нечего терять.
Годфри рассказал отцу о том, что он делал в 1985-м, без утайки, нисколько не беспокоясь о том, что тот усомнится в количестве визитов. Но отец, похоже, ничего не заметил. Годфри ужасно удивился, когда отец спросил, как зовут девушку.
— Мелинда — ответил он.
— А фамилия?
— Блэккет.
С отцом что-то случилось, видит бог. Он сидел и задумчиво крутил прядь волос, что безошибочно обличало сильное волнение. Эта девочка была бабкой Долорес по женской линии. Долорес не раз упоминала о ее несравненной красоте. Значит, запретив сыну встречаться с Мелиндой, он сам зачеркнет будущее рождение Долорес. Неужели такое возможно? Неужели это значит, что… Он взглянул на сына. Тот безучастно смотрел в окно, на лице была написана сама невинность. Надо бы было спросить Долорес, но это было невозможно, потому что ее пока не существовало. Но неужели это правда? Ошеломленный внезапной догадкой, он понял, что все теперь зависит от того, делал его сын это или не делал… Он должен был знать все, причем немедленно.
Теоретически возможно, но практически, да еще при таких сложных обстоятельствах, как путешествие во времени, это совсем другое дело.
— Годфри, мальчик мой, я, пожалуй, был слишком строг к тебе. Страсть к приключениям нельзя убивать, особенно в юном возрасте. Я думаю, ты можешь навестить свою Мелинду. Пойдем в лабораторию.
Как во сне, Годфри поплелся за отцом. Но это был не сон. Именно отец включил прибор и сказал:
— На этот раз у тебя не более пяти минут, понимаешь?
Годфри не мог даже предположить, что могло так круто изменить поведение отца и так странно изменить его решение. Пять минут — это совсем мало, почти ничего. Но всего пять минут назад он считал Мелинду потерянной навсегда. Это было просто невозможно: выбросить Мелинду из головы, из сердца. Но он сказал себе, что это лишь временная разлука, и вскоре все будет в порядке. Он даже попробовал поверить в это.
Недоумевая, зачем он нужен отцу во второй раз, Годфри подошел к кабинету. Все еще под впечатлением встречи с Мелиндой, он остался ждать отца здесь. Странное чувство охватило его. Он не мог объяснить себе, зачем и почему, но ему казалось, что он очень… нужен… отцу.
Отец набрал на пульте 2035 и отправился в будущее. Увидев знакомую дверь, окрашенную в бледно-желтый цвет, он с облегчением вздохнул. Дверь открыла Долорес.
— Входи, входи, мой храбрый путешественник во времени, — улыбнулась она. — О, боже, что-нибудь случилось? Ты так странно выглядишь, милый.
— Долорес, милая, — сказал он, сжимая ее руку в своих огромных ладонях. Однажды она призналась, что это ей очень нравится. — Скажи, пожалуйста, кто был твой дедушка?
Улыбка сошла с прекрасных губ.
— Ты пришел только затем, чтобы спросить меня об этом?
— Ну, Долорес, будь умницей, — он опустился на колени. Ради Бога, скажи, как звали дедушку?
— Какой ты смешной! Его звали Том Джеймс.
— Извини, милая, но… это действительно был твой дедушка?
— Конечно, Сирил, как только тебе не стыдно. Я уже слышу, как моя бедная бабушка переворачивается в гробу. Ладно уж, прощаю тебя. Как я уже говорила, бабушка Мелинда была женщиной божественной красоты. Она вполне могла переспать с кем угодно, ну, то есть с тем, кто ей понравился. По сути, Том Джеймс влюбился в бабушку без памяти. Он был знаменитым космонавтом. Они провели медовый месяц то ли на Фобосе, то ли где-то еще, а моя мама родилась через три месяца после их возвращения на Землю.
— Спасибо, спасибо, моя дорогая, ты не представляешь, какой камень сняла с моей души.
Долорес снова засмеялась своим чудесным смехом.
— Какой ты все же забавный и непредсказуемый, наверное, таков и мир, в котором ты живешь. — Она взяла его за лацканы. — Я достала стереозаписи немыслимо старых вальсов. Чтобы найти их, я перевернула вверх дном весь магазин, и у нас будет чудесный вечер.
— Извини, моя хорошая, но мне нужно уходить. Это связано с путешествием во времени. Но я приду попозже. Пожалуйста, не сердись, пойми меня правильно.
Долорес надула губки. Как она была прекрасна! Затем, улыбаясь, прошептала:
— Конечно, милый. Путешествие во времени трудно само по себе. Ясно, что могут возникнуть и затруднения, но ты же у меня умный. Правда, я не понимаю, какая может быть связь между моей бабушкой и путешествием во времени? Это слишком сложно для меня, но раз ты так говоришь, я тебе верю.
— Ты просто чудо, Долорес. В следующий раз мы будем танцевать всю ночь.
— Ну, хорошо. А теперь поцелуй меня…
Отец вернулся в свой кабинет, но проблема была решена только наполовину.
— Чем, ты говорил, болела Мелинда, то есть, будет болеть? — спросил он сына.
— Они там называют это неврозом. Мелинда говорила, что это очень тяжелое заболевание. Похоже на упадок сил. Что-то похожее было у тети Агаты.
— А… у тети Агаты… — отец задумался. Объясняло ли это что-нибудь?
Девочка болела. С появлением Годфри болезнь пошла на убыль. Если бы Годфри не появился, девочка никогда бы не поправилась, не стала бы красавицей и не вышла бы замуж за космонавта… Нет… что-то здесь не сходится.
Он ведь встретил Долорес раньше, чем Годфри узнал о машине. Сын никак не мог повлиять на эту встречу. Он познакомился с Долорес, когда впервые запустил машину. Помнится, у него были грандиозные планы изучения прошлого и будущего, но когда появилась Долорес, они отступили на второй план… Он с трудом заставил себя оторваться от приятных воспоминаний, усилием воли вернул свои мысли к делу.
Значит, присутствие Годфри было не единственным условием выздоровления Мелинды. Все слишком запутано. Наверное, во времени может существовать бесконечное множество миров, возникающих как следствие бесконечности человеческого выбора.
Значит, в одном из этих миров существовала Долорес, и, конечно, существовал тот мир, где ее не было… Да… в дальнейшем ему придется основательно разобраться в топологии перемещения по временным линиям.
Вдруг неожиданная мысль ошарашила его. Ведь Мелинда должна будет поправиться и без вмешательства Годфри. Но если уж он появился, раз уж он разбудил в девочке интерес к жизни все может кончиться трагически, если Годфри не сможет встречаться с девочкой.
Запретив ему пользоваться машиной времени, он тем самым разорвет определенную линию судьбы: выздоровление Мелинды, ее замужество и, в конечном итоге, рождение Долорес. Все это приведет к тому, что дверь ему откроет не Долорес, а какая-то карга с крашеными волосами.
Его передернуло. Но откуда он мог знать, что все произойдет именно так? Можно было бы сейчас отправиться в 1985 год и посмотреть на все своими глазами, но ситуация сложилась слишком деликатная, поэтому, наверное, не стоит. Сейчас он был уверен, что вернул Долорес. Но рисковать больше нельзя, так можно потерять ее навсегда.
Почувствовав взгляд сына, отец поднял глаза. Он как бы заново открыл его для себя. В конце концов, этот клоун мог помочь одинокой девочке. Но все же не верилось, что, увидев Годфри однажды, она могла зачахнуть, если бы он исчез навсегда.
Сын был весь в отца. Он смутно догадывался о том, что от него зависит нечто очень важное. И как долго все это будет продолжаться — неизвестно.
Есть два выхода из положения.
Например, он может отправиться в будущее и остаться там навсегда.
Он сразу же отбросил эту мысль. В его возрасте человек может отказаться от многого, но не от главного же.
Отец положил руку на плечо сына.
— Годфри, мальчик мой, я, пожалуй, слишком долго считал тебя ребенком. Мы все имеем свои обязанности друг перед другом. Я думаю, уж если ты принес счастье в жизнь бедной девочки… было бы бесчеловечно отнять его у нее. Творящие добро должны творить его дальше, а не передоверять другим. Ты уже взрослый и поэтому, — отец полез в карман, — вполне можешь владеть ключом от лаборатории. Я составлю расписание, чтобы ты знал, когда машина будет в твоем распоряжении.
Дрожащей от волнения рукой Годфри взял ключ и молча направился к двери, едва сдерживая бурное ликование.
— Да… Годфри…
— Что, папа?..
— Что бы ни случилось, постарайся не терять его…
Пер. с англ. П. Зотова
Герберт Франке
ЗЕРКАЛО
Часто обычные вещи напоминают нам о таинственных явлениях. Может быть, мир симметричен? Это одна из проблем современной физики. А в повседневной жизни этот вопрос задает зеркало. Вероятно, в этом вопросе берут начало многие суеверия, которые связаны с зеркалами. С зеркалами, вводящими нас в фантастический «перевернутый» мир.
Зеркало всегда казалось мне чем-то неестественным. Я не мог вынести человека, который одновременно был и не был мною. Я вижу недоумение на твоем лице. Понимаю тебя. Зачем возвращаться к этой старой истории? Но, собственно, почему бы и нет? Однако я не хотел бы, чтобы ты считал меня чудаком.
Тогда я долго жил в доме родителей моей невесты. Да-да, у меня тоже когда-то была невеста. Как ты знаешь, мой отец был известным гамбургским купцом. Он усиленно добивался, чтобы Элеонора стала моей женой, и мы были помолвлены прежде, чем успели хорошо узнать друг друга. Я полюбил ее по-настоящему только во время моего пребывания у них в Любеке. Она оказалась нежной и боязливой, как птица. Ее нужно было оберегать, как хрупкий фарфор.
Вскоре я заметил, что ее сильно мучает какое-то обстоятельство. Принадлежащий ее родителям большой темный дом, окна которого были задрапированы шелковыми портьерами, а полы устланы персидскими коврами, заглушающими любые звуки, казалось, скрывал какие-то мрачные тайны, хранящиеся с молчаливым страданием. Это было явно неподходящее место для молодой девушки, которая имела право на радости жизни. Невольно приходило желание распахнуть вечно закрытые окна и впустить свежее дыхание сюда, в комнаты этого дома, коридоры, увешанные картинами и часами и уставленные вазами.
В доме Элеоноры было зеркало. Оно стояло в конце коридора на втором этаже и занимало почти всю стену. Поднимаясь по ступеням и в полумраке направляясь в столовую, не сразу можно было заметить, что глухую стену занимает зеркало. Всегда создавалось впечатление, что кто-то выходит вам навстречу, и только через мгновение можно было распознать себя в этом фантастическом двойнике, выходящем из перевернутого королевства, спрятанного за посеребренным стеклом. Это зеркало уже сыграло один раз определенную роль в истории семьи Элеоноры. Рассказывали, что одна из прабабок Элеоноры, снедаемая печалью, однажды исчезла в зеркале и уже никогда не вернулась назад. Но об этом я узнал позже.
Что я говорил? Ах да, о беспокойстве, которое мучило Элеонору… В конце концов я узнал, что было его причиной.
Ты знаешь, насколько религиозны были старые купеческие семьи. Элеонора тоже получила суровое религиозное воспитание, хотя я и не заметил этого даже тогда, когда во время моего пребывания в ее доме мы стали так близки друг другу. Однако я чувствовал, что что-то препятствует нашему счастью. Поэтому я все сильнее настаивал, чтобы Элеонора открылась мне во всем. Наконец, она поддалась моим просьбам и уговорам.
Будучи ребенком, она болела воспалением мозговой оболочки. Болезнь протекала так тяжело, что врачи перестали даже ее лечить. Тогда мать Элеоноры поклялась, что отдаст дочь в монастырь, если она выздоровеет. Свершилось чудо, Элеонора выздоровела.
Многие годы никто не думал о той клятве, но во время нашей помолвки мать напомнила о ней.
— Я должна уйти в монастырь, — говорила моя невеста, всхлипывая и прижимаясь ко мне. — Но с тех пор, как пришел ты, я знаю, что никогда этого не сделаю!
Я старался успокоить ее. В определенной мере мне это удалось, но время от времени ее тревога снова оживала.
Я считал, что только наше супружество было в состоянии рассеять ее страхи, поэтому настаивал на окончательном определении срока свадьбы. Вскоре я добился своего.
В течение периода, предвосхищавшего торжество, которое, как мы решили, должно было состояться в узком семейном кругу, Элеонора была еще более тихой и задумчивой, чем обычно. Я наблюдал за ней со все более возрастающим беспокойством и ничего не мог поделать. Именно тогда она и рассказала мне семейное предание о зеркале. Однажды я застал ее перед ним. Она стояла, погруженная в свои мысли, и пальцем дотрагивалась до блестящей поверхности стекла. Она говорила: «Не надо сомневаться. Нужно смело пройти в ворота королевства, которое скрывается за зеркалом».
О, если бы я серьезно воспринял ее слова! В день свадьбы мы находились в зале вместе с родителями моей невесты и другими гостями, ожидая Элеонору. Вдруг мы услышали громкий и ужасный звон разбивающегося зеркала. Я выбежал в коридор и нашел там Элеонору. Она лежала с закрытыми глазами перед рамой, в которой еще. торчали острые осколки стекла, множество их было рассыпано по полу. Белое платье моей невесты было покрыто пятнами крови, которая текла из многочисленных ран на ее теле…
Мы внесли ее в комнату и попробовали остановить кровь. В конце концов это нам удалось, но Элеонора все еще не приходила в себя. Три дня врачи не покидали дом. Только через неделю Элеонора пришла в себя. Однако, она ничего не помнила из своего прошлого. Когда я старался пробудить в ней воспоминания о нашей любви, она с удивлением смотрела на меня.
Как ты знаешь, мы так и не стали мужем и женой. И хорошо, поскольку это была уже не моя Элеонора. Это было чужое, противоестественное существо, которое пришло к нам с другой стороны зеркала. Настоящая Элеонора живет сейчас в мире, из которого пришла эта женщина, и не может вернуться к нам. Иногда я встречался с ее отцом. Как и раньше, я часами просиживал перед зеркалом. Тогда она неожиданно появлялась в нем и с грустью смотрела на меня. Потом я выбросил из дома все зеркала.
Ты считаешь, что это мне пригрезилось? О нет, мой дорогой. Я могу привести тебе доказательство моей правоты. Дело в том, что Элеонора, как и все, писала правой рукой, и сердце у нее было слева. У девушки, которую я нашел в коридоре, сердце было справа, и писала она левой рукой.
Пер. с нем. В. Полуэктова
ПОСАДКА
ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ
СПАСЕНИЕ
— Помолчи, сын. Ты что, не понимаешь, что затронул воистину космические силы? Нет, этот вопрос решен окончательно.
«И не только космические, — подумал Годфри. — Зная, в чем дело…» Первой мыслью было напомнить отцу о его подружке там, в 2035-м году. Это, пожалуй, заставит его понять, что его сын не так уж и глуп. Но отец выглядел так грозно, что Годфри не решился что-либо сказать.
И почему отец ведет себя так застенчиво? Раньше Годфри как-то не задумывался об этом. Но побывав в 1985-м году, набравшись там кое-какого жизненного опыта, он считал поведение отца недостойным. Но увы, это был 1866-й а не 1985-й год!
— Да, папа, — согласился Годфри и вышел из кабинета.
«Это конец всему, — подумал он, закрывая за собой дверь. — Теперь мне не видать Мелинды — я намертво прирос к своему 1866 году».
Годфри вдруг почувствовал, что на сердце лег тяжелый камень. На душе стало тяжело и тоскливо.
Но и у отца были свои проблемы. Наладив машину, он в тот же вечер отправился в 2035-й год, к Долорес. Подходя к дому, он заметил что-то неладное: входная дверь была выкрашена в какие-то странные эклектические тона: бежевый и голубой.
«Едва ли это во вкусе Долорес, — подумал отец, — хотя, у нее такая изменчивая натура».
Но когда дверь открыла какая-то карга с волосами, выкрашенными в ярко-зеленый цвет, он понял: случилось что-то очень серьезное. Не слушая старуху, которая взялась проклинать коммивояжеров и прочих праздношатающихся, отец повернулся и отправился обратно в 1866 год. Он засел в лаборатории с бутылкой виски и принялся рассуждать.
Случилось что-то непредвиденное. И виновник всему — его родной сын! Конечно, это он сломал машину времени, расстроив какой-нибудь узел. Несомненно, он явный дегенерат, и ему место только на флоте. Отец позвонил служанке.
— Пришлите ко мне Годфри… нет, не сюда, а в кабинет.
Вдруг он застыл на полушаге, его ошпарила внезапная догадка. Ведь аппарат превосходно работал вчера вечером. Вернувшись от Долорес, он всю ночь проработал в лаборатории. Значит, Годфри тут не причем, он просто физически не мог подойти к аппарату и сломать его.
Смутное предположение о том, что случилось на самом деле, оформилось у него в голове, и в этот момент в дверь постучали.
— Войдите, — ответил отец.
— Ты звал меня, отец? — спросил Годфри.
«Надо быть с ним помягче. Он должен знать, в чем дело», — подумал отец.
— Садитесь, — велел он.
Годфри сел на краешек кресла. Поведение отца было совершенно необычным, даже подозрительным. Юноша насторожился.
— А теперь расскажи-ка, чем ты занимался там, в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году?
Так и есть! Он обо всем догадался или откуда-то знает. Все пропало, у него отняли Мелинду навсегда. Ну что ж, он расскажет отцу все и о ней, и о ее болезни. И если отец начнет читать мораль о том, как нужно себя вести, он напомнит ему, что он видел через окно, впервые попав в 2035-й год. А если отец все же его отправит в морскую школу, то он уж обязательно напомнит ему об этом. Теперь ему нечего терять.
Годфри рассказал отцу о том, что он делал в 1985-м, без утайки, нисколько не беспокоясь о том, что тот усомнится в количестве визитов. Но отец, похоже, ничего не заметил. Годфри ужасно удивился, когда отец спросил, как зовут девушку.
— Мелинда — ответил он.
— А фамилия?
— Блэккет.
С отцом что-то случилось, видит бог. Он сидел и задумчиво крутил прядь волос, что безошибочно обличало сильное волнение. Эта девочка была бабкой Долорес по женской линии. Долорес не раз упоминала о ее несравненной красоте. Значит, запретив сыну встречаться с Мелиндой, он сам зачеркнет будущее рождение Долорес. Неужели такое возможно? Неужели это значит, что… Он взглянул на сына. Тот безучастно смотрел в окно, на лице была написана сама невинность. Надо бы было спросить Долорес, но это было невозможно, потому что ее пока не существовало. Но неужели это правда? Ошеломленный внезапной догадкой, он понял, что все теперь зависит от того, делал его сын это или не делал… Он должен был знать все, причем немедленно.
Теоретически возможно, но практически, да еще при таких сложных обстоятельствах, как путешествие во времени, это совсем другое дело.
— Годфри, мальчик мой, я, пожалуй, был слишком строг к тебе. Страсть к приключениям нельзя убивать, особенно в юном возрасте. Я думаю, ты можешь навестить свою Мелинду. Пойдем в лабораторию.
Как во сне, Годфри поплелся за отцом. Но это был не сон. Именно отец включил прибор и сказал:
— На этот раз у тебя не более пяти минут, понимаешь?
Годфри не мог даже предположить, что могло так круто изменить поведение отца и так странно изменить его решение. Пять минут — это совсем мало, почти ничего. Но всего пять минут назад он считал Мелинду потерянной навсегда. Это было просто невозможно: выбросить Мелинду из головы, из сердца. Но он сказал себе, что это лишь временная разлука, и вскоре все будет в порядке. Он даже попробовал поверить в это.
Недоумевая, зачем он нужен отцу во второй раз, Годфри подошел к кабинету. Все еще под впечатлением встречи с Мелиндой, он остался ждать отца здесь. Странное чувство охватило его. Он не мог объяснить себе, зачем и почему, но ему казалось, что он очень… нужен… отцу.
Отец набрал на пульте 2035 и отправился в будущее. Увидев знакомую дверь, окрашенную в бледно-желтый цвет, он с облегчением вздохнул. Дверь открыла Долорес.
— Входи, входи, мой храбрый путешественник во времени, — улыбнулась она. — О, боже, что-нибудь случилось? Ты так странно выглядишь, милый.
— Долорес, милая, — сказал он, сжимая ее руку в своих огромных ладонях. Однажды она призналась, что это ей очень нравится. — Скажи, пожалуйста, кто был твой дедушка?
Улыбка сошла с прекрасных губ.
— Ты пришел только затем, чтобы спросить меня об этом?
— Ну, Долорес, будь умницей, — он опустился на колени. Ради Бога, скажи, как звали дедушку?
— Какой ты смешной! Его звали Том Джеймс.
— Извини, милая, но… это действительно был твой дедушка?
— Конечно, Сирил, как только тебе не стыдно. Я уже слышу, как моя бедная бабушка переворачивается в гробу. Ладно уж, прощаю тебя. Как я уже говорила, бабушка Мелинда была женщиной божественной красоты. Она вполне могла переспать с кем угодно, ну, то есть с тем, кто ей понравился. По сути, Том Джеймс влюбился в бабушку без памяти. Он был знаменитым космонавтом. Они провели медовый месяц то ли на Фобосе, то ли где-то еще, а моя мама родилась через три месяца после их возвращения на Землю.
— Спасибо, спасибо, моя дорогая, ты не представляешь, какой камень сняла с моей души.
Долорес снова засмеялась своим чудесным смехом.
— Какой ты все же забавный и непредсказуемый, наверное, таков и мир, в котором ты живешь. — Она взяла его за лацканы. — Я достала стереозаписи немыслимо старых вальсов. Чтобы найти их, я перевернула вверх дном весь магазин, и у нас будет чудесный вечер.
— Извини, моя хорошая, но мне нужно уходить. Это связано с путешествием во времени. Но я приду попозже. Пожалуйста, не сердись, пойми меня правильно.
Долорес надула губки. Как она была прекрасна! Затем, улыбаясь, прошептала:
— Конечно, милый. Путешествие во времени трудно само по себе. Ясно, что могут возникнуть и затруднения, но ты же у меня умный. Правда, я не понимаю, какая может быть связь между моей бабушкой и путешествием во времени? Это слишком сложно для меня, но раз ты так говоришь, я тебе верю.
— Ты просто чудо, Долорес. В следующий раз мы будем танцевать всю ночь.
— Ну, хорошо. А теперь поцелуй меня…
Отец вернулся в свой кабинет, но проблема была решена только наполовину.
— Чем, ты говорил, болела Мелинда, то есть, будет болеть? — спросил он сына.
— Они там называют это неврозом. Мелинда говорила, что это очень тяжелое заболевание. Похоже на упадок сил. Что-то похожее было у тети Агаты.
— А… у тети Агаты… — отец задумался. Объясняло ли это что-нибудь?
Девочка болела. С появлением Годфри болезнь пошла на убыль. Если бы Годфри не появился, девочка никогда бы не поправилась, не стала бы красавицей и не вышла бы замуж за космонавта… Нет… что-то здесь не сходится.
Он ведь встретил Долорес раньше, чем Годфри узнал о машине. Сын никак не мог повлиять на эту встречу. Он познакомился с Долорес, когда впервые запустил машину. Помнится, у него были грандиозные планы изучения прошлого и будущего, но когда появилась Долорес, они отступили на второй план… Он с трудом заставил себя оторваться от приятных воспоминаний, усилием воли вернул свои мысли к делу.
Значит, присутствие Годфри было не единственным условием выздоровления Мелинды. Все слишком запутано. Наверное, во времени может существовать бесконечное множество миров, возникающих как следствие бесконечности человеческого выбора.
Значит, в одном из этих миров существовала Долорес, и, конечно, существовал тот мир, где ее не было… Да… в дальнейшем ему придется основательно разобраться в топологии перемещения по временным линиям.
Вдруг неожиданная мысль ошарашила его. Ведь Мелинда должна будет поправиться и без вмешательства Годфри. Но если уж он появился, раз уж он разбудил в девочке интерес к жизни все может кончиться трагически, если Годфри не сможет встречаться с девочкой.
Запретив ему пользоваться машиной времени, он тем самым разорвет определенную линию судьбы: выздоровление Мелинды, ее замужество и, в конечном итоге, рождение Долорес. Все это приведет к тому, что дверь ему откроет не Долорес, а какая-то карга с крашеными волосами.
Его передернуло. Но откуда он мог знать, что все произойдет именно так? Можно было бы сейчас отправиться в 1985 год и посмотреть на все своими глазами, но ситуация сложилась слишком деликатная, поэтому, наверное, не стоит. Сейчас он был уверен, что вернул Долорес. Но рисковать больше нельзя, так можно потерять ее навсегда.
Почувствовав взгляд сына, отец поднял глаза. Он как бы заново открыл его для себя. В конце концов, этот клоун мог помочь одинокой девочке. Но все же не верилось, что, увидев Годфри однажды, она могла зачахнуть, если бы он исчез навсегда.
Сын был весь в отца. Он смутно догадывался о том, что от него зависит нечто очень важное. И как долго все это будет продолжаться — неизвестно.
Есть два выхода из положения.
Например, он может отправиться в будущее и остаться там навсегда.
Он сразу же отбросил эту мысль. В его возрасте человек может отказаться от многого, но не от главного же.
Отец положил руку на плечо сына.
— Годфри, мальчик мой, я, пожалуй, слишком долго считал тебя ребенком. Мы все имеем свои обязанности друг перед другом. Я думаю, уж если ты принес счастье в жизнь бедной девочки… было бы бесчеловечно отнять его у нее. Творящие добро должны творить его дальше, а не передоверять другим. Ты уже взрослый и поэтому, — отец полез в карман, — вполне можешь владеть ключом от лаборатории. Я составлю расписание, чтобы ты знал, когда машина будет в твоем распоряжении.
Дрожащей от волнения рукой Годфри взял ключ и молча направился к двери, едва сдерживая бурное ликование.
— Да… Годфри…
— Что, папа?..
— Что бы ни случилось, постарайся не терять его…
Пер. с англ. П. Зотова
Герберт Франке
ЗЕРКАЛО
Зеркало всегда казалось мне чем-то неестественным. Я не мог вынести человека, который одновременно был и не был мною. Я вижу недоумение на твоем лице. Понимаю тебя. Зачем возвращаться к этой старой истории? Но, собственно, почему бы и нет? Однако я не хотел бы, чтобы ты считал меня чудаком.
Тогда я долго жил в доме родителей моей невесты. Да-да, у меня тоже когда-то была невеста. Как ты знаешь, мой отец был известным гамбургским купцом. Он усиленно добивался, чтобы Элеонора стала моей женой, и мы были помолвлены прежде, чем успели хорошо узнать друг друга. Я полюбил ее по-настоящему только во время моего пребывания у них в Любеке. Она оказалась нежной и боязливой, как птица. Ее нужно было оберегать, как хрупкий фарфор.
Вскоре я заметил, что ее сильно мучает какое-то обстоятельство. Принадлежащий ее родителям большой темный дом, окна которого были задрапированы шелковыми портьерами, а полы устланы персидскими коврами, заглушающими любые звуки, казалось, скрывал какие-то мрачные тайны, хранящиеся с молчаливым страданием. Это было явно неподходящее место для молодой девушки, которая имела право на радости жизни. Невольно приходило желание распахнуть вечно закрытые окна и впустить свежее дыхание сюда, в комнаты этого дома, коридоры, увешанные картинами и часами и уставленные вазами.
В доме Элеоноры было зеркало. Оно стояло в конце коридора на втором этаже и занимало почти всю стену. Поднимаясь по ступеням и в полумраке направляясь в столовую, не сразу можно было заметить, что глухую стену занимает зеркало. Всегда создавалось впечатление, что кто-то выходит вам навстречу, и только через мгновение можно было распознать себя в этом фантастическом двойнике, выходящем из перевернутого королевства, спрятанного за посеребренным стеклом. Это зеркало уже сыграло один раз определенную роль в истории семьи Элеоноры. Рассказывали, что одна из прабабок Элеоноры, снедаемая печалью, однажды исчезла в зеркале и уже никогда не вернулась назад. Но об этом я узнал позже.
Что я говорил? Ах да, о беспокойстве, которое мучило Элеонору… В конце концов я узнал, что было его причиной.
Ты знаешь, насколько религиозны были старые купеческие семьи. Элеонора тоже получила суровое религиозное воспитание, хотя я и не заметил этого даже тогда, когда во время моего пребывания в ее доме мы стали так близки друг другу. Однако я чувствовал, что что-то препятствует нашему счастью. Поэтому я все сильнее настаивал, чтобы Элеонора открылась мне во всем. Наконец, она поддалась моим просьбам и уговорам.
Будучи ребенком, она болела воспалением мозговой оболочки. Болезнь протекала так тяжело, что врачи перестали даже ее лечить. Тогда мать Элеоноры поклялась, что отдаст дочь в монастырь, если она выздоровеет. Свершилось чудо, Элеонора выздоровела.
Многие годы никто не думал о той клятве, но во время нашей помолвки мать напомнила о ней.
— Я должна уйти в монастырь, — говорила моя невеста, всхлипывая и прижимаясь ко мне. — Но с тех пор, как пришел ты, я знаю, что никогда этого не сделаю!
Я старался успокоить ее. В определенной мере мне это удалось, но время от времени ее тревога снова оживала.
Я считал, что только наше супружество было в состоянии рассеять ее страхи, поэтому настаивал на окончательном определении срока свадьбы. Вскоре я добился своего.
В течение периода, предвосхищавшего торжество, которое, как мы решили, должно было состояться в узком семейном кругу, Элеонора была еще более тихой и задумчивой, чем обычно. Я наблюдал за ней со все более возрастающим беспокойством и ничего не мог поделать. Именно тогда она и рассказала мне семейное предание о зеркале. Однажды я застал ее перед ним. Она стояла, погруженная в свои мысли, и пальцем дотрагивалась до блестящей поверхности стекла. Она говорила: «Не надо сомневаться. Нужно смело пройти в ворота королевства, которое скрывается за зеркалом».
О, если бы я серьезно воспринял ее слова! В день свадьбы мы находились в зале вместе с родителями моей невесты и другими гостями, ожидая Элеонору. Вдруг мы услышали громкий и ужасный звон разбивающегося зеркала. Я выбежал в коридор и нашел там Элеонору. Она лежала с закрытыми глазами перед рамой, в которой еще. торчали острые осколки стекла, множество их было рассыпано по полу. Белое платье моей невесты было покрыто пятнами крови, которая текла из многочисленных ран на ее теле…
Мы внесли ее в комнату и попробовали остановить кровь. В конце концов это нам удалось, но Элеонора все еще не приходила в себя. Три дня врачи не покидали дом. Только через неделю Элеонора пришла в себя. Однако, она ничего не помнила из своего прошлого. Когда я старался пробудить в ней воспоминания о нашей любви, она с удивлением смотрела на меня.
Как ты знаешь, мы так и не стали мужем и женой. И хорошо, поскольку это была уже не моя Элеонора. Это было чужое, противоестественное существо, которое пришло к нам с другой стороны зеркала. Настоящая Элеонора живет сейчас в мире, из которого пришла эта женщина, и не может вернуться к нам. Иногда я встречался с ее отцом. Как и раньше, я часами просиживал перед зеркалом. Тогда она неожиданно появлялась в нем и с грустью смотрела на меня. Потом я выбросил из дома все зеркала.
Ты считаешь, что это мне пригрезилось? О нет, мой дорогой. Я могу привести тебе доказательство моей правоты. Дело в том, что Элеонора, как и все, писала правой рукой, и сердце у нее было слева. У девушки, которую я нашел в коридоре, сердце было справа, и писала она левой рукой.
Пер. с нем. В. Полуэктова
ПОСАДКА
Проблема коммуникации заключается в трудности взаимопонимания между людьми. Как же тогда человеку понять существо с чужой планеты?
Мы никак не могли насладиться всем этим миром. Мы бродили по садам, ходили между замшелыми изгородями, стояли на травянисто-зеленых террасах, спускающихся к озеру. Мы часами сидели на берегу, наблюдая за облаками пара над горячими источниками, смотрели на поднимающиеся ввысь уступы гор, над которыми ночами расцветала симфония красок северного сияния. Мы наслаждались абсолютной тишиной, которую не хотелось нарушать разговором.
Когда передавалось сообщение, мы записывали точные данные наших онтологических экспериментов в старую, переплетенную в кожу тетрадь. Когда мы нашли эту планетку, мы еще никому не мешали. Аппарат испытать нам еще не пришлось. Теперь мы спешили к пирамиде и на экране усилителя видели приближающийся космический флот. Мы положили руки на кнопки транспортатора и смотрели, как эскадры одну за другой вышвыривает в космос — точки кораблей исчезают в пространстве.
Мы уже хотели вернуться в сад, когда пришло новое сообщение: корабли возвращаются. Мы были так удивлены, что просмотрели ступеньку и ударились о почву. Неожиданно мы почувствовали боль.
Пришельцы были чрезвычайно настойчивы. На этот раз они разделились и летели к нам с разных сторон. Угол прицельного устройства нельзя было изменить так быстро, чтобы перехватить всех. Несколько их кораблей прорвалось в запретную зону и камнем полетело вниз. большинство из них попало в море, а один корабль упал на берег совсем недалеко от нас.
Он разлетелся на множество кусков, и мы обнаружили, что почва далеко вокруг места падения покрылась черной гарью. Мы увидели несколько членов экипажа, в странных позах скорчившихся вокруг. Мы быстро покинули свое место, потому что в нас поднялись воспоминания и неприятные ассоциации с тем, что происходило давным-давно, когда мы были еще двумя отдельными существами,
Проклятье! Свинство! Двадцать кораблей ко всем чертям! Мы должны были пожертвовать всем отрядом, чтобы пробить защитное магнитное, поле. В конечном счете мы вместе с двадцатью другими кораблями проскользнули внутрь. Нам повезло: я был во втором отряде!
И все это ради такого дерьма. Здесь же нет ничего! Грязно-зеленые камни, немного растительности, пара пучков ядовитого мха и угнетающая жара. Она исходит от почвы. Там, в глубине, должно быть все радиоактивно. Несколько озер кипят и парят, словно кто-то нагревает их изнутри.
Мы все, вооружившись до зубов и разбившись на отряды, бродили по планете. Скучное занятие. Целыми днями, как ненормальный, напрасно бегаешь в этом пекле. Все, что мы обнаружили, были два смешных, полностью сросшихся друг с другом, похожих на бычков, существа с плоскими головами. Они с трудом могли двигаться.
Био сказал, что это какое-то уродство. Он дал им понюхать эфир и стал разделять их. Наконец, это ему удалось. Он был очень горд своим успехом.
Когда они очнулись от наркоза, они осмотрелись и издали какой-то странный звук. Потом вскочили и, как по команде, бросились в кипящую воду озера. Похоже было, что они хотели утопиться.
Био бегал неплохо. Но мы дали им некоторое время повариться, прежде чем выловили их. У нас получилась великолепная трапеза после опостылевших консервов!
Потом мы нашли несколько ветхих зданий и защитное устройство, которое действовало безупречно. Вероятно, оно работало автоматически. Живого здесь не было больше ничего. Кто же захочет жить в таком мрачном месте?
Пер. с нем. В. Полуэктова
Мы никак не могли насладиться всем этим миром. Мы бродили по садам, ходили между замшелыми изгородями, стояли на травянисто-зеленых террасах, спускающихся к озеру. Мы часами сидели на берегу, наблюдая за облаками пара над горячими источниками, смотрели на поднимающиеся ввысь уступы гор, над которыми ночами расцветала симфония красок северного сияния. Мы наслаждались абсолютной тишиной, которую не хотелось нарушать разговором.
Когда передавалось сообщение, мы записывали точные данные наших онтологических экспериментов в старую, переплетенную в кожу тетрадь. Когда мы нашли эту планетку, мы еще никому не мешали. Аппарат испытать нам еще не пришлось. Теперь мы спешили к пирамиде и на экране усилителя видели приближающийся космический флот. Мы положили руки на кнопки транспортатора и смотрели, как эскадры одну за другой вышвыривает в космос — точки кораблей исчезают в пространстве.
Мы уже хотели вернуться в сад, когда пришло новое сообщение: корабли возвращаются. Мы были так удивлены, что просмотрели ступеньку и ударились о почву. Неожиданно мы почувствовали боль.
Пришельцы были чрезвычайно настойчивы. На этот раз они разделились и летели к нам с разных сторон. Угол прицельного устройства нельзя было изменить так быстро, чтобы перехватить всех. Несколько их кораблей прорвалось в запретную зону и камнем полетело вниз. большинство из них попало в море, а один корабль упал на берег совсем недалеко от нас.
Он разлетелся на множество кусков, и мы обнаружили, что почва далеко вокруг места падения покрылась черной гарью. Мы увидели несколько членов экипажа, в странных позах скорчившихся вокруг. Мы быстро покинули свое место, потому что в нас поднялись воспоминания и неприятные ассоциации с тем, что происходило давным-давно, когда мы были еще двумя отдельными существами,
Проклятье! Свинство! Двадцать кораблей ко всем чертям! Мы должны были пожертвовать всем отрядом, чтобы пробить защитное магнитное, поле. В конечном счете мы вместе с двадцатью другими кораблями проскользнули внутрь. Нам повезло: я был во втором отряде!
И все это ради такого дерьма. Здесь же нет ничего! Грязно-зеленые камни, немного растительности, пара пучков ядовитого мха и угнетающая жара. Она исходит от почвы. Там, в глубине, должно быть все радиоактивно. Несколько озер кипят и парят, словно кто-то нагревает их изнутри.
Мы все, вооружившись до зубов и разбившись на отряды, бродили по планете. Скучное занятие. Целыми днями, как ненормальный, напрасно бегаешь в этом пекле. Все, что мы обнаружили, были два смешных, полностью сросшихся друг с другом, похожих на бычков, существа с плоскими головами. Они с трудом могли двигаться.
Био сказал, что это какое-то уродство. Он дал им понюхать эфир и стал разделять их. Наконец, это ему удалось. Он был очень горд своим успехом.
Когда они очнулись от наркоза, они осмотрелись и издали какой-то странный звук. Потом вскочили и, как по команде, бросились в кипящую воду озера. Похоже было, что они хотели утопиться.
Био бегал неплохо. Но мы дали им некоторое время повариться, прежде чем выловили их. У нас получилась великолепная трапеза после опостылевших консервов!
Потом мы нашли несколько ветхих зданий и защитное устройство, которое действовало безупречно. Вероятно, оно работало автоматически. Живого здесь не было больше ничего. Кто же захочет жить в таком мрачном месте?
Пер. с нем. В. Полуэктова
ПРОШЛОЕ И БУДУЩЕЕ
В потоке времени человек различает прошлое, настоящее и будущее. Это отличает время от пространства, все точки которого находятся только в настоящем. Современная’ физика связала время и пространство. Описываемые этой наукой процессы происходят в пространственно-временном континууме, в котором нет никакого выделенного настоящего. Все, что было, есть и будет существует одновременно…
Я сижу в кресле пилота и в то же самое время бегу под стеной дома голитов. Закрываю люк, бросая последний взгляд на толпу собравшихся людей — среди них мелькает бледное личико Мод — и одновременно в отчаянии зову врача, когда незадолго перед посадкой я прихватил космическую лихорадку. Я вижу, как голиты приближаются к кораблю и выходят из агрессивного состояния, поскольку признали нас существами безопасными, и одновременно слышу, как Дисек говорит мне прерывающимся голосом, что скорость расширения пространства в последние дни набрала такое ускорение, которое делает сомнительным наше возвращение на Землю.
Все взаимопроникает друг в друга, создавая полный хаос. Важное смешивается с второстепенным, радость с грустью, прошлое с будущим. Только через некоторое время мне удается сосредоточиться на одном конкретном моменте и дать себе отчет о том, что происходит.
Слова Дисека, вызывают у меня страх. Боюсь я не за себя. Я думаю о Мод, которая так ужасно далеко и которая ждет меня. Мы проверяем вычисления Дисека и убеждаемся, что он не ошибся. Мы должны стартовать сию же минуту, но несмотря на все усилия, сомнительно, сможем ли мы преодолеть все увеличивающееся пространство. Нас ожидают по крайней мере два года неуверенности. Два года наши чувства будут висеть между отчаянием и надеждой. Два года, каждая минута которых для меня будет заполнена страхом, что я уже никогда не увижу Мод.
Я вернулся к голитам. Для них не существует разницы между прошлым и будущим. Все, что происходит, для них настоящее. Но голиты не захотели вступать с нами в контакт, наши вопросы к ним остались без ответа. Я вспоминаю библиотеку, которую нам разрешили осмотреть без помех. Для голитов она представляет только музейную ценность. Но мне она помогла найти выход из создавшегося положения. Ничего не боюсь, только той неизвестности, которую несет будущее. В то время, как мои товарищи готовятся к старту, я ищу книги, посвященные проблеме времени. Через полчаса я нахожу то, что искал. В течение следующего часа мне удается соорудить устройство, которое позволит нам устранить ограниченность нашего восприятия времени и откроет перед нами прошлое и будущее. Без колебания я поворачиваю рычаг включения…
Я сижу в кресле пилота. Не знаю, что это: начало или конец нашего полета, который длился три года. В конце концов, что такое три года? Просто разница в системе координат. В то же самое время я держу в объятиях Мод. Когда я чувствую ее рядом с собой, мне становится безразлично: прощание это или встреча. Я. держу в объятиях молодую девушку, которую, не чувствуя мороза, поцеловал впервые однажды в зимний вечер. Может быть, это постаревшая женщина, которую я вновь обрел спустя три года. Все в настоящем — счастье, и годы одиночества, и закат моей жизни. В вечном настоящем нет места надежде. Есть только уверенность. А ведь только надежда придает смысл нашей жизни…
Пер. с нем. В. Полуэктова
Я сижу в кресле пилота и в то же самое время бегу под стеной дома голитов. Закрываю люк, бросая последний взгляд на толпу собравшихся людей — среди них мелькает бледное личико Мод — и одновременно в отчаянии зову врача, когда незадолго перед посадкой я прихватил космическую лихорадку. Я вижу, как голиты приближаются к кораблю и выходят из агрессивного состояния, поскольку признали нас существами безопасными, и одновременно слышу, как Дисек говорит мне прерывающимся голосом, что скорость расширения пространства в последние дни набрала такое ускорение, которое делает сомнительным наше возвращение на Землю.
Все взаимопроникает друг в друга, создавая полный хаос. Важное смешивается с второстепенным, радость с грустью, прошлое с будущим. Только через некоторое время мне удается сосредоточиться на одном конкретном моменте и дать себе отчет о том, что происходит.
Слова Дисека, вызывают у меня страх. Боюсь я не за себя. Я думаю о Мод, которая так ужасно далеко и которая ждет меня. Мы проверяем вычисления Дисека и убеждаемся, что он не ошибся. Мы должны стартовать сию же минуту, но несмотря на все усилия, сомнительно, сможем ли мы преодолеть все увеличивающееся пространство. Нас ожидают по крайней мере два года неуверенности. Два года наши чувства будут висеть между отчаянием и надеждой. Два года, каждая минута которых для меня будет заполнена страхом, что я уже никогда не увижу Мод.
Я вернулся к голитам. Для них не существует разницы между прошлым и будущим. Все, что происходит, для них настоящее. Но голиты не захотели вступать с нами в контакт, наши вопросы к ним остались без ответа. Я вспоминаю библиотеку, которую нам разрешили осмотреть без помех. Для голитов она представляет только музейную ценность. Но мне она помогла найти выход из создавшегося положения. Ничего не боюсь, только той неизвестности, которую несет будущее. В то время, как мои товарищи готовятся к старту, я ищу книги, посвященные проблеме времени. Через полчаса я нахожу то, что искал. В течение следующего часа мне удается соорудить устройство, которое позволит нам устранить ограниченность нашего восприятия времени и откроет перед нами прошлое и будущее. Без колебания я поворачиваю рычаг включения…
Я сижу в кресле пилота. Не знаю, что это: начало или конец нашего полета, который длился три года. В конце концов, что такое три года? Просто разница в системе координат. В то же самое время я держу в объятиях Мод. Когда я чувствую ее рядом с собой, мне становится безразлично: прощание это или встреча. Я. держу в объятиях молодую девушку, которую, не чувствуя мороза, поцеловал впервые однажды в зимний вечер. Может быть, это постаревшая женщина, которую я вновь обрел спустя три года. Все в настоящем — счастье, и годы одиночества, и закат моей жизни. В вечном настоящем нет места надежде. Есть только уверенность. А ведь только надежда придает смысл нашей жизни…
Пер. с нем. В. Полуэктова
СПАСЕНИЕ
Они были чужими, и не могли отличить одного человека от другого. Старая дама умела плавать, но не умела водить машину. Ее счастье.
Я уже немолода. У меня взрослые сыновья, мой муж давно умер. На своей ферме я развожу кур.
Никогда бы не подумала, что мое скромное умение плавать спасет мне жизнь.
Все началось зимой этого года. Элвис всегда был порядочным мальчиком, работящим, никогда не отказывался мне помочь. За девушками не бегал. Вдруг, как-то вечером, его охватило странное беспокойство. Он рассеянно просмотрел газету и выбежал из дома. Вернулся он поздно ночью.
Элвису двадцать лет, и он имеет право делать все, что захочет. Но мать не может не беспокоить резкая перемена в поведении сына: я заметила, что он был угнетен и рассеян. Я спросила его, что с ним происходит. В ответ он только пожал плечами. Еще и сегодня он мало что может припомнить. Он считает, что в конце концов, когда его освободили, ему сделали внушение, чтобы он все забыл.
Естественно, его состояние меня не радовало. Однажды я решила немного последить за ним и выяснила, что он пошел к машине — у нас есть большой крайслер — и выехал на главную улицу. Вскоре он привез несколько сосудов, напоминающих бидоны из-под молока, а затем отправился куда-то в ночь.
Я уже немолода. У меня взрослые сыновья, мой муж давно умер. На своей ферме я развожу кур.
Никогда бы не подумала, что мое скромное умение плавать спасет мне жизнь.
Все началось зимой этого года. Элвис всегда был порядочным мальчиком, работящим, никогда не отказывался мне помочь. За девушками не бегал. Вдруг, как-то вечером, его охватило странное беспокойство. Он рассеянно просмотрел газету и выбежал из дома. Вернулся он поздно ночью.
Элвису двадцать лет, и он имеет право делать все, что захочет. Но мать не может не беспокоить резкая перемена в поведении сына: я заметила, что он был угнетен и рассеян. Я спросила его, что с ним происходит. В ответ он только пожал плечами. Еще и сегодня он мало что может припомнить. Он считает, что в конце концов, когда его освободили, ему сделали внушение, чтобы он все забыл.
Естественно, его состояние меня не радовало. Однажды я решила немного последить за ним и выяснила, что он пошел к машине — у нас есть большой крайслер — и выехал на главную улицу. Вскоре он привез несколько сосудов, напоминающих бидоны из-под молока, а затем отправился куда-то в ночь.