Страница:
Вокруг обеих женщин морем красок колыхалась толпа Тебена. Повсюду слышались смех и крики, вокруг бегали голые дети, а от процессии священников в небо поднимались приглушенные молитвы. Но Нетер чувствовала — белым днем, в городе — тьму и ледяной холод вечной ночи. Дебора усмехнулась, наклонилась и проворным кошачьим языком лизнула затылок подруги.
— Как приятно, — сказала она. — Почему ты совсем не интересуешься любовью, Нетер? Говорят, ты станешь царицей, не забывай тогда твою маленькую служанку! Я расскажу тебе все, только обещай не выдавать меня. Вот что: каждую ночь ко мне приходит крылатый херувим… нет, не херувим, у них тела быков. А мой друг сильный, нежный, как кошка, он делает со мной, что хочет, и он посвятил меня в суть вещей… о нет, я не могу описать, какой он нежный и чудесный.
— А Нефтали, Дебора?
— Да ему же сто лет! Моя дружба с ночным гостем не может ему помешать… Почему бы тебе тоже не попробовать, Нетер? Это не похоже на человеческие глупости. Ты становишься такой могучей, такой мудрой… Единым целым с Пта! Это восхитительно. В то же время узнаешь, что потеряла, узнаешь все…
— Ты преувеличиваешь, — ответила Нетер.
Она выскользнула бы из-под обнимавшей ее руки подруги, такой же прелестной, как и то порочное существо, но теперь она знала; судьба начала ткать нити, и Дебора была лишь одним из завитков в предопределенном узоре.
Нетер, застыв от ужаса, осторожно подбирала слова.
— Докажи мне, что ты знаешь хотя бы одну тайну, и я тебе поверю.
— Ну, хорошо, — ответила Дебора. — С этой ночи фараоном будет уже не Аменофис, сын Амосиса.
— Ты хочешь сказать, они его убьют?
— Им это вовсе не нужно. Пта очень мудры, они наполнят его тело другой душой: он станет их рабом и будет им служить.
— Другую душу? Ты с ума сошла. У него же есть своя душа.
— Тебе так сказали? Ну да, может быть, так и есть. Но Пта нужны лишь его лицо и тело. Я узнала, что они часто так делают. Там была одна фраза, я ее запомнила, возможно, ты ее поймешь: «С тех пор, как мы узнали, что неуязвимы для всякой мутации, мы селимся, где хотим… Люди боятся царей с когтями и крыльями!»
— Это невозможно! — твердо сказала Нетер. — Фараон даже близко не подпустит этих зверей, его хорошо охраняют.
— Да, только не в эту ночь. Ты же знаешь, что есть очень старый обычай вооруженного караула. Будущий владыка Египта проведет ночь перед восшествием на престол в храме Амона, в своем оазисе. Он должен быть один. Сначала жрец даст ему вино, смешанное с мирром, Пта знает жреца. В этом вине будет смесь трав и волшебное средство, которое усыпит Аменофиса, и Таинственный овладеет его пустой оболочкой, его освободившимся телом.
Нетер еле владела собой, она впилась ногтями в ладони и с облегчением почувствовала человеческое тепло своей собственной крови.
— А тебе не кажется, что это подлое предательство? спросила она тихим и нежным голосом. — Я вовсе даже не имею в виду Аменофиса. Но Египет заслуживает другого правителя.
— О! Он будет очень велик, тот, что придет. — Дебора опустила свои крашеные ресницы с выражением вины и желания одновременно. — Ну… да что мы знаем о богах? Может, это уже произошло? Многие царевичи, поначалу похожие на пустые звонкие барабаны, становились исполненными мудрости фараонами. А если испытание в оазисе состоит именно в этом… в такой замене? Мой возлюбленный будет править Египтом! Только не говори Нефтали! И в эту ночь, в эту ночь…
Нетер соскользнула со стены, но у нее не было сил идти дальше. Она чувствовала себя, как в кошмаре, когда хочется бежать, кричать, но ноги приросли к земле и горло не может издать ни звука. Горизонт закрыло облако красной пыли, зазвучали трубы. Стоящие на крепостных валах тебенцы ударили в тимнаны и начали разбрасывать лепестки лотоса и роз. Жрецы помахивали сосудами с тлеющими благовониями.
Дебора что-то кричала и тянула свои тонкие руки к подруге. Как это часто случалось с ней в мгновения сильного возбуждения, атлантка вынуждена была ухватиться за карниз и за одежду феллаха, за кусочек современности, чтобы не рухнуть в разверзшуюся перед ней зияющую пропасть будущего или прошлого. Опередить, помочь… Прежде всего, надо заставить замолчать свои мысли, в толпе скрывается слишком много существ, читающих мысли.
Она остановилась, тяжело дыша; улица для нее закрыта. Нетер была малого роста, голубые туники и колышущиеся одеяния жрецов закрывали ей обзор, и она едва не заплакала. Вдруг туман сонного опьянения, нерешительность и пустота, одолевавшие ее весь день, исчезли, и она с ужасом поняла, что должна увидеть Аменофиса прямо сейчас, иначе ей никогда не будет покоя. Она заколотила своими маленькими кулачками по спине высокого лидийца, который повернулся к ней с широкой улыбкой.
— Такая маленькая, — сказал он, — и такая злая! Что тебе нужно, дочь Изиды?
— Мне надо видеть фараона! — задыхаясь, проговорила она.
— Ох, да вы все сходите по нему с ума. Влезай сюда.
Это был музыкант, он поднял ее на свою арфу, прислоненную к ящику сандалового дерева. Она расположилась сверху, словно статуя богини победы. И вовремя: с грохотом открылись бронзовые ворота, и, окутанная ароматами, гремящая, слепящая, как украшения варваров, тяжеловесная — как питон с тысячью колец, — в Тебен вошла армия Мицраима.
В колеснице, которую тащили четыре белых жеребца, неподвижно стояла золотая фигура. Ее лоб обвивала украшенная изумрудами змея — царский урей. Лицо, непроницаемое и высокомерное, открыто взорам. Сходство, которое замечали только атланты, было поразительным. Проходя мимо стены музыкантов, фараон поднял глаза. Сквозь занавес ресниц Нетер увидела два черных, как ночь, озера, темных и матовых. Она успокоилась: у Аменофиса не было души. Пока не было.
В 2500 году Хьюго Пэйдж, первый путешественник во времени, пожал сотню рук и вошел в пилотскую кабину, оставив профессора Рецки на растерзание репортерам. Он не понимал, почему люди придают этому полету такое значение. Пэйдж не слишком много оставлял позади и не очень любил свою эпоху. Во время гипнотического обучения он узнал, что есть времена куда более прекрасные. Знаменитые творения первобытных людей, фрески итальянского Ренессанса, эмали, найденные в долине Царей, пробуждали в его душе звонкий отзвук. Пэйдж поправил свой шлем с электродами и посмотрел на Рецки.
До него донеслись обрывки беседы.
— Чтобы оторваться от времени, атланты оставляли после себя в эпохах пустые пространства, полые тела. Это объясняет появление великих, непонятных для современников гениев: Леонардо да Винчи, Паскаля, Эйнштейна. Это были люди будущего… — говорил археолог. В неестественном неоновом свете его лицо казалось голубоватым. Хьюго посмотрел на свой хронометр, нажал кнопку…
И мир стал другим.
Над пустыней висела огромная белая луна. Пэйдж не помнил, как покинул пилотскую кабину и как оказался среди красных дюн. Песок слабо искрился. Местность напоминала марсианский Большой Сырт. Он немного приподнял забрало своего шлема, и сухой, насыщенный кислородом воздух обжег щеки. Земля ли это? — забеспокоился Пэйдж. В первом опыте можно легко промахнуться. Хрустально чистая вода маленького пруда под тремя металлически поблескивающими пальмами показалась ему солоноватой, насыщенной минеральными солями.
Путешественник во времени заколебался. Все пропало. Рецки ошибся и послал его в неведомое будущее, на мертвую Землю. Пустыня — выветренное дно высохшего моря, а этот пруд — последняя вода… Другой узор созвездий, прозрачность атмосферы лишь подчеркивали ужас предположения: звезды казались очень яркими, а Полярная звезда сияла совсем в другом месте, будто земная ось немного сместилась… Отыщет ли его Рецки?.. На раскаленных или покрытых льдами планетах, которые он посетил до сих пор, под рукой, по крайней мере, был космический корабль, а здесь…
Почти в то же мгновение до него донеслось дикое, пугающее рычание, похожее на аварийную сирену, и он спрятался за дюной. Он вынул свой лучевой пистолет (хотя и сомневался, что он поможет) и увидел, как на белом диске луны вырисовалось фантастическое чудовище. В лунном свете заблестел серебристый с голубоватыми тенями мех: высокое, как подъемный кран, животное, длинные суставчатые ноги и шея, а посреди спины горб. Оно было просто отвратительным. Чудовище сделало несколько неверных шагов, опустилось на колени, как человек, и упало в песок. И хрононавт услышал мелодичные всхлипы.
Из темноты появился маленький силуэт. За ним развевался длинный голубой шлейф, и в одно краткое мгновение Пэйдж увидел растерянное лицо, белое, как жемчуг, розовое, как цветущая вишня, и божественно чистое, а еще — сверкающие на ресницах слезинки и детский рот. Девочка слепо побежала. Для Пэйджа это была неоспоримо девочка — и путешественник во времени поспешил за ней. Первый представитель разумной жизни, которого он встретил, был очарователен. Он попытался поймать ее мысли, но его затопила река неупорядоченных волн. Его телепатические способности оказались здесь особенно сильны. Юная девушка устала и очень боялась: она ехала всю ночь. И она спешила. А этот проклятый дромадер отказывался двигаться дальше! Пэйдж приблизился и уже собрался задать ей вопрос, но вовремя вспомнил, что невидим и неслышим. И все же, как будто в ответ, незнакомка с чрезвычайной силой сосредоточилась на приближавшейся извне опасности, на чем-то, пришедшем из другого мира, живом и беспощадном. В это мгновение у Пэйджа мелькнула невероятная мысль, что до него в этой земле появились другие путешественники во времени и что девочка бежит от этих пришельцев.
И тут в волнующемся потоке ее мыслей с невероятной ясностью сформировались две картины: первая была оазисом с полукруглым зданием из громадных черных и полосатых мраморных блоков — одинокий храм, страшный, от него так и веяло ужасом. Благодаря своей подготовке Пэйдж узнал в нем одно из старейших святилищ Земли, храм Амона-Ра, в котором короновались все правители Египта, включая Александра Великого. Видимо, он все-таки на Земле, но в каком же головокружительном прошлом?
Незнакомка споткнулась, и второй мысленный образ размылся, но Пэйдж успел разобрать образ мужчины. Нет, больше чем мужчина. Пэйдж не успел разглядеть его черты — только блеск одеяния, которое показалось ему очень похожим на скафандр космонавта. Существу угрожало что-то. Куда хуже, чем смерть. Пэйдж попытался поточнее разобрать эти образы, но не смог. Будто что-то вклинилось между его восприятием и мыслями девушки: он уже не видел ничего, кроме пустыни и сфинкса Гизы.
Словно отчаявшись, беглянка остановилась как вкопанная и заломила руки. Пустыню потряс беззвучный удар, но все равно ничего не было видно кроме столбов завивающегося песка. Через несколько секунд на их фоне появилась качающаяся тень белый дромадер: тень ширилась, будто облако над пустыней, а потом верблюд с прижатыми к голове ушами, дрожа, исчез за пыльной завесой.
И Пэйдж увидел приближающихся львов.
Первый рык донесся из глубокой расщелины. Он раскатисто прогремел над пустыней и превратился в хор рычания и хрипа. Львы, как ураган, пронеслись над дюнами — облако песка, блеск когтей и зубов и горячий запах кузницы. Девушка упала, хрононавт не успел шевельнуться, как свора была уже над ними.
Двадцать, или сто, или тысяча рыжих вихрей, сто или тысяча длинных и рычащих огней, высеченных из гранита морд, спутанных грив — и вот уже совсем близко сияют золотисто-желтые искрящиеся глаза. Их было больше, чем нужно, чтобы смять и разорвать два хрупких человеческих тела. Пэйдж инстинктивно упал на колени и обхватил руками стройное тело девушки, а та спрятала лицо у него на груди. У него даже не было времени вытащить лучевой пистолет. Можно ли умереть во время путешествия во времени? Рецки говорил… Пэйдж закрыл глаза.
Через минуту он все еще был жив, а раскаленное дыхание живого урагана улеглось. Девушка неподвижно, но чутко лежала в его руках, изредка вздрагивая. Пейдж открыл глаза и увидел, как стая скрывается за горизонтом. За ней неслись несколько отставших, одним прыжком они пролетели над тем местом, где лежало нечто невидимое. Только дромадер еще виднелся вдали. Землетрясение стихло, и опять воцарился покой.
Животные чувствуют чужаков, вспомнил путешественник. Он опять увидел — далеко-далеко от этого буйного мира — знакомые картины детства: его собака, застывшая перед пустым местом, кошка, неподвижно глядящая в ночь. Для них тьма была живой. А для юной девушки, прибежавшей к нему?..
Она поднялась, и в свете луны он смог лучше ее рассмотреть и почувствовал головокружение. За свою жизнь Пэйдж видел вокруг себя много восхитительных девушек, очаровательных и милых манекенов, но еще никогда не видел существа, настолько сравнимого с лилией.
— Господин, — сказала она, — я должна идти. Начинается испытание, и каждый должен быть один. Теперь вы знаете это… Пта…
Она молилась? Обращалась к какому-то невидимому существу. Она уже ушла. Над пустыней тянулись другие тени. Мимо прокатилась телега с блестящими осями, на ней сидели двое мужчин, обмениваясь короткими фразами. Пэйдж снова увидел оазис, тени, похожие на пальмы, храм с яшмовыми колоннами. Беглянка несомненно кого-то искала там. Напрягая все душевные силы, он, «безвременный», — через песок и туман увидел вдали гордый силуэт, странно знакомое темное и прекрасное лицо и изумрудные ленты на лбу. Царь, подумал он. Фараон. И у них, конечно, встреча. С необъяснимым раздражением он отвернулся от оазиса.
Оставшись в одиночестве, Пэйдж сориентировался. Он парил над песками, но достаточно было подумать о скальной расщелине, чтобы в то же мгновение оказаться на краю утеса. Снизу гюднималась свежесть источника. Вот то, что они называют левитацией и телекинезом, сказал он себе. Возник одинокий лев, испустил яростный рык, насторожился и прыгнул в сторону, когда Пэйдж беззаботно шагнул к нему. Могучий зверь бежал, опустив голову, как избитая собака. Силой духа Пэйдж заставил его вернуться на тропу, а потом — рухнуть в расщелину; теперь ему повиновались все звери.
В это мгновение он осознал опасность.
Это было не существо, по крайней мере, пока. Скорее, оно было пучком психических волн — могучим, неумолимым, властным. Нечто такое, что опустошало храм, перед которым умирали все человеческие мысли. Пэйдж собрал всю волю, чтобы не отступить и не побежать. Напротив, он шагнул навстречу достаточно далеко, чтобы увидеть, что это метод нападения древнего, кровожадного рода, без оглядки на какую-либо мораль развившего свою способность высасывать души. Психические вампиры, если не хуже… Влияние было таким сильным, что на сетчатке путешественника автоматически возникло изображение сфинкса, только теперь сфинкс был живым.
«Почему бы и нет? — спросил себя Пэйдж. — Земные монументы полны божественных животных образов, легенды планеты рассказывают об ужасах, безумствах и таких святотатствах, что мы, люди, пытаемся забыть их, так как с ними трудно жить бок о бок. Но люди все же где-то встречали ассирийских царей-быков, гарпий и горгон… Почему бы царю не властвовать над ночью?»
Пэйдж пошатнулся: визуальный удар был нанесен с такой силой, что он ощутил физический шок, взор закрыла кровавая пелена. Его прожгла волна галлюцинаций. «Как боксер в нокауте, — подумал он, пытаясь выставить защитный экран. — Но возможно ли это, чтобы поверженный боксер когда-либо ощущал такую жгучую боль?» Волна откатилась, он снова смог дышать и упорядочить, наконец, обрушившиеся на него впечатления.
Они были разнородными и шли, по меньшей мере, от двух разных существ: одно было мрачным, отвратительным, родом из какой-то вселенной. Бесконечная тьма, обледеневшие или раскаленные планеты, шлак, круживший вокруг раскаленных солнц, и эти солнца звались именами звезд, которых человек еще не достиг: Сириус, Альтаир, Альдебаран. Не оттуда ли пришли хищники? Настойчиво напирали видения, полные дисгармоничными звуками, взрывающимися от космических катаклизмов, мощным рычанием ящеров каменноугольного периода, сладковатым запахом разложения от болот, где умирало все живое. История, полная борьбы, насилия и воплей — вселенная со всеми вечными мыслимыми ужасами.
Пэйдж нисколько не сомневался, что это были воспоминания чудовища. Пта — юная девушка назвала это имя. Пта… Под именем Сокариса он некогда правил Мемфисом — или это был кто-то из его предков? Во всяком случае, сейчас он хотел овладеть всей страной… Но зачем он напал на путешественника во времени? В эту короткую секунду Пэйдж пожалел о том, что согласился на эксперимент. Рецки и его ассистенты, конечно, не предусмотрели такую опасность. Пейдж до изнеможения боролся с ужасом, но бурные, внезапные, нечеловеческие ощущения овладевал его подсознанием.
Но на помощь ему пришла тихая музыкальная волна — хрустальная мысль, похожая на лунный луч. Глубоко человечная, она рассказывала о небесно-голубом море, об опаловой Земле, о гармоничной древней мудрости, заставляющей гордиться т; м. что ты землянин; волна сложилась в поток ясных картин, и он понял, что получил подмогу. А храм, оазис?.. И на чьей стороне тот прекрасный, мрачный фараон?
Времени для размышлений не было, на него снова обрушился кровожадный ужас. Сначала натиск был порывистым и беспощадным, но теперь враг сменил тактику, с удивлением обнаружив противодействующую силу. Теперь прихотливая мысль чужака нежно подкрадывалась и хлестала по нервам чудовищным наслаждением, переходящим границы всякой физической радости, которое от этого било сильнее, чем боль. Она соблазняла, нашептывая на границе сознания отвратительные вещи, обещая в равной мере и муки, и восхитительное наслаждение. Существо, овладевавшее его нервной системой и игравшее на ней, как на клавишах, ужасные симфонии, жило так долго и изнурило себя такой страстью, что человеческий мозг при контакте с ним плавился, а человеческая душа навсегда оставалась оскверненной и в конце концов разрушалась. Охваченный внезапным отчаянием, Пэйдж понял, что все знания чужака в это самое время стали его знаниями: концентрацией своей воли Пта заставлял его жить в своем адском царстве.
Он, опять он… Но где же фараон, на которого хотело напасть чудовище?
Пэйдж боролся, как и положено мужчине, исследователю, которого учили сохранять собственную личность как в одиночестве, так и в ужаснейшем хаосе. Он был Хьюго Пэйджем, человеческим существом из 2500-го года, его. учили, как освобождаться от одиночества, от оков ненависти и сладострастия. Как только он ясно осознал это — колдовство разбилось и черно-красная волна откатилась. Пэйдж обнаружил, что лежит на песке с поджатыми коленями. Вокруг были большие камни. Ладони кровоточили. Его поразили громкие удары собственного сердца, и он понял: последняя атака была такой мощной, что почти вырвала его из четвертого измерения — он опять принял человеческий облик… Пэйдж вздрогнул.
Из тишины пустыни донеслась мелодичная волна, возможно, голос той незнакомки, волнующий и теплый:
— Бегите, о, бегите! Они хотят сокрушить вас.
— Меня? Почему меня? Я же не из этой страны и не из этого времени…
— Вы ничего об этом не знаете. Ужасная опасность…
— Можно мне к вам прийти? — спросил Хьюго. Каждое слово раздирало его пересохшее горло. — Можно мне помочь вам?
— Нет. Нет… — Он ощутил волну глубокого отчаяния.
— Я снова хочу увидеть вас.
— Это невозможно. Если им удастся материализировать вас вы пропали.
— А они это могут?
— Не знаю. Они уже ограбили столько мозгов атлантов… Уходите в другое измерение. Не думайте обо мне.
Это была не его незнакомка. Та бы не смогла так говорить.
«Они ограбили мозги атлантов»…
И его тоже. Пэйдж чувствовал себя опустошенным. Несколько мгновений он разделял переживания и чувства чудовища, значит, и другие имели доступ к его собственным знаниям. Пэйдж вздрогнул: несмотря ни на что, он был хорошим физиком и еще лучшим хрононавтом. Сумеют ли они применить его знания? Смогут ли… Он представил, как Земля 2500-го года наполняется зверскими масками Древнего Египта, и его передернуло.
Но убраться в другое измерение? С другого берега времени силуэт профессора Рецки показался ему странно зыбким. Этот фантом должен коснуться клавиатуры и поставить ручку в положение «назад». Это показалось Пэйджу невозможным. Этот грубый мир чем-то привлекал его. Это была его Земля, и все же одновременно другая, новая планета… Опьяняюще чистый воздух, необычно яркие краски, ржавая луна, волшебно мерцающая сквозь песчаную бурю… Пышно разросшийся оазис, свежие, как после ливня, пальмы, все, вплоть до одуряющих ароматов, что поднимались от бледных чашечек лотосов, торжественно возвещало о вселенной — молодой, богатой, опьяняющей. И в тоже время ужас и смерть никогда не были так близки и явственны. Все в этом времени было создано для того, чтобы наслаждаться радостью мгновения. «Я живу!» — кричали стоптанные могучими ногами бегемота ивняки. «Я существую!» — искрился ночной мотылек, хотя жить ему оставалось лишь до утра. Все эти короткие минуты были наполнены почти болезненной радостью бытия.
В этом розовом свете на краю пустыни появились они. Ни на одной планете Пэйдж не видел ничего ужаснее. Их шествие подчинялось какому-то порядку — пародии на воинский строй. Фигуры, правящие колесницами, казались знакомыми по детским кошмарам. Кто не видел во сне, что его преследует банда или что он падает с головокружительной высоты? Знания, добытые гипнотическим обучением, не могли помочь: у египтян было мало богов с человеческим обликом, а других он не мог себе представить. Сейчас же из каждой низины («В этой заколдованной земле, — писалось в древнем халдейском манускрипте, — каждый бархан скрывает миллион демонов»), из каждой дюны возникали странные крылатые фигуры с головами осьминогов и собак. Одни, с телами из громыхающих колец, скользили по земле, издавая шум, подобный морскому прибою, другие кружились, испуская искры — и все они стягивались к оазису Амона. Шли ящеры и гигантские бараны, существа с шакальими головами ехали на колесницах, запряженных бегемотами, боги Бубастиса, Мендеса, Ассирии, монстры и боги совсем без лиц. Все эти призраки темного страха тянулись за триумфальной колесницей.
А под пурпурным балдахином восседал живой сфинкс.
Процессия неумолимо медленно двигалась вперед. Ничто не могло сдержать этот победный марш. Перед этим разбуженным ужасом, перед лицом всех этих вновь оживших призраков человек мог бы стать только циновкой под ногами богов. И все они шли к оазису Амона.
Пэйджа на мгновение охватило желание опять встретить ту незнакомку, желание такое сильное, что он вцепился зубами в запястье. У него была своя миссия — собрать как можно больше информации и бороться, если на него нападут, а потом вернуться домой. Но даже сама мысль о возвращении теперь ему казалась абсурдной.
На коленях — так он устал — Пэйдж подполз к источнику в тростниках. Вода была чистой и прохладной. Он пил большими глотками, не замечая, как снова обострялось его мысленное восприятие. Ручей, что поил оазис, немного ниже терялся в расщелине среди гранитных обломков, откуда доносилось приглушенное ворчание. Пэйдж наклонился ниже, и в нос ему ударил сильный запах хищника. Ниже плато находился водопой львов. Стая зверей показалась ему красным прибоем, которым на мгновение вздулась вода.
Звери поглядывали друг на друга и изгоняли слабых. Он различил в массе больших тяжеловесных животных как бы залив со скользящими по песку гривами — играющих молодых львов и прекрасных львиц цвета спелого маиса. Немного ниже виднелись антилопы, от жажды забывшие об опасности, неуклюжий носорог, с маленькими, налитыми кровью глазами, под ним осыпался берег. Между гигантами сновали песчаные леопарды.
Ветер сменился, и звери почти мгновенно застыли. Прекрасная львица, розовая, как обнаженная женщина, выпрыгнула из дюн. В прыжке по воздуху пронесся тигр. Взвыли шакалы, и стало слышно, как весь этот рычащий концерт перекрыл леденящий кровь хохот гиены. Пэйдж, еще лежа на земле, понял: первые звери почуяли его. Пэйдж поднялся и пошел дальше вперед — освобожденная материальная сила, способная смести со своего пути все, что бы это ни было и кто бы это ни был…
— Я готов, Пта! — сказал Пэйдж.
Столкновение двух разумов было таким сильным, что пустыня содрогнулась.
Пэйдж опять пришел в себя в прохладной глубине склепа. Его голова покоилась на голубом валике из покрывала, и Пэйдж вспомнил, что египетские кровати вместо подушки имели подставки в форме полумесяца. Им казалось, что это приносит прекрасные сны. Идея была такой абсурдной, что он засмеялся. Виски его охватывал металлический обод. Он увидел чьи-то большие глаза, затененные длинными ресницами.
— Вы храбро сражались, — сказал голос. И после некоторого молчания добавил. — Вы прекрасны.
— Значит, вы меня видите? — спросил он и попытался подняться. Но маленькая рука удержала его.
— Не шевелитесь. Когда мы вас подняли, вы казались мертвым. По вашим доспехам прошли все львы пустыни и вся свора Пта — к счастью; они оказались прочными.
— Где Пта?
— Я думаю, убежал. Уполз в пустыню, потеряв почти все свое войско: ведь он, в конце концов, всего лишь большой зверь!
— Вы подняли меня… Кто? Вы?
— Как приятно, — сказала она. — Почему ты совсем не интересуешься любовью, Нетер? Говорят, ты станешь царицей, не забывай тогда твою маленькую служанку! Я расскажу тебе все, только обещай не выдавать меня. Вот что: каждую ночь ко мне приходит крылатый херувим… нет, не херувим, у них тела быков. А мой друг сильный, нежный, как кошка, он делает со мной, что хочет, и он посвятил меня в суть вещей… о нет, я не могу описать, какой он нежный и чудесный.
— А Нефтали, Дебора?
— Да ему же сто лет! Моя дружба с ночным гостем не может ему помешать… Почему бы тебе тоже не попробовать, Нетер? Это не похоже на человеческие глупости. Ты становишься такой могучей, такой мудрой… Единым целым с Пта! Это восхитительно. В то же время узнаешь, что потеряла, узнаешь все…
— Ты преувеличиваешь, — ответила Нетер.
Она выскользнула бы из-под обнимавшей ее руки подруги, такой же прелестной, как и то порочное существо, но теперь она знала; судьба начала ткать нити, и Дебора была лишь одним из завитков в предопределенном узоре.
Нетер, застыв от ужаса, осторожно подбирала слова.
— Докажи мне, что ты знаешь хотя бы одну тайну, и я тебе поверю.
— Ну, хорошо, — ответила Дебора. — С этой ночи фараоном будет уже не Аменофис, сын Амосиса.
— Ты хочешь сказать, они его убьют?
— Им это вовсе не нужно. Пта очень мудры, они наполнят его тело другой душой: он станет их рабом и будет им служить.
— Другую душу? Ты с ума сошла. У него же есть своя душа.
— Тебе так сказали? Ну да, может быть, так и есть. Но Пта нужны лишь его лицо и тело. Я узнала, что они часто так делают. Там была одна фраза, я ее запомнила, возможно, ты ее поймешь: «С тех пор, как мы узнали, что неуязвимы для всякой мутации, мы селимся, где хотим… Люди боятся царей с когтями и крыльями!»
— Это невозможно! — твердо сказала Нетер. — Фараон даже близко не подпустит этих зверей, его хорошо охраняют.
— Да, только не в эту ночь. Ты же знаешь, что есть очень старый обычай вооруженного караула. Будущий владыка Египта проведет ночь перед восшествием на престол в храме Амона, в своем оазисе. Он должен быть один. Сначала жрец даст ему вино, смешанное с мирром, Пта знает жреца. В этом вине будет смесь трав и волшебное средство, которое усыпит Аменофиса, и Таинственный овладеет его пустой оболочкой, его освободившимся телом.
Нетер еле владела собой, она впилась ногтями в ладони и с облегчением почувствовала человеческое тепло своей собственной крови.
— А тебе не кажется, что это подлое предательство? спросила она тихим и нежным голосом. — Я вовсе даже не имею в виду Аменофиса. Но Египет заслуживает другого правителя.
— О! Он будет очень велик, тот, что придет. — Дебора опустила свои крашеные ресницы с выражением вины и желания одновременно. — Ну… да что мы знаем о богах? Может, это уже произошло? Многие царевичи, поначалу похожие на пустые звонкие барабаны, становились исполненными мудрости фараонами. А если испытание в оазисе состоит именно в этом… в такой замене? Мой возлюбленный будет править Египтом! Только не говори Нефтали! И в эту ночь, в эту ночь…
Нетер соскользнула со стены, но у нее не было сил идти дальше. Она чувствовала себя, как в кошмаре, когда хочется бежать, кричать, но ноги приросли к земле и горло не может издать ни звука. Горизонт закрыло облако красной пыли, зазвучали трубы. Стоящие на крепостных валах тебенцы ударили в тимнаны и начали разбрасывать лепестки лотоса и роз. Жрецы помахивали сосудами с тлеющими благовониями.
Дебора что-то кричала и тянула свои тонкие руки к подруге. Как это часто случалось с ней в мгновения сильного возбуждения, атлантка вынуждена была ухватиться за карниз и за одежду феллаха, за кусочек современности, чтобы не рухнуть в разверзшуюся перед ней зияющую пропасть будущего или прошлого. Опередить, помочь… Прежде всего, надо заставить замолчать свои мысли, в толпе скрывается слишком много существ, читающих мысли.
Она остановилась, тяжело дыша; улица для нее закрыта. Нетер была малого роста, голубые туники и колышущиеся одеяния жрецов закрывали ей обзор, и она едва не заплакала. Вдруг туман сонного опьянения, нерешительность и пустота, одолевавшие ее весь день, исчезли, и она с ужасом поняла, что должна увидеть Аменофиса прямо сейчас, иначе ей никогда не будет покоя. Она заколотила своими маленькими кулачками по спине высокого лидийца, который повернулся к ней с широкой улыбкой.
— Такая маленькая, — сказал он, — и такая злая! Что тебе нужно, дочь Изиды?
— Мне надо видеть фараона! — задыхаясь, проговорила она.
— Ох, да вы все сходите по нему с ума. Влезай сюда.
Это был музыкант, он поднял ее на свою арфу, прислоненную к ящику сандалового дерева. Она расположилась сверху, словно статуя богини победы. И вовремя: с грохотом открылись бронзовые ворота, и, окутанная ароматами, гремящая, слепящая, как украшения варваров, тяжеловесная — как питон с тысячью колец, — в Тебен вошла армия Мицраима.
В колеснице, которую тащили четыре белых жеребца, неподвижно стояла золотая фигура. Ее лоб обвивала украшенная изумрудами змея — царский урей. Лицо, непроницаемое и высокомерное, открыто взорам. Сходство, которое замечали только атланты, было поразительным. Проходя мимо стены музыкантов, фараон поднял глаза. Сквозь занавес ресниц Нетер увидела два черных, как ночь, озера, темных и матовых. Она успокоилась: у Аменофиса не было души. Пока не было.
В 2500 году Хьюго Пэйдж, первый путешественник во времени, пожал сотню рук и вошел в пилотскую кабину, оставив профессора Рецки на растерзание репортерам. Он не понимал, почему люди придают этому полету такое значение. Пэйдж не слишком много оставлял позади и не очень любил свою эпоху. Во время гипнотического обучения он узнал, что есть времена куда более прекрасные. Знаменитые творения первобытных людей, фрески итальянского Ренессанса, эмали, найденные в долине Царей, пробуждали в его душе звонкий отзвук. Пэйдж поправил свой шлем с электродами и посмотрел на Рецки.
До него донеслись обрывки беседы.
— Чтобы оторваться от времени, атланты оставляли после себя в эпохах пустые пространства, полые тела. Это объясняет появление великих, непонятных для современников гениев: Леонардо да Винчи, Паскаля, Эйнштейна. Это были люди будущего… — говорил археолог. В неестественном неоновом свете его лицо казалось голубоватым. Хьюго посмотрел на свой хронометр, нажал кнопку…
И мир стал другим.
Над пустыней висела огромная белая луна. Пэйдж не помнил, как покинул пилотскую кабину и как оказался среди красных дюн. Песок слабо искрился. Местность напоминала марсианский Большой Сырт. Он немного приподнял забрало своего шлема, и сухой, насыщенный кислородом воздух обжег щеки. Земля ли это? — забеспокоился Пэйдж. В первом опыте можно легко промахнуться. Хрустально чистая вода маленького пруда под тремя металлически поблескивающими пальмами показалась ему солоноватой, насыщенной минеральными солями.
Путешественник во времени заколебался. Все пропало. Рецки ошибся и послал его в неведомое будущее, на мертвую Землю. Пустыня — выветренное дно высохшего моря, а этот пруд — последняя вода… Другой узор созвездий, прозрачность атмосферы лишь подчеркивали ужас предположения: звезды казались очень яркими, а Полярная звезда сияла совсем в другом месте, будто земная ось немного сместилась… Отыщет ли его Рецки?.. На раскаленных или покрытых льдами планетах, которые он посетил до сих пор, под рукой, по крайней мере, был космический корабль, а здесь…
Почти в то же мгновение до него донеслось дикое, пугающее рычание, похожее на аварийную сирену, и он спрятался за дюной. Он вынул свой лучевой пистолет (хотя и сомневался, что он поможет) и увидел, как на белом диске луны вырисовалось фантастическое чудовище. В лунном свете заблестел серебристый с голубоватыми тенями мех: высокое, как подъемный кран, животное, длинные суставчатые ноги и шея, а посреди спины горб. Оно было просто отвратительным. Чудовище сделало несколько неверных шагов, опустилось на колени, как человек, и упало в песок. И хрононавт услышал мелодичные всхлипы.
Из темноты появился маленький силуэт. За ним развевался длинный голубой шлейф, и в одно краткое мгновение Пэйдж увидел растерянное лицо, белое, как жемчуг, розовое, как цветущая вишня, и божественно чистое, а еще — сверкающие на ресницах слезинки и детский рот. Девочка слепо побежала. Для Пэйджа это была неоспоримо девочка — и путешественник во времени поспешил за ней. Первый представитель разумной жизни, которого он встретил, был очарователен. Он попытался поймать ее мысли, но его затопила река неупорядоченных волн. Его телепатические способности оказались здесь особенно сильны. Юная девушка устала и очень боялась: она ехала всю ночь. И она спешила. А этот проклятый дромадер отказывался двигаться дальше! Пэйдж приблизился и уже собрался задать ей вопрос, но вовремя вспомнил, что невидим и неслышим. И все же, как будто в ответ, незнакомка с чрезвычайной силой сосредоточилась на приближавшейся извне опасности, на чем-то, пришедшем из другого мира, живом и беспощадном. В это мгновение у Пэйджа мелькнула невероятная мысль, что до него в этой земле появились другие путешественники во времени и что девочка бежит от этих пришельцев.
И тут в волнующемся потоке ее мыслей с невероятной ясностью сформировались две картины: первая была оазисом с полукруглым зданием из громадных черных и полосатых мраморных блоков — одинокий храм, страшный, от него так и веяло ужасом. Благодаря своей подготовке Пэйдж узнал в нем одно из старейших святилищ Земли, храм Амона-Ра, в котором короновались все правители Египта, включая Александра Великого. Видимо, он все-таки на Земле, но в каком же головокружительном прошлом?
Незнакомка споткнулась, и второй мысленный образ размылся, но Пэйдж успел разобрать образ мужчины. Нет, больше чем мужчина. Пэйдж не успел разглядеть его черты — только блеск одеяния, которое показалось ему очень похожим на скафандр космонавта. Существу угрожало что-то. Куда хуже, чем смерть. Пэйдж попытался поточнее разобрать эти образы, но не смог. Будто что-то вклинилось между его восприятием и мыслями девушки: он уже не видел ничего, кроме пустыни и сфинкса Гизы.
Словно отчаявшись, беглянка остановилась как вкопанная и заломила руки. Пустыню потряс беззвучный удар, но все равно ничего не было видно кроме столбов завивающегося песка. Через несколько секунд на их фоне появилась качающаяся тень белый дромадер: тень ширилась, будто облако над пустыней, а потом верблюд с прижатыми к голове ушами, дрожа, исчез за пыльной завесой.
И Пэйдж увидел приближающихся львов.
Первый рык донесся из глубокой расщелины. Он раскатисто прогремел над пустыней и превратился в хор рычания и хрипа. Львы, как ураган, пронеслись над дюнами — облако песка, блеск когтей и зубов и горячий запах кузницы. Девушка упала, хрононавт не успел шевельнуться, как свора была уже над ними.
Двадцать, или сто, или тысяча рыжих вихрей, сто или тысяча длинных и рычащих огней, высеченных из гранита морд, спутанных грив — и вот уже совсем близко сияют золотисто-желтые искрящиеся глаза. Их было больше, чем нужно, чтобы смять и разорвать два хрупких человеческих тела. Пэйдж инстинктивно упал на колени и обхватил руками стройное тело девушки, а та спрятала лицо у него на груди. У него даже не было времени вытащить лучевой пистолет. Можно ли умереть во время путешествия во времени? Рецки говорил… Пэйдж закрыл глаза.
Через минуту он все еще был жив, а раскаленное дыхание живого урагана улеглось. Девушка неподвижно, но чутко лежала в его руках, изредка вздрагивая. Пейдж открыл глаза и увидел, как стая скрывается за горизонтом. За ней неслись несколько отставших, одним прыжком они пролетели над тем местом, где лежало нечто невидимое. Только дромадер еще виднелся вдали. Землетрясение стихло, и опять воцарился покой.
Животные чувствуют чужаков, вспомнил путешественник. Он опять увидел — далеко-далеко от этого буйного мира — знакомые картины детства: его собака, застывшая перед пустым местом, кошка, неподвижно глядящая в ночь. Для них тьма была живой. А для юной девушки, прибежавшей к нему?..
Она поднялась, и в свете луны он смог лучше ее рассмотреть и почувствовал головокружение. За свою жизнь Пэйдж видел вокруг себя много восхитительных девушек, очаровательных и милых манекенов, но еще никогда не видел существа, настолько сравнимого с лилией.
— Господин, — сказала она, — я должна идти. Начинается испытание, и каждый должен быть один. Теперь вы знаете это… Пта…
Она молилась? Обращалась к какому-то невидимому существу. Она уже ушла. Над пустыней тянулись другие тени. Мимо прокатилась телега с блестящими осями, на ней сидели двое мужчин, обмениваясь короткими фразами. Пэйдж снова увидел оазис, тени, похожие на пальмы, храм с яшмовыми колоннами. Беглянка несомненно кого-то искала там. Напрягая все душевные силы, он, «безвременный», — через песок и туман увидел вдали гордый силуэт, странно знакомое темное и прекрасное лицо и изумрудные ленты на лбу. Царь, подумал он. Фараон. И у них, конечно, встреча. С необъяснимым раздражением он отвернулся от оазиса.
Оставшись в одиночестве, Пэйдж сориентировался. Он парил над песками, но достаточно было подумать о скальной расщелине, чтобы в то же мгновение оказаться на краю утеса. Снизу гюднималась свежесть источника. Вот то, что они называют левитацией и телекинезом, сказал он себе. Возник одинокий лев, испустил яростный рык, насторожился и прыгнул в сторону, когда Пэйдж беззаботно шагнул к нему. Могучий зверь бежал, опустив голову, как избитая собака. Силой духа Пэйдж заставил его вернуться на тропу, а потом — рухнуть в расщелину; теперь ему повиновались все звери.
В это мгновение он осознал опасность.
Это было не существо, по крайней мере, пока. Скорее, оно было пучком психических волн — могучим, неумолимым, властным. Нечто такое, что опустошало храм, перед которым умирали все человеческие мысли. Пэйдж собрал всю волю, чтобы не отступить и не побежать. Напротив, он шагнул навстречу достаточно далеко, чтобы увидеть, что это метод нападения древнего, кровожадного рода, без оглядки на какую-либо мораль развившего свою способность высасывать души. Психические вампиры, если не хуже… Влияние было таким сильным, что на сетчатке путешественника автоматически возникло изображение сфинкса, только теперь сфинкс был живым.
«Почему бы и нет? — спросил себя Пэйдж. — Земные монументы полны божественных животных образов, легенды планеты рассказывают об ужасах, безумствах и таких святотатствах, что мы, люди, пытаемся забыть их, так как с ними трудно жить бок о бок. Но люди все же где-то встречали ассирийских царей-быков, гарпий и горгон… Почему бы царю не властвовать над ночью?»
Пэйдж пошатнулся: визуальный удар был нанесен с такой силой, что он ощутил физический шок, взор закрыла кровавая пелена. Его прожгла волна галлюцинаций. «Как боксер в нокауте, — подумал он, пытаясь выставить защитный экран. — Но возможно ли это, чтобы поверженный боксер когда-либо ощущал такую жгучую боль?» Волна откатилась, он снова смог дышать и упорядочить, наконец, обрушившиеся на него впечатления.
Они были разнородными и шли, по меньшей мере, от двух разных существ: одно было мрачным, отвратительным, родом из какой-то вселенной. Бесконечная тьма, обледеневшие или раскаленные планеты, шлак, круживший вокруг раскаленных солнц, и эти солнца звались именами звезд, которых человек еще не достиг: Сириус, Альтаир, Альдебаран. Не оттуда ли пришли хищники? Настойчиво напирали видения, полные дисгармоничными звуками, взрывающимися от космических катаклизмов, мощным рычанием ящеров каменноугольного периода, сладковатым запахом разложения от болот, где умирало все живое. История, полная борьбы, насилия и воплей — вселенная со всеми вечными мыслимыми ужасами.
Пэйдж нисколько не сомневался, что это были воспоминания чудовища. Пта — юная девушка назвала это имя. Пта… Под именем Сокариса он некогда правил Мемфисом — или это был кто-то из его предков? Во всяком случае, сейчас он хотел овладеть всей страной… Но зачем он напал на путешественника во времени? В эту короткую секунду Пэйдж пожалел о том, что согласился на эксперимент. Рецки и его ассистенты, конечно, не предусмотрели такую опасность. Пейдж до изнеможения боролся с ужасом, но бурные, внезапные, нечеловеческие ощущения овладевал его подсознанием.
Но на помощь ему пришла тихая музыкальная волна — хрустальная мысль, похожая на лунный луч. Глубоко человечная, она рассказывала о небесно-голубом море, об опаловой Земле, о гармоничной древней мудрости, заставляющей гордиться т; м. что ты землянин; волна сложилась в поток ясных картин, и он понял, что получил подмогу. А храм, оазис?.. И на чьей стороне тот прекрасный, мрачный фараон?
Времени для размышлений не было, на него снова обрушился кровожадный ужас. Сначала натиск был порывистым и беспощадным, но теперь враг сменил тактику, с удивлением обнаружив противодействующую силу. Теперь прихотливая мысль чужака нежно подкрадывалась и хлестала по нервам чудовищным наслаждением, переходящим границы всякой физической радости, которое от этого било сильнее, чем боль. Она соблазняла, нашептывая на границе сознания отвратительные вещи, обещая в равной мере и муки, и восхитительное наслаждение. Существо, овладевавшее его нервной системой и игравшее на ней, как на клавишах, ужасные симфонии, жило так долго и изнурило себя такой страстью, что человеческий мозг при контакте с ним плавился, а человеческая душа навсегда оставалась оскверненной и в конце концов разрушалась. Охваченный внезапным отчаянием, Пэйдж понял, что все знания чужака в это самое время стали его знаниями: концентрацией своей воли Пта заставлял его жить в своем адском царстве.
Он, опять он… Но где же фараон, на которого хотело напасть чудовище?
Пэйдж боролся, как и положено мужчине, исследователю, которого учили сохранять собственную личность как в одиночестве, так и в ужаснейшем хаосе. Он был Хьюго Пэйджем, человеческим существом из 2500-го года, его. учили, как освобождаться от одиночества, от оков ненависти и сладострастия. Как только он ясно осознал это — колдовство разбилось и черно-красная волна откатилась. Пэйдж обнаружил, что лежит на песке с поджатыми коленями. Вокруг были большие камни. Ладони кровоточили. Его поразили громкие удары собственного сердца, и он понял: последняя атака была такой мощной, что почти вырвала его из четвертого измерения — он опять принял человеческий облик… Пэйдж вздрогнул.
Из тишины пустыни донеслась мелодичная волна, возможно, голос той незнакомки, волнующий и теплый:
— Бегите, о, бегите! Они хотят сокрушить вас.
— Меня? Почему меня? Я же не из этой страны и не из этого времени…
— Вы ничего об этом не знаете. Ужасная опасность…
— Можно мне к вам прийти? — спросил Хьюго. Каждое слово раздирало его пересохшее горло. — Можно мне помочь вам?
— Нет. Нет… — Он ощутил волну глубокого отчаяния.
— Я снова хочу увидеть вас.
— Это невозможно. Если им удастся материализировать вас вы пропали.
— А они это могут?
— Не знаю. Они уже ограбили столько мозгов атлантов… Уходите в другое измерение. Не думайте обо мне.
Это была не его незнакомка. Та бы не смогла так говорить.
«Они ограбили мозги атлантов»…
И его тоже. Пэйдж чувствовал себя опустошенным. Несколько мгновений он разделял переживания и чувства чудовища, значит, и другие имели доступ к его собственным знаниям. Пэйдж вздрогнул: несмотря ни на что, он был хорошим физиком и еще лучшим хрононавтом. Сумеют ли они применить его знания? Смогут ли… Он представил, как Земля 2500-го года наполняется зверскими масками Древнего Египта, и его передернуло.
Но убраться в другое измерение? С другого берега времени силуэт профессора Рецки показался ему странно зыбким. Этот фантом должен коснуться клавиатуры и поставить ручку в положение «назад». Это показалось Пэйджу невозможным. Этот грубый мир чем-то привлекал его. Это была его Земля, и все же одновременно другая, новая планета… Опьяняюще чистый воздух, необычно яркие краски, ржавая луна, волшебно мерцающая сквозь песчаную бурю… Пышно разросшийся оазис, свежие, как после ливня, пальмы, все, вплоть до одуряющих ароматов, что поднимались от бледных чашечек лотосов, торжественно возвещало о вселенной — молодой, богатой, опьяняющей. И в тоже время ужас и смерть никогда не были так близки и явственны. Все в этом времени было создано для того, чтобы наслаждаться радостью мгновения. «Я живу!» — кричали стоптанные могучими ногами бегемота ивняки. «Я существую!» — искрился ночной мотылек, хотя жить ему оставалось лишь до утра. Все эти короткие минуты были наполнены почти болезненной радостью бытия.
В этом розовом свете на краю пустыни появились они. Ни на одной планете Пэйдж не видел ничего ужаснее. Их шествие подчинялось какому-то порядку — пародии на воинский строй. Фигуры, правящие колесницами, казались знакомыми по детским кошмарам. Кто не видел во сне, что его преследует банда или что он падает с головокружительной высоты? Знания, добытые гипнотическим обучением, не могли помочь: у египтян было мало богов с человеческим обликом, а других он не мог себе представить. Сейчас же из каждой низины («В этой заколдованной земле, — писалось в древнем халдейском манускрипте, — каждый бархан скрывает миллион демонов»), из каждой дюны возникали странные крылатые фигуры с головами осьминогов и собак. Одни, с телами из громыхающих колец, скользили по земле, издавая шум, подобный морскому прибою, другие кружились, испуская искры — и все они стягивались к оазису Амона. Шли ящеры и гигантские бараны, существа с шакальими головами ехали на колесницах, запряженных бегемотами, боги Бубастиса, Мендеса, Ассирии, монстры и боги совсем без лиц. Все эти призраки темного страха тянулись за триумфальной колесницей.
А под пурпурным балдахином восседал живой сфинкс.
Процессия неумолимо медленно двигалась вперед. Ничто не могло сдержать этот победный марш. Перед этим разбуженным ужасом, перед лицом всех этих вновь оживших призраков человек мог бы стать только циновкой под ногами богов. И все они шли к оазису Амона.
Пэйджа на мгновение охватило желание опять встретить ту незнакомку, желание такое сильное, что он вцепился зубами в запястье. У него была своя миссия — собрать как можно больше информации и бороться, если на него нападут, а потом вернуться домой. Но даже сама мысль о возвращении теперь ему казалась абсурдной.
На коленях — так он устал — Пэйдж подполз к источнику в тростниках. Вода была чистой и прохладной. Он пил большими глотками, не замечая, как снова обострялось его мысленное восприятие. Ручей, что поил оазис, немного ниже терялся в расщелине среди гранитных обломков, откуда доносилось приглушенное ворчание. Пэйдж наклонился ниже, и в нос ему ударил сильный запах хищника. Ниже плато находился водопой львов. Стая зверей показалась ему красным прибоем, которым на мгновение вздулась вода.
Звери поглядывали друг на друга и изгоняли слабых. Он различил в массе больших тяжеловесных животных как бы залив со скользящими по песку гривами — играющих молодых львов и прекрасных львиц цвета спелого маиса. Немного ниже виднелись антилопы, от жажды забывшие об опасности, неуклюжий носорог, с маленькими, налитыми кровью глазами, под ним осыпался берег. Между гигантами сновали песчаные леопарды.
Ветер сменился, и звери почти мгновенно застыли. Прекрасная львица, розовая, как обнаженная женщина, выпрыгнула из дюн. В прыжке по воздуху пронесся тигр. Взвыли шакалы, и стало слышно, как весь этот рычащий концерт перекрыл леденящий кровь хохот гиены. Пэйдж, еще лежа на земле, понял: первые звери почуяли его. Пэйдж поднялся и пошел дальше вперед — освобожденная материальная сила, способная смести со своего пути все, что бы это ни было и кто бы это ни был…
— Я готов, Пта! — сказал Пэйдж.
Столкновение двух разумов было таким сильным, что пустыня содрогнулась.
Пэйдж опять пришел в себя в прохладной глубине склепа. Его голова покоилась на голубом валике из покрывала, и Пэйдж вспомнил, что египетские кровати вместо подушки имели подставки в форме полумесяца. Им казалось, что это приносит прекрасные сны. Идея была такой абсурдной, что он засмеялся. Виски его охватывал металлический обод. Он увидел чьи-то большие глаза, затененные длинными ресницами.
— Вы храбро сражались, — сказал голос. И после некоторого молчания добавил. — Вы прекрасны.
— Значит, вы меня видите? — спросил он и попытался подняться. Но маленькая рука удержала его.
— Не шевелитесь. Когда мы вас подняли, вы казались мертвым. По вашим доспехам прошли все львы пустыни и вся свора Пта — к счастью; они оказались прочными.
— Где Пта?
— Я думаю, убежал. Уполз в пустыню, потеряв почти все свое войско: ведь он, в конце концов, всего лишь большой зверь!
— Вы подняли меня… Кто? Вы?