Страница:
— Вот это да. Слип! — воскликнул он. — Они скатывают на нас валуны. Что делать?
Голос Хэнлена превратился в рычание.
— Прихвати с собой скорострельный автомат Мэнтона и постарайся выпустить им кишки. Раз они затеяли такую игру, пусть играют по нашим правилам.
Когда дверь за бандитами захлопнулась, Дэвис выполз из-под кровати. Девушка стояла перед ним с бледным лицом, на котором сверкали гневом голубые глаза.
— Вы упрямый дурак! — зашипела она. — Играйте в детектива где-нибудь в другом месте!
Еще один валун потряс здание. Дэвис вспомнил о ступенчатой террасе за поляной. Но против скорострельного автомата Мэнтона кинетическое оружие, которым воспользовался Гиббон, не страшнее детского пугача. Глупо швырять камни в стаю волков!
То, что осталось от костюма девушки после того, как она связала его, лежало на кровати. Дэвис обвязался этим вокруг бедер и осторожно толкнул дверь. Она оказалась незапертой, и он тихо приоткрыл створку. В большой комнате вместе с Хэнленом было еще три человека. В наружную дверь неистово замолотили. Один из троих толчком распахнул ее. Стучавший вошел, согнулся пополам и лицом вниз свалился на пол.
Что-то свистнуло мимо уха Дэвиса и вонзилось в дверную раму. Это была тонкая длинная колючка, смазанная с одного конца какой-то черной дрянью с запахом тухлой рыбы. Они перевернули упавшего, и Дэвис увидел такую же колючку, торчащую у него в шее. Когда очередной удар потряс убежище, один из осажденных растерянно произнес: «Что будем делать, Слип? У них отравленные стрелы. Они уже укокошили Плага и Бенни. Что делать?»
— Мы сидим крепко, — прорычал Хэнлен. — Они не смогут выкурить нас отсюда, швыряя камни. И стрелы их нам не страшны за бетонными стенами. Мы переждем здесь, пока старик Брэдшоу не поумнеет и сам не отзовет их!
— Неужели отзовет? — Дэвис вошел в комнату с пистолетом наготове. — Там мои люди, Хэнлен. Люди, которых ты оставил подыхать на скале посреди океана! Регент здесь ни при чем. Открывай дверь.
Злорадная усмешка мелькнула в глазах Хэнлена. Внезапно что-то мелькнуло за спиной Дэвиса, и руки его оказались прижатыми к бокам. Стройная нога подсекла его, и Дэвис повалился на пол вместе с оседлавшей его девушкой.
Прислоненный к стене, со связанными руками и ногами, Дэвис с ненавистью смотрел на Хэнлена и на девушку, пока те выясняли отношения между собой. В руке у нее был пистолет, и это причиняло Хэнлену некоторые неудобства.
— Рассуждаете вы прямо как политик, мистер Хэнлен, — говорила она. — Но вы не могли сами додуматься до такого. Кто разработал для вас этот план? Кто подсказал, как вести такие дела? Отец очень заинтересовался, когда ему стало известно, что ваша драгоценная ассоциация нажимает на законодателей, стараясь выхлопотать дарственную на земли. Отцу нужны новые поселенцы на Венере, но он, видите ли, не хочет, чтобы их нещадно эксплуатировали разные проходимцы… И ему не нравятся подставные лица. Он хочет знать суть вещей, и я, кстати, тоже.
Хэнлен мрачно смотрел на нее. Дуло пистолета маячило на уровне причудливой пряжки его пояса. Он ничего не ответил.
— Голый джентльмен сказал правду, — продолжала девушка. — Я в состоянии сама позаботиться о себе. Помощь героических мальчиков мне не нужна. Я очутилась здесь по собственной воле, чтобы выяснить, какую игру вы ведете. И теперь хочу знать, кто стоит за вами.
— Ничем не могу помочь. — отозвался Хэнлен. — Мне хорошо заплатили, чтобы я держал язык за зубами. Какой резон мне болтать?
— Вот это деловой вопрос, — отметила девушка. — Вы; действительно, бизнесмен. Ну так вот, как известно, вы потеряли двоих человек и не сможете покинуть этот бункер, пока кто-нибудь не уберет команду стрелометателей.
Она закинула ногу за ногу и отстегнула серебряную брошь у себя на плече. Подав ее гангстеру, она сказала:
— Эта маленькая штучка сигналит с тех самых пор, как вы схватили меня. Сейчас крейсер Берегового Патруля находится поблизости и ждет моего сигнала. Вас обвинят в похищении, а наш галантный герой, может быть, добавит обвинение в оскорблении нравственности, если вы не отдадите ему форму и портупею. Но стоит вам ответить на мои вопросы, и мы выйдем отсюда, как старые добрые друзья.
Ехидная улыбка появилась на лице Хэнлена. Он ловко подкинул и поймал миниатюрный передатчик.
— Очень умный поступок с твоей стороны, — съязвил он. Только тот катер, который доставил тебя сюда, оборудован защитным экраном против таких штучек. И хибара тоже. Никто не слышал этих сигналов, никто сюда не явится.
Дэвису показалось, что пистолет в руке девушки дрогнул. Терпению его пришел конец.
— Бросьте вы глупую болтовню и развяжите меня, — выкрикнул он. — Мои люди справятся с ним, если вы не можете. Патруль знает, как обращаться с такими типами, как он. Теперь у нас есть чем прижать его. Есть за ним другие делишки, только он ловко заметал следы. Так что у вас не будет хлопот с мистером Слипом Хэнленом Доберманом!
Глаза Энн Брэдшоу сверкнули гневом.
— Только этого от вас и можно ожидать! — бросила она в ответ. — Совать нос не в свое дело — как это типично для наших бравых полисменов! Вы получите то, что заслужили, и я рада этому! Правительство Венеры ведет это дело по собственному усмотрению. Космическому Патрулю незачем вмешиваться в него!
Дэвис, изогнувшись, кое-как уселся. Этот маневр дал ему возможность прижать связанные запястья к стальному угольнику, что впивался ему в плечо несколько последних минут. Это была, по-видимому, деталь арматуры, достаточно прочно закрепленная в стене.
— Когда я выберусь отсюда, мы посмотрим, кто и как поведет это дело! — резко ответил он. — Если вы думаете, что Патруль и Комиссия трех Планет будут стоять в стороне и смотреть, как. некоторые зажиревшие политиканы собираются эксплуатировать полуголодных глупцов, готовых подписать что угодно ради призрачного шанса на приличную жизнь, то вы ошибаетесь! Я много знаю. Мои люди — тоже. Вполне вероятно, что Хэнлен со своими головорезами окажется не единственным, кого мы прижмем.
Девушка повернулась к нему спиной. Она едва не тряслась от гнева.
— Мистер Хэнлен, — сказала она. — Вы ищите возможность сделаться уважаемым гражданином. Предоставив нам нужную информацию, вы сможете называться Феликсом Доберманом. Нам нужны здесь поселенцы. И все, кто приносит вред этой задаче — не великого, ума люди. Не то что вы. Назовите того, кто стоит за этим делом, и я забуду, что покидала столицу. Мы забудем о Слипе Хэнлене. А вы, я думаю, позаботитесь, чтобы о нашем договоре не стало известно из других источников.
Подбородок Хэнлена отвис. Бусинки его глаз недоверчиво обследовали девушку.
— А какие гарантии? — требовательно спросил он.
Она не ответила, потому что в этот момент один из телохранителей Хэнлена неистово завопил и хлопнул себя по шее. Новый звук произвел впечатление и на Дэвиса: откуда-то взялось назойливое, действующее на нервы завывание, которое с каждой секундой становилось все громче. Хэнлен тоже втянул голову в плечи и суматошно замахал руками. Тогда и Дэвис увидел их. Маленькая стайка, словно клочок дыма, влетела в комнату сквозь вентиляционное отверстие в потолке. Мошкара! Он бешено стал перетирать веревку на руках. Мошкара сделала их поход через джунгли сущим кошмаром. Укусы этих насекомых мучительны, люди иногда даже умирали от них. Маллиган нашел какое-то растение, его запах держал насекомых на расстоянии, но лекарство было не многим приятнее болезни.
Комната наполнялась маленькими демонами. Четыре человека топали ногами, хлопали руками, ослепленные, натыкались друг на друга: эта сцена весьма походила на пляску сумасшедших.
Вскоре один из вампиров добрался до Дэвиса. Его укус был похож на инъекцию купороса, сделанную раскаленной иглой. Сквозь слезы Дэвис увидел Энн Брэдшоу, прислонившуюся спиной к двери. Одной рукой она прикрывала глаза, в другой ходил ходуном маленький пистолет.
— Назад! — кричала она. — Вы останетесь здесь, пока не ответите на мои вопросы. Вы все!
Веревка на запястьях Дэвиса, кажется, ослабла. Он зацепил прядь за небольшой заусенец и рванулся изо всех сил. Раскаленный укол за левое ухо и другой, в бедро, подстегнул его. Веревка порвалась, Вскочив на связанные ноги, он первым делом сорвал с себя остатки тряпок и заткнул ими вентиляционное отверстие. Затем сразу же упал на пол в целях безопасности, потому что Хэнлен метнулся в сторону девушки. Она тоже была ослеплена болью. Когда Энн Брэдшоу оттолкнула Хэнлена, пистолет в ее руках негромко, но злобно хлопнул, вызвав новый вопль у одного из головорезов. Она ринулась через комнату, споткнулась о распростертое тело Дэвиса и упала. Хэнлен с размаху толкнул дверь и вырвался на свежий воздух. Сквозь полузакрытые глаза Дэвис увидел, как он осел, словно ватная кукла, от удара огромной дубины, которой размахивало чудовище из ночного кошмара.
Их было пятеро: черных, бесформенных, энергично размахивающих, облепленных с головы до ног жидкой грязью, и все они махали своими дубинами. Тучи мошкары вились над их головами, украшенными пучками листьев, которые словно пустили корни на благодатной почве.
Один из них занялся проводом на ногах у Дэвиса. Другой склонился над девушкой. Дверь закрыли. Насекомые больше не проникали через вентиляцию. Одним здоровым глазом Дэвис разглядывал однорукое, попахивающее тиной существо, которое, по-видимому, было старшим сержантом Гиббоном.
— А, ну-ка, ответь! — гаркнул Дэвис. — Тебе было приказано оставаться на месте и ждать сигнала в атаке. Я не подавал сигнала.
Покрытая коркой грязи фигура вытянулась по стойке «смирно».
— Да, сэр! Это все Маллиган, сэр. Я заметил, как они сначала пошептались, а потом все четверо набросились на меня. К тому времени, когда я освободился, Маллиган с ребятами уже скатывал глыбы на этот бункер, а профессор заделался снайпером. Когда они проделали дыру в вентиляционном фильтре и стали пихать туда приманку для мошки, я решил, что лучше присоединиться к ним.
Девушка с изумлением смотрела на покрытую грязью фигуру, склонившуюся над ней.
— Я Томкинс, мисс Брэдшоу, — послышался извиняющийся голос. — Профессор Томкинс из университета в Лакее. Я был с вами, когда это случилось. Помните?
Серебристый смех заставил Дэвиса поморщиться. Он больше не доверял такому смеху.
— Если бы отец мог видеть вас сейчас!
Профессор, несомненно, покраснел под слоем грязи.
— Вы знаете, они забрали нашу одежду, — растерянно произнес он. — Абсолютно всю. Если бы не капитан Дэвис и мистер Маллиган, нас здесь не было бы сейчас.
— Капитан Дэвис?! — она попыталась пропеть это сладким голосом. — Я так много слышала о вас, капитан. Не ожидала встретить вас в таком, можно сказать, интимном виде.
Кто-то принес одеяло. Дэвис соорудил из него подобие римской тоги и приободрился, несмотря на то, что с такой распухшей физиономией трудно было сохранять достоинство.
«Она и сама выглядит немногим лучше», — отметил он с удовлетворением.
— Приведите всех сюда, — скомандовал он. — Начнем разбираться с этим темным делом!
Все сбились в одном углу небольшой комнаты. Хэнлен и его люди время от времени постанывали, растирая опухшие лица. Гиббон выглядел невинной овечкой, профессор и двое молодых людей обсохли и теперь шелушились. Они чувствовали себя не в своей тарелке, хотя и нашли кое-какую одежду. Только Маллиган и девушка казались спокойными. Старик ввалился последним,
— Здорово тебя нажалили, кэп, — произнес он сочувственно. Но это был самый лучший способ выкурить их отсюда, если уж камни не помогли, — хохотнул он. — Как сейчас помню, последний раз я катал камни, когда на нас напали поедатели коней. Мы обороняли пещеры, пока не кончилась еда. Тогда-то меня и трахнули дубиной по голове. Один доктор говорил, что, может, от этого я так долго живу. На мне все заживает, как на ящерице. Не помню, сколько раз у меня выпадали зубы, а потом снова вырастали.
— Духовые трубки — идея профессора, — вмешался Гиббон. Они нашли больших красных улиток, яд которых парализует человека на два — три дня. Маллиган знал про них. Потом они вдвоем держали дверь под прицелом, пока ребята скатывали камни.
Томкинс зарделся под черной маской.
— Как антропологу, мне приходилось изучать жизнь первобытных людей; их методы обороны и нападения, — педантично объяснил он.
— Подождите! — голос девушки был тихим, но в нем чувствовалась твердость. — Здесь распоряжаюсь я как представитель власти. Эти джентльмены помогают мне. Прежде, чем мы покинем эту комнату, надо выяснить, кто стоит за противозаконной попыткой заполучить земли. Кому мистер Хэнлен так легкомысленно подчинил свое честолюбие. Когда мистер Маллиган прервал нас, я сделала некое предложение. Оно все еще в силе.
Дэвис ошеломленно уставился на нее.
— Вы позволите этому гаду остаться безнаказанным? — не поверил он.
Энн холодно посмотрела на него.
— Это мое дело, — отрезала девица. — Правительство достаточно информировано о мистере Хэнлене, чтобы надеяться сделать из него хорошего помощника в своих делах. Конечно, если он направит свою энергию, талант и деньги на такое стоящее дело, как колонизация Западного континента. Я уверена, он будет сотрудничать с нами. Тогда все мы должны будем забыть о том, что с нами случилось несколько дней назад. Можете считать это приказом правительства. Вы, конечно, понимаете приказы, капитан Дэвис?
На физиономии Маллигана мелькнула улыбка, корка грязи на лице потрескалась.
— У меня кое-где остались шрамы. Заполучил я их от Хэнлена, когда он еще не подобрался так близко к правительству, — старик оглядел всех, ища сочувствия. — Я хотел бы отплатить ему за это, мадам.
— Забудем старое, — распухшее лицо Хэнлена приняло решительный вид. — Интересно будет посмотреть, как того гаврика выталкивают в шею. Куксон — вот кто главный заводила в этом деле. Я выпустил акции, а он проталкивал их через Совет. За половину прибыли! Только ему показалось мало. Если я не отвалю ему кусок побольше, он донесет на меня Регенту и приберет все предприятие к лапам своего Департамента Иммиграции, чтобы распоряжаться правительственными финансами, пока Совет не очухается. Вот я и похитил тебя, чтобы Регент, когда ему наговорят на меня дважды, подумал, прежде чем принимать решения. Но ты даешь мне шанс, и отныне Слипа Хэнлена больше нет. Слово Слипа Хэнлена тому порукой!
Обтянутый брюками, которые были ему здорово малы, Дэвис сидел на корме посудины Берегового Патруля, прибывшего по вызову Энн Брэдшоу. Сквозь собственные мрачные раздумья до него едва доносились настойчивые расспросы профессора Томкинса и лошадиный голос Маллигана, дающего уклончивые ответы. Может быть, старик когда-то был вождем неандертальцев и прожил насквозь всю историю человечества. Может быть, он приходился тестем Моисею, служил телохранителем у Авраама и кузнецом у Цезаря. Может быть, это он выиграл Американскую войну и битву при Драйлэнде. Какая разница!?
Больше всего он мучился тем, что над ним, офицером Космического Патруля, взяли верх вздорная девчонка и болтливый старик. Он потерял свои штаны, не говоря уже о рубашке, и эту новость везли сейчас в Лаксу эти проклятые болотники из Берегового Патруля, чтобы выставить его на смех перед каждым тупоголовым простофилей Системы.
Но он еще им покажет, что такое Космический Патрульный!
Если хоть один из них вымолвит слово о том, что случи лось, он многого не досчитается на своей физиономии. Он проучит Слипа Хэнлена так, что тот запомнит это на всю жизнь. Он еще заставит старого Брэдшоу заискивать перед собой. А старика Маллигана надо напоить и завлечь в Патруль — там он узнает, что такое дисциплина. Старый брехун, если его подпоить, сам пойдет куда угодно. А как же девчонка!
Он покраснел, заметив улыбку, предназначенную для него. Может быть, она умеет читать мысли. Пусть! Он вдохнул в себя липкий туман с рыбьим запахом. Как чертовски приятно будет дышать регенерированным воздухом космического корабля, когда он покинет эту поросячью лужу и ощутит вокруг себя величие бесконечности. Как он обрадуется, увидев звезды. Как дьявольски обрадуется!
Но прежде чем вознестись в этот мир тишины, он оставит этой золотоволосой тигрице повод для волнений!
Пер. с англ. А.Тачкова
Томас М.Диш
Всю ночь снег падал на крышу маленького аккуратного домика Тома Уилсона в Парсоне, что в Западной Вирджинии. К утру ослепительные сугробы лежали повсюду, куда только доставал взгляд: на вершинах сосен, на замерзшем пруду. Как гигантская попона, неимоверной белизны снег укрывал, казалось, весь мир.
Где-то звенел смех, где-то пели песни, но над этим домом, казалось, нависла злая туча. Жена была совсем плоха… Время рассыпало седину по ее волосам и проложило глубокие морщины на ее лице — но и сейчас она была прекрасна. Тонкие губы сжаты; это те самые губы, которые целовали горячие слезы на детской щеке, поэтому Мамины щеки, Мамины губы — самые прекрасные в мире!
Белые облака, похожие на фигурки зверушек, мчались по небу, огибая солнце. Измученный заботами Том сидел, стиснув ладони, огрубевшие от тяжкого труда. Он отрешенно смотрел на умирающую жену и на маленькую дочку, что спала в кроватке на колесиках. Ее розовые губки, казалось, были тронуты таинственным небесным светом. Какие счастливые события, прошедшие или грядущие, наполняли ее невинные грезы? Может, ей виделись знамения будущей счастливой жизни?
Не может быть, чтобы нашу Землю населяли только люди! Не может быть, чтобы наша жизнь напоминала мыльный пузырь, брошенный Вечностью по течению Времени, чтобы, проплыв немного, лопнуть и раствориться в Небытии!
Почему все высокие чувства, исходящие из души, словно ангелы из собора, навсегда остаются невостребованными? Почему ослепительный блеск человеческой красоты обречен исчезнуть, заставляя тысячи ручейков наших чувств стекать единым горным потоком обратно в наши сердца?
Должно же существовать где-то царство, где радуга никогда не гаснет!
Эти события происходили в маленьком уютном домике, где обитала семья, которая вряд ли могла похвастаться достатком, даже по меркам среднего класса. И все же многие могли бы им позавидовать!
Пол, стены и потолок были сделаны из простых деревянных досок.
Все в доме излучало удивительный свет, но это было не сияние золота и серебра. Женщина постоянно подтягивала к своей груди стеганое одеяло, сшитое из простых лоскутов, приглушая приступы кашля, боясь разбудить маленькую дочку, спящую рядом в кроватке. Одеяло она сшила сама много лет назад, но, несмотря на многочисленные заплаты и потертые места, оно было не менее красиво, чем новое, и походило на яркую бабочку среди цветов в летнем саду.
Где-то вдалеке зазвонил колокол. Том поднял голову, очнувшись от мира собственных грез. Перед ним лежала пачка карандашей и несколько линованных листов бумаги из школьной тетради. Его красивые глаза были омрачены постоянной тревогой и болью.
Какие мысли разбудил далекий звон в его отчаявшейся душе?
Том взял карандаш неуклюжими, огрубевшими пальцами, много лет знавшими только черенок лопаты.
Сможет ли он выразить на бумаге весь океан своих чувств и смятение, переполнявшее его сердце?
Закусив от усердия нижнюю губу, Том старательно вывел на бумаге:
ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
рассказ Томаса Уилсона
На этом Том остановился. Маленькая фигурка появилась над кроватью и протянула две худые ручонки навстречу утреннему свету. Ее голубые глаза, такие же, как и у мамы, доверчиво смотрели на Тома. Она спросила шепотом:
— Мама все еще спит?
Несмотря на острую душевную боль, разбуженную невинным вопросом, Том улыбнулся и ответил:
— Да, моя дорогая. Мы должны сидеть тихо…
— А она?.. Она поправится, папа? И станет такой, как раньше?
Слезы катились из бездны голубых глаз девочки.
— Да, моя хорошая, ей скоро станет легче, гораздо легче.
— Так ты принес лекарства? Боже, папа, мы снова будем счастливы!
Том отчаянно покачал головой.
— Нет, моя радость. Я уже говорил тебе, что не могу купить лекарства, у нас нет денег, и к тому же, я уже говорил тебе, я… — Его голос, обычно ровный, дрогнул от напряжения.
— Ты не можешь найти работу, я знаю…
— Шахта закрыта…
— Шахту закрыли очень давно. Когда же ее снова откроют?
— Скоро, моя дорогая, скоро…
Девочка прижалась бледной щечкой к единственному окошку, в котором отражались огромные снежные сугробы, блестевшие, словно драгоценные камни.
— Сегодня окошко сильно замерзло, будто превратилось в огромную льдину, — голос девочки дрожал.
— Ночью шел сильный снег, малышка, и окно заледенело.
Девочка улыбнулась.
— Снег! Он, наверное, такой красивый! Как бы я хотела его увидеть!
Вся беспросветная жизнь, черная, как ночь, жизнь этого маленького создания, снова предстала перед глазами Тома. Красота, жизни навек скрыта от нее. Для нее не существует листопада, цветущих полян и призрачной белизны зимы. Ей не суждено с восхищением и страхом вглядываться в бездонную глубину ночного неба, вспыхивающего искорками падающих звезд. Ее глаза, прекрасные Лшубые глаза, покрыты непроницаемой вуалью, не знают ожидающего, внимательного взгляда, устремленного на маму, следящего за появлением доброй улыбки, всегда утоляющей детские печали. О, чего бы она не отдала за этот божий дар! Подумать только, девочка тоже могла бы видеть! Видеть, как утреннее солнце прогоняет бесконечную ночь! Но если Том еще мог где-нибудь раздобыть несколько долларов на лекарство, чтобы спасти маму девочки, то несколько тысяч долларов, необходимых для сложной хирургической операции на глазах дочки, ему не достать. О, пытка напрасных надежд!
Если только…
Том снова посмотрел на прикрепленное к деревянной стене объявление из журнала «Лайф». Известнейшее издательство объявляло конкурс на лучший рассказ. Победитель должен получить премию в десять тысяч долларов.
Десять тысяч долларов! Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить прекрасное лечение жене и восстановить зрение дочери! Том не был писателем. Единственный рассказ, который он мог написать, было повествование о его собственной жизни. Надо описать все честно и правдиво, и, может быть, этот крик души найдет отклик в чьем-нибудь добром сердце.
Это была последняя надежда, единственный шанс, и, Том знал это, других способов заработать денег не находилось.
Несколько раз посмотрев на два создания, которые он любил больше всего на свете, Том взял карандаш и начал писать о своей нелегкой жизни. Сначала слова приходили с трудом, и Том боялся опоздать: последний срок отправки рассказа — 1 января, а сегодня… а, сегодня уже — рождественское утро.
— Том, — тихо прозвучал голос умирающей жены, приглушенный, но полный силы и достоинства.
— Да, любимая.
— Ты пишешь рассказ на конкурс?
— Я пробую, но боюсь, что ничего из этого не получится. Какой из меня писатель? А там, наверняка, будет столько умных людей.
Женщина содрогнулась от сильного приступа кашля, но вскоре заговорила снова:
— Обещай мне, что завтра закончишь рассказ и отошлешь его в Нью-Йорк. Неважно, что получится. Этим утром, слушая церковный звон, я ощутила нечто странное, чувства, которые невозможно передать. Как будто мне было обещано что-то необычное. Я уверена, Том, мне открылось, ты должен писать, ты должен закончить рассказ, ты должен!..
— Я обещаю, моя любимая. Ради тебя я закончу.
Том склонился над женщиной, стараясь не выдать горьких чувств, рвавшихся из груди. Женщина улыбнулась.
Слова лились подобно горному потоку, а вместе с ними и слезы.
Неясный свет следующего утра уже пробивался сквозь великолепие французских окон элегантного дома в Нью-Йорке. За столом, покрытым белоснежной скатертью, уставленным серебряными приборами, сидели мужчина и женщина. Нельзя представить себе большего контраста, чем нищенская простота дома Тома Уилсона и роскошь этого великолепного дворца. Но во «дворце» царил холод, который не могли разогнать даже батареи центрального отопления. Это был холод сердец, забывших о любви и сострадании.
Мужчина и женщина средних лет сидели молча. Изредка она поднимала на него глаза, желая прервать затянувшуюся паузу, но всякий раз суровое выражение его лица останавливало ее, и она опускала глаза на чашку чая, стоящую перед ней.
Мужчина бегло просматривал одну за другой бумаги, лежавшие огромной стопкой на его столе. Все прочитанное, казалось, раздражало его. Он отшвыривал одну за другой рукописи с тем же недовольным видом. Выбрав несколько листов и соединив их скрепкой, он рассмеялся:
— Не желаешь взглянуть?
Женщина выжидающе посмотрела на него.
— Манускрипт, написанный на школьной бумаге, без штемпеля и обратного адреса. Кто-то, видимо, решил подшутить надо мной.
С этими словами он бросил листки в корзину для бумаг, но промахнулся, и пачка упала на пушистый ковер рядом с корзиной.
— Ты не собираешься даже прочесть это? — спросила женщина, указывая на брошенные листы.
— Если я буду читать всякую ерунду, приходящую на мое имя, то буду сидеть до второго пришествия. Ко мне приходят тысячи рассказов: рукописных, с чернильными пятнами, с ошибками в правописании и грамматике, мои секретари большую часть рабочего времени занимаются тем, что разгребают весь этот мусор.
Голос Хэнлена превратился в рычание.
— Прихвати с собой скорострельный автомат Мэнтона и постарайся выпустить им кишки. Раз они затеяли такую игру, пусть играют по нашим правилам.
Когда дверь за бандитами захлопнулась, Дэвис выполз из-под кровати. Девушка стояла перед ним с бледным лицом, на котором сверкали гневом голубые глаза.
— Вы упрямый дурак! — зашипела она. — Играйте в детектива где-нибудь в другом месте!
Еще один валун потряс здание. Дэвис вспомнил о ступенчатой террасе за поляной. Но против скорострельного автомата Мэнтона кинетическое оружие, которым воспользовался Гиббон, не страшнее детского пугача. Глупо швырять камни в стаю волков!
То, что осталось от костюма девушки после того, как она связала его, лежало на кровати. Дэвис обвязался этим вокруг бедер и осторожно толкнул дверь. Она оказалась незапертой, и он тихо приоткрыл створку. В большой комнате вместе с Хэнленом было еще три человека. В наружную дверь неистово замолотили. Один из троих толчком распахнул ее. Стучавший вошел, согнулся пополам и лицом вниз свалился на пол.
Что-то свистнуло мимо уха Дэвиса и вонзилось в дверную раму. Это была тонкая длинная колючка, смазанная с одного конца какой-то черной дрянью с запахом тухлой рыбы. Они перевернули упавшего, и Дэвис увидел такую же колючку, торчащую у него в шее. Когда очередной удар потряс убежище, один из осажденных растерянно произнес: «Что будем делать, Слип? У них отравленные стрелы. Они уже укокошили Плага и Бенни. Что делать?»
— Мы сидим крепко, — прорычал Хэнлен. — Они не смогут выкурить нас отсюда, швыряя камни. И стрелы их нам не страшны за бетонными стенами. Мы переждем здесь, пока старик Брэдшоу не поумнеет и сам не отзовет их!
— Неужели отзовет? — Дэвис вошел в комнату с пистолетом наготове. — Там мои люди, Хэнлен. Люди, которых ты оставил подыхать на скале посреди океана! Регент здесь ни при чем. Открывай дверь.
Злорадная усмешка мелькнула в глазах Хэнлена. Внезапно что-то мелькнуло за спиной Дэвиса, и руки его оказались прижатыми к бокам. Стройная нога подсекла его, и Дэвис повалился на пол вместе с оседлавшей его девушкой.
Прислоненный к стене, со связанными руками и ногами, Дэвис с ненавистью смотрел на Хэнлена и на девушку, пока те выясняли отношения между собой. В руке у нее был пистолет, и это причиняло Хэнлену некоторые неудобства.
— Рассуждаете вы прямо как политик, мистер Хэнлен, — говорила она. — Но вы не могли сами додуматься до такого. Кто разработал для вас этот план? Кто подсказал, как вести такие дела? Отец очень заинтересовался, когда ему стало известно, что ваша драгоценная ассоциация нажимает на законодателей, стараясь выхлопотать дарственную на земли. Отцу нужны новые поселенцы на Венере, но он, видите ли, не хочет, чтобы их нещадно эксплуатировали разные проходимцы… И ему не нравятся подставные лица. Он хочет знать суть вещей, и я, кстати, тоже.
Хэнлен мрачно смотрел на нее. Дуло пистолета маячило на уровне причудливой пряжки его пояса. Он ничего не ответил.
— Голый джентльмен сказал правду, — продолжала девушка. — Я в состоянии сама позаботиться о себе. Помощь героических мальчиков мне не нужна. Я очутилась здесь по собственной воле, чтобы выяснить, какую игру вы ведете. И теперь хочу знать, кто стоит за вами.
— Ничем не могу помочь. — отозвался Хэнлен. — Мне хорошо заплатили, чтобы я держал язык за зубами. Какой резон мне болтать?
— Вот это деловой вопрос, — отметила девушка. — Вы; действительно, бизнесмен. Ну так вот, как известно, вы потеряли двоих человек и не сможете покинуть этот бункер, пока кто-нибудь не уберет команду стрелометателей.
Она закинула ногу за ногу и отстегнула серебряную брошь у себя на плече. Подав ее гангстеру, она сказала:
— Эта маленькая штучка сигналит с тех самых пор, как вы схватили меня. Сейчас крейсер Берегового Патруля находится поблизости и ждет моего сигнала. Вас обвинят в похищении, а наш галантный герой, может быть, добавит обвинение в оскорблении нравственности, если вы не отдадите ему форму и портупею. Но стоит вам ответить на мои вопросы, и мы выйдем отсюда, как старые добрые друзья.
Ехидная улыбка появилась на лице Хэнлена. Он ловко подкинул и поймал миниатюрный передатчик.
— Очень умный поступок с твоей стороны, — съязвил он. Только тот катер, который доставил тебя сюда, оборудован защитным экраном против таких штучек. И хибара тоже. Никто не слышал этих сигналов, никто сюда не явится.
Дэвису показалось, что пистолет в руке девушки дрогнул. Терпению его пришел конец.
— Бросьте вы глупую болтовню и развяжите меня, — выкрикнул он. — Мои люди справятся с ним, если вы не можете. Патруль знает, как обращаться с такими типами, как он. Теперь у нас есть чем прижать его. Есть за ним другие делишки, только он ловко заметал следы. Так что у вас не будет хлопот с мистером Слипом Хэнленом Доберманом!
Глаза Энн Брэдшоу сверкнули гневом.
— Только этого от вас и можно ожидать! — бросила она в ответ. — Совать нос не в свое дело — как это типично для наших бравых полисменов! Вы получите то, что заслужили, и я рада этому! Правительство Венеры ведет это дело по собственному усмотрению. Космическому Патрулю незачем вмешиваться в него!
Дэвис, изогнувшись, кое-как уселся. Этот маневр дал ему возможность прижать связанные запястья к стальному угольнику, что впивался ему в плечо несколько последних минут. Это была, по-видимому, деталь арматуры, достаточно прочно закрепленная в стене.
— Когда я выберусь отсюда, мы посмотрим, кто и как поведет это дело! — резко ответил он. — Если вы думаете, что Патруль и Комиссия трех Планет будут стоять в стороне и смотреть, как. некоторые зажиревшие политиканы собираются эксплуатировать полуголодных глупцов, готовых подписать что угодно ради призрачного шанса на приличную жизнь, то вы ошибаетесь! Я много знаю. Мои люди — тоже. Вполне вероятно, что Хэнлен со своими головорезами окажется не единственным, кого мы прижмем.
Девушка повернулась к нему спиной. Она едва не тряслась от гнева.
— Мистер Хэнлен, — сказала она. — Вы ищите возможность сделаться уважаемым гражданином. Предоставив нам нужную информацию, вы сможете называться Феликсом Доберманом. Нам нужны здесь поселенцы. И все, кто приносит вред этой задаче — не великого, ума люди. Не то что вы. Назовите того, кто стоит за этим делом, и я забуду, что покидала столицу. Мы забудем о Слипе Хэнлене. А вы, я думаю, позаботитесь, чтобы о нашем договоре не стало известно из других источников.
Подбородок Хэнлена отвис. Бусинки его глаз недоверчиво обследовали девушку.
— А какие гарантии? — требовательно спросил он.
Она не ответила, потому что в этот момент один из телохранителей Хэнлена неистово завопил и хлопнул себя по шее. Новый звук произвел впечатление и на Дэвиса: откуда-то взялось назойливое, действующее на нервы завывание, которое с каждой секундой становилось все громче. Хэнлен тоже втянул голову в плечи и суматошно замахал руками. Тогда и Дэвис увидел их. Маленькая стайка, словно клочок дыма, влетела в комнату сквозь вентиляционное отверстие в потолке. Мошкара! Он бешено стал перетирать веревку на руках. Мошкара сделала их поход через джунгли сущим кошмаром. Укусы этих насекомых мучительны, люди иногда даже умирали от них. Маллиган нашел какое-то растение, его запах держал насекомых на расстоянии, но лекарство было не многим приятнее болезни.
Комната наполнялась маленькими демонами. Четыре человека топали ногами, хлопали руками, ослепленные, натыкались друг на друга: эта сцена весьма походила на пляску сумасшедших.
Вскоре один из вампиров добрался до Дэвиса. Его укус был похож на инъекцию купороса, сделанную раскаленной иглой. Сквозь слезы Дэвис увидел Энн Брэдшоу, прислонившуюся спиной к двери. Одной рукой она прикрывала глаза, в другой ходил ходуном маленький пистолет.
— Назад! — кричала она. — Вы останетесь здесь, пока не ответите на мои вопросы. Вы все!
Веревка на запястьях Дэвиса, кажется, ослабла. Он зацепил прядь за небольшой заусенец и рванулся изо всех сил. Раскаленный укол за левое ухо и другой, в бедро, подстегнул его. Веревка порвалась, Вскочив на связанные ноги, он первым делом сорвал с себя остатки тряпок и заткнул ими вентиляционное отверстие. Затем сразу же упал на пол в целях безопасности, потому что Хэнлен метнулся в сторону девушки. Она тоже была ослеплена болью. Когда Энн Брэдшоу оттолкнула Хэнлена, пистолет в ее руках негромко, но злобно хлопнул, вызвав новый вопль у одного из головорезов. Она ринулась через комнату, споткнулась о распростертое тело Дэвиса и упала. Хэнлен с размаху толкнул дверь и вырвался на свежий воздух. Сквозь полузакрытые глаза Дэвис увидел, как он осел, словно ватная кукла, от удара огромной дубины, которой размахивало чудовище из ночного кошмара.
Их было пятеро: черных, бесформенных, энергично размахивающих, облепленных с головы до ног жидкой грязью, и все они махали своими дубинами. Тучи мошкары вились над их головами, украшенными пучками листьев, которые словно пустили корни на благодатной почве.
Один из них занялся проводом на ногах у Дэвиса. Другой склонился над девушкой. Дверь закрыли. Насекомые больше не проникали через вентиляцию. Одним здоровым глазом Дэвис разглядывал однорукое, попахивающее тиной существо, которое, по-видимому, было старшим сержантом Гиббоном.
— А, ну-ка, ответь! — гаркнул Дэвис. — Тебе было приказано оставаться на месте и ждать сигнала в атаке. Я не подавал сигнала.
Покрытая коркой грязи фигура вытянулась по стойке «смирно».
— Да, сэр! Это все Маллиган, сэр. Я заметил, как они сначала пошептались, а потом все четверо набросились на меня. К тому времени, когда я освободился, Маллиган с ребятами уже скатывал глыбы на этот бункер, а профессор заделался снайпером. Когда они проделали дыру в вентиляционном фильтре и стали пихать туда приманку для мошки, я решил, что лучше присоединиться к ним.
Девушка с изумлением смотрела на покрытую грязью фигуру, склонившуюся над ней.
— Я Томкинс, мисс Брэдшоу, — послышался извиняющийся голос. — Профессор Томкинс из университета в Лакее. Я был с вами, когда это случилось. Помните?
Серебристый смех заставил Дэвиса поморщиться. Он больше не доверял такому смеху.
— Если бы отец мог видеть вас сейчас!
Профессор, несомненно, покраснел под слоем грязи.
— Вы знаете, они забрали нашу одежду, — растерянно произнес он. — Абсолютно всю. Если бы не капитан Дэвис и мистер Маллиган, нас здесь не было бы сейчас.
— Капитан Дэвис?! — она попыталась пропеть это сладким голосом. — Я так много слышала о вас, капитан. Не ожидала встретить вас в таком, можно сказать, интимном виде.
Кто-то принес одеяло. Дэвис соорудил из него подобие римской тоги и приободрился, несмотря на то, что с такой распухшей физиономией трудно было сохранять достоинство.
«Она и сама выглядит немногим лучше», — отметил он с удовлетворением.
— Приведите всех сюда, — скомандовал он. — Начнем разбираться с этим темным делом!
Все сбились в одном углу небольшой комнаты. Хэнлен и его люди время от времени постанывали, растирая опухшие лица. Гиббон выглядел невинной овечкой, профессор и двое молодых людей обсохли и теперь шелушились. Они чувствовали себя не в своей тарелке, хотя и нашли кое-какую одежду. Только Маллиган и девушка казались спокойными. Старик ввалился последним,
— Здорово тебя нажалили, кэп, — произнес он сочувственно. Но это был самый лучший способ выкурить их отсюда, если уж камни не помогли, — хохотнул он. — Как сейчас помню, последний раз я катал камни, когда на нас напали поедатели коней. Мы обороняли пещеры, пока не кончилась еда. Тогда-то меня и трахнули дубиной по голове. Один доктор говорил, что, может, от этого я так долго живу. На мне все заживает, как на ящерице. Не помню, сколько раз у меня выпадали зубы, а потом снова вырастали.
— Духовые трубки — идея профессора, — вмешался Гиббон. Они нашли больших красных улиток, яд которых парализует человека на два — три дня. Маллиган знал про них. Потом они вдвоем держали дверь под прицелом, пока ребята скатывали камни.
Томкинс зарделся под черной маской.
— Как антропологу, мне приходилось изучать жизнь первобытных людей; их методы обороны и нападения, — педантично объяснил он.
— Подождите! — голос девушки был тихим, но в нем чувствовалась твердость. — Здесь распоряжаюсь я как представитель власти. Эти джентльмены помогают мне. Прежде, чем мы покинем эту комнату, надо выяснить, кто стоит за противозаконной попыткой заполучить земли. Кому мистер Хэнлен так легкомысленно подчинил свое честолюбие. Когда мистер Маллиган прервал нас, я сделала некое предложение. Оно все еще в силе.
Дэвис ошеломленно уставился на нее.
— Вы позволите этому гаду остаться безнаказанным? — не поверил он.
Энн холодно посмотрела на него.
— Это мое дело, — отрезала девица. — Правительство достаточно информировано о мистере Хэнлене, чтобы надеяться сделать из него хорошего помощника в своих делах. Конечно, если он направит свою энергию, талант и деньги на такое стоящее дело, как колонизация Западного континента. Я уверена, он будет сотрудничать с нами. Тогда все мы должны будем забыть о том, что с нами случилось несколько дней назад. Можете считать это приказом правительства. Вы, конечно, понимаете приказы, капитан Дэвис?
На физиономии Маллигана мелькнула улыбка, корка грязи на лице потрескалась.
— У меня кое-где остались шрамы. Заполучил я их от Хэнлена, когда он еще не подобрался так близко к правительству, — старик оглядел всех, ища сочувствия. — Я хотел бы отплатить ему за это, мадам.
— Забудем старое, — распухшее лицо Хэнлена приняло решительный вид. — Интересно будет посмотреть, как того гаврика выталкивают в шею. Куксон — вот кто главный заводила в этом деле. Я выпустил акции, а он проталкивал их через Совет. За половину прибыли! Только ему показалось мало. Если я не отвалю ему кусок побольше, он донесет на меня Регенту и приберет все предприятие к лапам своего Департамента Иммиграции, чтобы распоряжаться правительственными финансами, пока Совет не очухается. Вот я и похитил тебя, чтобы Регент, когда ему наговорят на меня дважды, подумал, прежде чем принимать решения. Но ты даешь мне шанс, и отныне Слипа Хэнлена больше нет. Слово Слипа Хэнлена тому порукой!
Обтянутый брюками, которые были ему здорово малы, Дэвис сидел на корме посудины Берегового Патруля, прибывшего по вызову Энн Брэдшоу. Сквозь собственные мрачные раздумья до него едва доносились настойчивые расспросы профессора Томкинса и лошадиный голос Маллигана, дающего уклончивые ответы. Может быть, старик когда-то был вождем неандертальцев и прожил насквозь всю историю человечества. Может быть, он приходился тестем Моисею, служил телохранителем у Авраама и кузнецом у Цезаря. Может быть, это он выиграл Американскую войну и битву при Драйлэнде. Какая разница!?
Больше всего он мучился тем, что над ним, офицером Космического Патруля, взяли верх вздорная девчонка и болтливый старик. Он потерял свои штаны, не говоря уже о рубашке, и эту новость везли сейчас в Лаксу эти проклятые болотники из Берегового Патруля, чтобы выставить его на смех перед каждым тупоголовым простофилей Системы.
Но он еще им покажет, что такое Космический Патрульный!
Если хоть один из них вымолвит слово о том, что случи лось, он многого не досчитается на своей физиономии. Он проучит Слипа Хэнлена так, что тот запомнит это на всю жизнь. Он еще заставит старого Брэдшоу заискивать перед собой. А старика Маллигана надо напоить и завлечь в Патруль — там он узнает, что такое дисциплина. Старый брехун, если его подпоить, сам пойдет куда угодно. А как же девчонка!
Он покраснел, заметив улыбку, предназначенную для него. Может быть, она умеет читать мысли. Пусть! Он вдохнул в себя липкий туман с рыбьим запахом. Как чертовски приятно будет дышать регенерированным воздухом космического корабля, когда он покинет эту поросячью лужу и ощутит вокруг себя величие бесконечности. Как он обрадуется, увидев звезды. Как дьявольски обрадуется!
Но прежде чем вознестись в этот мир тишины, он оставит этой золотоволосой тигрице повод для волнений!
Пер. с англ. А.Тачкова
Томас М.Диш
ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
Где-то звенел смех, где-то пели песни, но над этим домом, казалось, нависла злая туча. Жена была совсем плоха… Время рассыпало седину по ее волосам и проложило глубокие морщины на ее лице — но и сейчас она была прекрасна. Тонкие губы сжаты; это те самые губы, которые целовали горячие слезы на детской щеке, поэтому Мамины щеки, Мамины губы — самые прекрасные в мире!
Белые облака, похожие на фигурки зверушек, мчались по небу, огибая солнце. Измученный заботами Том сидел, стиснув ладони, огрубевшие от тяжкого труда. Он отрешенно смотрел на умирающую жену и на маленькую дочку, что спала в кроватке на колесиках. Ее розовые губки, казалось, были тронуты таинственным небесным светом. Какие счастливые события, прошедшие или грядущие, наполняли ее невинные грезы? Может, ей виделись знамения будущей счастливой жизни?
Не может быть, чтобы нашу Землю населяли только люди! Не может быть, чтобы наша жизнь напоминала мыльный пузырь, брошенный Вечностью по течению Времени, чтобы, проплыв немного, лопнуть и раствориться в Небытии!
Почему все высокие чувства, исходящие из души, словно ангелы из собора, навсегда остаются невостребованными? Почему ослепительный блеск человеческой красоты обречен исчезнуть, заставляя тысячи ручейков наших чувств стекать единым горным потоком обратно в наши сердца?
Должно же существовать где-то царство, где радуга никогда не гаснет!
Эти события происходили в маленьком уютном домике, где обитала семья, которая вряд ли могла похвастаться достатком, даже по меркам среднего класса. И все же многие могли бы им позавидовать!
Пол, стены и потолок были сделаны из простых деревянных досок.
Все в доме излучало удивительный свет, но это было не сияние золота и серебра. Женщина постоянно подтягивала к своей груди стеганое одеяло, сшитое из простых лоскутов, приглушая приступы кашля, боясь разбудить маленькую дочку, спящую рядом в кроватке. Одеяло она сшила сама много лет назад, но, несмотря на многочисленные заплаты и потертые места, оно было не менее красиво, чем новое, и походило на яркую бабочку среди цветов в летнем саду.
Где-то вдалеке зазвонил колокол. Том поднял голову, очнувшись от мира собственных грез. Перед ним лежала пачка карандашей и несколько линованных листов бумаги из школьной тетради. Его красивые глаза были омрачены постоянной тревогой и болью.
Какие мысли разбудил далекий звон в его отчаявшейся душе?
Том взял карандаш неуклюжими, огрубевшими пальцами, много лет знавшими только черенок лопаты.
Сможет ли он выразить на бумаге весь океан своих чувств и смятение, переполнявшее его сердце?
Закусив от усердия нижнюю губу, Том старательно вывел на бумаге:
ПЕРЬЯ С КРЫЛЬЕВ АНГЕЛА
рассказ Томаса Уилсона
На этом Том остановился. Маленькая фигурка появилась над кроватью и протянула две худые ручонки навстречу утреннему свету. Ее голубые глаза, такие же, как и у мамы, доверчиво смотрели на Тома. Она спросила шепотом:
— Мама все еще спит?
Несмотря на острую душевную боль, разбуженную невинным вопросом, Том улыбнулся и ответил:
— Да, моя дорогая. Мы должны сидеть тихо…
— А она?.. Она поправится, папа? И станет такой, как раньше?
Слезы катились из бездны голубых глаз девочки.
— Да, моя хорошая, ей скоро станет легче, гораздо легче.
— Так ты принес лекарства? Боже, папа, мы снова будем счастливы!
Том отчаянно покачал головой.
— Нет, моя радость. Я уже говорил тебе, что не могу купить лекарства, у нас нет денег, и к тому же, я уже говорил тебе, я… — Его голос, обычно ровный, дрогнул от напряжения.
— Ты не можешь найти работу, я знаю…
— Шахта закрыта…
— Шахту закрыли очень давно. Когда же ее снова откроют?
— Скоро, моя дорогая, скоро…
Девочка прижалась бледной щечкой к единственному окошку, в котором отражались огромные снежные сугробы, блестевшие, словно драгоценные камни.
— Сегодня окошко сильно замерзло, будто превратилось в огромную льдину, — голос девочки дрожал.
— Ночью шел сильный снег, малышка, и окно заледенело.
Девочка улыбнулась.
— Снег! Он, наверное, такой красивый! Как бы я хотела его увидеть!
Вся беспросветная жизнь, черная, как ночь, жизнь этого маленького создания, снова предстала перед глазами Тома. Красота, жизни навек скрыта от нее. Для нее не существует листопада, цветущих полян и призрачной белизны зимы. Ей не суждено с восхищением и страхом вглядываться в бездонную глубину ночного неба, вспыхивающего искорками падающих звезд. Ее глаза, прекрасные Лшубые глаза, покрыты непроницаемой вуалью, не знают ожидающего, внимательного взгляда, устремленного на маму, следящего за появлением доброй улыбки, всегда утоляющей детские печали. О, чего бы она не отдала за этот божий дар! Подумать только, девочка тоже могла бы видеть! Видеть, как утреннее солнце прогоняет бесконечную ночь! Но если Том еще мог где-нибудь раздобыть несколько долларов на лекарство, чтобы спасти маму девочки, то несколько тысяч долларов, необходимых для сложной хирургической операции на глазах дочки, ему не достать. О, пытка напрасных надежд!
Если только…
Том снова посмотрел на прикрепленное к деревянной стене объявление из журнала «Лайф». Известнейшее издательство объявляло конкурс на лучший рассказ. Победитель должен получить премию в десять тысяч долларов.
Десять тысяч долларов! Этого вполне достаточно, чтобы обеспечить прекрасное лечение жене и восстановить зрение дочери! Том не был писателем. Единственный рассказ, который он мог написать, было повествование о его собственной жизни. Надо описать все честно и правдиво, и, может быть, этот крик души найдет отклик в чьем-нибудь добром сердце.
Это была последняя надежда, единственный шанс, и, Том знал это, других способов заработать денег не находилось.
Несколько раз посмотрев на два создания, которые он любил больше всего на свете, Том взял карандаш и начал писать о своей нелегкой жизни. Сначала слова приходили с трудом, и Том боялся опоздать: последний срок отправки рассказа — 1 января, а сегодня… а, сегодня уже — рождественское утро.
— Том, — тихо прозвучал голос умирающей жены, приглушенный, но полный силы и достоинства.
— Да, любимая.
— Ты пишешь рассказ на конкурс?
— Я пробую, но боюсь, что ничего из этого не получится. Какой из меня писатель? А там, наверняка, будет столько умных людей.
Женщина содрогнулась от сильного приступа кашля, но вскоре заговорила снова:
— Обещай мне, что завтра закончишь рассказ и отошлешь его в Нью-Йорк. Неважно, что получится. Этим утром, слушая церковный звон, я ощутила нечто странное, чувства, которые невозможно передать. Как будто мне было обещано что-то необычное. Я уверена, Том, мне открылось, ты должен писать, ты должен закончить рассказ, ты должен!..
— Я обещаю, моя любимая. Ради тебя я закончу.
Том склонился над женщиной, стараясь не выдать горьких чувств, рвавшихся из груди. Женщина улыбнулась.
Слова лились подобно горному потоку, а вместе с ними и слезы.
Неясный свет следующего утра уже пробивался сквозь великолепие французских окон элегантного дома в Нью-Йорке. За столом, покрытым белоснежной скатертью, уставленным серебряными приборами, сидели мужчина и женщина. Нельзя представить себе большего контраста, чем нищенская простота дома Тома Уилсона и роскошь этого великолепного дворца. Но во «дворце» царил холод, который не могли разогнать даже батареи центрального отопления. Это был холод сердец, забывших о любви и сострадании.
Мужчина и женщина средних лет сидели молча. Изредка она поднимала на него глаза, желая прервать затянувшуюся паузу, но всякий раз суровое выражение его лица останавливало ее, и она опускала глаза на чашку чая, стоящую перед ней.
Мужчина бегло просматривал одну за другой бумаги, лежавшие огромной стопкой на его столе. Все прочитанное, казалось, раздражало его. Он отшвыривал одну за другой рукописи с тем же недовольным видом. Выбрав несколько листов и соединив их скрепкой, он рассмеялся:
— Не желаешь взглянуть?
Женщина выжидающе посмотрела на него.
— Манускрипт, написанный на школьной бумаге, без штемпеля и обратного адреса. Кто-то, видимо, решил подшутить надо мной.
С этими словами он бросил листки в корзину для бумаг, но промахнулся, и пачка упала на пушистый ковер рядом с корзиной.
— Ты не собираешься даже прочесть это? — спросила женщина, указывая на брошенные листы.
— Если я буду читать всякую ерунду, приходящую на мое имя, то буду сидеть до второго пришествия. Ко мне приходят тысячи рассказов: рукописных, с чернильными пятнами, с ошибками в правописании и грамматике, мои секретари большую часть рабочего времени занимаются тем, что разгребают весь этот мусор.