Страница:
Подобный же кризис, длившийся с 10 февраля по 1 июня 1947 г., произошел между Венгрией и СССР. Пусковой механизм кризиса для Советского Союза был обусловлен подписанием мирного договора 10 февраля 1947 г., предполагавшего вывод советских войск из Венгрии в течение 6 месяцев. 26 февраля советскими властями был арестован Б. Ковач, руководитель партии мелких хозяев, особенно активно выступавший против присутствия советских войск на венгерской территории. В конечном счете политическая оппозиция советскому военному присутствию в Венгрии сошла на нет[398]. Попытка венгерского руководства в 1956 г. изменить социально-экономическую ориентацию страны вновь поставила под угрозу ее пребывание в советской сфере влияния, что привело к возникновению очередного советско-венгерского военно-политического кризиса[399].
Схожим образом развивались события и в Чехословакии в 1947—1948 гг. В условиях откровенного давления представителей коммунистической партии на других членов кабинета 12 министров подали в отставку.
На это отрицательно отреагировал президент Чехословакии Э. Бенеш, что вызвало не только внутричехословацкий, но и межгосударственный кризис: СССР опасался неблагоприятного развития политической обстановки в этой стране. Однако впоследствии из-за угрозы советского военного вмешательства Э. Бенеш был вынужден отправить нежелательных министров в отставку[400].
Для СССР кризис тем самым был исчерпан, однако, как и в случае с вышеназванными восточноевропейскими странами, он не был последним: следующий советско-чехословацкий кризис, вызванный угрозой возможного выхода Чехословакии из социалистического блока, произошел в 1968 г.
В свою очередь подобные кризисы вызывали и США в стремлении распространить свое военно-политическое влияние на другие страны. Особенно характерно это было для латиноамериканского континента, традиционно рассматриваемого США как сфера их непосредственных интересов. При этом США, как правило, избегали единоличного инициирования кризисов и в одних случаях стремились сформировать многонациональные силы и действовать с мандатом ООН (Корея, 1950—1953 гг.) или ОАГ (Гренада, 1983 г.), в других опирались на специально подготовленные формирования наемников. Характерны в этом отношении события на Кубе (1961 г.). Схожим по характеру долговременной причинности стал для США гренадский кризис (1983 г.). Первоначально ставка на свержение ориентированного на Советский Союз и Кубу правительства М. Бишопа делалась на внутриполитическую оппозицию, однако политические беспорядки, охватившие страну в октябре 1983 г., не привели, как планировалось, к падению правящего режима. В создавшихся условиях 3 ноября 1983 г. американское руководство, воспользовавшись в качестве предлога защитой жизни американских граждан, находившихся в Гренаде, а также обвинив гренадское правительство в сооружении на острове при помощи советских и кубинских специалистов военных объектов, представляющих угрозу для США, осуществило военное вторжение. При этом США действовали под прикрытием решения о создании сил ОАГ. Шесть латиноамериканских стран предоставили для коалиционной группировки 400 военнослужащих. Военная операция оказалась скоротечной и в целом была завершена 14 ноября 1983 г.[401].
Характерной исторической тенденцией послевоенного периода и соответственно долговременной причиной возникновения ряда военно-политических кризисов стало соперничество различных государств за приобретение статуса региональной державы, сопровождавшееся попытками распространить свое влияние на другие, прежде всего сопредельные государства.
В Индокитае после провала военной поддержки США соответствующих государств-клиентов примером подобного кризиса стал вьетнамо-камбоджийский (24 сентября 1977 – середина января 1978 г.)[402]. Он был инициирован длительными конфликтными отношениями между Вьетнамом и Кампучией (Камбоджей), а также особенностями военно-политического курса вьетнамского правительства, конечной целью которого являлась замена политического режима в Камбодже.
В достижении этой цели Вьетнам оказывал активную поддержку Национальному единому фронту Камбоджи (НЕФК) и Армии национального освобождения (АНОК), боровшимся против режима генерала Лон Нола. Тот в свою очередь получал всестороннюю поддержку американо-сайгонских и таиландских войск, стремившихся таким образом воспрепятствовать распространению влияния социалистического Северного Вьетнама. Тем не менее 17 апреля 1975 г. власть повстанцев была установлена над всей территорией страны.
К апрелю 1977 г. в руководстве Коммунистической партии и НЕФК доминирующие позиции заняла группировка Пол Пота – Йенг Сари, неприязненно относившаяся к Вьетнаму. Эта враждебность обусловливалась тем, что кампучийское руководство подозревало Вьетнам в намерениях реконструировать Индокитайский союз, созданный в свое время Францией, но теперь уже под своей эгидой, а также и долгим спором вокруг ряда островов, расположенных в Сиамском заливе и обладавших, по некоторым прогнозам, значительными сырьевыми ресурсами. Вьетнам же обвинял кампучийский режим в планах присоединения Сайгона и Дельты Меконг[403].
Началась форсированная военизация Кампучии, которая стала возможной только при активной военной и экономической помощи КНР, стремившейся противопоставить новый режим региональным устремлениям Вьетнама. Стычки на вьетнамо-кампучийской границе стали поводом для возникновения острого военно-политического кризиса между Вьетнамом и Кампучией, а затем между Вьетнамом и КНР (1978—1979 гг.)[404].
На латиноамериканском континенте стремление распространить свое влияние и на этой основе стать региональной державой было присуще Кубе в первые годы ее существования. Фактически с первых же дней своего существования кубинская революционная власть встала на путь активного влияния на внутриполитическую обстановку в соседних странах: Доминиканской Республике, Гаити, Никарагуа и Панаме[405]. Развитию повстанческого движения в этих странах способствовали, как правило, тяжелая экономическая ситуация и внутриполитическая нестабильность. Стремление Кубы играть особую роль регионального революционного центра проявлялось и в дальнейшем, что вызвало ряд военно-политических кризисов с Сальвадором (1980 г.), Гондурасом (1981, 1982, 1983 гг.) и др.
На африканском континенте кризисы подобной разновидности вызывались действиями Сомали, Ливии, Египта, ЮАР и ряда других стран. Для Сомали, к примеру, выдвинувшей программу «Великого Сомали», характерными стали военно-политические кризисы с соседними государствами, на части территории которых проживало сомалийское население. На этой основе возник, например, кенийско-сомалийский кризис (13 ноября 1963 г. – 4 марта 1964 г.), а также неоднократные сомалийско-эфиопские кризисы, один из которых (1977 г.) завершился крупномасштабными вооруженными столкновениями.
В свою очередь стремление Ливии играть доминирующую роль в субрегионе приводило к неоднократным чадско-ливийским (1971, 1982, 1985, 1987 гг.), тунисско-ливийским (1983 г.), судано-ливийским (1976, 1985 гг.) кризисам. При этом частота и острота чадско-ливийских кризисов обусловливалась и претензиями Ливии на богатую полезными ископаемыми ( в том числе урановыми залежами) полосу Аузу. Основная цель ливийской политики сводилась к поддержке оппозиционных сил и попыткам установления дружественных режимов в государствах-оппонентах.
Особую разновидность кризисов «распространения влияния» составили ситуации, обусловленные стремлением политического руководства разделенных наций распространить собственную социально-экономическую и политическую модель жизнедеятельности на всю нацию. Характерны в этом отношении корейские кризисы (25.06—29.09.1950 г., 16.04—27.07.1953 г.)[406].
Возникновение кризисных ситуаций вызывалось также стремлением прежде всего сверхдержав или региональных держав удержать в сфере своего влияния дружественные или союзнические государства. Угроза сохранению этого влияния возникала, как правило, в результате серьезных внутриполитических изменений в правительственных структурах союзников, делавших возможной переориентацию их внешне – и военно-политического курса, а также успешных попыток основного политического оппонента по подрыву этого влияния. В послевоенный период кризисами подобной разновидности для СССР стали югославский (1949 г.), берлинские (1948—1949, 1953, 1961 гг.), венгерский (1956 г.), польский (1956 г.), чехословацкий (1968 г.) и другие, а наиболее острым и длительным – афганский (1979—1989 гг.). В свою очередь США были активно вовлечены в такие кризисы, как панамские (1964, 1990 гг.), доминиканский (1965 г.), вьетнамские (1964, 1968, 1969, 1971 гг.) и др.
Политика соперничества сверхдержав по сохранению влияния осуществлялась вплоть до окончания холодной войны. При администрации Р. Рейгана функциональной стала концепция «реакции на неопределенные сигналы», предусматривавшая готовность вооруженных сил немедленно реагировать на любые предупреждения о возможном, нежелательном для США изменении внутриполитической обстановки в той или иной стране. Логически развивали ее концепции «спускового крючка», «упреждающей интервенции» и «контрповстанческая доктрина», распространившие действие на все зоны «жизненно важных интересов США». Советская внешняя политика в последние десятилетия руководствовалась так называемой «доктриной Брежнева», предполагавшей осуществление комплекса мер, в том числе и военных, нацеленных не только и не столько на распространение влияния СССР в различных регионах мира, сколько на его сохранение в уже отвоеванных «бастионах» социализма[407].
Острота противостояния в этих кризисах обусловливалась фактором спорности объекта притязания. Там, где существовало негласное признание раздела сфер влияния (Восточная Европа – для СССР, Латинская Америка – для США), кризисы протекали, как правило, в менее острой форме.
Военное (насильственное или ненасильственное) вмешательство государства-лидера в кризисные ситуации происходило после того, как были исчерпаны политические средства воздействия на оппонента. Поэтому силовое решение, как правило, носило вынужденный характер, с тщательно осуществленным планированием и стремлением к краткосрочности.
Кризисы по сохранению влияния были характерны не только для сверхдержав, но и для других, как правило, бывших колониальных империй и великих держав, стремившихся таким образом сохранить свои особые отношения с прежними колониальными территориями. Характерны в этом отношении Суэцкий кризис (1956 г.) для Великобритании, лаосский (1953 г.) – для Франции, индокитайский (1954 г.) – для Великобритании и Франции, кризисы вокруг Гоа (1955, 1961 гг.) для Португалии, кризис вокруг Ифни (1957 г.) для Испании, кризисы вокруг Западного Ириана (1957, 1962 гг.) для Нидерландов, конголезские кризисы (1960, 1964 гг.) для Бельгии, кувейтский (1961 г.) – для Великобритании, танганьикский (1964 г.) – для Великобритании, гвинейский (1970 г.) – для Португалии, белизские кризисы (1975, 1977 гг.) и др.[408].
Но в целом в послевоенный период кризисная политика ведущих держав по сравнению со сверхдержавами была более ограниченной и избирательной.
На субрегиональном уровне кризисы подобного рода вызывались, как правило, распадом федерации, в рамках которых одно из государств выступало в качестве политического лидера и соответственно воспринимало распад федерации как угрозу своему влиянию. Подобным образом развивались события при распаде малийской федерации. В данном случае кризис возник для Мали 20 августа 1960 г., когда сенегальский президент Сенгхор объявил о выходе из состава федерации[409]. Характерно, что в предшествующий исторический период отношения между Сенегалом и Мали отличались традиционной конфликтностью, образование же федерации было вызвано конъюнктурно-политическими соображениями. После заявления сенегальского руководства президент Мали ввел в стране чрезвычайное положение и призвал Францию вмешаться в происходящие события.
Подобный же кризис происходил и для Египта с 28 сентября по 5 октября 1961 г., когда после государственного переворота в Сирии новое правительство сообщило о своем намерении выйти из состава ОАР[410]. Появление сильного соперника в арабском мире не отвечало интересам египетского руководства. Вооруженным силам ОАР было приказано подавить «сепаратизм». Однако позже Насер, убедившись в невозможности решить проблему вооруженным путем, был вынужден отступить. В обостренной форме происходил и распад Малайзийской Федерации в 1963 г.
Таким образом, военно-политические кризисы данного вида занимали заметное место в послевоенном кризисном ряду. Наиболее распространенными они были в Европе, Латинской Америке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Юго-Восточной Азии – регионах, где наиболее активно проходило соперничество двух сверхдержав.
Как правило, подобные кризисы имели смешанную причинную основу. В целях завуалирования своих намерений инициаторы кризиса в отдельных случаях стремились обострить имевшиеся в странах – объектах воздействия межнациональные (иранский кризис 1945—1946 гг. и др.), территориальные (сомалийско-кенийский 1964 г., сомалийско-эфиопский 1977 г., вьетнамо-кампучийский 1977—1978 гг., китайско-вьетнамский 1978—1979 гг.) и другие противоречия.
По сравнению с кризисами «распространения влияния» данные кризисы также отличались большей остротой, а в отдельных случаях – длительностью и возобновляемостью. Это было связано в первую очередь с потенциальной возможностью серьезного нарушения внутрисистемных (социально-политических, экономических, военно-блоковых) отношений. В ходе таких кризисов, как берлинские (1948—1949, 1961 гг.), вьетнамские (1965, 1968 гг.), в отдельные периоды возникала опасность межсистемного военно-политического кризиса, грозившего перерасти в вооруженные столкновения. В тех случаях, когда возникала опасность проникновения оппонента в традиционную сферу влияния (СССР через Кубу в Латинскую Америку), реакция другой сверхдержавы являлась, как правило, бескомпромиссной и решительной (США в Доминиканской Республике, Гренаде и др., СССР в Венгрии, Чехословакии и др.).
Глава 4.
Схожим образом развивались события и в Чехословакии в 1947—1948 гг. В условиях откровенного давления представителей коммунистической партии на других членов кабинета 12 министров подали в отставку.
На это отрицательно отреагировал президент Чехословакии Э. Бенеш, что вызвало не только внутричехословацкий, но и межгосударственный кризис: СССР опасался неблагоприятного развития политической обстановки в этой стране. Однако впоследствии из-за угрозы советского военного вмешательства Э. Бенеш был вынужден отправить нежелательных министров в отставку[400].
Для СССР кризис тем самым был исчерпан, однако, как и в случае с вышеназванными восточноевропейскими странами, он не был последним: следующий советско-чехословацкий кризис, вызванный угрозой возможного выхода Чехословакии из социалистического блока, произошел в 1968 г.
В свою очередь подобные кризисы вызывали и США в стремлении распространить свое военно-политическое влияние на другие страны. Особенно характерно это было для латиноамериканского континента, традиционно рассматриваемого США как сфера их непосредственных интересов. При этом США, как правило, избегали единоличного инициирования кризисов и в одних случаях стремились сформировать многонациональные силы и действовать с мандатом ООН (Корея, 1950—1953 гг.) или ОАГ (Гренада, 1983 г.), в других опирались на специально подготовленные формирования наемников. Характерны в этом отношении события на Кубе (1961 г.). Схожим по характеру долговременной причинности стал для США гренадский кризис (1983 г.). Первоначально ставка на свержение ориентированного на Советский Союз и Кубу правительства М. Бишопа делалась на внутриполитическую оппозицию, однако политические беспорядки, охватившие страну в октябре 1983 г., не привели, как планировалось, к падению правящего режима. В создавшихся условиях 3 ноября 1983 г. американское руководство, воспользовавшись в качестве предлога защитой жизни американских граждан, находившихся в Гренаде, а также обвинив гренадское правительство в сооружении на острове при помощи советских и кубинских специалистов военных объектов, представляющих угрозу для США, осуществило военное вторжение. При этом США действовали под прикрытием решения о создании сил ОАГ. Шесть латиноамериканских стран предоставили для коалиционной группировки 400 военнослужащих. Военная операция оказалась скоротечной и в целом была завершена 14 ноября 1983 г.[401].
Характерной исторической тенденцией послевоенного периода и соответственно долговременной причиной возникновения ряда военно-политических кризисов стало соперничество различных государств за приобретение статуса региональной державы, сопровождавшееся попытками распространить свое влияние на другие, прежде всего сопредельные государства.
В Индокитае после провала военной поддержки США соответствующих государств-клиентов примером подобного кризиса стал вьетнамо-камбоджийский (24 сентября 1977 – середина января 1978 г.)[402]. Он был инициирован длительными конфликтными отношениями между Вьетнамом и Кампучией (Камбоджей), а также особенностями военно-политического курса вьетнамского правительства, конечной целью которого являлась замена политического режима в Камбодже.
В достижении этой цели Вьетнам оказывал активную поддержку Национальному единому фронту Камбоджи (НЕФК) и Армии национального освобождения (АНОК), боровшимся против режима генерала Лон Нола. Тот в свою очередь получал всестороннюю поддержку американо-сайгонских и таиландских войск, стремившихся таким образом воспрепятствовать распространению влияния социалистического Северного Вьетнама. Тем не менее 17 апреля 1975 г. власть повстанцев была установлена над всей территорией страны.
К апрелю 1977 г. в руководстве Коммунистической партии и НЕФК доминирующие позиции заняла группировка Пол Пота – Йенг Сари, неприязненно относившаяся к Вьетнаму. Эта враждебность обусловливалась тем, что кампучийское руководство подозревало Вьетнам в намерениях реконструировать Индокитайский союз, созданный в свое время Францией, но теперь уже под своей эгидой, а также и долгим спором вокруг ряда островов, расположенных в Сиамском заливе и обладавших, по некоторым прогнозам, значительными сырьевыми ресурсами. Вьетнам же обвинял кампучийский режим в планах присоединения Сайгона и Дельты Меконг[403].
Началась форсированная военизация Кампучии, которая стала возможной только при активной военной и экономической помощи КНР, стремившейся противопоставить новый режим региональным устремлениям Вьетнама. Стычки на вьетнамо-кампучийской границе стали поводом для возникновения острого военно-политического кризиса между Вьетнамом и Кампучией, а затем между Вьетнамом и КНР (1978—1979 гг.)[404].
На латиноамериканском континенте стремление распространить свое влияние и на этой основе стать региональной державой было присуще Кубе в первые годы ее существования. Фактически с первых же дней своего существования кубинская революционная власть встала на путь активного влияния на внутриполитическую обстановку в соседних странах: Доминиканской Республике, Гаити, Никарагуа и Панаме[405]. Развитию повстанческого движения в этих странах способствовали, как правило, тяжелая экономическая ситуация и внутриполитическая нестабильность. Стремление Кубы играть особую роль регионального революционного центра проявлялось и в дальнейшем, что вызвало ряд военно-политических кризисов с Сальвадором (1980 г.), Гондурасом (1981, 1982, 1983 гг.) и др.
На африканском континенте кризисы подобной разновидности вызывались действиями Сомали, Ливии, Египта, ЮАР и ряда других стран. Для Сомали, к примеру, выдвинувшей программу «Великого Сомали», характерными стали военно-политические кризисы с соседними государствами, на части территории которых проживало сомалийское население. На этой основе возник, например, кенийско-сомалийский кризис (13 ноября 1963 г. – 4 марта 1964 г.), а также неоднократные сомалийско-эфиопские кризисы, один из которых (1977 г.) завершился крупномасштабными вооруженными столкновениями.
В свою очередь стремление Ливии играть доминирующую роль в субрегионе приводило к неоднократным чадско-ливийским (1971, 1982, 1985, 1987 гг.), тунисско-ливийским (1983 г.), судано-ливийским (1976, 1985 гг.) кризисам. При этом частота и острота чадско-ливийских кризисов обусловливалась и претензиями Ливии на богатую полезными ископаемыми ( в том числе урановыми залежами) полосу Аузу. Основная цель ливийской политики сводилась к поддержке оппозиционных сил и попыткам установления дружественных режимов в государствах-оппонентах.
Особую разновидность кризисов «распространения влияния» составили ситуации, обусловленные стремлением политического руководства разделенных наций распространить собственную социально-экономическую и политическую модель жизнедеятельности на всю нацию. Характерны в этом отношении корейские кризисы (25.06—29.09.1950 г., 16.04—27.07.1953 г.)[406].
Возникновение кризисных ситуаций вызывалось также стремлением прежде всего сверхдержав или региональных держав удержать в сфере своего влияния дружественные или союзнические государства. Угроза сохранению этого влияния возникала, как правило, в результате серьезных внутриполитических изменений в правительственных структурах союзников, делавших возможной переориентацию их внешне – и военно-политического курса, а также успешных попыток основного политического оппонента по подрыву этого влияния. В послевоенный период кризисами подобной разновидности для СССР стали югославский (1949 г.), берлинские (1948—1949, 1953, 1961 гг.), венгерский (1956 г.), польский (1956 г.), чехословацкий (1968 г.) и другие, а наиболее острым и длительным – афганский (1979—1989 гг.). В свою очередь США были активно вовлечены в такие кризисы, как панамские (1964, 1990 гг.), доминиканский (1965 г.), вьетнамские (1964, 1968, 1969, 1971 гг.) и др.
Политика соперничества сверхдержав по сохранению влияния осуществлялась вплоть до окончания холодной войны. При администрации Р. Рейгана функциональной стала концепция «реакции на неопределенные сигналы», предусматривавшая готовность вооруженных сил немедленно реагировать на любые предупреждения о возможном, нежелательном для США изменении внутриполитической обстановки в той или иной стране. Логически развивали ее концепции «спускового крючка», «упреждающей интервенции» и «контрповстанческая доктрина», распространившие действие на все зоны «жизненно важных интересов США». Советская внешняя политика в последние десятилетия руководствовалась так называемой «доктриной Брежнева», предполагавшей осуществление комплекса мер, в том числе и военных, нацеленных не только и не столько на распространение влияния СССР в различных регионах мира, сколько на его сохранение в уже отвоеванных «бастионах» социализма[407].
Острота противостояния в этих кризисах обусловливалась фактором спорности объекта притязания. Там, где существовало негласное признание раздела сфер влияния (Восточная Европа – для СССР, Латинская Америка – для США), кризисы протекали, как правило, в менее острой форме.
Военное (насильственное или ненасильственное) вмешательство государства-лидера в кризисные ситуации происходило после того, как были исчерпаны политические средства воздействия на оппонента. Поэтому силовое решение, как правило, носило вынужденный характер, с тщательно осуществленным планированием и стремлением к краткосрочности.
Кризисы по сохранению влияния были характерны не только для сверхдержав, но и для других, как правило, бывших колониальных империй и великих держав, стремившихся таким образом сохранить свои особые отношения с прежними колониальными территориями. Характерны в этом отношении Суэцкий кризис (1956 г.) для Великобритании, лаосский (1953 г.) – для Франции, индокитайский (1954 г.) – для Великобритании и Франции, кризисы вокруг Гоа (1955, 1961 гг.) для Португалии, кризис вокруг Ифни (1957 г.) для Испании, кризисы вокруг Западного Ириана (1957, 1962 гг.) для Нидерландов, конголезские кризисы (1960, 1964 гг.) для Бельгии, кувейтский (1961 г.) – для Великобритании, танганьикский (1964 г.) – для Великобритании, гвинейский (1970 г.) – для Португалии, белизские кризисы (1975, 1977 гг.) и др.[408].
Но в целом в послевоенный период кризисная политика ведущих держав по сравнению со сверхдержавами была более ограниченной и избирательной.
На субрегиональном уровне кризисы подобного рода вызывались, как правило, распадом федерации, в рамках которых одно из государств выступало в качестве политического лидера и соответственно воспринимало распад федерации как угрозу своему влиянию. Подобным образом развивались события при распаде малийской федерации. В данном случае кризис возник для Мали 20 августа 1960 г., когда сенегальский президент Сенгхор объявил о выходе из состава федерации[409]. Характерно, что в предшествующий исторический период отношения между Сенегалом и Мали отличались традиционной конфликтностью, образование же федерации было вызвано конъюнктурно-политическими соображениями. После заявления сенегальского руководства президент Мали ввел в стране чрезвычайное положение и призвал Францию вмешаться в происходящие события.
Подобный же кризис происходил и для Египта с 28 сентября по 5 октября 1961 г., когда после государственного переворота в Сирии новое правительство сообщило о своем намерении выйти из состава ОАР[410]. Появление сильного соперника в арабском мире не отвечало интересам египетского руководства. Вооруженным силам ОАР было приказано подавить «сепаратизм». Однако позже Насер, убедившись в невозможности решить проблему вооруженным путем, был вынужден отступить. В обостренной форме происходил и распад Малайзийской Федерации в 1963 г.
Таким образом, военно-политические кризисы данного вида занимали заметное место в послевоенном кризисном ряду. Наиболее распространенными они были в Европе, Латинской Америке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Юго-Восточной Азии – регионах, где наиболее активно проходило соперничество двух сверхдержав.
Как правило, подобные кризисы имели смешанную причинную основу. В целях завуалирования своих намерений инициаторы кризиса в отдельных случаях стремились обострить имевшиеся в странах – объектах воздействия межнациональные (иранский кризис 1945—1946 гг. и др.), территориальные (сомалийско-кенийский 1964 г., сомалийско-эфиопский 1977 г., вьетнамо-кампучийский 1977—1978 гг., китайско-вьетнамский 1978—1979 гг.) и другие противоречия.
По сравнению с кризисами «распространения влияния» данные кризисы также отличались большей остротой, а в отдельных случаях – длительностью и возобновляемостью. Это было связано в первую очередь с потенциальной возможностью серьезного нарушения внутрисистемных (социально-политических, экономических, военно-блоковых) отношений. В ходе таких кризисов, как берлинские (1948—1949, 1961 гг.), вьетнамские (1965, 1968 гг.), в отдельные периоды возникала опасность межсистемного военно-политического кризиса, грозившего перерасти в вооруженные столкновения. В тех случаях, когда возникала опасность проникновения оппонента в традиционную сферу влияния (СССР через Кубу в Латинскую Америку), реакция другой сверхдержавы являлась, как правило, бескомпромиссной и решительной (США в Доминиканской Республике, Гренаде и др., СССР в Венгрии, Чехословакии и др.).
Глава 4.
Борьба за национальное самоопределение
Значительное число военно-политических кризисов (10,9% от общего числа) были вызваны борьбой различных национально-этнических общностей (народов, наций, народностей, национальных меньшинств) за национальное самоопределение.
Борьба за национальное самоопределение в послевоенный период обусловливалась специфическим причинным рядом и соответственно принимала различные формы: от антиколониальной до ирредентистских (восстановительных), автономистских и сепаратистских движений. Квебеки в Канаде, баски и каталонцы в Испании, бретонцы и корсиканцы во Франции, Флеминги в Бельгии, шотландцы и ирландцы в Великобритании, македонцы, албанцы и сербы в бывшей Югославии, курды в Иране, Ираке и Турции, ибос в Нигерии, эритрейцы в Эфиопии, баганда в Уганде, нагас в Индии, кайя в Бирме, тамилы в Шри-Ланке, тибетцы и некитайские меньшинства в Китае – лишь отдельные примеры в ряду подобных[411].
Исторически наиболее ранними в послевоенный период стали национально-освободительные движения, направленные на избавление от колониального режима правления и обретение независимости. Подобные кризисы относятся к практически завершенной странице истории и достаточно подробно представлены в историографии. Их особенность прежде всего в том, что они располагались в так называемой «пограничной зоне» между двумя типами военно-политических кризисов.
С одной стороны, колониальные державы, осознававшие неизбежность перемен, стремились сохранить свое влияние в колониях или по крайней мере воспрепятствовать распространению влияния других, прежде всего социалистических государств. Для этого практически каждая великая держава выдвинула свой проект реформирования собственной колониальной империи. Так, программа, выдвинутая президентом Франции Ш. де Голлем в марте 1945 г., предполагала создание Индокитайской федерации из пяти государств: Тонкина (Северный Вьетнам), Аннама (Центральный Вьетнам), Кохинхины (Южный Вьетнам), Камбоджи и Лаоса[412]. Федерация должна была находиться под правлением колониальных властей и входить на правах «присоединившегося государства» во Французский Союз. В свою очередь голландские власти (Нидерланды) намеревались восстановить колониальное господство на основе провозглашенного королем Вильгельмом в декабре 1942 г. плана создания Нидерландского союза – федерации, в которую должны были войти Нидерланды, Нидерландская Индия (Индонезия), Суринам и Кюрасао, объединенные внешнеполитическим и военным союзом[413].
С другой стороны, эти кризисы вызывались непосредственно национальным фактором, то есть стремлением национальных движений, возглавлявшихся руководством колоний (оформленным в результате политического договора с бывшей метрополией, а в отдельных случаях и самопровозглашенным), добиться безусловной независимости, что вызывало сопротивление колониальных держав. В частности, незадолго до окончания войны с Японией между США и Великобританией было достигнуто особое соглашение о совместных операциях союзнических сил по пресечению национально-освободительного движения в Азии в период разоружения японских войск[414].
Особую остроту разворачивавшемуся противостоянию придавал тот факт, что на многих колониальных территориях национально-освободительное движение находилось под сильным влиянием коммунистических и левых партий или возглавлялось ими.
К концу Второй мировой войны коммунистические партии пользовались преобладающим влиянием среди народных масс Алжира, Китая, Французского Индокитая и Малайи, обладали сильными позициями в Бирме, на Филиппинах, в Тунисе, а также в ряде районов Индонезии, Индии и Цейлона.
В результате подобные кризисы воспринимались не только как угроза утраты важных в военно-политическом и экономическом отношении колониальных территорий, но и как проявление системного кризиса между двумя мировыми системами, что придавало этим кризисам, как правило, ожесточенный и длительный характер.
Международные военно-политические кризисы не возникали и в том случае, когда в ряде стран, к примеру Бирме, Индии, Цейлоне, существовала возможность относительно мирного, компромиссного достижения независимости без возникновения острых кризисных ситуаций с бывшей метрополией. Предпосылкой мирного бескризисного разрешения конфликтных отношений являлась адекватная оценка метрополией силы национально-освободительного движения, перспектива длительной вооруженной борьбы, способная создать угрозу революционного взрыва и прихода к власти левых сил, а также готовность обретающей независимость колонии на тесные, ассоциированные связи с бывшей метрополией. Характерна в этом отношении судьба Экваториальной Африки, где появившиеся на карте африканского континента в августе 1960 г. четыре новых государства (Чад, Центральноафриканская Республика, Конго, Габон) обратились с просьбой оставить их в составе Французского сообщества[415].
Гарантией тесных отношений с метрополией считалось не только сохранение зависимости бывшей колонии, но и восстановление в ней военного присутствия. К примеру, Великобритания предусматривала обширные военные меры по обеспечению общесоюзной программы реоккупации. В район действий британских войск входили Бирма, Таиланд и южная часть Французского Индокитая, Сингапур, Малайя, Нидерландская Индия и др. Этой же цели служила политика создания «периферийных» военно-политических блоков и организаций, способных контролировать или оказывать воздействие на развитие внутриполитической обстановки в странах региона или субрегиона.
В тех же случаях, когда конфликтные отношения достигали уровня кризисных, их «пограничное» расположение на стыке двух системных кризисов (распада колониальных империй и соперничества мировых систем), обусловливал возможность их резкой эскалации на кризисной шкале: от субрегионального уровня, затрагивающего метрополию и одну или несколько колоний, до регионального, прямо или косвенно затрагивающего интересы значительной части стран данного региона. В отдельных же случаях (Индокитай) кризисы приобретали характер символа в противостоянии двух систем, резко обостряя конфликтные отношения сверхдержав.
Наиболее очевидными проявлениями опасности подобного развития событий стало то, что в отдельные, наиболее острые моменты («пики») кризисов в одной из сверхдержав (чаще всего США) обсуждалась возможность применения ядерного оружия для силового разрешения конфликта. Несмотря на то что подобные заявления использовались преимущественно в качестве средства давления на оппонента, слабая управляемость кризисными ситуациями, особенно внутривоенными, придавали этим угрозам достаточную достоверность.
Специфической разновидностью кризисов данного вида стали ситуации, вызванные национально-освободительными движениями с ярко выраженной антирасистской направленностью. Особую остроту им придавали не только противоречия на расовой основе, но и практически непреодолимые межцивилизационные, этнокультурные и этнополитические противоречия между расистским режимом белого меньшинства и соседними африканскими странами, не только охотно предоставлявших убежища для боевиков из национально-освободительных движений, но и непосредственно принимавших участие в боевых действиях против расистских режимов. Характерны в этом отношении многочисленные кризисы вокруг Родезии и ЮАР[416].
В настоящее время феномен борьбы за освобождение от явных колониальных форм правления практически отошел в прошлое. В последние десятилетия политические волнения на основе требований о полной национальной независимости на короткое время охватывали французские владения (о-ва Новую Каледонию и Мартиники), а также остров Эспирито Санто, находящийся под англо-французским кондоминиумом, но, несмотря на ненасильственное использование колониальными державами военной силы, не приводили к военно-политическим кризисам вследствие малочисленности и слабой организованности оппозиционных движений. Сохраняются предпосылки для возникновения кризиса между Испанией и Марокко, претендующим на два испанских анклава (Сеута и Метилья)[417].
Борьба за национальное самоопределение в послевоенный период обусловливалась специфическим причинным рядом и соответственно принимала различные формы: от антиколониальной до ирредентистских (восстановительных), автономистских и сепаратистских движений. Квебеки в Канаде, баски и каталонцы в Испании, бретонцы и корсиканцы во Франции, Флеминги в Бельгии, шотландцы и ирландцы в Великобритании, македонцы, албанцы и сербы в бывшей Югославии, курды в Иране, Ираке и Турции, ибос в Нигерии, эритрейцы в Эфиопии, баганда в Уганде, нагас в Индии, кайя в Бирме, тамилы в Шри-Ланке, тибетцы и некитайские меньшинства в Китае – лишь отдельные примеры в ряду подобных[411].
Исторически наиболее ранними в послевоенный период стали национально-освободительные движения, направленные на избавление от колониального режима правления и обретение независимости. Подобные кризисы относятся к практически завершенной странице истории и достаточно подробно представлены в историографии. Их особенность прежде всего в том, что они располагались в так называемой «пограничной зоне» между двумя типами военно-политических кризисов.
С одной стороны, колониальные державы, осознававшие неизбежность перемен, стремились сохранить свое влияние в колониях или по крайней мере воспрепятствовать распространению влияния других, прежде всего социалистических государств. Для этого практически каждая великая держава выдвинула свой проект реформирования собственной колониальной империи. Так, программа, выдвинутая президентом Франции Ш. де Голлем в марте 1945 г., предполагала создание Индокитайской федерации из пяти государств: Тонкина (Северный Вьетнам), Аннама (Центральный Вьетнам), Кохинхины (Южный Вьетнам), Камбоджи и Лаоса[412]. Федерация должна была находиться под правлением колониальных властей и входить на правах «присоединившегося государства» во Французский Союз. В свою очередь голландские власти (Нидерланды) намеревались восстановить колониальное господство на основе провозглашенного королем Вильгельмом в декабре 1942 г. плана создания Нидерландского союза – федерации, в которую должны были войти Нидерланды, Нидерландская Индия (Индонезия), Суринам и Кюрасао, объединенные внешнеполитическим и военным союзом[413].
С другой стороны, эти кризисы вызывались непосредственно национальным фактором, то есть стремлением национальных движений, возглавлявшихся руководством колоний (оформленным в результате политического договора с бывшей метрополией, а в отдельных случаях и самопровозглашенным), добиться безусловной независимости, что вызывало сопротивление колониальных держав. В частности, незадолго до окончания войны с Японией между США и Великобританией было достигнуто особое соглашение о совместных операциях союзнических сил по пресечению национально-освободительного движения в Азии в период разоружения японских войск[414].
Особую остроту разворачивавшемуся противостоянию придавал тот факт, что на многих колониальных территориях национально-освободительное движение находилось под сильным влиянием коммунистических и левых партий или возглавлялось ими.
К концу Второй мировой войны коммунистические партии пользовались преобладающим влиянием среди народных масс Алжира, Китая, Французского Индокитая и Малайи, обладали сильными позициями в Бирме, на Филиппинах, в Тунисе, а также в ряде районов Индонезии, Индии и Цейлона.
В результате подобные кризисы воспринимались не только как угроза утраты важных в военно-политическом и экономическом отношении колониальных территорий, но и как проявление системного кризиса между двумя мировыми системами, что придавало этим кризисам, как правило, ожесточенный и длительный характер.
Международные военно-политические кризисы не возникали и в том случае, когда в ряде стран, к примеру Бирме, Индии, Цейлоне, существовала возможность относительно мирного, компромиссного достижения независимости без возникновения острых кризисных ситуаций с бывшей метрополией. Предпосылкой мирного бескризисного разрешения конфликтных отношений являлась адекватная оценка метрополией силы национально-освободительного движения, перспектива длительной вооруженной борьбы, способная создать угрозу революционного взрыва и прихода к власти левых сил, а также готовность обретающей независимость колонии на тесные, ассоциированные связи с бывшей метрополией. Характерна в этом отношении судьба Экваториальной Африки, где появившиеся на карте африканского континента в августе 1960 г. четыре новых государства (Чад, Центральноафриканская Республика, Конго, Габон) обратились с просьбой оставить их в составе Французского сообщества[415].
Гарантией тесных отношений с метрополией считалось не только сохранение зависимости бывшей колонии, но и восстановление в ней военного присутствия. К примеру, Великобритания предусматривала обширные военные меры по обеспечению общесоюзной программы реоккупации. В район действий британских войск входили Бирма, Таиланд и южная часть Французского Индокитая, Сингапур, Малайя, Нидерландская Индия и др. Этой же цели служила политика создания «периферийных» военно-политических блоков и организаций, способных контролировать или оказывать воздействие на развитие внутриполитической обстановки в странах региона или субрегиона.
В тех же случаях, когда конфликтные отношения достигали уровня кризисных, их «пограничное» расположение на стыке двух системных кризисов (распада колониальных империй и соперничества мировых систем), обусловливал возможность их резкой эскалации на кризисной шкале: от субрегионального уровня, затрагивающего метрополию и одну или несколько колоний, до регионального, прямо или косвенно затрагивающего интересы значительной части стран данного региона. В отдельных же случаях (Индокитай) кризисы приобретали характер символа в противостоянии двух систем, резко обостряя конфликтные отношения сверхдержав.
Наиболее очевидными проявлениями опасности подобного развития событий стало то, что в отдельные, наиболее острые моменты («пики») кризисов в одной из сверхдержав (чаще всего США) обсуждалась возможность применения ядерного оружия для силового разрешения конфликта. Несмотря на то что подобные заявления использовались преимущественно в качестве средства давления на оппонента, слабая управляемость кризисными ситуациями, особенно внутривоенными, придавали этим угрозам достаточную достоверность.
Специфической разновидностью кризисов данного вида стали ситуации, вызванные национально-освободительными движениями с ярко выраженной антирасистской направленностью. Особую остроту им придавали не только противоречия на расовой основе, но и практически непреодолимые межцивилизационные, этнокультурные и этнополитические противоречия между расистским режимом белого меньшинства и соседними африканскими странами, не только охотно предоставлявших убежища для боевиков из национально-освободительных движений, но и непосредственно принимавших участие в боевых действиях против расистских режимов. Характерны в этом отношении многочисленные кризисы вокруг Родезии и ЮАР[416].
В настоящее время феномен борьбы за освобождение от явных колониальных форм правления практически отошел в прошлое. В последние десятилетия политические волнения на основе требований о полной национальной независимости на короткое время охватывали французские владения (о-ва Новую Каледонию и Мартиники), а также остров Эспирито Санто, находящийся под англо-французским кондоминиумом, но, несмотря на ненасильственное использование колониальными державами военной силы, не приводили к военно-политическим кризисам вследствие малочисленности и слабой организованности оппозиционных движений. Сохраняются предпосылки для возникновения кризиса между Испанией и Марокко, претендующим на два испанских анклава (Сеута и Метилья)[417].