Ли Эйна. Очаровательная незнакомка

   — Энджел, по-моему, я не упоминал о женитьбе, — мягко проговорил он, тщательно подбирая слова.
   Ошеломленная, она не сразу нашлась, что ответить, и вынуждена была повторить его же слова, сказанные накануне.
   — Но ведь ты говорил, что хочешь, чтобы я осталась с тобой… чтобы я была твоей, и только твоей…
   — Я и не отказываюсь. Но я имел в виду вовсе не брак, Энджел. Извини, мне казалось, ты поняла, о чем идет речь…
   Видя ее удивленное лицо, Руарк решил объясниться до конца:
   — Понимаешь, Энджел, когда я надумаю жениться, то наверняка захочу иметь детей. Так вот, мне не хотелось бы, чтобы матерью моих будущих детей была…
   Он беспомощно запнулся, осознавая, что и так сказал слишком много. То, что он намеревается произнести дальше, только оскорбит Энджелин.
   — Мошенница и проститутка, — закончила она недосказанную им фразу.
   Руарк не пытался ничего отрицать, он вообще не ответил, и ясное понимание беспощадной правды вдруг обрушилось на Энджелин подобно удару грома. Она почувствовала бесконечную внутреннюю опустошенность и пожалела, что не умерла во время болезни.
   Ошеломленная, не помня себя, Энджелин выбралась из постели. Не обращая внимания на прохладу, царившую в комнате, девушка подошла к окну и уставилась в него невидящим взглядом. Сердце болело так, что Энджелин казалось — оно сейчас разорвется. Как могла она быть такой наивной дурой, как могла поверить, что Руарк Стюарт собирается жениться на ней? Они так же далеки друг от друга, как были несколько часов назад.
   — О Господи, Энджел, прости! Я не хотел тебя обидеть…
   Руарк накинул халат на ее дрожащие плечи и привлек к себе. У Энджелин даже не было сил сопротивляться. Она словно оцепенела. Боль в груди стала такой острой, как будто ей в сердце вонзили нож. Осторожно, словно проверяя, какая последует реакция, Руарк провел губами по нежному изгибу ее шеи.
   — Нам ведь хорошо вдвоем, правда, Энджел? Я дам тебе счастье — такое счастье, которого ты в жизни не испытывала. Поедем со мной! Обещаю, что буду заботиться о тебе…
   Он с силой обнял ее и повернул к себе лицом. Его встревоженный взгляд, казалось, проникал в самую сокровенную глубину ее глаз, а руки продолжали сжимать плечи, укутанные халатом.
   — Я обожаю тебя, моя сладкая!
   На лице Руарка появилась нежная улыбка. Осторожным движением он убрал за ухо Энджелин выбившуюся прядку волос. Сжав ладонями ее щеки, он взглянул прямо в искаженные страданием глаза.
   — Мой прекрасный черноволосый ангел! Я дам тебе все, что ты захочешь, все, о чем попросишь…
   «Все, кроме своего имени… и уважения», — с горечью подумала Энджелин.
   Руарк теснее прижался к ней, и через несколько секунд тепло его тела магическим образом успокоило дрожь, которая сотрясала ее.
   — Только скажи, что ты останешься со мной, — снова повторил он умоляющим тоном.
   Поднеся ледяную руку Энджелин ко рту, Руарк осторожно поцеловал каждый пальчик. Затем он наклонил голову, и его горячие губы прижались к ее холодным губам, снова разжигая неистовый огонь желания, которое ему уже однажды удалось пробудить в ней. И пока ее тело предательски трепетало в его объятиях, мысли вели лихорадочную, но, увы, бесполезную борьбу. Честь и достоинство, эти веками существовавшие добродетели, были слишком слабым оружием против напористости его рта и рук. Желание снова ощутить на губах его поцелуи, почувствовать прикосновение его горячих ладоней к своему телу оказалось сильнее тех аргументов, которыми Энджелин пыталась сама себя убедить. Руарк вдохнул в нее жизнь, разжег в ней пламя страсти. Он нужен ей!
   Гордость и самоуважение… Они — лишь эфемерная замена жара его прикосновений и огня его поцелуев.
   Вплоть до сего момента вся жизнь Энджелин была сплошной борьбой за существование. А сейчас — она это точно чувствовала — существование обретало для нее смысл лишь в объятиях Руарка. Она устала бороться, устала от постоянного самоотречения. Ей нужен этот мужчина и все те удовольствия, которые он может ей дать.
   Она любит Руарка Стюарта. И к черту гордость и самоуважение! И все же, когда Энджелин обвила руками шею Руарка и подставила ему губы для поцелуя, слезы струились у нее по щекам…
   Только когда Руарк возвратился к себе в комнату, Энджелин смогла, наконец, дать волю слезам. Вдоволь наплакавшись, она уснула и проснулась лишь через несколько часов, почувствовав прикосновение прохладной руки Майры к своему лбу.
   — Мне жаль будить вас, дорогая, но вы проспали все утро. Вот я и испугалась: а вдруг моя милочка снова заболела?
   Внимательно взглянув на Энджелин, Майра заметила и ее припухшие глаза, и печальное выражение лица.
   — Лихорадки у вас как будто бы нет, мисс, но выглядите вы сегодня не блестяще. Оставайтесь-ка в постели, а я пока приготовлю вам чашечку горячего чая. От него вы сразу почувствуете себя лучше, я уверена!
   — Со мной все в порядке, Майра. Я чувствую себя хорошо, — возразила Энджелин и поспешно выбралась из постели.
   Майра как завороженная продолжала смотреть на простыни, с которых только что встала Энджелин. Та тоже обернулась и поняла, что так заинтриговало горничную. На простыне виднелись пятна — красноречивое свидетельство того, что происходило здесь прошлой ночью. Энджелин, запинаясь, попыталась что-то объяснить, но тут же сбилась и бессильно опустилась на кровать. Не в силах сдержать слезы, девушка закрыла лицо ладонями и горько зарыдала. Сев рядом с ней, Майра обняла ее и попыталась утешить.
   — Мистер Руарк, да?
   Энджелин молча кивнула.
   — Извините меня, деточка, негоже мне совать свой нос в чужие дела.
   Когда Энджелин удалось кое-как справиться с рыданиями, Майра концом передника утерла ей слезы и сочувственно проговорила:
   — Ну-ну, дорогуша, не стоит так уж расстраиваться! Не вы первая, не вы последняя… У многих женщин медовый месяц начинается до свадьбы. Как говаривала моя матушка: «Если следовать добродетели легче, чем впадать в грех, то почему же на свете гораздо больше поясов целомудрия, чем целомудренных дев?»
   В ответ на эту тираду Энджелин выдавила из себя слабую улыбку, а Майра, ободренная успехом, продолжала свои нежные увещевания:
   — Вам совершенно незачем беспокоиться. Мистер Руарк, конечно, и собой хорош, и обольстить сумеет любую, но он порядочный человек, уж поверьте мне, дорогая! Он еще сделает из вас честную женщину…
   — Нет, Майра. Он не хочет жениться на мне. Он предложил мне стать его любовницей. Скоро мы уезжаем в Нью-Йорк…
   — Да неужели? Вот негодяй! — негодующе воскликнула Майра. — Его бы надо хорошенько высечь, как, бывало, я делала, когда он был еще мальчишкой…
   — Руарк считает, что я… бесчестная женщина. Что у меня было много мужчин… — Энджелин в отчаянии подняла глаза на горничную: — Но это неправда! Клянусь вам, Майра, у меня не было никого, кроме мужа…
   От изумления Майра широко раскрыла глаза:
   — Господь с вами, деточка, да кому же придет в голову, что вы падшая женщина? Этот парень — просто дурак, вот что я вам скажу!
   — Только дайте слово, что ни за что не проговоритесь Руарку о том, что я вам рассказала, — взмолилась Энджелин.
   — Ну что вы, конечно! Как же можно обсуждать такие вещи с мужчиной? Можете на меня положиться, мисс, я ни слова не скажу этому негодяю. Хотя следовало бы… А впрочем, я уверена, что, в конце концов, мистер Руарк поступит с вами честно.
   Энджелин же, напротив, была уверена, что Руарк никогда не женится на ней. Он обозначил свои намерения предельно ясно. Как бы ни сложилась их дальнейшая жизнь, каждый будет отвечать за себя сам.
   — Я хочу уехать с ним, Майра. — Энджелин выдавила из себя слабое подобие улыбки и нежно обняла горничную. — Спасибо вам. Я никогда не забуду вашего участия и добрых пожеланий.
   С этими словами она встала и начала собирать вещи, а Майра еще некоторое время сидела, раздумывая, правильно ли поступила, пообещав хранить тайну девушки. Наконец, так и не придя к определенному выводу, сокрушенно покачала головой, тоже встала и принялась менять запачканные простыни.

Глава 9

   Выйдя из дому, Энджелин поплотнее завернулась в плащ и решительно направилась вдоль по тропинке. По правде говоря, это одеяние, долгие годы служившее ей верой и правдой, уже давно пришло в негодность и почти не спасало от внезапно нагрянувшего холода. Хотя Энджелин вступила на тропинку бодрой походкой, ее решительность быстро таяла по мере приближения к конюшне. Однако, подбодрила она себя, чем скорее будет покончено с этой неприятной миссией, тем лучше, и ускорила шаг.
   Когда Энджелин вошла в конюшню, Генри как раз вел Храброго Короля в специальное стойло для случки. Сегодня жеребцу впервые предстояло зачать потомство. Кобылица, предназначенная для этого, уже находилась в стойле. Она покорно ждала, опутанная сбруей, которая лишала ее способности двигаться. Генри остановился, чтобы дать Энджелин возможность приласкать любимого коня.
   — Ну, как поживает мой малыш? — нежно заворковала она в самое ухо Храброго Короля.
   Из соседнего стойла раздалось негромкое ржание кобылицы, и жеребец тут же навострил уши. Резко рванувшись в сторону от испуганной Энджелин, Храбрый Король бросился на этот призывный звук.
   — Отпусти-ка парня, девочка. Ему предстоит сегодня мужская работа, — посоветовал Генри.
   «Да, работа и впрямь мужская», — с горечью подумала Энджелин. Нетерпеливое стремление Храброго Короля взобраться на привязанную кобылицу напомнило ей предыдущую ночь, когда она сама в объятиях Руарка была столь же беспомощной, как эта кобылица, и, что самое ужасное, так же желала его! Погруженная в свои невеселые размышления, Энджелин не двинулась с места. Генри, снимавший в этот момент уздечку с Храброго Короля, спросил раздраженно:
   — Ты что, не слышишь меня, девочка? Я ведь уже сказал, что занят!
   Голос отца вывел Энджелин из задумчивости. Отдавшись своим мыслям, она на какое-то время даже забыла, зачем пришла сюда и что собиралась сказать ему.
   — Папа, мне надо с тобой поговорить.
   Генри покачал головой:
   — Не сейчас. И вообще, шла бы ты отсюда, — попросил он, продолжая работать. — Это зрелище не для леди.
   — Боже мой, папа, да я уже сто раз видела случку!
   Энджелин открыла ворота, и Храбрый Король потрусил к кобылице.
   — Интересно, как бы нам иначе удалось сохранить Скотткрофт во время твоего отсутствия? Пока шла война, я ведь не сидела в гостиной с вышиванием, — напомнила она отцу резким тоном.
   — Нет, детка, не сидела. Сдается мне, что ты провела больше времени в конюшне, чем в гостиной. Но, по-моему, пора отбросить эти воспоминания и снова стать леди — такой, какой хотела тебя видеть твоя покойная мать!
   «Прекрасное начало для того, чтобы посвятить его в мои планы», — подумала Энджелин. Повернувшись лицом к отцу, она облокотилась на перегородку и сказала:
   — Я для того и пришла. Ты совершенно прав, папа, — мне пора подумать о будущем. — Запнувшись в поисках подходящего выражения и так ничего и не придумав, она бесхитростно добавила: — Руарк Стюарт предложил мне поехать с ним в Нью-Йорк.
   В ответ Энджелин ожидала услышать от разгневанного отца многословную тираду, но Генри, занятый своей работой, был целиком поглощен лошадьми и, похоже, не придал особого значения тому, что услышал от дочери.
   — Ну что же, он славный джентльмен. Только я что-то не пойму, зачем тебе ехать с ним в Нью-Йорк, детка… — И вдруг в его голосе появились совсем иные нотки: — Ну-ну, вот умница! Я так и знал, парень, что ты нас не подведешь…
   Изумленная Энджелин подняла глаза на отца и увидела, что все его внимание снова переключилось на лошадей. С таким же успехом она могла обращаться к стене, подумала девушка с горечью.
   — Мы можем поговорить об этом позднее, — пробормотала она, разочарованная тем, что ее попытка не увенчалась успехом.
   Энджелин уже намеревалась выйти из конюшни, но Генри неожиданно остановил ее: — Постой-ка, детка, не убегай. Вот теперь, когда дело сделано, можно и поговорить. Так что ты собиралась рассказать мне?
   И, не дожидаясь ответа дочери, вошел в стойло и начал взнуздывать Храброго Короля.
   — Завтра пустим его к другой кобылице, и если все пойдет гладко, через год в это же время у нас будет парочка славных жеребят!
   Энджелин беспомощно взглянула на отца. Ну что толку говорить с ним? Сначала Руарк, а теперь вот отец… За короткое время девушка с болью в душе убедилась, что абсолютно ничего не значит в жизни двух самых дорогих для нее людей.
   Оскорбленная в своих лучших чувствах, убежденная, что и отец, и Руарк предали ее любовь, она с вызовом взглянула на Генри:
   — Я стала любовницей Руарка. Вот почему я собираюсь ехать с ним в Нью-Йорк.
   На этот раз старания Энджелин увенчались успехом — похоже, до Генри дошел смысл того, что сказала ему дочь. Ошеломленный услышанным, старик перестал возиться с жеребцом и немигающим взглядом уставился на Энджелин. На минуту ему показалось, что он ослышался.
   — Ты что такое говоришь, девочка?
   — Я — любовница Руарка и собираюсь ехать с ним в Нью-Йорк, — повторила она.
   У Генри Скотта, как и у большинства людей, были свои достоинства и недостатки. Но по натуре он был человеком мягким и настоящим джентльменом, то есть мужчиной, для которого честь женщины стоит превыше всего. Он считал, что женщина должна быть безупречна, а в особенности его собственная дочь — живое воплощение милого образа своей матери и отрада его сердца. И вот теперь эта самая дочь поступилась не только своей честью, но и нанесла чувствительный удар по его родительской гордости. До сих пор Генри утешался мыслью, что, хотя сам он человек слабый и подвержен разного рода порокам, у него есть дочь, есть его Энджелин, сила характера которой помогла ему пережить плохие времена и служила утешением во времена хорошие. Сердечная боль от шокирующего заявления, которое она только что сделала, проникла в самую глубину его существа. Для старика это означало не просто потерю самоуважения. Теряя Энджелин, он терял единственное, что у него осталось в жизни. Жена, которую он обожал, сын, которым он так гордился, — этих самых дорогих ему людей он лишился. А вот теперь и дочь, которую он любил и уважал, погибла для него навсегда… Причем погибла по собственной своей вине. Она обманула доверие отца, предала свою мать, это воплощение чистоты и набожности, оказалась недостойной любви и уважения брата, который просто обожал ее.
   Обычно кроткий и мягкий, Генри разразился справедливым гневом:
   — Ну и ну, дочь моя! Как же ты могла так поступить? У тебя что, совсем стыда нет?
   — Извини, отец. Я люблю Руарка и хочу быть с ним. Но он не собирается на мне жениться, он сам мне это сказал.
   — И все же ты хочешь уехать с ним? — укорил ее Генри.
   — Но я люблю его, папа! Ты что, не понимаешь? — выкрикнула Энджелин в отчаянии, удрученная тем, что он не хочет понять ее чувства.
   — Ни одна южанка не позволила бы себе дойти до такого… такого бесстыдства! — вскричал Генри. — Слава Богу, что твоя мать, эта святая женщина, не дожила до этого дня…
   Слова отца, полные гневного осуждения, ранили Энджелин в самое сердце. Глаза девушки наполнились слезами. Всю вину за случившееся он взвалил на ее, плечи. Ни слова упрека в адрес Руарка — по его мнению, виновата она одна.
   — А когда он тебя бросит, дочь моя, что тогда? — вопросил Генри.
   — Не знаю.
   Энджелин проглотила комок, подступивший к горлу. Она решила не сдаваться.
   — У меня еще будет время подумать об этом, — храбро заявила она.
   Удрученный Генри отвел глаза. Его плечи поникли. Казалось, старик придавлен горем.
   — Небось, ты считаешь, что в том, что с тобой произошло, есть доля и моей вины? — спросил он с вызовом, выводя Храброго Короля из стойла.
   — Я никогда этого не говорила, отец. Ничьей вины здесь нет, кроме моей собственной. Если бы я не хотела ехать с Руарком, я бы не поехала.
   Схватив дочь за плечи, Генри заглянул ей в глаза. Его взгляд был полон отчаяния.
   — Но ведь еще не поздно передумать, детка. Его голос смягчился. Казалось, он умоляет ее.
   — Мы с тобой уедем отсюда, уедем из этого проклятого места!
   Энджелин печально покачала головой: — Слишком поздно что-либо менять, папа. Еще вчера я могла бы уехать от Руарка, но не теперь. Повторяю, сейчас уже слишком поздно.
   Она встретилась с отцом взглядом, ища в его глазах сочувствие и понимание. Сама она всегда была готова простить его недостатки и слабости; теперь же в сочувствии нуждалась она сама. Однако в глазах Генри Энджелин увидела лишь гнев и осуждение.
   Черты его лица стали резкими, руки соскользнули с ее плеч.
   — Ну что же… На тебя одну падет вина за то, что ты обесчестила имя Скоттов!
   — Да, папа, я знаю, — печально отозвалась Энджелин. — Прости меня… — прошептала она, целуя отца в щеку.
   С этими словами она выбежала из конюшни, оставив Генри наедине с его горькими мыслями. Храбрый Король протяжно заржал, словно прощаясь с убитой горем девушкой…
   Спальня уже погрузилась в вечерний полумрак, когда Руарк вошел в комнату и увидел, что Энджелин, глубоко задумавшись, сидит одна у потухшего очага. Отбросив коробки, которые он принес с собой, Руарк поспешил к камину и опустился перед Энджелин на колени.
   — Что с тобой, Энджел? Ты плохо себя чувствуешь?
   Несколько секунд Энджелин смотрела ему в глаза ничего не выражающим взглядом, а затем покачала головой и сказала слабым голосом:
   — Со мной все в порядке, Руарк.
   У него отлегло от сердца, но тревога тут же вернулась, когда он взял ее руку и поднес к губам.
   — Господи, Энджел! Да у тебя рука холодная как лед!
   Он схватил другую ее руку и начал отогревать в своих ладонях.
   — Почему у тебя не горит камин? И куда, черт побери, запропастилась Майра?
   — Майра? — как эхо отозвалась Энджелин.
   Надо что-то ему ответить, а у нее в голове пустота. Со времени разговора с отцом Энджелин словно провалилась в бездну позора и горя. Теперь же появление Руарка мало-помалу возвращало ее к жизни.
   — Майры не будет несколько дней. У нее заболела сестра, и Майра уехала ухаживать за ней.
   — В таком случае ты должна была попросить кого-нибудь из слуг растопить камин. Здесь же адский холод, малышка!
   С этими словами Руарк вскочил на ноги и бросился к кровати. Порывшись в коробках, он извлек из одной дорогой норковый палантин, отороченный по низу норковыми хвостиками, и заботливо укутал им плечи Энджелин. Затем он принялся растапливать камин, украдкой бросая при этом тревожные взгляды на Энджелин, которая продолжала сидеть неподвижно и словно не замечала его. В конце концов, Руарку удалось добиться устойчивого пламени, и он снова подошел к Энджелин и опустился перед ней на колени. Его темные, полные беспокойства глаза вопросительно глядели на девушку.
   — Милая, расскажи мне, что тебя тревожит. Ведь если я не буду знать, в чем дело, я не сумею помочь тебе!
   Он взял ее на руки, как ребенка, и тепло его тела укутало неподвижную Энджелин, словно плащ. До этого момента она даже не сознавала, до какой степени замерзла. И только сейчас поняла, что в комнате она не одна — рядом с ней Руарк. Как чудесно быть в его объятиях! Заметив, что Энджелин начинает понемногу оттаивать, Руарк нежно улыбнулся и обхватил ладонями ее лицо. Несколько секунд он, не отрываясь, всматривался в ее сапфировые глаза, пытаясь прочесть в их глубине то, что не могли вымолвить уста девушки. Искушение такой тесной близости было слишком велико. Руарк наклонился к Энджелин и поцеловал ее. Не успели его губы коснуться ее рта, как оцепенелость, в которой до сих пор пребывала Энджелин, тотчас сменилась горячим желанием. Похоже, его прикосновение воздействует на нее одинаково, независимо от состояния, в каком она находится. И, с готовностью отдаваясь Руарку, Энджелин вдруг осознала одну простую истину — когда она покоится в его объятиях, то чувствует себя защищенной, причем это чувство, как ни странно, даже сильнее того жгучего сексуального желания, которое он неизменно будит в ней. И чувство это называется — любовь!
   Чутко настроившись на волну Энджелин, Руарк без труда уловил то мгновение, когда она решила сдаться. Отбросив меховое манто с ее плеч, он осторожно уложил девушку на коврик перед камином, а сам улегся рядом, подперев голову рукой.
   Пальцы Руарка поигрывали длинными локонами Энджелин, а его любящий взгляд был устремлен на нее.
   — Расскажи своему папочке, что с тобой происходит, — шутливо поддразнил он ее.
   — В этом-то все и дело. Я и впрямь все рассказала папе, — со вздохом отозвалась Энджелин.
   Руарк улыбнулся, и все тело Энджелин пронизала сладкая дрожь, как всегда при виде его улыбки. — О, теперь я, кажется, начинаю понимать… Наклонившись, он чмокнул ее в нос:
   — Генри не пришел в восторг, когда услышал, что ты собираешься уехать со мной.
   — Это еще мягко сказано, — ответила Энджелин, стараясь не дышать.
   У нее кружилась голова от того, что Руарк начал медленно расстегивать корсаж ее платья.
   — А что именно ты ему сказала? — поинтересовался он, жадно пожирая глазами ее роскошную грудь, показавшуюся в вырезе.
   — Я сказала, что я…
   Она запнулась. Не стоит говорить Руарку о своей любви. Зная, как он к ней относится, Энджелин ни минуты не сомневалась, что такое признание лишь позабавит его. А с нее довольно и того, что она сегодня один раз уже выставила себя на посмешище!
   Замаскировав свои истинные чувства ничего не значащей улыбкой, Энджелин обхватила руками шею Руарка.
   — Я сказала, что уеду с тобой, потому что так хочу.
   Наклонившись, он принялся щекотать языком чувствительные кончики ее груди. Энджелин закрыла глаза. Все ее тело сотрясала сладостная дрожь.
   «И еще я сказала, что люблю тебя!» — мысленно воскликнула она, прижимая к груди голову Руарка.
 
   Когда Генри отклонил приглашение на обед, Сара Стюарт была очень удивлена.
   — Мне очень жаль, Энджелин, что ваш отец не смог сегодня присоединиться к нам. Он что, нездоров?
   — Дело не в этом, миссис Стюарт, — запинаясь, начала объяснять Энджелин.
   Подняв глаза, она встретилась взглядом с Руарком и попыталась продолжить:
   — Он… просто он не…
   — Энджелин пытается объяснить тебе, нэнни, что ее отец не одобряет наших отношений.
   Сара Стюарт отложила ложку:
   — Не одобряет наших отношений? А почему, собственно говоря, он должен не одобрять отношений бабушки и внука? Я не уверена, что правильно поняла тебя, Руарк.
   Глаза молодого человека лукаво блеснули.
   — Нэнни, дорогая, обо всем, что происходит в окрестностях нашего дома, вплоть до самой Миссисипи, ты прекрасно осведомлена благодаря многочисленным и надежным собственным источникам. Так что ты не хуже меня знаешь, почему расстроен Генри. Ему не нравится, что его дочь стала моей любовницей.
   Энджелин почувствовала, как ее заливает краска стыда. Ей захотелось провалиться сквозь землю или немедленно выбежать из комнаты, лишь бы не видеть ясного взгляда ярких синих глаз Сары Стюарт. Кажется, предположение Руарка было не лишено оснований — старая дама отнюдь не удивилась, услышав слова внука. Снова грациозно взяв в руки ложку, она продолжала, как ни в чем не бывало, есть суп.
   — Осмелюсь заметить, что у него есть для этого причины. Вопрос напрашивается сам собой: почему ты решил так бессердечно обойтись с этим невинным ребенком, Руарк?
   — Нэнни, я очень тебя люблю. Я готов без колебаний отдать за тебя жизнь. Но ни за что не позволю тебе в нее вмешиваться! Ну а теперь, может быть, продолжим наш обед? Мэри так старалась приготовить что-нибудь повкуснее!
   Во все время этого разговора Энджелин сидела едва дыша. Ее рука, в которой была зажата ложка, повисла в воздухе. Заметив состояние молодой женщины, Руарк подмигнул ей и ухмыльнулся.
   — Дорогая, если ты сейчас же не опустишь ложку, боюсь, у тебя отвалится рука!
   Если бы он при этом дал себе труд взглянуть на свою бабушку, то понял бы, что Сара Стюарт не намерена сдаваться — нравится это ее внуку или нет — и рассчитывает, что последнее слово в данной истории все же останется за ней. В седой голове этой преисполненной королевского достоинства леди уже созрел план, который сделал бы честь любому фельдмаршалу…
   Нынешняя ночь, проведенная, как и предыдущая, в объятиях Руарка, отогнала прочь все сомнения, которыми была обуреваема Энджелин. Когда молодая женщина открыла глаза на следующее утро, она радостно улыбнулась при виде Руарка, безмятежно спавшего рядом с ней. Ее любящий взор жадно ловил его черты. Он выглядел сейчас как невинное дитя. Энджелин страстно захотелось потрогать пальцем его чувственную нижнюю губу, но она сдержала себя. Робость и застенчивость еще мешали ей решиться на такую вольность. Вздохнув, Энджелин выбралась из постели и босиком прошлепала через холл в свою комнату. Вчера вечером Руарк привел ее сюда, на свою кровать, объявив, что прикажет слугам перенести ее вещи к себе в комнату. Энджелин же предпочитала сохранить все как есть. Ей хотелось, чтобы было все же хоть одно место, которое она могла бы назвать своим, пусть даже это будет комната в его доме.
   Совершив утренний туалет, девушка облачилась в черный шерстяной костюм для верховой езды, который Руарк накануне купил для нее в городе. Плотно облегающий жакет с высоким воротником застегивался спереди на пуговицы и выгодно подчеркивал изящную талию Энджелин. Бросив последний критический взгляд в зеркало, она натянула блестящие черные ботинки. Решив на этот раз обойтись без шелковой шляпы и вуали, которые должны были бы дополнить этот ансамбль, Энджелин надела белые замшевые перчатки и в этот момент услышала негромкий стук в дверь. В комнату вошел Руарк. Он был босиком, а длинный темно-бордовый халат доходил ему почти до икр.