Страница:
– С меня довольно, Хамфри! Вы постоянно виляете или говорите загадками. Политический деятель свободной страны должен быть поборником свободы и правды, я убежден в этом. И не нуждаюсь в набивших оскомину доводах в пользу негласного контроля. Если они мне понадобятся, я обращусь к мемуарам Сталина…
– Между прочим, – вставил Бернард, – Сталин никогда не писал мемуаров. Он был слишком мнителен и боялся, что люди когда-нибудь их прочитают…
– Господин министр, – перебил нас Хамфри, – я убедительно прошу вас позволить мне высказаться еще по одному аспекту данной проблемы.
Я нехотя согласился, но предупредил, чтобы он выразил свою мысль как можно короче – одной, в крайнем случае двумя фразами.
– Спецслужба обнаружила ваше имя в списке приговоренных к смерти.
– Что? – переспросил я, решив, что не расслышал.
– Спецслужба обнаружила ваше имя в списке приговоренных к смерти, – повторил он.
Список приговоренных?… Чушь какая-то! А при чем здесь я?
– Список приговоренных к смерти? Что вы имеете в виду, Хамфри?
– Список лиц, которых собираются убить.
Временами он поразительно глуп.
– Я знаю, что такое «список приговоренных к смерти», но… что вы имеете в виду, Хамфри?
Мой постоянный заместитель развел руками.
– Простите, господин министр, но я не понимаю, как можно выразиться яснее.
Господи, ну как ему объяснить? Я хочу знать, что это за список, откуда он взялся и почему в нем значится мое имя. Однако я, видимо, был так ошарашен необычным известием, что не мог связно излагать свои мысли.
Но до сэра Хамфри, слава богу, дошло.
– Если говорить со всей прямотой, господин министр, то суть дела заключается в следующем. В результате негласных расследований стало известно о существовании неких документов. Источник их пока не установлен, но содержание позволяет предполагать, что они нацелены на создание вакансий в кабинете и проведение внеочередных дополнительных выборов.
Я потребовал более подробных разъяснений.
– Вы в списке приговоренных к смерти, господин министр.
Мы ходили по замкнутому кругу.
– Но кто?… – сорвался я. – Что за…
Он понимающе кивнул.
– Это ВАО – Всемирная армия освобождения. Судя по всему, новая группа городских экстремистов.
У меня засосало под ложечкой, ладони мгновенно покрылись липким потом.
– Но что… что они имеют против меня? – внезапно осипшим голосом спросил я.
По мнению Бернарда, одним из мотивов могли стать недавние слухи о возможных перестановках в кабинете и моем переходе в министерство обороны.
На мой вопрос, кто они такие, эти городские экстремисты, сэр Хамфри и Бернард только пожали плечами,
– Трудно сказать, господин министр, – начал Хамфри. – Может, отколовшаяся ирландская группировка. Может, «Черный сентябрь», а может, и наши доморощенные леваки – анархисты или маоисты. А вполне возможно, и иранцы или итальянская «Красная бригада»… Кто угодно.
– В любом случае, – добавил Бернард, – все они связаны между собой. Хотя не исключено, что это новая группа независимых убийц. Спецслужба в замешательстве: не знает, где искать.
Весьма утешительная информация! Меня неприятно поразило, как спокойно, деловито, даже равнодушно говорили они о маньяках, вознамерившихся лишить меня жизни.
Как и все утопающие, я попытался ухватиться за соломинку.
– Но ведь речь идет о списке? Вы упомянули слово «список», не так ли? Значит, не я один?
– Совершенно верно, господин министр, – успокоил меня Хамфри.
Я выразил робкую надежду, что в нем, должно быть, сотни имен…
– Нет, господин министр, – возразил мой постоянный заместитель. – Всего три.
– Три?
Эта новость повергла меня в состояние, близкое к шоку… или прострации… или того и другого одновременно. В горле пересохло, я тупо смотрел на них, не в состоянии ни думать, ни произнести хоть слово.
Когда же я в конце концов обрел способность думать и говорить, зазвонил телефон. Бернард снял трубку: некий коммандер Форест из спецслужбы прибыл, чтобы проинструктировать меня.
Бернард отправился его встречать. У дверей он обернулся и с искренним сочувствием сказал:
– С другой стороны, господин министр, быть одним из немногих всегда приятно. По крайней мере, всем известно, кто вы такой.
Я бросил на него уничтожающий взгляд, и он выскочил из кабинета.
Воспользовавшись паузой, сэр Хамфри сообщил мне, что министр внутренних дел уже проинформирован о списке (ну еще бы!) и любезно предложил выделить нескольких детективов для моей защиты.
Не понимаю, как они могут защитить меня. Как детективы могут защитить меня от пули убийцы? Никто не может. Это известно всем.
Я поделился своими сомнениями с сэром Хамфри, надеясь, что он их рассеет. Так нет.
– Попытайтесь взглянуть на дело иначе, – посоветовал он. – Пусть детективы и не смогут защитить своего подопечного от пули, но они нужны хотя бы для того, чтобы поймать убийцу и передать его в руки правосудия. После преступления.
Ну, спасибо!
Бернард ввел коммандера Фореста – худющего, как жердь, субъекта со смертельно бледным лицом и нервно подергивающимся правым веком. Честно говоря, особой уверенности вид его не вселял.
Нельзя раскисать, нельзя показывать собственную слабость, решил я. Пусть видит, как я собран, как бесстрашно смотрю в глаза опасности и все такое прочее. Я много говорил о долге и самопожертвовании. Теперь пришло время доказать им – и себе тоже, – что это были не просто слова.
Я бодро улыбнулся коммандеру, как бы приглашая его приступить к инструктажу о типичных опасностях и стандартных мерах предосторожности.
– Полагаю, ко всему этому не стоит относиться слишком серьезно, как вы считаете?
– Э-э… трудно сказать, сэр, это, естественно, ваше дело, однако мы настоятельно рекомендуем…
– Послушайте, – самонадеянно перебил я, – кто-то в такой ситуации, допускаю, здорово бы перетрусил, но ведь риск – это часть нашей работы, так сказать, вариант нормы.
Коммандер Форест как-то странно посмотрел на меня.
– Ваше мужество достойно восхищения, сэр, – произнес он таким тоном, будто на самом деле считал меня кретином.
Решив, что «бесстрашный взгляд в глаза опасности» достиг своей цели, я позволил ему продолжать.
Он протянул мне ксерокопию какого-то документа.
– Прежде всего, сэр, ознакомьтесь вот с этим. Здесь все, что вам необходимо знать. Внимательно прочтите, постарайтесь выучить наизусть и постоянно носите при себе.
(Копия врученного Хэкеру документа, озаглавленного «Типичные опасности и стандартные меры предосторожности», была любезно предоставлена в наше распоряжение дирекцией Музея полиции в Нью-Скотланд-Ярде. Содержание его вряд ли требует комментариев. – Ред.)
После ухода коммандера Фореста я спросил у Хамфри, может ли полиция добраться до террористов прежде, чем они доберутся до меня. Похоже, это моя единственная надежда.
По его мнению, проще всего поймать этих мерзавцев было бы, прибегнув к прослушиванию телефонов и электронной слежке за всеми подозрительными лицами.
– Но, – осторожно добавил он, – такие шаги повлекли бы за собой недопустимое вторжение в частную жизнь свободных граждан.
Я задумался. Затем принял решение. Несколько иное, чем раньше, хотя, возможно, мои предыдущие высказывания были просто неверно истолкованы.
Моя новая точка зрения в общем и целом формулировалась так: основная цель демократически избранного народного представителя – представлять интересы избравшего его народа, следовательно, любое покушение на данного представителя само по себе является покушением на свободу и демократию. Думаю, излишне объяснять: подобные акции наносят сокрушительный удар по неотъемлемому демократическому праву народа избирать свое правительство. Вывод: безопасность членов правительства должна обеспечиваться всеми необходимыми средствами, сколь ни мучительно осознание вынужденности этих мер.
Выслушав мой новый теоретический постулат, сэр Хамфри целиком и полностью с ним согласился.
– Великолепная аргументация, господин министр! – одобрительно заметил он. – Только так и должно быть, иначе – крах.
Рано утром в министерство доставили мою петицию. Петицию против электронной слежки и прослушивания телефонов. Я стоял у истоков этого движения полтора года назад, будучи в оппозиции и являясь редактором журнала «Реформ». И вот Бернард вкатил в мой кабинет здоровенную тележку, доверху нагруженную толстыми и тонкими тетрадями, альбомами, перевязанными стопками бумаг… Петиция уже насчитывала два с четвертью миллиона подписей. Настоящий триумф гражданской сознательности и общественной активности! Ну и что же мне, черт побери, со всем этим делать?
Теперь-то мне ясно – теперь, когда стали известны определенные факты, которые невозможно знать, находясь в оппозиции, – что в борьбе против организованной преступности и политического гангстеризма без слежки и тому подобных мер просто не обойтись.
Смышленый Бернард сразу все понял и предложил отправить петицию в архив.
Но я не был до конца уверен, что это лучший выход из положения. К тому же, у меня появилась другая мысль. Раз мы приняли ее от официальной делегации, значит, никому не придет в голову проверять ее сохранность. Более того, все будут уверены, что она в надежных руках, поскольку идея-то принадлежала мне.
– Петицию надо уничтожить, порвать в клочья, сжечь дотла, Бернард, – сказал я ему. – Мы должны быть уверены, что ее больше никто и никогда не увидит.
– В таком случае, господин министр, лучше архива, пожалуй, ничего не придумать.
Мы с Энни по обыкновению провели их в небольшом, относительно безлюдном местечке – вдали от городской суеты.
Впрочем, «по обыкновению» – не совсем точно. В этот раз нас сопровождала дюжина молодцов из спецслужбы.
Когда на следующий день после приезда мы отправились погулять в тиши леса, вокруг все буквально кишело детективами.
Они не отпускали нас ни на шаг, хотя вели себя предельно тактично. Мы чувствовали себя в полной безопасности, но ни о чем, кроме как о погоде, говорить не могли. Они всячески избегали смотреть в нашу сторону, однако – спешу внести ясность – не из соображений деликатности, а чтобы вовремя заметить и пресечь неожиданное нападение злоумышленника.
Проголодавшись, мы зашли в очаровательный местный ресторанчик, и… мне показалось, что вместе с нами там очутился весь Скотланд-Ярд.
– Сколько человек будет обедать? – вежливо осведомился метрдотель.
– Девять, – отрезала Энни.
День явно складывался не так, как ей хотелось. Нам отвели уютный столик на двоих у самого окна. Однако, по мнению сержанта, в этом месте было небезопасно.
– Мы выбрали для мишени вон тот столик, – повернувшись к своему коллеге, объяснил он.
Для мишени!
Нас с Энни усадили за колченогий стол в углу рядом с кухонной дверью, которая непрерывно открывалась и закрывалась.
Затем старший группы, как положено, детально проинструктировал меня:
– Вы сядете здесь, сэр. Сержант Росс – вон там, чтобы иметь возможность наблюдать за входом из кухни. Кстати, запомните: в случае прямой опасности бегите именно туда. Вообще-то мы не думаем, что убийцу успели внедрить в персонал кухни, поскольку мы приехали сюда только вчера вечером. Я расположусь у окна. Если услышите стрельбу – ныряйте под стол, остальное – не ваша забота.
Без сомнения, он хотел меня успокоить.
Я, в свою очередь, успокоил его, сказав, что нисколько не боюсь. И напрасно, потому что как раз в этот момент раздался громкий выстрел – и я мгновенно очутился под столом.
Ужасно нелепая, где-то даже унизительная ситуация. Когда через несколько секунд я высунул голову, оказалось, за соседним столиком открыли бутылку шампанского. Пришлось сделать вид, будто я просто решил потренироваться.
После всех этих разговоров о поварах-убийцах, стрельбы и ныряния под стол мне совершенно расхотелось есть. Энни тоже.
А тем временем за соседним столиком один из наших телохранителей со знанием дела заказал спагетти по-болонски, бифштекс на косточке с бобами, цветной капустой и жареным картофелем и… бутылку «Шато барон Филипп Ротшильд» 1961 года – ни больше ни меньше!
Поймав наши удивленные взгляды, он широко улыбнулся и не без удовольствия объяснил, что «эта работа его полностью вымотала».
Так продолжалось почти два дня. В субботу вечером мы сходили в кино. Однако это «развлечение» еще больше вывело Энни из себя. Она хотела посмотреть «Клетку для безумцев» Эдуарде Молинаро, но вместо этого нам пришлось пойти на Джеймса Бонда. Сотрудники спецслужб, как правило, не любят иностранных фильмов, и я счел бестактным тащить их за собой на французскую картину с субтитрами.
Энни позеленела от ярости, услышав о моем решении. Фильм только взвинтил нервы. Там все время пытались кого-то убить. Смотреть на это было выше моих сил.
Телохранители тоже были крайне недовольны, когда мы с Энни посреди сеанса вышли из зала…
Позднее, лежа без сна в постели гостиничного номера (когда ты лишен возможности без сопровождения сходить в туалет и знаешь, что на заметку берется каждое твое слово, каждый шаг, – какой уж тут сон!), мы услышали за дверью спальни приглушенный разговор телохранителей.
– Они не собираются больше выходить?
– Нет, вроде легли спать.
– Мишень на месте?
– Ага… там… со своей женой.
– Похоже, им не очень-то здесь нравится.
– Похоже. С чего бы?
Мы решили без промедления вернуться домой. Думаете, нам удалось дома обрести покой? Ошибаетесь. Когда в половине второго ночи мы добрались наконец до Бирмингема, во дворе нас встретила внушительная толпа «синих»[62]. И каждый горел желанием показать, что не зря ест свой хлеб. Вытоптанные цветочные клумбы, слепящий свет прожекторов, ощеренные пасти огромных овчарок… Кошмар!
И вот мы лежим в собственной постели, и по-прежнему лишены возможности без сопровождения сходить в туалет, и вынуждены мириться с бесцеремонным стуком в дверь: «Я хотел бы проверить окно, сэр», – не говоря уж о дополнительных удовольствиях, вроде оглушительного лая собак и ярких вспышек прожекторов, освещающих спальню каждые двадцать секунд.
Пытаясь приободрить Энни, я с наигранным оптимизмом сказал, что скоро она привыкнет к роли знаменитости. Она ничего не ответила. Боюсь, как бы она не предпочла роль вдовы знаменитости.
Слава богу, хоть скрытые камеры не установлены!
(По окончании срока действия Закона о публикации архивных документов 1994 года Нью-Скотланд-Ярд любезно предоставил нам секретную фотографию. На ней были изображены мистер и миссис Хэкер в постели. Снимок был сделан 12 апреля. – Ред.)
Сегодня утром не успел войти в свой кабинет, как на меня насел этот ужасный Уолтер Фаулер, неизвестно каким образом пронюхавший про петицию. Ему, видите ли, трудно себе представить, как я мог «положить под сукно» петицию, за которую сам так ратовал всего год назад или чуть больше. Его удивление вполне понятно: он ведь ничего не знал об изменившихся обстоятельствах, заставивших меня по-новому, более глубоко и осмысленно взглянуть на проблему электронной слежки.
– Что-то здесь не так, – недоверчиво прищурился Фаулер. – Вы заявляете о своем твердом намерении положить конец незаконному прослушиванию телефонов, получаете больше двух миллионов подписей под вашей петицией – ведь это лучшее подтверждение тому, что ваше дело правое, – и ни звука!…
Главное – набрать в рот воды, подумал я, а то еще неизвестно, как он все это преподнесет. Прессе никогда нельзя доверять.
– Так как же насчет обещания провести в жизнь хотя бы основные требования петиции?
Я понял, что иного выхода нет – обет молчания придется нарушить.
– Понимаете, Уолтер, – глубокомысленно начал я, – все не так просто…
– В каком смысле? – удивился он.
– В смысле безопасности.
– Ах, это… Но ведь вы сами утверждали, что ссылки на безопасность – последняя надежда отчаявшегося бюрократа, не так ли, господин министр?
Чтоб ты провалился! Я снова решил молчать.
Не дождавшись ответа, Уолтер угрожающе сказал:
– Хорошо, раз так, я сделаю по-другому. Я опубликую статью под заглавием «МИНИСТР ОТВЕРГАЕТ СОБСТВЕННУЮ ПЕТИЦИЮ!» Будет еще острее!
Пришлось снова нарушить обет.
– Успокойтесь, Уолтер, не порите горячку.
– Что вы намерены делать – поддержать или отвергнуть петицию? – в лоб спросил он.
– Нет, – мудро ответил я.
– Да, кстати, господин министр, мой шеф интересуется, не повлиял ли на вашу точку зрения список приговоренных армией освобождения.
Конечно, повлиял! А как же иначе? Я же не кретин.
– Конечно, нет! – возмутился я. – Что за нелепая мысль?
Похоже, он мне не поверил, однако доказать обратное был не в состоянии, поэтому продолжал атаковать:
– А как тогда прикажете понимать столь резкую смену декораций?
Честно говоря, ситуация становилась безнадежной. Но тут, слава богу, раздался стук в дверь и вошел Бернард. Он меня очень выручил, сообщив, что у сэра Хамфри ко мне срочное дело.
Однако упрямый Уолтер сидел до тех пор, пока я не спросил его, не возражает ли он… Даже после этого у него хватило наглости заявить, что он не прощается и зайдет, как только я освобожусь.
Хамфри – сама любезность – справился, хорошо ли мы с Энни провели пасхальные каникулы. Садист! Уж он-то наверняка представлял себе этот отдых в обществе топтунов из спецслужбы со «смит-и-вессонами» под мышкой.
Он сочувственно кивнул.
Долги наши!…
– Так больше продолжаться не может! – заявил я весьма некстати и чересчур категорично. И кто меня за язык тянул?!
– Рад, что вы об этом сами заговорили, господин министр, – тут же откликнулся он, – поскольку продолжения и не будет.
Как не будет? У меня отвисла челюсть.
А мой постоянный заместитель, как ни в чем не бывало, объяснил:
– Спецслужба только что проинформировала нас о прекращении операции по вашей охране.
Прекращение операции по моей охране? Кошмар! Может, он неверно меня понял? Я спросил, чем вызвано такое решение.
– Большой потерей полицейского состава.
«Господи, неужели кто-нибудь пострадал из-за меня!» – чуть было не сорвалось с языка, однако я тут же сообразил, что под потерей он имеет в виду нехватку полицейских. Значит, только оттого, что им не хватает полицейских, они готовы отдать меня на заклание? Чудовищно!
– В настоящее время им представляется более целесообразным обеспечить безопасность советского премьера во время завтрашних переговоров в Чекерсе[63].
Более целесообразным? Для кого? Для него? Может быть. Поразительная близорукость и полное отсутствие патриотизма. Он им дороже, чем я.
– Не забывайте, он – русский, а я – англичанин!
– Я помню, господин министр, но, по мнению спецслужбы, реальная угроза вашей жизни существенно уменьшилась.
Откуда, черт побери, такая уверенность?
– Электронная слежка, господин министр. Им удалось подслушать один телефонный разговор, – сообщил сэр Хамфри и умолк, видимо, не желая вдаваться в подробности.
Нет уж, пусть выкладывает все. В конце концов, это мое право! Он кивнул и, как всегда, понес околесицу. Бог свидетель, понять это было выше моих сил.
Он объяснил, что ввиду сомнительного характера прегрешений Хэкера, а также незначительного, чтобы не сказать – периферийного, влияния его на принятие магистральных политических решений террористические круги решили несколько сместить акценты, в результате чего вопрос о ликвидации Хэкера был снят с повестки дня».
Мой постоянный заместитель старался выражаться как можно деликатнее – я это оценил, – но все равно мне стало немного обидно. Не потому, конечно, что меня не хотят убивать, – нет! – тем самым они невольно задели мое самолюбие.
Я спросил Хамфри, что он думает по поводу такого поворота событий.
– Я не разделяю их точку зрения, – ответил он.
– То есть вы хотите сказать, что меня-таки следовало убить?
– Что вы, что вы…
– Значит, по-вашему, я «невелика птица»?
– Да… то есть нет. Птица велика, но убивать вас все равно не следует, – вывернулся он.
Ладно, главное – я вне опасности. Все, что ни делается, к лучшему. Лучше живой осел, чем мертвый лев. Но, с другой стороны, если даже чокнутые террористы не считают, что я играю в правительстве достаточно важную роль, значит, надо срочно выправлять положение. Иными словами, не жалея времени и сил, повышать свой авторитет.
– Господин министр, в приемной ждет Фаулер, – напомнил Бернард. – Вы собираетесь продолжать разговор?
Разумеется! С превеликим удовольствием.
Уолтер был приглашен в кабинет, и я немедленно приступил к делу, попросив Бернарда привезти тележку с петицией.
– Петицию? – удивился мой личный секретарь. – Но вы же сами…
– Вот именно, – поспешно перебил я. – И, пожалуйста, побыстрее.
На лице его было написано явное непонимание, и я тактично напомнил ему о политическом чутье. Наконец, до него дошло.
– Ах, да, конечно, господин министр. Вы имеете в виду петицию, о которой вы столь лестно отозвались нынче утром?
Молодец! Наука идет ему впрок.
Затем я предложил Уолтеру присесть и объявил, что намерен всецело поддержать петицию.
– Два миллиона подписей – это не шутка, – сказал я. – Их за пазуху не спрячешь. Что же касается списка приговоренных… По моему глубочайшему убеждению, министрами можно пожертвовать, свободой – никогда! Вы согласны со мной, Хамфри?
– Да, господин министр, – широко улыбаясь, ответил мой постоянный заместитель.
– Между прочим, – вставил Бернард, – Сталин никогда не писал мемуаров. Он был слишком мнителен и боялся, что люди когда-нибудь их прочитают…
– Господин министр, – перебил нас Хамфри, – я убедительно прошу вас позволить мне высказаться еще по одному аспекту данной проблемы.
Я нехотя согласился, но предупредил, чтобы он выразил свою мысль как можно короче – одной, в крайнем случае двумя фразами.
– Спецслужба обнаружила ваше имя в списке приговоренных к смерти.
– Что? – переспросил я, решив, что не расслышал.
– Спецслужба обнаружила ваше имя в списке приговоренных к смерти, – повторил он.
Список приговоренных?… Чушь какая-то! А при чем здесь я?
– Список приговоренных к смерти? Что вы имеете в виду, Хамфри?
– Список лиц, которых собираются убить.
Временами он поразительно глуп.
– Я знаю, что такое «список приговоренных к смерти», но… что вы имеете в виду, Хамфри?
Мой постоянный заместитель развел руками.
– Простите, господин министр, но я не понимаю, как можно выразиться яснее.
Господи, ну как ему объяснить? Я хочу знать, что это за список, откуда он взялся и почему в нем значится мое имя. Однако я, видимо, был так ошарашен необычным известием, что не мог связно излагать свои мысли.
Но до сэра Хамфри, слава богу, дошло.
– Если говорить со всей прямотой, господин министр, то суть дела заключается в следующем. В результате негласных расследований стало известно о существовании неких документов. Источник их пока не установлен, но содержание позволяет предполагать, что они нацелены на создание вакансий в кабинете и проведение внеочередных дополнительных выборов.
Я потребовал более подробных разъяснений.
– Вы в списке приговоренных к смерти, господин министр.
Мы ходили по замкнутому кругу.
– Но кто?… – сорвался я. – Что за…
Он понимающе кивнул.
– Это ВАО – Всемирная армия освобождения. Судя по всему, новая группа городских экстремистов.
У меня засосало под ложечкой, ладони мгновенно покрылись липким потом.
– Но что… что они имеют против меня? – внезапно осипшим голосом спросил я.
По мнению Бернарда, одним из мотивов могли стать недавние слухи о возможных перестановках в кабинете и моем переходе в министерство обороны.
На мой вопрос, кто они такие, эти городские экстремисты, сэр Хамфри и Бернард только пожали плечами,
– Трудно сказать, господин министр, – начал Хамфри. – Может, отколовшаяся ирландская группировка. Может, «Черный сентябрь», а может, и наши доморощенные леваки – анархисты или маоисты. А вполне возможно, и иранцы или итальянская «Красная бригада»… Кто угодно.
– В любом случае, – добавил Бернард, – все они связаны между собой. Хотя не исключено, что это новая группа независимых убийц. Спецслужба в замешательстве: не знает, где искать.
Весьма утешительная информация! Меня неприятно поразило, как спокойно, деловито, даже равнодушно говорили они о маньяках, вознамерившихся лишить меня жизни.
Как и все утопающие, я попытался ухватиться за соломинку.
– Но ведь речь идет о списке? Вы упомянули слово «список», не так ли? Значит, не я один?
– Совершенно верно, господин министр, – успокоил меня Хамфри.
Я выразил робкую надежду, что в нем, должно быть, сотни имен…
– Нет, господин министр, – возразил мой постоянный заместитель. – Всего три.
– Три?
Эта новость повергла меня в состояние, близкое к шоку… или прострации… или того и другого одновременно. В горле пересохло, я тупо смотрел на них, не в состоянии ни думать, ни произнести хоть слово.
Когда же я в конце концов обрел способность думать и говорить, зазвонил телефон. Бернард снял трубку: некий коммандер Форест из спецслужбы прибыл, чтобы проинструктировать меня.
Бернард отправился его встречать. У дверей он обернулся и с искренним сочувствием сказал:
– С другой стороны, господин министр, быть одним из немногих всегда приятно. По крайней мере, всем известно, кто вы такой.
Я бросил на него уничтожающий взгляд, и он выскочил из кабинета.
Воспользовавшись паузой, сэр Хамфри сообщил мне, что министр внутренних дел уже проинформирован о списке (ну еще бы!) и любезно предложил выделить нескольких детективов для моей защиты.
Не понимаю, как они могут защитить меня. Как детективы могут защитить меня от пули убийцы? Никто не может. Это известно всем.
Я поделился своими сомнениями с сэром Хамфри, надеясь, что он их рассеет. Так нет.
– Попытайтесь взглянуть на дело иначе, – посоветовал он. – Пусть детективы и не смогут защитить своего подопечного от пули, но они нужны хотя бы для того, чтобы поймать убийцу и передать его в руки правосудия. После преступления.
Ну, спасибо!
Бернард ввел коммандера Фореста – худющего, как жердь, субъекта со смертельно бледным лицом и нервно подергивающимся правым веком. Честно говоря, особой уверенности вид его не вселял.
Нельзя раскисать, нельзя показывать собственную слабость, решил я. Пусть видит, как я собран, как бесстрашно смотрю в глаза опасности и все такое прочее. Я много говорил о долге и самопожертвовании. Теперь пришло время доказать им – и себе тоже, – что это были не просто слова.
Я бодро улыбнулся коммандеру, как бы приглашая его приступить к инструктажу о типичных опасностях и стандартных мерах предосторожности.
– Полагаю, ко всему этому не стоит относиться слишком серьезно, как вы считаете?
– Э-э… трудно сказать, сэр, это, естественно, ваше дело, однако мы настоятельно рекомендуем…
– Послушайте, – самонадеянно перебил я, – кто-то в такой ситуации, допускаю, здорово бы перетрусил, но ведь риск – это часть нашей работы, так сказать, вариант нормы.
Коммандер Форест как-то странно посмотрел на меня.
– Ваше мужество достойно восхищения, сэр, – произнес он таким тоном, будто на самом деле считал меня кретином.
Решив, что «бесстрашный взгляд в глаза опасности» достиг своей цели, я позволил ему продолжать.
Он протянул мне ксерокопию какого-то документа.
– Прежде всего, сэр, ознакомьтесь вот с этим. Здесь все, что вам необходимо знать. Внимательно прочтите, постарайтесь выучить наизусть и постоянно носите при себе.
(Копия врученного Хэкеру документа, озаглавленного «Типичные опасности и стандартные меры предосторожности», была любезно предоставлена в наше распоряжение дирекцией Музея полиции в Нью-Скотланд-Ярде. Содержание его вряд ли требует комментариев. – Ред.)
ТИПИЧНЫЕ ОПАСНОСТИ И СТАНДАРТНЫЕ МЕРЫ ПРЕДОСТОРОЖНОСТИПрочитав документ до конца, я пришел к печальному выводу: шансов на выживание – практически никаких. Однако нельзя поддаваться отчаянию, надо во что бы то ни стало сохранять бодрый, уверенный вид.
Способы убийств подразделяются на четыре категории:
1. ВЫСТРЕЛ.
2. ВЗРЫВ.
3. ОТРАВЛЕНИЕ.
4. Так называемый «НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ».
Убийства могут также совершаться посредством удушения, ножевых ранений, утопления и ритуального расчленения, однако эти способы относительно нетипичны для Соединенного Королевства.
1. ВЫСТРЕЛ
Снайперы могут находиться в следующих местах:
а) в высоких зданиях;
б) в обгоняющей жертву автомашине;
в) у дверей дома жертвы;
г) в припаркованной автомашине;
д) и т.д., и.т.п.
Меры предосторожности
Необходимо;
а) не подходить к окнам (дома и на работе следует завесить окна пуленепробиваемыми шторами);
б) не открывать окна и двери автомашины во время езды;
в) не открывать двери дома незнакомым посетителям;
г) и т.д., и т.п.
Примечание. На начальном этапе спецслужба обеспечивает присутствие в доме жертвы своих сотрудников, а также иные меры безопасности, включая установку сигнальных и подслушивающих устройств, секретных замков, круглосуточное патрулирование микрорайона силами местной полиции и т.д., и т.п.
2. ВЗРЫВ
а) мины в автомашинах. С помощью стандартного зеркала с удлиненной ручкой тщательно осматривать днище автомашины каждое утро и после того, как она на некоторое время оставалась без присмотра.
б) взрывающиеся письма/посылки. Никогда не вскрывать самому.
Примечание. В течение определенного времени вся корреспонденция жертвы будет переадресовываться в соответствующую службу.
3. ОТРАВЛЕНИЕ
а) перед употреблением тщательно проверять любые подарки в виде продуктов питания, напитков, сладостей и т.д., и т.п.;
б) внимательно осматривать крышки молочных бутылок на предмет наличия в них следов тонкой медицинской иглы;
в) обходить незнакомых людей с зонтиками (метод – укол в икру или бедро).
4. НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ
а) падение
Избегать хождения по внешней стороне:
– тротуаров;
– набережных;
– пристаней и/или причалов;
– железнодорожных платформ.
Примечание. Не рекомендуется ездить в метро: скопление народа облегчает задачу убийце.
б) удар током
С предельной осторожностью пользоваться:
– телевизором;
– электрочайником;
– тостером;
– радиоприемником.
Примечание. Электроодеяла и бытовые предметы могут также использоваться в качестве детонационных устройств для так называемых мин-ловушек.
в) в случае насильственного выбрасывания из окна высокого здания лучше падать головой вниз – так быстрее…
После ухода коммандера Фореста я спросил у Хамфри, может ли полиция добраться до террористов прежде, чем они доберутся до меня. Похоже, это моя единственная надежда.
По его мнению, проще всего поймать этих мерзавцев было бы, прибегнув к прослушиванию телефонов и электронной слежке за всеми подозрительными лицами.
– Но, – осторожно добавил он, – такие шаги повлекли бы за собой недопустимое вторжение в частную жизнь свободных граждан.
Я задумался. Затем принял решение. Несколько иное, чем раньше, хотя, возможно, мои предыдущие высказывания были просто неверно истолкованы.
Моя новая точка зрения в общем и целом формулировалась так: основная цель демократически избранного народного представителя – представлять интересы избравшего его народа, следовательно, любое покушение на данного представителя само по себе является покушением на свободу и демократию. Думаю, излишне объяснять: подобные акции наносят сокрушительный удар по неотъемлемому демократическому праву народа избирать свое правительство. Вывод: безопасность членов правительства должна обеспечиваться всеми необходимыми средствами, сколь ни мучительно осознание вынужденности этих мер.
Выслушав мой новый теоретический постулат, сэр Хамфри целиком и полностью с ним согласился.
– Великолепная аргументация, господин министр! – одобрительно заметил он. – Только так и должно быть, иначе – крах.
5 апреля
День начался не совсем удачно.Рано утром в министерство доставили мою петицию. Петицию против электронной слежки и прослушивания телефонов. Я стоял у истоков этого движения полтора года назад, будучи в оппозиции и являясь редактором журнала «Реформ». И вот Бернард вкатил в мой кабинет здоровенную тележку, доверху нагруженную толстыми и тонкими тетрадями, альбомами, перевязанными стопками бумаг… Петиция уже насчитывала два с четвертью миллиона подписей. Настоящий триумф гражданской сознательности и общественной активности! Ну и что же мне, черт побери, со всем этим делать?
Теперь-то мне ясно – теперь, когда стали известны определенные факты, которые невозможно знать, находясь в оппозиции, – что в борьбе против организованной преступности и политического гангстеризма без слежки и тому подобных мер просто не обойтись.
Смышленый Бернард сразу все понял и предложил отправить петицию в архив.
Но я не был до конца уверен, что это лучший выход из положения. К тому же, у меня появилась другая мысль. Раз мы приняли ее от официальной делегации, значит, никому не придет в голову проверять ее сохранность. Более того, все будут уверены, что она в надежных руках, поскольку идея-то принадлежала мне.
– Петицию надо уничтожить, порвать в клочья, сжечь дотла, Бернард, – сказал я ему. – Мы должны быть уверены, что ее больше никто и никогда не увидит.
– В таком случае, господин министр, лучше архива, пожалуй, ничего не придумать.
11 апреля
Таких ужасных пасхальных каникул у меня еще не было.Мы с Энни по обыкновению провели их в небольшом, относительно безлюдном местечке – вдали от городской суеты.
Впрочем, «по обыкновению» – не совсем точно. В этот раз нас сопровождала дюжина молодцов из спецслужбы.
Когда на следующий день после приезда мы отправились погулять в тиши леса, вокруг все буквально кишело детективами.
Они не отпускали нас ни на шаг, хотя вели себя предельно тактично. Мы чувствовали себя в полной безопасности, но ни о чем, кроме как о погоде, говорить не могли. Они всячески избегали смотреть в нашу сторону, однако – спешу внести ясность – не из соображений деликатности, а чтобы вовремя заметить и пресечь неожиданное нападение злоумышленника.
Проголодавшись, мы зашли в очаровательный местный ресторанчик, и… мне показалось, что вместе с нами там очутился весь Скотланд-Ярд.
– Сколько человек будет обедать? – вежливо осведомился метрдотель.
– Девять, – отрезала Энни.
День явно складывался не так, как ей хотелось. Нам отвели уютный столик на двоих у самого окна. Однако, по мнению сержанта, в этом месте было небезопасно.
– Мы выбрали для мишени вон тот столик, – повернувшись к своему коллеге, объяснил он.
Для мишени!
Нас с Энни усадили за колченогий стол в углу рядом с кухонной дверью, которая непрерывно открывалась и закрывалась.
Затем старший группы, как положено, детально проинструктировал меня:
– Вы сядете здесь, сэр. Сержант Росс – вон там, чтобы иметь возможность наблюдать за входом из кухни. Кстати, запомните: в случае прямой опасности бегите именно туда. Вообще-то мы не думаем, что убийцу успели внедрить в персонал кухни, поскольку мы приехали сюда только вчера вечером. Я расположусь у окна. Если услышите стрельбу – ныряйте под стол, остальное – не ваша забота.
Без сомнения, он хотел меня успокоить.
Я, в свою очередь, успокоил его, сказав, что нисколько не боюсь. И напрасно, потому что как раз в этот момент раздался громкий выстрел – и я мгновенно очутился под столом.
Ужасно нелепая, где-то даже унизительная ситуация. Когда через несколько секунд я высунул голову, оказалось, за соседним столиком открыли бутылку шампанского. Пришлось сделать вид, будто я просто решил потренироваться.
После всех этих разговоров о поварах-убийцах, стрельбы и ныряния под стол мне совершенно расхотелось есть. Энни тоже.
А тем временем за соседним столиком один из наших телохранителей со знанием дела заказал спагетти по-болонски, бифштекс на косточке с бобами, цветной капустой и жареным картофелем и… бутылку «Шато барон Филипп Ротшильд» 1961 года – ни больше ни меньше!
Поймав наши удивленные взгляды, он широко улыбнулся и не без удовольствия объяснил, что «эта работа его полностью вымотала».
Так продолжалось почти два дня. В субботу вечером мы сходили в кино. Однако это «развлечение» еще больше вывело Энни из себя. Она хотела посмотреть «Клетку для безумцев» Эдуарде Молинаро, но вместо этого нам пришлось пойти на Джеймса Бонда. Сотрудники спецслужб, как правило, не любят иностранных фильмов, и я счел бестактным тащить их за собой на французскую картину с субтитрами.
Энни позеленела от ярости, услышав о моем решении. Фильм только взвинтил нервы. Там все время пытались кого-то убить. Смотреть на это было выше моих сил.
Телохранители тоже были крайне недовольны, когда мы с Энни посреди сеанса вышли из зала…
Позднее, лежа без сна в постели гостиничного номера (когда ты лишен возможности без сопровождения сходить в туалет и знаешь, что на заметку берется каждое твое слово, каждый шаг, – какой уж тут сон!), мы услышали за дверью спальни приглушенный разговор телохранителей.
– Они не собираются больше выходить?
– Нет, вроде легли спать.
– Мишень на месте?
– Ага… там… со своей женой.
– Похоже, им не очень-то здесь нравится.
– Похоже. С чего бы?
Мы решили без промедления вернуться домой. Думаете, нам удалось дома обрести покой? Ошибаетесь. Когда в половине второго ночи мы добрались наконец до Бирмингема, во дворе нас встретила внушительная толпа «синих»[62]. И каждый горел желанием показать, что не зря ест свой хлеб. Вытоптанные цветочные клумбы, слепящий свет прожекторов, ощеренные пасти огромных овчарок… Кошмар!
И вот мы лежим в собственной постели, и по-прежнему лишены возможности без сопровождения сходить в туалет, и вынуждены мириться с бесцеремонным стуком в дверь: «Я хотел бы проверить окно, сэр», – не говоря уж о дополнительных удовольствиях, вроде оглушительного лая собак и ярких вспышек прожекторов, освещающих спальню каждые двадцать секунд.
Пытаясь приободрить Энни, я с наигранным оптимизмом сказал, что скоро она привыкнет к роли знаменитости. Она ничего не ответила. Боюсь, как бы она не предпочла роль вдовы знаменитости.
Слава богу, хоть скрытые камеры не установлены!
(По окончании срока действия Закона о публикации архивных документов 1994 года Нью-Скотланд-Ярд любезно предоставил нам секретную фотографию. На ней были изображены мистер и миссис Хэкер в постели. Снимок был сделан 12 апреля. – Ред.)
13 апреля
Проспал весь пасхальный понедельник, так как ночью мы с Энни, естественно, не сомкнули глаз.Сегодня утром не успел войти в свой кабинет, как на меня насел этот ужасный Уолтер Фаулер, неизвестно каким образом пронюхавший про петицию. Ему, видите ли, трудно себе представить, как я мог «положить под сукно» петицию, за которую сам так ратовал всего год назад или чуть больше. Его удивление вполне понятно: он ведь ничего не знал об изменившихся обстоятельствах, заставивших меня по-новому, более глубоко и осмысленно взглянуть на проблему электронной слежки.
– Что-то здесь не так, – недоверчиво прищурился Фаулер. – Вы заявляете о своем твердом намерении положить конец незаконному прослушиванию телефонов, получаете больше двух миллионов подписей под вашей петицией – ведь это лучшее подтверждение тому, что ваше дело правое, – и ни звука!…
Главное – набрать в рот воды, подумал я, а то еще неизвестно, как он все это преподнесет. Прессе никогда нельзя доверять.
– Так как же насчет обещания провести в жизнь хотя бы основные требования петиции?
Я понял, что иного выхода нет – обет молчания придется нарушить.
– Понимаете, Уолтер, – глубокомысленно начал я, – все не так просто…
– В каком смысле? – удивился он.
– В смысле безопасности.
– Ах, это… Но ведь вы сами утверждали, что ссылки на безопасность – последняя надежда отчаявшегося бюрократа, не так ли, господин министр?
Чтоб ты провалился! Я снова решил молчать.
Не дождавшись ответа, Уолтер угрожающе сказал:
– Хорошо, раз так, я сделаю по-другому. Я опубликую статью под заглавием «МИНИСТР ОТВЕРГАЕТ СОБСТВЕННУЮ ПЕТИЦИЮ!» Будет еще острее!
Пришлось снова нарушить обет.
– Успокойтесь, Уолтер, не порите горячку.
– Что вы намерены делать – поддержать или отвергнуть петицию? – в лоб спросил он.
– Нет, – мудро ответил я.
– Да, кстати, господин министр, мой шеф интересуется, не повлиял ли на вашу точку зрения список приговоренных армией освобождения.
Конечно, повлиял! А как же иначе? Я же не кретин.
– Конечно, нет! – возмутился я. – Что за нелепая мысль?
Похоже, он мне не поверил, однако доказать обратное был не в состоянии, поэтому продолжал атаковать:
– А как тогда прикажете понимать столь резкую смену декораций?
Честно говоря, ситуация становилась безнадежной. Но тут, слава богу, раздался стук в дверь и вошел Бернард. Он меня очень выручил, сообщив, что у сэра Хамфри ко мне срочное дело.
Однако упрямый Уолтер сидел до тех пор, пока я не спросил его, не возражает ли он… Даже после этого у него хватило наглости заявить, что он не прощается и зайдет, как только я освобожусь.
Хамфри – сама любезность – справился, хорошо ли мы с Энни провели пасхальные каникулы. Садист! Уж он-то наверняка представлял себе этот отдых в обществе топтунов из спецслужбы со «смит-и-вессонами» под мышкой.
Он сочувственно кивнул.
Долги наши!…
– Так больше продолжаться не может! – заявил я весьма некстати и чересчур категорично. И кто меня за язык тянул?!
– Рад, что вы об этом сами заговорили, господин министр, – тут же откликнулся он, – поскольку продолжения и не будет.
Как не будет? У меня отвисла челюсть.
А мой постоянный заместитель, как ни в чем не бывало, объяснил:
– Спецслужба только что проинформировала нас о прекращении операции по вашей охране.
Прекращение операции по моей охране? Кошмар! Может, он неверно меня понял? Я спросил, чем вызвано такое решение.
– Большой потерей полицейского состава.
«Господи, неужели кто-нибудь пострадал из-за меня!» – чуть было не сорвалось с языка, однако я тут же сообразил, что под потерей он имеет в виду нехватку полицейских. Значит, только оттого, что им не хватает полицейских, они готовы отдать меня на заклание? Чудовищно!
– В настоящее время им представляется более целесообразным обеспечить безопасность советского премьера во время завтрашних переговоров в Чекерсе[63].
Более целесообразным? Для кого? Для него? Может быть. Поразительная близорукость и полное отсутствие патриотизма. Он им дороже, чем я.
– Не забывайте, он – русский, а я – англичанин!
– Я помню, господин министр, но, по мнению спецслужбы, реальная угроза вашей жизни существенно уменьшилась.
Откуда, черт побери, такая уверенность?
– Электронная слежка, господин министр. Им удалось подслушать один телефонный разговор, – сообщил сэр Хамфри и умолк, видимо, не желая вдаваться в подробности.
Нет уж, пусть выкладывает все. В конце концов, это мое право! Он кивнул и, как всегда, понес околесицу. Бог свидетель, понять это было выше моих сил.
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Я прекрасно помню, что тогда говорил сэр Хамфри, поскольку мне было поручено вести стенограмму.Он объяснил, что ввиду сомнительного характера прегрешений Хэкера, а также незначительного, чтобы не сказать – периферийного, влияния его на принятие магистральных политических решений террористические круги решили несколько сместить акценты, в результате чего вопрос о ликвидации Хэкера был снят с повестки дня».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
С трудом сдерживая раздражение, я попросил его повторить то же самое на нормальном английском. Он ничуть не обиделся и с готовностью расшифровал, что, по имеющимся данным, руководство армии освобождения потеряло интерес к моей персоне, поскольку у них на примете «птицы поважнее».Мой постоянный заместитель старался выражаться как можно деликатнее – я это оценил, – но все равно мне стало немного обидно. Не потому, конечно, что меня не хотят убивать, – нет! – тем самым они невольно задели мое самолюбие.
Я спросил Хамфри, что он думает по поводу такого поворота событий.
– Я не разделяю их точку зрения, – ответил он.
– То есть вы хотите сказать, что меня-таки следовало убить?
– Что вы, что вы…
– Значит, по-вашему, я «невелика птица»?
– Да… то есть нет. Птица велика, но убивать вас все равно не следует, – вывернулся он.
Ладно, главное – я вне опасности. Все, что ни делается, к лучшему. Лучше живой осел, чем мертвый лев. Но, с другой стороны, если даже чокнутые террористы не считают, что я играю в правительстве достаточно важную роль, значит, надо срочно выправлять положение. Иными словами, не жалея времени и сил, повышать свой авторитет.
– Господин министр, в приемной ждет Фаулер, – напомнил Бернард. – Вы собираетесь продолжать разговор?
Разумеется! С превеликим удовольствием.
Уолтер был приглашен в кабинет, и я немедленно приступил к делу, попросив Бернарда привезти тележку с петицией.
– Петицию? – удивился мой личный секретарь. – Но вы же сами…
– Вот именно, – поспешно перебил я. – И, пожалуйста, побыстрее.
На лице его было написано явное непонимание, и я тактично напомнил ему о политическом чутье. Наконец, до него дошло.
– Ах, да, конечно, господин министр. Вы имеете в виду петицию, о которой вы столь лестно отозвались нынче утром?
Молодец! Наука идет ему впрок.
Затем я предложил Уолтеру присесть и объявил, что намерен всецело поддержать петицию.
– Два миллиона подписей – это не шутка, – сказал я. – Их за пазуху не спрячешь. Что же касается списка приговоренных… По моему глубочайшему убеждению, министрами можно пожертвовать, свободой – никогда! Вы согласны со мной, Хамфри?
– Да, господин министр, – широко улыбаясь, ответил мой постоянный заместитель.