Линн Джонатан. Да, господин министр

   Став ответственным за дела искусств, Хэкер вряд ли начнет свою деятельность в новом качестве с закрытия картинной галереи. Вот – суть моей мудрой идеи.
   Йен вначале тоже был против. По его мнению, не следует превращать реорганизацию в перестановки. Пришлось разъяснить, что речь идет не о перестановках, а всего лишь о функциональных передвижках: искусства и телевидение «передвигались» в компетенцию МАДа.
   Правда, в моем плане есть маленький изъян, так сказать, определенная непоследовательность, а именно сведение вместе искусств и телевидения. У них нет ничего общего… Более того, они – полные противоположности.
   Впрочем, Арнольда, как и Йена, больше волновало усиление моей власти и влияния. Он признался, что не хотел бы порождать очередного административного спрута, и напомнил, что мы и так уже подмяли под себя органы местного самоуправления.
   На мой взгляд, искусство и местное самоуправление прекрасно сочетаются. И то и другое сродни плутовству. Они улыбнулись моей шутке. И поскольку ни у того, ни у другого не было готовых контрпредложений, как призвать Хэкера к порядку, им пришлось согласиться с моим планом.
   «В тебе тоже пропадает артист», – сказал Арнольд, поднимая бокал за мое здоровье».

11 октября

   Новости, новости… Как всегда, хорошие и плохие. В целом-то больше хорошие, однако не обошлось и без накладок.
   На десять часов утра у меня была назначена встреча с членами совета моего избирательного округа для окончательного решения вопроса о галерее и футбольном клубе. Буквально за несколько минут до этого в кабинет неожиданно зашел сэр Хамфри. Я сразу предупредил его, что решение уже принято и все разговоры бесполезны.
   – И все же, господин министр, у меня есть сообщение, которое, полагаю, вас очень и очень заинтересует, – перестановки.
   Перестановки? С какой стати? Ведь всего две недели назад речь шла просто о реорганизации.
   – Не просто о реорганизации, господин министр, а о реорганизации. Которая, кстати, сделает вас еще более сильным и влиятельным. Теперь в вашу компетенцию будет входить и искусство.
   Приятная новость, ничего не скажешь. Странно только, почему сэру Хамфри сообщили об этом раньше меня. Очевидно, сразу после принятия решения он встречался с секретарем кабинета.
   Я от души поблагодарил его за приятные новости, предложил в конце дня отметить это событие и сказал, что мне пора начинать совещание.
   – Да-да, конечно. Э-э… надеюсь, при обсуждении конкретного вопроса вы примете во внимание изменившиеся обстоятельства.
   Какое отношение, черт побери, могут иметь дела футбольного клуба к моим новым обязанностям? Но ведь сэр Хамфри зря говорить не будет. Затем до меня дошло: министр по делам искусств начинает свою деятельность со сноса картинной галереи! Скандал!
   Я попросил Бернарда извиниться перед членами совета и задержать их еще на несколько минут. Мне нужно было собраться с мыслями.
   Затем я сказал Хамфри, что тщательный анализ изменившейся ситуации заставляет меня пересмотреть отношение к картинной галерее. Это, безусловно, важный очаг культуры, к тому же расположенный в историческом здании. Его надо обязательно сохранить.
   Он понимающе кивнул и согласился, что я попал в сложное положение. В это время Бернард ввел участников совещания во главе с Брайаном Уилкинсоном.
   Честно говоря, я понятия не имел, что им сказать. Поэтому попросил Хамфри остаться.
   – Мой постоянный заместитель, – представил я его.
   – А этот что, всего лишь временный? – спросил Брайан, указывая на Бернарда.
   Такие шуточки вполне в духе Уилкинсона. Его бестактность – как, например, сейчас в отношении Бернарда – порой граничит с настоящим хамством.
   Я собрался было сообщить им об изменившихся обстоятельствах, но Брайан опередил меня. Он с энтузиазмом заявил, что все идет, как по маслу: наш план поддержали все политические партии и совет графства. Дело только за разрешением моего министерства использовать деньги, полученные от продажи картинной галереи, как ссуду футбольному клубу.
   – Э-э… все это, конечно, так, – неуверенно произнес я, – но… э-э… тут есть одна загвоздка…
   Брайан удивился.
   – Какая еще загвоздка? Ты же сам утверждал, что не будет никаких проблем!
   Что я мог ему ответить? В голове, как назло, все перемешалось.
   – Э-э… видите ли… в силу некоторых обстоятельств… – неуверенно начал я. Но тут мне пришла спасительная мысль – отфутболить их к Хамфри. – Впрочем, полагаю, мой постоянный заместитель сможет объяснить вам более компетентно.
   Все повернулись к сэру Хамфри.
   – Да… просто это невозможно, – сказал он и замолчал.
   Я со страхом подумал, что он этим и ограничится. Однако к нему, слава богу, пришло вдохновение, и он продолжил:
   – Потому что картинная галерея – доверительная собственность. Посмертный дар. Или что-то в этом роде.
   Я подхватил эстафету.
   – В том-то и вся загвоздка! Доверительная собственность. Придется нам, видимо, поискать другое здание под снос. Школу… церковь… больницу. Что-нибудь да найдется, – с оптимизмом добавил я.
   У Брайана Уилкинсона от изумления отвисла челюсть.
   – Значит, ты отказываешься от собственного слова? Так и передать избирателям? – с угрозой произнес он.
   – Не я, – жалобно ответил я, – а закон.
   – Почему же мы узнаем об этом только сейчас?
   Возразить было нечего. Дело принимало скверный оборот. При одной только мысли о следующих выборах меня бросило в жар. Трудно даже представить, как развивались бы события, если бы не Бернард. Мой верный добрый Бернард.
   Он как бы ненароком подвинул ко мне свою пояснительную записку. Я взглянул на нее и вдруг понял: вот оно, мое неожиданное спасение. Деньги для членов местных советов!
   Снова обретая уверенность, я улыбнулся и сказал:
   – Послушай, Брайан, давай говорить откровенно. Конечно же, я смог бы довести наш план до победного конца. Но это потребует много времени. И…
   Уилкинсон нетерпеливо перебил меня:
   – Ну и пусть! Мы столько ждали – подождем еще.
   – Да, безусловно, – согласился я. – Но, кроме того, придется пожертвовать чем-то другим. А это другое – чем, кстати, я занимаюсь в настоящее время – увеличение материальной компенсации членам местных органов власти. И, как ты сам понимаешь, я не могу разорваться на две части.
   Я замолчал. Никто не произнес ни слова. Все выжидательно смотрели на меня.
   – Я хочу сказать, что, если вы настаиваете, можно забыть о компенсациях и вплотную заняться юридическими препятствиями…
   Снова последовало молчание. Я терпеливо ждал, пока кто-нибудь его нарушит.
   Наконец Уилкинсон не выдержал.
   – Хитрая штука – эти юридические препятствия, – неопределенно заметил он.
   Было ясно: он отлично понял меня. Сэр Хамфри тоже.
   – А в данном случае хитрее не придумаешь, – со значением добавил он.
   – Та-ак… – задумчиво протянул Брайан. – И никаких гарантий, что в конце концов их удастся преодолеть?
   – Абсолютно никаких, – подтвердил я.
   Уилкинсон обвел взглядом своих товарищей. Никто не возражал. Члены совета были поразительно единодушны. Я ударил их по самому чувствительному – по кошельку!
   – Что ж, ничего не поделаешь. Раз так, пусть стоит, – со вздохом согласился он. Но тут же добавил, явно желая довести дело с клубом до победного конца: – Может так случиться, что нам в конце года придется закрыть начальную школу на Едж-Хилл-роуд. Этот участок тоже даст нам парочку миллионов фунтов…
   Совещание закончилось ко всеобщему удовлетворению. Кризис миновал. Брайан согласился официально заявить в округе, что нам не удалось преодолеть юридические препятствия.
   Перед уходом он пожелал мне успешной работы на благо местных органов власти.
   Как только за ними закрылась дверь, сэр Хамфри рассыпался в любезностях:
   – Ловкий удар, господин министр, чувствуется рука мастера. Вам остается только повидать премьер-министра, чтобы он официально уведомил вас о новых обязанностях. Ну а я, с вашего позволения, должен пойти переодеться…
   – Очередной выход в свет?
   – О да, – сказал он, явно не испытывая никакой неловкости.
   Тут мне впервые пришло в голову, что «Ковент-Гарден» теперь входит в сферу моей компетенции. А я там практически не бывал!
   – Э-э… послушайте, Хамфри, могу я составить вам компанию?
   – Да, господин министр! Конечно! – воскликнул он с искренней теплотой.
   Должен признаться, мы отлично провели вечер: хорошая музыка, великолепные голоса, изысканная публика, потрясающие бутерброды с осетриной горячего копчения…
   Может, я все-таки был не совсем прав? Разве средний класс не имеет права на маленькие слабости? По-моему, имеет!

21
Скелет в шкафу

10 ноября

   Сегодня во время очередного совещания, на котором присутствовал и мой старый друг доктор Картрайт, неожиданно возникла довольно-таки интересная ситуация.
   Совещание было посвящено проблемам местного самоуправления и в целом протекало на редкость скучно. Как и предсказывал сэр Хамфри, наше министерство растет не по дням, а по часам, соответственно увеличиваются его штаты и бюджет. Мой постоянный заместитель не скрывает удовольствия – он в своей стихии. Но почему же не прибавляется принципиальных решений – моего кровного дела? Вот в чем вопрос.
   Мы без особых хлопот разделались с первыми шестью пунктами повестки – ничего интересного, за исключением, разве что, лингвистических уточнений Бернарда, от которых он просто не в силах удержаться. Иногда это становится похожим на манию.
   – Итак, пункт семь, – прочитал я. – В чем суть?
   – С вашего позволения, господин министр, – начал сэр Хамфри, – я сделаю краткое резюме…
   Бернарду явно не терпелось что-то сказать.
   – Да, Бернард?
   – Э-э… я хотел только заметить… в порядке уточнения, что, в принципе, нельзя сделать резюме, если вопрос даже не начали обсуждать…
   Сэр Хамфри (он вообще не терпит, когда его кто-либо поправляет, тем более такая мелкая сошка, как личный секретарь) холодно поблагодарил Бернарда и продолжил свою фразу, давая ему понять, что подобное уточнение излишне и недопустимо.
   – Благодарю вас, Бернард, что бы мы без вас делали?… Господин министр, вкратце резюмируя итоги нашего последнего заседания, а также содержание ряда сопутствующих материалов – их вы, несомненно, получили в красных кейсах, – я, с вашего позволения…
   – Да-да, конечно.
   И тут я понял, что толком не знаю, о чем идет речь. Эпизод с Бернардом меня не только позабавил, но и отвлек от обсуждения. К тому же, они ежедневно заваливают меня бумагами. Не могу же я, черт побери, всего упомнить!
   Пришлось спросить Хамфри, что именно он имеет в виду.
   – Мы вынесли решение о принятии дисциплинарных мер к совету графства Дербишир, – разъяснил он.
   За что? На каком основании? Суть проблемы по-прежнему оставалась мне неясна, но… не признаваться же в этом перед своими подчиненными. Пусть думают, будто я в курсе. Лучше прибегнуть к помощи Бернарда.
   Оказывается, упомянутый совет не прислал в министерство квартального статистического отчета.
   Я поинтересовался, как принято поступать в подобных случаях. Сэр Хамфри предложил на выбор несколько вариантов:
   – Выговор, официальное осуждение в прессе, лишение различных субсидий и дотаций или даже, как вам, без сомнения, хорошо известно, господин министр…
   – Да-да, – одобрительно закивал я.
   – Прекрасно, – сказал он и замолчал.
   Почему он остановился? Я же понятия не имею, что он собирался мне сообщить. Но Хамфри явно ждал от меня ответа.
   – Э-э… мне хорошо известно… что?
   – Что?
   – Что мне хорошо известно?
   – Трудно себе представить… – Видимо, поняв свою оплошность, он поспешно добавил: – Я имею в виду, трудно себе представить, что вам может…
   – Вы говорили, – подсказал я, стараясь не выказывать смущения (все-таки мою растерянность и неуверенность видели семь официальных лиц различного ранга), – вы говорили: «Или даже, как вам, без сомнения, хорошо известно…»
   – Ах да, господин министр, конечно… Или даже вызов совета в суд.
   – Неужели нарушение сроков подачи отчетов настолько серьезный проступок? – удивился я.
   Все семь чиновников пришли в ужас.
   – Не просто серьезный, а граничащий с преступлением! – категорически заявили они.
   Сэр Хамфри немедленно рассеял мое недоумение:
   – Если местные власти не будут вовремя представлять нам отчетность, статистическая информация правительства потеряет смысл, ибо будет неполной…
   Я заметил, что правительственная статистика и без того не имеет смысла. Никто этого не отрицал, хотя Бернард высказал предположение, что сэр Хамфри, видимо, намеревался подчеркнуть ее полную бессмыслицу. Чем заслужил поистине испепеляющий взгляд своего патрона.
   Они хотят сделать козлом отпущения графство, которое, как известно, контролирует наша партия!… Очевидно, догадавшись, о чем я подумал, сэр Хамфри высказал свои соображения. В ответ я предложил выбрать в качестве наглядного примера любой местный совет, находящийся под контролем оппозиции.
   Мое предложение не встретило энтузиазма. Не понятно почему. Во всяком случае, сэр Хамфри враждебно поджал губы, а остальные молча уткнулись в свои блокноты. Чего они от меня ждут?
   Тогда я напрямик спросил, чем их так прогневал совет Дербишира. Они сразу оживились.
   – Дербишир постоянно задерживает и крайне небрежно заполняет синие формы, – заявил заместитель постоянного заместителя.
   (По-моему, синие формы – это что-то связанное с финансами.)
   – Они прислали сведения об этническом составе совета на обороте министерского циркуляра, – пожаловался помощник заместителя постоянного заместителя.
   А его коллега – очень привлекательная молодая особа – была в ужасе, так как до сих пор не получила от совета «Пересмотренный анализ деятельности работников социальной сферы» за минувшие два квартала.
   – Им совершенно нельзя доверять, – патетически заключила она. – Просто кошмар!
   Забавная характеристика кошмара – небрежное заполнение синих форм.
   – Да-а, просто непонятно, как они там еще существуют, в этом Дербишире, – иронически заметил я.
   Сэр Хамфри принял мое замечание за чистую монету.
   – Вот именно, господин министр, по части некомпетентности им нет равных.
   – Может, у них все-таки имеются веские оправдания? – предположил я.
   Мой добрый друг доктор Картрайт поднял руку.
   – Кстати, следует отметить, что…
   Мой постоянный заместитель бесцеремонно прервал его.
   – Итак, будем считать, мы договорились о необходимости соответствующих дисциплинарных мер…
   Доктор Картрайт сделал еще одну попытку высказать свое мнение:
   – За исключением того, что господин министр мог бы…
   Хамфри снова перебил его.
   – Вы согласны, господин министр?
   Все это выглядело довольно подозрительно. Я решил не давать окончательного ответа.
   – Вопрос не из простых, Хамфри. Речь идет о наших друзьях.
   – Заблуждаетесь, господин министр, о врагах… врагах эффективного управления.
   Не желая уступать столь откровенному давлению, я потребовал время на размышление.
   – Мне нужно двадцать четыре часа. Надо уладить дела с партийным руководством. Организовать приглашение председателя к Номеру Десять – для неофициальной беседы за рюмкой коньяка или что-нибудь в этом роде. Одним словом, смягчить удар.
   Поскольку возразить им было нечего, мы перешли к следующему пункту.
   После совещания доктор Картрайт задержался, видимо, желая переговорить со мной наедине, однако сэр Хамфри мягко, но настойчиво взял его под руку.
   – Нужен ваш совет, Дик. Не уделите мне минутку? – И выпроводил его из кабинета.
   Хорошенько обдумав все на досуге, я решил завтра поподробнее расспросить Бернарда.

17 ноября

   День интересных открытий.
   Придя на работу, первым делом вызвал Бернарда.
   – Интуиция подсказывает мне: нам не следует принимать дисциплинарные меры против совета Дербишира, – сказал я. – Кроме того, доктор Картрайт, похоже, хотел мне что-то сообщить. Надо к нему заглянуть.
   – Мне кажется, этого не следует делать, господин министр, – возразил он, пожалуй, чересчур поспешно.
   – Почему?
   – Дело в том… э-э… принято считать, что, если министру понадобится какая-либо информация, ему предоставят ее. Если министры примутся сами отыскивать информацию, они могут… э-э… они могут…
   – Ее найти?
   – Да, – покорно признался Бернард.
   Я заметил, что, даже если «это принято», лично я так считать не собираюсь.
   – Кроме того, – собравшись с духом, продолжал Бернард, – сэр Хамфри категорически против того, чтобы министры, как он говорит, «ходили в народ».
   Не вижу в этом ничего плохого. Даже королева «ходит в народ». Он со мной не согласился.
   – Она вряд ли заглядывает к постоянным заместителям. Во всяком случае, не в ведомстве сэра Хамфри.
   Я решил не отступать и настойчиво спросил, где находится кабинет доктора Картрайта.
   Бернард в буквальном смысле вытянулся по стойке «смирно».
   – Господин министр, хочу посоветовать не делать этого…
   Я не дал ему договорить.
   – Совет принят, Бернард. Номер кабинета?
   – Комната сорок-семнадцать. Этажом ниже, второй коридор налево.
   На прощание сказал ему (в шутку, конечно), что если меня не будет через сорок восемь часов, то он может высылать поисковую группу.

Вспоминает сэр Бернард Вули:

   «Я хорошо помню тот день, когда Хэкер «ходил в народ». Такие ситуации высвечивают всю сложность и двусмысленность положения личного секретаря. С одной стороны, от меня требовалась безусловная лояльность по отношению к министру (образно говоря, один шаг в сторону автоматически перечеркнул бы всякие надежды на будущее), но, с другой, если я хочу успешно продолжать карьеру государственного служащего в течение ближайших тридцати лет, мне надо было проявлять такую же лояльность и по отношению к сэру Хамфри.
   Достигнуть вершин государственной службы, как это удалось мне, можно, только обладая умением выбирать верную линию поведения в конфликтных ситуациях.
   Как только министр вышел из кабинета, я позвонил Грэму Джоунсу, личному секретарю сэра Хамфри, и дал ему понять, что Хэкер «пошел в народ». Впрочем, иначе я поступить не мог. Буквально накануне получил от сэра Хамфри строжайшее указание «не поощрять (то есть не допускать. – Ред.) подобную практику».
   Интересная деталь: положив трубку, я вслух начал считать до десяти. На счет «десять» в кабинет вошел сэр Хамфри – настолько точно я знал расстояние между кабинетами.
   Он с порога спросил, что случилось. «Господин министр покинул пределы своего кабинета», – осторожно ответил я. И больше ничего.
   Сэр Хамфри остался явно недоволен, что Хэкер, как он выразился, «шатается по министерству», и спросил, почему я не задержал его.
   Поскольку одной из моих важнейших обязанностей являлась защита интересов моего министра – даже от шефа нашего ведомства, – я довел до сведения сэра Хамфри, что: а) пытался отговорить Хэкера и б) он все-таки является министром, а закона, запрещающего министру встречаться со своими подчиненными, не существует.
   Само собой разумеется, он хотел знать, с кем собирается встретиться министр. Я, как того требовал долг (Хэкер вряд ли хотел посвящать в это сэра Хамфри), уклонился от ответа.
   – Может, ему просто не сидится на месте… – помнится, сказал я.
   – Если ему не сидится на месте, пусть ходит кормить уток в парк Сент-Джеймс, – раздраженно бросил сэр Хамфри и снова спросил, с кем у министра встреча.
   Я снова ответил уклончиво, хотя и чувствовал, как сгущаются надо мной тучи: министр, дескать, имеет право встречаться с кем угодно.
   Насколько большое значение мой патрон придавал этому вопросу, стало ясно из его последующих слов: «Кстати, Бернард, скоро конец года, и мне предстоит составить отчет о вашей деятельности. Полагаю, вам не хотелось бы, чтобы я делал это в дурном расположении духа».
   Затем он снова спросил меня, к кому отправился министр.
   Я понял, что в защите интересов своего министра дошел до грани, переступать которую отнюдь не безопасно. Но пойти на попятную надо было таким образом, чтобы о предательстве не могло быть и речи. Для таких маневров в Уайтхолле имелось испытанное средство: я попросил разъяснений у самого Хамфри.
   – Сэр, я целиком и полностью согласен с необходимостью информировать вас о встречах господина министра с посторонними лицами, но… э-э… мне совершенно не понятно, почему это надо делать, если господину министру вдруг захочется, предположим, выяснить что-либо… э-э… скажем, у доктора Картрайта…
   – Благодарю вас, Бернард, – перебил он меня и вышел из кабинета.
   – Комната сорок-семнадцать! – крикнул я ему вдогонку. Почему бы и нет?
   Я с честью вышел из этого нелегкого испытания. С одной стороны, исполнил свой долг по отношению к министру и ничего не сказал сэру Хамфри открытым текстом, а с другой – дал своему шефу по государственной службе возможность узнать все, что он хотел.
   Чисто гипотетический пример всегда был и остается исключительно эффективным средством решения подобного рода проблем».

(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)

   Я, безусловно, не зря сходил к своему другу доктору Картрайту. Узнал по-настоящему интересные детали. Картрайт был искренне рад меня видеть и откровенно сказал, что вчера на совещании меня ввели в заблуждение. Любопытно!
   – Значит, все эти упреки и обвинения в адрес совета Дербишира необоснованны, так?
   – Почему же? Скорее всего, обоснованны.
   Я спросил, как следует понимать его слова. И, к удивлению, тут же получил прямой ответ. Теперь мне ясно, почему Картрайту вряд ли грозит повышение.
   – Осмелюсь утверждать, что, несмотря на отмеченные недостатки, совет графства Дербишир можно считать самым эффективным органом местного самоуправления в стране, – сказал он, посмотрев на меня сквозь круглые, как луна, очки.
   Мягко говоря, я был ошарашен.
   – Самым эффективным? Странно. А меня убеждают в необходимости принять против него дисциплинарные меры… Говорят, он самый неэффективный.
   Тогда он привел цифры.
   Уже этот факт вызывает удивление: разве Хамфри и его коллеги не уверяли меня, что Дербишир не присылает в МАД требуемую отчетность?
   – Так оно и есть, – рассеял мое недоумение Картрайт. – Однако они умолчали, что совет ведет собственную статистику, причем на очень хорошем уровне, и нам ничто не мешает пользоваться ею в любое время.
   Цифры, которые показал мне доктор Картрайт, поистине впечатляли. Оказывается, в графстве Дербишир самый низкий в Мидлендсе уровень прогулов, самые низкие в стране расходы на содержание муниципальных зданий, прекрасное санитарное состояние медицинских учреждений, несмотря на относительно небольшое количество штатных крысоловов (морильщиков грызунов. – Ред.).
   И это еще не все. Судя по статистическим данным, практически все дети в графстве умеют читать и писать вопреки стараниям учителей дать им «прогрессивное образование».
   – И наконец, – добавил в заключение Картрайт, – там меньше работников социальной сферы, чем в любом графстве Великобритании.
   Я удивился.
   – Вы считаете, это хорошо?
   – О да, очень хорошо. Верный признак эффективности. Закон Паркинсона, понимаете? Количество социальных проблем возрастает в соответствии с увеличением числа занятых их решением.
   Он не успел договорить, так как в кабинет ворвался – иначе не скажешь – сэр Хамфри. Полагаю, его неожиданное появление здесь было отнюдь не случайным.
   Между нами состоялся довольно-таки забавный диалог.
   – О, господин министр! Как интересно!
   – Привет, Хамфри.
   – Приветствую вас, господин министр.
   – Какое совпадение!
   – О да, конечно. Просто сюрприз!
   – Да.
   – Да.
   Сам не знаю, почему я почувствовал себя виноватым и начал оправдываться:
   – Я просто… э-э… проходил мимо…
   – Проходили мимо?
   – Да, проходил мимо.
   – Проходили мимо, понятно. – Он на секунду задумался. – А куда?
   Вопрос Хамфри застиг меня врасплох. Я понятия не имел, что еще находится на этом этаже.
   – Э-э… никуда. Собственно… просто шел… мимо, – сказал я, будто «мимо» означало какое-то конкретное место. – Мимо двери… кабинета Ричарда Картрайта… Дика… и подумал: а вдруг он там сидит…
   Я понимал, что мои объяснения звучат ужасно неубедительно, но мне ничего не оставалось делать.
   – А что вы подумали потом? – безжалостно продолжал сэр Хамфри.
   – Ну… я подумал: зачем просто проходить мимо двери, можно же ее и открыть.
   – Очень логично, господин министр. Для того двери и существуют.
   – Вот именно. – Я собрался с духом и решил сказать ему все, как есть. – К тому же мне захотелось кое-что выяснить.
   – Прекрасно. Что?
   Я возмутился: с какой стати он требует у меня отчета, заставляет чувствовать себя виноватым, выясняет, что сказали мне работники МАДа?! Короче говоря, ведет себя так, будто они – его подчиненные, а не мои. (Так оно и было. – Ред.)