Линн Джонатан. Да, господин министр

   Усадив Хамфри напротив себя, я сказал ему, что мне не дает покоя скандальная история с шотландским островом.
   Он пренебрежительно скривился, но меня это не остановило.
   – Послушайте, а вам не приходило в голову, что этот чиновник может все еще состоять на государственной службе?
   – В высшей степени маловероятно, – категорически заявил Хамфри, полагаю, в надежде отбить у меня охоту докапываться до истины.
   Напрасные хлопоты! Мне доставило искреннее удовольствие развеять его иллюзии.
   – Почему? Тогда ему было, видимо, лет двадцать пять – двадцать шесть, значит, сейчас – где-то за пятьдесят. Может, он даже стал постоянным заместителем.
   – Я… мне… вряд ли, – растерянно пробормотал он.
   – Дай-то бог! – Я с сомнением покачал головой. – Во всяком случае, я искренне надеюсь, что человек, допустивший столь чудовищный ляп, никогда не смог бы стать постоянным заместителем.
   Хамфри согласно кивнул, но у него было такое выражение, будто ему вырвали зуб без анестезии.
   – Ведь это было очень давно, – запричитал он. – Теперь и концов не найти…
   Я пошел на добивание. О, долгожданный час отмщения! Вот уж не думал, что он наступит так скоро после моего унижения у Картрайта.
   – Почему не найти? «В государственной службе все, абсолютно все скрупулезно фиксируется на бумаге и тщательно хранится веками…» – разве это не ваши собственные слова? Надеюсь, вы не собираетесь отказываться от них? Тем более, что речь идет о государственных документах, еще не утративших юридической силы.
   Хамфри вдруг вскочил и умоляющим тоном – такого с ним никогда еще не бывало – произнес:
   – Господин министр, ну зачем делать из мухи слона… из-за ничтожной оплошности, совершенной тридцать лет назад, губить, возможно, блестящую карьеру? Да и сумма не так уж велика…
   Потрясающе!
   – Сорок миллионов?
   – Ну и что? – с жаром воскликнул он. – Это же сущие пустяки по сравнению с «блустриками», «трайдентами», «конкордами», муниципальными небоскребами, «Бритиш стил», «Бритиш лейланд», «Бритиш рейлуэйз», государственной программой ядерной энергетики или Сассексским университетом!
   (В определенном смысле аргумент, конечно, неопровержимый. – Ред.)
   – Все так, – спокойно ответил я. – Но, с другой стороны, это по меньшей мере в сто раз больше того, что упомянутый чиновник мог бы заработать за всю жизнь… – Тут меня снова осенило, и я добавил: – Хамфри, прошу вас лично заняться этим делом и найти виновного, договорились?
   Шах и мат!
   Очевидно, поняв это, он снова сел, тяжело вздохнул и, глядя себе под ноги, пробормотал:
   – Господин министр, я хотел бы сообщить вам… э-э… полагаю, вам необходимо это знать…
   Я незаметно сунул руку в ящик стола и включил свой портативный диктофон. Исповедь сэра Хамфри должна быть полностью запечатлена для потомков. Почему бы и нет? Все, абсолютно все должно скрупулезно фиксироваться и тщательно храниться. Порядок есть порядок.
   Вот что он мне сказал, слово в слово:
   – Личность упомянутого государственного служащего, гипотетическая ответственность которого за предполагаемую промашку стала в последнее время предметом всякого рода домыслов и кривотолков, отнюдь не скрыта столь непроницаемым покровом таинственности, как вам могло показаться в свете некоторых, с позволения сказать, откровений. Короче говоря, упомянутым чиновником, хотя, возможно, вас это очень удивит, является человек, которого ваш покорный слуга обычно идентифицирует при помощи личного местоимения…
   – Простите?
   Последовала мучительная пауза.
   – Это был я, – мрачно произнес он.
   – Хамфри! Не может быть! – воскликнул я, изображая глубокое потрясение.
   У моего постоянного заместителя был такой вид, будто он вот-вот зарыдает. Затем его прорвало.
   – На меня давили! Подгоняли! Мы работали без выходных! Надо было успеть до обсуждения в парламенте! – Он затравленно посмотрел на меня, как бы в поисках поддержки. – К тому же я тогда совершенно не разбирался в юридических тонкостях… иначе мне бы никогда не поручили такую работу… (Утверждение сэра Хамфри соответствовало действительности. То были времена всеобщего преклонения перед гуманитарными знаниями, когда считалось вполне разумным и логичным поставить, скажем, лингвиста во главе юридической службы, а историка назначить руководителем статистического отдела. – Ред.) Да, так уж вышло, ничего не поделаешь. Но ведь тридцать лет назад, господин министр, тридцать лет! Никто из нас не застрахован от ошибок.
   У меня не хватило жестокости продлевать его мучения.
   – Ладно, Хамфри, – произнес я отеческим тоном. – Не убивайтесь. Я дарую вам прощение.
   Он буквально рассыпался в благодарностях – настолько горячих и неумеренных, что мне даже стало неловко.
   Поэтому я перебил его, выразив удивление, почему он сразу не сказал мне об этом.
   – Хамфри, разве у нас есть друг от друга секреты?
   Похоже, он не уловил в моих словах никакой иронии. Но и честного ответа я от него тоже не дождался.
   – Вам об этом судить, – сказал он.
   – Не только мне, – возразил я.
   Как бы там ни было, Хамфри находился в состоянии смиренной признательности и был готов на любые уступки. Я решил, что настал самый удобный момент предложить quid pro quo.
   – Ну и что же мне теперь делать? Я обещал Алексу Эндрюсу из «Мейл» свободный доступ ко всем материалам Глен-Лоха. Нарушить слово? Но ведь меня изжарят живьем… – Я пристально посмотрел ему в глаза. – Хотя… если бы на мне не висела еще одна серьезная проблема, конечно, можно было бы что-нибудь придумать.
   Мой прозрачный намек не вызвал у сэра Хамфри ни удивления, ни возмущения. Еще бы, сколько раз не без его участия точно так же выкручивали руки мне!
   – Можно оказаться изжаренным живьем за принятие дисциплинарных мер против наиболее эффективного в Британии органа местного самоуправления.
   Ответ Хамфри не заставил себя ждать. Вот что он сказал мне после секундного колебания:
   – Господин министр, я тоже много думал об этом. Отменить сам по себе закон мы, естественно, не можем, но отнестись к совету Дербишира с пониманием вполне в наших силах…
   В результате мы оба сочли возможным ограничиться частной беседой с ответственным секретарем совета и порекомендовать ему сделать соответствующие выводы.
   Итак, оставалось решить главную проблему: как быть с обещанием Алексу Эндрюсу?
   – Господин министр, я лично уделю этому вопросу самое пристальное внимание, – заверил меня Хамфри.
   На том мы и расстались. Надеюсь, он придумает что-нибудь стоящее. Да нет, просто не сомневаюсь в этом! И с нетерпением ожидаю завтрашнего дня.

23 ноября

   Утром, едва я появился в министерстве, Бернард предупредил меня, что сэр Хамфри просил сразу же сообщить ему о моем приходе…
   Не успел он договорить – дверь распахнулась, и в кабинет торопливо вошел сэр Хамфри собственной персоной. Выглядел он уже более уверенным, чем вчера. В руках он держал тонкую папку.
   – Итак? – Я вопросительно посмотрел на него.
   – Господин министр, я счел необходимым посоветоваться с работниками личной канцелярии лорда-канцлера. Вот как мы обычно поступаем в таких случаях.
   Он протянул мне папку, на обложке которой было написано:

   «Полный комплект имеющейся в наличии документации, за исключением:
   а) небольшого числа секретных документов;
   б) ряда материалов, не потерявших юридической силы;
   в) части официальной переписки, утерянной во время наводнения 1967 года;
   г) части архива, утерянного во время перевозки в Лондон;
   д) некоторых документов, утерянных в ходе реорганизации военного министерства в министерство обороны;
   е) материалов, изъятых в соответствии с установленной процедурой, публикация которых может дать повод для клеветнических измышлений и/или утраты доверия, либо поставить в неудобное положение дружественные нам правительства».

   (Прямо скажем, довольно трудная для Великобритании зима 1967 года была на редкость удачной с точки зрения государственной службы. Именно тогда оказались утерянными многие «опасные» документы. – Ред.)
   Я с нескрываемым удовольствием ознакомился с этим исчерпывающим перечнем. Затем открыл папку – она была… пуста. Абсолютно пуста. Без единого листика.
   – Хамфри, и это все, что осталось?
   – Да, господин министр.