– Примерно на пять процентов, – добавил он.
   – Ну что ж, все это выглядит вполне обнадеживающе, Хамфри, – доброжелательно резюмировал я.
   После совещания, которое завершилось бесспорным триумфом моей идеи, Хамфри отвел меня в сторону.
   – Кстати, господин министр, надеюсь, вы уже подписали рекомендации для секретаря наградной комиссии?
   – Естественно. У меня не возникло никаких возражений. Бернард передаст документ вам сегодня же. Все в порядке, Хамфри?
   – Да, доктор, – почтительно ответил он.
   Вполне уместная дань уважения с его стороны. Я с нетерпением ожидаю церемонии в июне.

11
Ярмарочный столб

   (В жизни политика бывают моменты, когда он обязан принять неверное решение. Неверное в экономическом, деловом, социальном – в любом плане, кроме одного – в политическом. Любопытный парадокс: решение, которое считается неверным со всех других точек зрения, может являться верным с точки зрения политической! При этом политически верное решение принимается не только ради погони за голосами, хотя в конечном счете так оно и есть. Нет, логическое построение политика гораздо сложнее: если данное решение приносит голоса – значит, оно принимается в интересах народа. Иначе говоря, может ли в демократическом обществе быть неверным то, за что голосует народ?
   Событие, о котором пойдет речь в этой главе, становилось достоянием гласности, так сказать, по частям. Первое упоминание о нем встречается не в дневниках Хэкера, а в «Стань как сталь» – мемуарах председателя «Бритиш кемикл корпорейшн» (БКК) – крупного промышленника и ученого сэра Уолли Макфарленда.
   Макфарленд славился своим остроумием, прямолинейностью в обращении и упорным сопротивлением любому вмешательству правительства в дела его национализированной корпорации. Являясь признанным авторитетом в области химии и промышленного управления, он не без оснований полагал, что Хэкер вряд ли разбирается как в том, так и в другом. С неменьшим презрением Макфарленд отзывается и о познаниях сэра Хамфри, правда, в сфере бизнеса. Подобно многим деловым людям, он был убежден, что в торговых операциях государственная служба разбирается, как свинья в апельсинах. – Ред.)
Из «Стань как сталь»
   «16 апреля встречался с сэром Хамфри Эплби из министерства административных дел. Наверное, уже в сотый раз обсуждаем вопрос о производстве пропанола в Мерсисайде по лицензии, предоставленной нам итальянским правительством.
   К моему удивлению, сэр Хамфри начал намекать на какие-то трудности с его министром. Правда, из-за свойственной ему туманной манеры выражаться я не уверен, что правильно его понял.
   На мой вопрос, не тянет ли он кота за хвост, сэр Хамфри дал отрицательный ответ, заметив, однако, что не следует считать согласие министра, как нечто само собой разумеющееся.
   Позиция МАДа была и остается для меня непонятной. Итальянское правительство предлагает нам солидный контракт на производство пропанола в Мерсисайде. Контракт несет спасение крупному комбинату, который иначе придется закрыть. Дает нам возможность не увольнять, а набирать рабочих. Наконец, сулит значительные экспортные прибыли. Два года мы вели за него тяжелую борьбу с мощными германскими и американскими конкурентами. Упускать такую сделку было бы верхом идиотизма.
   Эплби высказал дилетантски-наивное опасение: мол, что подумает его министр. По собственному опыту знаю: министры не думают. За десять лет на посту председателя БКК мне пришлось иметь дело с девятнадцатью различными министрами. Ни один из них не удосужился поработать мозгами, даже если они имелись (правда, далеко не у всех). Им, как правило, лень было хотя бы побеседовать со мной. Они, видите ли, предпочитают «обсуждать проблемы» с профсоюзными лидерами, пытаясь подкупить их с целью предотвращения забастовок.
   Так я и заявил Эплби. Обвинение в подкупе профсоюзных лидеров ему, естественно, не понравилось. Но ведь подкуп может быть не только в чистом, так сказать, материальном виде! А как иначе назвать обещания типа: «Вы не возражали бы против рыцарского звания, Дик?», «Вас ожидает пэрство, Гарри!»?
   По словам сэра Хамфри, министра беспокоит перспектива иметь дело с пропанолом. Пусть так, но почему же вопрос об этом поднимается только сейчас?
   Я – возможно, несколько опрометчиво – высмеял предположение Эплби, что министр будто бы обеспокоен. Мне казалось, Хэкер никогда не проявлял особого интереса к этому проекту и наверняка ничего о нем не знал. По простоте душевной я полагал, что незнание предмета удержит его от вмешательства. К тому же министры всегда чем-то обеспокоены. Я в жизни не встречал министра, который не находился бы в состоянии вечной обеспокоенности.
   Тревогу у них вызывает все, что не вписывается в привычные рамки. Все, без чего любое начинание теряет смысл, – иными словами, все необходимое для нормальной деловой жизни. Да если бы я боялся обеспокоить этих трусливых политиканов, которые только и умеют, что гоняться за голосами и целовать перед объективом чужих младенцев, БКК вылетела бы в трубу еще десять лет назад!
   Как утверждает Эплби, наибольшее беспокойство у министра вызывает тот факт, что в составе пропанола присутствует метадиоксин. (Диоксин – химическое соединение, попавшее в окружающую среду несколько лет назад в результате аварии на химическом комбинате в итальянском городке Севезо. Считается, что оно оказывает вредное воздействие на развитие плода в чреве матери. – Ред.) Вот-вот, обычная история! Метадиоксин – совершенно иное, абсолютно безвредное соединение, прошедшее проверку в УПЛП (Управление пищевых продуктов и лекарственных препаратов. – Ред.) в Вашингтоне. Не говоря уж о том, что его со дня на день одобрит специальная комиссия Хендерсона.
   Поскольку Эплби (по причине своей полной химической безграмотности) все твердил о беспокойстве – собственном или Хэкера, – я заметил, что слово «метадиоксин» в контракте не употребляется вообще. Вещество именуется пропанолом и, следовательно, безопасно с политической точки зрения.
   В конце нашей встречи Эплби заверил меня, что его министр вряд ли станет особенно возражать, если к этому вопросу подойти «с пониманием и тактом». Я был готов сам пойти к Хэкеру и тактично убедить эту нежную орхидею в безрассудности препирательств по поводу такого контракта. Но Эплби отклонил мое предложение, сказав, что постарается обойтись без моего, как он выразился, «обостренного чувства такта».
   Я позволил себе в этом усомниться, однако на решающее обсуждение в министерстве меня так и не пригласили.
   Какой смысл нанимать высококвалифицированных специалистов, чтобы они поставили работу в национализированных отраслях промышленности на деловую ногу, если правительство сует свой нос в любое мало-мальски важное решение?»
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
4 июня
   День начался с приятного известия – во всяком случае, так казалось.
   Сэр Хамфри ознакомил меня с новым промышленным проектом для Мерсисайда. Вкратце его суть сводится к тому, чтобы превратить устаревший, нерентабельный комбинат в одно из наиболее прибыльных предприятий «Бритиш кемикл корпорейшн», которая, в свою очередь, будто по мановению волшебной палочки, превратится в крупнейшего производителя пропанола во всей Европе!
   Ожидаемые выгоды не поддаются описанию: заказы британским заводам на капитальное оборудование, дополнительные бюджетные отчисления местным властям, новые рабочие места в Мерсисайде, валютные поступления от экспорта готовой продукции – все это слишком заманчиво, чтобы поверить.
   Я поделился возникшими опасениями со своим постоянным заместителем.
   – Но это правда, господин министр, – заверил меня сэр Хамфри, расплываясь в улыбке.
   «Так ли?» – спросил я себя, хотя какой смысл спрашивать самого себя. И спросил Хамфри:
   – Действительно, так? Может, тут подвох?
   – Подвох? – переспросил он.
   – Да, подвох. В чем тут подвох?
   Я нутром чувствовал, что здесь должен быть какой-то подвох.
   – Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду, господин министр.
   Хамфри явно тянул время. Никаких сомнений. Я постарался быть предельно четким:
   – Значит, так… этот пропанол – итальянского происхождения, верно? Тогда почему же они не хотят производить его в Италии? (Хамфри промолчал, что само по себе весьма подозрительно.) С чего это итальянцы делают нам такой щедрый подарок?
   – Господин министр, зря вы беспокоитесь, здесь нет ровным счетом никакого подвоха, – заговорил наконец Хамфри. – Просто отличная новость, и ничего более.
   В душе я молил бога, чтобы это на самом деле оказалось просто отличной новостью – тогда лучшего и желать не надо.
   – Да, – с опаской согласился я. – Новость действительно отличная. Отличная новость, как вы считаете, Бернард?
   Бернард сидел справа от меня и вел стенограмму. Услышав свое имя, он бросил взгляд на Хамфри и дипломатично подтвердил:
   – Да, отличная новость, господин министр. – Но убежденности в его голосе почему-то не было.
   Поняв, что общие вопросы не помогут мне выяснить истинное положение дел, я попытался придумать более конкретную формулировку. Мой постоянный заместитель ни за что не осмелится мне солгать (вернее, вместо «ни за что» лучше было бы сказать «едва ли». – Ред.), если я сумею правильно сформулировать вопрос, и ответит, как надо.
   – Да-а… старый добрый пропанол, – задумчиво произнес я, оттягивая время. И вдруг меня осенило: – Кстати, а что такое пропанол?
   – О, это очень интересная история, – немедленно откликнулся Хамфри. – Раньше его делали из диоксина, но после взрыва в Севезо производство было остановлено. Сейчас разработано новое, химически безопасное соединение – метадиоксин. Однако поскольку в Италии в настоящее время его по вполне понятным причинам делать не могут, производством предложено заняться нашей БКК.
   Вон оно что. Туман начал рассеиваться.
   – Кислотные дожди? – догадался я.
   – Да, господин министр, – с довольным видом подтвердил мой постоянный заместитель.
   – Ну а это новое вещество… оно что, действительно безопасно?
   – Абсолютно!
   – Хорошо, – сказал я, так и не поняв, где собака зарыта. (А может, тут-то она и зарыта?) – Хамфри, вы можете гарантировать, что это вещество не просто абсолютно безопасно, а безопасно на все сто процентов?
   – Безусловно, господин министр.
   Так в чем же дело? Почему меня не покидает тревога?
   – Хамфри, а вы не хотели бы что-нибудь добавить? Лучше сделать это сейчас, чтобы впоследствии не пришлось жалеть.
   – Да, в общем… нет, господин министр… разве что… пожалуй, я хотел бы отметить следующее: у слабовольного, вечно колеблющегося министра сходство названий, может, и вызвало бы определенные сомнения, но сильный, решительный глава министерства никогда не отвергнет выгодного проекта по столь тривиальной причине.
   Итак, проблема в сходстве названий. Не более того. Хамфри прав.
   – Совершенно верно! Я знаю, какой тип руководителя вы имеете в виду. Медузу от политики, трусливую ящерицу, не способную принять решение из страха кого-нибудь задеть. Но ведь, в конце концов, любое решение кого-нибудь да задевает! Долг правительства – не гнаться за дешевой популярностью, а делать то, что необходимо, разве не так, Хамфри?
   Он горячо поддержал меня.
   – Господин министр, лучше выразиться не смог бы я сам. (Какая наглость!) Сейчас же дам «добро» сэру Уолли. – И он решительно направился к двери.
   Реакция Хамфри показалась мне более поспешной, чем того требовала ситуация. Я пресек такую стремительность и потребовал дополнительных гарантий.
   – Да, но… э-э… надеюсь, это решение будет достаточно популярным?
   – Более чем, – заверил мой постоянный заместитель.
   И все-таки где-то глубоко внутри червь сомнения не давал мне покоя.
   – Послушайте, Хамфри, давайте кое-что уточним. Я надеюсь, это не слишком смелое решение?
   Он состроил оскорбленную мину.
   – Что вы, господин министр! Как можно? Даже не слишком оригинальное.
   (Читатель, безусловно, помнит, что на языке Уайтхолла «оригинальное решение» означает предупреждение «вы рискуете потерять часть голосов», в то время как эпитет «смелый» является уже угрозой поражения на выборах. – Ред.)
   И тем не менее, надо все выяснить сейчас. Ведь, если что, отвечать придется мне одному. Поэтому я предложил на всякий случай вынести вопрос на рассмотрение кабинета.
   – По-моему, – с подкупающей откровенностью заметил сэр Хамфри, – чем меньше об этом будут знать, тем лучше.
   – Почему?
   – Потому что, хотя метадиоксин абсолютно безвреден, сходство названий может всполошить невежд и догматиков.
   Я хотел было указать ему на недопустимость подобных высказываний в адрес моих коллег по кабинету (как бы справедливы они ни были), но вовремя понял, что он имеет в виду «друзей земли» и других, помешанных на экологии.
7 июня
   В вопросе о пропаноле до сих пор нет полной ясности. Сегодня у меня побывала Джоан Литлер, член парламента от округа Ливерпуль-Саут-Уэст.
   Меня предупредили о ее визите. Я немедленно вызвал Бернарда. Он напомнил, что мисс Литлер не только ЛПС ПМ (личный парламентский секретарь премьер-министра – первая, хотя и неоплачиваемая ступенька в иерархии правительственной власти. – Ред.), но и представляет в парламенте округ, где планируется строительство нового комбината.
   Я попросил Бернарда пригласить ее. К моему удивлению (не слишком сильному, правда), в кабинет заглянул сэр Хамфри и спросил, не буду ли я возражать, если он к нам присоединится.
   Мисс Литлер оказалась очень миловидной женщиной лет тридцати пяти – сорока, однако я вскоре убедился, что за этим ангельским обличьем скрываются жесткость и расчетливость штатного наушника.
   Она сразу же взяла агрессивный тон:
   – Попрошу вас объяснить мне, Джим, что это БКК задумала в моем избирательном округе!
   – Э-э… видите ли… – начал я.
   Хамфри поспешно перебил меня:
   – В ближайшее время, мисс Литлер, будет опубликовано сообщение об исключительно перспективном проекте, реализация которого повлечет за собой увеличение рабочих мест и значительные инвестиции.
   Она кивнула и снова повернулась ко мне.
   – Но об этом проекте ходят весьма тревожные слухи.
   – Какие именно? – Я старался разговаривать с ней как можно благожелательнее.
   – О вредных химикатах. – Она пронзила меня взглядом.
   – Видите ли, – сказал я, – почти все химикаты в той или иной степени вредны…
   – Господин министр хочет сказать, – снова вмешался сэр Хамфри, – что слухи эти абсолютно беспочвенны и нет никаких причин для беспокойства.
   Молодец, хорошо ответил.
   Однако мисс Литлер придерживалась другого мнения.
   – И все же, Джим, я хотела бы получить от вас официальное заверение, что прежде все аспекты проблемы будут публично обсуждены.
   На мой взгляд, разумное, вполне приемлемое требование.
   – Что ж, – начал я, – хуже от этого никому не будет, наоборот…
   Хамфри опять перебил меня.
   – Господин министр хотел сказать, что в обсуждении нет необходимости. Вопрос детально изучен. Отчет министерства в скором времени будет опубликован.
   «Он слишком много себе позволяет», – невольно мелькнула у меня мысль. Судя по всему, Джоан подумала то же самое.
   – Послушайте! – вспылила она. – Я пришла сюда поговорить с Джимом!
   – Вы с ним и говорите, – невинно улыбнулся сэр Хамфри.
   – Но вместо него отвечаете вы!
   Мне понятно ее раздражение. Иногда его стремление помочь приводит к обратному результату.
   – У нас с господином министром единая точка зрения, – как ни в чем не бывало, отозвался мой постоянный заместитель.
   – Чья точка зрения? Ваша? – возмущенно заявила мисс Литлер. – Послушайте (Это уже ко мне.), как мне стало известно из неофициальных источников, этот ваш комбинат будет производить химическое вещество, которое отравило Севезо и всю Северную Италию…
   – Это заблуждение, – поспешил я ее разуверить, не давая сэру Хамфри вмешаться и сморозить очередную глупость. – Причиной катастрофы был диоксин, а мы имеем дело с метадиоксином.
   – А разве это не то же самое вещество – только с приставкой «мета»?
   – Да, конечно, – согласился я. – Но именно в ней и состоит все различие.
   – Какое? Что означает «мета»?
   Поскольку вопрос оказался для меня неожиданным (если не сказать – затруднительным), пришлось прибегнуть к помощи Хамфри.
   – Все очень просто, – с готовностью откликнулся он. – «Мета» – заимствование из греческого.
   (Как и все постоянные заместители, сэр Хамфри получил чисто гуманитарное образование. Обычно они изучают античную литературу, историю, философию, политику, экономику, языки. Однако не следует впадать в логическую ошибку, полагая, что постоянный заместитель министра административных дел должен быть специалистом в области управления. – Ред.)
   Далее он пустился в пространные объяснения по поводу греческой приставки. В данном случае она якобы может означать «из диоксина», или «с диоксином», или «вместо диоксина» – в зависимости от того, значение какого падежа выполняет приставка «мета» – родительного или винительного, который в греческом иногда используется в качестве латинского творительного.
   – Как вы, конечно, помните, господин министр, в греческом творительного нет, – заметил – впервые за все время – Бернард.
   Я сказал, что не помню, и он пообещал к концу дня подготовить мне справку по греческой и латинской грамматике.
   Честно говоря, я надеялся, что объяснения сэра Хамфри удовлетворят Джоан Литлер и она, подобно мне, не захочет показать собственное невежество. Увы, мне не повезло.
   – Я ровным счетом ничего не поняла, – обезоружила она всех своей откровенностью.
   Сэр Хамфри попробовал нейтрализовать ее высокомерным обращением.
   – Ох! – вздохнул он. – Ведь это так просто!
   Лучше бы он этого не говорил. Ее глаза зло блеснули.
   – И все же будьте любезны объяснить конкретное отличие диоксина от метадиоксина.
   Ничего себе вопросик! Я растерялся. Хорошо, что Хамфри опять пришел мне на помощь.
   – Конкретное отличие? – переспросил он. – Элементарно – метадиоксин является инертным соединением диоксина.
   «Может, хоть этого будет достаточно», – с надеждой подумал я. Так нет.
   Она вопросительно посмотрела на меня, я – на Хамфри.
   – Э-э… Хамфри, – сказал я, краснея, – лично мне ваше объяснение кажется исчерпывающим, однако… э-э… не могли бы вы для мисс Литлер сделать его… э-э… несколько популярнее?
   Он обдал меня ледяным взглядом.
   – То есть, господин министр?
   Неужели снова искать правильный вопрос? Вот мучение! Но Джоан Литлер опередила меня.
   – Что значит «инертный»? – спросила она.
   Сэр Хамфри удивленно поднял брови. И в этот критический момент я вдруг отчетливо понял: ведь он тоже не имеет ни малейшего понятия о предмете нашего разговора.
   – Инертный? – переспросил он. – Э-э… это значит «безобидный»…
   Все в недоумении затихли.
   – И мухи не обидит, – пробормотал Бернард.
   Сделав вид, что не расслышал, я попросил его повторить, а поскольку он упорно молчал, я понял, что не ошибся.
   – А что все это означает на практике? – после небольшой передышки снова ринулась в атаку Джоан Литлер.
   – Вы имеете в виду прикладную химию? – спросил я. (У меня степень по экономике.)
   – Вот именно, прикладную.
   Я повернулся к своему постоянному заместителю. Происходящее меня начинало даже занимать.
   – Что это означает в смысле прикладной химии, Хамфри?
   Он, как профессиональный игрок в покер, даже глазом не повел и покровительственно заметил, что объяснить это на дилетанском уровне попросту невозможно. Решив подыграть ему, я спросил:
   – Вы сами-то разбираетесь в химии, Хамфри?
   – Естественно, нет, господин министр. Я кончил стипендиальный класс! – гордо ответил он.
   (В любой английской государственной школе – под «государственной» следует, конечно, понимать «частную» школу – стипендиальный класс означает класс «с гуманитарным уклоном». Если же речь идет об элитарной школе, то там можно вообще обойтись без точных дисциплин. – Ред.)
   – Кстати, не могли бы вы заодно объяснить мне, что такое «соединение»? – игнорируя слова сэра Хамфри, продолжала Джоан.
   – Вы что, тоже химию не изучали?
   – Нет, а вы?
   Совершенно неожиданно ситуация из драматической превратилась в комическую. Выходило, что ни один из нас ничего не смыслит в предмете, который мы так горячо обсуждали. Смех, да и только. Джоан, Хамфри, Бернард и я пытались решить проблему государственного значения, хотя более несведущих в данном вопросе людей, пожалуй, не сыскать во всей Великобритании!
   (Примечательно, что никому из присутствовавших и в голову не пришло позвонить сэру Уолли Макфарленду. Впрочем, кто он такой? Всего лишь специалист и председатель национализированной отрасли промышленности, о которой идет речь. – Ред.)
   Я смущенно, словно провинившийся школяр, улыбнулся.
   – Гм, надо бы, конечно, хоть что-нибудь узнать об инертных соединениях…
   Не оценив юмора, Хамфри предпринял еще одну отчаянную попытку спасти положение.
   – Соединение – это… скажем, вы все наверняка знаете, что такое «сложные проценты», не так ли? (Мы с Джоан синхронно кивнули.) Процент соединяется с процентом, счет растет, и все счастливы. Собственно, в этом и заключается смысл «соединения». Предельно просто.
   Я пристально посмотрел ему в глаза: неужели он надеется, что этот номер у него пройдет? Затем перевел взгляд на Джоан Литлер. Она тоже вопросительно поглядела на Хамфри. Но на этот раз не возразила.
   Воспользовавшись моментом, я решил поскорее закончить тягостную беседу.
   – Итак, подводя итоги, следует с удовлетворением отметить, что в принципе наши точки зрения совпадают и мы едины в своем намерении претворить упомянутый проект в жизнь…
   – Я такого намерения не высказывала, – запротестовала Джоан.
   Снова тупик! Ну как доказать ей, что у диоксина и метадиоксина ничего общего, кроме сходства в названии?
   Я лихорадочно пытался найти хоть какую-нибудь образную аналогию.
   – Вот, к примеру, Литлер и Гитлер. Мы же не сравниваем вас с Гитлером потому только, что у вас схожие фамилии!
   Я, конечно, понял, что допустил ужасную бестактность, но было уже поздно. Слово не воробей…
   – Это не имеет отношения к делу! – вспыхнула она.
   – А что же имеет? – обратился я к ней, заранее зная, каков будет ответ.
   – То, что комбинат будет в моем избирательном округе!
   В целом я понимал ее тревогу, но, если Хамфри сказал мне правду, она опасается совершенно напрасно.
   – Ваш округ только выиграет, – успокоил я ее. – Новые рабочие места, заказы, деньги… Разве что эти бесноватые пошумят – из общества по охране природы. Если все взвесить, вряд ли это будет нам стоить больше каких-нибудь двухсот голосов.
   – Я прошла большинством в девяносто один голос, – сухо заметила она.
   Как же я упустил это из виду?! Она безусловно права. Мне совершенно ни к чему ставить под удар неустойчивый округ, особенно если в парламенте его представляет ЛПС ПМ!
   – К тому же не следует забывать, – продолжала она, – что по соседству еще три избирательных округа и все неустойчивые, с большинством куда менее двухсот голосов.
   Я, честно говоря, растерялся, но тут на помощь снова подоспел сэр Хамфри.
   – Мисс Литлер, вы позволите?…
   Она молча повернулась к нему.
   – Так вот, ваше счастье, если БКК откроет в вашем округе пропаноловый комбинат, верно, господин министр?
   – Конечно, счастье, – подтвердил я.
   – Новые рабочие места, – воодушевленно продолжал мой постоянный заместитель, – дополнительные средства в местный бюджет, выгодные экспортные заказы…
   – Экспортные заказы! – Я многозначительно поднял указательный палец.
   – Более того, управление в Вашингтоне официально объявило, что метадиоксин безвреден.
   – Вот видите, в Вашингтоне, – сказал я.
   – В ближайшее время и мы опубликуем аналогичное заявление. По мнению господина министра, проект сулит колоссальные выгоды как вашему избирательному округу, так и всей стране.
   – А если метадиоксин все-таки окажется вредным, – не утерпел я, – обещаю вам не допустить его производства. Но, чтобы не оказаться в глупом положении, надо подождать вердикта специалистов.
   Джоан Литлер окинула меня хмурым взглядом, затем сэра Хамфри. Решительно встала и заявила, что не удовлетворена нашими объяснениями. Я ее не осуждаю. Если бы речь шла о моем избирательном округе, я бы тоже не чувствовал себя удовлетворенным. На прощание она посоветовала мне не забывать, что членом парламента я стал только благодаря нашей партии и быстренько расстанусь с министерским креслом, если на следующих выборах партия проиграет.
   Тут она безусловно права.
   Не говоря уж о том, что не позднее завтрашнего дня содержание нашей беседы станет известно ПМ!
   Она еще не успела закрыть дверь, как Хамфри вскочил и вопросительно посмотрел на меня, ожидая разрешения «дать делу ход». Я сказал, что хочу еще подумать, и попросил Бернарда подготовить мне всю документацию.