Страница:
8 июня
Внимательнейшим образом просмотрел дома все материалы по пропанолу. По-прежнему не знаю, что делать.В отличие от сэра Хамфри и сэра Уолли, у меня нет полной уверенности, что комиссия Хендерсона сделает положительные выводы.
Я пригласил к себе Хамфри и выразил пожелание побеседовать с председателем комиссии.
По мнению моего постоянного заместителя, в такой встрече не было практической необходимости. Кандидатуру председателя отбирали очень тщательно, к тому же профессор Хендерсон – признанный авторитет в области биохимии.
Кандидатуру-то отбирали тщательно, я не сомневаюсь. Но с какой целью? Чтобы выводы комиссии не разошлись с мнением сэра Уолли и сэра Хамфри? Они же не настолько глупы, чтобы публично заявить о безопасности метадиоксина, если на самом деле опасность существует! По-моему, я снова в замкнутом круге.
– Ну а если комиссия займет выжидательную позицию, мол, «поживем – увидим»?
– В таком случае мы положим ее отчет под сукно и опубликуем американский вариант, – бодро ответил мой постоянный заместитель.
Его оптимизм не рассеял моих сомнений. Допустим, я дам «добро», а потом произойдет авария?… О последствиях лучше даже не думать!
– Как вы считаете, Хамфри, есть ли хоть малейшая вероятность, что комиссия выскажет сомнения в безопасности метадиоксина?
– Вероятность? – недоуменно переспросил он. – Никакой. Он абсолютно безопасен.
Странно. Он на сто процентов уверен в своей правоте и в то же время готов похоронить отчет комиссии, если она займет выжидательную позицию.
– Почему вы намерены наложить запрет на отчет Хендерсона?
– Запрет? – Казалось, он оскорблен в лучших чувствах. – Ни о каком запрете и речи быть не может! Просто не публиковать его. А это другое дело.
– Есть ли разница?
– Огромная! Запрет – орудие тоталитарных режимов. Для свободной страны такое неприемлемо. Мы демократическим путем принимаем решение – публиковать или не публиковать.
А что, его рассуждения не лишены смысла. Но как я, в таком случае, отобьюсь от прессы и парламента? Мы, мол, рассчитывали получить от комиссии Хендерсона подтверждение нашей позиции, а когда его не последовало, сделали вид, будто отчета не существует вовсе? Я поделился этими опасениями со своим постоянным заместителем.
– Не остроумно, господин министр.
– Хорошо, а что мне говорить, если мы решим не публиковать отчет?
– Существует хорошо отработанная практика.
– Отработанная практика? Впервые слышу. И в чем же она состоит?
– В дискредитации нежелательного документа.
– Каким образом?
Я взял ручку и открыл блокнот. Может, пригодится и для дискредитации некоторых на редкость глупых партийных документов?
Первый этап: интересы общества.
1. Намекнуть на соображения безопасности.
2. Подчеркнуть, что данный материал допускает возможность неверной интерпретации… Следовательно, может быть использован для оказания негативного давления на правительство.
(Неверно интерпретировать можно буквально все… даже Нагорную проповедь. Будь она отчетом правительственной комиссии, сэр Хамфри Эплби, без сомнения, доказал бы нежелательность ее публикации на том основании, что она являет собой пример безответственности. В частности, утверждение, что «кроткие наследуют мир», может нанести непоправимый ущерб нашему оборонному бюджету. – Ред.)
3. Сослаться, что целесообразнее было бы подождать результатов более широкого и детального исследования на долгосрочной основе.
4. Если такого исследования нет и в помине, тем лучше: можно создать авторитетную комиссию и выиграть еще больше времени.
Второй этап: дискредитация нежелательных для публикации материалов.
Дискредитировать такие материалы, безусловно, намного проще, чем уже опубликованные. Надо организовать для прессы несколько «утечек». Например, о том, что:
а) остается без ответа ряд важных вопросов;
б) не сделаны четкие выводы;
в) конкретная информация допускает различные толкования;
г) имеются явные противоречия;
д) некоторые кардинальные аспекты проблемы вызывают сомнение.
Пункты «а» – «г» будут верны в любом случае, ибо это можно сказать практически о всех печатных материалах – даже необязательно предварительно их читать. Вопросы, оставшиеся без ответа, всегда найдутся – хотя бы потому, что их никто не задавал. Что же касается пункта «д», то если эти кардинальные аспекты ни у кого не вызвали сомнений, вызовите их сами. Тогда они появятся и у других.
Третий этап: дискредитация рекомендаций.
Данная цель легко достигается с помощью умелого употребления дежурных фраз вроде:
а) «…не является серьезной основой для выработки долгосрочных решений…»;
б) «…не содержит достаточной информации для глубоких оценок…»;
в) «…не может служить основанием для радикальных изменений существующей политики…»;
г) «…в широком смысле только подтверждает текущую практику…».
Фразы такого рода создают душевный комфорт у тех, кто не читал данного материала и кто не желает перемен, то есть практически у всех.
Четвертый этап: если и после третьего этапа остаются сомнения – дискредитируйте автора отчета.
Делается это неофициально, с помощью намеков и слухов о том, что он (она):
а) предубежден против правительства;
б) жаждет известности;
в) выслуживается, чтобы получить рыцарское звание;
г) выслуживается, чтобы получить руководящий пост;
д) ранее являлся консультантом ТНК (транснациональной корпорации. – Ред.) или хочет стать консультантом какой-нибудь ТНК.
9 июня
О нашем пропаноловом комбинате говорили в вечерней программе новостей. Черт бы их всех побрал! Эти чокнутые защитники окружающей среды каким-то образом пронюхали про него и устроили в Мерсисайде настоящий скандал.И хотя диктор ТВ прямо не называл пропанол опасным веществом, но не утверждал и обратного, прикрываясь вводными конструкциями типа «судя по всему», «предполагается», «согласно заявлению…» и т.п.
(Нам удалось раздобыть стенограмму выпуска теленовостей Би-би-си от 9 июня, которую мы приводим практически без сокращений. – Ред.)
БИ-БИ-СИ ТВ
Обозреватель: …Как известно, пропанол содержит метадиоксин, являющийся, согласно заявлению БКК, совершенно безвредным веществом. Вместе с тем оно входит в состав диоксина, выброс которого в атмосферу…(Мы спросили опытного работника отдела новостей Би-би-си, в какой форме подавался бы тот же самый репортаж в случае благоприятного отношения к пропаноловому проекту. Ниже мы приводим вариант для сравнения. – Ред.)
ФРАГМЕНТ КИНОРЕПОРТАЖА ОБ АВАРИИ В СЕВЕЗО
…После взрыва на химическом комбинате в итальянском городке Севезо в июле 1976 года над территорией радиусом около четырех километров образовалось ядовитое облако пыли. Установлено, что диоксин может губительно воздействовать на плод в утробе матери, а также вызывать различные серьезные заболевания. Из района поражения были эвакуированы все жители, и вернуться домой они смогли только через год.
ФРАГМЕНТ КИНОРЕПОРТАЖА О ДЕМОНСТРАЦИЯХ ПРОТЕСТА В МЕРСИСАЙДЕ
Группа женщин с плакатами: «НЕТ – КОМБИНАТУ-ОТРАВИТЕЛЮ!», «НЕТ – УБИЙЦЕ НАШИХ БУДУЩИХ ДЕТЕЙ!», «ЖИЗНЬ ДОРОЖЕ ДОХОДОВ!»
Репортер: Сегодня в Мерсисайде у ворот комбината состоялась еще одна демонстрация протеста против планов БКК.
Женщина из Ливерпуля: Чего мы добиваемся? Я вам скажу. Пусть сэр Уолли производит свои ядовитые химикаты в другом месте. Моя дочь через три месяца собирается рожать, и я не позволю, чтобы по вине этих треклятых макаронников мой внук родился уродом!
Репортер: Однако, как утверждают специалисты, метадиоксин совершенно безвреден.
Женщина из Ливерпуля: О да! То же самое они говорили и про талидомид. Раз он такой уж безвредный, почему макаронники не производят его у себя в Италии? Что молчите? Если б наше правительство думало о простых людях, оно никогда не пошло бы на это!
КОНЕЦ ФРАГМЕНТА
Обозреватель: По словам представителя БКК, министерство административных дел в ближайшее время намерено опубликовать отчет специальной правительственной комиссии.
Обозреватель: Как известно, в пропаноле содержится метадиоксин, компонент диоксина – вещества, попавшего в атмосферу после взрыва в Севезо (Италия) в 1976 году. Но метадиоксин является инертным соединением и, как показывает химический анализ, абсолютно безвреден.
НА ЭКРАНЕ ТЕРРИТОРИЯ КОМБИНАТА И ЕГО КОРПУСОВ
Репортер: Жители Мерсисайда с энтузиазмом восприняли известие о предполагаемом расширении комбината. В конце года комбинат планировали закрыть, но теперь ему потребуются дополнительные рабочие руки. Как минимум еще на пять лет.
НА ЭКРАНЕ РАБОЧИЙ КОМБИНАТА
Рабочий: Новость что надо! Наконец-то нам будет чем заняться. Мы все воспрянули духом!
НА ЭКРАНЕ СЭР УОЛЛИ
Сэр Уолли: Мы дрались за этот контракт, не жалея сил. Ведь он означает существенный рост экспорта и много новых рабочих мест. Нам пришлось выдержать мощную конкуренцию немцев и американцев, так что этот контракт мы воспринимаем и как безусловный вотум доверия британской химической промышленности!
Репортер: Можно ли считать метадиоксин потенциально опасным веществом?
Сэр Уолли: Никоим образом! Это диоксин опасен. А метадиоксин так же вреден, как… э-э… блинная мука.
КОНЕЦ ФРАГМЕНТА
Обозреватель: В ближайшее время ожидается публикация отчета правительственной комиссии, который, по мнению специалистов, подтвердит данные аналогичного американского исследования об абсолютной безопасности метадиоксина.
10 июня
Сегодня утром первым делом вызвал Хамфри и заявил ему, что метадиоксин – это динамит.– Вы ошибаетесь, господин министр, метадиоксин совершенно безвреден.
– Возможно, в химическом смысле, – возразил я, – но в политическом он просто смертелен.
– Он абсолютно безвреден, – упрямо твердил мой постоянный заместитель.
– Меня, во всяком случае, он прикончит в два счета, – не уступал я.
В это время зазвонил телефон. Политический отдел канцелярии премьер-министра. Джоан Литлер, конечно же, позаботилась, чтобы Номер Десять не пропустил вчерашнего выпуска теленовостей.
Я, как мог, объяснил: речь идет о проблеме местного значения, и пропаноловый проект сулит экспортные заказы и рабочие места. Сколько новых рабочих мест? Всего лишь девяносто, был вынужден признать я, но… хорошо оплачиваемых и к тому же в районе с высоким уровнем безработицы.
Мои аргументы не произвели большого впечатления. Со мной говорил главный политический советник, но звонил он, безусловно, по прямому указанию свыше. Понимая, что вступать в конфликт с ПМ из-за такой ерунды было бы по меньшей мере неразумно, я поспешно пробормотал в трубку (хотя наш разговор слушал сэр Хамфри и, наверное, по своему телефону – Бернард) о своем согласии с их точкой зрения, то есть с тем, что не стоит рисковать тремя или даже четырьмя неустойчивыми округами.
Я положил трубку. Хамфри не сводил с меня возмущенного взора.
– Хамфри, – как можно мягче произнес я, – меня вдруг осенило…
– Я так и понял, – сухо заметил он.
Я пропустил его завуалированный упрек мимо ушей и привел веские доводы против авантюры с пропанолом. Например, потеря общественного доверия…
– Вы хотите сказать «голосов», – уточнил он. Я с возмущением отверг это предположение.
– Сами по себе голоса не являются решающим аргументом. Но не считаться с волей народа? Мы живем в демократической стране. А народ высказался против проекта.
– Народ несведущ, его легко сбить с толку, – презрительно отмахнулся сэр Хамфри.
– Ну, это уж слишком! Не забывайте: народ избрал меня!
Последовало красноречивое молчание. Затем сэр Хамфри примирительно сказал:
– Господин министр, через неделю эта буря в стакане воды утихнет, зато через год современный пропаноловый комбинат в Мерсисайде начнет приносить людям реальную пользу.
– В политике неделя – срок немалый, – назидательно заметил я. (Изречение принадлежит Гарольду Вильсону. – Ред.)
– В правительстве год – срок небольшой, – парировал мой постоянный заместитель.
Есть от чего прийти в бешенство. Это он, может быть, в правительстве, но я-то в политике и не желаю вызывать недовольство ПМ!
Затем Хамфри упрекнул меня, что я ставлю интересы партии выше интересов страны. Я посоветовал ему придумать новое клише, это уже устарело.
В разговор вмешался Бернард: он, видите ли, уловил в словосочетании «новое клише» некоторое логическое противоречие. Благодарю тебя, старина Бернард! Помог, называется!
Я предпринял еще одну попытку убедить своего постоянного заместителя.
– Хамфри, вы ничего не хотите понять, потому что надежно защищены. А я хочу выжить. И не пойду против ПМ!
Я, к немалому удивлению, расслышал в его ответе нотки горечи, хотя он и прозвучал обидно для меня:
– Господин министр, неужели непременно надо всякий раз влезать на вымазанный салом ярмарочный столб?
– Хамфри, – с достоинством сказал я, – вымазанный салом столб очень важен. И на него приходится влезать всякий раз.
– Но почему?
– Хотя бы потому, что он есть.
11 июня
В сегодняшней «Таймс» опубликована возмутительная статья. Явная утечка.«КОМИССИЯ ХЕНДЕРСОНА ДАЕТ «ДОБРО» ПРОПАНОЛУ!»Я пришел в ярость и призвал Бернарда к ответу: каким это образом прессе раньше меня стало известно содержание отчета?!
– Очевидно, утечка, – объяснил он.
Глупый мальчишка! Это ясно и без него. Меня интересует: кто? Впрочем, если подумать, он не так уж и глуп. Наверняка знает, просто не хочет говорить.
– На нем же должен стоять гриф «Секретно»! – кипятился я.
– Хорошо хоть не «Для служебного пользования», – вздохнул он.
(Бернард хотел сказать, что материал с грифом «Для служебного пользования» попал бы в газеты еще раньше. – Ред.)
На этот раз Бернарду не удастся увильнуть.
– Кто виноват в утечке? – спросил я в лоб. – Хамфри?
– Нет, господин министр. Уверен, это не он.
– Уверены?
– Э-э… скорее всего, не он.
– Не он?
– Полагаю, это мог сделать кто-нибудь еще, – извиняющимся тоном пролепетал мой личный секретарь.
– Утечки – позорное явление! – с пафосом произнес я. – Непонятно, почему все склонны винить в них политиков.
– Видимо, потому, что были прецеденты, – осторожно заметил Бернард.
Я посмотрел на него осуждающе.
– Разве можно сравнить процент наших утечек с теми, что направлены против нас?
Я внимательно перечитал статью. В ней явно чувствовался слог сэра Хамфри: «Воплощение политической трусости…», «У Хэкера нет выбора…» – и так далее, и тому подобное.
Неужели Хамфри всерьез рассчитывает загнать меня в угол… то есть заставить идти у него на поводу?
Что ж, посмотрим!
14 июня
Я получил копию отчета Хендерсона в субботу. Всего-навсего на два дня позже «Таймс».Что ж, отчет действительно не оставляет мне выбора. Во всяком случае, пока я его не вижу. Авторы утверждают, что пропанол – совершенно безвредное вещество.
С другой стороны, статья в «Таймс» меня ни к чему не обязывает. Ведь в ней дается неофициальная информация по проекту отчета.
Первым в списке посетителей сегодня стоял сэр Уолли Макфарленд. Вместе с ним в кабинет вошел сэр Хамфри. Сюрпризы, сюрпризы!
Причем оба выглядели что-то слишком веселыми и жизнерадостными.
Я предложил им сесть, и сэр Уолли без лишних слов приступил к делу.
– Судя по сообщениям прессы, господин министр, комиссия Хендерсона целиком на нашей стороне.
Он, вероятно, думает, что я тоже на их стороне. Нет, вряд ли. Хамфри наверняка его подготовил. Просто он притворяется, что так думает.
– Да, я читал статью в «Таймс». Позавчера, – сказал я ледяным тоном и пристально посмотрел на своего постоянного заместителя.
Он смущенно заерзал.
– Эта комиссия – как дырявое решето.
Так, утечка – его рук дело. Никаких сомнений. А Хамфри, как ни в чем не бывало, продолжал:
– Господин министр, теперь нам ничто не мешает дать «добро» новому комбинату, не правда ли?
– Не знаю, не знаю. – Я предпочел не отвечать. В разговор снова вступил сэр Уолли.
– Послушайте, Джим, мы дрались за этот контракт целых два года. Он крайне важен для нас. Я – председатель и несу ответственность… Кроме того, я, как химик, могу заверить вас – метадиоксин абсолютно безвреден.
– Почему вы, специалисты, всегда так убеждены в своей правоте? – холодно поинтересовался я.
– А почему вы считаете, что чем менее вы компетентны, тем более правы? – огрызнулся сэр Уолли.
Да, я не специалист и не претендую на это. Я так прямо и заявил:
– Министры не обязаны быть специалистами. Министрам, если хотите, потому и доверяют руководство, что больше они ни в чем не разбираются…
– Вы не отрицаете этого? – обрадовался сэр Уолли. Я не заметил расставленной мне ловушки.
– Да, не разбираются в технических вопросах. Обязанность министра – заботиться об интересах нации, и потому я пока не имею права с вами согласиться.
Сэр Уолли вскочил, выйдя из себя (нет, пожалуй, в обратном порядке).
– Да будет вам, Хэкер! Ваше решение ошибочно, вы сами это понимаете. От него за версту разит глупостью и трусостью!
Я тоже рассердился. И тоже встал.
– Я не трус!
– Сядьте! – прошипел он.
Глаза его сверкали, казалось, он вот-вот набросится на меня с кулаками. Вовремя вспомнив, что благоразумие равнозначно доблести, я последовал его совету.
Едва сдерживаясь и брызжа во все стороны (включая мой стол) слюной, сэр Уолли заявил, будто я веду себя так из страха «потерять несколько сот невежественных, недальновидных, попросту глупых избирателей».
– Это политика, – спокойно объяснил я ему.
– Вот именно! – презрительно согласился он и направился к двери. Но на полпути остановился. – Я обращусь к министру промышленности! Я готов подать в отставку, если вы заблокируете проект! – И хлопнул дверью.
Мы с Хамфри молча смотрели друг на друга.
После паузы мой постоянный заместитель светским тоном произнес:
– Каково ваше впечатление от визита, господин министр?
Не желая выказывать тревогу, я как можно беззаботней ответил:
– Придется найти другого председателя, только и всего.
– Найти другого председателя? – Сэр Хамфри не поверил собственным ушам. – Другого? Да на эту работу ни один нормальный человек не пойдет! Никто не захочет быть председателем национализированной отрасли. «Позолоченное рукопожатие»[77] – все, на что они согласятся!
– Найдем кого-нибудь, – беспечно заявил я, хотя внутренне вовсе не был так уверен.
– Ну да, найдете, – фыркнул сэр Хамфри. – Какую-нибудь бездарь или американскую развалину.
– Не обязательно, – возразил я.
– Интересно, каким образом? Как вы собираетесь найти достойную замену сэру Уолли? Кто пойдет на это место, зная, что его предшественника вынудили уйти в отставку, когда он принял разумное деловое решение, а мы заблокировали его из политических соображений?
«Какой смысл снова возвращаться к тому, с чего мы начали?» – подумал я и прямо сказал:
– Просто у меня нет выбора.
Сэр Хамфри попробовал было взять меня лестью.
– Господин министр, – вкрадчиво улыбнулся он, – министр волен делать все, что считает нужным…
– Нет, не волен, – оборвал я его. – Он выполняет волю народа. Я – только лидер и должен вести народ, куда он хочет. У меня чистая совесть и чистые руки.
– Сохранить руки чистыми, когда лезешь вверх по вымазанному салом столбу? Интересно, как это вы себе представляете? – сказал он и гордо удалился.
Сегодня воистину я завоевываю друзей и влияние!
Со мной остался лишь старина Бернард.
После небольшой паузы мы приступили к обсуждению последствий, которых следовало ожидать в свете назревающего скандала. Главное – не дать Уолли поднять шум в прессе. Надо лишить его возможности выступить в «Панораме» с публичным обвинением против меня в политическом вмешательстве.
Да, дилемма не из простых. Если я заблокирую пропаноловый контракт, «Таймс» и «Дейли телеграф» завопят о «политической трусости», а если я дам ему «добро», «Дейли миррор» и «Сан» объявят меня «убийцей нерожденных младенцев». Неужели нет выхода?
Вот если бы в отчете Хендерсона была хоть тень сомнения относительно безвредности метадиоксина. Но, увы!… Я перечитал его дважды.
Но ведь отчет еще никто не читал. Он еще не готов. Это только проект!
Интересная, перспективная мысль. Завтра надо обязательно переговорить с Бернардом. Возможно, лучший, чтобы не сказать – единственный, выход из положения – лично встретиться с профессором Хендерсоном. Пока не поздно.
15 июня
Сегодня утром первым делом спросил у Бернарда, не из Кембриджа ли, случайно, профессор Хендерсон.Бернард утвердительно кивнул.
– А из какого колледжа? – как можно безразличнее спросил я.
– Из Кингза, – ответил он. – А что?
– Да так, пустяки. Просто подумал, не однокашники ли мы. Ошибка! Досадный промах!
– Разве вы не из ЛЭШа? – удивился Бернард.
– Да-да, конечно, – смущенно пробормотал я.
Научусь ли я когда-нибудь не ставить себя в идиотское положение?!
Ничего не оставалось, как попросить его принести досье на Хендерсона и телефонный справочник Кембриджа.
Бернард глубоко вздохнул, очевидно, собираясь с духом, и несколько напряженным голосом сказал:
– Господин министр… вы, без сомнения, понимаете… то есть я понимаю… у вас совершенно иные намерения… но… э-э… мне представляется недопустимым пытаться оказать давление на председателя независимой комиссии…
Я искренне с ним согласился. Конечно, это недопустимо. Более того, немыслимо!
– Просто я вдруг вспомнил, что надо бы повидать своего старинного приятеля, Кричтона – ректора Кингза. Вас не затруднит набрать номер его телефона?
Бернард молча кивнул…
– Ну а там, кто знает? – добавил я. – Вдруг профессору Хендерсону тоже придет в голову заскочить к ректору на чашку чая. Счастливое стечение обстоятельств – иначе ведь не назовешь.
Поразмыслив, Бернард согласился, что это выглядело бы достаточно естественно, поскольку оба они из одного колледжа.
– В случайном совпадении ничего недопустимого нет, как вы считаете, Бернард?
Его ответ последовал незамедлительно:
– Разумеется, нет, господин министр! Недопустимыми могут a priori быть лишь намеренные действия, а совпадение их исключает.
NB: Надо активнее использовать такие красивые обороты. Желательно с латынью.
18 июня
Провел на редкость приятный и полезный день в Кембридже.Встречался с Кричтоном. Сейчас он – пэр и ведет размеренную академическую жизнь.
Я поинтересовался, что он ощутил, оказавшись у лордов.
– Будто из фауны попал во флору, – ответил он.
По странному совпадению, на чай был приглашен и профессор Хендерсон. Кричтон представил нас друг другу. Профессор несколько смутился.
– Честно говоря, я никак не ожидал увидеть здесь господина министра, – признался он.
Мы оба согласились, что это – удивительное совпадение. Кричтон, в свою очередь, был немало удивлен тому, что мы с Хендерсоном, оказывается, знакомы.
– Мы никогда не встречались, – объяснил я. – Но в настоящее время профессор готовит для моего министерства важный правительственный отчет.
– Надо же, какое совпадение! – поразился Кричтон.
Мы с Хендерсоном дружно подтвердили, что совпадение и впрямь поразительное.
За чаем Хендерсон выразил надежду, что я полностью удовлетворен проектом его отчета.
– «Полностью» – не то слово. Я в восторге! – заверил я и добавил, что понимаю, как ему было нелегко.
Профессор с присущей ему скромностью и откровенностью признал: самую трудоемкую часть работы фактически выполнило управление в Вашингтоне.
– А приходилось ли вам раньше готовить правительственные отчеты? – полюбопытствовал я.
– Никогда, – ответил он.
– О, поздравляю вас! Теперь ваше имя войдет в историю: отчет Хендерсона!… Пожалуй, он принесет вам бессмертие.
Я ему явно польстил. Он довольно улыбнулся и сказал, что никогда над этим не задумывался.
«Пора бить прямой левой», – подумал я и, как бы между прочим, заметил:
– Но если что-нибудь выйдет не так…
И умолк. Он насторожился.
– Не так? – Маленькие академические глазки за большими академическими очками вдруг часто-часто заморгали.
– То есть, если метадиоксин окажется не столь безвреден, как вы утверждаете. Тогда ваша карьера… Вы очень смелый человек…
Профессор Хендерсон заерзал. По-видимому, он не относил смелость к качествам, которыми должен обладать ученый его ранга. И вместе с тем был озадачен, так как не понимал, куда я клоню.
– Позвольте, позвольте, но ведь ни один из стандартных тестов не показал никаких признаков токсичности метадиоксина.
Я выдержал многозначительную паузу. Для большего эффекта.