Страница:
Сэр Хамфри явно занервничал, но сдаваться, видимо, не собирался.
– Но вы забываете о серьезнейших административных проблемах. Нам придется задействовать все министерства, создать межведомственный коми…
Я прервал его на полуслове.
– В этом нет никакой необходимости. Если вы повнимательнее изучите все материалы, то наверняка убедитесь: существующие административные процедуры вполне отвечают существующим требованиям. Еще что-нибудь?
Хамфри глядел на меня, не скрывая изумления. Он никак не мог понять, откуда вдруг такая осведомленность – может, я просто случайно попал в «десятку»? Видя его замешательство, я решил прийти ему на помощь.
– Вероятно, законодательные проблемы, так ведь, Хамфри?
– Да, господин министр, – с готовностью согласился он, думая, что уж тут-то загонит меня в угол. Юридические тонкости всегда были его коньком.
Я довольно хмыкнул и зачеркнул последний пункт в моем списке. Хамфри снова безуспешно попытался заглянуть туда.
– Э-э… – осторожно начал он, – по-прежнему остается открытым вопрос, имеем ли мы юридическое право…
– Сейчас я закрою его, – великодушно пообещал я. – Имеем.
Он взглянул на меня, как на пришельца с другой планеты. А я продолжал:
– Весь персонал, задействованный в НЭБДе, связан подпиской о неразглашении государственной тайны.
Аргумент был убийственный, и сэру Хамфри пришлось ухватиться за соломинку.
– Но, господин министр, ведь нам придется нанимать дополнительных работников и… Кстати, вы уверены, что сумеете провести это через кабинет, не говоря уж о парламенте?
– Вне всяких сомнений. Что-нибудь еще? – Я заглянул в блокнот. – Нет, пожалуй, больше ничего. Ну что ж, тогда вперед?
Хамфри промолчал. Интересно, подумал я, какое это молчание: сдержанности, упрямства или мужества? Наверно, все-таки упрямства.
– Вы что-то сегодня на редкость молчаливы, Хамфри, – после небольшой паузы заметил я. (Никакого ответа.) – Можно узнать, почему вы молчите?
Поняв, что дальнейшее молчание будет выглядеть просто глупо, Хамфри раздраженно буркнул:
– Господин министр, мне кажется, вы не отдаете себе отчета, какую лавину лишней работы все это неизбежно повлечет за собой.
Тогда я как бы ненароком поинтересовался, не приходилось ли ему прежде заниматься этим конкретным вопросом, возможно, при другом правительстве. Ведь, если мне не изменяет память, тема «электронного досье» мелькала в старых парламентских отчетах.
Его ответ прозвучал приблизительно так:
«Господин министр, во-первых, мы договорились играть по правилам. Во-вторых, если бы когда-либо и проводилась подобного рода работа, о которой – проводилась она или не проводилась – я, естественно, не считаю себя вправе говорить, то в таком случае была бы создана специальная исследовательская группа, которая, если бы она существовала, о чем я, естественно, не намерен распространяться, была бы к настоящему времени уже расформирована – при условии, конечно, что она существовала, – и ее члены были бы возвращены на прежние рабочие места, если бы, конечно, таковые на самом деле существовали…» Или что-то в этом духе.
Я терпеливо переждал, пока поток этих бессмысленных фраз иссякнет, а затем предъявил свой ультиматум. Система гарантий при пользовании «электронным досье» должна быть введена в действие немедленно. Хамфри заявил, что это невозможно. Я ответил, что вполне возможно. Он повторил – невозможно, я – возможно. Пронзая друг друга взглядами и яростно жестикулируя, мы, как трехлетние дети, перебрасывались этими «возможно – невозможно» до тех пор, пока в кабинет не вошел Бернард.
В мои планы совершенно не входило говорить о том, что, по сведениям, которые я получил от Тома Сарджента, материалы по «электронному досье» давно готовы и только и ждут, когда их пустят в ход, – иначе я лишился бы своего главного козыря.
Пока я мучительно размышлял, как быть дальше, Бернард, извинившись, напомнил о мероприятиях на сегодняшний день: заседание кабинета в 10.00, выступление на обеде Англо-американского общества в 13.00, интервью для телепередачи «Мир в фокусе» в 20.30. Я спросил Бернарда, может ли он избавить меня хотя бы от выступления на обеде.
– Вряд ли это возможно, господин министр, – ответил он. – О вашем участии уже объявлено, оно внесено в программу…
Щелк! – в голове опять что-то сработало. Родилась потрясающая идея – идея века!
Прощаясь с сэром Хамфри и Бернардом, я настоятельно рекомендовал им посмотреть сегодня вечером «Мир в фокусе».
(Ниже приводится запись интервью Хэкера на телевидении, свидетельствующая о его первой значительной победе над чиновниками МАДа. – Ред.)
Хотя, мне кажется, Хэкера скорее вдохновил знаменитый маневр Эдуарда Хита, который, будучи премьер-министром, из-за упорного сопротивления Уайтхолла долгое время не мог провести в жизнь свое решение о так называемой «рождественской надбавке» в десять фунтов престарелым пенсионерам. В конце концов он просто выступил в телепередаче «Панорама» и объявил об этом как о fait accompli[38]. И факт свершился. С большим опозданием, но все-таки свершился.
Я хорошо помню выражение лица сэра Хамфри Эплби во время выступления Хэкера в «Мире в фокусе», особенно когда Джим заявил, что его постоянный заместитель «ручается собственной репутацией».
Сэр Хамфри повернулся ко мне и растерянно произнес: «Но это же невозможно». Я промолчал, а он спросил меня: «Ну и что вы на это скажете, Бернард?»
Я был вынужден ответить, что, по-моему, это нокаут».
– Надеюсь, вы видели мое выступление по «ящику» вчера вечером? – бодро спросил я сэра Хамфри, когда он с похоронным видом вошел в мой кабинет.
– Разумеется, – процедил он.
Собственно, видел он или не видел – не имело ровно никакого значения, так как мое интервью с Годфри Финчем было подробнейшим образом изложено и прокомментировано во всех утренних газетах.
– Ну и как? Здорово, правда? – с невинным видом продолжал я.
– Чисто сработано, если можно так выразиться, господин министр, – ответил он, всячески стараясь подчеркнуть двусмысленность этих слов.
– Можно, можно, – улыбнулся я, не замечая его стараний.
Хамфри перешел на официальный тон.
– Господин министр, нам пришлось поработать всю ночь, но зато я имею удовольствие доложить вам, что мы подготовили окончательный проект предложений, который позволит выполнить поставленные задачи в объявленные вами сроки.
Другими словами, он потратил пять минут на то, чтобы взять из архива папку с предложениями, подготовленными в прошлом году, когда МАД возглавлял Том Сарджент.
– Чисто сработано, Хамфри, – одобрительно заметил я. – Значит, я не ошибся, заверив страну, что вы – прекрасный работник. Признаться, я в ваших способностях нисколько не сомневался.
– Рад это слышать, господин министр, – стиснув зубы, произнес он и протянул тонкую папку.
– Это ваши предложения?
– Да.
– Отлично. А вот мои. – Я тоже протянул ему папку.
– Как, и у вас? – удивился он.
Я предложил Хамфри по очереди зачитать наши варианты, а затем сравнить их.
– Первое, – начал он, – персоналии: гарантии обеспечиваются исходя из…
Не в силах больше сдерживаться, я открыл свою папку, и… мы в унисон продолжили:
«…двух основных критериев – необходимости знать и праве знать. Пункт 1 (а). Необходимость знать: таковая признается только для тех чиновников, которым prima facie[39] была предоставлена данная информация…»
Мы посмотрели друг на друга.
– Похоже, мы мыслим совершенно одинаково, вы не находите, Хамфри? – заметил я.
– Откуда у вас эти материалы?! – вскричал он и, не дождавшись ответа, повторил: – Откуда у вас эти материалы, господин министр?
– Хамфри, – укоризненно произнес я, – мои уста скреплены печатью молчания.
5
Раньше, находясь в оппозиции к правительству, и я, и мои теперешние коллеги по кабинету, само собой разумеется, вели беспощадную борьбу друг с другом за будущие портфели. Но сейчас (особенно последние три месяца) мы настолько заняты борьбой с настоящей оппозицией – государственной службой, что фактически забыли про «междоусобную вражду». Правда, в последнее время в кабинете, похоже, снова затевается какая-то крупная политическая интрига.
В конце минувшей недели я получил наконец возможность спокойно поразмыслить над рядом вопросов, касающихся лично меня. Я давно понял (если быть точным, то сразу после своего назначения): идея открытого правительства чревата множеством серьезных проблем. И я все больше убеждаюсь в том, что, играя в открытую, политики теряют реальную власть.
Любопытный парадокс: правительство тем более открыто, чем менее оно открыто. Открытое правительство – тот же театр: публика ждет представления, и она его получает. Но, как и в театре, каждому спектаклю предшествует большая скрытая подготовительная работа. В ходе репетиций многое меняется, добавляется или выбрасывается, чтобы найти и показать зрителям нечто нужное.
Логически напрашивается вопрос: скрывает ли государственная служба что-нибудь от министров? Чиновники, естественно, это отрицают, однако я абсолютно уверен: они просто-напросто лицемерят. По причинам, изложенным выше, лично я не считаю нужным все предавать гласности, но привилегия решать, что и когда скрывать от людей, должна принадлежать мне, избранному представителю народа. Государственная же служба не имеет никакого права скрывать что-либо от меня.
К сожалению, внушить это чиновникам Уайтхолла практически невозможно.
Я также сделал для себя несколько поучительных выводов, так сказать, общего характера. Во-первых, никогда не следует поверять (и менее всего – сэру Хамфри) свои надежды или опасения, в особенности связанные с партийными делами. Стоит только показать свою политическую уязвимость – и тебя сотрут в порошок. Пусть лучше теряются в вечных догадках. Во-вторых, надо всегда вынуждать их делать первый ход. Надо говорить не «я думаю…», а «как вы думаете?…» В-третьих, я наконец-то уяснил, что «нет» при желании можно обратить в «да», но не наоборот. Кроме того, когда необходимо сказать «нет» – пусть это делают помощники, а положительное решение следует немедленно сообщать самому. Тогда им будут доставаться тумаки, а мне – пряники.
Кстати, исключительно важное значение имеет вопрос о телефонных переговорах. По сути, вся система построена на том, чтобы не давать нам ничего делать самим. С точки зрения госслужбы, было бы идеально, если бы министр сам вообще никому не звонил и не решал ни одного вопроса. Горе тому министру, который по собственной инициативе снимет трубку и выразит согласие (или несогласие) по поводу заключения какой-либо, ну, скажем, внешнеторговой сделки. На него тут же со всех сторон набросятся чиновники всех мастей, сотрясая воздух угрозами вроде: «Это прерогатива МИДДСа… соответствующие каналы… политика поставлена под удар… а если что не так?., во всем будете виноваты вы, господин министр!…» и т.д., и т.п.
Все это крайне угнетающе действует на психику ответственного работника (такого, например, как я). И если он не проявит бдительности, его могут довести до состояния, когда он будет бояться позвонить даже в Поттерс-бар[40].
В довершение ко всему государственные служащие неусыпно следят за каждым нашим шагом, не допуская ни малейших отклонений от «принятых правил». Бернард, например, прослушивает все мои разговоры, за исключением тех, которые я веду со своего личного телефона. Предполагается, что тем самым он более полно информирован о моих намерениях и в состоянии делать полезные для меня выводы. Все было бы прекрасно, если б не одно маленькое «но»: информация, как известно, – палка о двух концах!
(По-видимому, не случайно наиболее ответственные и влиятельные посты в мире так или иначе связаны с названием «секретарь»: государственный секретарь, исполнительный секретарь, генеральный секретарь и т.д., то есть человек, владеющий секретами или, иначе говоря, информацией, мало кому известной, кроме него и его избранного окружения. – Ред.)
Впрочем, у меня в данной ситуации есть существенное преимущество. Зная, что Бернард внимательнейшим образом слушает каждое произнесенное мною слово, я могу сколько угодно критиковать по телефону своих подчиненных!
Сегодня вечером в одном из красных кейсов я нашел третий вариант нашего отчета «мозговому тресту» о проблеме лишних рабочих мест в государственном аппарате. («Мозговой трест» – общепринятое название Совета по рассмотрению основных направлений деятельности государственных учреждений[41]. – Ред.) Что-то мне в нем определенно не нравится. Боюсь, сэру Хамфри придется завтра изрядно попотеть, отвечая на мои вопросы.
Я заметил, что, насколько мне известно, отчет переделывали уже три раза.
– Это не совсем так, господин министр, – возразил Бернард. Сказал, что еще не разучился считать. Этот – уже третий.
– Верно, – согласился он, – но отчет был один раз сделан и два раза переделан.
Типичный образец нудного бюрократического педантизма. Доведенная до абсурда точность формулировок – один из пунктиков Бернарда. Счастье, что он не политик!
Посоветовал Бернарду не мудрить. А Хамфри примирительно сказал, что будет счастлив переделать отчет в третий раз. Еще бы! И в четвертый, и в пятый, и в шестой… Кто сомневается?
– Все равно в нем будет сказано не то, что хочу сказать я, а то, что хотите сказать вы! Я же хочу, чтобы в нем было сказано то, что хочу сказать я!
– А что в нем должно быть сказано? – спросил Бернард.
– Мы ведь тоже хотим, чтобы в нем было сказано все то, что хотите сказать вы, господин министр, – попытался успокоить меня Хамфри.
– Господин министр, – тут же подхватил Бернард, – аппарат министерства, я уверен, совсем не хочет, чтобы вы сказали то, что вы не хотите сказать.
Тяжело вздохнув, я снова (вот уже в четвертый раз за четыре недели) начал объяснять им реальное положение вещей.
– Послушайте, полтора месяца назад «мозговой трест» попросил нас предоставить данные о наличии лишних рабочих мест в государственном аппарате. Трижды я буквально по слогам объяснял вашим, то есть нашим, работникам, что надо сделать. И каждый раз получал абсолютную бессмыслицу, в которой говорилось прямо противоположное.
– При всем уважении к вам, господин министр, – парировал сэр Хамфри (лицемер!), – позвольте спросить, откуда вам известно, что там «говорилось прямо противоположное», если это «абсолютная бессмыслица»?
Что и говорить, мой постоянный заместитель большой мастер отвечать вопросом на вопрос!
– Я только хочу сказать, – отмахнулся я, – что наш аппарат непомерно раздут и поэтому его необходимо сократить.
– Но ведь и мы все к этому стремимся, – солгал мой постоянный заместитель. – Именно об этом и говорится в отчете.
– Нет, не говорится!
– Нет, говорится!
Мы еще раза три перебросились этими «нет, не говорится! – нет, говорится!», а затем я процитировал ему несколько фраз из отчета. Например: «Поэтапное сокращение ста тысяч чиновников не в интересах общества» (перевод: в интересах общества, но не в интересах государственной службы). Или: «Общественное мнение к такому шагу еще не готово» (перевод: общественное мнение готово, а государственная служба – нет). Или: «Актуальность проблемы требует создания специальной королевской комиссии» (перевод: проблема выеденного яйца не стоит, и мы надеемся, что к тому времени, когда года через четыре королевская комиссия подготовит свой отчет, все об этом уже забудут, а если нет – найдем козла отпущения).
(Как видно, Хэкер уже начал постигать специфику языка Уайтхолла. Приводим для ясности несколько примеров:
«Полагаю, нам следует проявить осторожность…» Перевод: мы не собираемся этого делать.
«Вы приняли во внимание все возможные последствия?» Перевод: этого делать нельзя!
«Несколько странное решение». Перевод: идиотское!
«Не совсем верный шаг». Перевод: преступный!
«При всем уважении к вам, господин министр…» Перевод: глупее не придумаешь! – Ред.)
Однако мой постоянный заместитель упорно не желал искать выход из тупика.
– Господин министр, единственное, что я могу предложить в данной ситуации, – это переделать отчет.
Великолепно!
– Хамфри, – взорвался я, – получу я наконец прямой ответ на прямой вопрос?
Мой «прямой вопрос», похоже, застал его врасплох. Он долго думал, а затем с предельно искренней интонацией произнес уклончивую тираду:
– Если вы не потребуете от меня вульгарной тривиализации или грубых обобщений вроде примитивных «да – нет», я, можете не сомневаться, постараюсь удовлетворить ваше пожелание.
– Так, значит, да?
На лице сэра Хамфри отразилась ожесточенная внутренняя борьба.
– М-м, да, – выдавил он наконец.
– Отлично, – сказал я. – Вот мой прямой вопрос.
Лицо у него вытянулось.
– Но я полагал, что уже ответил…
– Хамфри, – продолжил я, – вы согласны с тем, что штат государственной службы непомерно раздут? Да или нет? Я жду прямого ответа.
Можно ли было сформулировать вопрос проще и яснее? Думаю, вряд ли. Вот что я услышал в ответ:
– Господин министр, будучи вынужден дать прямой ответ на прямой вопрос, хочу сказать, что, насколько мы можем судить, естественно, беря проблему в целом и принимая во внимание все ее компоненты, с точки зрения усредненного министерства, в конечном счете допустимо предположение, что, говоря естественно, в наиболее общем плане и не углубляясь в излишнюю детализацию, в ней так или иначе вряд ли содержится что-либо особое.
Пока я тщетно пытался переварить услышанное, сэр Хамфри добавил (безусловно, для большей ясности):
– Конечно, в той мере, в какой вообще допустимо делать какие-либо выводы, исходя из реального положения дел на данный момент.
– Так все-таки что это означает: «да» или «нет»? – спросил я уже без особой надежды услышать что-либо вразумительное.
– И да, и нет.
– Ну а предположим, вас не вынуждали бы отвечать прямо, как бы вы поступили?
– О, – моментально оживился он, – я бы постарался потянуть время, господин министр.
Боюсь, он безнадежен. Мне, во всяком случае, переделать его не удастся. Да, вряд ли можно сказать, что я продвигаюсь вперед семимильными шагами, а если честно – просто топчусь на месте. В заключение сэр Хамфри предложил мне еще денька два посидеть над отчетом, и тогда, мол, я, без сомнения, сам увижу, что в нем говорится именно то, что я хочу сказать. Идиотское предложение – пустая трата времени. Он просто хочет взять меня измором.
– А если я все-таки не обнаружу в нем того, что хочу сказать?
– Тогда, – ободряюще улыбнулся мой постоянный заместитель, – мы с удовольствием переделаем его для вас, господин министр.
Сказка про белого бычка.
Придя на работу, первым делом вызвал Бернарда и посоветовался с ним. Его эта идея привела в восторг. Надеюсь, ему можно полностью доверять.
(Хэкер и не предполагал, что государственная служба способна оказывать на своих людей давление. Несколько раз поинтересовавшись у Бернарда Вули о состоянии дел с отчетом и уловив в его ответах какую-то скованность, сэр Хамфри пригласил его на «дружеский коктейль» в свой клуб на Пэлл-Мэлл. Запись беседы, имевшей место в ходе встречи, мы обнаружили в личном архиве сэра Хамфри. – Ред.)
– Но вы забываете о серьезнейших административных проблемах. Нам придется задействовать все министерства, создать межведомственный коми…
Я прервал его на полуслове.
– В этом нет никакой необходимости. Если вы повнимательнее изучите все материалы, то наверняка убедитесь: существующие административные процедуры вполне отвечают существующим требованиям. Еще что-нибудь?
Хамфри глядел на меня, не скрывая изумления. Он никак не мог понять, откуда вдруг такая осведомленность – может, я просто случайно попал в «десятку»? Видя его замешательство, я решил прийти ему на помощь.
– Вероятно, законодательные проблемы, так ведь, Хамфри?
– Да, господин министр, – с готовностью согласился он, думая, что уж тут-то загонит меня в угол. Юридические тонкости всегда были его коньком.
Я довольно хмыкнул и зачеркнул последний пункт в моем списке. Хамфри снова безуспешно попытался заглянуть туда.
– Э-э… – осторожно начал он, – по-прежнему остается открытым вопрос, имеем ли мы юридическое право…
– Сейчас я закрою его, – великодушно пообещал я. – Имеем.
Он взглянул на меня, как на пришельца с другой планеты. А я продолжал:
– Весь персонал, задействованный в НЭБДе, связан подпиской о неразглашении государственной тайны.
Аргумент был убийственный, и сэру Хамфри пришлось ухватиться за соломинку.
– Но, господин министр, ведь нам придется нанимать дополнительных работников и… Кстати, вы уверены, что сумеете провести это через кабинет, не говоря уж о парламенте?
– Вне всяких сомнений. Что-нибудь еще? – Я заглянул в блокнот. – Нет, пожалуй, больше ничего. Ну что ж, тогда вперед?
Хамфри промолчал. Интересно, подумал я, какое это молчание: сдержанности, упрямства или мужества? Наверно, все-таки упрямства.
– Вы что-то сегодня на редкость молчаливы, Хамфри, – после небольшой паузы заметил я. (Никакого ответа.) – Можно узнать, почему вы молчите?
Поняв, что дальнейшее молчание будет выглядеть просто глупо, Хамфри раздраженно буркнул:
– Господин министр, мне кажется, вы не отдаете себе отчета, какую лавину лишней работы все это неизбежно повлечет за собой.
Тогда я как бы ненароком поинтересовался, не приходилось ли ему прежде заниматься этим конкретным вопросом, возможно, при другом правительстве. Ведь, если мне не изменяет память, тема «электронного досье» мелькала в старых парламентских отчетах.
Его ответ прозвучал приблизительно так:
«Господин министр, во-первых, мы договорились играть по правилам. Во-вторых, если бы когда-либо и проводилась подобного рода работа, о которой – проводилась она или не проводилась – я, естественно, не считаю себя вправе говорить, то в таком случае была бы создана специальная исследовательская группа, которая, если бы она существовала, о чем я, естественно, не намерен распространяться, была бы к настоящему времени уже расформирована – при условии, конечно, что она существовала, – и ее члены были бы возвращены на прежние рабочие места, если бы, конечно, таковые на самом деле существовали…» Или что-то в этом духе.
Я терпеливо переждал, пока поток этих бессмысленных фраз иссякнет, а затем предъявил свой ультиматум. Система гарантий при пользовании «электронным досье» должна быть введена в действие немедленно. Хамфри заявил, что это невозможно. Я ответил, что вполне возможно. Он повторил – невозможно, я – возможно. Пронзая друг друга взглядами и яростно жестикулируя, мы, как трехлетние дети, перебрасывались этими «возможно – невозможно» до тех пор, пока в кабинет не вошел Бернард.
В мои планы совершенно не входило говорить о том, что, по сведениям, которые я получил от Тома Сарджента, материалы по «электронному досье» давно готовы и только и ждут, когда их пустят в ход, – иначе я лишился бы своего главного козыря.
Пока я мучительно размышлял, как быть дальше, Бернард, извинившись, напомнил о мероприятиях на сегодняшний день: заседание кабинета в 10.00, выступление на обеде Англо-американского общества в 13.00, интервью для телепередачи «Мир в фокусе» в 20.30. Я спросил Бернарда, может ли он избавить меня хотя бы от выступления на обеде.
– Вряд ли это возможно, господин министр, – ответил он. – О вашем участии уже объявлено, оно внесено в программу…
Щелк! – в голове опять что-то сработало. Родилась потрясающая идея – идея века!
Прощаясь с сэром Хамфри и Бернардом, я настоятельно рекомендовал им посмотреть сегодня вечером «Мир в фокусе».
(Ниже приводится запись интервью Хэкера на телевидении, свидетельствующая о его первой значительной победе над чиновниками МАДа. – Ред.)
Неправленая стенограмма. Тиражировать только с разрешения контрольного редактора программы
«МИР В ФОКУСЕ» – 14 ЯНВАРЯ – ИНТЕРВЬЮ ХЭКЕРА
Ведущий: …Сегодня у нас в гостях достопочтенный Джеймс Хэкер, министр административных дел – ключевая фигура в нашумевшей дискуссии о «Большом брате» и «электронном досье». Беседу с ним ведет наш комментатор Годфри Финч.
Финч: Господин министр, как вам хорошо известно, в последнее время общественность весьма обеспокоена тем фактом, что бюрократы Уайтхолла, судя по всему, намерены приступить к планомерному составлению досье на каждого гражданина нашей страны. Говорят, вы лично против этого и даже хотели бы ввести систему гарантий против возможных злоупотреблений банком данных. Но государственная служба постоянно ставит вам палки в колеса.
Хэкер: Видите ли, Годфри, о госслужбе, к сожалению, сочиняют слишком много небылиц. На самом деле это прекрасная, в высшей степени профессиональная и эффективная организация, способная самоотверженно и с потрясающей оперативностью решать сложнейшие задачи современного общества. В ней хватает талантливых, преданных делу работников, не жалеющих сил и времени на претворение в жизнь решений правительства…
Финч: Отменная реклама, господин министр, но давайте перейдем к делу.
Хэкер: Так вот, между мной и аппаратом министерства в данное вопросе нет ни малейших разногласий. Более того, мы готовы опубликовать наши предложения уже в самое ближайшее время. Мне доставляет искреннее удовольствие сообщить вам, что с первого марта сего года каждый гражданин Королевства будет иметь абсолютное право доступа к своему досье с целью проверки любой содержащейся там информации, которую он или она когда-либо предоставляли в распоряжение государственных учреждений. Далее. Ни одному государственному служащему не будет позволено пользоваться личными досье, если таковые находятся в ведении других учреждений. Доступ к таким досье они получат только с письменного разрешения соответствующего министра. На будущей неделе я намерен представить в палату законопроект, позволяющий гражданам обращаться в суд с жалобой на чиновника, который, так сказать, «без спроса» ознакомился с «чужим» досье.
Финч: Вот как? Э-э… Ну что ж… э-э… ваши слова, господин министр, звучат весьма и весьма обнадеживающе. Почему же вы молчали об этом раньше, заставляя общественность напрасно волноваться?
Хэкер: Честно говоря, Годфри, я не верил, что аппарат МАДа сумеет уложиться в намеченные сроки. Однако мои подчиненные убедили меня в обратном. В частности, мой постоянный заместитель сэр Хамфри Эплби считает это делом своей чести и ручается за него собственной репутацией. В противном случае полетят головы!
Вспоминает сэр Бернард Вули:
«Джим Хэкер всегда считал, что именно я подал ему идею того мастерского трюка с телевидением, поскольку сказанные мной тогда слова «…объявлено… включено в программу» имели якобы двойной смысл.Хотя, мне кажется, Хэкера скорее вдохновил знаменитый маневр Эдуарда Хита, который, будучи премьер-министром, из-за упорного сопротивления Уайтхолла долгое время не мог провести в жизнь свое решение о так называемой «рождественской надбавке» в десять фунтов престарелым пенсионерам. В конце концов он просто выступил в телепередаче «Панорама» и объявил об этом как о fait accompli[38]. И факт свершился. С большим опозданием, но все-таки свершился.
Я хорошо помню выражение лица сэра Хамфри Эплби во время выступления Хэкера в «Мире в фокусе», особенно когда Джим заявил, что его постоянный заместитель «ручается собственной репутацией».
Сэр Хамфри повернулся ко мне и растерянно произнес: «Но это же невозможно». Я промолчал, а он спросил меня: «Ну и что вы на это скажете, Бернард?»
Я был вынужден ответить, что, по-моему, это нокаут».
(Продолжение дневника Хэкера. – Ред.)
15 января
Сегодня самый счастливый для меня день с того времени, как я стал министром.– Надеюсь, вы видели мое выступление по «ящику» вчера вечером? – бодро спросил я сэра Хамфри, когда он с похоронным видом вошел в мой кабинет.
– Разумеется, – процедил он.
Собственно, видел он или не видел – не имело ровно никакого значения, так как мое интервью с Годфри Финчем было подробнейшим образом изложено и прокомментировано во всех утренних газетах.
– Ну и как? Здорово, правда? – с невинным видом продолжал я.
– Чисто сработано, если можно так выразиться, господин министр, – ответил он, всячески стараясь подчеркнуть двусмысленность этих слов.
– Можно, можно, – улыбнулся я, не замечая его стараний.
Хамфри перешел на официальный тон.
– Господин министр, нам пришлось поработать всю ночь, но зато я имею удовольствие доложить вам, что мы подготовили окончательный проект предложений, который позволит выполнить поставленные задачи в объявленные вами сроки.
Другими словами, он потратил пять минут на то, чтобы взять из архива папку с предложениями, подготовленными в прошлом году, когда МАД возглавлял Том Сарджент.
– Чисто сработано, Хамфри, – одобрительно заметил я. – Значит, я не ошибся, заверив страну, что вы – прекрасный работник. Признаться, я в ваших способностях нисколько не сомневался.
– Рад это слышать, господин министр, – стиснув зубы, произнес он и протянул тонкую папку.
– Это ваши предложения?
– Да.
– Отлично. А вот мои. – Я тоже протянул ему папку.
– Как, и у вас? – удивился он.
Я предложил Хамфри по очереди зачитать наши варианты, а затем сравнить их.
– Первое, – начал он, – персоналии: гарантии обеспечиваются исходя из…
Не в силах больше сдерживаться, я открыл свою папку, и… мы в унисон продолжили:
«…двух основных критериев – необходимости знать и праве знать. Пункт 1 (а). Необходимость знать: таковая признается только для тех чиновников, которым prima facie[39] была предоставлена данная информация…»
Мы посмотрели друг на друга.
– Похоже, мы мыслим совершенно одинаково, вы не находите, Хамфри? – заметил я.
– Откуда у вас эти материалы?! – вскричал он и, не дождавшись ответа, повторил: – Откуда у вас эти материалы, господин министр?
– Хамфри, – укоризненно произнес я, – мои уста скреплены печатью молчания.
5
Перст судьбы
18 января
Дружеская услуга, которую оказал мне Том Сарджент в деле с «электронным досье», может показаться несколько странной людям, далеким от своеобразного мира профессиональной политики. Им, естественно, трудно даже представить такое. Ведь практически ежедневно они читают в газетах, как видные представители двух основных политических партий страны обвиняют друг друга в некомпетентности, бесчестности, патологической тупости, эгоизме, экстремизме и т.д., и т.п. И тем не менее, дружеские отношения между политическими противниками далеко не редкость. Более того, порой гораздо легче и приятнее дружить с представителем оппозиционной партии, нежели своей собственной, поскольку борьба с «чужаками», как правило, не носит личностного характера и не сопряжена с ожесточенной конкуренцией за конкретное «место под солнцем».Раньше, находясь в оппозиции к правительству, и я, и мои теперешние коллеги по кабинету, само собой разумеется, вели беспощадную борьбу друг с другом за будущие портфели. Но сейчас (особенно последние три месяца) мы настолько заняты борьбой с настоящей оппозицией – государственной службой, что фактически забыли про «междоусобную вражду». Правда, в последнее время в кабинете, похоже, снова затевается какая-то крупная политическая интрига.
В конце минувшей недели я получил наконец возможность спокойно поразмыслить над рядом вопросов, касающихся лично меня. Я давно понял (если быть точным, то сразу после своего назначения): идея открытого правительства чревата множеством серьезных проблем. И я все больше убеждаюсь в том, что, играя в открытую, политики теряют реальную власть.
Любопытный парадокс: правительство тем более открыто, чем менее оно открыто. Открытое правительство – тот же театр: публика ждет представления, и она его получает. Но, как и в театре, каждому спектаклю предшествует большая скрытая подготовительная работа. В ходе репетиций многое меняется, добавляется или выбрасывается, чтобы найти и показать зрителям нечто нужное.
Логически напрашивается вопрос: скрывает ли государственная служба что-нибудь от министров? Чиновники, естественно, это отрицают, однако я абсолютно уверен: они просто-напросто лицемерят. По причинам, изложенным выше, лично я не считаю нужным все предавать гласности, но привилегия решать, что и когда скрывать от людей, должна принадлежать мне, избранному представителю народа. Государственная же служба не имеет никакого права скрывать что-либо от меня.
К сожалению, внушить это чиновникам Уайтхолла практически невозможно.
Я также сделал для себя несколько поучительных выводов, так сказать, общего характера. Во-первых, никогда не следует поверять (и менее всего – сэру Хамфри) свои надежды или опасения, в особенности связанные с партийными делами. Стоит только показать свою политическую уязвимость – и тебя сотрут в порошок. Пусть лучше теряются в вечных догадках. Во-вторых, надо всегда вынуждать их делать первый ход. Надо говорить не «я думаю…», а «как вы думаете?…» В-третьих, я наконец-то уяснил, что «нет» при желании можно обратить в «да», но не наоборот. Кроме того, когда необходимо сказать «нет» – пусть это делают помощники, а положительное решение следует немедленно сообщать самому. Тогда им будут доставаться тумаки, а мне – пряники.
Кстати, исключительно важное значение имеет вопрос о телефонных переговорах. По сути, вся система построена на том, чтобы не давать нам ничего делать самим. С точки зрения госслужбы, было бы идеально, если бы министр сам вообще никому не звонил и не решал ни одного вопроса. Горе тому министру, который по собственной инициативе снимет трубку и выразит согласие (или несогласие) по поводу заключения какой-либо, ну, скажем, внешнеторговой сделки. На него тут же со всех сторон набросятся чиновники всех мастей, сотрясая воздух угрозами вроде: «Это прерогатива МИДДСа… соответствующие каналы… политика поставлена под удар… а если что не так?., во всем будете виноваты вы, господин министр!…» и т.д., и т.п.
Все это крайне угнетающе действует на психику ответственного работника (такого, например, как я). И если он не проявит бдительности, его могут довести до состояния, когда он будет бояться позвонить даже в Поттерс-бар[40].
В довершение ко всему государственные служащие неусыпно следят за каждым нашим шагом, не допуская ни малейших отклонений от «принятых правил». Бернард, например, прослушивает все мои разговоры, за исключением тех, которые я веду со своего личного телефона. Предполагается, что тем самым он более полно информирован о моих намерениях и в состоянии делать полезные для меня выводы. Все было бы прекрасно, если б не одно маленькое «но»: информация, как известно, – палка о двух концах!
(По-видимому, не случайно наиболее ответственные и влиятельные посты в мире так или иначе связаны с названием «секретарь»: государственный секретарь, исполнительный секретарь, генеральный секретарь и т.д., то есть человек, владеющий секретами или, иначе говоря, информацией, мало кому известной, кроме него и его избранного окружения. – Ред.)
Впрочем, у меня в данной ситуации есть существенное преимущество. Зная, что Бернард внимательнейшим образом слушает каждое произнесенное мною слово, я могу сколько угодно критиковать по телефону своих подчиненных!
Сегодня вечером в одном из красных кейсов я нашел третий вариант нашего отчета «мозговому тресту» о проблеме лишних рабочих мест в государственном аппарате. («Мозговой трест» – общепринятое название Совета по рассмотрению основных направлений деятельности государственных учреждений[41]. – Ред.) Что-то мне в нем определенно не нравится. Боюсь, сэру Хамфри придется завтра изрядно попотеть, отвечая на мои вопросы.
19 января
Сегодня утром провели совещание по отчету «мозговому тресту». Сказал Хамфри, что в таком виде отчет меня не устраивает. Он с готовностью предложил переделать его.Я заметил, что, насколько мне известно, отчет переделывали уже три раза.
– Это не совсем так, господин министр, – возразил Бернард. Сказал, что еще не разучился считать. Этот – уже третий.
– Верно, – согласился он, – но отчет был один раз сделан и два раза переделан.
Типичный образец нудного бюрократического педантизма. Доведенная до абсурда точность формулировок – один из пунктиков Бернарда. Счастье, что он не политик!
Посоветовал Бернарду не мудрить. А Хамфри примирительно сказал, что будет счастлив переделать отчет в третий раз. Еще бы! И в четвертый, и в пятый, и в шестой… Кто сомневается?
– Все равно в нем будет сказано не то, что хочу сказать я, а то, что хотите сказать вы! Я же хочу, чтобы в нем было сказано то, что хочу сказать я!
– А что в нем должно быть сказано? – спросил Бернард.
– Мы ведь тоже хотим, чтобы в нем было сказано все то, что хотите сказать вы, господин министр, – попытался успокоить меня Хамфри.
– Господин министр, – тут же подхватил Бернард, – аппарат министерства, я уверен, совсем не хочет, чтобы вы сказали то, что вы не хотите сказать.
Тяжело вздохнув, я снова (вот уже в четвертый раз за четыре недели) начал объяснять им реальное положение вещей.
– Послушайте, полтора месяца назад «мозговой трест» попросил нас предоставить данные о наличии лишних рабочих мест в государственном аппарате. Трижды я буквально по слогам объяснял вашим, то есть нашим, работникам, что надо сделать. И каждый раз получал абсолютную бессмыслицу, в которой говорилось прямо противоположное.
– При всем уважении к вам, господин министр, – парировал сэр Хамфри (лицемер!), – позвольте спросить, откуда вам известно, что там «говорилось прямо противоположное», если это «абсолютная бессмыслица»?
Что и говорить, мой постоянный заместитель большой мастер отвечать вопросом на вопрос!
– Я только хочу сказать, – отмахнулся я, – что наш аппарат непомерно раздут и поэтому его необходимо сократить.
– Но ведь и мы все к этому стремимся, – солгал мой постоянный заместитель. – Именно об этом и говорится в отчете.
– Нет, не говорится!
– Нет, говорится!
Мы еще раза три перебросились этими «нет, не говорится! – нет, говорится!», а затем я процитировал ему несколько фраз из отчета. Например: «Поэтапное сокращение ста тысяч чиновников не в интересах общества» (перевод: в интересах общества, но не в интересах государственной службы). Или: «Общественное мнение к такому шагу еще не готово» (перевод: общественное мнение готово, а государственная служба – нет). Или: «Актуальность проблемы требует создания специальной королевской комиссии» (перевод: проблема выеденного яйца не стоит, и мы надеемся, что к тому времени, когда года через четыре королевская комиссия подготовит свой отчет, все об этом уже забудут, а если нет – найдем козла отпущения).
(Как видно, Хэкер уже начал постигать специфику языка Уайтхолла. Приводим для ясности несколько примеров:
«Полагаю, нам следует проявить осторожность…» Перевод: мы не собираемся этого делать.
«Вы приняли во внимание все возможные последствия?» Перевод: этого делать нельзя!
«Несколько странное решение». Перевод: идиотское!
«Не совсем верный шаг». Перевод: преступный!
«При всем уважении к вам, господин министр…» Перевод: глупее не придумаешь! – Ред.)
Однако мой постоянный заместитель упорно не желал искать выход из тупика.
– Господин министр, единственное, что я могу предложить в данной ситуации, – это переделать отчет.
Великолепно!
– Хамфри, – взорвался я, – получу я наконец прямой ответ на прямой вопрос?
Мой «прямой вопрос», похоже, застал его врасплох. Он долго думал, а затем с предельно искренней интонацией произнес уклончивую тираду:
– Если вы не потребуете от меня вульгарной тривиализации или грубых обобщений вроде примитивных «да – нет», я, можете не сомневаться, постараюсь удовлетворить ваше пожелание.
– Так, значит, да?
На лице сэра Хамфри отразилась ожесточенная внутренняя борьба.
– М-м, да, – выдавил он наконец.
– Отлично, – сказал я. – Вот мой прямой вопрос.
Лицо у него вытянулось.
– Но я полагал, что уже ответил…
– Хамфри, – продолжил я, – вы согласны с тем, что штат государственной службы непомерно раздут? Да или нет? Я жду прямого ответа.
Можно ли было сформулировать вопрос проще и яснее? Думаю, вряд ли. Вот что я услышал в ответ:
– Господин министр, будучи вынужден дать прямой ответ на прямой вопрос, хочу сказать, что, насколько мы можем судить, естественно, беря проблему в целом и принимая во внимание все ее компоненты, с точки зрения усредненного министерства, в конечном счете допустимо предположение, что, говоря естественно, в наиболее общем плане и не углубляясь в излишнюю детализацию, в ней так или иначе вряд ли содержится что-либо особое.
Пока я тщетно пытался переварить услышанное, сэр Хамфри добавил (безусловно, для большей ясности):
– Конечно, в той мере, в какой вообще допустимо делать какие-либо выводы, исходя из реального положения дел на данный момент.
– Так все-таки что это означает: «да» или «нет»? – спросил я уже без особой надежды услышать что-либо вразумительное.
– И да, и нет.
– Ну а предположим, вас не вынуждали бы отвечать прямо, как бы вы поступили?
– О, – моментально оживился он, – я бы постарался потянуть время, господин министр.
Боюсь, он безнадежен. Мне, во всяком случае, переделать его не удастся. Да, вряд ли можно сказать, что я продвигаюсь вперед семимильными шагами, а если честно – просто топчусь на месте. В заключение сэр Хамфри предложил мне еще денька два посидеть над отчетом, и тогда, мол, я, без сомнения, сам увижу, что в нем говорится именно то, что я хочу сказать. Идиотское предложение – пустая трата времени. Он просто хочет взять меня измором.
– А если я все-таки не обнаружу в нем того, что хочу сказать?
– Тогда, – ободряюще улыбнулся мой постоянный заместитель, – мы с удовольствием переделаем его для вас, господин министр.
Сказка про белого бычка.
20 января
Тщательно обдумал вчерашний разговор с Хамфри и решил: обойдусь без помощи министерства. Сам напишу отчет и вручу им его только тогда, когда будет уже поздно что-либо менять.Придя на работу, первым делом вызвал Бернарда и посоветовался с ним. Его эта идея привела в восторг. Надеюсь, ему можно полностью доверять.
(Хэкер и не предполагал, что государственная служба способна оказывать на своих людей давление. Несколько раз поинтересовавшись у Бернарда Вули о состоянии дел с отчетом и уловив в его ответах какую-то скованность, сэр Хамфри пригласил его на «дружеский коктейль» в свой клуб на Пэлл-Мэлл. Запись беседы, имевшей место в ходе встречи, мы обнаружили в личном архиве сэра Хамфри. – Ред.)
«…Я спросил у Б.В., как обстоят дела с отчетом «мозговому тресту».
«Вы имеете в виду отчет господина министра?» – переспросил он. Весьма существенное уточнение.
В ответ на мой следующий вопрос, почему мы до сих пор не получили отчета на переделку, он предложил мне узнать об этом у самого Хэкера. Такой ответ нас, безусловно, не может удовлетворить.
Я заметил, что предпочитаю узнать об этом у него. Он промолчал. Тогда я поинтересовался, как понимать его упорное молчание – как нежелание говорить на эту тему?
«И да, и нет», – сказал он, по-видимому, хорошо зная, что это один из моих любимых ответов.
Я счел себя просто обязанным указать ему на недопустимость подобной дерзости.