Лоуэлл Элизабет. Заколдованная

   Эмбер не знала, что Дункан собирался делать дальше. Знала только, что ожидание этого давало свежую пишу бушевавшему в нем пламени страсти.
   — Дункан. — прошептала Эмбер.
   — Приподнимись, — сказал он. — Дай мне увидеть цветок, в сердцевину которого я по глупости поклялся не проникать. Сегодня.
   Дрожа от сотрясавших ее противоборствующих чувств, Эмбер повиновалась. Когда ее бедра приподнялись, его сильные руки стали помогать одежде соскользнуть с нее окончательно. И вот уже она оказалась совершенно нагой, если не считать прикрывавшего спину плаща и ярких чулок на ногах. Ощущение этой наготы одновременно и ужаснуло, и взволновало ее.
   — Ты так прекрасна, что слова здесь бессильны, — хрипло проговорил Дункан.
   Он уже не касался Эмбер, неожиданно оставив ее во власти данной ей от природы стыдливости и внутренней тревоги. Сдавленно вскрикнув, она выдернула из-под себя конец плаща и набросила его на бедра. Когда Дункан попробовал отбросить плащ в сторону, она воспротивилась этому.
   — Не будь такой стыдливой, — сказал Дункан. — Ты прекраснее всех цветов в садах султана.
   При этих словах рука его скользнула под плащ.
   Как только Дункан коснулся Эмбер, в тот же миг ее пронзило ощущение его желания. Словно в нее попала молния, опалившая ее нежным и в то же время жгучим огнем.
   Опустив слегка дрожащую от сдерживаемой страсти руку ей на низ живота и широко расставив пальцы, он накрыл весь тазовый пояс. Потом рука повернулась, и мизинец, скользнув в шелковистое тепло ее волос, добрался до еще более теплой, еще более шелковистой плоти под ним.
   От этого неожиданного прикосновения по телу Эмбер пошли жаркие волны. Ее дрожащее, прерывающееся дыхание вызвало у Дункана улыбку. При виде того, как от прилива ответной страсти темнеют и расширяются зрачки ее глаз, его кровь хлынула еще жарче к средоточию его естества, пока восставшая плоть не начала пульсировать и содрогаться при каждом ударе сердца.
   Дотрагиваясь пальцем до упругих, влажных лепестков, он испытывал мучительное искушение. С каждым своим вдохом он сожалел, что дал эту клятву.
   Рука Дункана снова передвинулась. Нежно, настойчиво ласкал он Эмбер, неотрывно глядя ей в глаза.
   — Дункан, — сказала она. — Что…
   Но продолжать Эмбер не смогла. Он нашел тот гладкий, чувствительный узелок, что прятался у нее в закрытых лепестках. Изумленный звук вырвался у Эмбер, когда она содрогнулась от пульсирующего наслаждения.
   Словно ощутив наслаждение Эмбер так же ясно, как ощущала его она сама, Дункан застонал. Его палец снова погладил этот бутон, вызвав еще один пульсирующий толчок, потом еще один. И с каждой такой лаской жаркая влага ее ответа облизывала ему пальцы.
   Но когда он попробовал раздвинуть пальцами гладкие лепестки, ее ноги оказались слишком плотно сжатыми.
   — Я не стану брать тебя силой, — тихим голосом произнес Дункан, — но я умру, если не смогу хотя бы прикасаться к тебе. Открой мне свою теплую крепость. Я буду там очень нежным гостем.
   — Нет. Мы не должны этого делать. Было бы жестоко требовать от тебя такой жертвы, — проговорила Эмбер. — Подойти так близко к двери и не войти…
   — Да. Потребуй этого. Прошу тебя.
   — Но мне страшно.
   Дункан тихо засмеялся и еще раз провел пальцем по бутону, вызвав еще одну судорогу наслаждения.
   — Нет, золотая моя колдунья. Это не страх лижет мне пальцы, когда я ласкаю тебя. Это страсть — горячая, сладкая, чистая.
   Пальцы щипнули струну, и она откликнулась приливом наслаждения. Бедра Эмбер приподнялись сами собой. Новое движение руки — и словно удар чувственной молнии. Еще одно касание — и еще один страстный отклик.
   — Боже милостивый, — прошептала Эмбер. Дункану захотелось торжествующе закричать, когда он ясно увидел, как в ответ на игру его пальцев новая волна наслаждения прошла по всему телу Эмбер. С судорожным вздохом она закрыла глаза и отдала ему в руки свой цветок, горячие лепестки которого были готовы вот-вот открыться навстречу его ласкам.
   К этому времени Дункан совсем откинул прикрывавший Эмбер плащ, но она этого даже не заметила. Она жаждала лишь одного — чтобы эта сладкая пытка не прекращалась. Она больше не противилась нажиму его руки и сделала то, чего он добивался, — раздвинула ноги, позволяя ему прикасаться к ней так, как он того желал.
   Дункан стал медленно водить кончиками пальцев по лепесткам, которые постепенно открывались ему. Он ласкал Эмбер в напряженном молчании, где слышалось лишь ее частое, прерывистое дыхание. Она больше не ощущала его сдерживаемой страсти, ибо была во власти своей собственной.
   Внезапно, без предупреждения, наслаждение взорвалось экстазом, подавив все чувства Эмбер. Ее дрожащий крик и горячая влага, оросившая пальцы Дункана, ясно сказали ему, насколько желанны были ей его ласки.
   Несмотря на жестокие страдания, причиняемые ему неудовлетворенным желанием, Дункан улыбнулся. Даже когда последние судороги наслаждения перестали сотрясать Эмбер, ему все еще не хотелось выпускать из рук цветок, который он ласками только что заставил раскрыться.
   Но он знал, что должен остановиться.
   Если он будет продолжать, то может и не совладать с собой, и тогда отринет клятву и погрузит свою алчущую плоть в это вместилище, которое готово и жаждет принять ее. Ценой большого усилия — что само по себе было ему предупреждением — он заставил себя освободить нежный цветок.
   Но и тогда не смог отстраниться совсем — это было выше его сил. Рука его осталась у Эмбер между ног, достаточно близко, чтобы ощущать ее тепло, но не прикасаясь к ней.
   Эмбер открыла глаза и увидела, что лежит нагая перед Дунканом, а его рука покоится у нее между ног. Она вспыхнула и схватилась за плащ, чтобы закрыться.
   — Не надо. — Слова давались Дункану с трудом.
   — Не прячься. В полном цвету ты еще краше, чем когда была нераспустившимся бутоном.
   При этих словах он кончиком пальца чуть коснулся ее все еще возбужденной плоти. Она вскрикнула, ощутив силу его желания и сдержанности, которая потрясла ее.
   — Этого недостаточно! Тебе больно, ты страдаешь!
   — Да. А это, — сказал Дункан, медленно лаская ее кончиком пальца, — соль на свежую рану моего желания.
   Он произнес какое-то резкое слово и закрыл глаза.
   В наступившей тишине стали слышны шелест и глухой рокот, шепот ветра и трав и отдаленный голос зимы. Эти звуки все усиливались, пока не заглушили собой звук дыхания, с трудом вырывавшегося из измученной груди Дункана.
   Каким-то дальним уголком сознания Эмбер уловила этот таинственный, приближающийся звук, но не задержала на нем внимания. На всем белом свете ее заботил один лишь Дункан.
   И именно ему она причинила боль, сама того не зная.
   — Дункан, — позвала она сдавленным голосом. Когда пальцы Эмбер коснулись его обнаженной кожи, он вздрогнул, словно она хлестнула его кнутом.
   — Не надо, — голос Дункана прозвучал резко. — Не трогай меня.
   — Я хочу облегчить твои страдания.
   — Мне не станет легче, если я нарушу клятву. Эмбер глубоко, порывисто вздохнула. В том, что она собиралась сделать, таилась опасность: уже два условия, упоминавшиеся в том зловещем пророчестве, оказывались выполненными. Но боль Дункана стали ей невыносима, особенно потому, что болеутоляющее средство было заключено в ней самой.
   — Я освобождаю тебя от клятвы, — прошептала Эмбер.
   Дункан вскочил на ноги.
   — Не искушай меня, золотая колдунья. Я уже вдохнул аромат твоей страсти. Это все равно что вдохнуть огня. Еще немного, и я этого не выдержу.
   Молчание, наступившее после слов Дункана, наполнилось отдаленным шелестом и бормотанием и странными криками, которые становились все громче, пока не обрушились целой волной звуков на болото. Воздух загремел от взмахов тысяч и тысяч крыльев, когда стаи диких гусей устремились к земле. Их крики звучали по-осеннему тревожно, неся весть о раннем приходе зимы.
   Смерть непременно потоком прольется.
   Смерть непременно.
   Прольется.
   Смерть.
   Непременно.
   Эмбер зажала уши руками, чтобы не слышать звуков ужасного пророчества, которое сбывалось.

Глава 9

   Эрик ждал возвращения Дункана и Эмбер, сидя в кресле из тесаного дуба, на сиденье которого была положена подушка. Несмотря на роскошные драпировки на стенах и жарко пылавший в центральном очаге огонь, в большом зале Морского Дома было холодно. С каждым сильным порывом ветра струйки ледяного воздуха влетали внутрь сквозь щели в толстых деревянных стенах, и драпировки шевелились. Хотя несколько резных деревянных ширм были расставлены так, чтобы мешать распространению сквозняков от главной двери замка, пламя факелов вспыхивало и колебалось, когда дверь открывали, как произошло и сейчас.
   Языки огня в центральном очаге метнулись в сторону и затрепетали на сквозняке. Их танец многократно отразился в зрачках у грубошерстных волкодавов, лежавших у ног Эрика, в немигающем взгляде сокола, сидевшего на жердочке позади дубового кресла, в глазах самого Эрика… и на старинном серебряном кинжале, который он медленно вертел в руках.
   Стукнул вставший на место дверной засов, когда входную дверь снова закрыли. Через несколько мгновений вспыхнувшее пламя уменьшилось до своих обычных размеров. Послышались торопливые шаги, сопровождаемые негромким укоризненным бормотанием Эрикова рыцаря Альфреда, приближавшегося к большому залу.
   Без единого слова Эрик пристально смотрел на трех человек, которые едва успели вернуться в замок до восхода луны. У Эгберта был виноватый вид. Эмбер казалась раскрасневшейся не только от поднявшегося холодного ветра. Дункан выглядел так, как назвала его Эмбер, — темным воином.
   В надолго затянувшемся молчании Эрик разглядывал эту троицу, не обращая ни малейшего внимания на Альфреда. Вопреки своим обычным хорошим манерам Эрик никому не предложил сесть на стулья, которые для тепла и удобства были придвинуты к огню.
   Эмбер стало ясно, что Эрик с величайшим трудом сохраняет хладнокровие.
   — Похоже, что вы принесли с собой зиму, — сказал он.
   Несмотря на то что гнев Эрика был почти осязаем, голос его звучал мягко. Контраст между его голосом и кинжалом, недобро сверкавшим у него в руках, внушал тревогу.
   — Это гуси, — поспешила ответить Эмбер. — Они только что прилетели на Шепчущее Болото.
   Эта новость ничуть не смягчила выражение лица Эрика. Но тон его голоса остался таким же, как и был, — спокойным, едва ли не скучающим.
   — Ах, гуси, — пробормотал Эрик. — Кассандра будет довольна.
   — Довольна, что так рано пришла зима? — спросил Дункан.
   — Должно быть, это очень приятно знать, что каждое твое слово оборачивается истиной, — продолжал Эрик, не отводя взгляда от лица Эмбер, — в то время как простые смертные должны хвататься за такие тонкие тростинки, как доверие и честь.
   Кровь отлила от лица Эмбер. Она знала Эрика всю свою жизнь, но ей никогда еще не приходилось видеть его в таком состоянии. Да, она видела его взбешенным, ибо характер у него был вспыльчивый. Она видела его и в припадке холодной ярости.
   Но его гнев никогда еще не был направлен на нее.
   И никогда еще от него не веяло таким ледяным холодом.
   — Ты можешь идти, Альфред, — сказал Эрик.
   — Благодарю тебя, лорд.
   Альфред исчез с быстротой человека, за которым гонятся демоны.
   — Эгберт.
   Голос Эрика был похож на щелчок кнута. Юноша вздрогнул.
   — Да, лорд? — торопливо отозвался он.
   — Раз ты проспал все послеполуденное время, будешь нынче ночью нести караульную службу. Заступай немедленно.
   — Слушаюсь, лорд.
   Эгберт удалился с завидной скоростью.
   — Сдается мне, — задумчиво произнес Эрик, — что я никогда раньше не замечал за мальчишкой такой прыти.
   У Эмбер вырвался звук, который мог означать все что угодно или вообще ничего. Она все еще не опомнилась от удара: Эрику было известно, что Эгберт проспал большую часть времени.
   Она спрашивала себя, известно ли было Эрику и то, что они с Дунканом уезжали вдвоем и оставались без присмотра Эгберта.
   — Он тебя боится, — выдавила из себя Эмбер.
   — Тогда он умнее, чем я думал. И уж, конечно, умнее тебя.
   Эмбер вздрогнула.
   Дункан шагнул вперед, но тут же остановился — Эмбер схватила его за руку с невысказанной мольбой.
   — Как вам понравилась прогулка верхом? — вкрадчиво спросил Эрик. — Было холодно?
   — Сначала нет, — ответил Дункан.
   — День был чудесный, — быстро сказала Эмбер.
   — А как тебе показалось твое особое место, Наделенная Знанием дева? Оно тоже чудесное?
   — Как ты узнал? — спросила она напряженным голосом.
   Улыбка Эрика была как оскал волка за мгновение перед прыжком.
   В следующее мгновение Дункан подумал, что было бы хорошо, если бы он был вооружен мечом или молотом. Но у него не было ни тога ни другого. У него была лишь уверенность в том, что Эрик, который временами был само обаяние и веселость, может быть и смертельно опасным врагом.
   Тщательно рассчитанными движениями Дункан снял плащ и развесил его на столике, чтобы высушить.
   — Ты позволишь? — спросил он, протягивая руку за плащом Эмбер.
   — Не надо. Я… то есть, мне…
   — Боишься, что не все ленточки завязаны как следует? — мягко закончил за нее Эрик.
   Она с испугом взглянула на него. Выражение, появившееся на лице Эрика, нисколько не ободрило Эмбер. Было ясно, что он в бешенстве.
   — Как, совсем никаких возражений оскорбленной невинности? — тем же мягким тоном спросил Эрик. — Никаких уверений, что вы не оставляли Эгберта спящим в чистом поле, пока две лошадки щипали поблизости травку?
   — Мы… — начала Эмбер, но голос Эрика заглушил ее слова.
   — Никаких восклицаний, что честь не поругана и доверие осталось в целости и сохранности, как и твоя девственность? Никакой краски смущения…
   — Нет, это не…
   — …и никаких милых, заикающихся оправданий…
   — Довольно.
   Неприкрытая угроза, прозвучавшая в голосе Дункана, потрясла Эмбер.
   Собаки, лежавшие вокруг кресла Эрика, разом вскочили на ноги и зарычали, шерсть у них на загривках встала дыбом. Сокол раскрыл свой крючковатый клюв и издал пронзительный, грозный крик. Ногти Эмбер невольно впились в запястье Дункана.
   — Хватит издеваться над ней, — сказал Дункан, не обращая внимания на угрожающее поведение животных.
   Он уже открыл рот, собираясь добавить, что говорить об Эмбер так, будто она девственница, просто смешно, и никто этого не знает лучше, чем он, Дункан. Но одного взгляда в Эриковы по-волчьи злые глаза было достаточно, чтобы убедить Дункана хорошо подумать, как лучше сказать правду.
   — Девственность Эмбер сейчас в такой же целости, как была сегодня утром, — ровным голосом сказал Дункан. — Я тебе в этом клянусь.
   В молчании, освещаемый колеблющимся светом огня в очаге, Эрик все вертел и вертел в руках кинжал, внимательно разглядывая стоявшего перед ним темного воина, готового к схватке.
   Готового и даже рвущегося в бой.
   Вдруг Эрик все понял. Он откинул назад голову и разразился таким хохотом, что стал похож на рыжего дьявола.
   Собаки опустили шерсть на загривках, потянулись и опять спокойно улеглись; в их желтых глазах играли отсветы огня. Нежным свистом хозяин успокоил .раздраженного сокола.
   Когда спокойствие было восстановлено, Эрик посмотрел на Дункана взглядом, в котором сквозило мужское сочувствие.
   — Я верю тебе, — произнес Эрик. Дункан коротко кивнул.
   — У тебя нет того умиротворенного вида, какой бывает у мужчины, если он провел все послеполуденное время — и потратил всю силу — между гладких ножек женщины, — добавил он.
   Дункан пробормотал про себя какое-то ругательство.
   — Иди ближе к огню, воин, — позвал Эрик, тихонько усмехаясь в бороду. — Должно быть, ты от холода застыл, словно меч. Или это единственная часть твоего тела, которой все еще тепло?
   — Эрик! — воскликнула смущенная Эмбер. — Он взглянул на ее рдеющие щеки и улыбнулся ей ласково-веселой улыбкой.
   — Узнай, о Наделенная Знанием невинность, сказал Эрик, — что в замке не найдется ни одного мужчины и ни одной женщины, которые не знали бы, на кого смотрит Дункан — и кто отвечает на его взгляды. Эмбер закрыла ладонями свои горячие щеки.
   — Из-за этого многие спорят и бьются об заклад, — продолжал Эрик.
   — Из-за чего? — еле слышно спросила Эмбер.
   — Спорят, кто из вас двоих, ты или он, сдастся первым.
   — Только не Дункан.
   Эмбер не поняла, как много сказала остальным досада, прозвучавшая у нее в голосе.
   Эрик же моментально все понял. Как и Дункан. Эрик не выдержал и рассмеялся, а Дункан подошел к Эмбер и спрятал ее пылающее лицо у себя на груди.
   Противоречивые чувства, испытываемые Дунканом и открывшиеся Эмбер через его прикосновение — затаившееся желание, раскаяние, смех, — странным образом подействовали на нее успокаивающе. Но лучше всего было узнать, что Дункану опять стали желанны ее прикосновения.
   На обратном пути к Морскому Дому он разве только наизнанку не выворачивался, стараясь избежать соприкосновения с ней.
   Со вздохом Эмбер приникла к Дункану. В молчании пила она крепкое вино его близости, позволяя ему прогнать холод, который охватил ее, когда она услышала шум от снижающихся гусиных стай.
   — Трогательно, — сухо произнес Эрик. — В прямом смысле.
   — Оставь ее в покое, — сказал Дункан.
   — Видно, придется так и сделать, но я так не забавлялся с тех пор, как ты обвинил меня в том, что я сам претендую на Эмбер.
   Она вскинула голову и изумленно посмотрела Дункану в лицо.
   — Ты не мог так сказать!
   — Сказал, можешь мне поверить, — усмехнулся Эрик.
   У Эмбер вырвался какой-то странный звук.
   — Ты смеешься? — спросил Эрик.
   — М-м-м…
   Он нахмурился.
   — Так ты считаешь, что я никогда не смогу прийтись по душе никакой девушке? — В голосе Эрика слышалась обида.
   — Нет, что ты! — быстро сказала Эмбер. Эрик поднял брови.
   Через мгновение Эмбер снизу вверх взглянула в глаза темному воину, который так нежно обнимал ее.
   — Но, — продолжала она, — глупо думать, что я позволила бы прикоснуться к себе какому бы то ни было мужчине, кроме одного.
   — Дункана, — сказал Эрик.
   — Да. Дункана.
   — Обычно так и бывает между мужчиной и его суженой, — заметил Эрик совершенно обыденным тоном.
   Оба, Дункан и Эмбер, разом повернулись и впились в Эрика глазами.
   — Моя суженая? — осторожно спросил Дункан.
   — Конечно, — ответил Эрик. — Мы завтра же объявим о помолвке. Или ты рассчитывал соблазнить Эмбер, не думая о ее чести — и о моей тоже?
   — Я уже говорил тебе, — сказал Дункан. — Пока память ко мне не вернется, я не могу просить руки Эмбер.
   — Но можешь взять все остальное, не так ли? Лицо Дункана потемнело.
   — Люди в замке шепчутся, — продолжал Эрик. — Скоро начнут и открыто болтать о глупой девчонке, ложащейся с мужчиной, у которого нет намерения…
   — Она не… — начал было Дункан.
   — Перестань, — рявкнул Эрик. — Долго ждать не придется, это так же верно, как то, что искры летят вверх! Страсть между вами двоими течет так густо, что хоть ложкой ее черпай. Я ничего подобного в жизни не видел.
   Ответом Дункана было только молчание.
   — Ты это отрицаешь? — с вызовом спросил Эрик. Дункан закрыл глаза.
   — Нет.
   Эрик перевел взгляд на Эмбер.
   — Нет нужды спрашивать тебя о твоих чувствах. Ты похожа на драгоценный камень, освещенный изнутри. Ты горишь.
   — Неужели это так ужасно? — с трудом выговорила Эмбер — Неужели я должна стыдиться, найдя наконец то, что любая другая женщина принимает как должное?
   — Похоть, — отрезал Эрик.
   — Нет! Чистое наслаждение от того, что прикасаешься к кому-то и не чувствуешь при этом боли.
   Пораженный услышанным, Дункан повернулся к Эмбер. Он хотел было спросить, что означают эти ее слова, но она снова заговорила, и речь ее лилась торопливо, подгоняемая переполнявшим ее волнением.
   — Да, в этом чувстве есть и страсть. Но она лишь часть целого. Есть еще и покой. Есть смех. Есть… есть радость.
   — Но есть еще и пророчество, — резко возразил Эрик. — Помнишь ли ты его?
   — Лучше, чем ты. Помню, что в пророчестве сказано «может слупиться», а не «случится».
   — Да о чем вы тут говорите? — требовательно спросил Дункан.
   — О сердце, теле и душе женщины, — ответил Эрик — И о беде, которая случится…
   — Может случиться, — сердито перебила его Эмбер.
   — …случится, если она будет настолько глупа, что отдаст все это человеку без имени, — холодно закончил Эрик.
   — Бессмыслица какая-то, — пожал плечами Дункан. Улыбка Эрика была такой же свирепой, как и его глаза, горящие желтым огнем.
   — Ты больше ничего не припомнил из своего прошлого? — спросил он Дункана напрямик.
   — Ничего полезного.
   — А как ты можешь об этом судить? Ты, у которого нет ни памяти, ни имени?
   Дункан плотнее сжал губы и ничего не ответил, ни слова.
   — Будь я проклят! — прошипел сквозь зубы Эрик. На некоторое время воцарилось напряженное молчание Потом Эрик спросил Дункана:
   — Так что ты вспомнил? И неважно, полезное или нет.
   — Ты уже слышал об этом, перед моим поединком с Саймоном.
   — Расскажи мне еще раз.
   — Зеленые глаза, — отрывисто сказал Дункан. — Улыбку. Запах пряностей и трав. Рыжие волосы цвета огня. Поцелуй и пожелание, чтобы Бог меня не оставил.
   Эрик быстро взглянул на Эмбер, которая все еще стояла рядом с Дунканом. Прикасаясь к нему.
   — А, это та глендруидская ведьма, которая прокляла тебя.
   — Нет, — быстро возразил Дункан. — Она меня не проклинала.
   — Ты, похоже, в этом уверен?
   — Уверен.
   — Эмбер? — тихо спросил Эрик.
   — Он говорит правду.
   Слегка улыбаясь, Дункан убрал прядку золотистых волос, упавшую Эмбер на лицо.
   — Приятно иметь такую защитницу, как ты, — сказал он, с улыбкой глядя на Эмбер сверху вниз. — Твоя вера в мою порядочность приводит меня в смущение.
   — У нее есть кое-что посильнее веры, — произнес Эрик без всякого выражения в голосе. — Дар узнавать правду через прикосновение.
   — И проклятие, — прошептала она.
   — Что ты хотел этим сказать? — спросил Дункан.
   — То, что и сказал, — ответил Эрик. — Если я допрашиваю кого-то, а Эмбер в это время дотрагивается до этого человека, то узнает правду вопреки любой лжи, которую тот может говорить вслух.
   Глаза Дункана округлились, потом задумчиво прищурились.
   — Какой выгодный дар.
   — Это как обоюдоострый меч, — сказала Эмбер. — Прикасаться к людям… не очень приятно.
   — Почему?
   — А почему луна светит не так ярко, как солнце — с горечью спросила она. — Почему дуб могучее березы? Почему гуси возвещают приход зимы?
   — А почему ты огорчилась? — вопросом на вопрос ответил Дункан, и голос его был нежен.
   Эмбер отвернулась и стала смотреть на собак с огненными глазами, лежавших у ног Эрика.
   — Эмбер? — тихо окликнул Дункан.
   — Я… я боюсь, что тебя оттолкнет мой… мое… то, какая я есть.
   Дункан ласково провел по щеке Эмбер тыльной стороной пальцев и повернул ее лицо снова к себе.
   — Я уже говорил тебе, что мне нравятся колдуньи, — сказал Дункан. — Особенно прекрасные. Сейчас ты прикасаешься ко мне. Правда ли то, что я тебе сказал?
   У Эмбер перехватило дыхание, когда она заглянула в карие глаза Дункана, в глубине которых жарко тлел огонь.
   — Ты веришь в то, что говоришь мне, — прошептала она.
   Улыбка Дункана заставила сердце Эмбер радостно встрепенуться. Он увидел, как изменилось выражение ее лица, и наклонился к ней, не отдавая себе отчета в том, что делает.
   — Эрик прав, — сказал Дункан. — Ты горишь. Эрик так порывисто вскочил на ноги, что собаки бросились от него во все стороны.
   — Жаль, что ты не помнишь своего прошлого, — раздельно произнес Эрик. — Это превратит жизнь Эмбер в подобие ада.
   — Подобие ада? Для Эмбер? О чем ты говоришь?
   — Уж не думаешь ли ты, что ей больше понравится быть твоей наложницей, чем женой?
   — Она мне не наложница.
   — Кровь Господня! — взорвался Эрик. — Не думай, что я такой же дурак, как ты!
   — Эрик, не надо, — поспешила вмешаться Эмбер.
   — Не надо что? Говорить правду? Твой темный воин не собирается жениться на тебе, пока не вспомнит свое прошлое, однако он и одной минуты не может держать свои руки от тебя подальше. Ты станешь его шлюхой еще до того, как упадет первый снег!
   Руки Дункана резко опустились.
   Эрик увидел это и засмеялся неприятным смехом.
   — Сейчас все прекрасно, — сказал он едко. — Но можешь ли ты обещать, что в следующий раз не возьмешь то, что она так охотно готова отдать?
   Дункан уже открыл рот, чтобы дать обещание, но, прежде чем было произнесено первое слово, он понял, что не сдержит его. Эмбер была словно огонь у него в плоти, в крови, в самих костях.
   — Если я лишу Эмбер девственности, — произнес Дункан сдавленным от напряжения голосом, — то женюсь на ней.
   — Даже если память к тебе не вернется? — требовательно спросил Эрик.
   — Да.
   Эрик откинулся в кресле и усмехнулся усмешкой волка, который только что загнал добычу в ловушку.
   — Я спрошу с тебя за эту клятву, — негромко сказал Эрик.
   Эмбер с облегчением вздохнула и расслабилась — впервые с того момента, как увидела злой огонь в глазах у Эрика.
   Тут Эрик перевел взгляд на Эмбер, и она спросила себя, не слишком ли рано она успокоилась.