Лоуэлл Элизабет. Заколдованная

   Этот человек как будто только что родился.
   — Я не чувствую ничего нечистого, что грызло бы его изнутри, — сказала она наконец. — Словно прикасаюсь к младенцу.
   — Младенец — фыркнул Эрик. — Да ослепит меня Бог, это самый большущий младенец, которого я когда-либо видел!
   Эмбер убрала руку.
   — Что еще ты можешь сказать мне? — спросил Эрик. Она так крепко сплела пальцы, что им стало больно.
   Она не хотела делиться с Эриком своими страхами, но его вопросы ложились все ближе и ближе к сердцевине ее тревоги — страху, в котором она признавалась себе каждый раз, когда его отрицала.
   Доблестный воин, смертельный враг и сердечный друг, трое в одном.
   Нет! Я не знаю, кто он такой!
   Знаю лишь, что это человек без имени, который целиком и полностью полагается на свое воинское искусство.
   — Обычно ты задаешь вопрос, а человек, к которому я прикасаюсь, отвечает, и я узнаю через прикосновение, правду или неправду он говорит, — медленно произнесла Эмбер. — В этот раз все было… иначе.
   Эрик перевел взгляд с бесчувственного тела незнакомца на Эмбер, которая и сама в этот момент показалась ему чужой.
   — Ты здорова? — мягко спросил он. Эмбер сильно вздрогнула.
   — Да.
   — Похоже, ты где-то не здесь.
   Улыбка далась ей с большим трудом.
   — Это все от прикосновения, — сказала она.
   — Прости меня.
   — Ты ни в чем не виноват. Бог посылает нам не больше того, что мы в силах вынести.
   — Порой мы умираем, пытаясь это сделать, — сухо обронил Эрик.
   Улыбка Эмбер угасла, когда у нее в памяти вновь зазвучали слова пророчества.
   Смерть непременно потоком прольется.

Глава 2

   Аромат вечнозеленых растений наполнял хижину Эмбер. Трепетало пламя свечей в подсвечниках, укрепленных над кроватью. Оно освещало дрожащим золотистым светом человека без имени. Человека, находящегося в плену сна без сновидений.
   Эмбер точно знала, что ему ничего не снится, потому что последние два дня она провела, втирая благовонное масло и тепло в его тело. За это время она не уловила в нем ничего нового. Не исчезло и удовольствие, которое она испытывала, когда прикасалась к нему. Оно было сейчас столь же острым, как и в самый первый раз.
   Работая, Эмбер разговаривала с незнакомцем, пытаясь воздействовать на него словами, теплом своего прикосновения и острой, целительной силой вечной зелени и янтаря.
   — Мой темный воин, — еле слышно сказала Эмбер, как говорила уже много раз. — Как ты оказался в Каменном Кольце?
   Ее пальцы растерли сначала одну могучую руку, потом другую, прослеживая форму мышц, твердых даже в расслабленном состоянии. Темные волосы на его предплечьях блестели от масла в отблесках света. Вид крепких веревок, которыми он был привязан к остову кровати, заставил ее нахмуриться. Она коснулась одной из веревок вздохнула, но не развязала ее.
   Эрик сказал, что либо незнакомец будет связан, либо один из оруженосцев Эрика останется рядом с Эмбер. Она выбрала веревки, потому что не хотела, чтобы здесь был кто-то еще, если спящий вдруг проснется и окажется, что он и есть тот враг, которого она боится.
   Эмбер не знала, что будет делать, если это случится. Ей не хотелось даже думать об этом, потому что тогда возникнет дилемма, у которой нет решения.
   И враг, и сердечный друг.
   — Ты был пеший? — спросила Эмбер. — Ты был один?
   В ответ лишь размеренно вздымалась и опускалась широкая грудь незнакомца.
   — А твои глаза? Может быть, они серые, как лед и зимний день? Серые, как у Доминика ле Сабра? Или темнее? Говорят, у Шотландского Молота темные глаза.
   А может быть, ты ни тот ни другой, а третий — никому не известный воин, вернувшийся из похода на сарацин, познавший полную меру своих сил и способностей?
   Дыхание незнакомца оставалось по-прежнему глубоким и ровным.
   — Я молюсь, чтобы ты оказался безвестным, — прошептала Эмбер.
   Вздохнув, она вернулась к завиткам волос на груди незнакомца. Они одновременно и возбуждали ее любопытство, и доставляли удовольствие. Ей нравилось разглаживать этот курчавый покров, ощущая его упругость и ласковую щекотку у себя на ладонях.
   — Может быть, ты снял свою одежду, чтобы пройти в священный круг и поспать в безопасности у подножия рябины?
   Незнакомец издал какой-то еле различимый звук.
   — Да, — оживилась Эмбер. — О да, мой воин. Выходи на золотой свет. Оставь позади все тени мрака.
   Хотя незнакомец ничего не ответил, Эмбер ликовала. Мало-помалу он всплывал из глубин этого странного сна. Она ощущала, что ему приятны ее поглаживания и растирания, ощущала это так ясно, как если бы он сам ей это сказал.
   Но и сейчас ей не передавалось от него никаких образов, никаких имен, никаких лиц.
   — Где ты прячешься, мой темный воин? — спросила она. — И почему?
   Эмбер отвела густые, чуть вьющиеся волосы со лба незнакомца.
   — Даже если ты чего-то боишься, тебе все равно пора проснуться. Иначе ты навсегда останешься во мраке, который не кончится до самой смерти.
   Незнакомец не произнес ни звука. Как будто ей все просто показалось.
   Устало выпрямившись, Эмбер взглянула на чашу для курения благовоний, которая, подобно подсвечнику, была вделана в стену хижины. Каплевидный кусочек драгоценной смолы сгорел почти полностью. Она добавила еще один кусочек из своего запаса лечебного янтаря. Тоненькая струйка ароматного дыма, извиваясь, поползла вверх.
   Тело незнакомца вздрогнуло, но он не проснулся. Эмбер начала опасаться, что он не проснется вовсе. Именно это нередко случалось с людьми, получившими удар камнем, палашом или лошадиным копытом. Они погружались в сон без сновидений. И уже не просыпались. Никогда.
   Такого не может случиться с этим воином. Он мой!
   Сила собственного чувства поразила Эмбер. Охваченная тревогой, она начала ходить по хижине из утла в угол. Через какое-то время она заметила, что сквозь щели в ставнях проникают тоненькие лучики света утренней зари. За стенами хижины запели петухи, торжествуя победу над уходящей ночью.
   Эмбер заглянула в щель между неплотно прилегавшими друг к другу ставнями. Сразившая незнакомца осенняя гроза пронеслась, оставив после себя заново сотворенный мир, сверкающий каплями росы и новыми надеждами.
   Обычно в это время Эмбер была уже на ногах, ухаживая за растениями и травами, которые выращивала в небольшом саду для себя и Кассандры. Или отправлялась на болото посмотреть, не прилетели ли стаи жирных гусей — безошибочный признак надвигающейся зимы.
   Но сегодняшний день никак нельзя было назвать обычным. Как нельзя было назвать обычным и все это время, начиная с момента, когда Эмбер прикоснулась к человеку без имени и узнала, что с рождения ей было суждено стать подругой этого человека.
   Она подошла к кровати и легонько коснулась пальцами его щеки. Он все еще был в оковах своего странного сна.
   — Но мне кажется, что сон уже не так глубок. Что-то меняется.
   Петушиного пения было больше не слышно, и Эмбер поняла, что солнце встало и принимается за свои обычные дела.
   — Если ты все-таки проснешься, то, чего доброго, испугаешься моего вида и опять заснешь, — сказала она. — Я, должно быть, выгляжу так же неприятно, как огород в зимнюю пору.
   Эмбер достала таз и освежилась теплой водой с душистым мылом, пахнущим вечнозелеными растениями. Надела чистую льняную рубашку, поправила ярко-красные чулки и натянула через голову платье из плотной, но мягкой шерсти.
   Это платье тоже подарил ей лорд Роберт через своего сына Эрика в благодарность за изумительные высушенные травы, которыми Эмбер снабжала домашних лорда. Золотая вышивка по кромке ворота спереди ярко выделялась на фоне шерстяной ткани цвета индиго. Платье было на подкладке из желтого льна, которая виднелась внутри рукавов — длинных, низко свисающих, — и по подолу платья.
   Когда платье было надето, его мягкая ткань красиво облегала выпуклые холмики ее грудей, изгибы талии и бедра. Эмбер подхватила широкие края рукавов и подвязала их лентами вокруг запястий, чтобы не мешались.
   Легким движением ловких пальцев она обернула вокруг бедер тройной шнур из тисненной золотом кожи и завязала этот пояс спереди. На каждом из шести концов кожаных полос переливалось всеми оттенками золота по янтарному колечку. На поясе висели ножны из золоченой кожи. В ножнах покоился серебряный кинжал, в рукоять которого был вделан одиночный «глаз» из кроваво-красного янтаря.
   Схватив гребень, сделанный из дерева рябины и украшенный янтарем оранжевых оттенков, она поспешила вернуться к постели незнакомца. Из мимолетного прикосновения она узнала, что он все еще плывет, подобно форели в ручье, под поверхностью своего неестественного сна. И что, подобно форели, рвется подняться наверх, к сверкающей там блесне солнца.
   Эмбер легонько потрясла его. Ответом было лишь бессмысленное бормотание. Оставшись возле постели и с волнением наблюдая за ним, она стала расчесывать свои длинные золотистые волосы.
   — С каждым ударом сердца ты все ближе к солнечному свету, — с надеждой проговорила она. — Прошу тебя, проснись и назови мне свое имя.
   Его голова беспокойно повернулась, дернулась рука. Эмбер прикоснулась к нему, но не уловила ничего нового.
   Ее охватило такое же беспокойство, какое владело и погруженным в сон незнакомцем. Она то принималась ходить из угла в угол, то расчесывала волосы, то снова ходила. Наконец она чуть-чуть приоткрыла ставни и выглянула из окна. Никого не было видно на тропинке, ведущей от замка Каменного Кольца к ее уединенной хижине.
   Она открыла ставни пошире и стала заплетать волосы, не обращая внимания на порыв бодрящего ветра, устремившегося внутрь. От спешки и тревожного чувства пальцы ее стали неуклюжими. Гребень выскользнул у нее из рук и упал на покрытый тростником пол возле самой кровати. Она захлопнула ставни.
   — Ну и морока с этими волосами, — вполголоса сказала Эмбер.
   Когда она нагнулась за гребнем, ее волосы упали на привязанную к кровати правую руку незнакомца. Длинные, сильные пальцы вцепились в них, и Эмбер оказалась пойманной.
   Она замерла, а в следующее мгновение встретилась с пристальным взглядом карих глаз, смотревших на нее с расстояния в несколько дюймов.
   Не серые. Слава Богу, они не серые, как у Доминика ле Сабра! Я отдала свое сердце не тому, кто уже связан брачными узами.
   — Кто ты? — спросил низкий мужской голос.
   — Ты пришел в себя! Ты проспал два дня, и я боялась, что…
   — Два дня? — переспросил он.
   — А сам ты не помнишь? — тихо сказала Эмбер, гладя его по руке, вцепившейся ей в волосы. — Была гроза.
   Она остановилась и с надеждой ждала, что он ответит.
   — Ничего не помню, — проговорил он.
   Эмбер не сомневалась, что так оно и есть на самом деле. Касаясь незнакомца, она ощущала лишь глубину его смятения.
   — Я-ничего-не-помню! — с силой повторил незнакомец. — Ради святой крови Господней, что со мной случилось?
   В его голосе слышалось не только смятение, но и страх. Он попытался встать, но лишь понял, что связан по рукам и ногам. Он мог двигать пальцами и головой, не более того. Он был так поражен, что отпустил волосы Эмбер и попробовал освободить от пут свою руку.
   Руку, которой обычно держал меч.
   — Успокойся, — сказала Эмбер, беря его за руку.
   — Я связан! Я что, пленник?
   — Нет, это просто…
   — Во имя Иисуса и Марии, что здесь происходит?
   Она коснулась сжатого кулака незнакомца и ощутила его ярость от того, что он связан, смятение от отсутствия памяти, страх от собственного бессилия, но не уловила ни малейшего намека на желание причинить ей боль.
   — Я не желаю тебе зла, — ласково сказала Эмбер. — Ты был болен и в беспамятстве.
   С таким же успехом она могла бы разговаривать с ветром. Мышцы незнакомца вздулись от усилий разорвать путы. Деревянный остов кровати заскрипел, а веревки впились ему в тело, но выдержали.
   Звериное рычание заклокотало у него в горле. Тело его с силой выгнулось, и покрывало слетело, когда он рванулся в попытке освободиться. Веревки врезались так, что брызнула кровь. Он продолжал рваться.
   — Не надо, — вскрикнула Эмбер. — Остановись! Она упала на незнакомца и повисла на нем, словно на заартачившейся лошади, стараясь помешать ему ранить себя еще больше.
   Внезапно оказавшись погребенным под мягким, душистым женским телом и целым водопадом золотистых волос, незнакомец от неожиданности на мгновение перестал вырываться.
   Эмбер только это и было нужно. Она легко коснулась губами его обнаженной груди, и он замер пораженный. Потом она прикоснулась пальцами к его губам, как бы запрещая кричать.
   — Лежи спокойно, мой темный воин. Я освобожу тебя.
   Дрожь прокатилась по его телу. Каждый удар сердца невыносимой болью отдавался у него в голове Постепенно, видимым усилием воли он заставил себя не пытаться разорвать веревки.
   От ощущения рук Эмбер на обнаженной коже и шелковистой тяжести ее волос, скользнувших по низу его живота, тело незнакомца опять содрогнулось. Сердце заколотилось сильнее, чем в те короткие мгновения, когда он пытался освободиться от пут.
   Потом он увидел, как она вынула из ножен древний серебряный кинжал.
   — Нет, — хрипло прошептал он.
   И вдруг понял, что кинжал предназначен для стягивавших его узлов, а не для него самого. Со стоном он прекратил сопротивление. Когда напор крови ослабел, боль в голове стала утихать.
   Эмбер подняла на него глаза, оторвавшись от работы, и ободряюще улыбнулась.
   — Прости, что пришлось тебя связать, — сказала она. — Ты был… не в себе.
   Кто бы ты ни был.
   — Никто не знал, что ты станешь делать, когда проснешься, — добавила она.
   Незнакомец глубоко вздохнул, когда его правая рука оказалась свободной. Остальные веревки быстро поддались сверкающему кинжалу. Не успел пот от короткой битвы высохнуть у него на теле, как он был уже свободен.
   — Прости, — повторила Эмбер. — Эрик приказал, чтобы тебя связали для моей безопасности. Но я знаю, что ты не причинил бы мне ничего плохого.
   В ответ незнакомец лишь покачал головой. Несколько мгновений он лежал и смотрел на Эмбер, стараясь понять, что с ним случилось.
   Он ясно понимал лишь одно: чем меньше он двигался, тем меньше боль в голове.
   — Болен? — переспросил он наконец. — Я был болен?
   Эмбер кивнула.
   — Что это за болезнь, которая не оставляет человеку ничего — ни памяти, ни даже собственного имени?
   Эмбер похолодела. Дрожащими руками она убрала кинжал в ножны.
   Неужели сбывается пророчество Кассандры? Я не сделала ничего безрассудного. Ничего неразумного. Он не может быть человеком без имени. Но он им был.
   — Ты не помнишь своего имени? — спросила она голосом, в котором слышалась боль.
   — Нет, ничего не помню, только…
   — Что?
   — Темнота. Тысяча оттенков черного.
   — И все?
   Густые ресницы слегка дрогнули, когда незнакомец, потирая свои кровоточащие запястья, стал смотреть в потолок, словно искал там нечто такое, что мог видеть лишь он один.
   — Золотой свет, — медленно сказал он, — нежный голос зовет меня, манит из этой странной ночи, веет на меня ароматом лиственницы и сосны.
   Карие глаза, усеянные серыми, зелеными и синими крапинками, пристально глянули на Эмбер. Движение его руки было таким быстрым, что она оказалась схваченной в мгновение ока. Его пальцы скользнули в ее волосы до самой кожи. На этот раз он держал ее мягко, но так крепко, что ей было никак не вырваться.
   Да Эмбер и не хотела вырываться. Странное ощущение удовольствия разливалось по всему ее телу. Она много раз прикасалась к незнакомцу, тогда как он до этого к ней еще не притрагивался. От разницы в ощущениях у нее перехватило дыхание, хотя она ясно понимала, что его чувства кипят неистово, грозно и могут в любую минуту вырваться наружу.
   Незнакомец медленно притянул Эмбер на кровать рядом с собой. Он зарылся лицом в ее волосы и глубоко вдохнул их аромат. Эмбер легко коснулась губами его щеки и груди, как привыкла делать за долгие часы ухода за больным.
   — Это была ты, — сказал он охрипшим голосом.
   — Да.
   — Я тебя знаю?
   — Ты знаешь лишь то, что помнишь, — ответила она. — Скажи сам, знаешь ли ты меня.
   — Кажется, я никогда еще не встречал девушки прекраснее тебя. Даже…
   Глубокий голос незнакомца умолк, а сам он болезненно нахмурился.
   — Что с тобой? — спросила Эмбер.
   — Не могу вспомнить ее имени.
   — Чьего?
   — Самой прекрасной девушки, которую я когда-либо видел. Пока не увидел тебя.
   Когда незнакомец говорил, Эмбер нарочно плотно прижала ладони обеих рук к обнаженной коже его плеча. И уловила смутный образ девушки с огненными волосами и ясными глазами изумрудного цвета.
   Образ растаял, не оставив у него в памяти никакого имени, которое он мог бы связать с этим нежным лицом. Он покачал головой и с досады грубовато выругался.
   — Не спеши, дай себе время оправиться от болезни, — сказала Эмбер. — Память вернется к тебе.
   Крупные руки схватили ее за плечи, и сильные пальцы глубоко погрузились в плоть.
   — Но времени нет! Я должен… должен… Проклятье, не могу вспомнить!
   Слезы выступили на глазах у Эмбер, когда через нее хлынул поток мучительного отчаяния незнакомца. Он был человеком, для которого честь являлась самым ценным достоянием. Он дал клятвы, которые надо выполнить.
   Но не мог вспомнить, кому давал эти клятвы.
   И не мог вспомнить, в чем клялся.
   Из горла Эмбер вырвался крик, потому что боль незнакомца, его страх и ярость были и ее болью, страхом и яростью, пока она к нему прикасалась.
   В тот же миг хватка вокруг ее плеч ослабла. Загрубевшие в сражениях руки стали ласкать, вместо того чтобы впиваться в плоть.
   — Прости меня, — хрипло проговорил он. — Я не хотел сделать тебе больно.
   Удивительно ласковые пальцы провели по ресницам Эмбер, вытирая слезы. Вздрогнув от неожиданности, она открыла глаза.
   Лицо незнакомца оказалось совсем рядом с ее лицом. Несмотря на собственное волнение, он тревожился за нее. Она видела это так же ясно, как густые темные ресницы, обрамлявшие его карие глаза.
   — Ты н-не сделал мне больно, — сказала Эмбер. — В том смысле, как ты думаешь.
   — Но ты плачешь.
   — Это от твоих страданий. Я так явственно их чувствую.
   Темные брови приподнялись. Тыльной стороной пальцев незнакомец легонько провел по щеке Эмбер. Ощутил горячую влагу слез.
   — Не плачь, нежная фея.
   Эмбер невольно улыбнулась сквозь слезы.
   — Я не фея.
   — Я не верю тебе. Только волшебное существо могло вытащить меня из той ужасной темноты.
   — Я ученица Кассандры Мудрой.
   — Ну, тогда понятно, — сказал он. — Ты колдунья.
   — Вовсе нет! Просто я одна из Наделенных Знанием.
   — Я не хотел тебя обидеть. Я очень люблю ведьм, умеющих исцелять.
   — Правда? — испуганно спросила Эмбер. — И многих из них ты знал?
   — Одну. — Незнакомец нахмурился. — Или их было две?
   Он опять готов был впасть в ярость при этом новом доказательстве того, что лишен воспоминаний, которые у всех людей считаются обычным делом.
   — Не надо так яростно драться с самим собой, — попыталась внушить ему Эмбер. — От этого только хуже. Разве ты сам не чувствуешь?
   — Мне трудно не драться, — ответил он сквозь сжатые зубы. — Драться — это то, что я умею делать лучше всего!
   — Откуда ты это знаешь? Незнакомец замер.
   — Не знаю откуда, — сказал он наконец. — Просто знаю, что это так, и все.
   — Но ведь верно говорят, что человек, сражающийся с самим собой, никогда не победит.
   В молчании незнакомец выслушал эту неутешительную истину.
   — Если тебе суждено вспомнить, — добавила Эмбер, — то ты вспомнишь.
   — А если не суждено? — резко спросил он. — Так и останусь до конца жизни человеком без имени?
   Его слова легли в опасной близости к тому темному предсказанию, которое омрачало жизнь Эмбер.
   — Нет! — воскликнула она. — Я дам тебе имя. Я назову тебя — Дункан.
   Многократным эхом это имя вернулось к Эмбер, приведя ее в ужас. Она не хотела и не собиралась произносить его. Совсем не хотела.
   Он не может быть Дунканом Максуэллским. Не могу в это поверить. Лучше пускай он остается навсегда человеком без имени!
   Но было уже поздно. Она дала ему имя.
   Дункан.
   Затаив дыхание, крепко сжав обеими руками его руку, Эмбер ждала ответа от Дункана.
   Откуда-то издалека к ней пришло слабое ощущение усилия, сдвига, сосредоточения…
   Потом оно исчезло, угасло, словно эхо, прозвучавшее в третий раз.
   — Дункан? — переспросил он. — Так меня зовут?
   — Я не знаю, — печально сказала Эмбер. — Но это имя подходит тебе. Оно означает «темный воин».
   Его глаза сузились.
   — Твое тело носит следы сражений, — продолжала Эмбер, проведя пальцами по рубцам у него на груди, — а у твоих волос очень приятный оттенок темноты.
   Ласковое прикосновение ее пальцев влекло и очаровывало Дункана, примиряло его с этим странным пробуждением в мире, который был ему знаком и одновременно казался совершенно иным.
   Но чужд или знаком был ему этот мир, Дункан обессилел и не мог больше сопротивляться. Долгий подъем из тьмы истощил даже его могучую силу.
   — Обещай, что не свяжешь меня, если я опять засну, — попросил он прерывающимся шепотом.
   — Обещаю.
   Дункан посмотрел на девушку, которая склонялась над ним с таким волнением и заботой. Множество вопросов теснилось у него в голове. Слишком много, чтобы не запутаться.
   И слишком много таких, на которые нет ответов.
   Даже если он не помнит подробностей своей жизни до пробуждения, кое-что он все же не забыл. Когда-то в прошлом он узнал, что лобовая атака не всегда годится для взятия укрепленной позиции.
   Тем более что в этот момент ему не хватило бы сил атаковать даже мотылька. Каждый раз, когда он собирался с силами, чтобы броситься в схватку, боль в голове становилась такой неистовой, что почти ослепляла его.
   — Полежи минутку спокойно, — ободряющим голосом сказала Эмбер. — А я пока заварю чай от головной боли.
   — Как ты узнала?
   Не отвечая, Эмбер потянулась за сбившимся покрывалом. Ее распущенные волосы упали на Дункана и оказались под покрывалом, когда она подтянула его кверху. Нетерпеливо выдохнув, она откинула эту длинную, густую гриву за спину, но при этом одна крупная прядь снова соскользнула у нее с плеча.
   — Твои волосы похожи на янтарь, — сказал Дункан, поглаживая мягкий локон. — Такие же гладкие и прекрасные.
   — Меня так и зовут.
   — Прекрасная? — спросил он, улыбаясь медленной улыбкой.
   У Эмбер перехватило дыхание. Ей показалось, что улыбка Дункана может растопить лед и заставить луговых жаворонков запеть в полночном небе.
   — Нет, — ответила она, тихо засмеявшись и покачав головой. — Меня зовут Эмбер.
   — Эмбер…
   Дункан перевел взгляд с ее длинных волос на ясные золотистые глаза.
   — Да, — сказал он. — Прекрасная Эмбер. Дункан отпустил шелковистую прядь, погладил ее запястье и опустил свою руку на густой мех покрывала. Когда Дункан освободил ее руку, у Эмбер возникло ощущение погасшего огня. Она едва не вскрикнула от огорчения.
   — Значит, я Дункан, а ты Эмбер, — произнес он после недолгого молчания. — Пока…
   — Да, — прошептала она.
   Эмбер была в отчаянии от того, что не назвала Дункана любым другим именем.
   Но в то же время она чувствовала, что не должна утаивать это имя, которое, как она опасалась, могло оказаться его настоящим именем. Сама она, кого звали просто Янтарь, слишком хорошо знала, какую дыру в центре жизни человека проделывало отсутствие у него имени, настоящего наследия.
   Возможно, это всего лишь мои страхи так шутят со мной, рисуя тени чудовищ на голой стене.
   Может быть, я потому и боюсь, как бы он не оказался Дунканом Максуэллским, что очень хочу, чтобы он оказался кем-нибудь другим?
   Кем угодно, лишь бы другим.
   — Где я сейчас? — спросил Дункан.
   — У меня в хижине.
   Он огляделся и увидел, что он и Эмбер находятся в просторной комнате. В очаге посреди комнаты весело горел огонь, а дым выходил через отверстие, оставленное в острие камышовой крыши. Что-то вкусное варилось в небольшом котелке, подвешенном над огнем. Стены были чисто выбелены известью, а пол застелен свежим тростником. В трех стенах хижины было по закрывающемуся ставнями окну. В четвертой была дверь.
   С задумчивым видом Дункан пощупал постель. Льняные простыни, мягкая шерстяная ткань, роскошный мех, занавески из дорогой ткани, раздвинутые на день. Тут же стояли стол со стулом, на столе — масляная лампа и лежало, как ему показалось, несколько древних рукописей.
   Дункан вновь взглянул на девушку, которая ухаживала за ним во время болезни. Она казалась ему знакомой и незнакомой одновременно.
   Одежда Эмбер тоже была из чудесной мягкой и теплой ткани. На ее запястьях и шее роскошными оттенками теплого желтого и золотого цветов светились и переливались украшения из янтаря.
   — Ты живешь намного лучше, чем обычно живут крестьяне, — сказал Дункан.
   — Мне выпал счастливый жребий. Эрик, наследник лорда Роберта Северного, покровительствует мне.
   Привязанность Эмбер к Эрику ясно слышалась в ее голосе и светилась в улыбке. Лицо Дункана помрачнело, и он стал в точности похож на грозного воина, каким был.
   В этот момент Эмбер подумала, не слишком ли она поторопилась развязать его.