Лоуэлл Элизабет. Заколдованная

   — Ты этого хочешь, лорд? — спросила она. — Войны?
   — Мое желание не имеет большого значения, — ответил Доминик. — Замок и все, что к нему относится, принадлежат Дункану, а не мне. И решает все здесь тоже только он.
   У Эмбер перехватило дыхание.
   — Ты отдал все Дункану? — ошеломленно спросила она.
   — Да, — ответил Доминик, выходя вперед и становясь рядом с Дунканом.
   — И его наследникам, без оговорок и помех?
   — Да.
   — Ты не только очень щедр, но и очень предусмотрителен, Доминик ле Сабр, — сказала Эмбер. — Надо ли удивляться, что данная тебе Дунканом клятва, которой он не помнил, так сильно тревожила его?
   — Если ты знала, что отступление от клятвы причиняет ему столько несчастья, — холодно спросил Доминик, — почему же не помогла ему вспомнить?
   Печальные золотые глаза посмотрели на одного, потом на другого. В этот миг они показались ей очень похожими друг на друга. Оба высокие. Оба могучего сложения. Оба свирепые.
   И гордые.
   Сделав прерывистый, дрожащий вдох, Эмбер заставила себя посмотреть прямо в жесткие, осуждающие глаза Глендруидского Волка. Вдруг она вспомнила, как менялись эти глаза, когда Доминик смотрел на Мег.
   Это вселило в Эмбер надежду. Совсем небольшую, но и слабая искорка кажется ярче, когда вокруг все темно.
   — Если бы ты знал, что наступит время, когда твоя жена будет смотреть на тебя с отвращением, что бы ты сделал, чтобы отсрочить наступление этого дня? — спросила Эмбер.
   Глаза Доминика чуть расширились, потом сузились, превратившись в полоски матового серебра.
   — То же самое по дороге сюда говорила и Мег, — пробормотал Доминик, — но мне трудно в это поверить.
   — Во что? — спросила Эмбер.
   — В то, что женщина может любить мужчину, но не заботиться о его чести.
   Эмбер побледнела еще больше, так что даже ее губы сделались бескровными.
   — Значит, ты думаешь так же, как Дункан, — сказала она, — что лучше было бы позволить, чтобы его повесили.
   — Было бы лучше, прежде всего, не торопиться со свадьбой, — отрезал Доминик.
   — Да, — согласилась она лишенным всякого выражения голосом. — Но Эрик предвосхитил и эту возможность.
   — Что? — спросили Дункан и Доминик в один голос.
   — У меня было много времени для размышлений после того, как ты оставил меня в хижине, — сказала Эмбер.
   Дункан промолчал.
   — Люди называют Эрика чародеем, — продолжала она, — но я часто думаю, что он просто очень проницательный человек — подобно тому, как проницателен Глендруидский Волк.
   — Что ты хочешь этим сказать? — тихо спросив ее Доминик.
   — Он понимает, что трогает людей, а что оставляет их равнодушными.
   Доминик замер, словно прислушиваясь.
   — То же самое говорил и мой брат.
   — Саймон?
   Кивнув, Доминик спросил:
   — Что же такого знал Эрик о Дункане?
   — Он знал, что Дункан не любит меня. Дункан не отрицал сказанного.
   Эмбер этого от него и не ожидала, но его молчание обожгло ее, словно соль, просыпанная на кровоточащую рану. Она еще раз прерывисто вздохнула и была рада, что рядом нет Мег, которая могла бы измерить глубину постигшей ее беды своими глендруидскими глазами, видевшими слишком глубоко, слишком ясно.
   Когда Эмбер заговорила снова, она обращалась скорее к Дункану, чем к Глендруидскому Волку.
   — Эрик знал, что ты не женился бы на мне, если бы вспомнил прошлое, — сказала Эмбер со спокойным видом, который давался ей с большим трудом. — И он знал, как сильно ты желал меня. Он знал, что ты был мне желанен… рассвет после долгой ночи, какою была моя жизнь…
   Становясь все тише, ее голос превратился в осколки молчания.
   — И поэтому он оставил нас совсем одних, если не считать самого глупого его оруженосца, а ты все время позволяла мне думать, что ты не девственница, — зло закончил Дункан.
   — Нет, — резко возразила Эмбер. — Это ты сам хотел так думать, Дункан. И Эрик, и я — мы оба говорили, что это не так, но ты нас не слушал. Ты не хотел знать правду: ведь если бы ты считал меня нетронутой, ты бы не позволил себе овладеть мною.
   — Да, — холодно проронил он.
   — «Да», — передразнила она. — Или, может быть, нет! Подумай-ка, Дункан широкоплечий, Дункан твердолобый! Может, ты не смог бы остановиться, даже если бы знал. Тогда тебе пришлось бы ненавидеть самого себя за нарушение клятвы!
   Подобно летним молниям, воспоминания дугами заметались между Эмбер и Дунканом — вот то ослепительное мгновение, когда там, под священной рябиной, он овладел ею одним мощным, неожиданным движением тела.
   — Намного легче ненавидеть меня, чем самого себя, не правда ли? — спросила Эмбер.
   Она резко выдернула поводья из руки Дункана, не дав ему опомниться. Белоногая попятилась, неистово загрохотав железными подковами по булыжникам двора, и ее всадница оказалась вне досягаемости для Дункана.
   — Мост поднят, — грубо сказал Дункан. — Бежать поздно.
   — Я знаю. Знаю это с тех пор, как первый раз прикоснулась к тебе. Теперь и ты это знаешь.

Глава 19

   Весть о появлении Кассандры распространилась по замку почти так же быстро, как и весть о настоящем имени Дункана два дня назад. Эмбер слышала, как об этом шептались слуги, приносившие горячую воду для купания в комнату, где прежде спали вместе Эмбер и Дункан.
   Но то было прежде.
   Эмбер не видела Дункана с тех пор, как он просил Саймона, чтобы тот проводил ее в роскошную комнату. Она стала настоящей узницей, хотя ее так не называли, и не видела никого, кроме слуг, приходивших и уходивших без предупреждения.
   И без единого слова. Было похоже на то, что они боятся, как бы их не застали во время разговора с хозяйкой замка.
   Со двора через приоткрытые ставни донесся чей-то громкий голос Эмбер стояла, готовая переступить через край большой деревянной лохани, где от воды поднимался легкий пар.
   — Она здесь, говорю тебе! Видел ее своими глазами. Одежды красные, как кровь, и серебряные волосы!
   Эмбер прислушалась, но о присутствии Кассандры ничего больше не услышала из верхней комнаты. Вздохнув, она скользнула в воду.
   Придет ли ко мне теперь Дункан? Признается ли наконец, что я нужна ему так же, как он нужен мне?
   Лишь тишина была ответом на эти мысли Эмбер, окрашенные страхом и тоской.
   Когда-то такая тишина была ей привычна, но тогда она этого не замечала. Тогда она еще не знала, что значит просыпаться в объятиях Дункана. Тогда она еще не знала, что значит чувствовать его тепло, его смех, его желание, его покой, его силу — все то, что составляло существо Дункана, окружавшее ее таким богатством чувств, какое ей и не снилось.
   Узнав тогда, что значит вместе чувствовать, Эмбер знала теперь, что такое настоящее одиночество. Она измеряла его протяженность в гулкой пустоте, которая была у нее внутри.
   Нет, Дункан не придет ко мне.
   Тем лучше. Мне снится, будто меня бьют черные крылья, будто я слышу шепот невообразимой ярости, невыразимой скорби.
   Я страшусь того, что случится, если я прикоснусь к нему сейчас.
   За нас обоих.
   Я боюсь.
   И все же тоскую…
   Вода в лохани остыла, и Эмбер поняла, что потратила слишком много времени на бесполезные сожаления. Несмотря на близость ярко пылавшего в очаге огня, она почувствовала, что ей холодно.
   Эмбер протянула руку за горшочком с мылом и стала торопливо мыться, почти не замечая смешанного аромата вечной зелени и пряностей, поднимавшегося от мыла. Скоро этот душистый запах наполнил комнату вместе со звуками негромких всплесков воды, сопровождавшими ее купание.
   — Миледи, — раздался голос Эгберта из передней.
   — Опять он, — пробормотала про себя Эмбер. Потом вслух спросила: — Чего тебе?
   — Можно мне войти?
   Хотя лохань была окружена деревянными ширмами, которые и охраняли от чужих глаз, и не давали рассеиваться теплу от очага, у Эмбер не было желания разговаривать с Эгбертом.
   — Как я сказала тебе всего несколько минут назад, я купаюсь. — Нотка недовольства прозвучала в ее голосе.
   Наступила странная тишина, потом послышалось шарканье ног по деревянному полу.
   — Лорд Дункан желает твоего присутствия в его личных покоях, — сказал Эгберт.
   — Хорошо, я скоро спущусь.
   Ничто в голосе Эмбер не выдало ее волнения из-за того, что ее вынужденное заточение кончилось.
   Ничто не дало повода заподозрить, что она жаждет увидеть супруга.
   — Лорд был очень… э… настойчив в своем желании.
   — Тогда иди и спроси, не угодно ли ему, чтобы я пришла в большой зал в одежде из воды, что останется на мне после купания?
   Ответом Эгберта был звук его быстро удаляющихся шагов.
   Почти сразу после этого пламя свечей метнулось и задрожало от пронесшегося по комнате сквозняка. Эмбер этого не заметила, потому что как раз ополаскивала лицо. В следующее мгновение она подняла глаза и замерла. Дрожь предчувствия пронзила ее.
   В комнате кроме нее был еще кто-то, и этот кто-то стоял близко, сразу за деревянными ширмами. Наблюдал за ней.
   Дункан.
   Она не сомневалась, что это он.
   — Да, лорд?
   Она изо всех сил старалась, чтобы ее голос не дрожал, но ей это не вполне удалось. Слишком уж быстро колотилось сердце от сознания того, что Дункан так близко.
   Несколько мгновений все было тихо. В душе у Дункана ярость боролась с желанием. С каждым своим вдохом он впивал аромат вечной зелени и пряностей. Тишина вздрагивала от едва различимых звуков воды, омывающей кожу. Каждое мгновение по-своему напоминало, что Эмбер рядом, душистая, теплая.
   Обнаженная.
   Желание ударило Дункана, словно молотом, отдалось во всем теле, заставив покачнуться.
   — Кассандра спрашивала о тебе, — наконец выдавил он из себя.
   Но сам голос Дункана говорил гораздо больше: хриплый и замедленный, он говорил о том, как горячо приливает кровь, как твердеет плоть, как тело стремится к завершенности. Он не мог бы яснее сказать Эмбер о своем желании, даже если бы прикоснулся к ней.
   Его разум, может, и был закрыт от нее, словно сжатый кулак, но тело закрыто не было.
   Эмбер тихонько охнула, когда по ее телу пошла волна размягчающего жара. Она молилась, чтобы Дункан не заметил этой предательской заминки в ее дыхании.
   И молилась, чтобы заметил.
   Тот же инстинкт, что говорил Эмбер о Дункане, когда она впервые коснулась его, теперь неотступно шептал ей с тех пор, как он посмотрел на нее и увидел в ней предательницу, а не возлюбленную.
   Инстинкт и ее дар, объединившись, сказали Эмбер, что ей надо каким-то образом преодолеть барьер ярости Дункана, пока она не уничтожила их обоих и всех обитателей замка Каменного Кольца в придачу. Если к нему можно пробиться лишь через желание…
   Тогда пускай оно пылает.
   — Скажи Кассандре, что я купаюсь. — Голос Эмбер был чуть хриплым от волнения.
   Она намеренно подвинулась так, чтобы оказаться к ширмам не спиной, а боком. Неторопливыми, грациозными движениями стала поливать душистой водой плечи и грудь. Хрустальные капли сбегали по затененной ложбинке между грудями и собирались сверкающими венчиками на сосках, которые напряглись при первых же звуках Дунканова голоса.
   Эмбер услышала, что Дункан резко втянул в себя воздух. Как она и надеялась, он наблюдал за ней в просвет между неплотно составленными ширмами Ей тоже хотелось бы увидеть его, как сейчас он видел ее.
   И тоже без одежды.
   — Обычно ты не купаешься в такое время дня, — сказал Дункан.
   Голос Дункана, как и голос Эмбер, сказал больше, чем произнесенные им слова.
   Она пожала плечами, и по ее грудям скользнули заманчивые узоры из света, тени и влаги — Обычно я не сижу в заточении, — ответила Эмбер. Она подняла руки и завела их за голову, чтобы подобрать несколько выбившихся прядей. Ее груди чуть-чуть качнулись из стороны в сторону. Соски стянулись в еще более плотные бутоны. Ее силуэт вырисовывался на фоне огня, и казалось, будто ее с вожделением облизывают языки пламени.
   Издав какой-то сдавленный звук, Дункан заставил себя отвернуться. Первое, что он увидел, был обед, который принесли в комнату Эмбер много часов назад. Он казался нетронутым. Почти ничего не было съедено.
   — Тебе чем-то не нравится еда? — резко спросил он.
   — Я не жалуюсь.
   — Ты должна есть больше.
   — Зачем? Чтобы быть узником, много сил не требуется. Ее спокойный тон разозлил Дункана. Он не нашелся с ответом, ибо мог бы сказать лишь одно: мысль о том, что она постится, когда религия этого не требует, ему неприятна.
   Вдруг Дункан повернулся и направился к двери. На этот раз он не старался, чтобы его не было слышно. Позвякивание и шуршание кольчуги, поножей, латных рукавиц и меча говорило о том, что хозяин замка был готов к сражению.
   Но он не был готов к тому, что противник встретит его во всей наготе.
   — Заканчивай свое купание, — грубо сказал Дункан. — Да поживее. Если ты не явишься в большой зал прежде, чем у меня иссякнет терпение, то я пошлю к тебе судомойку — одеть тебя и силой привести ко мне.
   Дверь в комнату захлопнулась с громким стуком, возвестив, что Дункан ушел.
   Гнев и разочарование охватили Эмбер, но она была не настолько глупа, чтобы испытывать терпение мужа своей медлительностью. Было это известно Дункану или нет, но она предпочтет быть высеченной кнутом, чем терпеть прикосновение кого бы то ни было, кроме трех человек во всем мире.
   Одним из этих людей была Кассандра. Другим Эрик. Третий только что вышел, кипя яростью.
   Через очень короткое время Эмбер явилась в личные покои лорда, одетая в платье цвета хвои горной сосны. На его темно-зеленом фоне древний янтарный подвесок сиял так, словно в нем горел огонь. Ее свободно ниспадающие волосы удерживались надо лбом серебряным обручем, в который были вделаны янтарные камни точно такого же цвета, как ее глаза.
   Дункан взглянул на Эмбер так, словно она была чужая. Скользнул по ней взглядом, не более того, и сразу же опять повернулся к Наделенной Знанием женщине, чьи глаза цветом никогда еще так не напоминали зимнее небо.
   — Как видишь, — отрывисто сказал Дункан, поведя рукой в сторону двери, — с Эмбер ничего не случилось.
   Кассандра повернулась и посмотрела на ту, кого вырастила как собственную дочь.
   — Что скажешь? — спросила Кассандра.
   — Все так, как ты предвидела.
   При этих словах Эмбер, сказанных тихим голосом, боль тенью скользнула по лицу Кассандры На мгновение она склонила голову, а когда снова подняла ее, то лицо ее было совершенно бесстрастным Она повернулась к Дункану.
   — Благодарю тебя, лорд, — спокойно проговорила Кассандра. — Не стану больше докучать тебе.
   — Остановись, — сказал Дункан, когда Кассандра была уже готова отвернуться.
   — Что тебе угодно? — невозмутимо спросила она.
   — Хочу узнать, что ты предвидела для Эмбер.
   — Ничего такого, что повлияло бы на твою способность править замком Каменного Кольца, его людьми или его землями.
   — Эмбер, — произнес Дункан, не отрывая глаз от Кассандры. — Возьми за руку эту Наделенную Знанием женщину и держи, пока я буду спрашивать ее.
   На лице Эмбер отразилось изумление. Но в следующий миг оно вспыхнуло гневом.
   — Нет причин сомневаться в ее словах, — сказала она напряженным голосом.
   Улыбка Дункана была так же холодна, как глаза Кассандры.
   — Тебе, может, и нет, — сказал он. — А ко мне она не питает привязанности.
   — Дочь моя, — промолвила Кассандра, протягивая руку. — Твой супруг тревожится. Успокой его.
   Эмбер взяла тонкие пальцы Кассандры. И сразу в нее хлынул поток сложных, сильных чувств, в которых таинственным образом переплелось все то, что она поставила на карту.
   И проиграла.
   Закрыв глаза, Эмбер изо всех сил сдерживала слезы, которых не желала пролить Кассандра.
   — Я не предвидела ничего, что помешало бы твоей власти над замком Каменного Кольца, его людьми или его землями, — повторила Кассандра.
   — Это правда, — сказала Эмбер.
   Она приложила ладонь Кассандры к своей щеке и отпустила ее.
   Дункана охватило смутное беспокойство. Хотя больше ничего сказано не было, он ощущал, как печаль перетекает от одной женщины к другой.
   Как будто они прощались друг с другом.
   — Что ты предвидела для Эмбер? — требовательно повторил он свой вопрос.
   Обе женщины молчали.
   — Что ты предвидела!
   Кассандра взглянула на Эмбер. Та отрицательно покачала гол свой.
   — Это касается только Эмбер и меня, — сказала Кассандра, снова переводя взгляд на Дункана.
   — Я — лорд этого замка. Отвечай мне!
   — Да, — ответила мудрая женщина, — ты лорд этого замка. И мой ответ таков: то, что было между Эмбер и мною, не имеет никакого касательства к безопасности замка.
   Дункан заглянул в спокойные серые глаза Кассандры и понял, что другого ответа он от нее не получит.
   — Эмбер, — повелительно произнес он, — ты скажешь мне то, что я хочу знать.
   — Было бы грешно использовать мой дар просто для того, чтобы удовлетворить праздное любопытство. Тебе подвластны тела людей, но не их разум.
   Дункан так резко вскочил с дубового кресла, в котором сидел, словно им выстрелили из лука. Его рука вцепилась в руку Эмбер повыше локтя. У нее почти не было времени, чтобы подготовить себя к боли, которой могло сопровождаться наслаждение от его прикосновения.
   Но она оказалась совершенно не готовой к тому, что хлынуло в нее с этим прикосновением. Ярость и желание, презрение и томление, сдержанность и скорбь — безграничная пытка. У нее не было ни начала, ни конца, от нее негде было спрятаться.
   Его боль, сложенная с ее болью.
   Тонкий, пронзительный звук, выражавший испытываемую ею муку, вырвался у Эмбер сквозь стиснутые зубы.
   — Эмбер? — грубо тряхнул ее Дункан.
   Она не ответила. Не могла отвечать. Она могла лишь изо всех сил стараться устоять под ударами объединившегося потока чувств их обоих.
   — Было бы менее жестоко избить ее кнутом, — с горечью сказала Кассандра — Но ведь теперь у тебя к ней ни капли жалости, верно?
   — Во имя всего святого, о чем ты болтаешь? — бросил в ответ ей Дункан. — Я держу ее недостаточно крепко, чтобы причинить боль.
   — Даже если бы ты сломал ей кости, ей бы не было больнее, чем сейчас.
   — Да говори же толком, женщина! — прорычал Дункан.
   — Я так и говорю. Слабо ли, крепко ли ты ее схватил, твое прикосновение причиняет ей мучительные страдания.
   Дункан посмотрел на Эмбер, видя наконец ее, а не собственную ярость. Смертельная бледность покрывала ее лицо. Зрачки ее глаз расширились так, что по краям остались лишь тонкие золотые колечки. Холодная кожа блестела от испарины. Было видно, как силы оставляют ее с каждым быстрым и неглубоким вдохом.
   Потрясенный Дункан разжал пальцы и выпустил руку Эмбер, словно это была горящая головешка.
   Она рухнула на колени и обхватила себя руками, пытаясь согреть окоченевшее тело и немного унять боль. Теперь, когда Дункан не касался ее, она могла это сделать.
   Но и то не сразу.
   — Я не понимаю. — Дункан был одновременно озадачен и рассержен. — Обычно ты испытывала удовольствие от моего прикосновения. Может, это происходит потому, что теперь мой разум исцелился?
   Эмбер покачала головой.
   — Тогда что же с тобой происходит, во имя Девы Марии и Иисуса?! — крикнул Дункан.
   Эмбер попыталась заговорить, но не смогла и просто опять покачала головой.
   — Виноват твой дикий гнев, — негромко промолвила Кассандра.
   Дункан резко повернулся к ней. Выражение его глаз заставило бы дрогнуть рыцаря в полном вооружении, но мудрая женщина не отступила ни на дюйм перед хозяином замка Каменного Кольца.
   — Говори яснее, — приказал тот.
   — Это очень просто понять. Ты охвачен яростью. Когда ты прикасаешься к Эмбер, она чувствует твою ненависть к ней так, как раньше чувствовала твою любовь. От ударов кнутом ей было бы не так больно.
   Ошеломленный Дункан принялся рассматривать свои руки, словно они принадлежали кому-то другому. Он ни разу в жизни не ударил ни лошади, ни женщины, ни ребенка. Мысль о том, что он причиняет такую боль простым прикосновением, была ему невыносима.
   — Тогда как же Эрик мог пользоваться ее даром, чтобы узнавать правду? — тихо спросил Дункан. — Он настоящее чудовище!
   — Нет, — прерывающимся голосом выговорила Эмбер. — По большей части люди причиняют мне лишь несколько мгновений боли.
   — А Саймон? — резко спросил Дункан. — Ты тогда лишилась чувств.
   — Саймон думал лишь об одном, когда схватил меня за запястье. О том, как он ненавидит меня. Он человек сильных страстей. Его чувство подавило меня.
   — А Эрик? — напрямую спросил Дункан. — Сомневаюсь, что его страсти робки.
   — Нет. Но они не ранят меня. Он чувствует ко мне нежность, как и я к нему.
   Лицо Дункана исказила гримаса.
   Кассандра перевела взгляд с Дункана на Эмбер.
   — Дункан тоже человек сильных страстей, — тихо сказала Кассандра Эмбер. — Почему же его ненависть не заставила тебя лишиться чувств?
   — Потому что он испытывает ко мне и другие чувства. И это разрывает его на части.
   С этими словами Эмбер поднялась на ноги. Она шагнула, оступилась и упала бы, если б Дункан не поддержал ее, не успев подумать о том, что его прикосновение причинит боль. Так же быстро, как поймал, он и отпустил ее.
   — Я не хотел…
   Дункан замолчал и неловко развел руками. Какую бы ярость он ни питал к предавшей его колдунье, мысль о том, что простое его прикосновение вызывает в ней такую боль, была ему чрезвычайно неприятна.
   — Ничего, — тихим голосом проговорила Эмбер. — Во второй раз мне было не так уж больно.
   — Почему?
   — Гнев никуда не делся, он просто был подавлен твоим ужасом при мысли о том, что ты причиняешь мне такую боль.
   Лицо Дункана замкнулось, когда он понял, как ясно Эмбер видит его.
   Яснее, чем он сам видел себя.
   Яснее, чем ему хотелось видеть.
   — Тогда, — сказала Кассандра, — еще есть надежда.
   — Дункан порядочный человек, — устало промолвила Эмбер. — Тки свои надежды на этой основе, а не на моем будущем.
   — Надежды? — спросил Дункан. — Надежды на что? Ни одна из женщин не произнесла ни слова. Дункан резко повернулся кругом и снова сел в кресло хозяина замка.
   — Вижу, ты уже совсем пришла в себя, — с вызовом бросил он.
   У Эмбер похолодело внутри. Видно, Дункан смягчился лишь на несколько мгновений.
   — Да. — Голос ее звучал без всякого выражения.
   — Тогда мы продолжим. Не плетут ли Наделенные Знанием заговор против меня? — спросил Дункан.
   Кассандра подняла руку и провела ею по щеке Эмбер.
   — Нет, — ответила Кассандра.
   — Нет, — повторила вслед за ней Эмбер.
   — Не надеется ли Кассандра на это в будущем?
   — Нет, — ответила Кассандра.
   — Нет, — повторила за ней Эмбер.
   Воцарилось молчание. Было слышно лишь, как завывает ветер за стенами замка да насвистывает кто-то из слуг, доставая воду из колодца внизу.
   Потом Эмбер почувствовала, как за ее спиной в комнату вошли люди. Она не обернулась посмотреть, кто это. Она не сводила взора с гордого воина, смотревшего на нее глазами, в которых было слишком много тьмы.
   — Как ты просил, — сказал Саймон от двери. — Хотя я не могу взять в толк, на что тебе эта ленивая скотина.
   Дункан взглянул мимо Эмбер и слегка усмехнулся.
   — Будь любезен, Саймон, останься у двери. Саймон кивнул.
   — Эгберт, — приказал Дункан, — подойди ближе. Эмбер услышала, как оруженосец двинулся вперед, потом остановился в нерешительности и вдруг свернул, обходя ее далеко стороной.
   — Нет, — сказал Дункан. — Стань рядом с колдуньей.
   — С которой из них, лорд?
   Дункан холодно взглянул на оруженосца.
   — С Эмбер. Эгберт бочком приблизился настолько, что Эмбер уголком глаза могла видеть его взлохмаченную рыжую голову.
   — Прикоснись к нему, — раздельно произнес Дункан, смотря на Эмбер.
   Холодок прошел по телу Эмбер.
   — Несколько неприятных мгновений, так ты, кажется, сказала? — вкрадчиво спросил Дункан.
   Эмбер повернулась к Эгберту, который смотрел на нее полными страха глазами.
   — Не бойся, тебе это не повредит, — спокойно проговорила она. — Протяни руку.
   — Но Эрик меня повесит, если я прикоснусь к тебе!
   — Эрик больше не хозяин этого замка, — с угрозой в голосе сказал Дункан. — Хозяин здесь я. Протяни руку, оруженосец!
   Эгберт судорожным движением протянул руку. Эмбер прикоснулась к ней кончиком одного пальца, чуть заметно вздрогнула и повернулась к Дункану.
   Бледность Эмбер снова вывела Дункана из себя.
   — Почему ты так побледнела, колдунья? — спросил он. — Ведь Эгберт еще совсем мальчишка. По сравнению со страстями взрослого мужчины его чувства должны быть слабее огонька свечи против пылающего в очаге огня.
   — Это вопрос? — спросила Эмбер.
   Губы Дункана сжались в прямую линию. Он обратил взгляд на оруженосца.
   — Если ты останешься в замке, будешь ли ты верен мне? — спросил Дункан.
   — Я… я…
   — Эмбер?
   — Нет, — ответила она бесстрастным голосом. — Ибо он нарушил бы клятву. Он давал клятву Эрику. Эгберт, может быть, и ленив, но своей честью он дорожит.
   Дункан прочистил горло.
   — На рассвете отправишься в Уинтерланс, — сказал Дункан, обращаясь к Эгберту. — Если до этого тебя увидят в замке за пределами твоей комнаты, ты будешь считаться врагом, замышляющим измену, и с тобой поступят как с таковым. Иди.
   Эгберт почти бегом бросился вон.
   — Приведи следующего, Саймон.
   Кассандра невольно подняла руку, словно собираясь вмешаться.