Лоуэлл Элизабет. Заколдованная

   Смерть непременно потоком прольется. Кассандра закрыла глаза.
   — Норвежцы тоже знают, что идет суровая зима.
   — Да, — согласилась Эмбер. — Гонец из Уинтерланса сказал, что рейдеров видели всего в двух днях пути.
   — А он не говорил, сколько у них кораблей?
   — Один вассал видел четыре, — ответила Эмбер. — Другой видел два. Третий видел семь.
   Кто-то из гостей выкрикнул еще один тост. Эмбер опять поблагодарила улыбкой, подняла кубок, пригубила его и снова стала смотреть на мужа.
   — Когда Эрик выступает? — спросила Кассандра.
   — С зарей.
   — Много ли берет с собой рыцарей?
   — Всех, кроме одного.
   — Альфреда?
   — Нет. Дункана.
   — Даже Шотландский Молот не может оборонять замок в одиночку, — проворчала Кассандра.
   — Останутся еще четверо опытных воинов.
   — Все равно опасно.
   — Разве? — Уголки рта Эмбер опустились, губы сложились в грустную усмешку. — Дункан Максуэллский, лорд ничейного замка и вассал Доминика ле Сабра, был самой большой угрозой для замка Каменного Кольца.
   — А теперь Дункан — его сенешаль и вассал Эрика Непобедимого, — сказала Кассандра. — Не так ли рассуждает Эрик?
   — Так.
   Старшая женщина покачала головой со смешанным чувством сожаления и восхищения смелостью Эрика.
   — И все же это ужасный риск, — продолжала настаивать Кассандра. — Когда Доминик ле Сабр услышит об этом — а он непременно услышит, — то сам нападет на замок Каменного Кольца.
   — Им уже не хватит времени, чтобы подготовиться: к нападению до того, как сама зима защитит землю.
   — Можно всегда подождать до весны или лета, — возразила Кассандра.
   — К тому времени норвежцы уже не будут угрожать Уинтерлансу. Эрик сможет собрать своих рыцарей здесь.
   Кассандра тяжело вздохнула. Она никогда не видела Эмбер такой — одновременно печальной и злой, подавленной и дерзкой, полной жизни и ушедшей в себя.
   — Или, может быть, к следующей весне или лету, — продолжала Эмбер, неотрывно смотря на Дункана, — лорд Роберт поймет наконец, что Эрику нужно больше рыцарей. Или Эрик вдруг возьмет да и договорится с Домиником ле Сабром. Говорят, он предпочитает мир войне. Настоящий Глендруидский Волк.
   — А еще говорят, что он никогда не просит пощады и сам никого не щадит.
   — То же самое говорят и об Эрике.
   — Иногда это так и есть, — сказала Кассандра.
   — А иногда и нет.
   Среди рыцарей раздался громкий смех в ответ на какую-то шутку, которой ни та, ни другая женщина не слышали. Их тоже никто не мог подслушать. В пиршественном шуме безопаснее всего вести тайные беседы.
   Касссандра собиралась в полной мере использовать эту возможность. Четырнадцать дней подряд она бросала камни, и все четырнадцать дней получала один и тот же ответ.
   Выбор из нескольких зол.
   — Как думает Эрик, — осторожно начала Кассандра, — что произойдет, когда Дункан узнает свое настоящее имя?
   — Если Дункану просто скажут, то он будет это знать, но не чувствовать. Он будет разгневан, но его чувство ко мне пересилит его гнев.
   Слова Эмбер были лишены всякого выражения и произносились монотонным голосом человека, повторяющего заученный ответ, а не говорящего то, что понимает или во что верит.
   — Ты так действительно думаешь? — спросила Кассандра.
   Эмбер не ответила.
   — Ты что-нибудь думаешь? — В голосе Кассандры звучало раздражение.
   — Я думаю, что люблю того человека, который пришел ко мне из теней тьмы, — прошептала Эмбер. — Я думаю, что он желает меня всем своим существом, всей душою. И я надеюсь…
   Ее голос затих.
   — Скажи же, скажи мне. — Несмотря на настойчивость тона, голос Кассандры был полон сочувствия. "
   Длинные ресницы темного золота опустились и скрыли глаза, в которых было больше теней, чем света. Когда Эмбер заговорила, ее голос дрожал от сдерживаемых чувств.
   — Я надеюсь и молюсь, чтобы Дункан научился любить меня до того, как узнает свое настоящее имя. — сказала она. — Тогда, быть может…
   Голос Эмбер прервался. Под столом она сжала руки в кулаки с такой силой, что ногти впились в ладони.
   — Быть может, что? — спросила Кассандра. Было видно, как по телу Эмбер прошла дрожь.
   — Быть может, он простит меня за то, что я ему не сказала, — ответила она.
   — Вот почему ты взойдешь на брачное ложе, — произнесла Кассандра, которая все поняла. — Ты надеешься, что там завоюешь его.
   — Да.
   — И ты знаешь, что будешь отдавать частицу себя с каждым его прикосновением.
   — Да.
   — И ты знаешь, что в один прекрасный день можешь проснуться и увидеть, что тебя ненавидит тот самый человек, которому ты отдала свое сердце, тело… и душу.
   — Да.
   — И ты знаешь, что тогда произойдет?
   — Да.
   — Ты так легко соглашаешься, — промолвила Кассандра. — Посмотри на меня. Ты на самом деле знаешь?
   Эмбер медленно открыла глаза и повернулась лицом к той, что пристально смотрела на нее глазами Наделенной Знанием. Шум свадебного пира куда-то отодвинулся, пока серые глаза всматривались в золотистые. Одно мгновение, два, три. Четыре.
   Потом Кассандра резко отвела взгляд, ибо присущее ей, как и всем Наделенным, самообладание начало давать трещины под влиянием безысходности, таившейся в глазах Эмбер.
   — Да, — прерывающимся голосом сказала Кассандра. — Ты знаешь. Я преклоняюсь перед твоей храбростью.
   — И сожалеешь об отсутствии у меня здравого смысла? — спросила Эмбер.
   Кассандра вновь обратила взгляд на девушку, которая была ей дочерью во всем, кроме самого факта рождения. В глазах прорицательницы блестели, подобно льдинкам, слезы.
   От изумления Эмбер лишилась дара речи. Она никогда еще не видела, чтобы эта Наделенная Знанием женщина плакала.
   — Я сожалею лишь о том, что Богу было угодно потребовать этого от тебя, а не от меня, — тихо произнесла Кассандра. — Легче было бы страдать самой.
   Прежде чем Эмбер успела ответить, кто-то из рыцарей провозгласил еще один тост. Она подняла свой кубок, с усилием улыбнулась и отпила глоток.
   Когда она поставила тяжелый серебряный кубок на стол, то увидела перед собой Дункана. Он протягивал ей руку. Она поднялась с грацией язычка пламени и, подойдя к нему, вложила свою руку в его ладонь.
   В тот миг, когда их руки соприкоснулись, волны удовольствия побежали по телу Эмбер. Напряжение, делавшее ее улыбку натянутой, растаяло, подобно туману, под жгучими лучами солнца. Линия рта смягчилась, тени ушли из глаз, и она улыбнулась Дункану улыбкой, от которой сердце Кассандры сжалось.
   — Теперь ты понимаешь? — прошептал Эрик на ухо Кассандре. — Ей ее темный воин нужен еще больше, чем мне.
   — Я понимаю все. За исключением того, что ты будешь делать, когда в один прекрасный день он проснется Дунканом Максуэллским и убьет ее.
   — Нет, — тихим голосом возразил Эрик.
   — …постепенно, с каждым новым прикосновением, так что сердце ее истечет кровью…
   — Замолчи! — прошипел он.
   — …от десяти тысяч порезов, которых не почувствовал бы никто другой, — неумолимо закончила Кассандра. — Что ты тогда будешь делать, могущественный лорд?
   — Дункан будет любить ее вопреки всему! Разве может мужчина не любить девушку, которая смотрит на него с таким нескрываемым счастьем?
   — «Он будет любить ее вопреки всему», — передразнила Кассандра с ледяным сарказмом в голосе. — И это говорит колдун, который верит, что лишь похоть соединяет мужчину и женщину? Я бы посмеялась над тобой, но боюсь, что моя душа не вынесет этого звука.
   — Дункан будет любить ее. Он должен.
   — А ты бы смог любить женщину, предавшую тебя?
   — Я не Дункан.
   — Ты мужчина. Как и Дункан. Когда он поймет, какой дорогой ценой обошлась ему Эмбер, он возненавидит ее.
   — Что бы ты сделала на моем месте? — понизив голос, спросил Эрик.
   — Я бы отдала замок Каменного Кольца Доминику ле Сабру.
   — Никогда, — резко бросил Эрик.
   — Это в тебе говорит гордость.
   — Что стоит мужчина, не имеющий гордости?
   — Спроси Дункана, — едко промолвила Кассандра. — Ведь ты, кажется, считаешь, что у него ее нет.
   Целый хор веселых выкриков заставил Эрика обернуться и посмотреть на пирующих. В это время Эмбер одной рукой обнимала Дункана за шею и что-то шептала ему на ухо. То, что она ему говорила, наполнило улыбку Дункана жаркой страстью, пылавшей не менее ярко, чем огонь.
   Потом Дункан снял руку Эмбер со своей шеи, нежно поцеловал ее пальцы и снова улыбнулся ей. Но эта улыбка была другая, ибо в ней было обещание не только страсти, но и защиты, не только горения, но и заботы, не только экстаза, но и покоя.
   — Посмотри на них, — понизив голос, требовательно сказал Эрик. — Посмотри на них и скажи, как бы я мог удержать их врозь, не угрожая смертью?
   Они замолчали, потом послышался вздох. Пальцы Кассандры коснулись сжатой в кулак руки Эрика.
   — Я знаю, — тихо отозвалась она. — Поэтому мы и злимся друг на друга. Это дает нам иллюзию того, что когда-то мы распоряжались судьбой Эмбер — и сделали неправильный выбор, хотя на самом деле у нас никогда не было такой власти над ней.
   Держась за руки, Дункан и Эмбер приблизились к Эрику.
   — Мы просим твоего позволения удалиться, лорд, — сказал Дункан. — Нам пора отдохнуть.
   Рыцари встретили эти слова взрывом хохота.
   — Отдохнуть? — переспросил Эрик, поглаживая бородку, чтобы скрыть улыбку. — Конечно, Дункан. Если не отправитесь скорее в постель, то петух не уляжется еще долгое время после заката.
   Это опять вызвало вспышку веселья среди рыцарей.
   Улыбка Эрика изменилась, когда он повернулся к Эмбер. Он потянулся к ней, хотел было коснуться ее щеки, но остановился.
   — Будь счастлива в замужестве, — промолвил Эрик.
   Эмбер ответила сияющей улыбкой, которая не померкла даже тогда, когда она нарочно повернула голову таким образом, чтобы задеть щекой пальцы Эрика.
   Ропот изумления прокатился среди собравшихся рыцарей; то же чувство отразилось и на лице Эрика.
   — Благодарю тебя, лорд, — тихо сказал Эмбер. — Твоя доброта ко мне может сравниться лишь с самим янтарем — это кусочки солнечного света, которые сияют, каким бы темным ни был день.
   Улыбка Эрика была и грустной, и такой прекрасной, что Кассандру пронзила острая боль. Эрик любил Эмбер — это было так же ясно, как и рыжевато-желтый цвет его глаз. Но в этой любви не было плотского желания, несмотря на красоту Эмбер и ярко выраженную мужественность Эрика.
   Внезапно вместо боли Кассандра почувствовала страх.
   Он знает. Клянусь всем, что есть святого, он знает!
   Может, поэтому он так рискует? Старается отплатить ей за то, что у нее отняли при рождении ?
   Из источника ясности внутри себя, в котором было заключено ее Знание, Кассандра не получила никакого ответа.
   — Ты пожелаешь мне добра? — повернувшись к Кассандре, спросила Эмбер.
   — Ты мне как дочь во всем, что имеет значение, — ответила Кассандра. — Если бы это было в моих силах, я подарила бы тебе рай.
   Эмбер с улыбкой взглянула на мужа из-под длинных ресниц. Хотя она ничего не сказала, отраженное в глазах Дункана пламя вспыхнуло ярче.
   — Благодарю тебя, — сказала Эмбер, снова обратив взгляд на Кассандру. — Твои добрые пожелания очень много значат для меня. Я люблю тебя так, как может любить дочь.
   Свободной рукой Эмбер коснулась щеки Кассандры. Удивленный шепот пронесся среди собравшихся рыцарей и дам. Несмотря на очевидную привязанность, существовавшую между Эмбер, Эриком и Кассандрой, никто в замке никогда не видел, чтобы Эмбер прикасалась к лорду или к этой Наделенной Знанием женщине. В глазах Кассандры опять сверкнули слезы. Она повернулась и долгим, пристальным взглядом посмотрела на темного воина, чьи пальцы были переплетены с пальцами Эмбер.
   — Ты получил бесценный дар, — раздельно произнесла Кассандра. — Немногим мужчинам выпадает такое счастье.
   От осколков тьмы, затаившихся в самой глубине прозрачно-ясных глаз Кассандры, по спине Дункана прокатилась волна холода. Его инстинкты проснулись, предупреждая об опасности, которая таилась в этой женщине, — и это было столь непреложно, как и то, что яркие краски заката таили в себе ночную тьму.
   Потом он понял. Не угроза таилась внутри у Кассандры, а знание.
   И оно было опасным.
   — Могу ли я обнять супруга моей дочери? — спросила Кассандра.
   Если Дункан был удивлен, то на остальных, включая Эрика, эти слова подействовали, как удар грома.
   — Конечно, — ответил Дункан.
   Кассандра шагнула вперед. Широкие алые рукава взметнулись, развеваясь, и улеглись поверх Дункановой рубашки цвета лесной зелени, когда она положила руки ему на плечи. Хотя Кассандра была высокой женщиной, ей пришлось встать на цыпочки, чтобы приблизить лицо к Дункану.
   — Вот это — истина прошлого, — сказала Кассандра, целуя его в левую щеку.
   — А это — истина настоящего, — сказала она, целуя его в правую щеку спустя мгновение.
   Потом ладони Кассандры легли на щеки Дункана и крепко сжали ему голову.
   — Твоя жизнь протянута между прошлым и настоящим, — тихо, но отчетливо проговорила она.
   Дункан напряженно смотрел на Наделенную Знанием, чувствуя, как ее прохладные руки обжигают ему лицо, а ее серебряные глаза повелевали всему, что есть в нем, слушать ее. Даже теням.
   В особенности теням.
   — Отрицание истины прошлого или настоящего уничтожит тебя столь же верно, как если бы тебе мечом разрубили голову пополам, — сказала Кассандра.
   Среди рыцарей волной прошло движение, когда каждый осенил себя крестом.
   — Вспомни мои слова, когда прошлое вернется и тебе покажется, что оно опровергает настоящее, — приказала Кассандра. — Вспомни.
   Когда она хотела уже отстраниться, рука Дункана схватила ее за запястье.
   В то же мгновение Эрик шагнул вперед, но тут же был остановлен взглядом ясных серебряных глаз.
   — Что ты знаешь о моем прошлом? — негромко спросил Дункан.
   — Ничего, что принесло бы тебе облегчение. Дункан посмотрел на Эмбер. Хотя он не сказал ни слова, она взялась за руку Кассандры, которую не отпускал Дункан.
   — Что ты знаешь о моем прошлом? — тихим голосом повторил Дункан свой вопрос.
   — Ничего, что принесло бы тебе облегчение, — повторила свой ответ Кассандра.
   Дункан молча ждал.
   — Она говорит правду, — сказала Эмбер. Дункан разжал руку, отпуская Кассандру.
   Ее обращенная к нему улыбка была одновременно и сочувственной, и холодно-насмешливой в ответ на его заносчивость — ведь он усомнился в честности мудрой женщины.
   — Ты поступаешь благоразумно, слушаясь жену, — колко сказала Кассандра. — Смотри, оставайся таким же и тогда, когда будешь знать и прошлое, и настоящее.
   Переведя взгляд на Эрика, она продолжала, обращаясь к нему:
   — С твоего позволения, лорд, у меня новорожденный младенец, которому я нужна больше, чем новобрачным.
   — Конечно, мудрейшая, — ответил Эрик. — И тебе не нужно спрашивать у меня позволения.
   — О, мне доставляет удовольствие делать это.
   — Правда?
   — Разумеется, — сухо произнесла Кассандра. — Ведь только в этом случае ты и слушаешь меня.
   Раздался громкий хохот, ибо в кругу рыцарей было хорошо известно, что их молодой лорд был столь же упрям, как и необъезженный жеребец. Громче всех хохотал сам Эрик, потому что знал себя лучше, чем они.
   Под звуки смеха Дункан наклонился к Эмбер и заговорил так, чтобы слышно было лишь ей одной.
   — Ты знаешь, что известно Кассандре?
   — О твоем прошлом?
   — Да.
   — Я знаю, что она редко ошибается.
   — А это значит?..
   — Это значит, что в твоем прошлом нет ничего, что сделает тебя счастливым в настоящем.
   — Ты в этом уверена?
   — Спрашивай самого себя, не меня.
   — Но я ничего не знаю.
   — И не желай знать. Не сейчас. Не сейчас, когда ты женат.
   Глаза Дункана сузились. Но прежде чем он успел заговорить, снова заговорила Эмбер.
   — Разве ты собираешься провести свою брачную ночь, задавая вопросы, ответы на которые принесут тебе лишь огорчение? — спросила она.
   — А это правда?
   — Правда.
   От безрадостной уверенности в глазах Эмбер еще одна волна холода прошла по спине Дункана.
   — Эмбер?
   Она приложила кончики пальцев к его губам, запечатав внутри все вопросы, которые он не задал и на которые она не хотела отвечать.
   — Вместо того чтобы задавать вопросы, которые ни одному из нас не хочется слышать, — прошептала Эмбер, — не лучше ли отвести молодую жену в уединение спальни и начать наше будущее?

Глава 14

   Когда Дункан ввел ее в комнату, которую спешно, но с тщанием убрали для их брачной ночи, она вскрикнула от восторга и удивления.
   — Как здесь чудесно, — сказала она.
   Комната предназначалась для хозяйки замка, и в ней до сих пор никто не жил, ибо у Эрика еще не было супруги. Комнату наполнял экзотический аромат мирра, поднимавшийся от масляных светильников, их яркие, ровно горящие язычки превращали темноту в золотистый свет. В очаге у дальней стены горело такое твердое и сухое дерево, что почти не было дыма, для которого позади поленьев был искусно устроен дымоход.
   — И какая роскошь! — добавила Эмбер. Смеясь, она быстро повернулась кругом, и от этого ее золотое платье приподнялось и всколыхнулось, будто живое.
   Дункан с большим трудом удержался, чтобы не прогнуть руки к этой грациозной янтарной девушке, которая горела у него в крови ярче любого огня. Он понимал, что не должен смотреть на нее, не говоря уж о том, чтобы крепко прижать ее к себе и снова погрузить свою твердую плоть в ее податливую мягкость.
   Нельзя так спешить. Он слишком груб, в нем слишком много от воина, а тело Эмбер такое нежное и хрупкое. Если он опять войдет в нее и снова увидит на себе ее алую кровь, то не знает, что с ним будет.
   Молчание Дункана и серьезное выражение его лица потушили радость Эмбер, вызванную видом роскошной комнаты.
   — Тебе здесь не нравится? — с беспокойством спросила она обводя рукой вокруг.
   — Нравится.
   — У тебя такой суровый вид. Может, ты… ты что-то вспоминаешь?
   — Да.
   Сердце Эмбер мучительно сжалось от страха. Еще не время. Если он вспомнит сейчас, то все пропало! И я тоже.
   — Что же ты вспоминаешь? — тихим голосом спросила она.
   — Вид твоей крови у меня на теле. — Облегчение было таким сильным, что у Эмбер закружилась голова.
   — Ах, вот что, — проговорила она. — Но это же безделица.
   — То была кровь твоей девственности!
   — Пиявке случалось высасывать из меня больше крови, — сказала Эмбер с улыбкой, вспомнив, как Дункан отмахнулся тогда от своей раны. — И из тебя тоже, мой темный воин. Ты сам мне так сказал.
   Дункан против воли улыбнулся в ответ. Ничего не сказав, он обвел взглядом комнату, но его глаза снова и снова возвращались к брачному ложу.
   Оно было достаточно велико для мужчины ростом с Дункана — или с Эрика. Полог над ним и драпировки были из дорогой материи в золотых, зеленых и индиговых тонах. Роскошное меховое одеяло лежало поверх простыней из такого тонкого полотна, что они казались мягче пуха, которым была набита перина. Кружево, окаймлявшее простыни, было изумительной красоты — словно бесчисленные снежинки сплелись в узор, который не смог бы растопить даже самый жаркий огонь в очаге.
   — Ты видел когда-нибудь такую красоту? — спросила Эмбер, заметив, что Дункан смотрит на постель.
   Как только эти слова вылетели у нее изо рта, ей захотелось взять их обратно. Меньше всего она желала сейчас говорить о памяти Дункана. Или об ее отсутствии.
   — Убранство очень богатое, — согласился Дункан. — Эрик — щедрый лорд. Эта комната больше приличествует покоям самого лорда, чем его сенешаля.
   — Эрик доволен нашим браком.
   — Что ж, тем лучше.
   — Почему? — спросила она с тревогой, уловив стальную нотку в голосе Дункана.
   — Потому что я женился бы на тебе и без его согласия, и без своей клятвы, касающейся твоей девственности. И он знал это. Ему оставалось либо сразиться со мной, либо отдать тебя мне.
   Отвернувшись от ложа, Дункан заметил, с каким убитым видом смотрела на него Эмбер. Ее лицо покрывала такая бледность, которую не мог скрыть даже золотистый свет светильников.
   — Ты и думать не смей сражаться с Эриком, — выговорила она дрожащими губами.
   — Значит, ты считаешь меня таким плохим воином? — Нет!
   Прищурившись, Дункан молча ждал.
   — Я люблю вас обоих, — сказала Эмбер. — И чтобы вы сражались друг с другом? Нет, этого никогда не должно случиться!
   С поразительной быстротой Дункан оказался рядом со своей молодой женой. Он стоял так близко к ней, что ощущал единственный в своем роде аромат смолы и роз — запах, присущий ей одной.
   — Что ты сказала? — спросил он.
   — Чтобы вам сражаться…
   — Не то, — перебил Дункан. — Перед этим.
   — Я люблю вас обоих.
   — Уже ближе, но не совсем то.
   На мгновение Эмбер смешалась. Потом она поняла.
   — Я люблю Эрика, — сказала она, пряча улыбку. Дункан хмыкнул.
   — А еще, — прошептала она, — я люблю тебя, темный воин. Так сильно тебя люблю, что любовь переполняет меня до краев.
   От улыбки, которой улыбнулся ей Дункан, у Эмбер подогнулись колени. Он подхватил ее на руки, крепко прижал к себе. В нахлынувшем на нее чувстве облегчения слились ощущения их обоих.
   Но вызванное ее словами удивление принадлежало одному Дункану.
   Эмбер отстранилась так, чтобы видеть его глаза.
   — Чему ты удивляешься?
   — Я не думал, что невинная девушка может любить мужлана, который был так неловок с ее телом, — ответил Дункан.
   — Ты не был неловок.
   — Я не знаю, что…
   Он не договорил того, что собирался сказать, потому что внезапно губы Эмбер крепко прижались к его губам.
   Этот яростный, безыскусный поцелуй открыл дорогу потоку огня, захлестнувшего тело Дункана. Уступив своей жажде, на какое-то мгновение он позволил своим чувствам впитывать сладостный вкус Эмбер. Потом с ласковой неумолимостью оторвал свои губы от ее губ.
   — Дункан? — спросила Эмбер. — Разве ты не хочешь меня?
   Он с трудом перевел дыхание.
   — Ты же прикасаешься ко мне. Вот и скажи сама, хочу я тебя или нет.
   Эмбер закрыла глаза, ощутив, как его желание пронизывает ее, растекается по всему телу.
   — Да, — прошептала она. — Словно огненная река течет через меня.
   Глаза Дункана закрылись, когда ответная дрожь сотрясла все его могучее тело.
   — Да, — хрипло проговорил он. — Огненная река. Его глаза открылись, но Эмбер, даже не успев еще заглянуть в наполнившую их темноту, почувствовала, как ледяные оковы воли сдерживают жаркое пламя желания.
   — А ты, — продолжал Дункан, — ты… нежная янтарная фея, у которой еще не зажила рана с того первого раза, когда я повалил тебя и порвал плеву твоей девственности.
   — Все было совсем не так! — возразила Эмбер. — Ты меня не заставлял силой…
   — Я сам знаю, что сделал и чего не сделал, — резко перебил ее Дункан. — Кровь Господня, да у меня ладони до сих пор ощущают теплоту и мягкость твоих бедер, когда я раздвинул их и вломился в тебя так, словно ты была врагом, которого следовало убить.
   — Остановись! Я так же сильно хотела тебя, как и ты меня. Почему ты не можешь в это поверить?
   Смех Дункана прозвучал грубо, а глаза оставались во мраке.
   — Почему? Потому что я никогда раньше так не желал женщину. Я даже не знал, что способен на такую страсть! Не может быть, чтобы невинная девушка чувствовала что-нибудь подобное!
   — Дункан, — сказала Эмбер, целуя его в подбородок. — Когда я прикасаюсь к тебе, я чувствую то, что чувствуешь ты.
   Ее зубы нежно укусили его за шею.
   — Боже милостивый, да, — прошептала она. — Я чувствую, как прерывается твое дыхание, и сразу же слышу это. Я чувствую, как твое сердце начинает биться быстрее. Я чувствую, как бурно приливает твоя кровь и возбуждает твою плоть и делает тебя готовым войти в меня.
   Застонав, Дункан сдвинул назад тонкий капюшон, обрамлявший лицо Эмбер. Взял в ладони это лицо, упиваясь гладкостью и мягкой теплотой ее щек.
   Прилив его желания подействовал на Эмбер подобно вину. Сладко вздрагивая от прикосновений его рук, она тихими и нежными словами распаляла его, лила на него огонь и сама изнемогала от льющегося на нее страстного желания Дункана.
   — Я чувствую, как твое желание собирается, словно гроза, — шептала она. — Я не могу чувствовать, как меч покидает свои ножны, зато ощущаю, как ты чувствуешь, что твое мужское начало пронизывает и заполняет тебя.
   — Эмбер, — охрипшим голосом произнес Дункан.
   — Я чувствую, как мое собственное тело молит о том, чтобы вкусить сладость движения меча, входящего в ножны.
   — Ни слова больше, колдунья, — с усилием сказал Дункан. — По твоей милости я уже переполнен и вот-вот прорвусь.
   — Я знаю.
   Увидев золотой огонь, пляшущий в глазах Эмбер, Дункан понял, что она на самом деле знает, какое действие производят на него ее слова.
   И что ей это нравится.
   — А я могу довести тебя до конца одними лишь словами? — спросила Эмбер.
   Сочетание любопытства и чувственности в ее глазах чуть не свело Дункана с ума.
   — Довольно, — приказал он хриплым голосом.
   — Почему?
   — Мужчине не приличествует терять голову.
   — Даже на брачном ложе?
   — Мы не на ложе, — возразил он.
   — Вот именно. И ты не собираешься туда со мной ложиться, не так ли?
   — Еще слишком рано.
   — Вы только послушайте, что он говорит! — возмутилась Эмбер. — Так вот, сэр, если ты не хочешь брать меня, то мне придется взять тебя самой.