Лютый Алексей. Рабин Гут

   Жомов, получив возможность гонять иоменов из угла в угол, совершенно успокоился. А после обещания Попова к вечеру нагнать самогонки, используя кое-что из кухонного инвентаря, и вовсе воспрял духом.
   — Хрен с тобой, Сеня. Бери Кауту, — великодушно махнул рукой Жомов. — Только учти, я твоего шибко ценного Аллана тоже припахивать буду!
   — Имеешь полное право, — согласился Рабинович и пожал другу руку. Мир был восстановлен!
   Если не считать того, что раза три Мурзик по ложной тревоге поднимал на уши весь лагерь, ночь прошла относительно спокойно.
   Утро выдалось просто восхитительным! Отоспавшееся солнце вызолотило первыми косыми лучами верхушки дубов и вязов, словно корону лесного властелина. Оно же разбудило мелких пичуг, заливших мелодичными трелями всю округу. И даже легкий ветерок не посмел испортить великолепие утренней ироды. Он лишь нежно пригладил лепестки вереска, усыпанные сверкающими жемчужинами росы. Но Попову было наплевать на все красоты! ..
   — Убью гада! — заорал Андрюша, едва выбрался спозаранку из своего номера-люкс по нужде. — Найду, и все отверстия цементом закупорю!
   Крик Попова, как обычно, произвел фурор среди случайных слушателей: две малиновки умерли от разрыва сердца, а единственная в лагере престарелая летучая мышь окончательно оглохла и с тех пор летала только с поводырем — жалостливым филином.
   Большинство иоменов Андрюшу до этого не слышали. Поэтому истошный вопль приписали не ему, а трубам Армагеддона. Перепуганные бойцы бросились из пещер навстречу четырем всадникам конца света, подсчитывая собственные грешки. Каково же было их облегчение, когда внутри каменного колодца вместо четверки предвестников Апокалипсиса оказался один Попов. Впрочем, радовались мальчики недолго. Поскольку Андрюша заорал еще раз!
   — Какая тварь мне под дверь нагадила?! — рявкнул Попов, снимая с правой ноги перемазанный ментовский ботинок. — Сознавайтесь, сволочи!
   Естественно, брать на себя вину никто не хотел. Впрочем, понять аборигенов тоже можно! Мало того, что они еще с культурой личной гигиены незнакомы, так еще вчера вечером отдельно помещение под сортир выделить никто не догадался. А если прибавить к этому ночную темноту, то можно понять, что каждый справлял свои естественные надобности там, куда успел дойти. Попов это, естественно, понимать отказывался!
   — Ищи, Мурзик! — рявкнул Андрюша, сунув под нос псу перемазанный ботинок.
   Верный друг, однако, в помощи Попову отказал. Мурзик самым пренебрежительным образом повернулся к Андрюше задом и все остальные команды наглым образом игнорировал. Бедный Попов так и носился бы вокруг пса с ботинком в руке, если бы Сеня не остановил его.
   — Андрюша, это собака, а не муха! — проговорил Рабинович. — Мурзика привлекают несколько иные вещи. А по поводу тебя могу сказать: деньги к деньгам, добро к добру...
   Разгневанный Попов психанул и запустил в сторону иоменов измазанным башмаком со строжайшим приказом через минуту вычистить. Обувку Андрюши, естественно, привели в божеский вид саксы, которым возиться с навозом было не привыкать.
   Мало того, к отъезду Грифлета и Кауты весь лагерь был буквально вылизан совместными стрелково-пехотными группами. А под нужник Жомовым была выделена самая дальняя от Рабиновича пещера с глубокой трещиной в полу.
   Для сопровождения разведчиков до опушки леса Иван снарядил пятерку саксов. Мало того! Он сам взялся возглавить отряд сопровождения. Грифлету с Каутой щедрый Рабинович выделил двух из десяти коней, оставшихся в отряде после отъезда Аллана. Немного поколебавшись, Сеня снабдил разведчиков и небольшой кучкой монет из золотого запаса отряда.
   — Будьте побережливее! — отечески напутствовал Рабинович Грифлета и вернулся в лагерь.
   Андрюша, успевший привыкнуть к услужливому рыцарю, взвалившему на себя тяжкое бремя стать следователем «святого Попова», несколько приуныл. Затянув вполголоса (от которого и оставшиеся лошади едва не разбежались! ) жалостливый хит «Ветер с моря дул», новоиспеченный самогонщик взялся за изготовление первой партии божественного напитка. Вчера-то, лентяй, ничего сделать не успел!
   Жомов, проводив Грифлета до опушки, по возвращении эту затею одобрил и вызвался быть дегустатором, но был безжалостно изгнан из пещеры самогонного алхимика, словно блудный пес. Единственным, кто получил доступ в святая святых, оказался Горыныч. И то, как оказалось позже, Попов его использовал только в качестве горелки под самогонным аппаратом!
   К возвращению Аллана Андрюша уже снял первую пробу и сменил репертуар. Теперь окрестности содрогались от очень глубокомысленной песни Леонтьева с весьма содержательным текстом: «Каждый хочет иметь и невесту, и друга...» Солнце, поднявшееся к этому времени в зенит, заткнуло уши тучей и прозевало сигнал к обеду. Зато Аллан его услышал и пришпорил коня. Хотя торопился он по другому поводу!
   Бросив взмыленную лошадь одному из своих подчиненных, Аллан помчался прямо в пещеру Рабиновича. Увидев перекошенное лицо экс-менестреля, Сеня удивленно оторвался от пересчета драгоценностей.
   — Что случилось? — настороженно спросил он.
   — Шериф Ноттингемский схватил Грифлета и Кауту! — еле переведя дух, выпалил Аллан. — Сутки их будут пытать, чтобы узнать, где мы скрываемся, а затем казнят. Впрочем, казнят их в любом случае.
   — Баба с возу — кобыле инфаркт обеспечен, — тяжело вздохнул Рабинович. — Без паники! Зови сюда Попова и Жомова...

ГЛАВА 5

   — Ну и как ты предлагаешь их вытащить? — нервно поинтересовался Андрюша, едва Рабинович ввел Большой Совет в курс дела. — Там вооруженные до зубов солдаты, а у нас всего лишь горстка проходимцев!
   — А Грифлет с Каутой думали об этом, когда спасали нас из Камелота? — спокойно поинтересовался Сеня. Пристыженный Попов опустил голову. — Они сильнее рисковали...
   Я спокойно сидел в углу и взирал на разношерстное сборище. Утреннюю дезинфекцию у Горыныча я прошел, так что блохи меня почти не беспокоили. А еще меньше беспокоили начавшиеся споры. Потому как говорить можно много, но иного решения, чем вытаскивать из Ноттингемского замка Грифлета и Кауту, все равно быть не могло. И не только из-за соображений собственной безопасности!
   Дело в том, что у большинства российских ментов очень развито чувство долга. Если вы думаете, что мои слова можно перевести, как «взял в долг — быстрее забудь», то сильно ошибаетесь. Как раз наоборот! Наши доблестные сотрудники милиции (мои коллеги, между прочим) имеют твердую привычку платить добром за добро. Так что, «ничто человеческое нам не чуждо», как сказал один мой знакомый майор, проснувшись утром в вытрезвителе.
   Для примера я могу рассказать вам один случай, полностью подтверждающий мои слова. Убедитесь сами! Однажды во время задержания опасного преступника один оперативник из нашего участка остался жив только потому, что пуля, предназначавшаяся ему, попала в глуховатую бабулю.
   Как вы понимаете, все нормальные люди, услышав перестрелку, бросаются бежать подальше, куда глаза глядят. Однако эта бабуля не была нормальной. Я же сказал, старушка плохо слышала! Вот она и вышла разобраться с хулиганьем, которое шумело во дворе и мешало слушать ей по «Русскому радио» любимого Фоменко.
   Есть в народе две мудрые поговорки: «На ловца и зверь бежит» и «Рыбак рыбака видит издалека». А поскольку пуля, как известно, дура, а бабушка была глухой, то становится понятно, почему именно они во дворе и встретились.
   Старушка была не только глухой, но еще и сухонькой. От такого сочетания «два в одном» и без того дурная пуля совсем потеряла рассудок. Она долго выискивала, в какое место бабушке воткнуться и не придумала ничего лучшего, как попасть старушке в ягодицу. Где она ее только нашла!!!
   Так вот. Об этом случае в участке говорили все, а я лично стал свидетелем того, как мент, заслоненный от смерти старушкой, отплатил ей добром за добро. Вы никогда не догадаетесь, что этот оперативник для бабульки сделал! Он встретил ее после выписки у больницы и... перевел на другую сторону оживленной улицы!
   У нас, у овчарок, глухота инфекционным путем не передается. Видимо, у людей такое возможно. И, окрыленный чувством выполненного долга, оперативник вернулся назад, не слыша криков старушки о том, что она живет на той самой стороне, где стоит больница. А светофоров, между прочим, на три квартала в обе стороны не было!
   Мой Сеня после безвременной утраты фуражки, видимо, стал крайне подвержен всяческим человеческим инфекциям. Поэтому и подхватил от Аллана страсть к романтике на большой дороге, от Грифлета — благородство, а от Кауты — чувство самопожертвования. Если добавить к этому, что Рабинович — еврей (вы еще не забыли об этом?), то можно представить, какая гремучая смесь из таких ингредиентов случилась.
   Да что там говорить о моем Сене! Даже Попов, устыдившись своего минутного малодушия, стал взывать трубным гласом к восстановлению справедливости путем вызволения заключенных из лап норманнских садистов. Думаю, поведение Жомова комментировать вообще не нужно! Каута арестован все-таки...
   Аллан тоже не возражал, поскольку имел очевидную для любого психиатра склонность к авантюрным поступкам. Единственным, кто высказался против акции в Ноттингемском замке, оказался Горыныч.
   — Позвольте вам напомнить, благородные спасатели, что в том случае, если хоть одному из вас подрежут крылышки, этому миру придет конец. Мне, вместе с ним, тоже! — проговорила эта газовая горелка, едва ей удалось вставить слово. — Я здесь не так давно, как вы, но успел заметить, как быстро меняется окружающая действительность. Я, конечно, понимаю, что у вас три пары глаз на троих, а я один располагаю такой роскошью, но наблюдательности от количества органов зрения отнюдь не прибавляется. Сравните хотя бы костюмы, что вам пошили в Каммлане, и наряд Аллана. Чтобы заметить разницу, много глаз не нужно.
   Я тоже, как и остальные, посмотрел на Рабиновича, который для того, чтобы поберечь форму, носил аборигенский костюм, а затем перевел взгляд на экс-менестреля. Конечно, до Юдашкина мне далеко, но отличить мешок с дырками для рук и головы (что был на Сене) от элегантного зеленого камзола Аллана я все же смог.
   — Ну и че? — поинтересовался у Горыныча Жомов. — Просто хороший портной этому пройдохе попался...
   — Да нет, Ваня! Дело не в портном, — ответил Попов вместо монстра, опешившего от такой догадливости Ивана. — Стиль одежды изменился. Даже обувь у него не на деревянной, а на кожаной подошве. Такой и на Грифлете не было...
   — Вот-вот! — радостно воскликнул Горыныч. — Я, конечно, не волшебник. Я только учусь! Но ваше измерение самое ближайшее к нам, и мы его с первого класса проходим. Вот мне и показалось, что стиль одежды Аллана явно из другой эпохи. Спираль времени уплотняется. И Бейл тому первый пример. Вам нужно срочно возвращаться...
   — Да что вы к моей одежде привязались? — обиделся экс-менестрель. — У вас, у сарацинов, может, и по-другому наряжаются, а мне и так хорошо!
   — Мальчик ничего не понял, — с тяжелым вздохом констатировал Попов, оглядев Аллана с ног до головы.
   — И это к лучшему, — согласился с ним Сеня. — Давайте перейдем к делу.
   И к делу они перешли! То бишь снова начали спорить. Новым поводом поорать друг на друга оказался способ проникновения в Ноттингемский замок. А если быть точнее, то совершенное отсутствие такового.
   — Пусть Горыныч с воздуха стражу от ворот разгонит, — предложил Попов. — А потом Ваня с бойцами внутрь ворвется.
   — Я не полечу! — отрезал говорящий огнемет. — Изжога у меня прошла, и с извержением огня теперь проблемы. Без пламени я не слишком эффективен, а портить себе желудок из-за двух дикарей я не собираюсь...
   Вы посмотрите на него! Отмазку нашел. О здоровье беспокоиться начал!
   Жомов мое ворчание истолковал по-своему. Он поднялся со своего места, подошел ко мне и присел на корточки. Иван обеспокоенно посмотрел мне в глаза и, видимо, решив, что меня испугали их крики, попытался успокоить, погладив по голове.
   Убери руки, козел!!! Извините, но терпеть не могу, когда у меня между ушей каждый доброхот клешнями водит. Вы на руки свои смотрели когда-нибудь? Пожрут какой-нибудь гадости, а потом свои жирные лапы об мою чистую шерсть вытирают. Я вам что? Полотенце махровое?
   — Сень, че это у тебя с псом? — удивленно отскочил от меня Жомов. — Он че на своих гавкает? Взбесился, что ли?
   Давай я свои лапы об твою шевелюру вытру! Посмотрю тогда, как ты «гавкать» начнешь...
   — А ты его гладил когда-нибудь раньше? — с интересом посмотрел на Ивана Рабинович.
   — Не-ет, наверное, — задумчиво протянул Жомов. — Хотя хрен его знает!
   — Вот и не пытайся, — усмехнулся Сеня. — А рычит Мурзик часто от того, что жрет всякую гадость... Ничего, песик! Вернемся назад, я тебе упаковку «Педигри» куплю. Обещаю!
   Ну, спасибо, Сеня! Удружил. Я и раньше замечал, что Рабинович не обращает внимания на мои вкусы. Но тут он, похоже, совсем от лап отбился. Только своем золоте и думает. Забыл совсем, как я бифштексы у них со стола воровал. Я на всех обиделся и отвернулся. Думаете, кто-нибудь заметил?
   — Я знаю, как в замок незаметно пробраться, — хлопнул себя по лбу Аллан. — Только придумать не могу, как мы сэра Грифлета и сакса спасем и обратно выберемся.
   — Так, мальчик, — остановил его царственным взмахом руки Рабинович. — Давай сначала и по порядку...
   Оказывается, завтра в Ноттингеме шериф устраивает праздник в честь совершеннолетия своей дочери. Все пройдет по высшему разряду. Будет рыцарский турнир среди претендентов на богатое наследство. Для простолюдинов шериф, старательно добивающийся популярности у народа, словно президент перед перевыборами, устраивает соревнование лучников, призом в котором будет золотая стрела (поскольку девушка уже ангажирована для другого дела! ).
   Как и положено в таких случаях, всеобщая пьянка шерифом гарантирована. Причем с показательными выступлениями бродячих менестрелей. В общем, аборигены будут отрываться на всю катушку, а на закуску им преподнесут казнь бунтовщиков. То бишь Грифлета и Кауты. Победителям рыцарского турнира и соревнования лучников зарезервированы на это зрелище места в партере. Прямо перед помостом.
   — Думаю, на праздник мы сможем попасть незамеченными. Вас в Ноттингеме в лицо не знают, а я найду как замаскироваться, — закончил свой рассказ Аллан. — Правда, малыш Джон будет сильно выделяться...
   — Ты, лох лесной! — подскочил с места Жомов. — За базары отвечаешь? Кого ты, урод, малышом назвал?!
   — Утухни, гнида, — спокойным голосом оборвал Ивана Рабинович. И сам вытаращил глаза от удивления.
   «Гнида» обидела Жомова гораздо больше, чем ласковый «малыш». Ваня быстро развернулся и с удивительной резвостью попытался заехать Рабиновичу по его длинному носу. Можно подумать, нос за язык отвечает!
   Я среагировать на это не успел. Только клацнул зубами от удивления. Зато Попов оказался на высоте! Совершенно «случайно» Андрюша выставил ногу, о которую и споткнулся потерявший разум Жомов. Утратив равновесие, Ваня промахнулся по Рабиновичу и повалился на дубовый стол. Грохот был такой, какой сотворила бы наконец упавшая Пизанская башня.
   Видимо, утраченный Ванин разум оказался где-то на столе. Поскольку после падения и удара головой о столешницу Жомов вмиг успокоился.
   — Вань, ты че? — на всякий случай отскочил в сторону Рабинович. — Я же пошутил! Совсем дурной, что ли, стал?
   — В морге в следующий раз пошутишь, орел синайский! — буркнул Жомов и посмотрел на Андрюшу, с непричастным видом ковырявшего скамейку. — Еще раз культю сунешь мне под ноги, я ее тебе оторву и съесть заставлю.
   — Ладно, — пожал плечами Попов.
   — Воистину говорят, что сарацины горячие парни! — Аллан выпустил воздух из груди. — Теперь я понимаю, отчего за вами полстраны гоняется. С таким темпераментом врагов легко нажить.
   — Утухни, гнида! — отыгрался на Бейла Жомов.
   Аллан, естественно, против «гниды» возражать не стал.
   — Ладно! Забыли, мужики, — проговорил Сеня, пытаясь вернуть разговор в нужное русло. — Как я понял, в замок-то мы проберемся, но и к месту казни нас близко не подпустят и назад выбраться не дадут. Выход один: мне нужно выигрывать турнир лучников.
   — Это почему тебе? — удивился Жомов. — Ты что ли, у нас снайпер? Да я разок в мишень из пистолета пальну, и от нее ни хрена не останется!
   — Заставь дурака богу молиться, он и попу лоб расшибет, — хмыкнул Рабинович. — Помолчал бы лучше, Ваня, да до конца бы дослушал...
   Пока Сеня объяснял свой план, я удивленно осматривал его с ног до головы. Вроде человек как человек, а соображать начал не хуже породистой немецкой овчарки! Я настолько был восхищен его замыслом, что до конца речи даже не почесался ни разу.
   — Одна проблема, — закончил свой рассказ Рабинович. — Я из лука стрелял последний раз только в детстве. И то из пластмассового...
   — Я могу помочь выиграть турнир, — скромно потупив шесть своих желтых буркал, произнес Горыныч.
   — Ну, конечно! Как мы не подумали? — съязвил Попов. — Сене просто нужно тебя из лука вместо стрелы запустить. А ты в полете подкорректируешься и сразу своими носами три цели поразишь!
   — Смотрите! — обиделся монстр.
   Я запрыгнул на скамейку рядом с Рабиновичем, чтобы лучше видеть происходящее. Разместив передние лапы на столешнице и положив на них морду, я стал наблюдать, как с Горынычем начало твориться странное! Он сложил все три свои клыкастые репы точно одну на другую и начал менять окраску. Из своего обычного грязно-зеленого цвета Горыныч вдруг перекрасился в изумрудный. И стал похож на елочную игрушку-переросток.
   Вытаращив свои шесть гляделок, сверкавших огнем, словно поворотники у «Запорожца», монстр уставился на глиняную кружку, стоявшую на краю стола. Ни с того ни с сего этот предмет, воспетый бессмертным Пушкиным в своей алкогольной оде к няне, поехал по дубовой столешнице. На самом краю кружка слегка оторвалась от поверхности, а затем со скоростью почтового поезда полетела через всю пещеру и разбилась о стену в мелкие брызги.
   — Ни хрена себе! — только и смог выдохнуть Жомов. Я вообще только заскулил от такого беспредела.
   — Что это было?!
   — Телекинез, — смутившись от произведенного на нас эффекта, пробормотал Горыныч, используя для общения, как обычно, среднюю голову (интересно, а чем остальные две в это время занимаются?). — Правда, я еще только учусь. Но даже если Сеня стрелу в обратную от мишени сторону выпустит, я ее положу точно в яблочко. С легкими предметами у меня уже неплохо получается. Хотите, прямо отсюда вон тому саксу камнем в голову попаду?
   — А вот этого не надо! — словно маленькому ребенку выговорил Сеня. — В людей камнями кидаться нельзя.
   — А в меня, значит, можно? — обиделся Горыныч. — Что же ты в Каммлане никого не ругал, когда люди меня кирпичами обкидывали? А у меня, между прочим, желудок больной...
   — А ты мне хоть слово дал тогда вставить? — в тон монстру ответил Рабинович. Горыныч отвернулся и посинел от стыда. — Вот и молчи теперь!
   Итак, последняя проблема была решена. Теперь осталось обговорить детали и начать осуществление гениального Сениного плана. Техническая сторона дела меня интересовала даже меньше, чем экстрасенса-Горыныча, поэтому я решил прогуляться по окрестностям. Уже выходя из Сениной пещеры, я вдруг услышал тот самый вопрос Попова, которого давно ждал. С того самого момента, как объявился Аллан Бейл.
   — Слушай, Сеня, — обратился сообразительный Андрюша к Рабиновичу. — Соревнование лучников, золотая стрела, Ноттингем... Что-то все это кажется мне знакомым. Тебе такой расклад ничего не напоминает?
   — Не знаю, Андрюша, — пожал плечами Рабинович. — Что-то знакомое есть. Наверное, читал в детстве какой-нибудь исторический рассказ. Там же везде турниры и повсюду лучники...
   Тьфу ты! А я еще надеялся. Уйду я от вас, тупые вы.
   — Мурзик, перестань ворчать, — досадливо поморщился на меня Рабинович. — Иди погуляй лучше.
   Приготовления к завтрашней акции шли до позднего вечера. Насколько позволял ландшафт лагеря, внутри репетировались действия по спасению Кауты и Грифлета из Ноттингемской крепости. Здесь занимались только лучники Аллана.
   Подготовка же по прикрытию отступления велась совсем в другом месте. Сразу после совещания в пещере Рабиновича Жомов забрал с собой всех саксов и отправился в ближайшую деревеньку. В ту самую, где мы оставили свои телеги. Как там все происходило, я не знаю. Потому что был задействован в репетиции спасения самым непосредственным образом: мне было поручено свалить палача с помоста.
   Топорных дел мастера изображал один из лучников Аллана. Первый раз он стойко выдержал мой бросок, а во всех последующих случаях падал со стола, изображавшего эшафот, вниз головой, едва Сеня подавал мне команду «фас». Рабиновичу такая репетиция быстро надоела, поскольку лучник не поддавался никаким уговорам и наотрез отказывался ждать, пока я до него доберусь.
   Вы только не думайте, что я садист какой-нибудь. Ничего страшного я с этим питекантропом не делал! Даже не укусил его ни разу... как следует. В первый раз я и прыгнул-то не во всю силу. А с ног он упал по большей части с перепугу. Видимо, парень просто животных не любит!
   Мы с Рабиновичем и Поповым в сопровождении Аллана верхом отправились к Ноттингему часов в девять вечера. До наступления темноты времени оставалось еще достаточно. По крайней мере, мы рассчитывали, что выберемся из леса засветло.
   Естественно, мы не уложились в отведенный срок, поскольку Андрюша никак не хотел установить перемирие со своим парнокопытным животным. То кобыла останавливалась и пыталась его укусить, то Попов в отместку орал ей в ухо, отчего бедное животное падало на колени и долго отказывалось вставать. И мне приходилось орать то на одного, то на другую. Иначе вообще никуда бы не уехали!
   В общем, когда мы выбрались из Шервудского леса поблизости от Ноттингема, звезды уже вовсю таращились на цирк под кодовым названием: «поповская джигитовка».
   Несмотря на то, что обычно в доисторической Англии в темное время суток движение по дорогам почти прекращалось (фары-то еще не изобрели), сегодня к Ноттингему и ночью двигались вереницы народу. Видимо, шериф действительно устраивал праздник на славу! Интересно будет посмотреть.
   — Ну вот здесь и расстанемся, — осадил коня Аллан. — Не забывайте, что вы, святой отец, причетник из Копменхерста. А вы, сэр Робин, вольный стрелок из Локсли. Легенды хорошие. Мало кто из ноттингемцев бывал в тех краях...
   — Не учи отца гвозди заколачивать, — пробурчал в ответ Рабинович. — Смотри, сам не забудь того что нужно сделать!
   — Вы, уроды! — заорал Попов, перебивая обоих. — В кратере своем дурацком не наговорились? Поехали быстрее, а то я на этой трясучей доходяге сидеть задолбался!
   По сравнению с Каммланом, Ноттингем показался мне переполненным тараканами муравейником. Настолько его наполнили жители окрестных деревень, отличающиеся от коренных горожан внешне так же, как два вышеупомянутых мною вида насекомых. Одни крупные и черные от грязи, другие — мелкие и рыжие, в цвет флага шерифа ноттингемского.
   Постоялые дворы оказались переполненными, и нам с трудом удалось найти местечко для сна, своими размерами едва превышающее платяной шкаф у нас дома. И то пустили нас в этот чулан только потому, что Попов вырядился монахом, да еще притащил с собой большой мешок.
   Для всех посторонних в мешке были дары из Копменхерста местному приходу. Для посвященных — там лежало средство Рабиновича выиграть турнир лучников. То бишь несравненный Горыныч. Во избежание изжоги и связанных с этим огнеизвержений, трехглавый обжора добровольно согласился не есть с самого утра. Впрочем, отожраться он всегда успеет. Так что невелика жертва!
   Ночью, естественно, наш мешочек попытались своровать. У меня был большой соблазн позволить грабителю утащить добычу, а потом посмотреть, как он достанет из мешка Горыныча, но я сдержался. Потому как, не дай бог, огнедышащая зверюга перепугается и резко увеличит свои размеры. Пиши пропало тогда всей нашей операции!
   Сеню с Поповым будить не хотелось. Поэтому гавкать на вора я не стал, а просто прокусил ему кисть. О чем пришлось пожалеть! Поскольку абориген так заорал от боли, что даже у Попова уши заложило. Пришлось грабителя отпустить. Иначе он никогда бы не заткнулся. Вор, естественно, тут же сбежал, быстрее, чем кот от бультерьера, а я заслужил от Сени благодарность и еще одно обещание «побаловать» меня собачьим кормом. Знал бы, что так получится, никого бы ловить не стал!
   С самого раннего утра аборигены потянулись к ристалищу, где должны были начаться Ноттингемские Олимпийские Игры. Наверное для того, чтобы дать рыцарям отоспаться всласть, первым пунктом программы была назначена стрельба из луков. Естественно, мы с Сеней пошли туда. У Попова была другая задача: забраться на ближайшее к ристалищу дерево и навести Горыныча на цель.
   Змей объяснил нам, что расстояние никакой роли для его телекинетических способностей не играет. Главное, чтобы предмет находился в поле прямой видимости. Вот это Андрюша и должен был обеспечить. А остальное, как говорится, дело техники.