Страница:
От такого откровения оба моих товарища замерли на месте, словно начальника областного управления внутренних дел голым на городской площади увидели. Жомов забыл, что собирался поязвить по поводу Сениной головы, а Рабинович и не вспомнил, что хотел пнуть Корявня за издевательскую речь. Если честно, и я застыл с поднятой лапой, будто милостыню у заведующей столовой в участке выпрашиваю.
— Как же так? — высказал вслух Сеня мысль, посетившую всех нас одновременно. — Ведь у Мерлина в книжке написано...
— А я книг не читаю! Хуум-баррурум-хрямс! — первый раз по-настоящему заторопился онт. Видимо, с книгами у него свои счеты были. — В них все равно ничего умного про онтов не написано. А про всякую плесень я и так услышать могу. К тому же и деревца на бумагу переводить не нужно!
— Я был прав!
— А про цветы папоротника вы у того спросите, кто про них писал. Сучок ему в глотку! Хуум, да.
Упоминание о книге Мерлина было как раз тем тузом к одиннадцати очкам, который и приводит к комбинации под названием «перебор» в какой-то карточной игре. Не помню, в какой, да и значения это не имеет! Главное то, что Корявень замолчал и, проводив нас к пещере, буквально вышвырнул на залитую лунным светом поляну. Где нас уже ждали!
Я уже не раз замечал, как человеческие самки (простите! я хотел сказать: женщины) во время ожидания возвращения кобеля (тьфу ты — мужа! ) проходят несколько эмоциональных стадий. Первые минуты опоздания мужчины домой женщины проводят, пожимая плечами. Дескать, «раз домой не торопишься, будешь ужин холодным лопать. Я по сто раз разогревать не собираюсь! ..».
Следующая пара часов ожидания проходят под лозунгом "мне наплевать, на каком глазу у тебя тюбетейка! ". Подозрения по поводу задержки мужа колеблются от «опять, сволочь, с дружками своими водку порет», до "не дай бог, хоть что-то похожее на губную помаду найду! ". В предчувствии самого плохого женщина принимает меры для проведения локальной операции по зачистке от мужа прихожей, вооружаясь скалками, сковородками и другими летательно-ударными предметами.
Последняя стадия, длиной от двенадцати часов до нескольких дней, в первую очередь характеризуется бурными всплесками эмоций в виде слезовыделения и звонков по телефону в различные службы спасения. Начиная от пожарных, кончая «Скорой помощью». В милицию, между прочим, звонят чаще всего!
На этой стадии женщина мечется по квартире и, независимо от своих прошлых взглядов на религию, непрестанно молится. Пока ей это не надоедает. Что случается дальше, я не знаю. Поскольку мой Сеня еще ни с одной женщиной настолько долго не задерживался.
Так вот, Ровена встретила нас как раз на переходе от второй стадии к последней. То есть здоровая деревянная ложка, заменявшая ей половник, в руках все еще была. Но зато в глазах принцессы не было и намека на то, как она ее собирается использовать.
Во избежание возможных рикошетов от Сениной головы, я поспешил спрятаться за широкую Ванину спину. Однако такая предосторожность оказалась излишней. Поскольку единственное, что собиралась сделать Ровена с ложкой, так это уронить ее на землю. В то время, как сама тоже уронилась. Только не на траву, а в объятия Рабиновича.
— Робин, если ты еще себе такое позволишь, то я... — принцесса на некоторое время задумалась. — То я больше на улицу встречать тебя не выйду!
Ой, пригрозила! Умереть, не встать...
— Ну, девочка, успокойся, — растерянно пролопотал Рабинович, — Видишь, даже Мурзик хочет тебе сказать, как мы рады тебя видеть. Мы просто немного заблудились...
— А я вам кукушку поймал, — пробормотал Аллан, выныривая откуда-то из темноты. — Полдня гонялся, пока понял, что это самец. А потом уже поздно стало и я решил, что уж лучше это, чем ничего.
— Да-а, — протянул Жомов в ответ на такое заявление новоявленного орнитолога. — Посадить самца на яйца — это что-то!
Комментарий был столь исчерпывающим, что даже мне совершенно нечего было к нему добавить. Я в уме обобщил жомовское высказывание и представил самого Ивана садящимся на яйца. Попробуйте и вы. Может быть, чуть-чуть посмеетесь. Мне смеяться было некогда, поскольку пред мои светлые очи предстали одна за другой головы нашего керогаза. Оглядев меня с лап до хвоста, словно скелет бронтозавра в музее естествознания, Горыныч повернулся к Рабиновичу.
— Не хочу показаться навязчивым, но есть одна проблема, требующая срочного обсуждения, — прочистив горло и испортив тем самым окружающую атмосферу, проговорил монстр. — Не знаю почему, но петля времени сжалась еще туже. Увы, моих знаний не хватает, чтобы определить причину этого паронормального явления. Однако могу вас заверить, что вместо недели у нас осталось три дня. Максимум! Из-за этого сдвига мы и волновались, боясь, как бы с вами чего не случилось.
Временной сдвиг? Чего и следовало ожидать! В отличие от этих олухов — Жомова с Рабиновичем, — я понял, что произошел новый сдвиг во времени, едва пропала тропинка, по которой мы шли в Стафорд — Бишопс. Да и причина этого сдвига была мне абсолютно понятна. А теперь до нее додумался и Рабинович.
— Так вот, значит, почему появился эльф, — покачал головой Сеня, повернувшись к Жомову. — Выходит, он нас предупредить хотел, а мы его едва не прихлопнули:
— Нормально нужно предупреждать, а не наезжать на кого ни попадя! — фыркнул Ваня, до которого тоже дошла немудреная истина. — Кто же знал, что этих колхозанов футболу нельзя обучать...
— Вы дали в руки аборигенам новейшие технологии?! — взревел Горыныч, начав раздуваться. — Да вас убить за это мало! Неужели все люди сплошные идиоты? Беда на все три мои головы! Я же предупреждал вас, что даже перемещение манцефаллотога...
— Плавали, знаем, — перебил раскочегарившегося Ахтармерза Рабинович. — Вот только, если футбол теперь технология, то я тогда муфтий всея Руси!
— Неважно, что такое футбол! — не унимался монстр, начиная от возмущения пофыркивать маленькими язычками пламени. Я поспешил убраться подальше, чтобы не оказаться заживо поджаренным. — Важно то, что вы учили дикарей тому, что им знать не положено. Теперь конец всему. Мы ничего не успеваем. Можем ложиться рядочком и просить спеть над нами погребальную песнь.
— Это к Попову. Он у нас солировать любит, — ухмыльнулся Рабинович. — Да не кипятись ты, Ахтармерз, есть еще три дня. Как-нибудь выкрутимся. Да, кстати, Ровеночка, ты нас ужином не покормишь? А то мы все голодные, как блохи на носороге...
Только сейчас я сообразил, что Андрюша и Каута оказались единственными, кто не вышел организовывать нам торжественную встречу. В первую минуту я подумал о том, не приканчивают ли эти вечно голодные господа оставленный нам ужин. Но, прислушавшись, чавканья и хруста разгрызаемых костей не услышал.
В пещере только что-то булькало, громыхали глиняные и медные горшки да раздавалось невнятное бормотание. Любопытство пересилило верность, и я устремился вниз, оставив Рабиновича далеко позади. Я догадался, что Сеня подумал относительно моего финишного спурта, но решил не принимать его мысли о моем предполагаемом обжорстве близко к сердцу. Меня сейчас гораздо больше волновал процесс приготовления Поповым философского камня.
— Взять яйцо, снесенное петухом, дать его высидеть пятилетней жабе и... — едва начав спускаться в пещеру, услышал я бормотание Попова, а затем его истошный крик. — Ты, скотина криворукая, научишься страницы по одной перелистывать? Какого хрена ты мне про выведение василиска статью подсунул? Рехнешься тут с вами...
Я услышал пыхтение Кауты и заглянул внутрь жилища Мерлина. Сакс усердно слюнявил пальцы и пытался разлепить склеившиеся страницы пергаментной книги. Ага! Корявню можно было и не вопить по поводу загубленных деревьев. Тут всего-навсего стадо баранов полегло!
— Явились, не запылились, — пробормотал Андрюша, услышав мой голос. — Соскучился, кобель безрогий? Иди сюда. Я хоть руки об тебя вытру...
Ща-аз-з-з!!! Разбежался. Я уже не раз замечал, как Попов становится жутко раздражительным, проводя свои химические эксперименты. Поэтому и не слишком обиделся на его бестактное предложение. Хотя позволять вытирать об себя руки, естественно, не собирался.
Был у нас в участке один случай, закончившийся вытиранием рук. Однажды вечером позвонила по «02» какая-то тетка и с истерикой зайчихи, вместо капустной грядки угодившей на минное поле, заверещала дежурному в ухо:
— Ой, господи, что это делается такое?! Бандиты одни вокруг живут. Хоть из дома совсем съезжай! Спасите, Христа ради. А то ведь погубят, убийцы проклятые!
— Спокойно, женщина! — образцовым милицейским тоном перебил тетку дежурный. Матрешкин его фамилия. — Успокойтесь и расскажите, что случилось...
Рассказывала женщина долго и отнюдь не спокойно. Однако Матрешкину удалось сохранить честь мундира и, не теряя собственного достоинства, вытащить из тетки внятное изложение происшествия.
Оказывается, жила она в частном секторе, который никак не соберутся снести. Для пополнения семейного бюджета держала десяток курочек, которые исправно несли яйца сомнительного качества. Все бы ничего, но эти самые курочки просто обожали соседский двор в целом и машину его хозяина в частности.
На беду тетки, сосед ее только что эту машину приобрел (иномарку, «Запорожец» называется), но гаражом обзавестись еще не удосужился и держал свое транспортное средство прямо во дворе. К тому же миляга сосед работал на местном химическом заводе. Где, как водится, производят всякую токсичную гадость.
Так вот. Устав каждый день оттирать со своего ненаглядного транспорта следы куриного присутствия, владелец иномарки решил покончить с этой бедой. Причем покончить кардинально. То есть попросту перетравить всех несушек и прочих курей, не слишком усердно выполнявших свои прямые обязанности, зато усердно гадивших (простите за такое выражение! ) на его машину.
Для этой цели мужичок спер с завода какой-то порошок и собирался досыта накормить им вредительниц. Может быть, вместе с их хозяйкой. Гадать бы нам до сих пор, от чего куры сдохли, не случись в тот день на химзаводе зарплаты. Между прочим, первой за шесть месяцев! Владелец иномарки, естественно, напоролся и давай посреди улицы распинаться, что он сделает с несчастными птичками и их хозяйкой.
Сами знаете, что мир у нас не без добрых людей. Вот один такой добрый людь, оставшийся для истории неизвестным, и подслушал похвальбу мужика, Затем, из самых светлых намерений, побежал к его соседке и все обстоятельно доложил.
С химией у нас шутить опасаются, хотя никаких «Оум Сенрике», травящих людей зарином, в городе не существует. Поэтому наряд выехал немедленно, не забыв захватить противогазы. На счастье мужика, к приезду группы захвата он был пьян, как сапожник, поэтому и избежал обычной процедуры ареста с обязательным мордобитием. Владельца иномарки просто взяли за руки и зашвырнули почти бездыханного в дежурную машину. На его беду (а заодно и Матрешкина), какой-то порошок в доме все же нашли.
Химикат этот оказался кустарного производства, к тому же совершенно невероятного состава. Бедный Попов так измучился поливать его реактивами, что к тому моменту, когда .в его каморку заглянул Матрешкин, горевший желанием узнать, что нашли, Андрюша уже находился на грани истерики.
— Знаешь что, касатик, тут и без тебя смердит! Иди в дежурку и закрой свою рожу вратарской маской. Чтобы я ее ненароком не увидел, когда домой пойду. А то, боюсь, не устою перед искушением подправить на ней кое-какие скульптурные недоделки! — прорычал Попов и похлопал рукой в резиновой перчатке, измазанной треклятым порошком, Матрешкина прямо по маковке.
Оторопевший дежурный немедленно ретировался после такого дружеского жеста, а утром, причесываясь, обнаружил, что на темечке вылезли все волосы. Матрешкин, конечно, попытался повтыкать их обратно. Однако из этой процедуры ничего не вышло, кроме дополнительного расстройства. Вот теперь у нас в отделе двое сотрудников с лысинами. Правда, у Попова она естественная, а у Матрешкина — рукотворная. Причем по форме точно копирует ту конечность, которая эту лысину сотворила! ..
Впрочем, это все воспоминания, и извините меня за лирическое отступление. Просто мне захотелось немного пояснить, отчего я так не люблю (кто сказал боюсь?! ) подходить к Андрюше во время его химических экспериментов.
— Ага! — пробормотал Попов тем временем, совсем забыв о моем присутствии. — Вот оно: «Добавьте к полученной смеси унцию твердой ртути». Тот, кто это писал, явно бредил! Впрочем, раз нужно, добавим. Каута, смотри на полке хреновину с инвентарным номером 2864/бт. Да мне плевать, что ты читать не умеешь! Вон она стоит! Правее и выше...
Как раз в этот момент в пещеру к Мерлину спустилась вся компания, торчавшая наверху для нашей встречи. Я поспешил убраться от дверей подальше, поскольку заметил, что в этой части жилища мне катастрофически не везет. То поджечь пытаются, то лапы давят. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сослепу на нос наступил.
— Привет алхимикам! — рявкнул с порога Сеня и бухнул в угол корзину с опостылевшей несушкой. — Что у нас с философским камнем?
— Еще один дурацкий вопрос, — зашипел, словно натрий на блюдечке, Попов, — и я тебе обеспечу созерцание конечного продукта, состыковав его с твоим горбатым носом!
— Оставь мой нос в покое, — пробормотал мой Сеня, но больше вопросов задавать не стал, поскольку не хуже меня знал, что может отчудить Попов в процессе напряженной творческой работы. Впрочем, Андрюша уже забыл и о существовании Рабиновича.
— Это и есть «твердая ртуть»? — заорал он на Кауту, едва не сбив ударной волной сакса с ног. — По цвету и запаху эту дрянь не отличишь от коровьей лепешки! Ну и хрен с ней. Хотели философский камень? Сделаю я вам его. Сами не рады будете! ..
Отвлек Попова от его алхимических экспериментов только призыв Ровены к позднему ужину. Что-что, а уж прием пищи, очередной или внеплановый, Андрюша никогда не пропускал. И хоть поел всего лишь за час до нашего прихода, за столом, уставленным разнообразной снедью, оказался раньше других. Руки, между прочим, Попов вытирал, уже сидя перед тарелкой.
— Где вас гопники носили? — набив рот, поинтересовался Андрюша у Рабиновича. — Бухали небось в деревне, гады? А я тут паши на вас, как нарядом награжденный.
— Бухали, бухали, — не стал вдаваться в подробности Сеня. — Ты хоть заметил, что вокруг творится?
— Мы ему еще не успели сказать, — очистив одновременно три миски с первым, вторым и снова со вторым, ответил за Попова Горыныч. — Он к себе никого, кроме Кауты, не подпускал.
— А на хрен вы мне все нужны? — удивился Андрюша реплике монстра. — Аллан нос свой сует во все, что надо и не надо. Ты, урод трехпищеводный, вообще все ломаешь, к чему ни притронешься. А Ровена... — Попов с опаской посмотрел на Рабиновича. — Ровена, короче, другими делами занималась.
Выкрутился, кота ему на лысину!
— Так что вокруг творится, кроме того, что ночь на дворе? — прожевывая кусок мяса, спросил Андрюша после некоторой паузы.
— Не, ничего особенного, — как можно беззаботнее пожал плечами Сеня. — Просто Горыныч говорит, что спираль времени снова сжалась, и у нас не больше трех дней для того, чтобы собрать все компоненты заклинания...
— Че-го-о?! — заревел Попов так, что тарелка с подливой к жаркому, что стояла перед ним, сорвалась со стола и оделась на правую голову Горыныча. Монстр удивленно похлопал ресницами, а затем просто облизал измазанное рыло двумя оставшимися.
— Вы охренели, что ли? — не унимался Андрюша. — Какие три дня? Мне этот камень ваш дурацкий после изготовления только в крови младенца надо пять дней вымачивать!
Андрюша заткнулся, только сейчас сообразив, что сказал. Увлекшись своими экпериментами, Попов даже не вникал в то, какие ингредиенты для получения философского камня ему потребуются. И лишь сейчас понял, что столкнулся с настоящим препятствием. Действительно, откуда мы возьмем кровь младенца, если у Ровены еще детей нет? А то вместе с ней бы, за компанию!
Впрочем, это я пошутил. Просто известие о том, в чем нужно вымачивать философский камень, выбило меня из колеи. Мало нам было птенцов кукушки, цветов папоротника, крови девственной принцессы, так тут еще и эта гадость свалилась. В общем, положение — хуже не придумаешь. Остается только удивляться, откуда Мерлин все это брал. Он мне кровожадным ничуть не показался. При нашей последней встрече...
— А мы ускорим процесс. И вместо младенца используем для отмачивания кровь взрослой особи, — словно ни в чем не бывало, предложил Сеня. — Там уточняется, чей именно младенец должен быть?
— Не-ет, — растерянно пожал плечами Попов. — Просто сказано, что младенец. И все.
— Вообще прекрасно! — восхитился Рабинович. — Раз не указано, что младенец человеческий, то для ускорения процесса сгодится тот взрослый медведь, которого Ваня пойдет ловить. Все равно для зелья ничего, кроме его мозгов, нам не понадобится.
На некоторое время в пещере наступила относительная тишина. Если, конечно, не считать шумом поглощение Поповым пищи. Я тоже молчал, восхищаясь чисто русской смекалкой Сени Рабиновича.
Сами посудите: нужен нам был птенец высиде... высижи... высижо... Тьфу, язык сломаешь! В общем, тот, которого высидела кукушка, — пожалуйста! Подложим под птицу куриные яйца, и все дела. Требуется кровь младенца, а сроки поджимают, — нет проблем! Будем использовать медвежью. Чтобы добро зря не пропадало. Интересно, что Рабинович теперь по поводу цветов папоротника придумает?
— Да, Сень, а с цветочками что теперь делать будем? — словно прочитав мои мысли, полюбопытствовал Жомов.
— А что у нас с цветочками?! — Попов подозрительно осмотрел Сеню с ног до головы, словно примерялся, какого размера ему гроб готовить. — Чем еще старого друга порадуете?
— В общем, Андрюша, ты особо не расстраивайся. С папоротником кое-какие проблемы, но мы непременно их решим, — промямлил Рабинович, опасаясь новой звуковой атаки со стороны ранимого эксперта-криминалиста. Попов выжидающе молчал. — Короче, мы по дороге сюда совершенно случайно встретили Корявня. Так, поболтали немного. Ну и он нам сказал, что цветов папоротника найти не удастся. Потому что их вообще в природе не существует...
— Ну а если этот трухлявый пень говорит, что цветов нет, — закончил за Сеню Жомов, — значит, их, в натуре, хрен где найдешь.
— Не существует, значит? — угрожающе прошипел Попов. — И че теперь дальше? Получается, сдохнут мои рыбки?
— Да ты сам, идиот, в первую очередь сдохнешь! — устав от Андрюшиных придирок, завопил Жомов. — О чем ты думаешь, тюлень фаршированный? Хрен с ними, с твоими рыбками. Это нам здесь до конца жизни срок парить придется!
— Вот и я говорю, — сразу сник Попов. — Рыбки сдохнут и мама расстроится...
— Это что ж теперь получается? — перебил Андрюшу Горыныч, запрыгивая со скамейки прямо в центр стола. — Вы и меня, значит, решили угробить? Не-ет, я так не согласен! Ладно, вы сюда попали по своей дурости, а я за что пропадать должен? Мне же всего сто двенадцать лет. И вы предлагаете жизнь закончить в такие юные годы?
— Ни хрена себе, юные! Да я тебя в пять раз моложе, — возмутился Жомов. — Молчал бы лучше, жабоед недоделанный.
— Тихо, мальчики, — стукнула ладошкой по столу Ровена, останавливая разгорающийся скандал. — Вы о каких это цветах папоротника говорите?
Если нежное постукивание детской лапкой по столу и не произвело требуемого эффекта, то последующий вопрос принцессы поставил всех присутствующих в тупик. В пещере кувалдой повисла гнетущая тишина. Действительно, как объяснить девочке, что такое цветы папоротника? Может, ей еще рассказать, как пахнет бензин? Сеня все же попробовал объяснить.
— Ну, Ровеночка, цветы обычно на чем-нибудь цветут, — пробормотал Рабинович, старательно выбирая слова. — Эти распускаются... То есть должны бы распускаться на папоротнике. У цветов бывают лепестки там разные. А еще тычинки и пестики. Чашелистики какие-то, чашеножки...
— Не надо мне объяснять, что такое цветы! — презрительно фыркнула Ровена. А что ж тогда спрашивала? — Ты мне скажи, милый Робин, зачем вы их ищете по всему лесу, с Корявнем этим неотесанным разговариваете, а цветы уже два дня вон в том углу лежат.
— Где?! — Вот ведь как все заорали хором. Год репетируй, а все равно так не получится!
— Я же говорю, вон в том углу, — тяжело вздохнула принцесса и демонстративно отвернулась в другую сторону. — До чего все мужики глупые. Фи! ..
Нужно ли говорить, что после этих слов за столом, кроме Ровены, не осталось ни одной живой души. Сметая все на своем пути, банда ботаников в предвкушении открытия рванулась в указанном направлении. Я, конечно, обогнал их всех. Но, похоже, сделал это только для того, чтобы первым разочароваться: в искомом углу лежали только доспехи, отобранные у мордредо-... и т. д. шайки. Цветами тут и не пахло!
Остальные, понятное дело, таким, как у меня, нюхом не располагали. Поэтому, сгрудившись вокруг кучи доспехов, отказались верить, что цветов тут нет. Попов предположил, что важный элемент приготовления зелья просто завалили сослепу железным хламом, и принялся оный хлам из угла выкидывать. К нему тут же подключилась остальная гвардия Индианов Джонсов.
— Мальчики, ну что вы там громыхаете? — недовольно проворчала Ровена, поворачиваясь к нам лицом. — Ослепли все, что ли?
Угу! Ты у нас одна зрячая. Интересно только, где у тебя глаза находятся, если ты тут цветы умудрилась увидеть!
— Мурзик, помолчи! И без тебя шуму хватает, — как всегда, заткнул меня Рабинович, сжимая в руках шлем Галахада. А потом мой Сеня преданно посмотрел на принцессу. — Ровеночка, тут цветов не видно. Мы их, наверное, доспехами завалили.
— Фи, дурной, — искристо рассмеялась девчонка. — Ты же цветы папоротника в руках держишь!
— Деточка, я думаю, что ты ошибаешься! — потерял терпение Сеня и, чуть помолчав, закончил: — Ровена, это рыцарский шлем!
— Можно подумать, я не вижу, — принцесса откровенно забавлялась ситуацией, не обращая внимания на грохот, производимый разбрасываемой поисковиками амуницией. — А на шлеме что?
— Павлиньи перья, если я не ошибаюсь, — пытаясь сохранить вежливость, терпеливо ответил Сеня.
— Дурачок! Где ты видел такие перья, — Ровена подбежала к Рабиновичу и в наступившей мгновенно тишине забрала у него шлем, подняв над головой. — Павлины бывают только в сказках. А это неувядающие цветы папоротника. А ваш Корявень — дурак...
— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками Попов. — Почему это неувядающие? Я читал, что папоротник цветет всего одну ночь. На Ивана Купала, по-моему. Потом цветы облетают.
— Правильно! Облетают, если их в эту ночь не сорвать, — словно первоклассникам объяснила принцесса. — Зато сорвав, их потом можно будет носить как украшение, и они никогда не завянут.
— Все. Приехали, — пробормотал Жомов, опускаясь на пол вдоль стены. — Перья — цветы. Цветы — перья. Курицы — кукушки. А я вообще дикий лев!
— А какая теперь разница? — полюбопытствовал Рабинович. — Один хрен мышей не ловишь.
В гробовом молчании вся компания вернулась к столу, оставив Ровену стоять в углу со шлемом в руках. Принцесса, видимо, рассчитывала на бурные аплодисменты, плавно переходящие в овацию, поэтому выражение ее лица после такого поступка мужской (если можно так сказать про всех! ) части населения пещеры пересказать не берусь.
Ровена подождала, пока все сядут за стол или около него. Потом подошла к Сене, поставила перед ним шлем и, презрительно дернув плечиком, демонстративно уселась ко всем присутствующим спиной. Дескать, "а я никогда и не рассчитывала на благодарность мужчин! ".
— Ладно. Мерлин мог и не знать, чем перья павлина отличаются от цветов папертника, — наконец нарушил молчание Рабинович. — Будем считать, что главная проблема решена.
— А как насчет кукушки? — поинтересовался Аллан.
— С птицей разберемся завтра, — отмахнулся от него Сеня. — А сегодня, думаю, нам всем не мешает напиться. Как свиньям. Для снятия стресса. Доставай-ка, Андрюша, свою самогонку...
ГЛАВА 6
— Как же так? — высказал вслух Сеня мысль, посетившую всех нас одновременно. — Ведь у Мерлина в книжке написано...
— А я книг не читаю! Хуум-баррурум-хрямс! — первый раз по-настоящему заторопился онт. Видимо, с книгами у него свои счеты были. — В них все равно ничего умного про онтов не написано. А про всякую плесень я и так услышать могу. К тому же и деревца на бумагу переводить не нужно!
— Я был прав!
— А про цветы папоротника вы у того спросите, кто про них писал. Сучок ему в глотку! Хуум, да.
Упоминание о книге Мерлина было как раз тем тузом к одиннадцати очкам, который и приводит к комбинации под названием «перебор» в какой-то карточной игре. Не помню, в какой, да и значения это не имеет! Главное то, что Корявень замолчал и, проводив нас к пещере, буквально вышвырнул на залитую лунным светом поляну. Где нас уже ждали!
Я уже не раз замечал, как человеческие самки (простите! я хотел сказать: женщины) во время ожидания возвращения кобеля (тьфу ты — мужа! ) проходят несколько эмоциональных стадий. Первые минуты опоздания мужчины домой женщины проводят, пожимая плечами. Дескать, «раз домой не торопишься, будешь ужин холодным лопать. Я по сто раз разогревать не собираюсь! ..».
Следующая пара часов ожидания проходят под лозунгом "мне наплевать, на каком глазу у тебя тюбетейка! ". Подозрения по поводу задержки мужа колеблются от «опять, сволочь, с дружками своими водку порет», до "не дай бог, хоть что-то похожее на губную помаду найду! ". В предчувствии самого плохого женщина принимает меры для проведения локальной операции по зачистке от мужа прихожей, вооружаясь скалками, сковородками и другими летательно-ударными предметами.
Последняя стадия, длиной от двенадцати часов до нескольких дней, в первую очередь характеризуется бурными всплесками эмоций в виде слезовыделения и звонков по телефону в различные службы спасения. Начиная от пожарных, кончая «Скорой помощью». В милицию, между прочим, звонят чаще всего!
На этой стадии женщина мечется по квартире и, независимо от своих прошлых взглядов на религию, непрестанно молится. Пока ей это не надоедает. Что случается дальше, я не знаю. Поскольку мой Сеня еще ни с одной женщиной настолько долго не задерживался.
Так вот, Ровена встретила нас как раз на переходе от второй стадии к последней. То есть здоровая деревянная ложка, заменявшая ей половник, в руках все еще была. Но зато в глазах принцессы не было и намека на то, как она ее собирается использовать.
Во избежание возможных рикошетов от Сениной головы, я поспешил спрятаться за широкую Ванину спину. Однако такая предосторожность оказалась излишней. Поскольку единственное, что собиралась сделать Ровена с ложкой, так это уронить ее на землю. В то время, как сама тоже уронилась. Только не на траву, а в объятия Рабиновича.
— Робин, если ты еще себе такое позволишь, то я... — принцесса на некоторое время задумалась. — То я больше на улицу встречать тебя не выйду!
Ой, пригрозила! Умереть, не встать...
— Ну, девочка, успокойся, — растерянно пролопотал Рабинович, — Видишь, даже Мурзик хочет тебе сказать, как мы рады тебя видеть. Мы просто немного заблудились...
— А я вам кукушку поймал, — пробормотал Аллан, выныривая откуда-то из темноты. — Полдня гонялся, пока понял, что это самец. А потом уже поздно стало и я решил, что уж лучше это, чем ничего.
— Да-а, — протянул Жомов в ответ на такое заявление новоявленного орнитолога. — Посадить самца на яйца — это что-то!
Комментарий был столь исчерпывающим, что даже мне совершенно нечего было к нему добавить. Я в уме обобщил жомовское высказывание и представил самого Ивана садящимся на яйца. Попробуйте и вы. Может быть, чуть-чуть посмеетесь. Мне смеяться было некогда, поскольку пред мои светлые очи предстали одна за другой головы нашего керогаза. Оглядев меня с лап до хвоста, словно скелет бронтозавра в музее естествознания, Горыныч повернулся к Рабиновичу.
— Не хочу показаться навязчивым, но есть одна проблема, требующая срочного обсуждения, — прочистив горло и испортив тем самым окружающую атмосферу, проговорил монстр. — Не знаю почему, но петля времени сжалась еще туже. Увы, моих знаний не хватает, чтобы определить причину этого паронормального явления. Однако могу вас заверить, что вместо недели у нас осталось три дня. Максимум! Из-за этого сдвига мы и волновались, боясь, как бы с вами чего не случилось.
Временной сдвиг? Чего и следовало ожидать! В отличие от этих олухов — Жомова с Рабиновичем, — я понял, что произошел новый сдвиг во времени, едва пропала тропинка, по которой мы шли в Стафорд — Бишопс. Да и причина этого сдвига была мне абсолютно понятна. А теперь до нее додумался и Рабинович.
— Так вот, значит, почему появился эльф, — покачал головой Сеня, повернувшись к Жомову. — Выходит, он нас предупредить хотел, а мы его едва не прихлопнули:
— Нормально нужно предупреждать, а не наезжать на кого ни попадя! — фыркнул Ваня, до которого тоже дошла немудреная истина. — Кто же знал, что этих колхозанов футболу нельзя обучать...
— Вы дали в руки аборигенам новейшие технологии?! — взревел Горыныч, начав раздуваться. — Да вас убить за это мало! Неужели все люди сплошные идиоты? Беда на все три мои головы! Я же предупреждал вас, что даже перемещение манцефаллотога...
— Плавали, знаем, — перебил раскочегарившегося Ахтармерза Рабинович. — Вот только, если футбол теперь технология, то я тогда муфтий всея Руси!
— Неважно, что такое футбол! — не унимался монстр, начиная от возмущения пофыркивать маленькими язычками пламени. Я поспешил убраться подальше, чтобы не оказаться заживо поджаренным. — Важно то, что вы учили дикарей тому, что им знать не положено. Теперь конец всему. Мы ничего не успеваем. Можем ложиться рядочком и просить спеть над нами погребальную песнь.
— Это к Попову. Он у нас солировать любит, — ухмыльнулся Рабинович. — Да не кипятись ты, Ахтармерз, есть еще три дня. Как-нибудь выкрутимся. Да, кстати, Ровеночка, ты нас ужином не покормишь? А то мы все голодные, как блохи на носороге...
Только сейчас я сообразил, что Андрюша и Каута оказались единственными, кто не вышел организовывать нам торжественную встречу. В первую минуту я подумал о том, не приканчивают ли эти вечно голодные господа оставленный нам ужин. Но, прислушавшись, чавканья и хруста разгрызаемых костей не услышал.
В пещере только что-то булькало, громыхали глиняные и медные горшки да раздавалось невнятное бормотание. Любопытство пересилило верность, и я устремился вниз, оставив Рабиновича далеко позади. Я догадался, что Сеня подумал относительно моего финишного спурта, но решил не принимать его мысли о моем предполагаемом обжорстве близко к сердцу. Меня сейчас гораздо больше волновал процесс приготовления Поповым философского камня.
— Взять яйцо, снесенное петухом, дать его высидеть пятилетней жабе и... — едва начав спускаться в пещеру, услышал я бормотание Попова, а затем его истошный крик. — Ты, скотина криворукая, научишься страницы по одной перелистывать? Какого хрена ты мне про выведение василиска статью подсунул? Рехнешься тут с вами...
Я услышал пыхтение Кауты и заглянул внутрь жилища Мерлина. Сакс усердно слюнявил пальцы и пытался разлепить склеившиеся страницы пергаментной книги. Ага! Корявню можно было и не вопить по поводу загубленных деревьев. Тут всего-навсего стадо баранов полегло!
— Явились, не запылились, — пробормотал Андрюша, услышав мой голос. — Соскучился, кобель безрогий? Иди сюда. Я хоть руки об тебя вытру...
Ща-аз-з-з!!! Разбежался. Я уже не раз замечал, как Попов становится жутко раздражительным, проводя свои химические эксперименты. Поэтому и не слишком обиделся на его бестактное предложение. Хотя позволять вытирать об себя руки, естественно, не собирался.
Был у нас в участке один случай, закончившийся вытиранием рук. Однажды вечером позвонила по «02» какая-то тетка и с истерикой зайчихи, вместо капустной грядки угодившей на минное поле, заверещала дежурному в ухо:
— Ой, господи, что это делается такое?! Бандиты одни вокруг живут. Хоть из дома совсем съезжай! Спасите, Христа ради. А то ведь погубят, убийцы проклятые!
— Спокойно, женщина! — образцовым милицейским тоном перебил тетку дежурный. Матрешкин его фамилия. — Успокойтесь и расскажите, что случилось...
Рассказывала женщина долго и отнюдь не спокойно. Однако Матрешкину удалось сохранить честь мундира и, не теряя собственного достоинства, вытащить из тетки внятное изложение происшествия.
Оказывается, жила она в частном секторе, который никак не соберутся снести. Для пополнения семейного бюджета держала десяток курочек, которые исправно несли яйца сомнительного качества. Все бы ничего, но эти самые курочки просто обожали соседский двор в целом и машину его хозяина в частности.
На беду тетки, сосед ее только что эту машину приобрел (иномарку, «Запорожец» называется), но гаражом обзавестись еще не удосужился и держал свое транспортное средство прямо во дворе. К тому же миляга сосед работал на местном химическом заводе. Где, как водится, производят всякую токсичную гадость.
Так вот. Устав каждый день оттирать со своего ненаглядного транспорта следы куриного присутствия, владелец иномарки решил покончить с этой бедой. Причем покончить кардинально. То есть попросту перетравить всех несушек и прочих курей, не слишком усердно выполнявших свои прямые обязанности, зато усердно гадивших (простите за такое выражение! ) на его машину.
Для этой цели мужичок спер с завода какой-то порошок и собирался досыта накормить им вредительниц. Может быть, вместе с их хозяйкой. Гадать бы нам до сих пор, от чего куры сдохли, не случись в тот день на химзаводе зарплаты. Между прочим, первой за шесть месяцев! Владелец иномарки, естественно, напоролся и давай посреди улицы распинаться, что он сделает с несчастными птичками и их хозяйкой.
Сами знаете, что мир у нас не без добрых людей. Вот один такой добрый людь, оставшийся для истории неизвестным, и подслушал похвальбу мужика, Затем, из самых светлых намерений, побежал к его соседке и все обстоятельно доложил.
С химией у нас шутить опасаются, хотя никаких «Оум Сенрике», травящих людей зарином, в городе не существует. Поэтому наряд выехал немедленно, не забыв захватить противогазы. На счастье мужика, к приезду группы захвата он был пьян, как сапожник, поэтому и избежал обычной процедуры ареста с обязательным мордобитием. Владельца иномарки просто взяли за руки и зашвырнули почти бездыханного в дежурную машину. На его беду (а заодно и Матрешкина), какой-то порошок в доме все же нашли.
Химикат этот оказался кустарного производства, к тому же совершенно невероятного состава. Бедный Попов так измучился поливать его реактивами, что к тому моменту, когда .в его каморку заглянул Матрешкин, горевший желанием узнать, что нашли, Андрюша уже находился на грани истерики.
— Знаешь что, касатик, тут и без тебя смердит! Иди в дежурку и закрой свою рожу вратарской маской. Чтобы я ее ненароком не увидел, когда домой пойду. А то, боюсь, не устою перед искушением подправить на ней кое-какие скульптурные недоделки! — прорычал Попов и похлопал рукой в резиновой перчатке, измазанной треклятым порошком, Матрешкина прямо по маковке.
Оторопевший дежурный немедленно ретировался после такого дружеского жеста, а утром, причесываясь, обнаружил, что на темечке вылезли все волосы. Матрешкин, конечно, попытался повтыкать их обратно. Однако из этой процедуры ничего не вышло, кроме дополнительного расстройства. Вот теперь у нас в отделе двое сотрудников с лысинами. Правда, у Попова она естественная, а у Матрешкина — рукотворная. Причем по форме точно копирует ту конечность, которая эту лысину сотворила! ..
Впрочем, это все воспоминания, и извините меня за лирическое отступление. Просто мне захотелось немного пояснить, отчего я так не люблю (кто сказал боюсь?! ) подходить к Андрюше во время его химических экспериментов.
— Ага! — пробормотал Попов тем временем, совсем забыв о моем присутствии. — Вот оно: «Добавьте к полученной смеси унцию твердой ртути». Тот, кто это писал, явно бредил! Впрочем, раз нужно, добавим. Каута, смотри на полке хреновину с инвентарным номером 2864/бт. Да мне плевать, что ты читать не умеешь! Вон она стоит! Правее и выше...
Как раз в этот момент в пещеру к Мерлину спустилась вся компания, торчавшая наверху для нашей встречи. Я поспешил убраться от дверей подальше, поскольку заметил, что в этой части жилища мне катастрофически не везет. То поджечь пытаются, то лапы давят. Не хватало еще, чтобы кто-нибудь сослепу на нос наступил.
— Привет алхимикам! — рявкнул с порога Сеня и бухнул в угол корзину с опостылевшей несушкой. — Что у нас с философским камнем?
— Еще один дурацкий вопрос, — зашипел, словно натрий на блюдечке, Попов, — и я тебе обеспечу созерцание конечного продукта, состыковав его с твоим горбатым носом!
— Оставь мой нос в покое, — пробормотал мой Сеня, но больше вопросов задавать не стал, поскольку не хуже меня знал, что может отчудить Попов в процессе напряженной творческой работы. Впрочем, Андрюша уже забыл и о существовании Рабиновича.
— Это и есть «твердая ртуть»? — заорал он на Кауту, едва не сбив ударной волной сакса с ног. — По цвету и запаху эту дрянь не отличишь от коровьей лепешки! Ну и хрен с ней. Хотели философский камень? Сделаю я вам его. Сами не рады будете! ..
Отвлек Попова от его алхимических экспериментов только призыв Ровены к позднему ужину. Что-что, а уж прием пищи, очередной или внеплановый, Андрюша никогда не пропускал. И хоть поел всего лишь за час до нашего прихода, за столом, уставленным разнообразной снедью, оказался раньше других. Руки, между прочим, Попов вытирал, уже сидя перед тарелкой.
— Где вас гопники носили? — набив рот, поинтересовался Андрюша у Рабиновича. — Бухали небось в деревне, гады? А я тут паши на вас, как нарядом награжденный.
— Бухали, бухали, — не стал вдаваться в подробности Сеня. — Ты хоть заметил, что вокруг творится?
— Мы ему еще не успели сказать, — очистив одновременно три миски с первым, вторым и снова со вторым, ответил за Попова Горыныч. — Он к себе никого, кроме Кауты, не подпускал.
— А на хрен вы мне все нужны? — удивился Андрюша реплике монстра. — Аллан нос свой сует во все, что надо и не надо. Ты, урод трехпищеводный, вообще все ломаешь, к чему ни притронешься. А Ровена... — Попов с опаской посмотрел на Рабиновича. — Ровена, короче, другими делами занималась.
Выкрутился, кота ему на лысину!
— Так что вокруг творится, кроме того, что ночь на дворе? — прожевывая кусок мяса, спросил Андрюша после некоторой паузы.
— Не, ничего особенного, — как можно беззаботнее пожал плечами Сеня. — Просто Горыныч говорит, что спираль времени снова сжалась, и у нас не больше трех дней для того, чтобы собрать все компоненты заклинания...
— Че-го-о?! — заревел Попов так, что тарелка с подливой к жаркому, что стояла перед ним, сорвалась со стола и оделась на правую голову Горыныча. Монстр удивленно похлопал ресницами, а затем просто облизал измазанное рыло двумя оставшимися.
— Вы охренели, что ли? — не унимался Андрюша. — Какие три дня? Мне этот камень ваш дурацкий после изготовления только в крови младенца надо пять дней вымачивать!
Андрюша заткнулся, только сейчас сообразив, что сказал. Увлекшись своими экпериментами, Попов даже не вникал в то, какие ингредиенты для получения философского камня ему потребуются. И лишь сейчас понял, что столкнулся с настоящим препятствием. Действительно, откуда мы возьмем кровь младенца, если у Ровены еще детей нет? А то вместе с ней бы, за компанию!
Впрочем, это я пошутил. Просто известие о том, в чем нужно вымачивать философский камень, выбило меня из колеи. Мало нам было птенцов кукушки, цветов папоротника, крови девственной принцессы, так тут еще и эта гадость свалилась. В общем, положение — хуже не придумаешь. Остается только удивляться, откуда Мерлин все это брал. Он мне кровожадным ничуть не показался. При нашей последней встрече...
— А мы ускорим процесс. И вместо младенца используем для отмачивания кровь взрослой особи, — словно ни в чем не бывало, предложил Сеня. — Там уточняется, чей именно младенец должен быть?
— Не-ет, — растерянно пожал плечами Попов. — Просто сказано, что младенец. И все.
— Вообще прекрасно! — восхитился Рабинович. — Раз не указано, что младенец человеческий, то для ускорения процесса сгодится тот взрослый медведь, которого Ваня пойдет ловить. Все равно для зелья ничего, кроме его мозгов, нам не понадобится.
На некоторое время в пещере наступила относительная тишина. Если, конечно, не считать шумом поглощение Поповым пищи. Я тоже молчал, восхищаясь чисто русской смекалкой Сени Рабиновича.
Сами посудите: нужен нам был птенец высиде... высижи... высижо... Тьфу, язык сломаешь! В общем, тот, которого высидела кукушка, — пожалуйста! Подложим под птицу куриные яйца, и все дела. Требуется кровь младенца, а сроки поджимают, — нет проблем! Будем использовать медвежью. Чтобы добро зря не пропадало. Интересно, что Рабинович теперь по поводу цветов папоротника придумает?
— Да, Сень, а с цветочками что теперь делать будем? — словно прочитав мои мысли, полюбопытствовал Жомов.
— А что у нас с цветочками?! — Попов подозрительно осмотрел Сеню с ног до головы, словно примерялся, какого размера ему гроб готовить. — Чем еще старого друга порадуете?
— В общем, Андрюша, ты особо не расстраивайся. С папоротником кое-какие проблемы, но мы непременно их решим, — промямлил Рабинович, опасаясь новой звуковой атаки со стороны ранимого эксперта-криминалиста. Попов выжидающе молчал. — Короче, мы по дороге сюда совершенно случайно встретили Корявня. Так, поболтали немного. Ну и он нам сказал, что цветов папоротника найти не удастся. Потому что их вообще в природе не существует...
— Ну а если этот трухлявый пень говорит, что цветов нет, — закончил за Сеню Жомов, — значит, их, в натуре, хрен где найдешь.
— Не существует, значит? — угрожающе прошипел Попов. — И че теперь дальше? Получается, сдохнут мои рыбки?
— Да ты сам, идиот, в первую очередь сдохнешь! — устав от Андрюшиных придирок, завопил Жомов. — О чем ты думаешь, тюлень фаршированный? Хрен с ними, с твоими рыбками. Это нам здесь до конца жизни срок парить придется!
— Вот и я говорю, — сразу сник Попов. — Рыбки сдохнут и мама расстроится...
— Это что ж теперь получается? — перебил Андрюшу Горыныч, запрыгивая со скамейки прямо в центр стола. — Вы и меня, значит, решили угробить? Не-ет, я так не согласен! Ладно, вы сюда попали по своей дурости, а я за что пропадать должен? Мне же всего сто двенадцать лет. И вы предлагаете жизнь закончить в такие юные годы?
— Ни хрена себе, юные! Да я тебя в пять раз моложе, — возмутился Жомов. — Молчал бы лучше, жабоед недоделанный.
— Тихо, мальчики, — стукнула ладошкой по столу Ровена, останавливая разгорающийся скандал. — Вы о каких это цветах папоротника говорите?
Если нежное постукивание детской лапкой по столу и не произвело требуемого эффекта, то последующий вопрос принцессы поставил всех присутствующих в тупик. В пещере кувалдой повисла гнетущая тишина. Действительно, как объяснить девочке, что такое цветы папоротника? Может, ей еще рассказать, как пахнет бензин? Сеня все же попробовал объяснить.
— Ну, Ровеночка, цветы обычно на чем-нибудь цветут, — пробормотал Рабинович, старательно выбирая слова. — Эти распускаются... То есть должны бы распускаться на папоротнике. У цветов бывают лепестки там разные. А еще тычинки и пестики. Чашелистики какие-то, чашеножки...
— Не надо мне объяснять, что такое цветы! — презрительно фыркнула Ровена. А что ж тогда спрашивала? — Ты мне скажи, милый Робин, зачем вы их ищете по всему лесу, с Корявнем этим неотесанным разговариваете, а цветы уже два дня вон в том углу лежат.
— Где?! — Вот ведь как все заорали хором. Год репетируй, а все равно так не получится!
— Я же говорю, вон в том углу, — тяжело вздохнула принцесса и демонстративно отвернулась в другую сторону. — До чего все мужики глупые. Фи! ..
Нужно ли говорить, что после этих слов за столом, кроме Ровены, не осталось ни одной живой души. Сметая все на своем пути, банда ботаников в предвкушении открытия рванулась в указанном направлении. Я, конечно, обогнал их всех. Но, похоже, сделал это только для того, чтобы первым разочароваться: в искомом углу лежали только доспехи, отобранные у мордредо-... и т. д. шайки. Цветами тут и не пахло!
Остальные, понятное дело, таким, как у меня, нюхом не располагали. Поэтому, сгрудившись вокруг кучи доспехов, отказались верить, что цветов тут нет. Попов предположил, что важный элемент приготовления зелья просто завалили сослепу железным хламом, и принялся оный хлам из угла выкидывать. К нему тут же подключилась остальная гвардия Индианов Джонсов.
— Мальчики, ну что вы там громыхаете? — недовольно проворчала Ровена, поворачиваясь к нам лицом. — Ослепли все, что ли?
Угу! Ты у нас одна зрячая. Интересно только, где у тебя глаза находятся, если ты тут цветы умудрилась увидеть!
— Мурзик, помолчи! И без тебя шуму хватает, — как всегда, заткнул меня Рабинович, сжимая в руках шлем Галахада. А потом мой Сеня преданно посмотрел на принцессу. — Ровеночка, тут цветов не видно. Мы их, наверное, доспехами завалили.
— Фи, дурной, — искристо рассмеялась девчонка. — Ты же цветы папоротника в руках держишь!
— Деточка, я думаю, что ты ошибаешься! — потерял терпение Сеня и, чуть помолчав, закончил: — Ровена, это рыцарский шлем!
— Можно подумать, я не вижу, — принцесса откровенно забавлялась ситуацией, не обращая внимания на грохот, производимый разбрасываемой поисковиками амуницией. — А на шлеме что?
— Павлиньи перья, если я не ошибаюсь, — пытаясь сохранить вежливость, терпеливо ответил Сеня.
— Дурачок! Где ты видел такие перья, — Ровена подбежала к Рабиновичу и в наступившей мгновенно тишине забрала у него шлем, подняв над головой. — Павлины бывают только в сказках. А это неувядающие цветы папоротника. А ваш Корявень — дурак...
— Стоп, стоп, стоп! — замахал руками Попов. — Почему это неувядающие? Я читал, что папоротник цветет всего одну ночь. На Ивана Купала, по-моему. Потом цветы облетают.
— Правильно! Облетают, если их в эту ночь не сорвать, — словно первоклассникам объяснила принцесса. — Зато сорвав, их потом можно будет носить как украшение, и они никогда не завянут.
— Все. Приехали, — пробормотал Жомов, опускаясь на пол вдоль стены. — Перья — цветы. Цветы — перья. Курицы — кукушки. А я вообще дикий лев!
— А какая теперь разница? — полюбопытствовал Рабинович. — Один хрен мышей не ловишь.
В гробовом молчании вся компания вернулась к столу, оставив Ровену стоять в углу со шлемом в руках. Принцесса, видимо, рассчитывала на бурные аплодисменты, плавно переходящие в овацию, поэтому выражение ее лица после такого поступка мужской (если можно так сказать про всех! ) части населения пещеры пересказать не берусь.
Ровена подождала, пока все сядут за стол или около него. Потом подошла к Сене, поставила перед ним шлем и, презрительно дернув плечиком, демонстративно уселась ко всем присутствующим спиной. Дескать, "а я никогда и не рассчитывала на благодарность мужчин! ".
— Ладно. Мерлин мог и не знать, чем перья павлина отличаются от цветов папертника, — наконец нарушил молчание Рабинович. — Будем считать, что главная проблема решена.
— А как насчет кукушки? — поинтересовался Аллан.
— С птицей разберемся завтра, — отмахнулся от него Сеня. — А сегодня, думаю, нам всем не мешает напиться. Как свиньям. Для снятия стресса. Доставай-ка, Андрюша, свою самогонку...
ГЛАВА 6
— Мы что, все две дюжины яиц под несчастного мужика класть будем? — шепотом поинтересовался Аллан, стараясь никого не разбудить. — Он же их не накроет.
— Пусть он самок своих накрывает! — так же негромко фыркнул Рабинович. — А на яйцах он сидеть должен.
— Ну я и говорю...
Первые слепые лучи солнца только пытались заглянуть под свод пещеры, а Сене уже не спалось. Ни свет ни заря он выбрался из-под теплого шерстяного одеяла и, шлепая босиком по холодному каменному полу, пошел будить иомена. Помня о сжатых сроках, оставленных им спиралью времени, Рабинович торопился начать процесс по получению птенцов из-под кукушки.
Аллан проснулся от первого прикосновения, словно задремавший «на тумбочке» «дух»-дневальный после пинка дежурного по роте. Иомен даже среагировал на побудку идентично молодому солдатику — удивленно захлопал глазами, пытаясь понять, где он, что делает и кто его тормошит. Впрочем, непонимание Аллана вполне объяснимо. Просто вчера нужно было меньше пить. Например, как Рабинович.
Сеня хоть и предложил вчера устроить большую попойку «для снятия стресса», как он выразился, однако под укоризненным взглядом Ровены самогонка ему пошла не в то горло. И после третьей рюмки Рабинович пить отказался. К большому удивлению Попова и к восторгу Жомова. Ваня даже одобрительно похлопал Рабиновича по плечу, заявив, что «такие люди нам позарез нужны», и без зазрения совести опрокинул в свое бездонное чрево рюмку, налитую Сене.
— Пусть он самок своих накрывает! — так же негромко фыркнул Рабинович. — А на яйцах он сидеть должен.
— Ну я и говорю...
Первые слепые лучи солнца только пытались заглянуть под свод пещеры, а Сене уже не спалось. Ни свет ни заря он выбрался из-под теплого шерстяного одеяла и, шлепая босиком по холодному каменному полу, пошел будить иомена. Помня о сжатых сроках, оставленных им спиралью времени, Рабинович торопился начать процесс по получению птенцов из-под кукушки.
Аллан проснулся от первого прикосновения, словно задремавший «на тумбочке» «дух»-дневальный после пинка дежурного по роте. Иомен даже среагировал на побудку идентично молодому солдатику — удивленно захлопал глазами, пытаясь понять, где он, что делает и кто его тормошит. Впрочем, непонимание Аллана вполне объяснимо. Просто вчера нужно было меньше пить. Например, как Рабинович.
Сеня хоть и предложил вчера устроить большую попойку «для снятия стресса», как он выразился, однако под укоризненным взглядом Ровены самогонка ему пошла не в то горло. И после третьей рюмки Рабинович пить отказался. К большому удивлению Попова и к восторгу Жомова. Ваня даже одобрительно похлопал Рабиновича по плечу, заявив, что «такие люди нам позарез нужны», и без зазрения совести опрокинул в свое бездонное чрево рюмку, налитую Сене.